Глава 2

Этапы и формы влияния китайских философских учений на развитие японской воинской культуры

2.1 Роль китайского фактора в формировании японской воинской этики

Влияние китайской культуры всегда было источником для развития и эволюции японской культуры. Контакты между японскими островами и Китаем, а также культурный обмен между ними существовал уже в период Яёй (III в. до н. э. – III в. н. э.), соответствующий бронзово-железному веку. В захоронениях этого периода на севере Кюсю были найдены бронзовые мечи, являющиеся образцами мечей цзянь китайского производства доциньского периода, лезвия мечей были острыми, что может говорить об их применимости в бою, также вместе с оружием находили и формы для отливки мечей. Японские правители посылали к китайскому императору посольства, что для китайцев означало признание со стороны молодого японского государства своего вассального статуса по отношению к Китаю. Среди товаров, поставляемых из Китая в Японию начиная с III в. н. э., одним из главнейших были различные виды мечей дао и цзянь. Мечи поставлялись как по неофициальным каналам, так и привозились в качестве ответных даров с возвращавшимся посольством. В сокровищнице при храме Тодай-дзи, где хранятся драгоценности японских императоров VIII века, сохранилось много образцов мечей китайского производства, которых невозможно найти в современном Китае. Китайская традиция оказала большое влияние на развитие кузнечного дела в Японии. К VIII веку искусство изготовление мечей в Японии достигло такой высоты, что поставки мечей из Китая больше не требовались. В свою очередь, из-за пренебрежения китайских чиновников военным делом и сопутствующими ремеслами искусство изготовления мечей в самом Китае пришло в упадок, и, начиная с X века, японские мечи начинают завозиться в Китай, приобретая славу лучших мечей Востока.

Влияние китайской стратегии на японское искусство войны по летописи «Сёку Нихонги» («Продолжение анналов Японии») началось с того, что Киби-но Макиби, плававший дважды в Китай в качестве посла (первый – 716–735 гг., второй – 752–754 гг.), привез целую коллекцию книг, среди которых были знаменитые военные трактаты: «Сунь-цзы», «Лютао», «У-цзы», «Саньлюэ» и другие. Согласно летописи Киби-но Макиби был не просто коллекционером книг, он изучил наставления, содержащиеся в военных трактатах, и применял их на практике в войнах с врагами японских императоров и в обучении воинов. В «Нихон гэндзайсё мокуроку» («Каталог книг, имеющихся в настоящее время в Японии», 891 г.) упоминаются уже шесть различных списков трактата «Сунь-цзы». Киби-но Макиби также был известным коллекционером оружия, привозя из поездок различные образцы луков и стрел.

Существует мнение, что китайские военные трактаты могли попасть в Японию гораздо раньше, а именно в период с I в. н. э. по VI в. н. э. вместе с китайскими и корейскими иммигрантами. В «Нихонги» под 527 г. А. Горбылёв находит скрытую цитату из «Сунь-цзы», когда император Кэйтай наставляет главнокомандующего своей армии Мононобэ-но Аракапи-но Опомурази: «Доблесть достойного полководца состоит в том, чтобы распространять добродетель и насаждать снисходительность, управляя людьми, проявлять сдержанность. В бою же он – как быстрая река, в сражении он – как буря… Сам награждай и наказывай…».

Китайские учения проникали в Японию одновременно, зачастую воспринимались японцами не по отдельности, а комплексно, образуя сложную синкретическую систему религиозных практик, ритуалов и морально-нравственных учений. Даосские поиски бессмертия и ритуалы оказали сильное влияние на аскетические практики и на культ гор в японской традиции. Учение о пути «Инь и Ян», использовавшееся для расчета благоприятных сроков и направлений, получило своё особое развитие в трактатах о стратегии и тактике боевых искусств. В правительстве императора Момму (697–707 гг.) занимали официальные должности семь мастеров инь-ян, знаток календаря и астролог, а конфуцианские праздники отмечались наряду с синтоистскими и буддийскими. Конфуцианская мораль, требование почтительности и верности подданного правителю оказали влияние на формирование системы отношений «слуга-господин» в воинском сословии.

С другой стороны, китайская модель устройства государства и постепенный переход функций правителя в область совершения ритуала привели к кризису системы власти в Японии. Вместе с китайскими учениями в Японию проникла мысль о том, что профессия воина является недостойным занятием, а совершенномудрый способен управлять империей посредством ритуала. Японский историк Рай Дзё писал, что императоры перепоручили набор войск и ведение войны двум родам Тайра и Минамото, при этом сами императоры презирали военное дело, считая его низким, а представители воинских родов не допускались ко двору и в сферу управления государством: «Самое ужасное, что военных третировали как слуг-холопов. О них отзывались презрительными фразами: «Это всего лишь воевода. Это всего лишь дружинник только». Когда случалось обсуждать их военные заслуги и присуждать награды, то нередко бывало, что наград жалели и не давали вовсе». Таким образом, представления конфуцианских книжников о военном деле как о «низком» сослужило плохую службу для императорского двора. Разрыв между придворной аристократией и воинскими родами становился всё больше, а реальной власти у императора становилось всё меньше. И если род Тайра во главе с Киёмори, узурпировав фактическую власть, попытался встроиться в существовавшую систему государственной власти, то род Минамото под предводительством Ёритомо после своей победы полностью отстранил императорский двор от управления страной, создав новый орган власти бакуфу – военное правительство.

