О чтении

Выше, говоря о слухе, мы упоминали книгу и обложку. Зрение предлагает нам красивую обложку: добро. Но разве не зрением мы воспринимаем и саму книгу? Нет, это не совсем так. И вот почему.

Что видят глаза, когда мы открываем книгу? Строго говоря, они видят ряды корявых чёрных чёрточек на белой бумаге. Вот и всё. Читать текст при помощи зрения мы можем только потому, что вид этих чёрточек откликается для нашего слуха особым звуком. В детстве мы приобрели опыт, который говорит нам, что бывают такие чёрточки, которые мы видим глазами – но при этом уши их слышат. И поэтому, когда глаза их видят, а уши (внутри) слышат, рот что-то произносит. Или не произносит, слышимое может остаться внутри, доступным только внутреннему слуху.

Как мы этот опыт приобретаем?

Сначала мы замечаем, что взрослые, чтобы рассказать нам сказку, иногда смотрят в книжку, и называют это «читать». То, что они рассказывают, понимаем мы, они каким-то образом «берут» в книжке; там, по их словам, «написаны» сказка, стихотворение, рассказ. И в какой-то момент нам становится интересно, а вот это: «Спокойствие, только спокойствие! – сказал Карлсон, и предостерегающе поднял пухлую ручку», – вот именно это где написано? И нам показывают. Или ребёнок говорит маме, глядя на картинку: нет, мам, мы же про это уже читали! Но мама возражает: «Да, мы про это читали, но ведь я читаю не картинки, а текст (!). На этой странице другой текст, а картинка – картинка да, к той главе, что мы уже читали». Хм. Постепенно мы замечаем, что там, в книжке, есть отдельные буквы (или иероглифы или слоговые значки – смотря какой язык для нас родной), и что они есть не только в книжке. Ведь взрослые, старшие братья и сёстры их пишут, и нам тоже это вполне доступно (обычно это открытие происходит в возрасте четырёх – пяти лет). И мы начинаем писать буквы, далеко не всегда отдавая себе отчёт в том, как эти – пока ещё для нас – рисуночки, закорючки (которые иной раз и весьма неплохо выходят в нашем детском исполнении!), читаются, то есть какие звуки речи звучат во внутреннем слухе умеющего читать, когда он эти самые значки (да, постепенно закорючки становятся для нас значками, но только в той мере, в какой они начинают звучать) видит. Да, в знаки эти закорючки превращаются только сейчас: когда за видимым возникает слышимое, за означающим, которое само по себе с этого момента уже не так важно, – означаемое.

Затем выясняется, что буквы можно читать (то есть слышать внутри звук, которому они соответствуют, и, глядя на букву, говорить его) не только каждую в отдельности, но и вместе. И что можно играть с ними, меняя буквы (внимание!) в словах: ДОМ – ГНОМ – ГРОМ – ГРОЗА… и так далее. Нечего и говорить, что когда тебе рассказывают сказку про дом, в котором жил гном, и тут раздался гром, и началась гроза – а ещё лучше, если ты эту сказку вместе с мамой или с папой сам же и выдумываешь… То всё это игра, а никакое не «обучение чтению», каковым игра становится только в глазах взрослых, да и то им, чтобы превратить для себя игру в обучение, придётся хотя бы отчасти перестать играть.

В процессе этой игры происходит обострение, развитие и усложнение внутреннего слуха, зрение же остаётся при своём. Хотя конечно, его цепкость и быстрота тоже повышаются, но это уже благодаря обратному влиянию слуха на зрение.

Таким образом, хорошо читающий (в техническом пока смысле) человек – это тот, для которого видимый текст звучит (только звуча, он и становится текстом, перестав быть просто рядами чёрных закорючек на листе белой бумаги).

Самые умные читатели скажут (и будут правы), что описанное здесь – собственно, ещё не чтение. Это то, что подразумевает под чтением тот самый герой Гоголя: он (обратите внимание!) очень радовался, что из букв всегда получается какое-нибудь слово, которое иной раз чёрт знает что и значит. Кстати, умеющие читать: напомните, а что это за герой?

