Оттепель во второй редакции

«Разрядка» для Горбачева подразумевалась чуть ли не сверхзадачей. Еще с 1983 г. по поручению Андропова под руководством первого заместителя начальника Генштаба Сергея Ахромеева разрабатывались предложения по полному ядерному разоружению. При Горбачеве эта работа продолжилась, проект был доложен Михаилу Сергеевичу 6 января 1986 г. Согласно данному плану предусматривалось уничтожение ядерных арсеналов СССР, США и других государств в три этапа до 2000 г. [178] Но страны НАТО по-прежнему «не замечали» миролюбивых устремлений. Горбачев еще в августе 1985 г. объявил мораторий на ядерные испытания. А они вместо взаимности за полтора года произвели аж 25 ядерных взрывов! Приходилось как-то реагировать, иначе как Горбачев выглядел бы перед собственными соратниками в Политбюро, перед военным командованием? СССР предупредил: если так, то и мы свой мораторий соблюдать не будем. В феврале 1987 г. взорвал на Новой Земле свою бомбу.

И тогда же Михаил Сергеевич вдруг озаботился системой ПВО страны. Вызвал к себе министра обороны Соколова, тот привез две карты, где была показана противовоздушная оборона на западном направлении. После доклада Горбачев приказал оставить карты ему для работы. Но такие документы особой важности хранились в Генштабе на специальном учете, их наличие проверялось ежедневно. Генерал-полковник Ивашов вспоминал, что возникло неприятное положение. Ему выпало звонить помощнику Горбачева, узнавать, когда карты вернут. Тот ответил, что в сейфах, от которых у него имеются ключи, карт нет, а Михаил Сергеевич передает, что они еще нужны ему. В результате в Министерстве обороны пришлось создавать специальную комиссию, которая официальным актом подтвердила передачу сверхсекретных документов Генеральному секретарю [194].

А в марте в Москву прикатила Маргарет Тэтчер. Видимо, проверить, как настроен ее протеже, дать ему какие-то дальнейшие советы. В частности, она намекала на желательное расчленение Югославии. Что касается Германии, то ей приходилось даже сдерживать Горбачева, настроенного на объединение ГДР и ФРГ. Тэтчер же опасалась, что единая Германия станет конкурентом Англии, что она будет тяготеть не к НАТО, а к СССР [37]. Судя по всему, британский премьер осталась удовлетворена переговорами. Причем у самого Горбачева с иностранными языками было туго, ему приходилось общаться через переводчиков. А его супруга свободно владела английским. Она ездила на прогулки с Тэтчер, принимала дома, имея возможность беседовать без «лишних ушей». И отметим совпадение. Ведь как раз Маргарет Тэтчер уже показывал некую сверхсекретную карту (или копию). А накануне ее визита опять казус с картами…

Миновало полтора месяца, и из-под Гамбурга поднялся спортивный самолет Матиаса Руста. Он якобы по собственной инициативе решил совершить «миротворческий» перелет в СССР, самолет «Сессна» арендовал в аэроклубе. Но выяснилось, что машину серьезно доработали, вместо задних сидений установили дополнительные топливные баки. Первую остановку Руст совершил в Великобритании, на Шетландских островах. Потом перелетел в Исландию, оттуда в Норвегию и в Финляндию. 28 мая (в советский День Пограничника) он взлетел в Хельсинки. Вышел на оживленную воздушную трассу и на очень малой высоте пересек советскую границу.

ПВО обнаружила его сразу же. Три дивизиона ракет были приведены в боевую готовность, наблюдали цель. Были подняты истребители, видели самолет. Но команды на уничтожение не получали, после случая с южнокорейским «Боингом» начальство не брало на себя ответственность, слало запросы, а ответы получало невнятные. Потом под Псковом произошла загадочная путаница якобы по неопытности дежурного офицера. При смене кодового номера «свой – чужой» Русту присвоили код «своего», наблюдение стало передавать его от рубежа к рубежу как советский самолет, сбившийся с курса. Так и долетел до Москвы, совершил посадку на мосту, доехав до собора Василия Блаженного.

С «миротворческой миссией» Руста дело было явно нечисто. Генерал армии Петр Дейнекин, полковник КГБ Игорь Морозов, командующий зенитно-ракетными войсками генерал-полковник Расим Акчурин и другие компетентные специалисты однозначно квалифицировали ее как блестящую операцию западных спецслужб. И не только западных! Карты ПВО зачем-то держал у себя Горбачев. А генерал Сергей Мельников, дежуривший 28 мая на центральном пункте управления ПВО, рассказывал: в разговоре с ним первый зам председателя КГБ Крючков признавался, что именно он курировал перелет по личному указанию Михаила Сергеевича [194].

