Опора на английский язык

FIA – это американский учебник, созданный в американском университете для американских студентов. По умолчанию подразумевается, что они хорошо знают английский, не так ли? А ведь что значит хорошо знать английский? Это значит уже знать многие тысячи французских слов. Конечно, подчас их в английском родная мама не узнает, как слово chair (chaise). Однако в большинстве случаев детки вполне походят на родителей (a table/ une table). Кроме того, есть ещё один субстрат французской лексики и фразеологии: это слова и выражения, которые знает каждый культурный европеец. Bonjour, bon soir, merci, bon appetit, ça va, pardon, dе́ja vu, chе́rchez la femme… этот список можно дополнять и дополнять. (Не знаю, мне в своё время очень помогли песни из мюзикла «Три мушкетёра», даже несмотря на отвратительное произношение исполнителей. Помните, всякие «а ля гер ком а ля гер» и «пуркуа па»?) И, в-третьих, есть латинские слова, заимствованные через посредство французского (или же напрямую): study, et cetera, medical…Таким образом, мы, конечно, погружаемся во французский язык, опираясь на понимание по контексту (видео, картинки, жесты, мимика – всё как с родным языком) – но при этом среда, в которую мы погружаемся, нам не вполне чужда: наш родной английский язык есть её плод, плод её взаимодействия со средневековым английским. Таким образом, первым, кто облегчил англоязычным студентам изучение французского, стал сам Вильгельм Завоеватель непосредственно. А вот второе место автор одной из статей на сайте fiafans.org, посвящённом FIA, отводит как раз профессору Капре, который «сделал для усвоения французского языка англоязычной аудиторией больше всех со времён Вильгельма Завоевателя».

Стоп, я написал «наш родной английский». Ой-ой-ой! Увлёкся. У нас ведь родной язык – русский! Как же так? Выходит, мы чужие на этом празднике жизни? FIA есть, да не про нашу честь? И остаётся нам, повесив носы, разворачиваться и идти зубрить по-старому? Нет, нет. Не уходим! И вот почему.

Во-первых, так уж получилось, что в наше время почти все те, кто приступает к французскому, с английским-то уж как-нибудь знакомы. Более или менее. Глубже или мельче, но знакомы. Практически всем моим студентам опора FIA на английскую лексику помогала в той же степени, что и американским студентам (для которых ведь английский тоже далеко не всегда родной язык). К слову, в конце учебника авторы поместили французско-английский словарь. Но за все годы работы он ни разу не пригодился ни мне, ни студентам.

А во-вторых, и в русском языке есть масса так называемой «интернациональной лексики», то есть попросту английских (на поверку – французских) и французских слов. Кроме того, у нас, русскоязычных, есть огромное преимущество: фонетический строй русского делает французский лёгким для восприятия и для воспроизведения, а вот бедные американцы ужасно мучаются. Ладно французское «r». Попробуйте выговорить «туту» и «тютю». Получилось? Неужели?! А вот у американцев не получается. Выходит сплошное tootoo. Так что праздник – наш!

Сначала восприятие – потом усвоение воспринятого – потом уже логический анализ

В чём задача учителя, учебника, пособия? Отдалить учащегося от предмета, создать между ними ситуацию отчуждения – или, напротив, помочь им вступить друг с другом в связь? От ответа на этот вопрос зависит, по сути дела, всё. И все имеющиеся в мире пособия, методики и подходы можно разделить на две большие группы: вернее, на одну огромную и одну очень маленькую. Ко второй, маленькой группе, относится FIA. С первого же урока его авторы организуют между студентом и языком самую настоящую чувственную связь – то есть сразу ставят язык в поле чувственного восприятия студента. В первой, огромной, будут учебники и пособия, авторы которых либо не задумывались над этим вопросом, либо ответили на него примерно так: нужно объяснить, проанализировать, научить правилам, привести в систему. Прекрасное, прямо-таки благое намерение! Однако если речь идёт о пособии, призванном помочь освоить новый язык, это намерение само по себе уже содержит зерно будущего поражения или, по крайней мере, заранее закладывает для студентов массу лишних трудностей. Почему?

Потому что оно исходит из интеллектуально-логического подхода к изучаемому. Такой подход в высшей степени уместен, если речь идёт об изучении, логическом познании, осмыслении уже усвоенного. Этот подход пришёл из университета, из сферы науки, из сферы изучения – а не усвоения. Хорошо, но в чём проблема-то? Конечно, обучение – это интеллектуальный труд! Интеллектуальный, да: но не совсем, не всегда, и не только.

Во-первых, и мы уже говорили об этом в главе о чувствах, интеллектуальный – значит безэмоциональный. Материал для головы: таблицы, схемы, правила – это не материал для души. Многие интеллектуалы со мной не согласятся. Они вспомнят не только боровское «высшая степень музыкальности в области мысли!», но и собственные восторги при виде красивой теоремы, изящного решения или стройной закономерности. Да, это верно. И для автора этих строк самым красивым школьным предметом была геометрия. Однако, товарищи учёные! Доценты с кандидатами! Ваше умение видеть прекрасное в интеллектуальном является следствием вашего душевного опыта: вас научили видеть и слышать прекрасное в науке, но сама ваша способность откликаться душевно на интеллектуальные явления уже свидетельствует о богатой эмоциональной жизни, развитой опытом искусства, литературы, культуры человеческого общения. Не будь его – красивая формула не была бы для вас красивой. Она была бы только правильной.