Японские полководцы, представители воинских родов и мастера боевых искусств обратили своё внимание на китайские трактаты о военном искусстве. Копии таких трактатов хранились как большое сокровище, а их знатоки ценились и приглашались на службу к известным даймё.

Известный полководец времен войны Тайра и Минамото Минамото-но Ёсицунэ был знатоком китайского стратегического трактата «Лютао», полное название которого «Тай-гун Лю Тао» или «Шесть секретных учений Тай-гуна». Автором считается Тай-гун-ван (Люй Шан, Цзян Цзы-я) – ближайший советник основателей древнего китайского царства Чжоу Вэнь-вана и его сына У-вана.

Одна из историй основания школы Касима син рю также связана с трактатом «Тай-гун Лю Тао». По этой версии Мацумото Бидзэн-но ками Ки-но Масамото получил от божества Касима (Такэмикадзути-но ками) свиток, что когда-то был преподнесен храму Касима самим Минамото-но Ёсицунэ. Свиток этот содержал трактат «Тай-гун Лю Тао» (в Главе 1.1 была описана история с получением свитка «Писания Тэнгу»). Об истории похищения «Тай-гун Лю Тао» у Мастера Киити подробно рассказывает «Сказание о Ёсицунэ». Несмотря на то, что в «Сказание о Ёсицунэ» описано как Ёсицунэ обманом выкрал трактат и скопировал его без ведома Мастера Киити, по версии последователей Касима син рю Мастер Киити передал свиток и учение Минамото-но Ёсицунэ, а тот впоследствии пожертвовал его храму Касима.

«Шесть секретных учений Тай-гуна» также многократно цитируется в трактате по искусству ниндзюцу «Бансэнсюкай» («Десять тысяч рек, впадающих в море») авторства Фудзибаяси Ясутакэ.

В эпоху сражающихся царств (Сэнгоку дзидай) использование методов китайской стратегии приобрело огромную ценность. Даймё начали привлекать специалистов по искусству военной стратегии и тактике, практически во всем полагаясь на них. Этих специалисты назывались гумпайся (обладатель гумпай – большого металлического предмета похожего на веер). На гумпай стратеги записывали статистическую информацию, таблицу времени, часы приливов и отливов, все остальное, что могло пригодиться в сражении. Гумпайся непременно должны были быть сведущими в «семи классических военных книгах» («У-цзин»), древних китайских военных трактах.

Огромное влияние на развитие искусства шпионажа и разведки (ниндзюцу) оказала тринадцатая глава «Сунь цзы бинь фа» «Использование шпионов». Авторы знаменитых японских трактатов по искусству ниндзюцу «Сёнинки» (Записи об истинном ниндзюцу) авторства Фудзиноиссуйси Масатакэ и «Нинпидэн» (Тайная передача знаний ниндзя) авторства Хаттори Хандзо, возводят свое искусство к китайскому искусству шпионажа.

На 13-ю главу «Сунь цзы бинь фа» опирается раздел «Сёнинки» под названием «Китайские шпионы» (токан), перечисляющий различные виды шпионов: местные агенты, внедрённые агенты, двойные агенты, агенты, жертвующие собой или «обречённые» агенты и агенты, которых можно использовать повторно. Вот как описывается происхождение синоби (шпионов) в «Сёнинки»: «Говорят, что синоби происходят из Китая, где их искусство было впервые использовано еще во время правления императора Хуанди».

Фудзибаяси Ясутакэ в «Бансэнсюкай» многократно цитирует «Сунь-цзы», «Ши цзи» («Исторические записки» 109– 91 гг. до н. э.) Сыма Цаня, «Вопросы танского Тай-цзуна и ответы Ли Вэй-гуна», «Три стратегии Хуан Ши-гуна» и уже упоминавшийся трактат «Шесть секретных учений Тай-гуна».

Очевидно, мастера искусства шпионажа подробно изучили китайские стратегические трактаты, находя в них необходимые знания по самым различным вопросам от методов проникновения на вражескую территорию до способов распознавания засады. При этом китайские формулы не просто переписывались из трактата в трактат, но были по-своему творчески переосмыслены и опробованы мастерами нинд-зюцу на практике.

Среди первых воспринятых китайских учений было космологическое учение об устройстве мироздания на основе концепции жизненной энергии «Ци», по-японски «Ки». Согласно этому учению всё в мире состоит из Ки, принимающей различную форму: разряженная Ки – дух, сгустившееся – вещество. Приходя в движение, изначальное Ки поляризуется, приобретая свойства «Инь» (отрицательного, тёмного, женского, скрытого) начала и «Ян» (положительного, светлого, мужского, явного) начала. По-японски эта дуальная система называется «Ин-Ё». В ходе превращений энергия Ки создаёт пять первоэлементов усин (по-японски гогё): дерево, огонь, землю, металл и воду.