Руста судили, дали 4 года за «хулиганство» и незаконное пересечение границы, но меньше чем через год освободили по амнистии и отпустили в Германию. А вот для советских военных его перелет обернулся настоящим бедствием. Вся партийная пропаганда представила его как вопиющее доказательство беспомощности нашей системы ПВО, беспечности и разгильдяйства Вооруженных сил. Были сняты со своих постов министр обороны Соколов, командующий ПВО Колдунов, привлечено к ответственности 34 генерала и офицера. Но это было только начало. Министром обороны Горбачев выдвинул генерала армии Дмитрия Язова – старого служаку, но человека недалекого и не блиставшего глубоким умом, разохотившегося выслужиться. Его Генеральный секретарь накрутил требованиями подтянуть якобы разболтавшуюся армию, навести порядок.

Покатились чистки генералитета, старших офицеров. Пошло и «подтягивание», весьма своеобразное. В советской армии в летнее время офицерам разрешалось ходить в рубашках, при жаркой погоде – с короткими рукавами. Язов счел, что это вносит расхлябанность. Впервые появившись в Министерстве обороны, объявил: на службе ходить только в тужурках. А стояла 30-градусная жара, кондиционеры в то время имелись лишь у министра и его заместителей, и «старичков» в министерстве служило много. Были случаи приступов, инфарктов, по слухам, даже летальные исходы. Но и по всей армии прошла установка: ходить только в тужурках (их тогда прозвали «язовками»). Автор сам служил тогда. Помнится, как прели в жару. Как свирепствовали комендантские патрули, получившие приказ отлавливать офицеров, если скинули пропотелый китель и идут в рубашках.

Кроме того, была создана особая комиссия по наведению уставного порядка под руководством генерала Горелова. С кадровыми полномочиями, то есть с правом отстранения от должностей вплоть до командиров полков и заместителей командиров дивизий. Набирали в нее, похоже, самых тупых (или самых желающих выслужиться). Язов направлял ее по частям и соединениям, которые числил «разболтавшимися», и ее визиты были сопоставимы с натуральными погромами. Взять хотя бы требование единообразия мебели (а она приобреталась в разное время, в разных местах). Но для единообразия определялось, что «дерево должно быть деревянным». Шкафы и столы, покрытые светлой полировкой, разрешалось оставить, а темную полировку или масляную краску предписывалось соскоблить до «деревянного» цвета. В общем, Гашек отдыхал. Но кампания «гореловщины» напрочь парализовала настоящую службу, обрывала научные работы, испытания военной техники… Так начался развал в Советской армии.

А между тем западные партнеры Горбачева открыто подсказали ему рубежи, на которых готовы договариваться. Президент США Рейган посетил Берлин и разразился речью около Берлинской стены: «Генеральный секретарь Горбачев, если вы ищете мира, если вы добиваетесь процветания для Советского Союза и для Восточной Европы, если стремитесь к либерализации, приходите сюда, к этим воротам. Господин Горбачев, откройте эти ворота! Господин Горбачев, снесите эту стену!» Прозрачный намек был услышан. Советские дипломаты в ФРГ и ГДР получили указания готовить почву для объединения Германии.

А вот с «процветанием Советского Союза» дело не ладилось. В июне состоялся пленум ЦК КПСС с центральным вопросом: «О задачах партии по коренной перестройке управления экономикой». С докладом выступил Рыжков, звучали бодрые слова, ставились задачи. Но фактически делалось завуалированное признание: изначальный курс на «ускорение» полностью рухнул. И характерно, что этот же пленум ввел в Политбюро Яковлева, главного идеолога и главного «сподвижника» Горбачева. «Перестройка» от «ускорения» поворачивала теперь на единственные рельсы «гласности».

Эта «гласность» уже внедрялась полным ходом. Журналистам центральных газет (подконтрольных Яковлеву) был дан «зеленый свет» на темы, которые прежде считались запретными. Появлялись новые «смелые» телепередачи, их смотрели во все глаза. Лигачев, еще горевший либеральными замыслами, провел на пост главного редактора журнала «Огонек» украинского деятеля Виталия Коротича. В 1969 г. его уже снимали с должности секретаря Союза писателей Украины за покровительство националистам и диссидентам. «Огонек» под его руководством стал «знаменем перестройки», публиковал самые «острые» материалы, критикующие жизнь в СССР, а западный мир оказывался примером для подражания. Столь же «смелыми» стали «Московский комсомолец», «Московская правда», «Литературная газета».

