Бертиль Ведин. День третий

Кирения, сентябрь 2013 года

После двух дней общения с Ведином я начал чувствовать симпатию к нему, хотя все еще не был уверен в своей безопасности. Что бы там ни было с его прошлым, он искупил былые проступки, подвергнув себя чему-то вроде домашнего ареста на этом острове. Его жизнь остановилась в восьмидесятых, погребенная в персональных Помпеях, – в окружении почти не существующей страны, в постепенно разрушающемся доме. Все, что у него оставалось, – это воспоминания об эпохе холодной войны, когда он находился в центре событий. И хотя он сражался на стороне будущих победителей, его, героя этой войны, забыли.

Познакомившись с ним, я засомневался в его виновности: мог ли он и вправду быть замешан в убийстве премьер-министра Швеции? Однако, вспомнив ледяной взгляд его голубых глаз, я невольно верил, что все, написанное о Бертиле Ведине в отчете Стига, правда.

Мы опять расположились во внутреннем дворике отеля Dome. На столе лежал мой телефон, записывающий интервью; рядом я поставил цифровую камеру, нацеленную на моего собеседника.

– Принесли заметку Стига Ларссона? – сразу же спросил Бертиль.

– Да, но я подумал, что лучше нам начать с перечня имен, которые я нашел в разных источниках. Возможно, они вам знакомы.

Он не слишком обрадовался, но согласился. Что касается Андерса Ларссона и Эббе Карлссона, то о них мы уже поговорили до этого. К моему удивлению, он отрицал знакомство с парламентским стенографом Бенгтом Хеннингссоном. В нескольких газетах между тем писали о контактах между Ларссоном, Хеннингссоном и Ведином незадолго до убийства.

Зато он знал бо́льшую часть людей из «Контры» и даже был ближневосточным корреспондентом их одноименного журнала на протяжении многих лет. Именно Ведин порекомендовал Федерации шведской промышленности нанять Карла Г. Хольма, главного редактора «Контры». Знал Ведин и имена Ханса фон Хофстена и Йоэля Хаукки, однако не мог с уверенностью сказать, встречался ли с тем или другим.

Я назвал Бернта Карлссона, человека, близкого к Пальме, одного из руководителей Международного образовательного фонда в тот период, когда туда просочился Крейг Уильямсон. Ведин отреагировал весьма любопытным образом. Он сказал, что незнаком с Бернтом Карлссоном, однако считал, что самолет над Локерби взорвали, потому что на борту был Карлссон.

В то время Бернт был комиссаром ООН по Намибии и объявил, что будет преследовать всех, кто разграблял природные ресурсы страны до того, как она обрела независимость. Я слушал как завороженный. Все же я напомнил себе, что передо мной человек, работавший на ряд спецслужб, и нет никаких гарантий, что он со мной откровенен.

За пару недель до авиакатастрофы, по словам Ведина, Бернт Карлссон пригласил к себе на ужин лучших друзей и со слезами признался, что ожидает скорой смерти. Ведин выдавил несколько слезинок, изображая плачущего Карлссона. Это произвело на меня впечатление: агент Ведин мог по своей прихоти заплакать, а значит, был гораздо лучшим актером, чем мне казалось.

Когда мы закончили с именами из составленного мной списка, он сказал:

– Может, теперь посмотрим отчет?

Я понял, что дальше тянуть уже нельзя. Я стал подавать ему листы отчета Стига медленно, один за другим, чтобы он читал их по очереди. Он внимательно прочел первую страницу, затем попросил вторую, и так до конца. На его почти непроницаемом лице я заметил удивление и гордость. Потом он пустился все отрицать.

– Не знаю, что слово «посредник» означает в этом контексте, но на самом деле я во всей этой истории не был ни им, ни кем-либо еще, вообще никем. Меня не просили ни в чем помочь. Ни один человек в мире никогда не обсуждал со мной Пальме или план его убийства. Никто никогда не задавал мне вопроса, который мог бы привести к какой-то помощи с моей стороны, никто никогда не поручал мне ничего такого. Никто на свете. Никто. Просто ничего похожего на все, что тут написано. Ничего, просто… я понимаю, обычно говорят, что нет дыма без огня, но в данном случае ничего подобного. Мне известно, какая у меня репутация – я правый, консерватор, не люблю Пальме и все такое, – но я ничего из этого не делал. Ни в малейшей степени. И никто меня ни о чем не просил. Кто бы его ни убил, они просто ничего обо мне не знали или не доверяли мне. Меня не просили.

Казалось бы, слов «я в этом не замешан» вполне хватило, но он настойчиво повторял одно и то же. Я понимал, что после того как год за годом против Ведина выдвигали то же самое обвинение, ему уже недостаточно простого опровержения. Я больше не задавал ему вопросов про убийство Пальме, проку бы от них не было. Но сразу сдаваться мне не хотелось.

– Кто убил Улофа Пальме?

– Я писал об этом в «Контре», и, полагаю, вы читали мою статью. Как я там и рассказал, я провел собственное расследование и собрал немало важных сведений. Я неоднократно пытался передать их шведским властям – сперва госсекретарю Пьеру Шори, потом полиции. И никто не проявил интереса. Наоборот, они только мешали мне.

– Но почему вы не обратились в СМИ?

– Это слишком серьезно, чтобы впутывать сюда СМИ. Вкратце: убийца – гражданин Турции из организации, которая, как я выяснил, называется Рабочая партия Курдистана. И он совершил это преступление по поручению других людей, в частности, женщины из Восточной Германии, которая побывала тут, на Кипре, хотела повесить всё на меня. Вероятно, в это каким-то образом замешан Андерс Ларссон.

Я спросил обо всем, о чем намеревался, хоть Ведин с первого дня и пытался увильнуть. Похоже, ему не сразу пришло в голову, что он разболтался. Это означало, что я неплохо постарался. Никто, кроме меня, не брал у Ведина интервью в одиннадцать часов длиной.

На следующее утро я вылетел из Ларнаки домой. Я пытался понять, когда Ведин лгал, а когда говорил правду. Я заметил, что он говорит медленнее, когда лжет, как если бы ему нужно было время, чтобы отыскивать в памяти давние выдумки – например, собственную версию убийства Пальме.