Учение о Ки оказало сильное влияние на теорию и практику боевых искусств. С ним связаны техники саппо (техники убийства) и каппо (методы реанимации). Теория саппо и каппо основана на учении о движении Ки в человеческом организме и наличии жизненно важных точек. Используя технику атэми (ударов по телу) мастера поражали уязвимые места на теле человека для достижения различных целей: вызвать болевой шок, добиться потери сознания или отвлечь внимание соперника. В соответствии с теорией китайской медицины точки на теле человека подразделялись на уровни Ин и Ё, отвечающие за различные пути движения энергии по телу человека. В наставлении школы дзю-дзюцу Ёсинрю «Иллюстрации к «Объяснения [строения] тела» описаны различные приёмы нанесения атэми в соответствии со знаниями китайской медицины: «Убийство [ударом] в точку «мацукадзэ» – это удар в дыхательное горло, отсящийся к уровню Ян (Ё-но курай). [Проходящий здесь] канал – это путь движения, по которому ци (ки) поднимается вверх и опускается вниз». Та же теория легла в основу разработки методов каппо – реанимации человека. Сугавара Садамото в своей книге «Новый учебник по дзюдо, объясняющий сокровенные секреты» приводит целый раздел под названием «Искусство убийства и реанимации (саккацу-дзюцу)», который был составлен на основе древних свитков школ дзю-дзюцу: «Записи устной передачи способов убийства и реанимации школы Синсин-рю», «Иллюстрированное руководство школы Син-но синдо-рю». Основные секреты мастерства и способы воздействия на точки передавались от мастера к ученику устно, в свитках были описаны лишь общие указания: «Кидзё. Говорится в устной передаче. Это самый первый способ при общей реанимации. Техника выполнения: мять запястьями, надавливать, потирая снизу вверх область от кикайсэкимон (ниже пупка на 3 сун) до самого пупка. Выполнять, вкладывая силу в свои руки. Есть еще один способ: направить большие пальцы обеих рук вверх, отогнуть кончики пальцев и потирать область ниже пупка на 3 сун до пупка». При помощи знаний о течении энергии Ки мастера лечили целый ряд травм и болезней. В книге Сугавара приводит способы оказания неотложной помощи при: вывихе челюсти, вывихе плеча, вывихе локтевого сустава, вывихе сустава в запястье, вывихе сустава на пальце, вывихе бедра, вывихе коленного сустава, вывихе лодыжки, переломе плеча, переломе голени, приготовление наружных средств лечения, а также действия при ранении, кровопотери, кровотечении, головокружении, отравлении, обморожении, мышечном спазме, случае, когда пища застряла в пищеводе. Там же есть рецепт традиционной японской мази: «японский перец 7,5 г, кора красной восковницы 3,75 г, выжимка, оставшаяся при приготовлении сакэ 18,75 г, красная бузина 7,5 г, уксусная кислота 5 капель, белок куриного яйца. Указанные ингредиенты смешать, нанести на пораженную область. Сверху накрыть японской бумагой и забинтовать». Среди случаев лечения отравления описаны такие экзотичные как отравление рыбой фугу, отравление крабами, укус собаки, укус мыши, укус лошади и укус ядовитой змеи. Все это наглядно иллюстрирует, что система медицинских знаний японских воинов и мастеров боевых искусств была не узконаправленной, а обширной и развитой.

Большую роль в развитии теории саппо и каппо сыграл импорт китайских книг по медицине в Японию. Книга «Ваньбао цюаньшу» («Полная книга десяти тысяч сокровищ»), датируемая началом эпохи Цин, оказала большое влияние на технику школы Синкёку-рю в княжестве Сэндай, из которой она попала в школы дзю-дзюцу Асаяма итидэн-рю и Ягю синган-рю. Книга «Саньцай тухуэй» («Собрание иллюстраций трёх основ») была издана в Японии в эпоху Эдо под новым названием «Вакан сансай дуэ» («Японское и китайское собрание иллюстраций трёх основ»). Эта книга оказала влияние на разработку теории школы Ёсин-рю, а главы этой книги, относящиеся к иллюстрации внутренних органов и каналов движения Ки, без изменений приведены в ряде книг и наставлений по дзю-дзюцу.

Медицинские знания самураев и ниндзя при этом не ограничивались знаниями о теории движения жизненной энергии, они также владели практическими знаниями о лечебных растениях и о способах оказания первой помощи. Интересные сведения дает нам средневековое наставление по ниндзюцу, написанное в XVII веке Фудзиноиссуйси Масатакэ. В разделе «Как подготовиться к тайной деятельности» одним из основных инструментов являются лекарства от червей (кусури или яку): «Кусури – это снадобье, которое мы называем «убийца червей». Это важный предмет. Причина для его ношения [постоянно с собой] состоит в том, что если вы заболеете, прибыв на место своей деятельности, вы не сможете выполнить свою задачу». Валерий Мо-мот поясняет, что в те времена самыми распространенными болезнями среди японцев были расстройство желудка и пищевые отравления из-за употребления в пищу сырых морепродуктов. Данные расстройства в основном приписывались наличию червей, поскольку при употреблении в пищу сырой рыбы риск заразиться червями-паразитами очень высок. Помимо этого в набор снадобий ниндзя входили и другие лекарства, а также яды. Интересен также отрывок из главы «Знание о том, как проникать в охраняемые дома», в котором ниндзя притворяется больным: «Дождавшись благоприятного момента, можно притвориться больным у входа в дом, в который необходимо проникнуть, сделав вид, что ослабли и попросить лекарство, подогретой или обычной воды для питья. Болезни, которыми можно пользоваться [для этого]: боль в желудке, вызванная глистами, солнечный удар, приступ гастрита с внезапной рвотой, пищевое отравление, эпилепсия, диарея. Не советуется симулировать опьянение». Сам способ и варианты симулирования болезней говорят о том, что ниндзя, для того чтобы выглядеть убедительно и правдоподобно, должен был, как минимум, знать симптомы этих болезней. Рекомендованный список болезней, очевидно, тоже был не случаен. С симптомами этих болезней японцы были хорошо знакомы и могли помочь страждущему самостоятельно, впустив его для этого в дом. Известный американский специалист в области истории боевых искусств Донн Ф. Дрэггер писал: «Познания ниндзя в медицине были таковы, что они стали сами себе врачами», они знали обезболивающие, лекарства от отравлений, кишечных расстройств, общих недомоганий, для обработки раны, чтобы не было заражения, использовались специальные плесневые грибки, ниндзя искусно умели ампутировать конечности, как для того, чтобы избежать плена, так и для предотвращения развития гангрены.