Нарастал поток «негатива». Выплеснулись публикации об «узбекском деле», о коррупции. Но раздувание этих скандалов (особенно для советского человека, совершенно непривычного к таким откровениям, не имеющего ни малейшего иммунитета к информационным манипуляциям) создавало атмосферу пессимизма и общего критиканства. На экраны вышел сенсационный для СССР документальный фильм Юриса Подниекса и Абрама Клецкина «Легко ли быть молодым» – о проблемах молодежи. Патриотические и коммунистические настроения выставлялись в карикатурном виде. Зато авторы очень сочувственно показали бездуховных циников, пошляков, панков, кришнаитов, наркоманов, самоубийц. Фильм удостоился Государственной премии СССР, самых престижных призов в Каннах, в США, премии «Ника».

Массовое сознание стало мутиться. Прежние ориентиры зашатались или уже признавались ложными. Вместо них пропагандировались какие-то новые ценности, которые прежде осуждались. В этом тумане стали рождаться общественные организации. Причем первыми заявили о себе патриоты. Их было больше. Историко-культурное объединение «Память» так и продолжало существовать с празднования 600-летия Куликовской битвы. А теперь оно быстро стало обрастать единомышленниками, превращаясь в русское национальное движение. Но… патриоты были ослеплены и обмануты. Процессы разрушения Советского Союза они восприняли в позитивном ключе – как открывающийся путь к возрождению исторической России.

6 мая общество «Память» впервые провело в Москве несанкционированную демонстрацию на Манежной площади. Но выступило в поддержку перестройки! Против ее «саботажников»! И эту демонстрацию никто не разгонял! Активисты «Памяти» добились, что их принял первый секретарь Московского горкома КПСС Ельцин, внимательно выслушал, пообещал учесть их пожелания! Они окрылились – и при этом Ельцин приобрел репутацию настоящего «патриота». Впрочем, и «демократа» тоже, в путаницах 1987 г. эти понятия еще не противопоставлялись. 11 августа Моссовет по инициативе Ельцина принял «Временные правила» организации и проведения митингов и демонстраций в столице. То, что до сих пор было категорически нельзя, стало вдруг можно – подавай заявку, регистрируйся, и пожалуйста!

Но в действительности до патриотов никому дела не было. Никто в руководстве на них не обращал внимания. «Гласность» направлялась совсем в другое русло, отнюдь не патриотическое. 20 августа в Москве собрались представители 47 «инициативных общественно-политических групп». То есть диссидентских тусовочек. Провозгласили, что создается «движение неформалов». И вот эти-то жиденькие кружки, представлявшие неведомо кого (в отличие от многочисленной «Памяти»), были восприняты в качестве «общественности» и за границей, и в партийных кругах. А «первая ласточка» «неформалов» вспорхнула уже 23 августа. По городам Прибалтики прошли митинги протеста против… пакта Молотова – Риббентропа. Почему? Да потому что именно этот договор признал Прибалтику советской сферой влияния. Если объявить его «преступным», то и выводы следуют соответствующие.

Но и эти митинги никто не разгонял, не сажал их организаторов. Потому что они действовали в одной струе с идеологами ЦК КПСС, с командой Яковлева. Главной мишенью «гласности», как и при Хрущеве, был выбран Сталин. С самого начала «перестройки» пошли вбросы, что он исказил принципы «ленинской демократии», «ленинский» план построения социализма. А сейчас из него лепили козла отпущений во всех бедах Советского Союза. Вышел роман Анатолия Рыбакова «Дети Арбата».

Описывал он совсем не простую советскую молодежь, а детей большевистской элиты, связанной с Бухариным, Каменевым, Зиновьевым. То, что знал сам. Разумеется, вовсю поливал «сталинизм». Но идеологический отдел ЦК раскрутил роману беспрецедентную рекламу. Даже в армейские парторганизации шли указания изучать его, проводить обсуждения! Кстати, Иосиф Бродский, которого трудно заподозрить в симпатиях к сталинизму, в интервью радио «Свобода» на вопрос о нашумевшем романе назвал его «макулатурой» – и не более того. Но Рейган оценил иначе, он заявил: «Мы рукоплещем Горбачеву за то, что он вернул Сахарова из ссылки, за то, что опубликовал романы Пастернака “Доктор Живаго” и Рыбакова “Дети Арбата”». Многозначительно, от кого исходит похвала!

А за Рыбаковым потянулись и другие. Шатров (Маршак) выдал пьесу «Дальше, дальше, дальше!» Он всегда раньше писал ультрареволюционные произведения для театра, считался одним из главных авторов «ленинианы». Сейчас снова родил пьесу революционную, но откровенно троцкистскую. Повторил те же самые обвинения в адрес Сталина, которыми когда-то оперировал Лев Давидович. Пьеса, в общем-то, предназначена не для чтения, а для постановки. Но опус Шатрова-Маршака вовсю тиражировали как раз для чтения, ему тоже делали бешеную рекламу, навязывали, обсуждали.

