Под дулами пушек «Авроры»

В МАРТЕ 1917 ГОДА взбунтовавшейся России вдруг показалось, что надо поставить, наконец, последнюю точку в позорной многовековой истории царизма. Лютая ненависть к царскому режиму обрушилась на останки Григория Распутина. Уже давно обезвреженного. Уже похороненного. Оставалась опасность превращения его могилы в место паломничества сторонников монархии. Этого допустить было нельзя. В Царском Селе вскрыли его могилу. Если верить городскому фольклору, после того как гроб с телом ненавистного старца извлекли, несколько суток по ночам над пустой ямой светился огненный столб. В открытом гробу «под свист и улюлюканье толпы» забальзамированный труп этого дьявола во плоти провезли через весь город и сожгли возле Поклонной горы на огромном костре. Как зачарованная, смотрела многотысячная толпа на взметнувшиеся языки пламени. Вдруг, как рассказывает предание, очевидно, под воздействием огня, труп зашевелился, Распутин сел в гробу, махнул рукой толпе и исчез в огненном вихре. Место это у подножия Поклонной горы с тех пор считается в народе нечистым.

Той же весной 1917 года кровавая стихия огня бушевала и в Петербурге. Когда стало окончательно ясно, что самодержавие уничтожено и возврата к прошлому не будет, революционеры всех мастей начали планомерно истреблять секретные архивы охранных отделений, демонстрируя, как им казалось, всему миру классовую ненависть к символам государственного сыска и полицейской расправы. Громили и поджигали полицейские участки и административные здания. В городе ходили упорные слухи, что такое демонстративное проявление классовой непримиримости вовсе не случайно и связано с тем, что значительная часть революционеров числилась секретными сотрудниками царской охранки, за что регулярно получала свои сребреники, исправно расписываясь в платежных ведомостях. Денежные документы могли стать опасным орудием, как в руках конкурирующих партий, так и в случае возможного возврата к прошлому, что тоже, вероятно, не исключалось.

Литовский замок

В марте был разгромлен и сожжён старинный Литовский замок на берегу Крюкова канала. Это необычное для Петербурга здание было возведено в 1787 году Его фасады украшали семь башен, отчего в народе он назывался Семибашенным. В начале XIX века, когда в нём разместили так называемый Литовский мушкетерский полк, замок окрестили Литовским. С 1823 года его мрачные сырые помещения использовали в качестве следственной тюрьмы, которая просуществовала вплоть до Февральской революции 1917 года.

Сегодня замка не существует, но память о нём сохранилась в народных преданиях и легендах. В середине XIX века, в пору повального увлечения азартными карточными играми, среди картёжников распространилось поверье, что удача придёт только к тому, кто играет вблизи дома палача. Петербургские шулеры присмотрели два притона в доходных домах на углу Тюремного переулка и Офицерской улицы, из окон которых был виден Литовский замок, – тюрьма, одна из камер которой была превращена в жилище палача.

Тюрьма имела собственную церковь, крышу которой украшала фигура ангела с крестом в руках. Такой же ангел охранял одну из тюремных башен. В Петербурге ходили стихи:

 

Над домом вечного покоя

Стоят два ангела с крестом.

И часовые для дозора

Внизу с заряжённым ружьем.

 

Один из ангелов, согласно преданию, по ночам обходил тюремные камеры. Арестанты будто бы слышали его звонкие шаги и видели блестящие крылья. Знали, что если он постучит в камеру к кому-то из смертников, того в эту же ночь казнят. Однажды в Страстную субботу ангел якобы выломал решётку на окне камеры «одного невинно осуждённого и, усыпив часовых, вывел его за ворота тюрьмы». Два раза в году, на Пасху и в Рождество, ангел являлся заключённым во сне, благословлял их и приносил вести от родных. Когда заключённые впервые входили в тюрьму, они обращали взор на крышу замка. Им казалось, что ангел едва выдерживает тяжесть креста, и во все долгие дни и ночи заключения им верилось, что «настанет день, когда ангел уронит крест и все выйдут на свободу». Так оно и случилось. В марте 1917 года толпы революционно настроенных петроградцев подожгли и затем разрушили этот зловещий символ ненавистной монархии, а всех заключённых выпустили на свободу.

Февральская революция была с восторгом принята петербургской общественностью. Многие восприняли её как «чудесное освобождение» и с удовлетворением отмечали, что календарно она удивительным образом совпала с ветхозаветным еврейским праздником Пурим, или «чудесным спасением», как трактуется он в Библии. Праздник Пурим был установлен в память об избавлении евреев от Амана, жестокого правителя, грозившего истреблением всех иудеев. Понятно, что Романовы ассоциировались с ветхозаветным Аманом. Искали и находили знаковую символику не только в далеком прошлом, но и в настоящем. В Петрограде рассказывали байку о том, что даже слепым от природы людям революция обещала новую жизнь. Незрячие мужчины, как утверждали они сами, смогли, наконец, «объединиться со слепыми дамами». До того они обитали в разных городских приютах, их намеренно отделяли друг от друга, «дабы не плодить увечных».

Революцию приветствовало и духовенство, по инерции воспринимая новую власть как продолжение старой. Рассказывали, как в одном из храмов во время божественной службы диакон привычно произнес «Господи! Силою Твоею возвеселится царь!» Затем спохватился, вспомнил, что царь отрекся от престола, на мгновение смутился, но тут же поправился: «Господи! Силою Твоею возвеселится Временное правительство!». Говорят, летом 1917 года эта легендарная история была очень популярна в среде петроградского духовенства.

Восторженному оптимизму первых месяцев революции не смог противостоять мрачный пессимизм петербургских мистиков, обрушивших на Петроград волну зловещих предсказаний и слухов. Одним из самых мрачных мистиков той поры считался Сергей Александрович Нилус, который, по утверждению многих, был охвачен «дьяволоманией, и ему всё мерещился сатана и его слуги». Даже в фабричной марке фабрики «Треугольник» – два скрещённых красных треугольника, помещённые на внутреннюю сторону резиновых галош, – Нилус видел признак того, что дьявол уже явился на землю и местом своего пребывания избрал Петроград.

Символизм, господствовавший в обществе, проникал и в бытовое сознание горожан. Владельцы многих домов были обеспокоены тем, что на наружных дверях появились «загадочные кресты в сочетании с другими непонятными знаками». Уже известный нам предсказатель Сар-Даноил дал этим метам мистическое толкование. Заговорили о неминуемой гибели всех, чьи квартиры были помечены этими знаками. При ближайшем расследовании оказалось, что так китайцы, которых было в то время много в Петрограде, помечают свои квартиры. В их иероглифах «десять» имеет вид удлинённого креста, а «единица» напоминает восклицательный знак. Но паника была посеяна. Заговорили о конце света.

Вопреки старинным традициям, согласно которым хоронить вне церковной и кладбищенской оград не полагалось, новая власть решила устроить погост в центре города. Известно, что Февральская революция прошла без больших жертв. Но и те немногие, что погибли, долго лежали без погребения. К ним добавились так называемые жертвы мартовского указа Временного правительства о роспуске царской полиции. Необузданный гнев толпы обрушился на городовых, среди которых оказалось немало убитых. И тогда кому-то пришла в голову идея захоронить «жертвы революции» или на Дворцовой площади, или на Марсовом поле. Сошлись на последнем. Но, «в виду недостаточности числа погибших в боях революционеров», решили, как утверждает городской фольклор того времени, «добавить несколько убитых городовых». Созданный на Марсовом поле кладбищенский мемориал тут же породил мрачную шутку о том, что скоро «Петрополь превратится в Некрополь».

Революция постепенно переходила в своё новое качество. Приближался красный октябрь. Тревожные признаки приближения кровавого бунта встречались на каждом шагу. Настораживали, а точнее сказать, пугали необъяснимые мистические пересечения судеб людей, оказавших наибольшее влияние на ход русской истории в начале XX века. Судите сами. Дмитрий Каракозов, один из участников беспрецедентной охоты на императора Александра II, учился математике у никому не известного в то время учителя Ильи Николаевича Ульянова. За несколько дней до выстрела Каракозова в Летнем саду у Ильи Николаевича родился сын Александр. Через двадцать один год Александру Ульянову объявили смертный приговор по делу о подготовке покушения на царя. Добился этого прокурор Неклюдов, который также учился у Ильи Николаевича. Но и на этом не прервались опасные пересечения судеб. Отец председателя Временного правительства Александра Фёдоровича Керенского, оказывается, был директором гимназии, где учился Володя Ульянов – будущий вождь большевиков, свергнувших это правительство – Владимир Ильич Ульянов-Ленин. Есть над чем задуматься.

Вспоминали и более ранние предсказания. Толковали и перетолковывали стихи Мишеля Нострадамуса: «Рабы станут петь песни, гимны и требовать, / Чтобы выпустить из тюрем заключённых туда Принцами и Господами. /

Александр Фёдорович Керенский

В будущем безголовыми идиотами / Их будут считать в божественных проповедях». Вспоминали пророчество греческого монаха преподобного Нила, жившего на Афоне во времена Ивана Грозного. Отец Нил указывал на «роковое значение 1917 года, на смущение, которое произойдёт тогда».

