На рубеже веков

О НАСЛЕДНИКЕ ПРЕСТОЛА ВЕЛИКОМ князе Николае Александровиче, будущем императоре Николае II, в свете говорили мало. Изредка ходили невесёлые слухи. Говорили, что он болен, слаб волей и даже умом, судачили о его связи с балериной Кшесинской и о том, что связь эта неслучайна. Будто бы она была подстроена по личному указанию отца наследника, Александра III, как лекарство от дурной привычки, которой якобы страдал Николай. Вообще поговаривали, что император считал своего сына неспособным царствовать и настаивал будто бы на его отречении от престола.

Мало того. В 1894 году невеста наследника, дочь великого герцога Гессен-Дармштадтского Алиса-Виктория-Елена-Луиза-Беатриса, направляясь в Россию на собственную свадьбу, попала на похороны своего свекра Александра III. Она сопровождала тело покойного на пути из Крыма, а от Николаевского вокзала в Петербурге до Петропавловского собора, где должно было состояться погребение императора, шла пешком за гробом. Это было воспринято в народе как знак беды. Проснулись спавшие до поры языческие представления о сверхъестественных связях между живыми и мёртвыми. На всем пути следования похоронной процессии в толпе недобро шептались: «Она пришла к нам позади гроба, она принесет нам несчастье».

При принятии православия невеста Николая II получила имя Александра Фёдоровна. И этот факт в народе был воспринят неоднозначно. Известно, что в семье Романовых имя Александра считалось несчастливым. Мы помним, как расстроился брак дочери Павла I Александры со шведским принцем, что привело к смерти Екатерины II. От скоротечной чахотки скончалась дочь Николая I Александра. В восьмилетием возрасте умерла дочь Александра II Александра. При родах скончалась жена великого князя Павла Александровича греческая принцесса Александра. Не забудем и о смерти императоров с этим античным именем: загадочной Александра I и трагической Александра II.

В фольклоре сразу заговорили о безраздельном влиянии, которое оказывала новая императрица на безвольного императора. Ходили слухи, что в собственном доме царь подвергается насилию со стороны жены. Будто бы его даже видели «с исцарапанным лицом». Говорили, что Александра Фёдоровна спаивает его наркотиками от доктора Бадмаева с тем, «чтобы в конце концов объявить его неспособным управлять государством, возвести на трон его сына, а самой стать регентшей».

Атмосфера мрачных предчувствий усугублялась ещё тем, что в конце XIX века на Петербург обрушился очередной шквал пророчеств и предсказаний. Прорицатели всех рангов и достоинств от Москвы до Ла-Манша вдруг озаботились судьбой столицы Российской империи. Московских ведунов просто тешила мысль, что «Петербургу суждено окончить свои дни, уйдя в болото». Там, в Петербурге, говорили они, «все искривлялись: кто с кем согласен и кто о чём спорит – и того не разберёшь. Они скоро все провалятся в свою финскую яму. Давно уже в Москве все ждут этого петербургского провала и всё ещё не теряют надежды, что эта благая радость свершится».

Пророчеству московского провидца вторит неизвестная итальянская предсказательница. Она более категорична. Вблизи Петербурга произойдет мощное землетрясение, во время которого дно Ладожского озера поднимется и вся вода колоссальной волной хлынет на Шлиссельбург, а затем, всё сокрушая и сметая на своём пути, достигнет Петербурга. Город будет стёрт с лица земли и сброшен в воды залива. Четыре тысячи лет назад на территории всего Приневья было море. Оно и сейчас стремится вернуться на своё место. Духи Ладоги постоянно напоминают об этом. Согласно некому древнему тексту, «Петербург будут терзать три беды: злая вода, неукротимые огненные вихри, мор и голод». Об этом предупреждает и старинное проклятие царицы Авдотьи. Наступит день, когда «появится белая всадница на белом коне, которая три раза проскачет по Петербургу, и тогда сбудутся все проклятия».

Некая госпожа Тэб с берегов Сены заклинала: «Бойтесь огня и воды! Грядёт крупная стихийная катастрофа. Петербург постигнет участь Мессины». Напоминание об этом древнем сицилийском городе пугало. Дважды на протяжении истории он был буквально стерт с лица земли катастрофическими землетрясениями. Одно произошло в 1783 году, другое, унесшее более 80 тысяч жизней, – совсем недавно, в декабре 1908 года. По госпоже Тэб, в начале XX века должно произойти сильное вулканическое извержение и перемещение больших масс воды, поэтому «Петербургу грозит смыв грандиозной волной в Финский залив или, наоборот, в Ладожское озеро, смотря по тому, с какой стороны хлынет вода».

Говорили, что в Петербурге есть и «точный показатель той глубины, на которую опустится столица». Это Адмиралтейская игла. Знаменитый кораблик наконец-то коснется балтийских волн. А пока ещё только сфинксы во время наводнений «оставляют свои пьедесталы и плавают по Неве, причиняя немалые беды судам».

Между тем Петербург накануне двухсотлетнего юбилея находился на вершине своего расцвета. Город, насчитывавший в 1861 году пятьсот тысяч человек жителей, к 1900 году достиг полутора миллионов и уверенно занял четвертое место в мире по численности населения после Лондона, Парижа и Константинополя. С небывалой интенсивностью развивалась промышленность. Об этом красноречиво говорили цифры. В середине XVIII века в столице насчитывалось 80 промышленных предприятий. За сто лет, к середине XIX века, это количество почти удвоилось, а за сорок послереформенных лет, с 1861 по 1900 год, увеличилось до 642. Но и эти темпы роста оказались ничтожными по сравнению с последним предвоенным десятилетием. К 1913 году в Петербурге имелось более тысячи крупных, мелких и средних заводов и фабрик.

Большинство промышленных предприятий размещалось по берегам рек и каналов, в основном вдоль Невы и Обводного канала. По воде было удобнее и дешевле доставлять материалы для изготовления продукции и вывозить готовые товары. Так, например, комплекс известного в свое время «Красного треугольника» (предприятие основано в 1860 г. как Товарищество российско-американской резиновой мануфактуры, клеймо которого имело вид треугольника, оттуда и пошло послереволюционное название), раскинулся между Обводным каналом и рекой Таракановкой. Если верить легендам, такое название потому, что фабрика строилась на треугольном в плане участке, и корпуса будто бы в плане имели форму правильного треугольника. Между тем появление промышленных предприятий вдоль водных протоков привело к резкому ухудшению экологической ситуации, что в первую очередь отразилось на основном богатстве столицы – воде. Впоследствии в народе родилась горькая шутка. Говорили, что если опустить в реку Охту руку, то тут же получишь ожог.

К концу века широкий размах приобрела предпринимательская деятельность шведского промышленника и изобретателя Альфреда Нобеля. В Петербурге он владел многими производственными предприятиями. Незадолго до смерти Нобель учредил премии, которые с 1901 года называются Нобелевскими и ежегодно присуждаются за выдающиеся достижения буквально во всех основных отраслях знаний… кроме математики. Согласно легендам, таким образом он отомстил математику Метах-Лефнеру за то, что тот «увёл от него невесту».

Серьезных успехов достигла отечественная медицина. В 1903 году в Обуховской больнице впервые была произведена операция на сердце. Согласно легенде, однажды ночью туда привезли проститутку с ножом в сердце, который вонзил в неё то ли в припадке ревности, то ли в пьяном угаре какой-то клиент. В больнице дежурил хирург И.И. Греков. Увидев рану и поняв, что жить несчастной оставалось чуть-чуть, он будто бы воскликнул: «Была – не была!» – и вскрыл грудную клетку. Затем вытащил из раны нож и «произвёл успешное ушивание сердца». Впоследствии Греков возглавил Обуховскую больницу и стал виднейшим мировым кардиохирургом.

В сентябре 1907 года в городе было открыто трамвайное движение по суше. До этого трамвай действовал только зимой, трамвайные рельсы прокладывались по льду замерзшей Невы. Суша, согласно действовавшим контрактам, до 1907 года принадлежала компании конно-железных дорог и могла использоваться только ими. Если верить легендам, первый из десяти закупленных в Англии трамвайных вагонов вел инженер Графтио.

К рубежу веков в обществе возрос интерес к художественным ценностям старого Петербурга. Естественным следствием этого интереса стало изучение истории древнего Приневского края. К удивлению широкой публики выяснилось, что привычное представление о том, какими были невские берега в допетровский период, блестяще доведённое до афористичной завершенности Пушкиным в первой строке «Медного всадника», мягко выражаясь, не выдерживает критики. «На берегу пустынных волн» ещё задолго до шведской оккупации стояли многочисленные охотничьи домики, крестьянские поселения, рыбачьи деревни и сельскохозяйственные мызы. Спасское и Сабрино, Одинцово и Кухарево, Волково и Купчино, Каллила и Максимово… Около сорока сел и деревень вели своё незаметное существование на территории сегодняшнего Петербурга. Кстати, и первыми строителями невской столицы, наряду с солдатами русской армии и пленными шведами, были жители именно этих деревень.

В течение XIX века Петербург стремительно рос. Меньше чем за сто лет территория Петербурга увеличилась вдвое – с 54 кв. км в 1828 году до 105,4 в 1917-м. На севере застраивалась заболоченная территория, известная в народе под названием «Куликово поле». В полицейских сводках она упоминается в связи с постоянными пьяными драками. Случались и убийства, отличавшиеся, как правило, особой жестокостью. Именно поэтому «легендарное поле», как утверждает фольклор, получило такое имя. На юго-западе граница города к концу XIX века дошла до Ульянки с её своеобразной достопримечательностью – известной в городе больницей для душевнобольных, позднее получившей имя швейцарского невропатолога и психиатра Огюста Фореля. Фольклорная традиция объединила названия местности и больницы в одной легенде о гостеприимной Ульянке, варившей «добрую уху из форели», которой якобы славилась местная речушка. Так будто бы и говорили среди избалованной петербургской знати: «Остановимся у Ульянки, отдохнем…»

На правом берегу Невы среди рабочих Невской заставы пользовался популярностью Веселый посёлок. Кроме уже известных нам легенд об этимологии этого названия, появились новые. Говорили, что между забастовками и демонстрациями революционеры-обуховцы любили отдыхать и веселиться в поселке, который будто поэтому и стали называть Весёлым.

Росла и популярность Петербурга среди жителей России. В глазах провинциальной публики всё петербургское, по определению, было несравненно лучше того же самого, но местного происхождения. Фольклор провинциальных городов называл лучшего портного «петербургским», лучшую гостиницу – «Петербургской», лучшую улицу – «Петербургской». В каждом городе непременно был свой Невский проспект, свой Елисеевский магазин, своя Дворцовая площадь.

Во многих городах России и даже за границей о Петербурге сочиняли легенды. Их распространяли заезжие провинциалы и случайные иностранные гости. Лошадей в Петербурге столько, говорили одни, что, выходя на привокзальную площадь, человек оказывался буквально сражённым запахом конского навоза. Им пропитано в столице всё – от деревянных построек до булыжной мостовой. Как бы смешно это ни звучало, но футурологи того времени всерьёз предсказывали, что петербуржцы в конце концов задохнутся от запаха лошадиного навоза.

Во время сильных морозов, утверждали другие, в Петербурге прямо на улицах разводят костры из поленьев, которые дворники обязаны приносить из близлежащих домов. Европейцы, возвращавшиеся из России, уверяли соотечественников, что в столице так холодно, что русские принуждены топить улицы, – дескать, иначе им и на улицу не выйти. У самих петербуржцев это называлось: «Сушить портянки боженьке».

Дом компании «Зингер»

И конечно, дежурной темой всякого путешественника оставались российские дороги. «Мостовые, конечно, есть, и даже очень хорошие, но только ими никогда не пользуются», – доверительно сообщали они. «Как так?» – «Очень просто! Зимой не пользуются потому, что они покрыты сплошь снегом, а летом потому, что они беспрерывно чинятся».

Петербург продолжал активно застраиваться. Даже на такой сложившейся улице, как Невский проспект, где всякое вторжение в историческую застройку вызывало болезненную реакцию общественности, нет-нет, да и возникали строительные площадки. Вероятно, надо было обладать богатством и амбициями поистине вызывающими, чтобы позволить себе подобное вмешательство. Было и то, и другое.

По проекту П.Ю. Сюзора на углу Невского проспекта и Екатерининского канала строится повергшее обывателей в шок здание в стиле модерн для компании по производству швейных машинок «Зингер». Есть легенда, что на фасаде этого дома появилась первая в Петербурге так называемая парадоксальная реклама. Крупными буквами было написано: «Не покупайте изделий фирмы…» – и дальше мелкими: «не узнав заранее, что они самые лучшие в мире!» Здание, богато декорированное скульптурой и удивительно разнообразно оформленными оконными и дверными проёмами, поражало петербуржцев, издавна привыкших к классическому строю фасадов.

Наружная реклама только зарождалась и потому принимала самые изощрённые, а порой и вообще невероятные формы. Газета «Родина» в 1898 году поведала о саморекламе одного неразборчивого столяра. На одном из Охтинских кладбищ на кресте было написано буквально следующее: «Здесь лежит жена столяра (далее, если верить газете, следовала фамилия), который собственноручно соорудил ей сей монумент. Заказы принимаются по дешёвым ценам, по улице…». Затем сообщался точный адрес предприимчивого умельца.

В 1912 году на углу Малой Морской улицы и Невского проспекта модный в то время архитектор М.М. Перетяткович возвёл величественное здание в стиле итальянского палаццо эпохи Возрождения, облицованное мощными блоками темного гранита. Здание предназначалось для Торгового банка купца 1-й гильдии М.И. Вавельберга. Рассказывают, что богатый и немногословный банкир, принимая здание, сделал всего одно-единственное замечание. Увидев на дверях надписи: „Толкать от себя“, он произнес: «Это не мой принцип. Переделайте на: „Тянуть к себе“».

На соседней Большой Морской улице, которую в народе называли «Улицей бриллиантов», процветала ювелирная фирма Карла Фаберже. Фольклорный цикл о легендарных поделках Фаберже можно начать с капризной выходки его внучки, которая однажды взглянула на подаренного ей дедом миниатюрного слоника из уральского родонита и сказала: «Вот если бы ты привел мне живого слоника». В тот же день во двор дома на Большой Морской был доставлен настоящий слон из городского зверинца, который целую неделю радовал маленьких обитателей дома.

Производство ювелирных изделий, среди которых были и слоники из родонита, было поставлено, что называется, на широкую ногу. В фирме работало около шестисот мастеров, многие из которых были выпускниками Центрального училища технического рисования барона А.Л. Штиглица. В ассортименте ювелирной фирмы, кроме подарочных украшений из золота и драгоценных камней, были столовые, туалетные и письменные приборы, табакерки, портсигары и многие другие высокохудожественные предметы аристократического быта. Все изделия Фаберже отличались высочайшим художественным вкусом, тончайшим изяществом и рафинированной изощрённостью.

Образ безделушки, изготовленной руками мастеров его фирмы, в городском петербургском фольклоре приобрел нарицательный, метафорический характер. «Изделием Фаберже» в Петербурге могли назвать красавицу за её редкое изящество, молодого человека за болезненную бледность, ребёнка за необыкновенно тонкие черты лица. Говорят, великого князя Дмитрия Павловича, который родился таким хиленьким, что его купали в бульоне и укутывали ватой, называли «Изделие Фаберже». И действительно, по словам современников, он вырос «хорошеньким, как куколка», юношей. Что, впрочем, не помешало ему участвовать в убийстве Распутина. Но это так, между прочим.

Особую известность фирме принесли подарочные пасхальные яйца, идея изготовления которых принадлежала одному из трёх сыновей Карла Фаберже – Агафону. Впрочем, эта удивительно плодотворная идея появилась неслучайно. Говорят, она возникла ещё в 1881 году, почти сразу после трагической гибели от рук террористов императора Александра II. Будто бы супруга вступившего на престол его сына Александра III императрица Мария Фёдоровна была «настолько потрясена видом окровавленного тела свёкра», что очень долго не могла прийти в себя. Император пытался придумать что-нибудь такое, что бы отвлекло супругу от страшных воспоминаний. Тогда-то будто бы Фаберже и предложил Александру III яйцо с сюрпризом. Императору эта мысль так понравилась, что, начиная с 1886 года, он стал заказывать такие яйца ежегодно к празднику Пасхи. Постепенно царёва привычка превратилась в дворцовую традицию. Только для императорских семей было сделано более пятидесяти пасхальных яиц. На сегодняшний день известна судьба сорока двух. Остальные вроде бы бесследно исчезли в революционные годы.

Слава Фаберже распространилась далеко за пределы России. Говорят, что однажды болгарский король Фердинанд сказал Фаберже: «Дорогой мой, если бы вы жили в Болгарии, я бы вас сделал министром.» – «Нет, нет, – ответил тот. – Никакой политики. Вот если бы министром ювелирных дел, то я бы согласился».

Разговоры о пасхальных яйцах Фаберже не сходили с уст петербуржцев. Обладание ими иногда превращалось в навязчивую идею избалованной публики. О них рассказывали были и небылицы. Рождались легенды. Однажды в Петербурге всерьез заговорили о «Квадратных яйцах» великого мастера. Дело дошло до императора. Ювелир был приглашен во дворец. Пришлось объясняться. Оказывается, Карлу Фаберже так надоели вопросы о том, каким будет следующее пасхальное яйцо для императора, что однажды в ответ он раздражённо бросил: «Квадратное». Блестящий оксюморон, достойный находиться в одном ряду с такими шедеврами русского языка, как «живой труп» или «жар холодных числ» был подхвачен высоколобыми интеллектуалами и долгое время верой и правдой служил многочисленным салонным остроумцам.