Среди историй об основании и происхождении школ японских боевых искусств есть и связанные с изучением китайского искусства кулачного боя и медицины. Основатель дзюдо профессор Кано Дзигоро в своей исторической статье о происхождении дзю-дзюцу привел несколько наиболее интересных версий. Школу Ёсин-рю, по версии профессора Кано, создал Миура Ёсин, врач из портового города Нагасаки. В основе его теории была идея гармоничного развития и использования разума и тела при помощи дзю-дзюцу: «Этой школе начало положил Миура Ёсин, врач из портового города Нагасаки, что в провинции Хидзэн. Он стал знаменит в начальные времена правления сёгунов Токугава. Полагая, что многие заболевания проистекают из того, что люди не используют совместно разум и тело, он придумал несколько приёмов дзюд-зюцу. Вместе с двумя своими учениками, которые учились у него медицине, он создал 21 способ захвата противника, а позднее нашел еще 51 способ». В данной истории обращает на себя внимание соседство боевого искусства и медицины, история намекает на то, что именно благодаря своим знаниям в медицине Миура Ёсин сумел придумать свои, зачастую, смертельно опасные приемы. Другая история о создании школы Ёсин-рю говорит о враче из Нагасаки по имени Акияма Сиробэй, который отправился в Китай для изучения медицины, где он также изучил три приема хакуда (искусство, состоявшее из ударов руками и ногами) и 28 способов реанимации человека, находящегося бессознательном состоянии. В дальнейшем он разработал 303 приёма дзю-дзюцу. По легенде просветление Акияма Сиробэя произошло, когда он смотрел на ветви ивы, которые прогибались под тяжестью снега, но не ломались: «Однажды во время снежной бури он увидел иву, ветви которой были засыпаны снегом. Тогда как сосны стояли прямо и ломались под натиском бури, ива поддавалась тяжести снега на ее ветвях, но не ломалась под нею. «Именно таким должно быть дзюдзюцу!» – решил Акияма. Поэтому он назвал свою школу Ёсинрю – “Школа сознания ивы”». Многие исследователи часто отождествляют Миура Ёсин с Акияма Сиробэй, считая их одним человеком, хотя есть вероятность, что это два разных человека, т. к. в некоторых вариантах легенды Акияма Сиробэй жил в XI веке. Похожая история создания и у школы Дайто-рю айкидзюдзюцу, данная школа отличается от многих школ дзю-дзюцу большим арсеналом болевых контролей и ударов в жизненно важные точки, основанных на знании анатомии. Легенды приписывают основание Дайто-рю потомку императора Сэйва – Минамото-но Ёсимицу (1056–1127 гг.). Ёсимицу изучал анатомию человека, определяя наиболее эффективные способы ударов, захватов и болевых приемов, по одной из версий делал он это на трупах убитых в бою воинов.

Учение о Ки было воспринято представителями школ различной направленности: от конфуцианских мыслителей до последователей синто. Среди профессиональных врачей известен Кайбара Экикэн, происходивший из сословия самураев, он был классическим врачом-неоконфуцианцем, был специалистом в традиционной китайской медицине. Кайбара Экикэн оставил после себя значительное сочинение, известное в России под названием «Уроки жизни самурая». Основная идея книги в соблюдении умеренности во всем и правильного отношения к телу, основываясь на учении о жизненной энергии Ки, Кайбара Экикэн предлагает предотвратить болезни или даже исключить их, чтобы не пришлось лечить, но книга также содержит и методы лечения разных болезней. Сочинение Кайбара Экикэна также содержит главу, посвященную медицинской деонтологии: «Если человек, изучающий медицину, понимает, что он не родился с правильным менталитетом или талантом к такой работе, он должен немедленно оставить эту сферу деятельности. Человек без таланта не будет хорошо понимать Путь Медицины. Он только сделает много ошибок и причинит вред возлюбленным Небес, а это – серьезное преступление».