Февральскую революцию олицетворял Керенский. Он пользовался популярностью в народе, его любили. Его знаменитый наполеоновский жест – заложенная за борт сюртука рука – вызывал восхищение публики. Правда, по семейной легенде, это не было напрямую связано с желанием подражать великому французскому полководцу. Просто, здороваясь с тысячами людей на улицах революционного Петрограда, он будто бы повредил руку.

В октябре по городу неожиданно разнеслись слухи, что Керенский навсегда покинул Петроград, или, попросту, удрал из обречённого города. Затем появилась легенда, что накануне своего бегства он под охраной Женского батальона с лопатой в руках что-то закапывал вблизи Александровской колонны. Уж, не клад ли?

Позже, уже при советской власти, родилась официальная, канонизированная и растиражированная во всех учебниках по истории Советского государства легенда о том, как председатель Временного правительства Александр Фёдорович Керенский, в которого так верила петроградская интеллигенция, в ночь перед штурмом Зимнего бежал из Петрограда, переодевшись в женское платье. На самом деле, как впоследствии напишет об этом сам Керенский, он «решил прорваться через все большевистские заставы и лично встретить подходившие, как казалось, войска». И далее: «Вся привычная внешность моих ежедневных выездов была соблюдена до мелочей. Сел я, как всегда, на своё место – на правой стороне заднего сиденья в своём полувоенном костюме, к которому так привыкло население и войска». Тем не менее, легенда оказалась живучей. Скорее всего, причиной её возникновения стали два обстоятельства, в народном сознании слившиеся в одно целое. Во-первых, в охране Зимнего дворца был женский батальон и, во-вторых, из Гатчины Керенский действительно вынужден был бежать, переодевшись в матросскую форму.

Логика фольклору несвойственна, и он объяснял всё гораздо проще и доходчивее. Когда солдаты и матросы ворвались в Зимний дворец, они бросились на поиски председателя Временного правительства. В то время в некоторых залах и коридорах Зимнего дворца размещался военный госпиталь. В одном из помещений солдаты наткнулись на раненых со сплошь забинтованными головами. Почувствовав в этом что-то подозрительное, они стали остервенело срывать бинты с ничего не понимавших беспомощных больных. Тогда кто-то догадался, кого ищут солдаты, и закричал: «Да он ещё вчера переоделся медсестрой и сбежал». Так вроде бы и родилась легенда.

По другой фольклорной версии, Керенский покинул Зимний дворец, воспользовавшись одним из подземных ходов, который вёл в дом Военного ведомства на Адмиралтейском проспекте. Там его ожидал управляющий делами Временного правительства В.Д. Набоков. Оттуда будто бы Керенский и уехал в Гатчину, надеясь привести войска для усмирения народа. Вместе с ним уехал и Набоков, оставив все свои богатства до лучших времен. Если верить современным легендам, в его бывшем доме на Большой Морской улице и сегодня хранятся драгоценности, в свое время «украденные дворником Устином» и тогда же куда-то запрятанные. Безуспешные попытки найти этот клад предпринимаются будто бы до сих пор.

Другим таинственным подземным ходом якобы предложил воспользоваться членам Временного правительства некий пожилой чиновник Дворцового ведомства. Эта странная легенда родилась, скорее всего, в узких кругах юристов и законников. Легенда утверждает, что заседавшим во дворце членам Временного правительства вначале показалось заманчивым воспользоваться таким неожиданным предложением. Но в тот напряжённый момент кто-то напомнил коллегам, что в случае бегства законного правительства революция будет считаться юридически правомерной. Только арест всего состава Кабинета, да ещё во время его рабочего заседания, сделает её в глазах всего мира незаконной. С этим согласились даже самые робкие из членов правительства. Но воспользоваться гипотетическим подземным ходом не успели. Через несколько минут все они были арестованы. Так началась новая, большевистская эпоха в истории России.

Керенский прожил долгую жизнь. Первоначально остановился в Париже, где ему какой-то родовитый француз подарил старинный перстень, возраст которого исчислялся чуть ли не двумя тысячами лет. Перстень был овеян древними легендами, согласно которым, каждый его обладатель кончал жизнь самоубийством. Керенский посмеивался, каждый раз намекая на свой почтенный возраст. Умер он в нью-йоркской клинике в возрасте 89 лет. Последние два месяца отказывался от пищи. Врачи пытались вводить питательный раствор через капельницу, но он с маниакальной настойчивостью вырывал иглу из вены. Так что смерть бывшего председателя Временного правительства с полным основанием можно считать самоубийством. Революцию так и не принял. За несколько лет до смерти будто бы связался с советским правительством с просьбой посетить родину. Ему предложили единственное условие: признать революцию. Керенский отказался.

Однако вернемся в октябрь 1917 года. 25 октября, как об этом написал Джон Рид в своей знаменитой книге «Десять дней, которые потрясли мир», Ленин произнес свою легендарную фразу: «Вчера было рано, завтра будет поздно». Впоследствии выяснилось, что это всего лишь легенда. Ленин ничего подобного не говорил, а, наоборот, настаивал будто бы на том, что восстание должно совершиться 24 октября, а неисправимый британский романтик Джон Рид либо подхватил этот эффектный революционный афоризм из чьих-то уст, либо придумал его сам для большей занимательности повествования.

Сразу после Октябрьского переворота родилась ещё одна легенда. На этот раз об историческом выстреле крейсера «Аврора», который, как мы знаем из школьных учебников, возвестил всему миру о начале «новой эры в истории человечества». Будто бы на крейсер в сопровождении отряда красных моряков, «взошла женщина невероятной, нечеловеческой красоты, огромного роста, с косами вокруг головы. Лицо бледное, ни кровинки. Словно ожившая статуя». Говорили, что это была знаменитая Лариса Рейснер, посредственная писательница и яркая, незаурядная революционерка, «Муза революции», как её называли товарищи по партии. Она-де и распорядилась дать залп из корабельной пушки. Моряки крейсера молча переглянулись: женщина на корабле – плохая примета. На флоте из поколения в поколение передавалась легенда о том, как однажды один из боевых кораблей посетила Екатерина II. Перед прибытием императрицы моряки произвели тщательнейшую уборку. Выдраили всё сверху донизу. Палуба блестела девственной чистотой. Однако сразу после ухода Екатерины вновь приступили к наведению порядка. Чтобы, как они говорили, «вымести женский дух». С того времени прошло чуть более ста лет, и вот снова – женщина на корабле. Но команде подчинились и выстрел произвели.

Стреляли в ту осеннюю ночь и пушки Петропавловской крепости. Говорят, революционные матросы ворвались в крепость в поисках орудий для штурма Зимнего дворца. Старый пушкарь пытался убедить нетерпеливых революционеров, что вся крепостная артиллерия изношена, что пушечные стволы не выдержат стрельбы и вдребезги разлетятся. Да и тавота для смазки стволов в крепости не оказалось. Матросы нервничали. Времени оставалось мало, и они потребовали, чтобы старик приготовился стрелять. Когда старый солдат понял, что отвертеться не удастся, он бросился в солдатский гальюн, зачерпнул ведро фекалий, смазал им ствол пушки и, таясь от матросов, заложил холостой заряд. Последовала команда и, как утверждает легенда, прогремел… сраный залп революции. По этому сигналу будто бы и бросились на штурм Зимнего дворца.

Противостоять вооружённым матросам было практически некому. Охраняли Зимний дворец 137 человек 1-го Петроградского Женского батальона. Революционные матросы иначе, как «суки Керенского», их не называли. Практически никакого сопротивления они не оказали. Однако впоследствии родилась легенда о том, что батальон храбро сражался, все женщины были ранены, а затем «отправлены в Павловские казармы, где все без исключения были изнасилованы». Об этом пишет Зинаида Гиппиус, хотя известно, что британским дипломатам вскоре «удалось освободить этих женщин живыми и невредимыми».

Говорят, первый революционный караул в Зимнем дворце был установлен у статуи Венеры, обнажённой мраморной «безрукой античной красавицы». Вооруженный матрос воспринял эту обязанность почетной, боялся отвлечься, стоял по стойке «смирно» и только время от времени выкрикивал: «Кто руки отломал? Ноги повыдергиваю!»

Через несколько дней произошел «второй штурм Зимнего дворца». В казармах близлежащего полка распространился слух, что большевики собираются слить всё вино из царских запасов, хранившееся в подвалах Зимнего дворца, в Неву. Установили дежурство. «И как только заметили приготовления, немедленно пошли на штурм и взяли дворец вторично». Вышедшая из повиновения вооружённая толпа начала громить погреба. Солдаты прикладами разбивали вековые дубовые бочки и пили до тех пор, пока не теряли сознание. Говорят, в тот день в потоках вина «потонуло немалое число перепившихся до потери сознания громил». Мало этого. Когда из подвалов вино потекло в Неву, со всех концов города, узнав об этом, сбежался народ, и «некоторые самые отчаянные становились на четвереньки и пили эту пакость». Что уж было говорить о слухах, просочившихся из Кунсткамеры, о том, что бесценные музейные экспонаты гибнут, «так как спирт, по традиции, используется по прямому назначению».