Вместе со славой пришло богатство. Дачу Агафона в пригородном поселке Левашово, которую Фаберже подарил сыну, современники называли «Малым Эрмитажем». Интерьеры дачи были изысканными: антикварная мебель, старинные ковры, гобелены, скульптура. О самом Агафоне после революции, с легкой руки сотрудников ЧК, распространяли легенды, будто бы он вывез за границу «мешок, набитый царскими бриллиантами». Не давали покоя большевикам и слухи о кладе, якобы зарытом на даче. Летом 1919 года дача была разграблена. Будто бы чекистами. Сотрудникам ЧК фольклор приписывает и похищение «шести чемоданов и саквояжа с золотом», которые Карл Фаберже, решил спрятать в сейфах то ли швейцарского, то ли норвежского посольства.

В 1918 году Карл Фаберже покинул Россию. Но и за рубежом он не смог избавиться от шлейфа самых невероятных мифов. Два его других сына – Александр и Евгений – организовали в Париже ювелирную фирму «Фаберже и К⁰». А в России родилась легенда о том, что небезызвестный Арманд Хаммер за огромные деньги договорился с ЧК и получил личное клеймо Фаберже, после чего именно он организовал подпольную ювелирную мастерскую, которая и наводнила весь мир поддельными яйцами Фаберже.

В 1912–1914 годах на Итальянской улице по проекту трёх братьев архитекторов Косяковых было построено здание Благородного собрания. Ныне в нем размещается Дом радио. Среди работников радиокомитета бытует легенда, что дом строился японцами для японского посольства. Скорее всего, легенда основана на том, что японцы, являвшиеся в годы Первой мировой войны союзниками России, открыли в доме, предназначенном для Благородного собрания, военный госпиталь, просуществовавший почти до самой революции.

Конец XIX века ознаменовался появлением общественных зданий нового типа. Это были культурно-просветительские учреждения, вошедшие в петербургскую историю под названием народных домов. Они включали в себя театрально-концертные залы, библиотеки с читальными комнатами, воскресные школы, помещения для лекционной и кружковой работы, чайные буфеты и торговые лавки. Одним из крупнейших в Петербурге был комплекс Народного дома императора Николая II на Петербургской стороне. Первое здание Народного дома было выстроено по проекту архитектора А.Н. Померанцева с использованием привезенного из Нижнего Новгорода художественного павильона Всероссийской выставки. В 1912 году к нему пристроили помещение Оперного зала по проекту ЕИ. Люцедарского (ныне – здание Мюзик-холла в Александровском парке). Народный дом был необыкновенно популярен. Он считался образцом современной архитектуры. Его изображения часто появлялись в специальной и популярной литературе. Среди петербургских филокартистов бытует легенда о том, как однажды в Стокгольме была заказана партия открыток с изображением этого дома. Из-за досадной оплошности иностранного переводчика в надписи на открытке слово «народный» было переведено как «публичный». Тираж открыток прибыл в Кронштадт, где при досмотре с ужасом обнаружили прекрасно отпечатанный текст: «Публичный дом императора Николая II». Вся партия якобы тут же была уничтожена.

Это был не единственный курьез, связанный с буквальным переводом названия «Народный дом». Однажды, во время визита в Петербург французских военных кораблей, в Народном доме был устроен прием в честь моряков дружественного государства. На другой день во всех французских газетах появились крупные заголовки: «Reception dans la maison publique de Saint Petersbourg», что в буквальном переводе на русский означало: «Приём в публичном доме Санкт-Петербурга».

Романтическая любовь наследника престола цесаревича Николая к юной балерине Мариинского театра Матильде Кшесинской породила множество великосветских сплетен, одна из которых стала расхожей петербургской легендой. Согласно этой легенде, будучи уже императором, Николай II одаривал свою прекрасную фаворитку особняками. Один из них будто бы находился в Крыму, другой – под Петербургом и, наконец, третий – напротив Зимнего дворца на Петербургской стороне. Между Зимним дворцом и особняком Кшесинской был якобы проложен подземный ход. Говорили, что до самого начала строительства особняка император отговаривал свою возлюбленную от переезда на противоположный берег Невы и даже предлагал ей поселиться в Мариинском дворце. Но, как рассказывает легенда, капризная дама не согласилась на это предложение, сославшись на то, что два императора – Пётр I и Николай I – на своих бронзовых конях уже повернулись спиной к Мариинскому дворцу и ей вовсе не хочется, чтобы к ним присоединился третий.

Так или иначе, в 1904 году особняк Кшесинской на Петербургской стороне был построен. Вопреки досужим легендам, историкам известен документ, согласно которому Матильда Кшесинская лично внесла 88 тысяч рублей собственных денег на строительство. Проект выполнил один из самых ярких представителей петербургского модерна А.И. фон Гоген. Особняк поражал утончённой роскошью, сдержанным уютом, свободной планировкой и живописной асимметричностью композиции, смелым сочетанием новых отделочных материалов с традиционными. Он занимал представительное место на Кронверкском проспекте и в то же время не имел главного входа с улицы. Всё было ново и тем не менее всё было безоговорочно принято современниками.

Впрочем, что бы мы ни говорили о Матильде Кшесинской в связи с Николаем II, фольклор не так однозначен. Согласно одной из легенд, влюблённый наследник русского престола предлагал ей руку и сердце, но та отказалась «принять такую жертву». Ведь если бы этот брак состоялся, то вместо русского престола Николаю «пришлось бы удовольствоваться лишь троном царя Польского».

В феврале 1917 года Матильда Кшесинская покинула революционный Петроград, а в апреле того же года в пустующий особняк на Петербургской стороне въехали новые хозяева. В нем разместился Центральный комитет партии большевиков и так называемая Военная организация РСДРП, или «Военка», как её называли в народе. Тогда же, согласно легендам, во дворе особняка были зарыты огромные деньги, будто бы полученные большевиками от германского генерального штаба для организации революционного переворота в России. Через 80 лет эта фантастическая легенда трансформировалась в предание о том, будто бы этот клад к «немецким деньгам» большевиков не имеет никакого отношения. Будто бы сама Матильда Кшесинская, перед бегством из Петрограда зарыла свои сокровища. В современном варианте эту легенду реанимировал двоюродный правнук балерины, депутат Государственной думы Константин Севенард. Он же будто бы собирается этот клад откопать.

Легенды о кладах, как правило, на пустом месте не рождаются. Так, во время одной из крупнейших большевистских акций в Тифлисе было захвачено 250 тысяч рублей. Однако использовать эти деньги на революционные цели не было никакой возможности. Все номера купюр загодя были переписаны и известны полиции. Тогда большевики решили подделать номера денежных знаков. Операция была проделана художниками так искусно, что забракованы были только две купюры, первые цифры в номерах которых были несколько сдвинуты. И тогда, согласно легенде, кому-то из экспроприаторов пришла в голову мысль сохранить эти купюры для истории. Их запаяли в бутылку и упрятали в землю. Ныне эти купюры будто бы хранятся в Музее политической истории России, экспозиция которого развернута в помещениях особняка Кшесинской.

В 1909–1910 годах буквально вплотную к особняку Кшесинской на участке № 4 по Большой Дворянской улице архитектор Р.Ф. Мельцер построил особняк для владельца лесопильных заводов и члена совета петербургского учетного и ссудного банков В.Э. Бранта. Это обстоятельство породило в Петербурге легенду об интимной связи владельцев особняков. Легенда будто бы имела и подтверждение. На наружной стене особняка Брандта перед боковым входом в особняк балерины укреплён огромный, размером чуть ли не в дверной проем бронзовый барельеф, изображающий молодого человека в охотничьем костюме и юную даму с большим католическим крестом на груди. Кавалер приглашает даму войти в дом. В изображенных легко узнавались хозяева обоих особняков. В свое время между зданиями, ныне отделёнными друг от друга глухой каменной стеной, говорят, существовала калитка. Барельеф был исполнен столь реалистично, что домыслить недостающее было делом нехитрым.

Накануне Первой мировой войны вблизи особняка Кшесинской возводится экзотическое здание Мечети, выполненное по проекту архитекторов Н.В. Васильева, С.С. Кричинского и А.И. фон Гогена в формах традиционной архитектуры Средней Азии. В качестве образца был использован мавзолей Гур-Эмир в Самарканде. Говорят, что Мечеть была выстроена «на дворницкие деньги». Как известно, дворниками в Петербурге работали преимущественно татары. Они отличались исключительной добросовестностью в работе и абсолютной трезвостью в быту. Религия им пить не разрешала. Может быть, поэтому в Петербурге дворники из татар слыли людьми богатыми.

Одновременно с Мечетью один из авторов её проекта архитектор Кричинский, на Каменноостровском проспекте построил дом для эмира бухарского. Оба сооружения были закончены строительством почти одновременно. Это обстоятельство породило легенду о тайном подземном ходе, проложенном якобы из дома эмира прямо в Мечеть.

Если верить народной молве, Петербург был буквально изрезан подземными ходами. Только из Зимнего дворца они якобы вели к одиннадцати сооружениям в разных концах города, в том числе к Исаакиевскому собору, Петропавловской крепости, Спасу-на-крови и так далее. Подземный ход под Невским проспектом был якобы проложен между Александринским театром и новым зданием торгового дома Елисеевых.

Мало кто сейчас помнит, что фасады Зимнего дворца не всегда были окрашены в привычные нам светлые тона. Перед Первой мировой войной дворец приобрёл неожиданно красно-коричневый цвет, который чуть ли не два десятилетия поражал петербуржцев своей мрачностью. Одна из городских легенд объясняет этот курьез странным подарком, преподнесенным германским императором русскому царю. Будто бы Вильгельм II отправил Николаю II для нужд судостроения целый пульмановский вагон сурика, который по каким-то причинам был забракован чиновниками Морского ведомства. Долгое время вагон с краской даже не разгружали, пока какому-то остроумцу не пришла в голову мысль использовать сурик для окраски фасадов. Первой жертвой этой идеи оказался Зимний дворец.

Этот необычный для Петербурга колер до сих пор можно видеть на стенах Петропавловской крепости. Правда, как мы уже говорили, народная молва считает, что в этом случае образцом для него стал цвет шинели коменданта крепости.

Однажды, как рассказывает предание, на одной из крепостных стен поверх этой мрачной окраски появилась яркая крупная надпись масляной краской: «Петербургский университет». Основания для такой мрачной шутки, пожалуй, были. Задуманная и возведённая как оборонительное сооружение для защиты только что отвоёванной у шведов территории, Петропавловская крепость никогда не использовалась по прямому назначению. Еще в первой четверти XVIII века камер-юнкер Берхгольц отмечал в своем дневнике: «…она есть… род парижской Бастилии, в ней содержатся государственные преступники и нередко исполняются тайные пытки». Суровую школу русской Бастилии прошли декабристы и народовольцы, русские революционеры – представители всех политических партий. Осенью 1861 года в связи со студенческими волнениями правительство закрыло Петербургский университет, и около трёхсот студентов были заключены в Петропавловскую крепость.

На учёте в петербургской полиции, говорят, было более двадцати обывательских домов, известных своей дурной репутацией. Вот только некоторые из них. Двухэтажный особняк на Песках считался среди окрестных жителей Клубом самоубийц. По ночам из его окон доносились стоны и похоронная музыка. На Петербургской стороне нехорошей славой пользовался дом на Большой Дворянской улице. Говорили, что в нём собираются замаскированные покойники и при свете черепов, пустые глазницы которых горят неземным светом, играют в карты. Окна, двери и ворота этого дома были всегда закрыты. На Петербургской стороне был и так называемый Каменный дом, над которым много лет витали таинственные духи. Хорошо был известен полиции дом, несколько жильцов которого почти одновременно покончили жизнь самоубийством. В народе его называли Чёртовым домом.

Много говорили и о «заколдованном доме на Университетской набережной рядом с Академией художеств». Дом, наглухо закрытый чёрным забором, пользовался скверной славой. В нём уже более четверти века никто не жил, но многие утверждали, что там «воют привидения и вообще происходит нечто загадочное».

На исходе XIX столетия, как отмечал талантливый русский писатель-эмигрант Иван Лукаш в «Старых снах», «в Петербурге ещё оставались в живых два-три привидения. Известный призрак показывался в Инженерном замке, являлся на Васильевском острову в Первом кадетском корпусе – николаевский солдат в аршинном кивере, тускло блестевшем в потёмках».

И далее: «Жило по привидению в Академии художеств и Медицинской академии. Призрак женского пола, по виду богаделка в наколке и чёрной пелеринке, тощенькая Шишига в прюнелевых башмаках верещала и шмыгала в старом доме, что напротив Николаевского моста, в том самом доме, крашенном жёлтой краской, где открылась позже зубная лечебница. Танцевали изредка стулья на Конюшенной, и, кроме привидений и танцующих стульев, жил в Петербурге престарелый чёрт».

Таинственная мистика всё чаще становилась обязательным элементом городского фольклора. 20 января 1905 года, во время прохождения эскадрона Конногвардейского полка рухнул цепной Египетский мост через Фонтанку. Высказывалось множество версий трагедии: от возникшего в результате равномерного движения колонны резонанса до усталости металла мостового пролета. Но ни одна из них, похоже, не могла удовлетворить всеобщей заинтересованности. Родилась мистическая легенда о некой Марии Ильиничне Ратнер, которая действительно жила в одном из домов напротив моста. Однажды она выглянула из окна и увидела на мосту конный эскадрон гвардейцев. Это происходило почти ежедневно, и Марии Ильиничне порядком надоело мерное постукивание конских копыт по мостовой. «Чтоб вы провалились!», – будто бы в сердцах воскликнула она и, к ужасу своему, увидела, как в ту же минуту мост развалился, увлекая за собой в промерзшие воды Фонтанки испуганных лошадей вместе с гвардейцами. Трудно сказать, было это на самом деле или нет, но с тех пор местные жители иначе как «Мария Египетская» свою соседку не называли.

Ореолом захватывающей тайны окружил городской фольклор мост Императора Петра Великого. Трасса этого постоянного моста, призванного соединить рабочую Охту с центром Петербурга, была обозначена ещё в 1829 году при утверждении Николаем I перспективного плана развития столицы. Однако в то время мечта о постоянных мостах через Неву ещё только зарождалась в наиболее смелых инженерных умах. Мосты строили временные – наплавные, плашкоутные. Они наводились ранней весной и поздней осенью разбирались. Первый постоянный мост – Благовещенский – появился только в 1850 году. О нём мы уже знаем. К обсуждению же проекта Охтинского моста вернулись лишь в 1907 году, после того как старый пароходик, перевозивший людей с левого берега Невы на Охту, опрокинулся и затонул. Погибло несколько человек. Тогда-то и был заключён договор на строительство моста.

Мост сооружался по проекту инженера Г.Г. Кривошеина и архитектора В.П. Апышкова. Торжественная закладка его произошла в честь 200-летия Полтавской битвы. Мост назвали именем Петра Великого. В 1911 году уникальный клёпаный мост был открыт для движения транспорта и пешеходов. Согласно преданию, среди миллионов стальных заклепок моста есть одна золотая, выкрашенная в один цвет со всеми, но никому не известно, где она находится. Через много лет эта интригующая легенда получила своё логическое продолжение. В начале третьего тысячелетия при капитальном ремонте моста в его стальную конструкцию будто бы была вмонтирована серебряная заклепка. Её собирались закрасить при общей покраске всего сооружения. Но не успели. Через два дня заклёпка была украдена.

В 1908 году на пожертвования членов Всероссийского Александро-Невского братства трезвости была выстроена церковь во имя Воскресения Христова у Варшавского вокзала. Возводилась она по проекту архитекторов ЕД. Гримма, Г.Г. фон Голи и А.Л. Гуна. В народе её называют «Церковь с бутылочкой». Бытует легенда, будто одна из её колоколен напоминала по форме водочную бутылку и была сделана такой по просьбе верующих. В храме хранилась икона «Неупиваемая чаша», особенно чтимая прихожанами. Перед иконой неисправимые пьяницы давали очередные обеты и молили об исцелении от своего недуга.

У этой церкви есть ещё одно народное название – «Копеечная». Согласно легенде, церковь строилась не только на пожертвования членов общества трезвенников, но и на сборы от специального налога, которым были обложены все питейные заведения тогдашней России. Налог будто бы составлял всего одну копейку с каждой тысячи рублей дохода, и всё же этих денег хватило на строительство.

В 1893 году в Коломне стараниями барона Г.Е. Гинцбурга по проекту архитекторов И.И. Шапошникова и В.А. Шретера была выстроена Большая Хоральная синагога. Среди петербургских евреев до сих пор живёт легенда о том, что она стала самой большой и самой красивой в Европе, а также, что построена она на земле некоего петербургского антисемита.