Чтение, скажут умные интеллектуалы и интеллектуальные умники – это процесс понимания, то есть (добавлю я), процесс восприятия мыслей, понятий и эмоций автора и генерации собственных. Точно. Но то, что описано выше – это материальная предпосылка чтения, то, без чего никакого чтения в высшем смысле не получится. И этот базовый уровень является несравненным примером согласованной работы зрения и слуха, сотрудничества и кооперации чувств.

Что касается восприятия мыслей и эмоций, об этом ниже.

Итак, если все остальные чувства (мы не коснулись таких замечательных и интереснейших чувств, как чувства тепла, вкуса или обоняния, которые имеют к нашей теме разве что косвенное отношение) способны оказать вам, осваивающимся в новом языке, существенную помощь, то слух в этом деле есть альфа и омега, начало и конец, ваши земля и вода, воздух и огонь.

Уровни восприятия

В этой главке я постараюсь кратко изложить концепцию восприятия, созданную Вольфгангом Ауэром. Подробно она изложена в его книге «Миры чувств» (Sinnes-Welten).

В. Ауэр, изучая восприятие, в особенности его роль в становлении и развитии человека, попутно попытался демистифицировать довольно известную концепцию двенадцати чувств Рудольфа Штайнера, при этом не отказываясь от главного в ней: от мысли, что восприятие – фундамент, основа и условие познания.

Р. Штайнер исходит из абсолютного примата восприятия, он паладин восприятия; на тезисе о том, что прежде чем знать/понимать что бы то ни было, нужно воспринять, построена вся его «Философия свободы».

Однако если есть восприятие – должно быть и воспринимающее чувство. И Штайнер утверждает, что как существует чувство для восприятия облика, звука и характеристик поверхности (зрение, слух и осязание), чувства, направленные на восприятие самого себя (чувство равновесия, витальное чувство, чувство движения и осязание), так существуют некие особые чувства для восприятия эмоций, мыслей, и наконец, для восприятия личности другого человека: и мы ими активно пользуемся, только органы этих чувств (пока) не открыты наукой или же недоступны ей.

В. Ауэр, никак не высказываясь по поводу существования или несуществования отдельных чувств для восприятия душевных/духовных характеристик человека, исходит из того, что воспринимаются эти характеристики всё-таки через их проявления. И эти про-яв-ления – они, возможно, всё-таки воспринимаются обычными земными и доступными для изучения органами чувств. Таким образом, если внимательно рассмотреть привычные нам коммуникативные чувства, можно обнаружить, как с их помощью мы воспринимаем эмоции, мысли и саму личность другого.

Так возникает концепция уровней восприятия. Коммуникативные чувства (зрение, слух и осязание), согласно В. Ауэру, не сводятся к восприятию физических сигналов от внешнего мира: с него всё начинается, но это лишь первый, базовый уровень восприятия. Всего же таких уровней В. Ауэр выделяет четыре.

Первый – это уровень физического восприятия. Мы видим цвет и фактуру поверхности (блестящая или гладкая, покрытая трещинами или бугристая…), слышим высоту и тембр звука, ощущаем кожей форму и фактуру предмета, который берём в руки или к которому прикасаемся. Но ведь даже если не говорить пока о коммуникативном аспекте чувств, об их роли в общении, мы слышим, видим и осязаем очень многое. Мы определяем на слух объём и размер предмета (полон чайник или пуст, играет флейта-пикколо или обычная), наличие в нём полостей, плотность вещества, из которого он сделан, а значит, можем определять и само вещество, отличая на слух металл от фарфора, стекло от камня, бумагу от дерева и силикон от эбонита; поддаются распознаванию на слух такие качества поверхности, как шероховатость или гладкость.