Надо сказать, что события осени 1917 года происходили в условиях сухого закона, объявленного Николаем II ещё в 1914 году и не отменённого ни Временным правительством, ни советской властью. Только в 1922 году по инициативе Троцкого возобновилось производство пива. А ограничения на продажу вина и водки будут сняты гораздо позже. Тогда-то, если верить фольклору, Сталин и произнесет свою знаменитую фразу по случаю открытия в Ленинграде на территории пивзавода «Новая Бавария» завода шампанских вин: «Советский народ заслужил того, чтобы у него было шампанского хоть залейся».

А ещё через несколько лет на свет появятся, пожалуй, самые известные символы советской власти – знаменитые гранёные стаканы и пивные полулитровые кружки. По легенде, они были изготовлены на Ленинградском заводе художественного стекла по эскизам известного советского скульптора Веры Ивановны Мухиной. В то время она служила художественным руководителем завода. Придумала она их сама или воспользовалась чьей-то идеей – неизвестно. Гранёные стаканы к тому времени вроде бы уже существовали. Во всяком случае, такой стакан изображен на картине Петрова-Водкина «Утренний натюрморт», написанной ещё в 1918 году.

Конец эпохи гранёных стаканов самым мистическим образом совпал с концом социалистической эпохи. В начале 1980 годов столовые общепита и винно-водочные забегаловки начали оглашаться взрывным треском вдребезги разбитых гранёных стаканов. Мелкие осколки искрящегося стекла со скоростью пуль разлетались по помещениям, вызывая испуг посетителей. Что послужило причиной этого – то ли несоблюдение технологии изготовления, то ли изменение состава сырья – неизвестно, но стаканов постепенно начали сторониться, пока они вообще не вышли из употребления. Одновременно с уходом советской власти.

Странным образом необходимость повышения объемов производимого алкоголя и нетерпимость к его употреблению уживались в сознании государственных деятелей. Поэтому и борьба с повальной алкоголизацией населения носила курьезный характер. Будто бы именно большевистские идеологи придумали ставшее модным жаргонное словцо «розлив», с обязательным ударением на «о». И запустили в народ этого лексического уродца с единственной целью: не снизить великого значения другого слова: Разлив, вошедшего в историю советской власти как название посёлка под Петербургом, где в 1917 году скрывался от Временного правительства Ленин.

Возвращаясь к «штурмам» Зимнего дворца, надо сказать, что был и «третий штурм» царской резиденции. Правда, его тщательно спланировали, хорошо срежиссировали и отрепетировали. Это произошло в 1927 году, во время съёмок соответствующей сцены для фильма Сергея Эйзенштейна «Октябрь». Если верить фольклору, исключительно благодаря этому обстоятельству, в сознание советских людей удалось внедрить две легенды. Согласно одной, 25 октября 1917 года в результате героического штурма большевиками был взят «оплот русского царизма» Зимний дворец. Хотя на самом деле никакого штурма не было, а революционеры, по воспоминаниям очевидцев, спокойно вошли во дворец через боковую дверь. Согласно второй легенде, съёмки фильма позволили сохранить Ангела на Александровской колонне. Вскоре после революции Ангел будто бы был снят, на его месте собирались установить скульптуру Ленина. Эйзенштейн сумел доказать, что без Ангела его фильм утратит элемент художественной выразительности и правдоподобия. С ним согласились, и фигуру Ангела возвратили на свое место. Якобы временно. А потом о ней просто забыли.

Мария Александровна Ульянова

Так или иначе, революция состоялась. Если верить фольклору, для многих большевиков это стало полной неожиданностью. В успех предпринятого переворота верилось слабо. Сохранилась легенда о неком молодом художнике, который на другой день после революции заглянул в пустующий Зимний дворец. В одном из залов он наткнулся на народного комиссара культуры Анатолия Васильевича Луначарского. Разговорились. И вдруг из уст Луначарского художник услышал нечто невероятное: «Большевикам здесь сидеть не больше двух недель, потом их повесят вот на этих балконах».

Впрочем, так рассуждали не все. Наиболее твёрдые ленинцы верили не только в преобразование России, но и во всемирную революцию. В 1918 году французское правительство обратилось к Ленину с просьбой вернуть во Францию так называемый «бастильский архив». Если верить легенде, Ленин ответил, что он «торжественно обещает возвратить его во Францию, на другой же день после установления там советской власти». Ни больше, ни меньше.

Тем не менее объяснить собственному народу и всему миру причины, вызвавшие революцию, было необходимо. Кроме официальных пропагандистских тезисов, была в то время известна и нетрадиционная, фольклорная версия случившегося. Ленин якобы задумал и осуществил революцию как месть Романовым за казнённого брата. Довольно последовательная и стройная легенда представляла собой сентиментальную историю о том, как мать Ленина Мария Бланк, приняв крещение, стала фрейлиной великой княгини, жены будущего императора Александра III. Хорошенькая свитская барышня завела роман с наследником престола и вскоре забеременела. Во избежание скандала её срочно отправили к родителям и «сразу выдали замуж за скромного учителя Илью Ульянова, пообещав ему рост по службе». Мария благополучно родила сына, назвав его Александром – в честь отца.

Александр Ильич Ульянов

Впрочем, если верить ещё одной, столь же невероятной легенде, отцом Александра Ульянова был не император Александр III, а известный террорист Дмитрий Каракозов. Как мы уже знаем, Каракозов был учеником Ильи Николаевича Ульянова. Их семьи жили в одном доме, и роман Каракозова с Марией Александровной Ульяновой в то время ни для кого не был секретом. Мальчик родился за четыре дня до выстрела Каракозова в Александра II. По рассказам современников, Илья Николаевич его не только не любил, но даже не признавал его своим сыном. Александр родился шестипалым, а это считалось дьявольской метой. Кроме того, в результате падения с обрыва, он был горбатым. Есть свидетельства того, что и мать его не жаловала, и будто бы именно она однажды, в порыве ненависти, сама «случайно обронила его с крутого берега». Все это не могло не сказаться на характере мальчика. В нём боролись два противоположных чувства – ненависть к одному предполагаемому отцу и восхищение «подвигом» другого. Такая раздвоенность и привела его к террору.

Владимир Ильич Ульянов (Ленин)

Как и положено в фольклоре, события развивались с невероятной скоростью. Александр, будучи студентом, узнал семейную тайну и поклялся отомстить за поруганную честь матери. Он примкнул к студенческой террористической организации и взялся бросить бомбу в царя, которым к тому времени стал его отец. В качестве участника подготовки этого покушения Александр Ульянов был судим и приговорен к смерти. Накануне казни к нему приехала мать. Но перед посещением сына, согласно легенде, она встретилась с императором, который будто бы согласился простить своего сына, если тот покается. Как мы знаем, Александр Ульянов покаяться отказался, и был повешен. Место казни во дворе Шлиссельбургской крепости отмечено деревьями. Будто бы их посадили товарищи Александра. А Ленину ничего не оставалось, как мстить не только за мать, но и за брата.

Как всякий настоящий революционер, Владимир Ульянов позаботился о псевдониме. До революции свои теоретические работы он подписывал по-разному, но затем остановился на короткой и звучной фамилии – Ленин. О появлении этой партийной клички существует несколько предположений. Все они имеют легендарный или уж, во всяком случае, полулегендарный характер. По одной легенде, фамилия Ленин появилась после известного расстрела забастовщиков на Ленских золотых приисках в 1912 году. Тогда было убито и ранено более пятисот человек. Владимир Ильич, прочитав об этих событиях очерк В.Г. Короленко, был потрясён. Будто бы тогда-то и возникла у Владимира Ильича странная идея увековечить память об этом чудовищном преступлении царизма в своем псевдониме.

По другой легенде, знаменитый псевдоним появился при совершенно других обстоятельствах – менее драматичных, но зато более интригующих. В одной из народных школ Петербурга вместе с Надеждой Константиновной Крупской преподавала выпускница Бестужевских курсов некая Ольга Николаевна Ленина, к которой Владимир Ильич питал тайную привязанность. В память об этих, не известных даже самой Ольге Николаевне чувствах, Владимир Ильич и присвоил себе её красивую фамилию.

У этого легендарного «генеалогического древа» есть и вполне реальная ветвь. Один из братьев Ольги Николаевны принимал участие в подготовке нелегальной поездки Владимира Ильича за границу. Будто бы он и предложил изготовить конспиративный паспорт для выезда из России на имя своего отца, Николая Егоровича Ленина, в то время неизлечимо больного и бывшего чуть ли не при смерти. В пользу этой версии говорит тот факт, что первоначально Владимир Ильич так и подписывался – Николай Ленин. Эту подпись знает не только официальная историография, но и фольклор. В частушках, которые распевали в Петрограде на мотив песни «Из-за острова на стрежень», так и поётся:

 

Из-за острова Кронштадта

На простор реки Невы

Выплывает много лодок,

В них сидят большевики.