Барон Гинцбург, крупный общественный деятель, сыграл огромную роль в жизни петербургской еврейской общины. Особенно много он сделал для формирования достойного самосознания евреев. Сохранилась легенда о том, как однажды барон ехал в карете с императором Николаем II. Проходивший мимо мужик не смог сдержать удивления: «Надо же, жид с царем едет!» Мужика схватили и хотели, было, препроводить в кутузку за оскорбление барона. Но Гинцбург попросил не наказывать простолюдина и даже подарил ему золотой. «За что же?» – спросил его Николай. «За то, что он лишний раз напомнил мне, что я еврей».

Гинцбург умер в 1909 году. Он завещал похоронить себя в Париже, там, где покоился прах его отца. Воля умершего была исполнена. Однако в Петербурге, в еврейском отделении Преображенского кладбища, есть «внушительного вида гранитная плита, наклонно лежащая на постаменте и украшенная каменными гирляндами». На плите нет никаких надписей. По преданию, это не захоронение, а своеобразный памятник знаменитому барону, установленный еврейской общиной Петербурга в 1909 году.

В еврейском отделении Преображенского кладбища сохранилась любопытная могила, считающаяся здесь первой. Согласно древнейшей еврейской традиции, это захоронение двойное. Обрекать души умерших на одиночество в загробной жизни иудаизм запрещает. 28 февраля 1875 года на Охтинском пороховом заводе произошел взрыв. Среди прочих погибли два лаборанта-еврея – Берка Бурак и Мошка Фрисна. Они были погребены в одной могиле. Их имена высечены на русском и еврейском языках на невысокой надгробной стене. Так, согласно преданию, было основано еврейское отделение Преображенского кладбища.

По сложившейся традиции столицу продолжали украшать памятниками монархам и членам царской фамилии. В Нижнем парке Петергофа был открыт памятник «Петр I с малолетним Людовиком XV на руках», исполненный по проекту скульптора Леопольда Бернштама. Сюжетом для памятника послужил легендарный эпизод. В 1717 году, во время посещения Парижа, Пётр взял на руки семилетнего короля Франции Людовика XV, будто бы сказав при этом: «Держу в руках всю Францию». После революции памятник, считавшийся тогда малохудожественным, был снят с пьедестала и затем утрачен. Его точная копия появилась на историческом месте только в 2005 году.

На Манежной площади появился конный монумент скончавшемуся в 1891 году великому князю Николаю Николаевичу (старшему), третьему сыну Николая I. В Петербурге Николай Николаевич считался весьма любвеобильным ловеласом. Одна из его любовниц жила прямо напротив великокняжеского дворца. Говорят, по вечерам в окнах её дома зажигались две сигнальные свечи, и тогда Николай Николаевич говорил домашним, что в городе пожар, и он немедленно должен туда ехать. Рассказывали, что однажды его просто сбросил с лестницы взбешённый муж одной дамы, которой Николай Николаевич домогался. Император тут же вызвал великого князя к себе и потребовал, чтобы тот устраивал свою частную жизнь как угодно, но без скандалов.

Во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов Николай Николаевич командовал Дунайской армией. Однако в царской семье он считался фигурой довольно одиозной. Несмотря на то что Николай Николаевич достиг чина генерал-фельдмаршала, особенными полководческими способностями, по мнению современников, не обладал. В свете был более известен своим неуравновешенным характером, а последние десять лет жизни вообще страдал тяжёлым психическим заболеванием. По семейному преданию, ставшему известным всему Петербургу, когда он сошел с ума, его брат Михаил будто бы удивленно воскликнул: «Как это человек такой непомерной глупости может тем не менее сойти с ума!»

Сын Николая Николаевича (старшего), тоже Николай Николаевич, но известный в истории как «младший», прослыл в Петербурге «одним из выдающихся пьяниц своего времени». Будучи шефом лейб-гусарского полка, он наравне со всеми полковыми офицерами участвовал в диких оргиях, о которых по Петербургу распространялись слухи, один невероятнее другого. Говорили, что участники офицерских пирушек, «раздевшись догола, становились на четвереньки и начинали дружно выть, требуя, чтобы им подали лохани, наполненные шампанским». Только после этого успокаивались и начинали лакать вино как животные.

Другим родственником императора, о котором в Петербурге распространялись нелицеприятные легенды, был сын Александра II, великий князь Алексей Александрович. С 1881 года он возглавлял российское Морское ведомство. В столице его называли главным виновником поражения русского флота в Русско-японской войне. «Лучше бы ты, дядя, крал в два раза больше и делал броню в два раза толще», – сказал ему Николай II после трагедии под Цусимой.

Жизненным девизом Алексея Александровича было: «Мне на всеё наплевать». Единственное что его по-настоящему влекло, так это женщины. На женщин он спокойно мог потратить всё своё состояние. Но, на беду России, не только своё. «Парижские дамы стоят России по одному броненосцу в год», – говорили о нём в столице. Ожерелье, подаренное им одной из его любовниц, так и называли: «Тихоокеанский флот». В Петербурге рассказывали историю, случившуюся однажды во время спектакля в Михайловском театре. В то время любовницей великого князя была довольно заурядная актриса французской труппы. Едва она вышла на сцену, сверкая бриллиантами, из первых рядов раздался голос, обращённый к публике: «Вот, господа, где наши броненосцы! Вот где наши крейсера! Вот где миноносцы!»

Подобные рассказы о нравах рубежа веков можно дополнить современными студенческими легендами об университетском здании на 1-й линии Васильевского острова, в котором находится факультет журналистики. Легенды утверждают, что в начале XX века здесь располагался известный в гвардейских полках офицерский бардак, что, по мнению будущих журналистов, весьма символично, потому что две древнейшие профессии – проституция и журналистика – по своему характеру исключительно близки друг другу. Небезызвестное студенческое общежитие Университета на Мытнинской набережной также, согласно фольклору, располагается в помещениях бывшего публичного дома. Его, по преданию, в конце XIX века посетил знаменитый покоритель Средней Азии и освободитель Болгарии от турецкого ига генерал М.Д. Скобелев. И неожиданно скончался в самый неподобающий момент в одном из номеров этого притона.

Справедливости ради, изложим московскую легенду о смерти Скобелева, которая на самом деле произошла в Первопрестольной. Когда Александру III будто бы стало известно, что генерал Скобелев готовит государственный переворот, предполагающий свержение династии Романовых, он учредил особый негласный суд из сорока человек по расследованию готовящегося преступления. Большинством голосов суд признал Скобелева виновным и вынес ему смертный приговор. Привести приговор в исполнение поручили полицейскому офицеру, который и разработал изощрённый план убийства. По приезде Скобелева в Москву, он направился на заранее оговоренную встречу с известной ему женщиной. В то время как «Белый генерал» бурно проводил с ней время, в соседнем номере, где кутили пятеро московских купцов, раздались крики «Ура!» и здравицы в честь генерала. Скобелев, преисполненный благодарности, решил послать с лакеем в соседний номер шампанское. С тем же лакеем был прислан ответный бокал шампанского. Скобелев залпом выпил его и тут же скончался. Как стало известно позднее, под видом купцов «кутили» сыщики, а «в шампанское была положена большая доза цианистого калия».

Не менее одиозными выглядели рассказы о петербургских градоначальниках. С 1873 по 1878 год эту должность занимал Фёдор Фёдорович Трепов. Если верить городскому фольклору, он был внебрачным сыном императора Николая I и обладал «единственным недостатком» – был беспросветно неграмотным. В слове из трёх букв мог сделать четыре ошибки. Вместо «еще» петербургский градоначальник писал «исчо».

В 1905 году петербургским генерал-губернатором был назначен сын Фёдора Фёдоровича – Дмитрий Фёдорович Трепов. Из его ранней биографии известен случай, который произошел во время похорон Александра III. Когда гроб с телом монарха проносили мимо строя лейб-гвардии Конного полка, вдруг в мёртвой тишине послышалась команда: «Эскадрон, смирно! Голову направо, смотри веселей!» – «Кто этот дурак?» – спросил кто-то из великих князей. «Ротмистр Дмитрий Трепов», – ответили ему.

23 мая 1909 года на Знаменской площади столицы, перед Николаевским вокзалом, был открыт конный памятник Александру III – редкий образец сатиры в монументальной скульптуре. Грузная фигура царя с тяжелым взглядом тайного алкоголика, каким, и, может быть, не без оснований, считали его современники, на откормленном тучном битюге, как бы пригвождённом к гробовидному пьедесталу. Почти сразу разразился скандал. Верноподданная часть петербургского общества требовала немедленно убрать позорную для монархии статую. Демократическая общественность, напротив, приветствовала произведение такой обличительной силы. В спор включилась Городская дума. И только автор памятника Паоло Трубецкой, итальянский подданный, воспитывавшийся вдали от «всевидящего ока» и «всеслышащих ушей», оставался невозмутимым и отшучивался: «Политикой не занимаюсь, я просто изобразил одно животное на другом».

Существует легенда, что памятник Александру III, казавшийся в архитектурной среде Петербурга таким грубым и неуместным, на самом деле будто бы предназначался для установки на Урале, «на границе Азии и Европы», высоко в горах. Смотреть на него предполагалось из окон поезда, движущегося по транссибирской магистрали. При таком ракурсе и на большом расстоянии фигуры коня и всадника не казались бы такими массивными и неуклюжими.

Паоло Трубецкой приехал в Россию в 1897 году преподавать в Московском училище живописи, ваяния и зодчества и сразу принял участие в конкурсе на проект памятника умершему за несколько лет до того царю. Одержав победу, скульптор приступил к работе. Он сделал четырнадцать вариантов памятника, однако ни один не удовлетворил официальную комиссию. Легенда гласит, что, только услышав, как Мария Фёдоровна, вдова покойного императора, подойдя к одному из проектов, радостно воскликнула: «Вылитый Сашенька!» – члены высокого жюри, переглянувшись и удивлённо пожав плечами, остановили, наконец, свой выбор на этом варианте.

Судьба монумента оказалась печальной. В 1937 году памятник был снят с пьедестала и долгое время хранился во дворе Русского музея. Во время блокады Ленинграда он едва не погиб от снаряда. В 1994 году его временно, как утверждали тогда, водрузили на низкий пьедестал и установили во дворе Мраморного дворца. Правда, к тому времени пьедестал, принадлежавший ему, бесследно исчез, а законное его место на площади Восстания, бывшей Знаменской, оказалось занятым другим монументом – обелиском «Городу-герою Ленинграду».

В мае 1908 года по проекту скульптора В. А. Беклемишева на Выборгской стороне установили памятник знаменитому врачу, учёному и общественному деятелю Сергею Петровичу Боткину. Это, кажется, первая монументальная скульптура на правом берегу Невы. В прошлом Выборгская сторона вблизи так называемой «слободы для инвалидов», или Военно-медицинского госпиталя, не жаловалась обитателями центральной части города. Ни один извозчик «ни за какие деньги не соглашался везти седока далее Литейного проспекта». Говорили, что студенты-медики «подкарауливают ночью проезжих и душат их для того, чтобы иметь тело для опытов».

В одной из клиник бывшего госпиталя, который стал к тому времени Военно-медицинской академией, с 1861 по 1889 год Боткин работал. Сохранилась легенда о том, как Городская дума, гласным которой долгое время состоял Сергей Петрович, обратилась к вдове учёного с вопросом, где по её мнению мог бы стоять памятник её мужу. «На Исаакиевской площади», – не задумываясь, ответила она. «Но это место уже занято», – возразили смущенные думцы. «Тогда – у Академии, но спиной к городу». Так он и поставлен. Чуть сутулая бронзовая фигура учёного с заложенными за спину руками и задумчиво склонённой головой обращена к центральному входу в Академию и стоит так близко от него, что, кажется, учёный вот-вот войдет в дверь и скроется за нею.

Одним из самых драматичных в русской истории начала XX века стал 1905 год, который начался кровавыми событиями на улицах Петербурга 9 января и продолжился разгромом русской армии под Мукденом и флота – при Цусиме. Петербургская мифология обозначила начало этого тревожного года ещё раньше. 8 января, накануне трагического воскресенья, многие, как об этом пишет Максимилиан Волошин, «в один голос вспоминали» о «тройном солнце» над Петербургом. Подобное знамение, согласно фольклору, было и в Париже перед Великой французской революцией.

Накануне «кровавого воскресенья», как назвали этот день позже, был день Крещения Господня, который, как всегда, отмечался на Неве. После обряда, по обычаю праздника, грянул залп с Петропавловской крепости. По необъяснимой причине залп оказался не холостым, как это было предписано, а боевым. Выстрел по мистическому совпадению сразил полицейского по фамилии Романов. Император «счел это дурным предзнаменованием».

Несмотря на то что юридически русско-японская война завершилась Портсмутским мирным договором в 1905 году, её фактический конец в Петербурге признали только в 1911 году, когда в построенном мемориальном храме-памятнике Христа Спасителя на Английской набережной установили бронзовые доски с именами всех двенадцати тысяч погибших в той войне моряков. Подробнее об этом храме мы будем говорить позже. Здесь же хочется отметить, что Комитет по увековечению памяти погибших моряков возглавляла греческая королева Ольга Константиновна и, согласно преданию, именно она предложила возвести храм по типу знаменитой древнерусской церкви Покрова Богородицы на Нерли.

Справедливости ради надо сказать, что память героев той «маленькой победоносной войны» чтилась в Петербурге и раньше. В 1908 году в сквере вблизи Никольского морского собора был открыт памятник морякам броненосца «Император Александр III», затонувшего в разгар Цусимского сражения вместе со всем экипажем, составлявшим 833 человека. Предчувствие катастрофы витало над командой броненосца ещё в Кронштадте, перед выходом эскадры в район боевых действий. На прощальном обеде, устроенном офицерами корабля для жён, родственников и друзей, командир броненосца Н.М. Бухвостов в разгар всеобщего патриотического восторга по поводу предстоящих сражений, произнес мрачноватый тост: «Вы смотрите и думаете, как всё тут хорошо устроено. А я вам скажу, что не всё хорошо. Нечего и говорить, как мы желаем победы. Но победы не будет. За одно я ручаюсь: мы все умрем, но не сдадимся».

26 апреля 1911 года на территории Александровского парка был открыт памятник миноносцу «Стерегущий». Памятник исполнен по модели скульптора К.В. Изенберга и архитектора А.И. фон Гогена. В феврале 1904 года во время русско-японской войны «Стерегущий» вступил в неравный бой с неприятельскими кораблями. Почти весь экипаж погиб. Двое оставшихся в живых моряков, если верить легенде, открыли кингстоны и героически погибли вместе с кораблем, не сдавшись на милость победителя. Как выяснилось позже, легенда родилась благодаря непроверенным газетным сообщениям. Сначала о подвиге русских моряков появилась статья в лондонской газете «Таймс», затем она была перепечатана в петербургском «Новом времени», а дальше легенда, по законам жанра, зажила самостоятельной жизнью.

На самом деле, на основе изучения чертежей и документов, предоставленных японской стороной, а также в результате опроса оставшихся в живых участников боя, в Морском генеральном штабе пришли к выводу, что миноносец затонул от полученных в бою повреждений. Тем более что никаких кингстонов в машинном отделении корабля не было. Разумеется, это никоим образом не умаляет значения подвига команды «Стерегущего» во главе с командиром корабля А.С. Сергеевым, из которой в живых остались только четыре человека. Более того. Легенда, отлитая в бронзе, придает этому подвигу особый символический смысл.

Надо сказать, что элемент некоторой курьёзности всего, что происходило с историей появления памятника «Стерегущему», в известной степени характерен для отношения фольклора к событиям той войны. Бездарно начатая и трагически закончившаяся русско-японская война 1904–1905 годов требовала своего осмысления. Официальная историография того времени доверием не пользовалась. Она либо откровенно лгала, либо искажала правду, либо просто хранила молчание. На таком фоне фольклор выдвигал свои версии событий. Как правило, это были легенды, по жанру очень близкие к анекдоту. Это помогало уменьшить степень ответственности подлинных виновников трагедии. Вот, например, легенда об одном из эпизодов Цусимского сражения. Один из наших кораблей занял выигрышную позицию. Прямо перед прицелом находился японский крейсер, по силуэту напоминавший нашу «Аврору». «Бить по вражескому кораблю типа крейсера „Аврора“!» – скомандовал артиллерийский офицер. А старшина решил, что за какие-то провинности ему приказывают утопить свой же крейсер. Переспросил. Снова ничего не понял. Переспросил ещё раз. А когда с помощью офицера разобрался, наконец, в смысле команды, японский крейсер изменил курс и ушел из зоны видимости. А вот как реагировала столица на результат Цусимского сражения. Когда Николаю II принесли телеграмму о поражении русского флота, он играл в теннис. Царь прочитал телеграмму, положил её в карман и тихо произнес: «Кто-нибудь хочет сыграть ещё один сет?»

К этому же ряду относится история о командующем сухопутными войсками в Маньчжурии генерале А.Н. Куропаткине, доставившем на театр военных действий вагоны солдатских иконок, в то время, когда в армии остро ощущался недостаток вооружения. Если верить фольклору, идея отправки иконок возникла неслучайно. По преданию, какому-то монаху было видение: если икону Торжества Пресвятой Богородицы поставить в Порт-Артуре, то это принесет победу России над Японией.

Все было не так просто. Общество раздирали неразрешимые противоречия. Фактически оно было расколото. О прокуроре Военного суда Владимире Дмитриевиче Философове рассказывали, что, когда он в своем кабинете подписывал очередной смертный приговор государственному преступнику, его жена в соседней комнате «прятала шифры и передавала посылки политическим каторжникам».