Среди современных мастеров боевых искусств есть те, кто продолжают древние традиции и те, кто создал на основе традиционных учений свои. Основатель айкидо Уэсиба Морихэй являлся последователем синкретического синтоистского учения секты Омото-кё. В своих лекциях он постоянно обращался к синтоистским текстам и историям из Кодзики, а также практике котодама (душа слов) и мисоги. При этом свои объяснения Уэсиба основывал также на учении о жизненной энергии Ки: «Айки – это меч Сусаноо, тело Ки». В новой философии синто, включившей элементы и понятия других учений, богу Суса-но-о в качестве символа приписывают звезды, которые символизируют науку и материальное начало. На Суса-но-о была возложена миссия развивать материальное начало и очищать возникающую при этом карму, но он отказался и был изгнан с Равнины Высокого Неба. Уэсиба Морихэй считал миссию Суса-но-о-но микото своим личным долгом, а айкидо – средством совершить это великое очищение. Уэсиба пишет: «Айкидо есть второе открытие Ама-но-ивато (каменной двери неба)», и еще: «открыть каменную дверь (совершить ивато-бираки) – значит создать общество, в котором тело служит средством для выполнения миссии души и духа. Упорядочивая своё дыхание, приведи под контроль свою ки и твердо встань на путь самореализации. Опираясь на него, практикуй технику такэмусу айки и заключи истинное тело вселенной в своем дыхании». В словах О-сэнсэя Уэсиба мы видим идею усмирения своей природной энергии (силы), контроль над ней для развития духа. Усмирение Суса-но-о, который и представляет эту необузданную энергию, буйство природной силы, искупление вины и очищение кармы – это миссия Суса-но-о, его путь самосовершенствования и улучшения мира. Человек же, по мнению Уэсиба, способен через управление своей энергией Ки объединиться с энергией Вселенной или же в случае боевого противостояния объединиться с Ки противника, предугадывая его действия. Ученик Уэсиба, один из известнейших мастеров айкидо XX в. Тохэй Коити создал свое учение о Ки, организовал Общество КИ и разработал свой стиль айкидо. Тохэй в своих объяснениях полностью отошел от эзотерических и религиозных примеров, выделив учение о Ки в самостоятельную дисциплину.

При помощи специальных техник дыхания, концентрации и правильного мышления Тохэй помогал людям избавиться от бессонницы, упадка сил, депрессии и учил их жить гармонично, продолжая тем самым многовековую восточную традицию учения о жизненной энергии.

Воздействие при помощи Ки на противника получило широкое применение в качестве одного из психологических методов воздействия. В поединке нашел применение резкий выкрик, называющийся киай. Современные мастера также демонстрируют, как от киай противник теряет ощущение пространства, впадает в ступор, теряя возможность атаки и защиты, или же просто начинает бояться что-либо предпринять. Японский мастер Киба Косиро писал про киай следующее: «Киай может иметь огромное воздействие. Сосредоточьтесь и выкрикните киай, мгновенно вызывая в себе прилив физической силы и храбрости и понижая силу и храбрость противника; в этом случае Вы сможете нокаутировать противника».

В «Бансэнсюкай» можно встретить совет ниндзя по обнаружению вражеского отряда: «Вы всегда сможете увидеть ки, поднимающееся выше верхушек деревьев или леса, если там скрывается военный отряд. Если в отряде больше ста человек, то ки будет постоянным». В данном случае Ки также можно понять как дыхание, изменение потоков воздуха от теплого дыхания большой группы людей.

Учение об Ин-Ё тесно связано с учением о Ки и сопутствовало ему в техниках саппо и каппо. В теории ниндзюцу теория Ин-Ё применялась к различным ситуациям. Существовали явные (Ё) методы проникновения на вражескую территорию и скрытые (Ин) методы. В зависимости от выбора тактики ё-дзюцу или ин-дзюцу ниндзя выполнял различные поручение от сбора разведывательной информации до совершения поджогов и убийств. В соответствии с учением об Ин-Ё определяли благоприятные места для строительства замка или расположения армии. Мастер Тэнсин Сёдэн Катори Синто рю сэнсэй Отакэ Ритсукэ сал о необходимости исследовать баланс между инь и ян, чтобы определить правильное местоположение дома. «Например, концепция инь и ян использовалась всякий раз, когда воин думал о строительстве нового дома или, если он становился богатым и могущественным, о сооружении собственного замка. В таких ситуациях он исследовал баланс между инь и ян, чтобы определить правильное местоположение дома». Также эта концепция получила своё отражение в названии технических действий. В школе Катори Синто рю существует стойка с мечом «ин-но камаэ», а также раздел из пяти ката «гогё-но тати» («меч пяти первоэлементов»), каждое ката которого призвана реализовывать принцип одного из первоэлементов в тактике ведения боя.