Однако можем ли мы сказать, что обладаем врождённой способностью непосредственно слышать, к примеру, размер предмета? Нет, способность распознавать на слух различные качества приходит к нам с опытом. Если вы никогда не слышали, как звучит ножовка при распиливании сухого дерева или сырого, сосны или дуба, с усилием или без, то вы и не сможете ничего этого различить. Да, можно сказать, что мы воспринимаем эти свойства звучащих тел, но ведь это уже другая модальность, другой уровень восприятия: уровень восприятия значения! Действительно: что значит повышение тона звучания воды, которую мы наливаем в сосуд? Оно значит, что сосуд наполняется. Хорошенько натренировавшись в восприятии этого значения, мы можем наливать жидкость в банку или в бутылку с закрытыми глазами, зная, что, ориентируясь только по звуку, сумеем вовремя остановиться и не прольём ни капли, как уже было замечено выше.

Те же закономерности действуют в сфере визуального: мы видим, что кусок металла горяч или холоден, видим, что лёд подтаивает (или далёк от того, чтобы таять), видим, что яблоко созрело или ещё совсем неспелое, видим, что растение нужно полить – или что оно прекрасно себя чувствует, и так далее, и так далее. Мы видим глазами или слышим ушами проявление состояния видимого объекта. И воспринимаем значение этого проявления. То же самое относится к осязанию.

Перейдём теперь к работе коммуникативных чувств в сфере общения между людьми. Мы не просто видим выражение лица, жесты и движения человека. Нет, мы воспринимаем их значения. Иначе восприятие, например, мимики или эмблематичных жестов не имело бы никакого смысла. Мы видим мельчайшие оттенки эмоций и чувств, и мы воспринимаем как их проявления, так и – посредством восприятия проявлений – их значения. По скупым прикосновениям мы многое узнаём о внутреннем состоянии человека – и это сфера восприятия значения.

И уж поистине бездонные глубины и головокружительные высоты открывает нам в этом смысле слух. Микроскопическая модуляция голоса – и дочка уже заглядывает мне в глаза: «Папа, всё в порядке?» Как все чувствительные люди, она воспринимает мельчайшие оттенки внутренних состояний собеседника по его внешним – в данном случае слышимым – проявлениям. Но и «нечувствительные люди» весьма к ним чувствительны. Может быть, просто, их слух на уровне восприятия эмоций не столь утончён.

Стоп! Настал момент отделить друг от друга два уровня восприятия: восприятие эмоций и восприятие собственно значения.

Проведём такой опыт: сможете ли вы произнести фразу «У меня сегодня прекрасное настроение» так, чтобы она означала ровно противоположное?

Попробуйте.

Не правда ли, это легко? А раз это легко, то напрашивается вывод: мы способны воспринимать эмоции и лексико-грамматические значения по отдельности. И равным образом мы способны сделать так, чтобы содержание высказывания не имело ничего общего с лексическим значением слов (но – обратите внимание! – мы не можем сделать так, чтобы оно не зависело от грамматического значения!). Для русскоязычных самый известный пример – это глокая куздра академика Щербы, сознательно составившего фразу, все лексические элементы которой выдуманы, а структурные, то есть синтаксические – живые, настоящие, такие, как и в любой обычной русской фразе: «Глокая куздра штеко будланула бокра и будрячит бокрёнка.» Всё понятно, не правда ли? Это косвенное свидетельство в пользу гипотезы о восприятии значений: оно показывает, что мы способны воспринимать грамматические значения как таковые, отдельно от лексических. Всякий, кто занимался латынью, подтвердит: если эта способность – к восприятию значения – хорошо натренирована, то любая фраза, даже состоящая из лексически незнакомых слов, поддаётся пониманию, а если нет, то перевод превращается в пытку.