Впрочем, до трагической развязки было ещё далеко.

В 1916 году на Каменном острове архитектор И.А. Фомин построил загородный дом сенатора А.А. Половцова, ставший практически последним выдающимся памятником неоклассицизма в Петербурге. В вестибюле особняка Половцова, декорированном ионическими мраморными пилястрами, находится скульптурная композиция: уродливый сатир бросает на красавицу нимфу снизу вверх сладострастный взгляд, а она стыдливо отводит глаза. Современные хозяева особняка рассказывают сентиментальную легенду. У владельца дома была дочь, которая полюбила одного юношу. Узнав об этом, отец пригрозил: «А если я велю изобразить тебя голой бесстыдницей, а его чёртиком с рожками и поставлю это изображение здесь?» И она, бедная, сгорая от стыда, надела своё свадебное платье, бросилась с третьего этажа в колодец и утонула. Колодец находился в вестибюле. Его потом засыпали, а на его месте установили эту статую.

Среди студенческой молодежи начала XX века необыкновенной популярностью пользовались спектакли Мариинского театра. С вечера, накануне спектакля, уже выстраивались длинные очереди в кассу. Всю ночь на площади перед театром было многолюдно и шумно. Эти опасные ночные сходки вызывали неудовольствие властей. И тогда, рассказывает предание, кому-то пришла в голову спасительная мысль. Однажды утром, за полчаса до открытия кассы, у входа в театр появился городовой и начал раздавать номерки, причем не согласно очереди, что установилась с вечера, но кому какой попадется. Номерок давал право на приобретение билета на спектакль. Вскоре стало ясно, что при таком порядке нет никакого смысла занимать очередь загодя. Ночные сходки прекратились.

В 1908 году на сцене петербургского театра «Кривое зеркало» была показана пародийная опера с экзотическим и совершенно непонятным названием «Вампука». Либретто оперы написал князь М.Н. Волконский, а название, данное по имени главной героини, возникло, согласно городскому фольклору, вот при каких неожиданных обстоятельствах. Однажды князь присутствовал при чествовании графа Ольденбургского в Институте благородных девиц. Смолянки поднесли высокому гостю огромный букет цветов, сопровождая подношение хоровым пением на мотив арии из оперы Дж. Мейербера «Роберт-дьявол»: «Вам пук, вам пук, вам пук цветов подносим». «Вот имя моей героини», – будто бы воскликнул Волконский, услышав такое надругательство над русским языком. Вскоре это имя стало нарицательным. «Вампука» – произносили петербуржцы, имея в виду нарочитую напыщенность, дурацкую условность или идиотскую нелепость.

В Петербурге возродился интерес к розыгрышам и мистификациям. В 1909 или в 1910 году в редакцию только что основанного литературно-художественного иллюстрированного журнала «Аполлон» пришла никому не известная юная поэтесса Елизавета Дмитриева. Она работала преподавательницей младших классов в гимназии, жила на весьма скромную зарплату и была исключительно застенчива. С детства она страдала комплексами, была стеснительна и считала себя уродом. Она и в самом деле была девушкой довольно некрасивой, что усугублялось ещё и заметной природной хромотой.

Главным редактором «Аполлона» был сын художника Константина Маковского Сергей Маковский, эстет с претензиями на элегантность и аристократизм. Понятно, что вид застенчивой хромоножки, читающей стихи, не вызвал у Маковского воодушевления. К его идеалу поэтессы более подходил образ демонической, недоступной светской красавицы. Стихи он прослушал невнимательно и отверг их.

На счастье или на беду, но Елизавета была знакома с неистощимым выдумщиком и любителем розыгрышей поэтом Максимилианом Волошиным. Именно ему и пришла в голову идея наказать Маковского, поиздевавшись над его эстетством, а заодно и опубликовать стихи Дмитриевой. Для этого неплохо подходил жанр подзабытой к тому времени мистификации. Для реализации идеи решили создать образ роковой женщины, корни родословной которой обнаруживаются аж в Южной Америке. Выбрали имя. Оно было составлено из имени одной из героинь американского писателя Френсиса Брета-Гарта – Черубина и одного из имён беса – Габриак. Получилось довольно загадочно и романтично – Черубина де Габриак. Письмо Маковскому написали на прекрасной бумаге и запечатали сургучной печатью с девизом на латинском языке: «Vae victis!», что, как полагали выдумщики, будет легко переведено Маковским на русский язык: «Горе побежденным!». Стихи Елизаветы Дмитриевой под псевдонимом Черубина де Габриак были опубликованы.

С этого момента легенда о Черубине со скоростью молнии распространилась по Петербургу. Все виднейшие петербургские поэты были в неё влюблены. Сам Маковский посылал Черубине букеты роскошных роз и орхидей. Изображал влюблённость и автор мистификации Волошин. Однажды из-за Черубины он дрался на дуэли с Гумилёвым. Кстати, в Петербурге после этой дуэли у Волошина появилось нелицеприятное прозвище Вакс Калошин. Будто бы во время дуэли он потерял в снегу калошу. Колоша действительно была найдена, но кому она принадлежала – Волошину, Гумилеву или кому-нибудь из секундантов – так и осталось неизвестным.

Казалось, конец этой блестящей игры никогда не наступит. Но вдруг Елизавету Дмитриеву будто бы начала мучить совесть. И она решила во всем признаться Маковскому. Понятно, что тот постарался «сохранить лицо» и сказал, что «сам обо всем догадывался и лишь давал возможность поэтессе довести игру до конца».

Остается добавить, что Елизавета Ивановна Дмитриева впоследствии вышла замуж. Ни точного года, ни места смерти Черубины де Габриак неизвестно. По одним сведениям, она скончалась в 1925 году, по другим, – в 1931. По одним – в Туркмении, куда она уехала вместе с мужем, по другим, – на Соловках, куда её сослали по так называемому «Академическому делу».

Невдалеке от Мариинского театра с начала XIX века проходит переулок, который первоначально назывался Материальным. Здесь, на Мойке, разгружались строительные материалы, поступавшие в город водным путем. Затем переулок переименовали в Фонарный. То ли из-за Фонарного питейного дома, то ли из-за фонарных мастерских, находившихся в нем. До конца XIX века это название не вызывало никаких ассоциаций, пока вдруг, по необъяснимой иронии судьбы, в этом незаметном переулке не начали появляться один за другим публичные дома с «соответствующими им эмблемами в виде красных фонарей». Обеспокоенные домовладельцы обратились в Городскую думу с просьбой о переименовании переулка. Дело будто бы дошло до императора. В резолюции Николая II, если верить легенде, было сказано, что «ежели господа домовладельцы шокированы красными фонарями на принадлежащих им домах, то пусть не сдают свои домовладения под непотребные заведения». Таким образом, переулок сохранил свое историческое название.

Из заведений так называемого общепита, благодаря городскому фольклору, был известен трактир «Уланская яблоня» на Васильевском острове. Согласно давнему преданию, название это появилось после того, как некие лихие уланы изнасиловали дочь хозяина и она в отчаянье повесилась на яблоне в саду.

Сохранилась легенда о знаменитом ресторане Фёдорова на Малой Садовой улице. Ресторан славился на весь Петербург «стойкой», где за десять копеек можно было получить рюмку водки и бутерброд с бужениной. Причем посетители, расплачиваясь, сами называли количество съеденных бутербродов. Один буфетчик не мог уследить за всеми и получал столько, сколько называл посетитель. Сохранилась легенда о том, что кое-кто из недоплативших за бутерброды по стеснённым обстоятельствам, когда выходил из кризисного положения, послал на имя Фёдорова деньги с благодарственным письмом.

В галереях Гостиного двора шла бойкая торговля ситниками, баранками, кренделями и пирогами. По воспоминаниям очевидцев, торговцы пирогами «нередко укоризненно отвечали потребителю, выражавшему неудовольствие из-за найденного в начинке обрывка холщевой тряпки: „А тебе за три копейки с бархатом, что ли?“»

Рассказы о мелких ловкачах и пронырах, промышлявших в торговых рядах Гостиного двора, перемежались с легендами о воровских королях, одни имена которых наводили страх и ужас на владельцев лавок. С их уст не сходило имя Соньки – Золотой Ручки, известной варшавско-одесско-петербургской воровки. На самом деле она звалась Софьей Блюнштейн, в девичестве – Шейндли Сура Лейбовна Соломоник. Известна также по фамилии одного из своих мужей как Софья Сан Донато. Если верить фольклору, о месте её рождения до сих пор спорят два города: Варшава и Одесса. Сонмы легенд вокруг её имени в основном сводятся к тому, что она была иностранной шпионкой, жила в турецком гареме и основала школу преступников в Лондоне. Сонька считалась главой русских преступников, благодаря чему газеты того времени приписывали ей все самые знаменитые ограбления, хотя, если следовать официальной статистике, большинство из них произошли в годы, когда Сонька отбывала ссылку в Сибири.

По легендам, Сонька дважды бежала с каторги, будто бы только затем, чтобы повидать своих малолетних детей, которых у неё, по одним сведениям, было двое, по другим – четверо. Сонька умерла на Сахалине, где отбывала свой последний срок. Там же будто бы и похоронена. Однако в Москве живёт легенда о том, что могила Соньки находится на Ваганьковском кладбище, куда будто бы до сих пор ходит народ с просьбами: «Соня, помоги! Соня, научи!»

Весной петербургская молодежь любила приходить в так называемый Биржевой сквер на Васильевском острове – туда, где впоследствии было построено здание Гинекологического института. С началом навигации здесь разворачивалась торговля экзотическими товарами, привезёнными из заморских стран. Сохранилась легенда о каком-то простолюдине, долго любовавшемся серым попугаем стоимостью в сто рублей. На другой день этот чудак принес живого петуха и требовал за него тоже сто рублей. «Да ведь это не попугай. Тот же может говорить, за то и такая цена», – возмутился покупатель. «А мой не говорит, зато дюже думает», – парировал продавец.

В арсенале городского фольклора сохранились две легенды о происхождении в Петербурге первых общественных туалетов. Одна из них имеет общий характер и рассказывает о зарождении уличных уборных как нового явления городской жизни, давно знакомого просвещённой Европе. Будто бы однажды, во время праздника в Красносельском военном лагере, на котором присутствовал император, неожиданно заплакал ребёнок. Офицеры испуганно зашикали, но император уже услышал детский плач и остановил их: «Чья это девочка плачет?» – «Ах, эта? Это Дунечка. Сирота». – «Дунечка? – засмеялся император. – Нам нужны такие красавицы. Запишите Дунечку обучаться танцам».

Через несколько лет ребенок превратился в прекрасную девушку, и когда царь любовался танцами воспитанниц, то благосклонно трепал её за щёчки и угощал конфетами. Но однажды девушка влюбилась в молодого поручика и убежала из школы. Император нахмурился и, как рассказывает предание, написал записку: «Поручик вор, его в гарнизон на Кавказ, а Дуньку вон от нас на позор». Когда поручику это прочитали, он удивился и ответил: «Из-за девчонки в гарнизон – это не резон». Царь будто бы рассмеялся такой находчивости и простил поручика. А Дунечка пошла по рукам. Офицеры передавали её друг другу. Генералы посылали ей конфеты. Купцы искали с ней знакомства. Много лет в переулке, где она жила, у подъезда её дома стояли кареты. Но именно купцам она отказывала, и они, огорчённые и обиженные, напрасно тратили деньги.

Однажды на балу Дунечка простудилась и вскоре умерла. От неё остался капитал, но никто не знал, как им распорядиться. И тогда царь будто бы велел передать его Городской думе на нужды сирот. Но думские купцы вспомнили обиды, нанесённые им этой гордячкой, и сказали царю: «Не можем мы воспитывать сирот на такие деньги». Разгневанный царь крикнул: «Блудники и лицемеры, что же, я кину деньги собакам!». И тогда нашёлся один купец, Сан-Галли, который имел литейный завод на Лиговке, и сказал: «Я знаю, что надо сделать. Мы не выкинем деньги собакам. Они пойдут городу. Довольно бегать по дворам. Я построю уборные, и будут они на площадях, как в Европе!» И действительно, всё сделал Сан-Галли. Как в Европе.

Известны и другие легенды о Сан-Галли. У входа на его бывший завод на Лиговском проспекте до сих пор стоят чугунные фигуры двух мальчиков, один из которых одет в рабочий костюм кузнеца. Согласно легенде, эта фигура изображает внука Сан-Галли, который, нарядившись кузнецом, в день празднования 50-летия завода первым вбежал в спальню деда и поздравил его с юбилеем. Растроганный дед будто бы тогда же велел отлить скульптуру мальчика в чугуне.

Рядом с заводом раскинулся сад, в центре которого устроен фонтан, украшенный бронзовой скульптурой древнегреческой богини любви и красоты Афродиты. Согласно легендам, это своеобразный памятник дочери Франца Карловича Сан-Галли, утонувшей во время купания на даче на берегу Финского залива.

О происхождении в Петербурге уличных общественных туалетов в арсенале городского фольклора есть и другая легенда. Она посвящена туалету на углу Кронверкского и Каменноостровского проспектов, рядом с современной станцией метро «Горьковская». Построен он в 1906 году по проекту архитектора А.И. Зазерского в виде миниатюрной загородной виллы с башенками, шпилями, узорной кладкой, словно сказочный замок. Известность в Петербурге туалет приобрел не только из-за своего необыкновенно роскошного вида, но и благодаря романтической легенде, витавшей над ним. Сказочно богатый купец Василий Григорьевич Александров, владевший некогда Центральным рынком на Петербургской стороне, однажды влюбился в высокородную даму. Та принимала его ухаживания, подавала некоторые надежды, но как только доходило до дела – ни в какую. И вроде бы не лабазный купец, не в смазных сапогах, а нет, и все тут. «Ты, – говорит, – мужик, а я баронесса». И весь разговор. Ручку – пожалуйста. Ухаживания – пожалуйста. А дальше… Нет, и все. Но самое интересное, что не была та баронесса такой уж неприступной. И об этом знал гордый Александров. И решил он отомстить ей.

Жила баронесса в доме на Каменноостровском проспекте, и Александров на свои деньги, «радея о народном здоровье», сооружает в саду Народного дома, напротив окон капризной дамочки прекрасный общественный туалет – точную копию загородной виллы баронессы, «неприступной для удачливых выходцев из простого народа». Смотри, как любой житель города пользуется твоим гостеприимством. Оскорблённая женщина съехала и поселилась у Николаевского моста. Но и там Александров строит общественный гальюн под её окнами. Несчастная дама переезжает к Тучкову мосту, но и здесь её настигает страшная месть оскорблённого мужчины. Так в Петербурге, одна за другой, появились три «виллы общего пользования». Если, конечно, доверять городскому фольклору.

Среди замечательных людей уходящего Петербурга, имена которых сохранились в народных преданиях, особое место занимает П.И. Чайковский. Гениальный композитор, с 1866 года живший в Москве, тем не менее принадлежит нашему городу. Здесь он закончил консерваторию и Училище правоведения, здесь он создал свои лучшие произведения, здесь большинство из них были впервые исполнены. Наконец, здесь, в Петербурге, в 1893 году он неожиданно умер. Тайна внезапной смерти пятидесятитрёхлетнего, полного сил композитора вот уже целое столетие будоражит умы его соотечественников. По официальной версии, Пётр Ильич Чайковский умер от холеры, проболев всего несколько дней. Поздним вечером 20 октября 1893 года, после премьерного представления Шестой симфонии в Мариинском театре, в сопровождении близких друзей, разгоряченный выпавшим на его долю успехом, он зашёл в ресторан Лернера, который располагался в то время в помещениях знаменитой кондитерской Вольфа и Беранже, что на углу Невского и Мойки. Попросил подать стакан воды. «Извините, кипячёной нет», – ответили ему. «Так подайте сырой. И похолодней», – нетерпеливо ответил композитор. Сделав всего один глоток, он поблагодарил официанта и вернул стакан. Глоток воды якобы оказался роковым. Вместе с тем сохранилась легенда, что вода была кем-то отравлена сознательно – не то злодеем, не то завистником. В очередной, который уже раз, если верить легенде, гений погибает и торжествует злодейство.

Несколько позже родилась другая легенда, в распространении которой живое участие приняли отечественные музыковеды. Согласно ей, Чайковский «покончил жизнь самоубийством от отчаянья, заразив себя холерой». В рамках этой легенды становится понятной известная интерпретация последней, Шестой, симфонии композитора как «музыкального самоубийства, или прощания с почитателями своего таланта». Уже после кончины Чайковского его лечащий врач Н.Н. Мамонов рассказывал, как Пётр Ильич часто упоминал «чёрного офицера», который пытается заглянуть в окна его квартиры, видать, хочет что-то «сообщить ему сквозь стекла, а потом, сообразив, что его не слышат, пугающе улыбается и грозит пальцем».

Такую трактовку трагических для русской культуры событий подтверждает и скандальная легенда, также утверждающая, что Чайковский умер не от холеры, а покончил жизнь самоубийством, приняв яд, который сымитировал приступы холеры. Будучи, как известно, гомосексуалистом, он якобы «оказывал знаки внимания маленькому племяннику одного высокопоставленного чиновника». Узнав об этом, дядя мальчика написал письмо самому императору и передал его через соученика Чайковского по Училищу правоведения Николая Якоби. Тот, увидев в этом скандале «угрозу чести правоведов», собрал товарищеский суд и пригласил на него композитора. Решение суда было категоричным: либо ссылка в Сибирь и несмываемый позор, либо яд и смерть, которая этот позор смоет. Правоведы якобы «рекомендовали второй выход – что он и исполнил».