На передней Колька Ленин

С Коллонтайкою своей…

 

и т. д.

Родовая фамилия Ленина сохранилась в названии поселка Ульяновка на притоке реки Тосны Саблинке в Ленинградской области, в 40 километрах от Петербурга. В прошлом поселок назывался Саблино, от реки Саблинки, которая, в свою очередь, носит такое имя будто бы потому, что в плане имеет форму сабли. В советское время поселок был назван в память о пребывании здесь семьи Ульяновых – матери В.И. Ленина Марии Александровны, его сестры Анны Ильиничны и её мужа М.Т. Елизарова. Здесь они жили в 1904–1906 годах. Бывал здесь и сам Ленин.

Широкую известность Саблино приобрело благодаря своим пещерам. Во второй половине XIX века в них добывали песок для изготовления стекла. Всего таких пещер восемь, но входы в две из них некогда были завалены породой. В пещерах до сих пор можно обнаружить окаменелые останки обитателей древнего моря. Особенно славится пещера «Левобережная». Внутри неё расположены подземное озеро, гремящие водопады, зал спящих летучих мышей и прочие диковинки пещерного царства. Вход в саблинские пещеры разрешается только в сопровождении специально обученных гидов. Согласно местным легендам, в пещерах живёт призрак некогда погибшего спелеолога. Появляется он будто бы только перед взорами неорганизованных и заблудившихся посетителей пещер. Якобы он заманивает их всё дальше и дальше от входа, пока последние отблески дневного света не исчезнут за их спинами. Среди диггеров живёт и легенда о «Белой даме», встреча с которой не сулит ничего хорошего. Как правило, после столкновения с «Белой дамой» у спелеологов не остается никакой надежды на благополучный выход из пещеры.

Одна из пещер в народе до сих пор называется: «Ленинский тупик». По легенде, Ленин скрывался здесь от жандармов, которые так и не сумели его найти. Ныне это название приобретает некий новый символический смысл.

Но вернемся в революционный 1917 год. Из-за границы Ленин вернулся в апреле. Весь его внешний вид питерского интеллигента в тройке и в котелке являл собой полную противоположность облику лапотной России в тулупах и папахах. «Что вы, Владимир Ильич, – будто бы сказал ему Бонч-Бруевич при встрече на вокзале, – в этом нельзя». И Ленин послушно сменил котелок на знаменитую с тех пор кепку.

Почти сразу родились слухи о том, что он с группой большевиков приехал в Россию на деньги германского правительства в опломбированном вагоне. Германия якобы была заинтересована в большевиках, способных расшатать внутреннюю ситуацию в стране, что на фоне продолжавшейся войны могло сработать на пользу германской армии. Широким распространением этих слухов большевики были настолько обеспокоены, что, если верить фольклору, сами позаботились, чтобы в иностранных газетах появилось сообщение о том, что «легенда о сношениях большевистских вождей с Германской империей окончательно опровергается». Кто был инициатором и автором этой информации – неизвестно, но, как пишет современный историк Дмитрий Волкогонов, в 1919 году Чичерин именно об этом уведомил Троцкого срочной телеграммой. И в каждой строчке телеграммы сквозит неприкрытое удовлетворение достигнутым результатом.

Между тем за границей в это же время рождались ещё более невероятные мифы о вожде мирового пролетариата. Например, в Югославии вышла книга откровенно антисемитского содержания, в которой утверждалось, что на самом деле было два Ленина. Один из них, сын каторжника, был усыновлен Ильей Николаевичем Ульяновым. Он вырос и стал агентом сразу двух охранок – русской и прусской. И когда в 1912 году неожиданно умер в Берлине, то был заменен другим агентом, необыкновенно на него похожим.

Мы попытались рассмотреть только те легенды, которые рождались вокруг имени Ленина в период непосредственной подготовки и осуществления Октябрьского переворота. Они нелицеприятны. Так, по некоторым весьма сомнительным легендам, Ленин «был посвящен в парижскую ложу Союз Бельвиля Великого Востока Франции».

Позже появились другие легенды. Все они были предельно комплиментарны и приторно слащавы. Большинство из них известно каждому со школьной скамьи. Это легенда о тюремной камере, в которой Владимир Ильич «ел чернильницу из хлеба и запивал её чернилами из молока». О «человеке с ружьём», которому вождь мирового пролетариата помог раздобыть кипяточку. О детях, с которыми дедушка Ленин, позабыв о государственных делах, украшал ёлку. Все они были придуманы в партийных пропагандистских кабинетах и претендовали на абсолютную правду. И потому к подлинному, народному фольклору имеют мало отношения.

Ленину не было дано увидеть истинные результаты своей революционной деятельности. Он умер в январе 1924 года, и смерть его сразу же породила ореол таинственных мифов и легенд. Одним из первых появился миф о том, что Ленин болел сифилисом. Легенда была якобы запущена самим Сталиным на тот случай, если знаменитое завещание Ленина, где он резко выступал против Сталина, вдруг станет известным. Тогда можно будет заявить, что писал его неизлечимый сифилитик, с которого и спрашивать-то нечего.

Согласно другой легенде, Ленин был отравлен по указанию Сталина. К этому был якобы причастен личный повар Ленина, который затем без всякого суда и следствия тихо отбывал наказание в тюрьме. А все, кто был в то время рядом с Лениным, были уничтожены. Нельзя с полной уверенностью сказать, так это или нет на самом деле, но как-то и сам Сталин проговорился: «Один я знаю, отчего умер Ленин». А личный друг Ленина Зиновьев не раз намекал: «О, вы не знаете Кобы. Коба на все способен».

Из посмертных легенд о Ленине напомним только одну. На кладбище небольшого литовского городка Мариамполь есть могила, в которой, по утверждению местных историков, покоится прах внебрачного сына Ленина и Инессы Арманд. Звали его Андрей Арманд. В качестве аргумента в пользу достоверности этой легенды приводятся свидетельства о том, что после смерти Инессы Ленин помог Андрею получить образование. Однако всё это не более чем легенда. Андрей родился за шесть лет до знакомства Ленина с Инессой Арманд, да и подлинный отец мальчика хорошо известен историкам. Им был второй муж Инессы.

В 1918 году столицу новой России перенесли в Москву. Разжалованный Петроград стал центром так называемой Северной коммуны во главе с амбициозным Г.Е. Зиновьевым. Его чиновное высокомерие было столь велико, что общероссийские законы на территории коммуны действовали номинально и только с разрешения петроградского начальства. Рассказывают, что зиновьевские чиновники любили говаривать: «Нам Москва не указ». Чем кончил Зиновьев, хорошо известно. В 1936 году его обвинили в измене делу партии большевиков и приговорили к высшей мере наказания – расстрелу. Говорят, вызванный на казнь, он потерял всякое самообладание и отчаянно взывал к Сталину, в которого продолжал верить. Но в последний момент, как будто бы рассказывал самому Сталину один из сотрудников НКВД, кстати, тоже еврей по происхождению, воздел руки и произнес традиционное молитвенное обращение: «Слушай, Израиль, наш Бог есть Бог единый».

Несмотря ни на что Петроград в глазах всей страны оставался «самым святым городом во всей России». Эти вещие слова молва приписывает оптинскому старцу Нектарию, он будто бы сказал их в последние дни перед закрытием Оптиной пустыни.

Гороховая улица, 2

На страну неумолимо надвигался красный террор. На глазах у всего мира проступал подлинный лик большевистской революции. По меткому выражению Максимилиана Волошина, в нём прежде всего обнаружились «черты Разинщины и Пугачевщины». С ужасом люди вспоминали о том, что согласно старому волжскому преданию, Разин не умер, а «заключён внутри горы и ждёт знака, когда ему вновь судить русскую землю».

В начале XIX века в Петербурге жила дочь действительного статского советника И.Ф. Фитингофа, правнучка фельдмаршала Б.К. Миниха, известная в свое время писательница баронесса Юлия де Крюденер. После смерти своего мужа она неожиданно для всех впала в мистицизм. Обладая незаурядной силой внушения, она решила попробовать себя в качестве пророчицы и даже преуспела на этом поприще. К ней обращались самые известные люди столицы. Затем она уехала во Францию и долгое время жила в Париже. В 1818 году Юлия де Крюденер вернулась в Петербург. Однажды, проходя мимо дома своего мужа на Гороховой, 2, она увидела через окна кровь, стекавшую по стенам комнат. Потоки крови заливали подвалы, заполняя их доверху. Очнувшись от страшного видения, побледневшая Юлия де Крюденер будто бы проговорила, обращаясь к своим спутникам: «Через сто лет в России будет так же, как во Франции, только страшнее. И начнется всё с моего дома».

Прошло сто лет. Один из ближайших сподвижников Ленина Феликс Дзержинский был назначен председателем Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Говорят, он был осведомлён о пророчестве баронессы Крюденер. И то ли собирался опровергнуть его своей деятельностью, то ли хотел доказать миру, что речь в пророчестве шла о «кровавом царском режиме», но именно вспомнив о её зловещем предсказании, будто бы решительно заявил: «Здесь, в этом доме, и будет работать наша революционная Чрезвычайная комиссия». Если верить городскому фольклору, в подвалах дома на Гороховой только допрашивали и пытали. Затем арестованных привозили в Чесменскую церковь и здесь расстреливали. Тут же, на Чесменском кладбище, трупы предавали земле.