Как уже говорилось, учение Конфуция проникло в Японию вместе с китайской моделью устройства государства. Начиная с VII века, изучение конфуцианства становится непременным атрибутом образованного человека. В воинской среде проводниками конфуцианства становились буддийские монахи, а также мастера боевых искусств, которые наряду с воинскими искусствами преподавали юношам клана конфуцианское учение. Конфуцианство хорошо подходило для обучения представителей доминирующего воинского сословия, которым предстояло в мирное время исполнять обязанности чиновников. Военное правительство времен сёгуната Токугава решило выбрать в качестве идеологии и подобающего учения для воинов неоконфуцианство философа династии Сун Чжу Си (1130–1200). Философия Чжу Си подчеркивала обязанность человека соблюдать лояльность и преданность, продиктованные чувством сыновнего почтения к родителям и долгом перед господином. Такое учение в Японии было известно под названием Тэй-сю (или Сю-си). Именно к учению Чжу Си восходят многие положения этических учений японских воинов под общим термином кодекс бусидо. Однако, в среде мастеров боевых искусств учение Чжу Си не получило распространение, в чем наметился разрыв в философских воззрениях между самураями, служившими чиновниками, и мастерами боевых искусств. Последователи школ боевых искусств во главе учения ставили идею самосовершенствования человека. Именно таким учением оказалось направление конфуцианства, созданное философом Ван Янмином (1472–1529). Философия Ван Янмина утверждала, что только путем постоянных физических усилий человек может научиться контролировать свой разум и что это и есть «истинное учение». Такое обучение, прежде всего, направлено на достижение «образцовых выдающихся знаний и добродетели». Во многих отношениях система Ван Янмина соответствовала философии дзэн-буддизма, получившего распространение среди самураев. Правительство бакуфу пыталось предотвратить распространение философии Ван Янмина, чтобы не допустить свободомыслие в среде самураев и продолжать их контролировать. Ван Янмин, будучи ученым, имел страсть к изучению стратегии и тактики, что в целом объясняло, почему его учение оказалось воспринято мастерами боевых искусств. Хаяси Радзан (1583–1657), конфуцианский наставник сёгуна, писал про изучение стратегии Ван Янмином: «Действительно, благовоспитанный и родовитый человек не посвятит свою жизнь изучению подобных вещей». Такая позиция характерна для многих ученых и аристократов древнего Китая, откуда она вместе с конфуцианством перекочевала в Японию. Однако в отличие от Китая в Японии правящим классом стал класс воинов, а не аристократов, поэтому такое отношение к военному делу со стороны последователей учения Чжу Си вызывало отторжение в среде мастеров боевых искусств. Среди последователей философии Ван Янмина следует отметить известного японского конфуцианского ученого Накаэ Тодзю (1608–1648 гг.), прославившегося, в том числе, своими работами по осмыслению военного дела и его назначения. Накаэ Тодзю писал: «Тонкая чувствительность и способность к решительным действиям – это не два качества, но одно, разделяющееся на просвещенность и воинственность». По мнению Накаэ Тодзю истинное предназначение военного дела в защите культуры, а пренебрежение им приведёт к упадку культуры. Важной идеей японской школы Оёмэй (Ван Ян-мина) была концепция возможности познания мира и «пути мира» через познание собственной сущности («сердца») посредством «самоуглубления». На основании этой идеи мастера боевых искусств разработали принцип познания собственной сущности (а значит и мира) через практику боевых искусств.

Конфуцианские идеи присутствуют уже в первых трактатах и наставлениях о «пути воина», написанных главами кланов, например в «Тикубасё» (1383 г.) Сиба Ёсимаса или в «Правилах Имагавы Рёсюна» (1412 г.). В своих правилах Имагава формулирует важность конфуцианского обучения: «в Четырех книгах и Пяти Классических текстах, а также в трудах по военному делу четко написано, что в деле защиты страны тот, кто не обладает Знаниями, будет неспособен руководить».

Конфуцианство, возводившее в категории высших императивов понятия о долге и служении, стало важным инструментом в контроле над воинским сословием. Оно стало одним из главных источников новой культуры служилого сообщества, подвергшегося, по словам Икэгами Эйко, процессу одомашнивания. Японский профессор Кадзусигэ Сингу высказал по этому поводу интересную мысль: «Вовсе не исключено, что именно Сёгун создавал большую часть табу ради гарантии своего политического доминирования. С этой точки зрения, Сёгун периода Эдо был умелым фрейдовским психоаналитиком. И я бы предложил считать такую манипуляцию социальной динамикой своего рода традицией японского правительства». Идея абсолютного долга и решимости в его исполнении несмотря даже на смерть стала основой психологической подготовки воинов. Такая психологическая подготовка была вплетена в воспитание воина, основанного на так называемом кодексе бусидо, положения которого описаны в нескольких наиболее известных произведениях японских воинов: «Хагакурэ» Ямамото Цунэтомо, «Будосёсинсю» Тайра Сигэсукэ (Юдзан Дайдодзи) и др.

Понятия о предназначении воина и о соответствующем ему поведении закладывались на уровень «Сверх-Я», отказ от страха смерти вводились в число высших идеалов воина. Одно из наиболее известных выражений: «Я постиг, что Путь Самурая – это смерть. В ситуации «или-или» без колебаний выбирай смерть. Это нетрудно», воспринимается как свидетельство некой эстетики смерти или даже суицидальной направленности самурайской культуры, хотя практический смысл заключается в том, что воина учат не бояться смерти.

В произведении Тайра Сигэсукэ есть похожий постулат: «Тот, кто собирается стать воином, считает своей главной заботой помнить о смерти все время, каждый день и каждую ночь, начиная с утра наступающего года и до поздней ночи года уходящего», последствием такого отношения к жизни, согласно автору, является укрепление характера и возрастание мужества.

Действительно, человек, привыкший к мысли о смерти в момент опасности не будет смущен этой мыслью и не впадет в ступор или панику, а будет действовать спокойно и по ситуации, чем может спасти свою жизнь. Таким образом, мы видим, что здесь не идет речь о маниакальном поиске смерти, а приводится лишь вариант психологической установки, помогающий избежать эмоционального шока.

Юкио Мисима в книге «Хагакурэ нюмон» объяснил это следующим образом: «При этом неважно, насколько вынужденной является ситуация – если человек преодолевает ограничения и делает выбор в пользу смерти, он действует свободно». Проявление малодушия и страха будет караться позором и стыдом – самыми страшными для японского воина понятиями. Страх позора и стремление к высшим идеалам самурайского кодекса оказываются доминирующими, вытесняя другие страхи.