В этой связи любопытен рассказ о том, что Чайковский и в самом деле смертельно боялся, что о его наклонностях когда-нибудь узнает император, хотя о сексуальной ориентации композитора в Петербурге было широко известно. И Пётр Ильич, и его брат Модест были окружены «себе подобными молодыми людьми, которых в обществе открыто называли “Бандой Модеста”». Мнения фольклора о реакции на это царя расходятся. По одним легендам, когда царь узнал о странностях композитора, он будто бы искренне воскликнул: «Господи, да знал бы я об этом раньше, я бы подарил ему весь Пажеский корпус», по другим, – «царь приказал ему покончить с собой».

В 1894 году умер видный композитор, пианист и дирижер, основатель Русского музыкального общества и Петербургской консерватории Антон Григорьевич Рубинштейн. Он был одной из центральных фигур петербургской музыкальной жизни 1860-1870-х годов. По свидетельству современников, это был человек «небольшого роста, коренастый, с огромной гривой волос». Внешне он так напоминал портреты знаменитого композитора Людвига ван Бетховена, умершего в пятидесятисемилетнем возрасте, за два года до рождения самого Рубинштейна, что в Петербурге его искренне считали незаконным отпрыском немецкой знаменитости. Рубинштейн не спорил. Видимо, ему, как композитору и музыкальному деятелю, льстила эта невероятная легенда. Кажется, свою гениальность он и в самом деле чувствовал с раннего возраста. Его брат Николай рассказывал, как в детстве, когда Антону было всего двенадцать лет, они несколько дней провели в доме одни, без взрослых, и очень голодали. И Антон сказал ему, протягивая несколько копеек, завалявшихся в кармане: «Николаша, я знаменитый артист, и мне неудобно, сходи в лавку и купи хлеба и огурцов».

Рассказывают, как однажды кто-то обратился к Антону Григорьевичу с вопросом, почему он, обладая мировой славой, всё же продолжает ежедневно по несколько часов в день упражняться в игре на рояле. «Это просто необходимо, – будто бы ответил композитор, – Если я не упражняюсь один день, это замечаю я сам, два дня – заметят музыканты, три – вся публика». Вот почему, если верить фольклору, призрак композитора под звуки его музыки, льющейся из окон этого дома, время от времени и сегодня появляется на улице его имени.

На рубеже веков уходили из жизни и другие представители культуры XIX века. Умер поэт Алексей Апухтин, на которого русская поэзия возлагала большие надежды. Апухтин рано начал писать стихи. Уже во время учёбы ему прочили великую славу и смотрели как на будущую знаменитость. Покровителю Училища правоведения принцу П.Г. Ольденбургскому приписывается фраза, ставшая одно время крылатой: «Если в Лицее был А. Пушкин, то у нас Апущин». В этом каламбуре, основным звеном которого является переиначенная фамилия Апухтина, легко заметить некоторую двусмысленность. Но даже принц Ольденбургский, видимо, вовсе не предполагал, какие ассоциации могут впоследствии возникнуть в связи с этим. В известном смысле Апухтин действительно «опустился». По окончании училища он с головой окунулся в праздную светскую жизнь, заполненную картами, цыганами, кутежами. Его знаменитый романс «Ночи безумные, ночи бессонные» во многом автобиографичен. Лирика поэта насквозь пронизана грустью, разочарованием, недовольством жизнью. Второго Пушкина из него, увы, не получилось.

В 1870-х годах у Апухтина началось болезненное ожирение. Он полнел на глазах, растекаясь телом и лицом до такой степени, что это становилось, с позволения сказать, неприличным. Рассказывали, что какая-то девочка, впервые увидев его в гостиной, так испугалась, что буквально бросилась к матери с вопросом: «Это человек, или нарочно?». Умер Апухтин в 1893 году, в возрасте пятидесяти трёх лет, от водянки.

В 1909 году скончался Иннокентий Фёдорович Анненский. Известный филолог, писатель, переводчик, литературный критик и педагог вошел в историю русской культуры исключительно как поэт, хотя практически все его стихи увидели свет только после кончины их автора. Первый оригинальный сборник поэта «Кипарисовый ларец» появился только через год после его смерти, в 1910 году. В названии не было ничего оригинального, как это могло показаться на первый взгляд. У Анненского был небольшой ларец из кипарисового дерева, в котором он хранил свои стихи. Однако для воспитанных на античной культуре знатоков поэзии смысл названия таким банальным не казался. В античности кипарис был связан с культом умерших. Овидий в «Метаморфозах» рассказывает романтическую историю о любви юноши по имени Кипарис к прекрасному оленю, которого он однажды смертельно ранил. В ужасе от содеянного Кипарис обратился к богам с просьбой превратить его в дерево печали, чтобы он мог вечно стоять над могилой друга, оплакивая его случайную смерть. С тех пор кипарисовое дерево неразрывно связано со смертью, а традиция хоронить особо почитаемых покойников в кипарисовых гробах сохраняется в мире до сих пор. Так что образ кипарисовой шкатулки, в которой Анненский то ли хранил, то ли хоронил свои стихи при жизни, как для него самого, так и для поклонников его таланта каждый раз наполнялся глубоким мистическим смыслом. На дворе был серебряный век русской культуры, представители которого превыше всего ценили в поэзии символизм.

Анненский был высоко эрудированным человеком, свободно владевшим четырнадцатью иностранными языками, в том числе французским, немецким, латинским, греческим, английским, итальянским и древнееврейским. При этом обладал высочайшим чувством родного, русского языка. Рассказывают, как однажды во сне ему показалось, будто на постаменте памятника Пушкину в Лицейском саду неправильно выбили цитату из пушкинского стихотворения. Вместо «весной при кликах лебединых» будто бы каменщики выколотили «весной при криках лебединых». Едва расцвело, он вскочил с постели и бросился к памятнику. К счастью, текст оказался воспроизведённым правильно. Но Анненский ещё долго не мог унять охватившую его тревогу. «Какая разница „при криках“ или „при кликах“? – пытались его успокоить друзья. «Разница большая. Сто лет. Восемнадцатый и девятнадцатый век», – продолжал волноваться поэт.

Для Анненского в этом восклицании не было ничего случайного. Ровно сто лет назад, в том же Царском Селе, где жил и преподавал Иннокентий Фёдорович, учился в Лицее Пушкин, признанный современниками патриархом русской поэзии предыдущего, XIX века. Было и другое мистическое обстоятельство. Пушкин вел своё происхождение из рода знаменитого Абрама Петровича Ганнибала. А в семье Анненских жило старинное предание, согласно которому бабушка Иннокентия Фёдоровича по матери происходила из того же рода. Она будто бы была не то законной, не то внебрачной женой одного из сыновей Абрама Петровича. Документальных свидетельств этому, кажется, нет, да и где им быть, если известно, какими плодовитыми и любвеобильными были мужские представители знаменитого рода Арапа Петра Великого.

Кончина Иннокентия Фёдоровича окружена мистическим флером. Известно, что умер он неожиданно. Отказало сердце, и он замертво упал на ступени Царскосельского, ныне Витебского, вокзала, возвращаясь из Петербурга домой, в родное Царское Село. Недомогание почувствовал ещё за обеденном столом, в гостях у петербургской знакомой. Однако врождённая скромность не позволила прилюдно признаться в этом. Случилось это 30 ноября 1909 года. А незадолго до этого, в том же ноябре, как рассказывает одна посмертная легенда, в рабочий кабинет к Иннокентию Фёдоровичу без стука вошёл кто-то из слуг и увидел странную картину. Посреди кабинета, на полу сидит Анненский и задумчиво смотрит перед собой. Серьёзного значения этому не придали. И только после его неожиданной кончины вспомнили, что родом Анненский из Омска, а в Сибири существует давняя примета: если человека тянет на пол, значит, скоро ему конец.

В 1891 году Россия оплакивала раннюю смерть «Царицы математики» Софьи Ковалевской. Если верить городскому фольклору, свою кончину она напророчила себе сама. Будто бы накануне свадьбы, впав в меланхолию, сказала своему жениху, что «один из них до Нового года не доживёт». И как в воду глядела. Вскоре она простудилась и скончалась в возрасте 41 года.

На рубеже XX века в России началась эпоха самолетостроения. Одним из её зачинателей был выдающийся авиаконструктор Игорь Сикорский. В Петербурге рассказывали легенду о том, как мальчику Игорю, когда ему не было ещё и десяти лет, приснился сон, будто он летит на воздушном шаре. Когда он рассказал об этом отцу, тот ужаснулся: «Еще никому в мире не удалось создать летательный аппарат легче воздуха».

В 1973 году, в связи с массовой жилищной застройкой района, была проложена магистраль. Назвали её Богатырским проспектом. По официальной версии, «в честь воинов-летчиков, по-богатырски защищавших ленинградское небо в годы Великой Отечественной войны». Однако в Петербурге живёт легенда о том, что проспект назван в честь первых самолетов из серии «Богатырей». Самолетам давались героические имена: «Русский витязь», «Илья Муромец». Они были созданы Игорем Сикорским. В то время он работал главным конструктором авиационного отдела Русско-Балтийского завода.

В 1910 году Петербург потрясла неожиданная трагическая гибель одного из первых русских лётчиков Льва Мациевича. Он погиб на глазах тысяч зрителей во время Всероссийского праздника воздухоплавания на Комендантском аэродроме. Пилотируемый им аэроплан потерпел аварию. Между тем говорили, что Мациевичу как члену партии эсеров было дано задание исполнить роль «камикадзе»: убить премьер-министра П.А. Столыпина и погибнуть самому. Мациевич отказался выполнить это задание, и товарищи по партии будто бы тайком повредили ему самолет, который и «сломался в воздухе». По другой версии той же легенды, Мациевич сам покончил с собой после того, как по каким-то причинам не смог выполнить задание партии.

Уже после гибели летчика известный в то время предсказатель Сар-Даноил опубликовал в петербургских газетах расчёты, «основанные на цифровых комбинациях с именем, отчеством и фамилией» Петра Аркадьевича Столыпина. Из расчётов следовала точная дата убийства премьер-министра. Это должно было произойти в 1911 году, через год после трагического полета Льва Мациевича. Так что смерть Мациевича, если она, конечно, как это утверждает фольклор, произошла из-за Столыпина, оказалась напрасной. Столыпин, по Сар-Даноилу, в 1910 году не должен был погибнуть.

Смерть Мациевича ещё долгое время будоражила умы современников. Рождались все новые и новые легенды. Две из них нашли своё отражение в стихотворении Александра Блока «Авиатор». Согласно одной из них, Мациевич в воздухе сошёл с ума и «сам выключил мотор», согласно другой, – «покончил с собой из-за неразделённой любви»:

 

Или восторг самозабвенья

Губительный изведал ты,

Безумно возалкал паденья

И сам остановил винты?

<…>

Зачем ты в небе был отважный

В свой первый и последний раз?

Чтоб львице светской и продажной

Поднять к тебе фиалки глаз?

 

В тот день, когда погиб Мациевич, на трибунах Комендантского аэродрома находился актер труппы Народного дома Глеб Евгеньевич Котельников, выступавший на сцене под псевдонимом Глебов-Котельников. В свое время Котельников окончил военное училище и, может быть, поэтому принял близко к сердцу гибель прославленного летчика. Под впечатлением драматических событий, свидетелем которых он стал, Котельников изобрёл первый в мире ранцевый парашют для спасения пилотов, терпящих аварию. По одной из легенд, впервые мысль о парашюте пришла Котельникову в голову, когда он «загляделся на парусиновые юбки дам», собравшихся на Комендантском аэродроме. Такая небесная юбка могла бы спасти жизнь не одного пилота, будто бы подумалось ему.

А вот о том, что парашют должен быть ранцевым, мы узнаём из другой легенды. Однажды в фойе Народного дома, перед самым началом спектакля, Котельников увидел женщину, у которой неожиданно раскрылась сумочка, откуда выпала и стала разматываться бесконечно длинная, как показалось ему в тот момент, тонкая шаль.

Обыватели были уверены, чем более великими выглядят открытия, сделанные учёными и изобретателями, тем неожиданнее они приходят в их головы. Знаменитая Периодическая таблица элементов, уверяет петербургский фольклор, явилась Дмитрию Ивановичу Менделееву во сне, после многолетних и безуспешных попыток по её созданию. Менделееву оставалось, проснувшись, только более подробно записать ее. Говорят, Менделеев сам придумал эту легенду, «иронизируя над завистью бездарных коллег, просиживающих штаны на кафедрах». Основания для этого были. Как известно, Менделеев был членом чуть ли не всех академий мира, и только в Российскую академию признанный во всем мире учёный избран не был. Причиной тому была, как утверждали многие, зависть коллег к удачливому коллеге, «который делал великие открытия даже во сне».

Менделеев вел в Петербурге широкую научную, общественную и преподавательскую деятельность. Он читал лекции одновременно в нескольких высших учебных заведениях, стоял у истоков нескольких научных обществ, был основателем и первым директором Главной палаты мер и весов. Разносторонний ученый и педагог, Менделеев пользовался исключительной известностью и уважением в обществе. Иногда эта известность граничила с дешёвой популярностью и принимала самые парадоксальные формы. Известно, что в свободное время Менделеев любил изготавливать чемоданы, раздаривая их всем своим знакомым. Рассказывают, что однажды он копался в куче обрезков кожи в лавке Гостиного двора. «Кто этот бородатый-волосатый?» – спросил один посетитель другого. «Да что вы?! – ответил тот, – Таких людей надо знать в лицо. Это же известный чемоданный мастер Менделеев».

Уже будучи немолодым учёным, Менделеев оказался в центре общественного скандала. Он затеял бракоразводный процесс, чтобы соединить свою судьбу с молодой и любимой женщиной. На его пути стала церковь. На Менделеева была наложена епитимья: семь лет не жениться. Наконец, всё-таки нашелся знакомый священник, который согласился обвенчать молодых, за что тут же был расстрижен. Тем не менее, венчание состоялось. На беду, этот беспрецедентный случай стал широко известен, и им начали пользоваться не всегда чистоплотные люди. Некий офицер, оказавшись в таком же положении, в своих попытках развестись с женой дошел до самого царя, но и там получил категорический отказ. «Но ведь у Менделеева две жены», – в отчаянии будто бы воскликнул он в последней надежде. «Да, у него две жены, но Менделеев у меня один», – если верить фольклору, ответил царь.

Одна из самых известных в народе научных работ Менделеева – его докторская диссертация «Рассуждения о соединении спирта с водою». Её известность связана с популярной легендой, будто бы Менделеев в этой работе нашел оптимальную величину процента спирта в воде для производства обыкновенной водки. Будто бы именно ему мы обязаны знаменитыми сорока градусами, обозначенными на бутылочных этикетках. По воспоминаниям петроградцев, переживших голод во время Гражданской войны, самогонщиков, которые гнали водку из заплесневелого хлеба, в быту называли «Менделеями». Между тем, как утверждают специалисты, ни в тексте самой диссертации, ни в черновых записях ученого «нет даже намека» на то, что Менделеева интересовали растворы спирта в воде, хотя бы близкие к «идеальной» концентрации 33,4 процента по массе, или 40 процентов по объему. Так или иначе, но с тех пор Менделеева называют «Отцом русской водки».

Другим оригинальным изобретением Менделеева был рецепт бездымного пороха, секрет которого каким-то образом стал известен американцам. Они наладили его производство и в начале Первой мировой войны даже ухитрились в огромных количествах продавать России. Если верить легендам того времени, они его так и называли: «Порох Менделеева».

О разносторонности и разнообразии его научных поисков рассказывает и легенда о том, что состав светящихся красок, которыми впоследствии и прославился художник Куинджи, подсказал ему ученый химик Менделеев.

В Петербурге, на Московском проспекте, у здания НИИ метрологии имени Д.И. Менделеева, как сейчас называется Главная палата мер и весов, находятся два памятника великому ученому. Один из них достаточно традиционный – скульптура ученого перед так называемым «Красным домом», в котором Менделеев жил и работал. Второй памятник представляет собой мозаичное панно «Периодическая таблица элементов», укреплённое на глухой стене соседнего дома. Художественной особенностью этого своеобразного памятника является обозначение элементов: открытых к тому времени – красными знаками и ещё не известных науке, но предсказанных Менделеевым, – синими. Излишне говорить, что большинство из них уже давно стали известны ученым. Третий памятник великому ученому – гранитный крест на каменной глыбе – находится на его могиле, на Литераторских мостках Волкова кладбища.

Впрочем, на рубеже XX века славились в Петербурге не только ученые химики. Находились и алхимики. В газетах рассказывали о неком охтинском умельце Тимофее Эфиопове, который вознамерился изготовить искусственный алмаз «стоимостью в десять тысяч рублей». Для этого, уверял Эфиопов, достаточно с помощью разряда молнии расплавить обыкновенный уголь, который тут же превратится в кристалл алмаза. Уголь умелец сложил в бочку с металлическим стержнем и стал терпеливо ждать грозы. Наконец гроза разразилась. Эфиопов выскочил во двор. Но молния, отказавшись соединиться с приготовленным ей стержнем, поразила наивного мечтателя. Как рассказывали хроникёры, «хоронили беднягу за казённый счёт, разбогатеть он так и не успел».