Остается только напомнить читателям, что в доме на Гороховой, 2, и до революции размещалось учреждение подобного рода. В начале XX века здесь находилось Охранное отделение, ведавшее политическим сыском в России.

Едва ли не сразу после Октябрьского переворота начались массовые реквизиции движимого и недвижимого имущества, сопровождавшиеся революционными погромами, в вихре которых исчезали не только драгоценности, принадлежавшие отдельным людям, но и ценности непреходящего общероссийского значения. Рассказывали, что разгрому подвергся даже музей Пушкина в Александровском лицее на Каменноостровском проспекте. После проведённой там «реквизиции» бесследно «исчезли пушкинские реликвии: пуля, найденная, по преданию, в жилете раненого поэта, золотые ножницы и перстень – невиданная редкость, вывезенная с востока и воспетая Пушкиным в одном из стихотворений».

Грабили всё подряд, и не попасть под это «красное колесо» было практически невозможно. В объятом паникой Петрограде рассказывали легенду о «хитрой графине Клейнмихель», фешенебельный особняк которой удалось спасти только благодаря сообразительности графини. Она будто бы закрыла все окна ставнями, заперла двери и вывесила перед входом в дом плакат: «Не трогать. Дом является собственностью петроградского совета. Графиня Клейнмихель отправлена в Петропавловскую крепость». Сама же хитроумная графиня в это время находилась в доме и обдумывала план побега.

Впрочем, перехитрить советскую власть удавалось далеко не всем. В начале XX века Ораниенбаум принадлежал герцогу Г.Г. Мекленбург-Стрелицкому. В 1910 году герцог умер, через три года скончалась его дочь. Оба они были похоронены в парке, вблизи Китайского дворца. После революции их могилы были вскрыты, разграблены и осквернены. Говорят до сих пор в ночной тишине парка можно услышать тяжелые шаги герцога и легкое постукивание детских ботинок его дочери.

Незадолго до трагического 1917 года умер потомственный моряк адмирал Константин Павлович Пилкин. Он жил на 2-й линии Васильевского острова, в собственном доме № 37. Его сын, тоже моряк, контр-адмирал Владимир Константинович Пилкин, был соратником генерала Юденича. После революции родственники Пилкиных, боясь обысков, решили до лучших времен утопить в Неве парадный мундир Константина Павловича, вышитый золотом и увешанный русскими и иностранными орденами. В семье хранилось предание о том, где именно он затоплен. Через много лет, уже после падения советской власти, с помощью водолазов были предприняты попытки найти мундир на дне Невы. Однако все попытки оказались безуспешными. Родилась легенда о том, что «забрал ордена с собой на тот свет Константин Павлович, раз уж близкие хранить их побоялись».

Но всё же оставалось немало тех, кто искренне хотел верить в светлые идеалы революции. Среди них были и так называемые бывшие. Есть легенда о том, что один из молодых владельцев Шереметевского дворца на Фонтанке, после того как его родственники уехали за границу, пришёл в Смольный и положил ключи от дворца на стол некоему высокому чиновнику: «Они ваши». И услышал в ответ: «Нам подачки не нужны. Мы и так все возьмём».

Как свидетельствует городской фольклор, новым хозяевам не всё сходило с рук. На танцевальном вечере, устроенном революционными моряками Кронштадта в одной из церквей, пьяный матрос решился пригласить на танец девушку. Та, видя его состояние, отказалась. «Хорошо, – вызывающе проговорил матрос, – тогда я найду себе другую пару». И, сорвав со стены икону Богородицы, «пустился с нею в непристойный пляс». Через несколько минут он внезапно свалился замертво. Смерть его, как рассказывают, была страшна и «произвела впечатление» на окружающих.

Те, кто ясно понимал, что происходит в России, стремились уехать из Петрограда. В первую очередь город покидали иностранцы. Сохранилась легенда о неком американце, случайно оказавшемся в Петрограде в те трагические «окаянные дни». Перед тем как отбыть, он запальчиво обратился к провожавшим: «Зачем вам, большевикам, такой прекрасный город? Что вы с ним будете делать?».

В 1919 году был арестован шестидесятилетний великий князь Николай Михайлович, известный историк, председатель Русского исторического и Русского географического обществ, специалист по бабочкам. Он был в оппозиции к Николаю II и называл его не иначе, как «наш дурачок Ники». Николая Михайловича расстреляли 28 января того же года у стен Петропавловской крепости вместе с ещё тремя великими князьями. По преданию, перед расстрелом пожилой князь снял сапоги и бросил их расстрельной команде: «Носите, ребята, всё-таки царские…».

Бытовала легенда о вскрытии большевиками захоронений великокняжеской усыпальницы Петропавловского собора. Будто бы извлекли останки всех тринадцати погребенных там великих князей, свалили их в кучу и сожгли в общем костре, причём, как утверждает легенда, сожгли не где-нибудь, а на паперти собора, в чём рассказчики видели особую иезуитскую изощренность новых хозяев России. Эта зловещая легенда жила в народе более семидесяти лет и только совсем недавно, в ходе плановых реставрационных работ, к счастью, не подтвердилась.

Впоследствии, пытаясь понять истоки такой беспримерной жестокости и, как это обычно бывает, стараясь персонифицировать казавшиеся безликими события, стали копаться в биографиях большевистских вождей.

Рассказывали легенду из дореволюционной жизни Ленина. Находясь вместе с Крупской в Швейцарии, Ленин стал очевидцем смерти матери Надежды Константиновны, которая была с ними. Оба поочередно дежурили у постели умирающей. По договоренности, они должны были разбудить друг друга, «если случится непоправимое». Мать умерла во время дежурства Владимира Ильича. Ленин в это время что-то писал. Наутро Крупская с ужасом обнаружила, что мать умерла, а Ленин всё ещё продолжал работать. Крупская потребовала объяснений. «Но ты же просила тебя разбудить, если матери потребуется помощь. Она умерла. Твоя помощь не нужна», – ответил будущий вождь революции.

В конце концов, поиски истоков привели к определенному результату. По утверждению христианских мистиков, если из слова «коммунизм» убрать одну букву, то сумма цифр этого слова составит «звериное число „666“». А если это число, продолжали они, сложить «из шестнадцати спичек, то из них же можно составить фамилию „Ленин“». Это удивительным образом, утверждали они, было предсказано ещё Иоанном Богословом в 15-м стихе 13-й главы его Откровения: «И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил, и действовал так, чтоб убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя».

Впрочем, первоначально жестокость новых хозяев России распространялась только на тех, кого стали презрительно называть «буржуями». Пролетариату же большевики обещали не только «светлое будущее», но и безусловные преимущества перед бывшими эксплуататорами. Эти ожидания трансформировались в самые невероятные слухи. Ирина Одоевцева вспоминает, как соседка остановила её в коридоре «уплотнённой» квартиры и с самым серьёным видом спросила: «Правда ли Ленин издал декрет, что нам, пролетаркам, носить всего шесть месяцев, а буржуйкам двенадцать?»

Оживились уголовники, бандиты и прочие деклассированные элементы. По революционному городу ходили тревожные слухи, будто на улицах «орудуют ночные разбойники, которые прыгают выше домов при помощи особых пружин, прикреплённых у них к сапогам». Говорили также, что одеты они в саваны. Возглавлял банду некий Иван Больгаузен по кличке Живой труп, а его подруга Мария Полевая будто бы собственноручно шила саваны.

Мы уже упоминали, что в Петрограде было много китайцев, которые, как говорили в народе, приходили по ночам в ЧК за душами замученных и расстрелянных людей. Эти китайцы были якобы приглашены во время Первой мировой войны русским правительством для строительства оборонительных сооружений, но, оставшись после революции не у дел, пошли работать палачами. «Ходя, ходя, почему у тебя походя руки в крови?» Говорили, что однажды всех этих китайцев перебили на рынках и «передушили, как лягушек, на улицах».

Неожиданно в голодном Петрограде появились дикие утки. Плавая по Неве, они всё время прижимались к набережной у Зимнего дворца. В городе утверждали, что это защитницы Зимнего, расстрелянные после штурма царского дворца. И в Летнем саду появились какие-то дикие птицы. Молва считала их душами умерших.

Фёдор Иванович Шаляпин

Красный террор приобретал всё больший размах. Ни на один день не прекращались обыски. Часто приходили к Шаляпину. Искали золото, бриллианты. Конфисковали серебряные ложки и вилки. Забрали «двести бутылок французского вина». Сохранилось предание, что однажды Шаляпин пришел к председателю Петросовета Зиновьеву и сказал ему: «Я не против обысков, но нельзя ли обыскивать меня в удобное для меня время, с восьми до девятнадцати, например?».