Вернёмся к нашей – несомненно, удачной – попытке произнести фразу «я сегодня в прекрасном настроении» так, чтобы она выражала противоположный смысл: настроение у меня хуже некуда. Благодаря чему она удалась? Благодаря тому, что мы, сохранив в неприкосновенности лексический и грамматический смысл фразы (область собственно значений), придали ей совершенно иную эмоциональную окраску (область эмоций). Мы сделали это при помощи интонаций и мимики. Так как же можно – как это делают структуралисты – называть интонации и мимику неязыковыми явлениями, если они способны кардинально менять содержание высказывания? Не-грамматическими – да, но не-языковыми?

Другой пример в пользу гипотезы о значениях и эмоциях как двух различных сферах восприятия – это их нарушения. Тональная афазия блокирует восприятие эмоций, оставляя в неприкосновенности восприятие значений (лёгкая степень – неспособность понимать оттенки эмоций, нечувствительность), семантическая – наоборот (лёгкая степень – неспособность понимать шутки, основанные на игре слов, которая есть, по сути, игра понятий).

Однако откуда у нас способность к восприятию эмоций и значений по их звуковому, визуальному или тактильному выражению? Конечно, она приходит с опытом. (Как и способность к любому восприятию вообще: оно не даётся нам само собой, мы учимся ему!) И чем богаче и разностороннее этот опыт, особенно в детстве, тем сложнее и дифференцированнее не только нейронные сети в соответствующих участках коры головного мозга, но и связи между корой и нижними отделами мозга: а именно сложность, комплексность и интенсивность этих связей играют важнейшую роль в любом обучении.

Таким образом, перед нами уже три уровня восприятия: физический, уровень восприятия эмоций и уровень восприятия значений.

Однако и это не всё. Вам случалось узнавать по звуку шагов, кто идёт по лестнице? Не просто в каком настроении, а именно – кто? Способны ли вы – или знаете ли вы людей, которые способны, впервые услышав произведение, сказать, кто его написал – Гайдн, к примеру, или Боккерини? А многие могут по маааленькому фрагменту картины отличить Репина от Коровина, и уж тем более Мане от Моне. Или не говоря уж: по целой – хотя бы и не виданной прежде – картине. Имея опыт в чтении, вы без труда отличите, какое из двух совершенно новых для вас стихотворений принадлежит Слуцкому, а какое – Бродскому. Какое – Йейтсу, а какое – Одену. Графологи, видя только почерк, рассказывают удивительно точные подробности о – внимание! – особенностях личности писавшего. А кто из вас не подходил тихонько сзади к знакомому – а лучше к любимому! – и не предлагал угадать, чьи ладони легли ему на глаза? О более интимных прикосновениях я уж и не говорю – кто, когда и кого может спутать с другим и с другой? Всё это демонстрирует нашу способность воспринимать личность человека по её проявлениям. Мы видим, слышим, осязаем нечто — и тут же воспринимаем того, чьи это проявления.

Одна из главных задач книги Оливера Сакса «Человек, который принял свою жену за шляпу» – доказать, что в данном случае имеет место именно восприятие. У одного из персонажей книги (описывается реальный случай из практики автора) было весьма своеобразное нарушение зрительного восприятия: он «видел деревья, но не видел леса»; отдельные проявления личности человека – голос, внешний вид, характерные прикосновения – которые он прекрасно воспринимал, не складывались у него в картину целого. Он не воспринимал личности собеседников или знакомых. Свободные от такого нарушения, мы принимаем способность воспринимать при помощи коммуникативных чувств личность другого человека как что-то само собой разумеющееся, но забываем, что эта способность развита у нас гораздо хуже, чем могла бы и чем хотелось бы. Мы невнимательны друг к другу. Ладно уж, не можем отличить Боккерини от Россини или здание, построенное Шехтелем от построенного Щусевым. Но есть ведь и другая сторона: способность к тонкому и глубокому восприятию личности дарит нам возможность помогать друг другу, понимать друг друга, уступать – или ни в коем случае не уступать, способность не сдаться тоже важна! – друг другу. Вершина пирамиды восприятия – способность к восприятию личности – является, в свою очередь, фундаментом человеческого общества.