Чудеса оставались прерогативой небес. В Покровской церкви на Охте хранилась Смоленская икона Божией Матери. Верующие прихожане были убеждены, что только её заступничеством был прекращен недавний страшный падёж скота, который мог оставить не только охтян без средств к существованию, но и весь Петербург без знаменитого охтинского молока.

Неожиданную известность приобрел в Петербурге изобретательный редактор развлекательных и познавательных журналов «Хочу всё знать», «Аргус» и «Синий журнал» В.А. Рапопорт-Регинин. Чтобы увеличить тиражи своих изданий, он сообщил в газетах, что «в определённый день и час войдет в цирке Чинизелли в клетку с тиграми, сядет за сервированный столик и выпьет чашку кофе с пирожными». Хорошо иллюстрированный фотографиями репортаж об этом рекламном событии действительно появился на страницах «Синего журнала», тираж которого мгновенно увеличился.

К концу XIX столетия относится появление в Петербурге легенды о неизвестном страдальце – обладателе столь оглушительного ночного храпа, что более двух суток даже самые терпеливые и снисходительные соседи не выдерживали его присутствия. Ему вежливо отказывали в жилье, и он, неприкаянный, носился из района в район в поисках жилого угла с тем, чтобы через день-другой вновь съехать и опять искать одинокого пристанища. Так продолжалось до тех пор, пока, как рассказывает легенда, он случайно не снял пустующие комнаты на Лиговке, вблизи Обводного канала. Здесь неожиданно и нашел он ночное успокоение под протяжный оглушительный рёв идущих на заклание быков соседнего с домом Скотопригонного двора.

Как и прежде, городской фольклор не оставлял без внимания повседневную жизнь царской семьи. Ничего героического. Обыкновенная жизнь рядовых обывателей.

На первый завтрак, кроме традиционного кофе, чая, шоколада и разных сортов хлеба, обязательно подавали знаменитые московские калачи, которые ежедневно присылались из Первопрестольной. Пробовали печь на месте – увы, не выходило. Известный в обеих столицах булочник Филиппов доказывал, что в Петербурге такие калачи и сайки не получатся, – вода невская будто бы не годится. Мастера-хлебопёки «создали целую легенду о том, что „как следует“ калач можно выпекать только на воде непосредственно из Москвы-реки». Были даже особые цистерны для доставки московской воды, которую доставляли «во всякое место, где бы двор в данный момент ни находился».

Булочник Филиппов был личностью легендарной. Сохранилась легенда о том, как появились его знаменитые булочки с изюмом, впоследствии названные «филипповскими». Однажды в булочке, купленной у Филиппова, попался таракан. Возмущенный покупатель подал жалобу на кондитера генерал-губернатору. Тот вызвал булочника к себе. «Не таракан ли это у тебя в булочке?» – снисходительно спросил он у пекаря, показывая чёрную точку на изломе булки. «Нет», – решительно отверг обвинения пекарь. «А что же это?» – с издевкой спросил губернатор. «Изюм, ваше благородие, – и тут же ловко отломил кусок с отметиной и съел. – Извольте проверить.» – «Ну что ж, проверим». Филиппов ушёл, а к приходу проверяющих в пекарне уже стоял поднос с изюмом и всходило свежее тесто.

Исправно совершались службы в дворцовой церкви Спаса Нерукотворного образа. Сохранилась легенда о подземном ходе, будто бы прорытом под Дворцовой площадью ещё при Екатерине II. Подземный ход вёл от Императорского подъезда Певческой капеллы к Зимнему дворцу. Им пользовались певчие, отправляясь на церковные службы, и «никакая питерская непогода не могла помешать их своевременному появлению в Зимнем».

Если верить городскому фольклору, к этому времени относится идея комплексного освоения подземного пространства Петербурга. После трагической гибели Александра II от рук террористов в целях безопасности все дворцы от Аничкова и Мраморного до Зимнего будто бы были соединены «подземными ветками царского метро». А после переезда в 1905 году Николая II в Александровский дворец Царского Села, если, конечно, верить легендам, «началось строительство царскосельской ветки метро» протяженностью от дворца до царского вокзала на окраине Александровского парка.

Забегая вперёд, скажем, что время от времени разговоры о «царском метро» реанимировались в связи с таинственными находками в царскосельских парках. Так, в начале XX века «некие любопытные революционеры» в подземном тоннеле обнаружили тайник, полный долларов и фунтов стерлингов, которые будто бы пополнили партийную кассу эсеров. В 1930-х годах, с началом строительства московского метро, в Детское Село, как тогда называлось старинное Царское Село, для проверки сведений о легендарном «царском метро» была направлена правительственная комиссия во главе с самим Кагановичем. К её приезду из подземных тоннелей откачали воду, отремонтировали насосную станцию и привели всё в относительный порядок. Комиссия всё внимательно осмотрела, и Каганович предложил опробовать устройство аварийного затопления тоннелей. «И тоннели были затоплены за полчаса под хохот присутствовавших». Ещё раз вспомнили о «царском метро» в 1970-х годах, когда при строительных работах в Александровском парке был обнаружен ещё один подземный ход. Там же будто бы была найдена и тайная камера пыток екатерининских времен. Но, как утверждает легенда, на место происшествия, как и положено, прибыли сотрудники КГБ, которые и замуровали все входы в подземелье.

Однако мы отвлеклись. Царская чета ожидала появления наследника. В народе это каким-то образом соотносили с предсказанием Серафима Саровского, сделанным ещё деду Николая II – императору Александру II. Бесконечное и, казалось, безнадёжное ожидание мальчика связывали с давним поверьем. В доме Романовых существовал обычай: перед венцом невесте надлежало заехать в Казанский собор и помолиться, иначе ей грозит бесплодие, или у неё будут рождаться только дочери. Когда Александре Фёдоровне сказали об этом, она будто бы засмеялась и в собор не пошла. Между тем у царской четы рождались только девочки. Во дворце в то время появился некий авантюрист мсье Филипп, выдававший себя за гипнотизера. Ходили упорные слухи, будто его оставляли на ночь в царской опочивальне, и он, затаившись под монаршей кроватью, «вымаливал у богов зачатия наследника». Наконец, императрица изменила своё отношение и к православию, и к династическим семейным традициям. Будто бы только после этого судьба сжалилась над бедной женщиной. В 1904 году появился на свет цесаревич Алексей.

В том же 1904 году подорвался на мине флагман 1-й Тихоокеанской эскадры броненосец «Петропавловск». Среди погибших были адмирал С.О. Макаров и художник В.В. Верещагин. Спаслись немногие, и среди них – великий князь Кирилл Владимирович. Согласно легенде, он «спас свою драгоценную жизнь», бросившись в воду при первом взрыве. В Петербурге его встретили довольно сдержанно, по городу прокатилась острота: «Как же было утонуть Кириллу в море, когда он воспитание получил в „Аквариуме“». «Аквариумом» назывался знаменитый ресторан на Каменноостровском проспекте, прославившийся кутежами великосветской знати.

Традиционно весело отмечалась в Петербурге Пасха. Весь двор присутствовал на богослужении, царь целовал присутствовавших, повторяя безостановочно: «Христос Воскресе! Христос Воскресе!». Рассказывают, что, проходя мимо караула, государь с этими словами поцеловал солдата и, к своему удивлению, услышал в ответ: «Никак нет, это неправда». Оказалось, что часовой был евреем.

Между тем в фольклоре того времени появляются трагические признаки близкой катастрофы. В 1904 году Дмитрий Мережковский, говоря о Петре I, сформулировал бродившие в умах современников страшные прогнозы: «Кровь сына, кровь русских царей ты первый на плаху прольёшь – и падет сия кровь от главы на главу до последних царей, и погибнет весь род ваш в крови! За тебя накажет Бог Россию!».

Задолго до этого, в марте 1881 года, в Петербурге казнили участницу покушения на Александра II Софью Перовскую. В народе с тех пор жива легенда, что вовсе не повешена она на Семеновском плацу, что «жива она, не жива, но только призрак её появляется». Каждый год в марте, когда Петербург темен, а на улицах пусто, и ветер и мокрый снег глаза слепит, на крутом мостике Екатерининского канала появляется Софья Перовская. Как тогда, 1 марта, когда она взмахнула платком, – «сигнал подала, чтобы бомбу бросали под чёрные сани императора».

Тревожные знаки надвигающихся бедствий появлялись всё чаще и чаще. В 1896 году, во время священной церемонии миропомазания на царство, с мантии Николая II упала бриллиантовая цепь, крепившая орденский знак Андрея Первозванного. Это случилось за три дня до страшной давки на Ходынском поле, унесшей тысячи жизней подданных нового императора.

В своё время, будучи наследником престола, Николай побывал в Японии. Там он посетил знаменитого японского отшельника Теракуто, который произнес загадочную фразу: «Трость будет сильнее меча, и трость засверкает». Через несколько дней на Николая было совершено покушение. Спас Николая сопровождавший его в путешествии принц Уэльский, который отбил удар меча своей тростью. Отец Николая император Александр III велел осыпать спасительную трость бриллиантами и вернуть её владельцу.

Трость засверкала, но это, как оказалось позже, Николая не спасло. Теракуто это предвидел. Тогда же он предсказал будущему императору: «Ты будешь радеть за народ свой, но народом же убит будешь».

В Екатерининском дворце Царского Села хранилось старинное Евангелие, принадлежавшее супруге Николая, императрице Александре Фёдоровне. Если верить легендам царского двора, в книге содержалась загадочная фраза, будто бы «предрекавшая трагическую участь владельцу раритетного издания».

Накануне Первой мировой войны дети Николая II переболели корью. Всех их, и девочек, и мальчика, обрили наголо. Без смеха дети не могли смотреть друг на друга, и их учитель Пьер Жильярд решил «на потеху семейства» сделать групповой фотопортрет: пять лысых голов на темном бархате. Как к этой фотографии отнёсся император, мы не знаем, но императрица, увидев её, заплакала.

12 марта 1901 года, когда исполнилось сто лет со дня гибели императора Павла Петровича, его праправнук Николай II, по завещанию прадеда, должен был распечатать пакет, хранившийся в специальной комнате гатчинского дворца. На пакете собственноручно Павлом I было написано: «Вскрыть потомку нашему в столетний день моей кончины». Предполагалось, что там было изложено предсказание известного нам монаха Авеля о «последних судьбах царского дома в России». Николай II в присутствии императрицы и ближайших сановников в весёлом и несколько возбуждённом, как вспоминали очевидцы, состоянии вскрыл конверт и углубился в чтение. По мере прочтения лицо его менялось, становилось всё более суровым и замкнутым. Окончив чтение и, никому ничего не сказав, Николай направился к выходу и покинул Гатчину.

С тех пор, рассказывают, к месту и не к месту он стал почему-то поминать 1918 год. В 1903 году, во время праздника Крещения Господня, когда случайный снаряд попал в Иордань и все присутствующие вскрикнули от неожиданности, один император остался невозмутим. «До 1918 года я ничего не боюсь», – будто бы тихо проговорил он.

О послании Павла I в окружении Николая II больше не говорили. Но о пророчествах Авеля знали из других источников. «На венец терновый сменит он корону царскую, предан будет народом своим, как некогда Сын Божий. Война будет, великая война, мировая. Накануне победы рухнет трон царский. Кровь и слёзы напоят сырую землю. Мужик с топором возьмет в руки власть, и наступит воистину казнь египетская», – говорили в народе.

В царской семье бытовало предание о пророчестве Серафима Саровского. Однажды, во время посещения могилы святого монаха Николаю было передано письмо преподобного старца. В письме будто бы было сказано, что при Николае II «будут несчастья и беды народные. Настанет смута великая внутри государства, отец подымется на сына и брат на брата». Говорили, что, читая это письмо, царь «горько и безутешно плакал».

Вспоминали о старом, более трёхсотлетней давности проклятии Марины Мнишек, супруги убитого 11 декабря 1611 года Лжедмитрия II. В том, что Лжедмитрий был самозванцем да ещё не русского происхождения, никто не сомневался. Не может быть человек истинно русским, если не осеняет себя крестным знамением, не спит после обеда и не ходит в баню, говорили в народе. Но Марина, помазанная на царство ещё в 1606 году, в момент убийства своего мужа была на последнем месяце беременности. Вскоре появился на свет младенец Иван, который, что бы там ни говорили историки, формально являлся законным наследником русского престола. Поэтому он представлял несомненную опасность для избранного на царство первого Романова – Михаила. Мальчика взяли у находившейся в заточении Марины обманом, уверив, что новый царь не будет мстить ребенку. В октябре 1614 года младенец Иван был повешен. По преданию, Марина Мнишек, узнав об этом, в отчаянье прокляла весь род Романовых вплоть до последнего царя, «пока вся династия не угаснет». Сама Марина Мнишек, если верить московским легендам, умерла в тюрьме «с горя». Но существуют польские источники, согласно которым она была либо утоплена, либо задушена.

21 февраля 1613 года высшее сословно-представительское собрание России Земский собор избрал на русский престол первого царя из новой династии – Михаила Фёдоровича Романова.

На Руси род Романовых считался одним из самых древних и почтенных. По одним преданиям, Романовы происходили «из литвы». По другим – «из прусс». То есть «из немцев». Если верить фольклору, в последней четверти XIII века некий князь Прусский по имени Гланда Камбила Дивонович приехал в Россию и в 1287 году «принял святое крещение с именем Ивана». В XVI веке на Руси с появлением первых родословных книг пошла мода выводить боярские роды от состоявших на русской службе знатных иностранцев. Это возвеличивало русское боярство в собственных глазах и делало их потомками Рюриковичей, Гедиминовичей, а то и самих римских императоров. Отсюда было так недалеко до концепции Москва – Третий Рим.

Между тем, прусский Камбила стал называться по-русски – Кобыла. В летописях за 1347 год под такой фамилией известен приближённый князя Симеона Иоанновича некий боярин Андрей.

Смена фамилий на Руси была делом привычным. Чаще всего фамилии присваивались по имени или прозвищу отца. Так сын боярина Андрея Фёдор имел прозвище Кошка, а его дети числились в летописях уже Кошкиными. В XVI веке, следуя тому же обычаю, боярин Никита Романович принял фамилию Романов, по имени своего отца окольничего Романа Захарьина-Юрьева. Никита Романович был дедом первого царя из этого рода.

Правление рода Романовых началось с мифологии. Если верить фольклору, история подвига и гибели Ивана Сусанина – это не более чем красивая легенда, призванная придать династии Романовых ещё большую легитимность.

Николай II вступил на престол в 1894 году. 18 мая, по традиции предков, в Москве состоялась коронация. Торжества по случаю коронации не были отменены даже после трагедии на Ходынском поле, где из-за халатности московских властей при раздаче народу царских подарков погибло и было изувечено около трёх тысяч человек. Газеты пестрели восторженными эпитетами при описании празднеств. В одно из сообщений вкралась показавшаяся вначале смешной опечатка: «На голове царствующего венценосца ослепительным блеском сияла ворона». О досадной опечатке рассказывали как об анекдоте. Но смеяться не хотелось. Юродивая Дарья Босоножка, жившая в покоях императрицы, не раз повторяла, что Россия переживёт «двенадцать переворотных лет». И начинала перечисление с 1894-го. Затем шли 1905, 1914, 1917… О дальнейших «переворотных» годах мы ещё поговорим в соответствующих главах. Сейчас нас интересуют только те, что укладываются в рамки царствования Николая II.

В Петербурге никогда не ощущалось недостатка в юродивых. На рубеже веков они пользовались особым почитанием. Не только живые, но и давно погребенные. Их захоронения считались чудодейственными. Могилы превращались в места всеобщего паломничества. На Стеклянном заводе это была могила Матрёны Босоножки, на Митрофаниевском кладбище – захоронение странника Александра Крайнева, на Смоленском кладбище – могила юродивой Анны. Про Анну рассказывали легенды. Будто бы она происходила из древнего княжеского рода, воспитывалась в Смольном монастыре и говорила по-французски. В молодости она влюбилась в молодого гвардейского офицера, но тот женился на другой. Анна покинула Петербург, а через несколько лет вернулась юродивой.

Жила на окраине Петербурга в собственном доме некая гадалка Марфуша, известная петербургской полиции под именем «Киевская ведьма». Однажды к ней в старой офицерской шинели инкогнито явился Николай II. «Садись, не смущайся, хоть лавка не трон, зато на ней безопасней и спокойней, – сказала удивленному Николаю провидица. – Ты хочешь знать, сколько тебе осталось жить, так слушай». И стала говорить царю то, о чем мог знать только он один и никто больше. Николай выбежал вон, вызвал начальника полиции и велел выяснить личность гадалки. Но когда полицейские прибыли к лачуге Марфуши, то нашли её мертвой. Будто бы она приняла яд, едва её покинул император.