О Шаляпине рассказывали легенды. Говорили, что, когда он пел, от его голоса гасли свечи. Приезжая к Репину на его дачу в Куоккале, Шаляпин всегда исполнял какое-нибудь произведение. Сохранилась легенда о том, что его голос был хорошо слышен на железнодорожной станции, за два с лишним километра от дачи. Однажды Шаляпин должен был выступать с концертом в ресторане. За ним обещали прислать извозчика. Но забыли. Тогда он нанял его сам. Но куда ехать не знал. Заехал в один ресторан: «Я не у вас пою?» – «Нет. Но если вы не возражаете…» Он спел и снова поехал искать свой зал. В другом ресторане произошло то же самое. Так он спел за вечер в четырёх ресторанах, так и не доехав до того, где его ждали.

Шаляпина любили, несмотря на то что он мог пошутить прямо на сцене во время спектакля. Шутки эти были не всегда безобидными для их объекта. Хорошенькие певицы жаловались на то, что он мог, как говорится, распустить руки, схватить за грудь или похлопать по заду. Однако всегда приходил за кулисы извиняться. Впрочем, к творчеству относился серьёзно. Не только к своему, но и к чужому. Рассказывают, что однажды он предложил Кустодиеву сделать декорации к опере «Вражья сила», когда тот уже серьёзно болел и был недвижим. По легенде, Шаляпин достал машину и сам на руках вынес Кустодиева из дому и внес в театр.

Октябрь 1917 года Шаляпин воспринял с воодушевлением, искренне полагая, что он принесет художникам полную свободу творчества. Однако романтический образ революции всё меньше и меньше соответствовал окружающей реальности, с которой приходилось сталкиваться ежедневно.

Как-то раз Фёдор Иванович встретился с художником Коровиным. «Мне сегодня выступать перед конными матросами. Скажи мне, ради Бога, что такое конные матросы?» – «Не знаю, что такое конные матросы, но знаю, что уезжать надо», – будто бы ответил Коровин. В 1922 году Шаляпин уехал за границу, и больше на родину не вернулся. Умер во Франции. В Петербурге, в музее-квартире Шаляпина на улице Графтио, висит портрет певца кисти художника Александра Яковлева. В своё время портрет находился в Москве. Если верить семейной легенде, рассказанной дочерью Шаляпина, в день смерти её отца картина треснула.

Собрался эмигрировать и поэт и прозаик Фёдор Сологуб. Оформил документы, получил разрешение, собрал вещи – и, как гласит предание, именно в это время его жена, поэтесса и переводчица А.Н. Чеботаревская, бросилась с Тучкова моста в Неву. Почему именно тогда, когда была уже оформлена виза на выезд, – никто не понимал. Одни говорили, будто вмешалась ЧК. Другие утверждали, что родная земля не отпустила. Фёдор Сологуб остался один, в смерть Чеботаревской не верил и, как утверждает легенда, до конца дней ждал жену. Стол накрывал на двоих. Был уверен, что она вернётся домой. Несколько лет прислушивался к звонку в передней. По легёнде, жена его погибла в пасмурные декабрьские дни, и с тех пор Сологуб повторял: «Я умру от декабрита». А по весне, говорили, её тело всплыло чуть ли не под окнами их дома на Васильевском острове. Эти легенды не соотносятся с реальными фактами. Анастасия Чеботаревская погибла 23 сентября. Тело ее, действительно, вспыло по весне около Тучкова моста, но квартира Сологуба находилась в то время на 10-й линии Васильевского острова. Впоследствии он переехал на набережную реки Ждановки, но уже после описываемых событий.

Сологуб так и не эмигрировал. В конце жизни впал в мистицизм, делал невероятные математические вычисления, чтобы доказать существование загробного мира, в котором он обязательно встретится со своей Анастасией. Умер Сологуб в полном одиночестве, в 1927 году.

Как вспоминает поэтесса Ирина Одоевцева в своих мемуарах «На берегах Невы», за год до гибели одного из ведущих представителей русской поэзии начала XX века Николая Гумилёва произошел случай, на который она, зная о мистических настроениях Гумилёва, но не придавая им особого значения, сразу не обратила внимания. В ночь с 14 на 15 октября 1920 года, в день рождения М.Ю. Лермонтова, Гумилёв заказал панихиду по своему любимому поэту Выходя из церкви после окончания заказанной службы, задумчиво спросил, не слышала ли она, как один раз священник ошибся и вместо «Михаил» сказал «Николай». – «Нет, не заметила», – ответила она. А он покачал головой, недоверчиво улыбнулся и закурил новую папиросу. «Ну, значит, я ослышался. Значит, мне почудилось. Но мне что-то не по себе. По ком совершалась панихида? По Михаилу или Николаю?»

Фёдор Сологуб и Анастасия Чеботаревская

Гумилёв родился в семье морского врача в Кронштадте. По семейному преданию, в день его рождения на острове свирепствовала буря, и нянька маленького мальчика будто бы предсказала ему «бурную жизнь», хотя, по иронии судьбы фамилия Гумилёв в переводе с латинского означает «смирный». Пророчество сбылось. Жизнь его оказалась бурной. За храбрость во время Первой мировой войны он был награжден двумя Георгиями, а в мирной жизни дважды совершал попытки самоубийства из-за отвергнутой любви.

К революции Гумилёв относился сложно. Непосредственного участия в ней не принимал, однако приветствовал открытые ею на первых порах новые возможности для искусства. И при этом никогда не прерывал отношений со старыми друзьями, которых новые власти подвергали невиданным гонениям. Это и сыграло решающую роль в его судьбе. Согласно одной легенде, какой-то знакомый по фронту офицер предложил Гумилёву войти в антисоветскую организацию. Гумилёв отказался, но, как утверждает легенда, «предрассудки дворянской чести не позволили ему пойти с доносом».

Николай Степанович Гумилёв

В результате 4 августа 1921 года он сам был арестован и обвинен в принадлежности к неизвестной ему Петроградской боевой организации. На допросах Гумилев вёл себя с достоинством, считал свой арест обыкновенным недоразумением и, если верить фольклору, увлеченно беседовал со следователем о литературе. Впрочем, следователи были разные, и когда одного из них кто-то из знакомых Гумилёва спросил о судьбе поэта, тот переспросил: «Какой Гумелевский? Не знаю такого. У нас свои поэты есть».

Через несколько дней после ареста Гумилёв был приговорен к расстрелу. Узнав об этом, Горький немедленно выехал в Москву, чтобы просить Ленина вмешаться в дело. Ленин будто бы пообещал поговорить с Дзержинским. Вождь революции вообще, по рассказам самого Горького, якобы гарантировал, что по делу Петроградской боевой организации никто не будет расстрелян. И только вернувшись в Петроград, Горький узнал, что все 60 человек, в том числе и Гумилёв, уже расстреляны. Впрочем, Анна Андреевна Ахматова эту историю излагала иначе. Будто бы Ленин позвонил Дзержинскому, и коротко отрезал: «Если виноват – расстрелять».

Ни место казни, ни точное время её проведения неизвестны. По одной из версий, это произошло вблизи пригородного поселка Бернгардовка то ли 24, то ли 25 августа 1921 года. В Петрограде рассказывали, что Гумилёв встретил смерть, как и подобает бесстрашному русскому офицеру, каким его всегда представлял сам поэт: «улыбаясь, с папиросой в зубах».

Впрочем, в городе долго жила легенда о том, что Гумилев не был расстрелян, что в результате стечения каких-то невероятных обстоятельств он остался жив и сумел затеряться на необъятных просторах большевистской России. Эту версию будто бы подтверждает одна «чекистская легенда», рождённая якобы в недрах КГБ в ту пору, когда органы безопасности всеми мыслимыми и немыслимыми средствами пытались спасти собственную репутацию. Легенда утверждает, что в самый последний момент к месту казни подъехал некий неназванный высокий чекистский чин и «на свой страх и риск» попытался спасти Николая Степановича. «Поэт Гумилев, выйти из строя!» – крикнул он и услышал в ответ: «Здесь нет поэта Гумилева, здесь есть офицер Гумилёв». По другой легенде, когда приговорённых к смерти везли по Ириновской железной дороге к месту казни, над вагоном неведомо как появился «красный шар, алый столп при огненном облаке». И когда этот туман рассеялся, оказалось, что Гумилёва в вагоне нет. Да и мать Гумилёва, если верить фольклору, до самой смерти не покидала надежда увидеть сына живым. Не такой человек Николай Степанович, будто бы говорила она, чтобы так просто погибнуть. Ему непременно удалось бежать при помощи своих почитателей, и он уже давно «пробрался в свою любимую Африку».

