Патриарх Гермоген

Священномученик Гермоген (Ермоген) был прославлен в лике святых 12 мая 1913 года. На торжествах, состоявшихся в Москве, присутствовал сонм православных иерархов, насчитывавших более двадцати русских архиереев. Прославление угодника Божия ознаменовалось служением божественной литургии в Успенском соборе Кремля, где и доныне покоятся святые мощи патриарха Гермогена.

Москва догорала. Черный удушливый дым тяжелой тучей низко повис над обуглившимися останками Белокаменной. И только стены Кремля и Китай-города гордо высились среди руин. За кремлевскими стенами нашли себе убежище трусливые полонители Москвы – поляки во главе со своим воеводой Гонсевским.

Целый день на улицах города шла резня между поляками и русскими. Поляки, поджегшие Замоскворечье и Белый город, отчаянно отбивались от русских, уступая им после страшной бойни пядь за пядью московской земли. А русские напрягали все силы, чтобы истребить остатки ненавистных ляхов. Но стены Кремля и пожар выручили поляков. Под тревожные звуки набата, несшиеся из Замоскворечья, поляки поспешно закрывали кремлевские ворота, выставляли стражу на стенах и башнях.

– Успели захватить Гермогена? – раздался зычный голос Гонсевского. – Если не успели, спешите, не оставляйте его с русскими.

Приказание передавалось по рядам, и у всех поляков на лицах была тревога. Но вскоре безумной радостью засветились их глаза.

– Гермоген взят, – услышали они доклад воеводе. – Приказывай, как поступить с ним.

Довольная улыбка осветила сумрачное лицо польского пана, и он отдал приказание.

Патриарх Гермоген и бояре.

Художник С.М. Зейденберг

Да, видно, дорого ценили поляки российского патриарха Гермогена в «злое лихолетье 1611 года»!

Лихолетьем называли Смутное время русские люди, а иноземцы окрестили его Московской трагедией. Тогда, после прекращения царского рода Рюриковичей, несчастного правления Бориса Годунова и недолгого своевластия Лжедмитрия, последней, хотя и ненадежной опорой народного спокойствия стал царь Василий Иванович Шуйский. Но отечество он не спас и, «вняв челобитью земли Русской, оставил государство и мир».

Настало тяжелое время междуцарствия, когда перед Москвой, осаждаемой с одной стороны новым самозванцем, а с другой – польскими войсками, стал роковой вопрос: как быть? И спасителем отечества, душою защитников родной Руси явился патриарх Гермоген. Он обсуждал начинания бояр, проверял и судил их не всегда чистые помыслы и справедливые действия. К его голосу прислушивался весь народ, с его благословения он шел на смерть, а без его благословения отказывался выполнять настойчивые приказы продажных бояр.

После долгих обсуждений русское посольство отправилось под Смоленск к польскому королю Сигизмунду с предложением, чтобы его сын королевич Владислав занял русский престол. Гермоген благословил этот шаг, однако с непременным условием, чтобы Владислав принял православие. Но Сигизмунд хитрил и хотел сам занять русский престол, стараясь уговорить согласиться на это послов. И некоторые из них уже готовы были подчиниться воле лукавого короля, но Русь спасло обаяние непреклонной воли патриарха Гермогена.

– Ныне по грехам нашим, – сказал один из послов, князь Голицын, – мы остались без государя. Патриарх у нас человек начальный, и без патриарха ныне такое дело решить непригоже.

Между тем занявшие по воле русских Москву поляки, поняв, что судьба их планов в руках Гермогена, окружили его стражей. Но живое слово патриарха прорывалось за стены темницы. Опасаясь народного мятежа, поляки вынуждены были освободить московского первосвятителя.

Узнав подробно о намерениях Сигизмунда, Гермоген понял, какая опасность грозит отечеству, и написал пламенное воззвание к русским людям. Грамота призывала всех к единодушному восстанию против врагов погибающего Русского государства.

Тогда-то на пламенный призыв патриарха поднялась вся православная Русь. Духовенство воодушевляло ратных людей, приводило их к присяге «стоять за православную церковь, за Московское государство против польских и литовских людей». Из Рязани поднялся Прокопий Ляпунов, принявший главное начальство над народным ополчением, взялся за меч и Дмитрий Пожарский. К Москве приближалась грозная народная рать. В самой Белокаменной смелее стали раздаваться голоса жителей, недовольных поляками.

Поляки и преданные им бояре ясно видели, кто стал главным виновником происходящего и кто может остановить катившуюся грозную волну.

– Ты, Гермоген, главный заводчик всего возмущения! – говорил патриарху Гонсевский. – Ты по городам рассылал грамоты, мутил народ. Теперь отпиши им, чтобы не шли на Москву. Иначе это не пройдет тебе даром. Не думай, что тебя охранит твой сан…

Угроза покуда оставалась лишь угрозой. Но когда в самой Москве вспыхнуло восстание и Гонсевскому, запертому со своими поляками в Кремле и Китай-городе, нужно было заставить русских отказаться от своих намерений, ему необходим был Гермоген. И вот теперь он в его руках. По приказу воеводы патриарх в сырой и мрачной келье Чудова монастыря.

Тихо. Лишь по стенам торопливо сбегают едва заметные струйки воды. Кажется, кто-то сильный выдавил эту влагу из гранита, угрюмо стерегущего со всех сторон великого узника. А он, согнув свои старческие колени и воздев руки, шепчет слова молитвы. Сено, разметанное по сырому каменному полу, напрасно ждет к себе на отдых дряхлого патриарха. Он силен верой в свое дело, он бодр.

Патриарх Гермоген в подземелье Чудова монастыря отказывается выполнить требования поляков

Вдруг раздается шум отодвигаемого запора. В подземелье входит Гонсевский, за ним – стража и бояре. Гремят принесенные ляхами цепи. Один из них приближается к патриарху и лукаво шепчет:

– Подпиши, Гермоген, грамоту, чтобы Ляпунов и народ ушли… Гибель ждет народ. Ты ж его начальник – так ты его и упреди.

– Коли все королевские люди выйдут из Москвы, обещаю перед Богом отписать, чтобы шли назад.

– А!.. Так?! – со страшной ненавистью в голосе проговорил Гонсевский. – Так я заставлю тебя почувствовать нашу силу! В цепях будешь валяться здесь на полу, оглашая голодными стонами подземелье! Сгниешь среди мокриц и гадов!

– Ты мне сулишь лютую смерть, а я надеюсь через нее получить венец и уже давно жажду пострадать за веру, – вдохновенно отвечал патриарх, поднимая очи и руки к небу.

Погиб замученный патриарх в своем заточении. Но не погибло дело, в которое он верил, за которое принял смерть. Имя священномученика Гермогена стало знаменем борьбы за освобождение Русской земли от иноземного ига.