Что поведала «Киевская ведьма» изумленному императору – нам неизвестно. Но вот что говорил Иоанн Кронштадтский о видении, явившемся ему в 1902 году: «Я взглянул и вижу: дворец, а кругом бегают разной породы животные и разной величины звери, гады, драконы шипят, ревут и лезут во дворец, и уже полезли на трон помазанника Божия Николая II. Вдруг трон пошатнулся, и пала корона, покатилась. Звери ревели, бились, давили помазанника. Разорвали и растоптали, как бесы в аду, и все исчезло. Затем явился Николай и сказал мне со слезами: „Помолись обо мне, отец Иван, и скажи всем православным христианам, что я умер как мученик. Могилы моей не ищите – её трудно найти“».

Настоятель Андреевского собора в Кронштадте отец Иоанн (Сергиев), более известный как Иоанн Кронштадтский, приобретя славу «народного святого», за время своего служения стал поистине духовным пастырем, на проповеди которого в Кронштадт съезжался буквально весь Петербург. О нём рассказывали легенды. Говорили, что первоначально, будучи слушателем Духовной академии, он собирался стать миссионером и обращать язычников в христианство. Но однажды он будто бы увидел пророческий сон: он священником входит в собор незнакомого храма. Сон врезался в память, а когда Иоанн впервые посетил Андреевский собор, то сразу узнал в нём храм, увиденный во сне. Тогда-то и понял Иван Сергеев, что это «Божий промысел зовет его к пастырской деятельности». Ещё утверждали в народе, что ради «службы Богу и страждущему человечеству он уговорил супругу остаться девственниками», и остался на всю жизнь верным этой клятве.

Однажды во время службы в Андреевском соборе отец Иоанн молился особенно истово. Он обладал такой энергетической силой, что это передалось огромной толпе, собравшейся в храме. Все бросились на колени, повторяя за пастырем слова молитвы. В тот же день стало известно, что на Николая II готовилось покушение. Оно должно было произойти во время освящения отреставрированного Никольского собора, на котором должен был присутствовать царь. Церемонию освящения внезапно отложили.

Полиции стало известно о готовившемся покушении. Но народ был уверен, что государя спасла исключительно молитва отца Иоанна.

Он и свою кончину, согласно легендам, сумел предсказать с необыкновенной точностью. Будто бы ещё при закладке кронштадтского Морского собора отец Иоанн сказал: «А когда стены нового собора подведут под кровлю, то меня не станет». Иоанн Кронштадтский умер в 1908 году. Похоронили его в Петербурге, в крипте церкви Преподобного Иоанна Рыльского Иоанновского монастыря, что на Карповке. После революции, во время изъятия из храмов церковных ценностей, могилу Иоанна Кронштадтского осквернили, а гроб, в чем были абсолютно уверены все верующие, «вынули, вывезли за город и сожгли». Но как оказалось впоследствии, один из большевистских начальников по секрету сообщил родственникам Иоанна, что гроб не тронули. Эта «благая весть» мгновенно распространилась по городу, и верующие стали приходить к «известному им глухо заделанному окошку, прикладывались как к иконе и молились». Говорят, некоторые были свидетелями того, как во время особенно истовых молитв на цементе заделанного окна вдруг начинал проступать отчетливый лик отца Иоанна. Верующие люди убеждены, что наступит день, и святой Иоанн Кронштадтский сам себя явит прихожанам, и они снова будут молиться не останкам его, а ему самому. В 1990 году Иоанн Кронштадтский был канонизирован.

Но вернемся к началу XX века. Во время поклонения мощам Серафима Саровского в Дивееве Николай II и Александра Фёдоровна посетили келью блаженной Паши по прозвищу Саровская. Торопливо бормоча, она предсказала царской семье не только «мученический конец и трагическую судьбу России», но и рождение мальчика. Через год мальчик родился, и в Дивееве в честь рождения наследника престола была посажена лиственница. Однако очень скоро возник странный обычай. Люди начали обламывать на память кусочки коры лиственницы, и «ствол стал цвета запекшейся крови».

И действительно, очень скоро радость по поводу долгожданного рождения наследника сменилась тревогой за его жизнь. Мальчик оказался неизлечимо больным гемофилией – редкой родовой болезнью, которая наследуется матерями и, если передается, то главным образом сыновьям. Некоторое время страшный диагноз удавалось скрывать от народа. Реакция оказалась неожиданной. По стране поползли слухи, что царевич – «умственно отсталый, эпилептик, жертва анархистской бомбы» и Бог знает что еще. В отчаянии Александра Фёдоровна бросается из одной крайности в другую. Во дворце появляются толпы самых разных врачевателей и целителей, в итоге оказывавшихся или обыкновенными юродивыми, или шарлатанами. Ничто не помогало. Малейший ушиб или неосторожное движение вызывали болезненные внутренние кровотечения, приносившие ребенку неимоверные страдания.

В это время до императрицы дошли слухи о неком странствующем сибирском крестьянине Григории Распутине. Слава этого «целителя, прорицателя и божьего человека» опережала его прибытие в очередной город. О Распутине рассказывали чудеса. Будто от рождения он страдал многими болезнями, в том числе недержанием мочи и бессонницей. Порою, особенно весной, не спал по нескольку дней кряду. Но излечился исключительно усердной молитвой и истовой верой.

По легенде, однажды, во время перехода из одного города в другой, Распутину явилась Богородица, поведала ему о болезни царевича Алексея, и велела идти в Петербург лечить наследника от гемофилии. В 1907 году его представили императорской чете. Если верить фольклору, впервые увидев его во дворце, царевич воскликнул: «Папа, вот идет новый». С тех пор император приказал ему именоваться фамилией Новых. В тот же день Распутину удалось «чудом» привести в чувство угасавшего на глазах отчаявшихся родителей мальчика. С этого времени Распутин приобрел такое доверие Николая и его супруги, что это непосредственным образом повлияло не только на частную жизнь царской семьи, но и на судьбу всего государства.

В Петербурге Распутин был представлен Иоанну Кронштадтскому, который, как рассказывают очевидцы, сказал при встрече: «В тебе есть искра истинной веры. Я почувствовал твоё присутствие. Но смотри, чтобы твое имя не отразилось на твоём будущем».

Так оно и оказалось. Распутин восстановил против себя общественность Петербурга не только тем, что влиял на императорскую семью и вмешивался в государственную политику России, но и тем, что устраивал дикие оргии, в которые вольно или невольно были вовлечены многие дамы высшего света. Если верить фольклору, Распутин заставлял их скидывать одежды и нагими танцевать вокруг огня. Затем он «раздавал их» собравшимся мужчинам со словами: «Грешите, только через грех вы можете стать святыми».

Среди его поклонниц и почитательниц была и фрейлина императрицы Анна Вырубова. Городская молва превратила её в исчадие ада, в монстра разврата и порока. Ей приписывали интимную связь одновременно и с царем, и с Распутиным, и даже с императрицей Александрой Фёдоровной, с которой до своего замужества она будто бы жила amor lesbicus. Говорили о её пагубном влиянии на царскую семью. Позже, во время следствия по делу преступлений царизма, организованного Временным правительством, по настоянию самой Вырубовой была проведена медицинская экспертиза. К всеобщему удивлению, бывшая фрейлина оказалась девственницей. Между тем на характер фольклора о ней это не повлияло. Существует легенда, что один раз в году, в день рождения Николая II, могила Вырубовой на кладбище в Хельсинки разверзается и из неё появляется призрак преданной фрейлины, который ищет захоронение последнего русского императора.

Впрочем, наше небольшое отступление не имеет никакого отношения к многочисленным женщинам высшего света, посещавшим квартиру Распутина со вполне определённой и недвусмысленной целью. С более откровенным и безобразным распутством Петербург не встречался. Говорили, что любовницей Распутина была даже императрица Александра Фёдоровна. Впрочем, чего только ни говорили в народе об императрице. Ей приписывали любовную связь с генералом А.А. Орловым, командовавшим лейб-гвардии Уланским полком, шефом которого была Александра Фёдоровна. Поговаривали даже, что он был истинным отцом царевича Алексея.

 

В Царском тёмная «малинка»

С удовольствием цвела.

В Царском тереме Алиска

С целой гвардией жила.

 

Неслучайно в народе Александру Фёдоровну называли «Царскосельской блудницей». И не только её. Не щадили даже престарелую вдовствующую императрицу Марию Фёдоровну. В фольклоре с её именем связывали начало Первой мировой войны. Будто бы она потребовала поминать в церквях её незаконнорождённых детей. Ей отказали, и тогда она, обозленная, уехала в Германию и потребовала от своих немецких родственников начать войну с Россией.

Между тем высшие полицейские чины были всерьёз обеспокоены стремительно складывавшимся фаллическим культом «святого старца», как называли Распутина в Александровском дворце Царского Села, где в то время проживала императорская семья.

К слову сказать, со смертью Распутина этот культ усилился. Известно, что и женщин, и мужчин Григорий Ефимович исцелял от похоти давно проверенным хлыстовским способом: он предоставлял им возможность «досыта нагрешиться». Ходили слухи, что великосветский красавец Феликс Юсупов, страдая «склонностью к мужчинам» и в попытке излечиться от этой «болезни», неоднократно обращался к своему давнему приятелю Григорию. Последнее свидание Юсупова с «целителем» состоялось как раз в вечер убийства Распутина. Что произошло в Юсуповском дворце на Мойке на самом деле – до сих пор остается загадкой. Ведь о тех давних событиях нам в основном известно из поздних записок самого Феликса. Между тем рассказы о том, что Распутин умер оттого, что был отравлен, оказались легендой. При вскрытии трупа старца никаких следов цианистого калия найдено не было. Более того, в легких Распутина была обнаружена вода. Значит, он утонул. Кстати, именно это стало причиной того, что Распутин не был канонизирован русской православной церковью, чего настоятельно добивалась царская семья. Утопленник, согласно церковной традиции, не может быть святым.

После смерти Распутина в фольклоре появляются легендарные свидетельства зарождения фаллического культа «святого старца». По легенде, один из домашних слуг Юсупова видел, как «Распутин был изнасилован Юсуповым, потом кастрирован, и уже потом убит». Далее легенда развивается по жанру фантастического детектива. Слуга, будучи тайным поклонником Распутина, «подобрал отрезанный член». Затем этот «раритет» оказался за границей и ныне в «особом ковчеге» хранится в Париже. И даже «одна журналистка, надеявшаяся превратить эту русскую историю в американский бестселлер», видела «мумию длиной в фут».

Не будем иронизировать по поводу экзотического парижского экспоната. В селе Покровском Тюменской области есть музей Распутина. Среди его экспонатов находится «плетёный чёрный стул», подаренный в составе мебельного гарнитура Распутиным своей односельчанке Евдокии Печеркиной на свадьбу. Стул, как рассказывают свидетели, обладает мистической силой, притягивающей буквально всех посетителей музея мужского пола. Каждый из них «норовит на него присесть». Говорят, это «дает представителям сильного пола недюжинную мужскую силу».

Не станем смеяться и над этим. Напомним, что есть легенда о намерении Александры Фёдоровны после смерти Распутина «устроить нечто вроде мемориальной квартиры» в доме 64 по Гороховой улице, где жил и «излечивал от похоти» суеверных представительниц высшего света неутомимый старец. Устроить музей не успели, однако до сих пор обитатели дома на Гороховой время от времени встречаются с призраком «старца». Иногда призрак «позволяет себе легкие шалости в виде поглаживания живых по интимным местам. Мужчин он гладит сзади, а женщин – спереди».

Но вернёмся на несколько лет назад. Россия неумолимо приближалась к 1914 году. Николай II, с давних пор склонный к суеверию, мучился странными предчувствиями: что бы он ни предпринимал, все кончалось неудачей. Ещё святой чудотворец Серафим Саровский предсказывал, что «в правление царя в начале XX века империю ждут страшные испытания: нужда, война и восстания».

Предсказывал всяческие несчастья с началом войны и Распутин, похоже, совершенно искренне считавший объявление войны началом русской катастрофы. «С этой войной придёт конец России и императору», – не раз говорил он. Каждый раз такое пророчество Распутин связывал с угрозой его собственной жизни. «Пока я жив, – будто бы говорил он царице, – с вами всеми и с династией ничего не случится. Не будет меня – не станет и вас». Правда, раздавались и другие, более оптимистические пророчества. Так, уже известная нам мадам Тэб, гадая на картах и на кофейной гуще, обещала, что «не минет и полугода, как союзные войска будут в Берлине».

Если верить фольклору, Распутин был единственным человеком, который мог отговорить русского царя от вступления в войну и тем самым остановить её начало. Но в июне 1914 года, когда в Сербии был убит австрийский эрцгерцог Фердинанд, на Распутина, находившегося в своей родной деревне далеко от Петербурга, было совершено нападение, он был тяжело ранен. Некоторые исследователи считают, что «покушение на Распутина было совершено не только в тот же день, когда был убит Франц Фердинанд, но, с пересчётом поясного времени, даже в тот же час».

Похоже, Распутин предчувствовал свою смерть, хотя и не очень доверял собственным предположениям. Зимой 1904/05 года в Петербург приехал английский предсказатель Хейро. Распутин пожелал с ним встретиться. И услышал от него то, что и сам знал: сначала «влияние и огромная власть над людьми, а затем ужасный финал. „Я вижу насильственную смерть в стенах дворца. Вам будут угрожать яд, нож и пуля. После этого воды Невы сомкнутся над вами“», – будто бы сказал британский ведун. Всё исполнилось с поразительной точностью.

Распутин был убит в Юсуповском дворце в ночь на 17 августа 1916 года. Тайна его смерти до сих пор порождает самые невероятные версии, многие из которых со временем способны превратиться в расхожие легенды. Так, совсем недавно появилось сообщение о том, что убийство Распутина спровоцировали, организовали и осуществили англичане. Они просто панически боялись того, что Распутину удастся уговорить Николая II заключить сепаратный мир с Германией. Это позволит России выйти из войны, что ослабит антигерманскую коалицию.

Случилось всё как случилось, утверждают англичане, но последний, смертельный выстрел в Распутина присваивают всё-таки себе. Его якобы сделал некий молодой офицер британской разведки Рейнер, который в то время был в Петрограде и проживал недалеко от Юсуповского дворца в гостинице «Астория». В своё время он будто бы учился вместе с Феликсом Юсуповым в колледже. Якобы сам Юсупов позвонил Рейнеру в гостиницу и сообщил ему радостную весть о том, что Распутин убит. Рейнер тут же явился на Мойку и во дворе наткнулся на тело смертельно раненного, но ещё живого Распутина. Тогда-то он и произвел тот роковой выстрел. И пулю, и гильзу он подобрал и увёз с собой в Англию. Таким образом, никаких обличительных улик в России не осталось. Говорят, что через какое-то время этот гипотетический убийца не устоял и перелил пулю с гильзой в памятное кольцо. И теперь будто бы все силы родственников того офицера направлены на поиски этого мемориального кольца. Остается гадать, кем был тот британский офицер на самом деле: частным лицом, случайно оказавшимся вовлечённым в русскую драму, или кадровым офицером английских спецслужб, успешно выполнившим ответственное задание. Добавим, что в пользу всей этой невероятной версии говорят слухи, которыми полнился Петроград в те декабрьские дни. Будто бы случайные прохожие запомнили какого-то иностранца, прогуливавшегося по набережной Мойки в ночь убийства Распутина.

Стало известно последнее письмо Распутина, в котором теперь уже угроза собственной жизни старца ставилась на первое место, а затем уже возможное исполнение этой угрозы связывалось с судьбами династии и России. Приводим отрывок из этого письма по книге Б.С. Романова «Русские волхвы, вестники и провидцы: Мистика истории и история мистики»: «Если я буду убит обыкновенными убийцами и моими собратьями крестьянами, ты царь России, тебе не надо будет бояться за своих детей… Но если меня уничтожат дворяне, аристократы, если они прольют мою кровь, то руки их будут запачканы моей кровью двадцать пять лет… и никто из твоих детей не проживёт и двух лет… А если и проживёт, то увидит позор и срам Русской земли, пришествие антихриста, мор, нищету, порушенные храмы Божии, святыни оплёванные, где каждый станет мертвецом. Русский царь, ты убит будешь русским народом, а сам народ проклят будет и станет орудием дьявола, убивая друг друга и множа смерть по миру. Три раза по двадцать пять лет будут разбойники чёрные, слуги антихристовы, истреблять народ русский и веру православную». Что такое «три раза по двадцать пять» стало понятно только в 1991 году, когда рухнула наконец советская власть, просуществовавшая без одного года 75 лет.

Убийство Распутина, воспринятое столичной общественностью с радостным облегчением, молва рассматривала сквозь призму длящейся войны и надвигающейся непонятной и потому пугающей развязки. Многие повторяли сказанные будто бы Распутиным слова: «Если я умру, то и царь вскоре лишится своей короны». Вспоминали однажды оброненное им пророчество: «Я вижу много замученных людей, людские толпы, груды тел! Среди них много великих князей и сотни графов! Нева стала совершенно красной от крови!»

В городе говорили, что Россию преследуют неудачи на войне оттого, что при дворе завелась измена. Молва считала немецким шпионом и Григория Распутина. Говорили, что Вильгельму II служит и сама императрица, что она связывается с германским императором «по прямому проводу» и выдает ему государственные тайны. В Царском Селе будто была обнаружена специальная радиостанция, «постоянно передающая секретные сообщения о передвижении русских войск в Германию». Родилась легенда о заговоре царицы, и даже о предполагаемом покушении на Николая II. Рассказывали фантастическую легенду о неком офицере, который пришёл к Николаю II и признался императору, что «он был послан его убить». Когда же Николай спросил раскаявшегося преступника, кто его послал, офицер будто бы сказал: «А вы выстрелите в воздух, тогда и узнаете». Император выстрелил, и сразу же в кабинет вошла императрица.