Во-вторых, и сейчас для нас это важнее, интеллектуальный подход обладает одним важным свойством: чтобы анализировать, выделять главное, обобщать и делать выводы, нам необходимо дистанцироваться от объекта исследования, отойти от него, сделаться по отношению к нему объективными. Это условие sine qua non честной интеллектуальной работы. Но для того, чтобы по-настоящему прочно запомнить что-то, выучить, понять, нам – этим мы и отличаемся от тех самых машин – необходимо вступить с этим объектом в личную, субъективную, эмоциональную связь. Интеллект по своей природе не помогает вступить в связь с предметом: наоборот, оно отчуждает, отстраняет от объекта – что для интеллектуального анализа необходимо. Но без связи, без жеста принятия, без эмоционального отношения, без смеха, без слёз, без любопытства, без интереса, без ностальгии, без радости, без восхищения – ничего по-настоящему не выучишь. Не только языка (в том числе и языка математики), но даже и одной теоремы, на этом языке сформулированной и доказанной. Принимая во внимание, что, если мы хотим что-либо анализировать, нужно сначала это что-то иметь и знать (если мы хотим переваривать кашу, нужно её сначала съесть) – лично-эмоциональное и субъективное должно идти впереди логически-интеллектуального и объективного. Сперва язык – потом грамматика. Сперва восприятие – потом изучение.

Этого принципа строго придерживаются авторы FIA.

Однако вот что как-то раз произошло у меня на уроке…

Наргиза, лучшая моя ученица, плакала горючими слезами. Я принёс ей воды.

– Понимаете, из всех иностранных языков, какие я учила, я хорошо говорю только по-турецки. И не потому, что он похож на казахский! А потому что меня никто не заставлял на нём писать, или делать упражнения, или даже говорить. Я просто слушала его, слушала, слушала – и заговорила. Давайте не будем делать упражнения! Я теряюсь, зажимаюсь, мне кажется, что на меня давят – и ничего не получается! Давайте просто будем слушать и смотреть фильмы – и обсуждать их. А потом вернёмся и сделаем все упражнения, когда я уже буду знать язык. Ведь можно так?

И я сразу вспомнил, как выучила казахский жена моего шурина Рысбека. Выйдя замуж, она попала в семью, где говорили только на казахском. Нет, с нею общались на русском, при необходимости. Но вокруг звучал только казахский, которого она не понимала совсем и никак. Что бедной девушке было делать? Молчала. Так прошёл год, другой… И вот на третий стоит она возле сельского магазина в кругу кумушек, перемывающих – по-казахски – кому-то косточки. И участвует в этой гигиенической процедуре, не отстаёт от товарок. Пока одна из них, вытаращив глаза, не обрывает её на полуслове: «Эльвира! Ты что? По-казахски говоришь?» Та, и глазом не моргнув: «Ну да! А что мне, молчать, что ли, в тряпочку?»

Наслушалась – и заговорила.

О Наргизе я сделал вывод, что эта девятнадцатилетняя девушка оказалась не только умнее меня, что совсем нетрудно – но и умнее авторов пособия «French in Action». И пообещал ей рассказать об этом эпизоде в книжке, что с большим удовольствием и делаю.

Они ведь, авторы, что? Они, конечно, ставят лошадь впереди телеги, предлагая своим студентам сначала смотреть и слушать фильм, а уж потом разбираться с грамматикой, языковыми явлениями, произношением и так далее. Они ставят речь впереди её анализа, восприятие – впереди обработки воспринятого и в целом язык – впереди грамматики. Но они недостаточно радикальны. Они каждой порции языка предписывают порцию упражнений «для его усвоения». То есть ставят как бы кусочек лошади перед каждым кусочком телеги. В то время как на самом деле всё ещё проще: к упражнениям, помогающим понять, как язык устроен и как работает, сознательно отнестись к различным явлениям языка и грамматики – должен подходить человек, уже язык усвоивший, освоившийся в нём! Как это было с каждым из нас, пока мы усваивали родной язык изустно.

И мы с Наргизой решили: работаем исключительно устно, пока не решим, что клиент дозрел. Тогда возвращаемся к Уроку 12, и начинаем – уже зная язык и не испытывая таких трудностей – делать упражнения, читать и писать тексты.

Для разбора беглой и не всегда внятной устной речи персонажей мы иногда обращаемся к тексту диалога, содержащемуся в учебнике. Кроме того, мы устно отвечаем на письменные вопросы к фильму. Этим наше общение с учебником исчерпывается. Результат номер один – девочка моя больше не плачет, в течение урока у неё прекрасное настроение. А где приятные эмоции сопровождают интенсивную работу над материалом, который нравится, – там результат не заставит себя ждать.

Но главный секрет FIA лежит вообще вне плоскости «метода». (Кстати, Пьер Капре никогда и не претендовал на открытие нового метода!) Главный секрет его состоит в том, что FIA – это произведение искусства.