Мысль о смерти за господина и о достоинстве смерти в бою служила для японских военачальников хорошим способом контроля своих подчиненных и эффективным методом поддержания боевого духа вплоть до XX века. Эффективность такой пропаганды была наглядно продемонстрирована во время Второй мировой войны, когда японские солдаты в массовом порядке показывали примеры самопожертвования, а летчики-камикадзе шокировали американских специалистов. Результатом работы по изучению этого феномена стало исследование Рут Бенедикт «Хризантема и меч: модели японской культуры», посвященная японскому национальному характеру и высшим морально-нравственным императивам японского общества – пониманию иерархии японского общества, специфическому отношению к долгу, чести и обязанностям.

Понятия долга перед своим господином и долга перед именем были одной из главных моральных основ ритуала сэппуку. Важной составляющей ритуала было написание предсмертного стихотворения. Стихотворения, написанные самураями перед смертью, относят к особому жанру дзисэй. Главной темой для поэзии дзисэй является тема смерти. В стихотворении обычно подчеркивался долг самурая и его бесстрашное или безразличное отношение к смерти. Тем самым воины как бы выходили за грань неминуемой смерти, продолжая жить в историях о своём подвиге и собственных стихотворениях.

Наибольшее количество дзисэй связано с известной историей о 47 ронинах из Ако, отомстивших за своего господина и совершивших сэппуку. Среди авторов стихотворений был Оиси Кураносукэ Ёсио (Обоси Юраносукэ Ёсио), который возглавил отряд ронинов, собравшихся для мести.

 

Стихотворение Оиси:

«Радость! Грусть исчезает:

Отринув жизнь, обращаюсь в облако,

Скользящее тенью

Рядом с луной».

 

Когда воины считали, что сами недостаточно искусны в поэзии, они прибегали к услугам известных поэтов. Оиси и его шестнадцатилетний сын заказали Иппицуану написать для них стихотворения перед их сэппуку.

Стихотворение Иппицуана написанное для Обоси Юраносукэ Ёсио:

 

«Тысячи гор не заменят жизнь господина.

Волос тончайший значительней

Жизни моей».

 

Стихотворение Иппицуана написанное для Обоси Рикия Ёсиканэ:

 

«Прощайте!

Жизнь оставляя,

Любуюсь снегом».

 

Другая тема характерная для дзисэй – тема преданности своему господину. Сэппуку часто служило выражением преданности вассала своему господину, далеко не всем воинам разрешалось делать сэппуку в случае смерти господина, тот же, кому такое разрешение было дано, и кто на это решился, мог быть уверен, что его семья и наследники будут вознаграждены за его поступок. Примером может послужить история Цусаки Госкэ, который служил псарем в доме военачальника третьего ранга сёгунской гвардии Хосокава Тадатоси. Цусаки Госкэ получал содержание на двоих и жалованье шесть коку, после совершенного по разрешению господина и после его смерти сэппуку семья Цусаки Госкэ получила участок земли, новый дом и содержание на пятерых, а его племянник получил такую же должность псаря. Стихотворение Цусаки Госкэ – это выражение бесстрашной решимости совершить сэппуку и последовать за господином.

Стихотворение Цусаки Госкэ:

 

«Мне говорили

Знатные воины:

Можешь остаться,

Но не таков Госкэ,

Его не заставишь остаться!».

 

Известный ученый-конфуцианец Хаяси Нобуацу, занимавший при сёгунате Токугава пост первого дайгаку но ками (главного смотрителя ученого ведомства), написал стихотворение в китайском стиле о подвиге 47 ронинов:

 

«Ворвавшись в ворота, они превзошли Цзин Кэ.

Холодный ветер над Ишуй и сердце храброго воина.

Немые от угля и обезображенные, они походили на Юй Жана.

С песней о преданности они в слезах несли Тянь Хэна.

Искренность пронизывает солнце, чего ж сожалеть о смерти?

Справедливые сердца сокрушают горы,

жизнь не имеет значения.

Сорок шесть воинов последовали за мечом,

Они утвердили верность, но что до этого дела

небесному божеству?».

 

Отношению к поэзии в воинской культуре не всегда было однозначным. Различные наставления японских военачальников и самураев, относящиеся к кодексу бусидо, часто совершенно противоположно рассуждают о пользе или вреде поэзии.

Об отношении к поэзии автора самого известного произведения «Хагакурэ» («Сокрытое в листве») Ямамото Цунэтомо ярче всего говорит то, что он неоднократно в своем сочинении использовал стихотворения, как в качестве примеров, так и для объяснения некоторых своих мыслей, очевидно, считая это уместным. Сиба Ёсимаса (1350–1400 года), автор написанного для юношей своего клана произведения «Тикубасё», писал, что воину было бы неприлично оказаться в компании тех, кто умеет сочинять стихи и самому не уметь это делать. Про себя Сиба писал, что он добился такого умения, что его имя попало в поэтический сборник Сингосюивакасаю: «То, что я, подобно другим, начал изучать вака, добившись того, что мое имя попало в поэтический сборник Сингосюивакасаю, и то, что я занялся сочинением поэм, – все это произошло благодаря тому факту, что я соревновался со своими друзьями – сначала из-за амбиции, а затем – стремясь создать себе репутацию». Другой военачальник эпохи Муромати Ходзё Нагаудзи (1432–1519 года) в своем произведении «Двадцать одно правило Ходзё Суна» выразился еще однозначней: «Тот, кто не изучает поэзию, обкрадывает самого себя, поэтому знать ее необходимо». Однако, существовала и противоположная точка зрения, которая основывалась на мнении, что изящные искусства и поэзия вредны для воина и лишь изнеживают его дух. Такой точки зрения придерживался известный военачальник Като Киёмаса (1562–1611 года). Като был вассалом Тоётоми Хидэёси и командовал авангардом войск при вторжении в Корею. Помимо смелости Като прославился своим талантом строителя замков, но при этом был категорическим противником поэзии, считая её утонченным занятием, изнеживающим дух. «Чтение китайской поэзии, поэм и вака запрещается. Ты неизбежно уподобишься женщине, если откроешь свое сердце знаниям о таких элегантных, изысканно-утонченных занятиях. Если ты родился в доме воина, то должен думать о том, как схватить длинный и короткий мечи и умереть».