На фронте «солдаты считали дурной приметой получать из рук царицы георгиевский крестик – убьёт немецкая пуля».

Можно ли винить солдат в прифронтовых окопах или в переполненных госпиталях, если в Зимнем дворце рассказывали, как один генерал встретил в коридоре дворца плачущего царевича. «Кто тебя обидел, малыш»? – участливо спросил старый вояка. И цесаревич, плача, ответил: «Когда русских бьют, папа плачет. Когда немцев бьют, мама плачет. А когда мне плакать?» И даже в Ставке Верховного главнокомандующего будто бы всерьёз рассматривали возможность заключения императрицы в монастырь.

Императрице приписывали и отставку премьер-министра Витте, так много сделавшего для России. Одна денежная реформа, успешно проведённая им и обеспечившая России устойчивую валюту – золотой рубль, могла создать Сергею Юльевичу надёжную защиту от недоброжелателей. Казалось, Витте был послан России свыше. Достаточно сказать, что его фамилия происходит от слова «виттен» – так называлась небольшая медная монета, бывшая в обращении до конца XVIII века в Северной Германии. Тем не менее, Александра Фёдоровна называла его «этот вредный человек», а когда тот подал в отставку, если верить фольклору, не могла сдержаться от радостного восклицания.

Шпионы мерещились всюду. Шпионами слыли владельцы гостиницы «Астория», по национальности немцы. Шпионами считались все сотрудники немецкого посольства, здание которого находилось напротив «Астории». Утверждали, что между посольством и гостиницей под Исаакиевской площадью прорыт подземный ход. Когда началась война, разъярённые лавочники начали крушить всё немецкое. Били стекла витрин. Громили булочные. На каменные изваяния коней, украшавших крышу ненавистного германского посольства, был накинут аркан. Сотни патриотических рук ухватились за верёвку, и кони рухнули на землю. Чрево одного из них, согласно легенде, разверзлось, и изумлённая толпа увидела радиопередатчик.

С тех пор эта замечательная конная группа считается навсегда утраченной. Правда, бытует легенда о том, что немецкие кони до сих пор покоятся на дне то ли Невы, то ли Мойки. И ждут своего часа. Будто бы целы и невредимы.

Блистательный Санкт-Петербург безвозвратно исчезал. В этих условиях не казались такими уж невероятными планы переноса столицы из Петербурга в другой город. Правда, впервые об этом заговорили давно. Еще при Александре I, во время его путешествия по России, возник план административной реформы, по которой страна делилась на 12 наместничеств с представительными органами, а столица переносилась в Киев. Еще раз к мысли о переносе столицы вернулись в «эпоху великих реформ Александра II». Киев как «мать городов русских» и тогда оставался наиболее предпочтительным городом для новой столицы. И, по мнению Николая II, из Киева можно было бы «решительнее выступать в поддержку славян на Балканах». Но в подсознании было и другое. Не облегчит ли участь царевича Алексея «более мягкий, по сравнению с петербургским», приднепровский климат. Перенос столицы якобы предполагалось приурочить к празднованию 300-летия дома Романовых.

С началом войны антигерманские и ура-патриотические настроения в России и особенно в столице оказались настолько сильными, что Николай II объявил указ о переименовании Петербурга в Петроград. Он надеялся, что это успокоит общественное мнение. И действительно, народ искренне приветствовал этот политический акт. Но по недавно опубликованным за границей воспоминаниям ирландского потомка Михаила Илларионовича Кутузова – Михаила Павловича Голенищева-Кутузова-Толстого, через несколько дней после переименования Николай II спросил князя М.Н. Волконского: «Скажите, князь, что вы думаете о моем недавнем решении?». И услышал в ответ: «Вашему величеству виднее, но боюсь, что вы, возможно, затворили то самое окно в Европу, что ваш предок некогда открыл».

Да, «то самое окно» затворялось со скоростью, которую предположить не мог никто. Видимо, вступление России в войну было непоправимой ошибкой. Ровно 666 лет тому назад, а это, не забудем, согласно Новому Завету, «число зверя из бездны», князь Александр Невский выбрал унизительный для России мир с татарской Ордой и спас тем самым страну от гибели. Вернулся он из Орды в 1251 году с ярлыком на великое княжение.

Неужели в 1914 году он, император могущественной России, ошибся, и, отказавшись от мира с Германией, навлек на Россию новую орду? Мысли обо всем этом не давали Николаю II покоя. Кто он? Первый человек в государстве или обыкновенный исполнитель чужой воли, неважно, откуда она исходила – сверху или снизу? Во время прогулки по одному из парков Царского Села он заметил охранников, которые с утра дежурили за кустами и куртинами. Иногда их не было видно, но всегда можно было услышать осипшие голоса, докладывавшие: «Седьмой номер прошёл». Чаще всего он не обращал на них никакого внимания. Но однажды возмутился, «почему именно он проходит у них под кличкой „Седьмой“?». Сменил начальника охраны. После этого стал «Первым».

Всё шло к неизбежному концу. Вот как в изложении А.Н. Толстого рассказывали об отречении государя на фронте. «Докладывают государю императору по прямому проводу, что, мол, так и так, народ в Петербурге бунтуется, солдаты против народа идти не хотят, а хотят они разбегаться по домам. Созвал он всех генералов, надел ордена, ленты, вышел к ним и говорит: „В Петербурге народ бунтуется, солдаты против народа идти не хотят, а хотят они разбегаться по домам. Что мне делать? Говорите ваше заключение''. И что же ты думаешь, смотрит он на генералов, а генералы, друг ты мой, заключение не говорят, а все в сторону отвернулись. Один только из них не отвернулся, – пьяненький старичок-генерал. „Ваше величество, говорит, – прикажите, и я сейчас грудью за вас лягу". Покачал государь головой и горько усмехнулся. „Изо всех, – говорит, – моих подданных, верных слуг один мне верен остался, да и тот каждый день с утра пьяный. Видно, царству моему пришел конец. Дайте мне лист гербовой бумаги, подпишу отречение от престола". Подписал и заплакал горькими слезами».

Особо отметим одно мистическое обстоятельство. Акт об отречении Николая II от престола был подписан на маленькой железнодорожной станции между Псковом и Петербургом с символическим названием Дно.

Последний русский император Николай II отрекся от престола 2(15) марта 1917 года. Если верить фольклору, вплоть до самого отречения в народе упорно распространялись слухи, что династия Романовых, начавшаяся Михаилом, Михаилом и закончится. И действительно, Николай II отрекся в пользу своего брата Михаила. Об этом сейчас говорят мало. Считается, что это не более чем формальная закавыка. Между тем юридически Михаил в течение суток был законным русским царем, пока и он не отрекся в пользу Учредительного собрания. Только тогда в обществе заговорили о наследнике престола царевиче Алексее. Но события уже вышли из-под контроля. 8 (21) марта по требованию Петроградского совета бывший русский император Николай II был арестован.

С этого момента над гражданином Романовым, как его с нескрываемым злорадством стали называть в России, распростер свои крылья ангел смерти. Многим приходили на память наиболее значительные знамения. Однажды, находясь в Аничковом дворце, он увидел, как «из стен появилась белая женская фигура и, дабы предупредить готовый сорваться крик ужаса, коснулась государевых уст холодной ладонью». Начали поговаривать, что «по дворцу бродит неприкаянная душа совращённой и брошенной им смолянки». Он и не пытался опровергать эти нелепые сплетни. Он хорошо знал, кем была эта «Белая дама Аничкова дворца», которая уже встречалась и с его прадедом императором Николаем I, и с дедом – Александром II.

На этот раз дама прошептала, что Николаю «суждено стать последним российским императором». Оторвав ладонь от его уст, она растворилась в воздухе.

Сразу после ареста Николай II содержался под стражей в Царском Селе, но затем был переведён в Тобольск, а после Октябрьского переворота – в Екатеринбург, где в ночь на 17 июля 1918 года вместе со всей семьей и людьми, находившимися при нём, был расстрелян. Отметим одно мистическое совпадение. Если пренебречь несколькими днями разницы, то гибель последнего русского императора произошла ровно через двести лет после гибели царевича Алексея Петровича, который, вздёрнутый по приказанию отца на дыбу, проклял весь род Романовых и предсказал его гибель «до последнего колена». Царевич Алексей ушел в мир иной 26 июня 1718 года.

Напомним и о предсказании известного уже нам монаха Авеля, сделанном им в 1825 году, почти накануне смерти императора Александра I. Тогда в Литейной части Петербурга случился пожар, уничтоживший пятиглавый Преображенский собор. На глазах сбежавшихся петербуржцев один за другим рушились купола собора. А через несколько дней по городу разнеслось зловещее предсказание вещего Авеля: «Так же, как эти пять куполов, рухнут последние пять императоров династии Романовых. Начнётся всё с императора Александра I и закончится Николаем II, который погибнет в огне гражданской войны». Сегодня мы знаем, что между Александром I и Николаем II будут ещё три императора – Николай I, Александр II и Александр III. Всего пять. Михаил не в счёт.

Отсюда было недалеко до каббалистических расчётов отечественных и зарубежных нумерологов о «роковом числе» Николая II – «17». Впервые о нем заговорили после крушения императорского поезда, случившегося 17 октября 1888 года. Затем вспомнили 17 октября 1905 года, когда Николай II подписал знаменитый Манифест, считавшийся многими началом конца династии. И наконец, не переставали повторять это мистическое сочетание цифр весь 1917 год, включивший в себя отречение от престола и две революции – Февральскую и Октябрьскую.

Но и на этом не заканчиваются невероятные совпадения в истории династии Романовых. Как мы знаем, первый Романов – Михаил – был призван на царство из Ипатьевского монастыря, где он в то время находился, а последний Романов – Николай II – был расстрелян в Екатеринбурге, в доме инженера по фамилии Ипатьев, где содержался под стражей. Ипатьевский дом был снесен по распоряжению первого секретаря Свердловского, как назывался в то время Екатеринбург, обкома КПСС Б.Н. Ельцина, и тот же Ельцин, став к тому времени первым президентом новой России, проводил в последний путь останки царя 17 июля 1998 года. А когда эти останки в аэропорту Санкт-Петербурга встречал губернатор города В. Яковлев, то некоторые историки вспомнили, что восемьдесят лет назад в Екатеринбург арестованную царскую семью сопровождал комиссар ВЦИК некий В. Яковлев.

Слухам о расстреле царской семьи верить не хотелось. Появились самые невероятные, а иногда просто фантастические легенды о её спасении. Говорили, что перед самым расстрелом императорскую семью заменили на семью двойников, а их у Николая II, оказывается, будто бы было целых семь. «Очевидцы» рассказывали, что ещё в 1920 году будто бы видели русского императора то на лондонских, то на римских улицах. Одни говорили, что Николай II тайно скрывается в Ватикане. Другие утверждали, что увидеть его невозможно, потому что он вывезен на корабле, а корабль «беспрерывно курсирует в водах Белого моря и никогда нигде не причаливает».

Многие уверены, что в «глубочайших подвалах» одного европейского банка находятся несметные богатства последнего российского императора и ждут прибытия «любого члена царского дома, который сможет с уверенностью подтвердить свою личность». Есть ли во всем этом хоть доля правды, судить не нам. Мы рассказываем легенды, а фольклор, как известно, никогда не претендует на истину в последней инстанции. Тем более что даже подлинность захороненных в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга останков Николая II признается далеко не всеми.

Вместе с тем существует целая серия легенд, подтверждающих события той трагической екатеринбургской ночи. Так, согласно одной из них, головы членов царской семьи «были заспиртованы, упакованы в деревянные ящики» и отвезены Голощёкиным в Москву. Там он их передал Свердлову в качестве «безусловного подтверждения» убийства царя. Мелкие чиновники в Совнаркоме потом хвастались друг перед другом: «Ну, теперь жизнь обеспечена, поедем в Америку, и будем там демонстрировать в кинотеатрах головы Романовых».

По другим легендам, Свердлов передал заспиртованные головы Ленину, и тот будто бы хранил их в своем кремлевском кабинете. Правда ли это или вымысел, мы не знаем, но есть устные свидетельства, что Куйбышев, находясь однажды в подпитии, рассказывал, будто после смерти Ленина была создана комиссия по описи всех его бумаг. Вскрыли сейф, «а там сосуд с заспиртованной головой Николая II при усах и бороде». Позже эта легенда будто бы нашла подтверждение. Была найдена опись вещей, хранившихся в «ленинских комнатах» Кремля. Одна из строчек имела прямое отношение к нашей легенде: «Банка с заспиртованной головой Николая II». Есть и другие легенды. Согласно одной из них, «ужасный груз из Екатеринбурга» сначала думали передать в музей «в назидание грядущему поколению», но потом решили его уничтожить. По одной версии, ящики с головами сожгли, по другой – замуровали где-то в кремлёвской стене. В качестве исполнителей были использованы арестанты из ГПУ Это были единственные свидетели окончания той страшной трагедии. Но и их потом уничтожили.

Остались только легенды. От Николая II – легенда о пуговице. Будто бы одному сибирскому врачевателю за неделю до расстрела царской семьи удалось выпросить у красноармейца, охранявшего царскую семью, пуговицу с мундира императора. Известно, что у многих народов пуговица слывет оберегом, в её волшебные свойства верят. Например, среди башкир пуговица издавна считается целительной. Особенно, если она принадлежала наместнику Бога на земле, каким виделся им русский царь. Рассказывают, что больные и немощные выздоравливали от одного прикосновения к этой пуговице.

Осталась легенда и об Александре Фёдоровне. Согласно этой легенде, духи «Красная Москва», запах которых считался фирменным запахом советской эпохи, на самом деле не были изобретением большевиков. Они были известны ещё до революции и назывались «Любимый запах императрицы».

Совсем недавно в Александровском дворце Царского Села, в кабинете Николая II, установили некогда утраченный балдахин. С тех пор музейные работники утверждают, что при определенном освещении на чёрных драпировках можно увидеть отчетливые буквы «Н» и «А» – Николай и Александра. Появляется тень Николая II и в Зимнем дворце, иногда она проходит по так называемому «тёмному коридору», рядом с которым хранится «восковая персона» Петра I.

Кроме царевича Алексея, о котором мы достаточно подробно уже говорили, у Николая II и Александры Фёдоровны было четыре дочери – великие княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия. Все они погибли от рук большевиков вместе со своими родителями.

Память о старшей дочери Ольге сохранилась в микротопониме «Ольгинская петля». Так в Петербурге называют трамвайное кольцо, проложенное в 1910-х годах на Среднем проспекте Васильевского острова, у современного здания научно-исследовательского Геологического института. Происхождение такого названия восходит к истории строительства здания Детского приюта трудолюбия на углу Среднего проспекта и 23-й линии Васильевского острова. Приют был назван именем Святой Ольги, в честь дочери императора Николая II великой княгини Ольги Николаевны. Имя Ольги сохранилось и в современном фольклорном названии дома № 80 по Среднему проспекту, где в свое время находился приют. Местные жители его и сегодня называют «Ольгинским домом».

Памятью о её младшей сестре Татьяне служит название железнодорожной станции «Татьянино» в Гатчине. Она была устроена на окраине города, на территории деревни Малая Гатчина, в годы Первой мировой войны и названа по имени второй дочери императора Николая II, великой княжны Татьяны Николаевны, родившейся в 1897 году. Во время войны Татьяна много занималась благотворительностью. Широкой известностью пользовались так называемые кружечные сборы, организованные ею в Петербурге в пользу раненых.

В современной Гатчине бытует легенда, что призрак Татьяны Николаевны часто появляется на железнодорожной станции её имени. Женщина в длинном платье бродит по платформе, оглядывается по сторонам и восклицает: «Как все изменилось!».

Наиболее загадочной оказалась посмертная жизнь младшей дочери Николая II, Анастасии. Вскоре после трагических событий в доме инженера Ипатьева в Екатеринбурге в Европе появилась очень похожая на Анастасию женщина, которая выдавала себя за дочь императора Николая II. Родилась легенда о том, что Анастасии чудом удалось избежать смерти. Она будто бы спаслась и через некоторое время объявилась в Германии. Сходство этой очевидной самозванки с подлинной Анастасией было столь велико, что многие жившие за границей великие князья и княгини признали в ней свою родственницу. Сомневалась, пожалуй, только бабка Анастасии, вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, жившая в то время в Копенгагене. Чтобы убедиться в подлоге, она решила ехать в Германию. Но германское правительство, вероятно, так же сомневавшееся в подлинности этой Анастасии, настоятельно не рекомендовало ей посещение Берлина. Тогда Мария Фёдоровна попросила удостовериться в подлинности Анастасии бывшую няньку царских детей Теглеву. Теглева действительно повидала Лжеанастасию и «убедилась, что она самозванка».

Легенд о третьей дочери Николая II Марии в нашем собрании, к сожалению, нет. Возможно, они появятся. За несколько десятилетий, прошедших с 1918 года, в мире всплыло около тридцати Анастасий, несколько Марий и Татьян, одна Ольга и даже один царевич Алексей.