Петроград полнился слухами об арестах, убийствах и конфискациях. Передаваясь из уст в уста, слухи превращались в легенды. Как-то раз в дом князей Салтыковых пришел с обыском отряд красногвардейцев. Солдат встретила глубокая, чуть ли не выжившая из ума старуха, плохо говорившая по-русски. Командир отряда обратился к престарелой княгине: «Мадам, именем революции все принадлежащие вам ценности конфискуются и отныне являются народным достоянием». Старуха не возражала, помогала красноармейцам собирать драгоценности и произведения искусства. Напоследок потребовала: «Если вы собираете народное достояние, извольте сохранить для народа также и эту птицу», – и подала клетку с облезлым попугаем. «Мадам, народ не нуждается в этом… попугае», – возразил командир. «Но это не простой попугай, а птица, принадлежавшая Екатерине II, эта птица историческая». Она щелкнула пальцами и, если верить легенде, попугай хриплым голосом запел: «Славься сим Екатерина! – помолчал и завопил: – Платош-ш-а!!» Видимо, речь шла о Платоне Зубове, известном фаворите императрицы. Говорят, отряд сдал-таки попугая куда следует. Но куда он затем делся – умер от голода или от старости, неизвестно.

Смерть в то время была явлением обыкновенным. По воспоминаниям современников, очень многим помог выжить Алексей Максимович Горький. Рассказывают, что в голодном Петрограде он выдавал справки самым разным дамам – знакомым и незнакомым – приблизительно одинакового содержания: «Сим удостоверяю, что предъявительница сего нуждается в продовольственном пайке, особливо же в молочном питании, поскольку беременна лично от меня, от буревестника революции». Срабатывало будто бы безотказно.

Алексей Максимович Горький

Однозначный ярлык пролетарского писателя и личного друга вождя революции, присвоенный Горькому советской властью, заслонил в общественном сознании образ сложного и противоречивого человека, каким был на самом деле выдающийся русский писатель, критик и публицист, общественный и революционный деятель Алексей Максимович Пешков, взявший себе литературный псевдоним Максим Горький. О его недюжинном художественном таланте и о том, сколько творческих и физических сил он отдавал писательскому ремеслу, можно судить по одной любопытной легенде. Во время работы над «Жизнью Матвея Кожемякина», при описании сцены, во время которой один из персонажей романа ударил жену ножом в печень, Горький упал в обморок. Жена писателя Мария Андреева бросилась к мужу и будто бы «обнаружила у него на животе кровавый след от ножевой раны».

Он всем своим творчеством, потенциал которого был, казалось, неисчерпаем, а возможности использования его в пропагандистских и агитационных целях безграничны, активно способствовал созданию революционной ситуации в России. Чего стоит один образ Пелагеи Ниловны в романе «Мать». Между тем подготовке революции он отдавал не только свой недюжинный творческий талант. Он лично участвовал в практических акциях большевиков, ходил на демонстрации, направленные против самодержавия, организовывал сборы подписей под воззваниями, принимал непосредственное участие в работе подпольных типографий. За это его не раз арестовывали, ссылали, а однажды он был даже заключен в Петропавловскую крепость.

Впрочем, очень скоро отношение к Горькому резко изменилось. Часть петроградской литературной элиты считала его человеком, прочно связанным с большевиками и потому глубоко чуждым подлинной русской интеллигенции. Даже известные легенды о личном ходатайстве Горького перед Лениным о помиловании великих князей и спасении приговорённого к расстрелу Николая Гумилёва считались придуманными самим Горьким. Неслучайно в этих легендах присутствует один и тот же сюжет: Горький заручился согласием Ленина на помилование, но московские чекисты узнали об этом и постарались, чтобы к возвращению писателя в Петроград приговор был уже приведен в исполнение. И действительно, ни разу ходатайства Горького не достигли предполагаемых целей.

Сразу после Октябрьского переворота, особенно в 1918 году, Горькому стало ясно, что с революцией, лозунгами которой стали экстремистские призывы: «Мир хижинам, война дворцам» и «Кто не с нами, тот против нас», ему не по пути. Горький начал издавать свои «Несвоевременные мысли», ставшие, по сути, открытой полемикой с Лениным по вопросам теории и практики революции. Он, пожалуй, был одним из первых, кто ясно увидел, что в пылу политической риторики о судьбе революции, как таковой, были проигнорированы отдельные судьбы сотен и тысяч лучших представителей того народа, ради которого революция якобы совершалась.

Чтобы понять, сколь трудной была его внутренняя борьба с самим собой, достаточно вспомнить, что знаменитый каннибальский лозунг «Если враг не сдается, его уничтожают!» принадлежит Горькому. Так в 1937 году была озаглавлена его статья в «Известиях», приуроченная к сфабрикованному Сталиным очередному политическому процессу.

И, тем не менее, что бы ни говорили сегодня об этом и в самом деле великом писателе, силы духа у него не отнимешь. Он хорошо понимал свою роль в разжигании пламени революции. А самоирония была, видимо, простой и надежной гарантией самосохранения. От распада. Горькому это удалось. Хотя, как вспоминает один из собеседников писателя, в последние годы жизни, на вопрос, как он оценивает время, прожитое в большевистской России, писатель Максим Горький ответил печальным каламбуром: «Максимально горьким». Кто знает, может быть, при этом он вспомнил, как однажды поссорился с Виктором Шкловским, который бросил ему в лицо обидный каламбур: «Человек – это звучит горько!». Впрочем, это выражение давно уже обросло многочисленными легендами. Согласно одной из них, в петроградской квартире Горького на Кронверкском проспекте существовала традиция: при посещении туалета каждый мог оставить свою подпись на стене. Рассказывают, что традиция оборвалась, когда Горький обиделся на кого-то из посетителей, который на самом видном месте написал: «Максим Гордый – звучит горько».

Сразу после смерти Горького поползли слухи, что его отравили. Якобы ему прислали коробку конфет. Он сам съел одну конфету и ещё угостил двух санитаров. Все трое тут же скончались. Утверждали, что конфеты были от Сталина. Такая нелепая, шитая белыми нитками версия, если верить той же легенде, была специально запущена сотрудниками НКВД, чтобы скомпрометировать саму идею отравления, поверить в которую всемирное сообщество было в то время готово.

При поддержке Горького в конце 1919 года в Петрограде был организован знаменитый Дом искусств, вошедший в литературную историю под аббревиатурой «ДИСК». Он разместился в доме, построенном в свое время для обер-полицмейстера Санкт-Петербурга Н.И. Чичерина. С середины XIX века дом перешел в собственность купцов Елисеевых, которые, по легенде, сразу после большевистского переворота замуровали в его стены пресловутое «елисеевское серебро». По воспоминаниям очевидцев, обитатели Дома искусств – писатели и художники, сценаристы и режиссеры – после очередного получения «особо экзотического пайка, состоявшего из лаврового листа и душистого перца, с голодным блеском в глазах бросались выстукивать коридоры».

В Кунсткамере из поколения в поколение передается детективная легенда об утраченной в то бурное революционное время голове казнённой при Петре I за детоубийство Марии Гамильтон. Заспиртованная голова хранилась в стеклянной колбе. Будто бы спирт вскоре после революции был использован неким неразборчивым комиссаром по прямому назначению. А голова исчезла. Перепуганные хранители обратились к матросам стоявшего у причала напротив Кунсткамеры корабля с просьбой найти голову «английской шпионки». Матросы пообещали. Однако из этого ничего не вышло. Корабль ушел, и матросы надолго пропали. Чуть ли не через год, как рассказывает легенда, они неожиданно появились в музее и предложили изумленным смотрителям взамен одной головы английской леди целых три головы… басмачей. Говорят, эти головы до сих пор находятся в экспозиции Кунсткамеры.

В 1918 году в Петрограде был открыт один из первых музеев при новой власти – Музей академических театров. Ныне это Музей театрального и музыкального искусства. Идея его создания владела умами петербургских актеров ещё дореволюционные времена. В основу предлагалось положить экспозицию первой выставки театральной старины, собранную в 1908 году. Но не было постоянного помещения. Сохранилось предание о том, что однажды делегация актеров пришла с этим предложением к директору императорских театров Теляковскому. Владимир Аркадьевич вежливо выслушал, проявил заинтересованность, но сослался на отсутствие специального помещения. Провожая делегацию, он будто бы сказал: «Не в моей же квартире музей устраивать…». Прошло время. После революции все театры были национализированы, квартиры влиятельных особ реквизированы, и Музей академических театров по иронии судьбы разместился в квартире бывшего директора императорских театров.

В том же году получил статус дворца-музея и был открыт для посетителей Юсуповский дворец на Мойке. В Синей гостиной, предназначенной для приема великих князей, в своё время, как передаёт легенда, находились три столика со столешницами, инкрустированными старинной римской мозаикой. В наши дни, рассказывают экскурсоводы дворца-музея, в гостиной только один столик. Ещё два будто бы после революции оказались в Эрмитаже. Так это или нет, никто, пожалуй, теперь не знает, но вот уже многие годы эти столики являются предметом спора между двумя музеями.

Одна из легенд послереволюционного Петрограда повествует о том, как в 1918 году Петроградский губисполком получил телеграмму из Царского Села, которая сообщала, что после бегства белогвардейцев в одном из прудов Екатерининского парка нашли сброшенный с пьедестала обезображенный бюст Карла Маркса. В Царское Село спешно была направлена комиссия во главе со скульптором Синайским, будто бы автором памятника основателю марксизма, созданного в рамках ленинского плана монументальной пропаганды. К приезду высокой комиссии бюст был уже установлен на постамент и укрыт белоснежным покрывалом. Предстояло его вторичное торжественное открытие. Под звуки революционного марша покрывало упало, и Синайский в ужасе отшатнулся. Перед ним хитро и сладострастно улыбался, склонив едва заметные мраморные рожки, эллинский сатир – одна из парковых скульптур Царского Села. Синайский, рассказывает легенда, осторожно оглянулся вокруг, но ничего, кроме неподдельного революционного восторга на лицах присутствовавших, не заметил. «Памятник» великому основателю был открыт.