Единого правила как относиться к поэзии не существовало. Каждый клан и его глава сами решали, каким образом им воспитывать самураев. Несмотря на то, что конфуцианство считало знание поэзии обязательным атрибутом благородного мужа, многие японские военачальники с этим не соглашались. Этот факт иллюстрирует важную особенность японской воинской культуры, в которой каждый военачальник или мастер боевых искусств сам решал, что будет полезно оставить для обучения воинов, а что необходимо убрать. Во многом это опровергает миф о подражательности японской культуры. Любое учение, попавшее на японскую землю, там было переосмыслено с точки зрения пользы, которую оно может принести.

Конфуцианство оказало сильное влияние на внутренний этикет школ боевых искусств. Учитель является для своих учеников непререкаемым авторитетом, которому ученики прислуживают и помогают не только во время тренировок, но и в жизни. Роль учителя боевых искусств была настолько значительной, что даже сёгуны или даймё, обучающиеся у мастеров, были вынуждены выказывать им подобающее уважение. Так один из известнейших полководцев эпохи Сэнгоку дзидай (воюющих провинций) Такэда Сингэн пожаловал своему учителю Камиидзуми Исэ-но-ками Фудзивара но Хидэцуна (1505–1577) первый иероглиф своего имени Син (также читающийся как нобу) – награда, являющаяся высочайшей честью, которую мог оказать князь своему подданному. Камиидзуми смог беспрепятственно оставить службу у Сингэна, дабы углубиться в постижение воинских искусств, занимаясь их практикой и преподаванием.

Даосское учение в Японии не было выделено в отдельную школу или религиозное направление, но воспринималось в контексте изучения конфуцианства и буддизма. Среди историй о применение даосских практик существует история о преодолении Хакуином Экаку (1686–1769 гг.) духовного и телесного расстройства, вызванного долгими дзэнскими медитациями, при помощи методов даосов. Впоследствии Хакуин стал известным наставником дзэн, а его самурайское происхождение нашло своё отражение в тематике его произведений, в которых встречаются наставления самураям.

Даосские сочинение «Дао дэ цзин» и «Чжуан цзы» также были известны японцам. Однако концепция «Дао» (путь) была воспринята ими в конфуцианской трактовке. В даосской интерпретации Дао невыразимо, безымянно и ему невозможно дать определение, в отличие от такой точки зрения конфуцианская интерпретация говорит, что Дао многогранное, сложно понятие, которое можно выразить и которое обладает именем, хотя и является трансцендентальным по отношению к природе и человеку. Именно эти древние китайские понятия о Дао легли в основу того, что японцы называют «до» или «мити», что также переводится как путь. «До» в японской интерпретации есть «дорога» или «путь», по которым следуют в течение жизни. Концепция До предполагает практическую, активную деятельность для каждодневного совершенствования себя и достижения лучшей жизни. В основе пути лежит духовное начало, которое проявляется и воплощается в обучении, проводимом по сложившейся схеме. Каждодневная тренировка в избранном деле служит для исправления собственного поведения и устранения дурных привычек, что в свою очередь ведет к духовному развитию человека. Следует отметить, что концепция До не несет в себе религиозной составляющей и направлена на совершенствование человека в рамках социальной структуры.

Все ключевые понятия, такие как бусидо (путь воина), будо (боевой путь), дзюдо (мягкий путь), айкидо (путь объединения энергии ума и тела), кюдо (путь лука), кэндо (путь меча) несут в себе концепцию До.

Таким образом, влияние китайского фактора на развитие японской культуры сложно переоценить. Хотя, безусловно, нельзя говорить о том, что японские боевые искусства произошли от китайских. Китайские учения наполнили воинские традиции стратегическим, философским и морально-нравственным содержанием. В канонах классических школ боевых искусств китайские учения, отнесённые к военным аспектам жизни, составляют целые разделы. В соответствии с ними выбиралось место для строительства замка, объяснялся долг служения, применялись тактические приёмы на поле боя. При этом стоит сказать, что японцы творчески переосмыслили китайские учения на основе своего практического опыта. Поэтому неслучайно, что именно в средневековой Японии искусство шпионажа ниндзюцу достигло такого развития. Главным различием между Китаем и Японией оставалось отношение к воинам и военному делу. В то время как в Китае под влиянием конфуцианских учёных ратное дело стало считаться низким и недостойным для благородного мужа, в Японии ведущие мыслители посвящали свои трактаты различным сторонам воинской культуры.