Одновременно с установкой новых памятников согласно ленинскому плану монументальной пропаганды предполагалось убрать с улиц и площадей города ряд памятников, не отвечавших идеологическим пристрастиям и художественным вкусам новых хозяев. В результате Петроград лишился нескольких памятников основателю города Петру Великому. Были уничтожены монументы «Царь-плотник» и «Петр I, спасающий рыбаков близ Лахты», стоявшие на набережной Невы напротив павильонов Адмиралтейства, и памятник Петру I на Сампсониевском проспекте. Легенда того времени утверждает, что как минимум один из этих памятников чудом сохранился: его будто бы спрятали в Неве, на глубине трёх метров, напротив Летнего сада. Здесь надо сделать одну оговорку. В своё время копия скульптуры «Царь-плотник» была подарена Петербургом голландскому городу Саардаму. Там она сохранилась в первозданном виде, и уже в наши дни голландцы изготовили копию с копии и, в свою очередь, сделали Петербургу ответный подарок. Эта копия и украшает сегодня Адмиралтейскую набережную. Восстановлен на старом месте и памятник основателю Петербурга на Сампсониевском проспекте.

Собственный сад Зимнего дворца

Во время одного из революционных субботников была разобрана замечательная ограда Собственного сада у западного фасада Зимнего дворца. «Вина» ограды состояла в том, что её кованые звенья содержали в своем рисунке символ российской государственности – двуглавого орла. Орлы были выломаны и, видимо, переплавлены в печах металлургических заводов. Сама же ограда была перенесена на проспект Стачек, а гранитные пилоны и цоколь, по преданию, были использованы для мемориала на Марсовом поле. Правда, по другой легенде, «блоками красного песчаника от ограды Собственного сада облицован цоколь здания, стоящего на углу Почтамтской улицы и Конногвардейского переулка».

Летом 1917 года, во время рытья канавы для водопровода на острове Голодай рабочие наткнулись на гроб с останками некоего военного в форме николаевского времени. И хотя гроб был один-единственный, по городу пошла гулять легенда о том, что найдены гробы с казнёнными декабристами. Легенда имела такой мощный резонанс среди художественной и научной общественности, что на её основании, на месте этой случайной находки в 1926 году был установлен обелиск в память о пяти казнённых, существующий до сих пор.

С приходом к власти большевиков Петроград охватила лихорадка переименований – идеологическая болезнь, метастазы которой с поразительной скоростью распространились на все сферы городского хозяйства. Переименовывались улицы, мосты, производственные предприятия, общественные здания, театры, реки, каналы и прочие городские объекты. Эпидемия началась в 1918 году, и достигла своего пика в начале пятидесятых. Всё, что по тем или иным причинам не могло быть предано забвению путем упразднения или разрушения, переименовывалось. В 1923 году Петроградский губисполком отменил старые названия трёх параллельно идущих улиц: Фурштатской, Захарьевской и Шпалерной, присвоив им имена революционеров Ивана Каляева, Петра Лаврова и Ивана Воинова. Этим же постановлением Сергиевская улица переименовывалась в улицу Чайковского, в память о композиторе Петре Ильиче Чайковском, который учился в Училище правоведения, находившемся вблизи этой улицы на набережной Фонтанки. Тем не менее, появилась легенда о том, что Сергиевской улице присвоено имя известного в свое время народника Николая Васильевича Чайковского, однофамильца композитора. Легенда получила настолько широкое распространение, что редколлегии справочника «Весь Ленинград» за 1926 год пришлось рядом с топонимом «Улица Чайковского» в скобках дать разъяснение «комп.», чтобы доверчивый обыватель не спутал великого композитора с бывшим народником, позже – откровенным врагом советской власти Н.В. Чайковским.

Напомним политическую биографию Николая Чайковского. Она началась в середине 1860-хгодов, когда он вступил в основанную М. А. Натансоном революционную организацию студентов-медиков. Имя Чайковского увековечено в названии этого кружка – «чайковцы». Но после октября 1917 года политическая ориентация Чайковского резко изменилась. Он вошел в состав Всероссийского комитета спасения Родины и Революции, который готовил восстание против советской власти. В 1918 году он участвовал в Союзе возрождения, а после высадки союзного десанта в Архангельске возглавил Верховное управление Северной области. В 1920 году Николай Чайковский стал членом южнорусского правительства при генерале Деникине. Коллекционеры хорошо знают подписанные им денежные знаки, известные под названием «чайковки». Ясно, что в 1923 году его именем улицу назвать не могли. Однако легенда существует до сих пор. Возникновение и необыкновенная живучесть её, вероятно, связаны с тем, что параллельные улицы названы именами революционеров, в ряду которых более уместным кажется имя Чайковского-революционера, пусть даже бывшего, чем композитора.

В 1920 году госпитальному судну «Рига» присвоили новое имя «Народоволец». Случилось это незадолго до катастрофы, которую матросы как бы тайно предчувствовали и с суеверным страхом ожидали. По старой морской традиции, корабль не должен менять имя, данное ему с самого начала. Переименование всегда ведет к несчастью. Однажды причаленный у набережной Васильевского острова корабль вдруг дал крен, лёг на борт и затонул. Говорили, что он был построен с изъяном: страдал постоянным креном на правый борт. Для придания судну равновесия на противоположном левом борту имелась специальная цистерна, постоянно заполненная водой. Согласно расхожей легенде, один матрос привел на борт девушку.

«Они спустились в трюм. Случайно девица открыла кингстон, который матрос не сумел закрыть». Судно потеряло остойчивость и перевернулось.

В Петрограде распевали частушку на мотив «Яблочка»:

 

Эх, клёшики,

Да что наделали —

«Народовольца» потопили,

С бабам бегали!

 

Ещё говорили, что за сутки до аварии с корабля ушли крысы, о чем вахтенный матрос будто бы своевременно доложил капитану, но тот не придал этому никакого значения. А крысы тем временем организованно покидали корабль: шли они по трапу, как рассказывали «очевидцы», «гроссами, то есть подразделениями по сто четыре штуки в каждом, и сразу устремлялись к церкви Киевского подворья, что на углу набережной и Пятнадцатой линии». Здесь эти твари ринулись в подвал, «сожрали все восковые свечи и муку для просфорок, а потом распространились по всему Васильевскому острову».

Иногда переименования сопровождались откровенными курьёзами, которые, так или иначе, находили отражение в городской мифологии. В начале 1920-х годов Екатерининский канал был переименован в канал Грибоедова, в память об Александре Сергеевиче Грибоедове, авторе бессмертной комедии «Горе от ума». В справочниках так и указывали: канал им. пис. Грибоедова. Однако некоторые до сих пор считают этот факт не более чем легендой, и утверждают, что каналу присвоено имя известного хозяйственника, некоего инженера К.К. Грибоедова, скончавшегося в 1922 году.

Был переименован и старейший Калинкинский пивоваренный завод. Согласно фольклору, это произошло совершенно неожиданно, в перерыве заседаний Третьего всероссийского съезда советов рабочих и солдатских депутатов, который проходил в 1918 году в Таврическом дворце. Рабочие Калинкинского завода выставили для делегатов съезда бесплатное угощение. Дорвавшись до любимого напитка пролетариата, делегаты затянули перерыв допоздна. Пьяно стучали кружками о мраморные подоконники, смачно сдували пену на яркие дубовые паркеты и прокуренными голосами горланили песню любимого героя революционной толпы Стеньки Разина «Из-за острова на стрежень…». После этого нехотя вернулись в зал заседаний и первым пунктом приняли постановление: присвоить Калинкинскому пивоваренному заводу имя Степана Разина.

Возможно, среди делегатов того съезда были и те, кто 19 января 1918 года с толпой революционных матросов ворвался в палаты Мариинской больницы, расстреляв без суда и следствия находившихся там бывших трёх министров Временного правительства. Сгоряча матросов посадили в Петропавловскую крепость, но уже тогда, принимая новых постояльцев, комендант крепости Павлов будто бы громогласно заявил: «Место им во дворце, а не в тюрьме». Узнав об этом, Зинаида Гиппиус записала в своих «черных тетрадях»: «Ну, вот и увидим их в Таврическом».

Наконец в 1924 году эпидемия переименований настигла и названия самого города. В траурные январские дни в числе мероприятий по увековечению памяти В.И. Ленина II съезд Советов «поддержал предложение петроградских рабочих» и своим постановлением переименовал Петроград в Ленинград. По удивительно неправдоподобному преданию, восемнадцатилетний Шостакович будто бы сказал одному из своих друзей: «Неужели, если когда-нибудь я стану великим, как Ленин, город после моей смерти назовут Шостаковичградом?».