Настоящая бомба взорвалась и на киноэкранах – фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние». Вроде бы философская притча, но с открытым портретным указанием на Берию, на «сталинские репрессии». И с выводом: потомки должны каяться в этом. Вся страна должна каяться. Ясное дело, этот фильм тоже удостоился самых престижных отличий за рубежом, вплоть до Гран-при в Каннах. За ним на экраны вышло «Холодное лето пятьдесят третьего» Прошкина и Дубовского. И опять Сталин, опять Берия, опять невинно репрессированные. И опять Государственная премия, опять «Ника»!

Началось и «покаяние», реабилитации «жертв репрессий». 27 сентября 1987 г. Политбюро создало специальную Комиссию «по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30–40-х и начала 50-х годов». Возглавить ее поручили глубокому старику Соломенцеву. Ну а реально в комиссии по реабилитациям стал заправлять его заместитель. Яковлев. Но удар по Сталину нацеливался не на прошлое, а на настоящее. Не на историю государства, а на само государство, его фундамент, устои, традиции. Если они были «сталинские», то, получалось, «плохие». В массовом сознании утверждалась чисто западная схема, противопоставление «тоталитаризма» и «демократии». «Тоталитаризм», разумеется, предстает абсолютным «злом», а «демократия» получается всеобщим «благом».

К историческим изысканиям добавились социологические. Был создан Всесоюзный центр изучения общественного мнения. Учреждался он вроде бы от Центрального совета профсоюзов и Государственного комитета труда. Но возглавили его давние выдвиженцы Яковлева – Заславская, губившая своими программами русскую деревню, Грушин, Левада и др. Центр занялся программами исследований наподобие «Человек Советский», взялся изучать «общественное мнение». А точнее, определять его. Кто же, если не сам центр, оценивал, какое мнение «общественное», а какое нет?

А между тем даже внутри КПСС «демократия» очень быстро стала выходить из-под контроля правящей верхушки. Ельцин создал себе репутацию главного «правдолюбца», борца за «простых людей» (а еще и «патриота», самого радикального «демократа»!) Эта репутация вскружила голову ему самому. Второе место в партийной иерархии занимал Лигачев, прежний покровитель Ельцина. Но и пост главы парторганизации Москвы всегда неофициально считался вторым по рангу. Борис Николаевич занесся, возомнил себя самостоятельной фигурой. На совещаниях позволял себе спорить с Горбачевым. А с Лигачевым развязал борьбу, выставлял его консерватором, противником реформ. Поддержку он получил со стороны Яковлева, который и сам копал под Лигачева. Партийные, яковлевские, и столичные, ельцинские, средства массовой информации сформировали «картинку», исподволь внушаемую людям: Борис Николаевич – «прогрессивный», а Лигачев – ретроград, защитник «партократии». Ельцин воодушевился этой поддержкой, и его понесло.

21 октября на пленуме ЦК он выступил с резкой критикой Лигачева и некоторых других членов Политбюро. Говорил, что перестройка тормозится поборниками старины. Заявил даже об «опасности», что зарождается «культ личности» Горбачева. Но уж такая «смелость» в 1987 г. оказалась совершенно преждевременной. Дисциплина в партии еще поддерживалась, власть Генерального секретаря оставалась незыблемой. Михаил Сергеевич рассчитывал и дальше удерживать процессы в стране под собственным руководством и допускать подобные вольности не намеревался. На Ельцина обрушились другие делегаты, в том числе и Яковлев, на которого он понадеялся. Разделали в пух и прах, он поджал хвост, тут же дал обратный ход. Признал, что был неправ, просил прощения: «Я подвел Центральный комитет и Московскую городскую организацию». Но ему пришлось расплачиваться. Пленум принял резолюцию – считать его выступление «политически ошибочным», предложить Московскому горкому переизбрать первого секретаря.

Борис Николаевич завертелся так и эдак. Отправил Горбачеву личное письмо со слезными покаяниями, умолял не снимать его [175], а 9 ноября попал в больницу. По официальной версии, с сердечным приступом. Но Горбачев, Рыжков и Воротников впоследствии писали, будто он симулировал попытку самоубийства [27]. Но если это был приступ, то легкий, если инсценировка суицида, то несерьезная. Через два дня Ельцин предстал перед пленумом Московского горкома, опять посыпал голову пеплом, признавал ошибки и обещал, что «больше не будет». Не помогло. С должности первого секретаря его сняли. Лишили и ранга кандидата в члены Политбюро. Были мнения отправить его послом куда-нибудь в Африку. Но… нашлись и заступники (и опять Яковлев). Подсказали, что он все же «реформатор», ценный специалист. Поэтому его оставили членом ЦК, назначили заместителем председателя Государственного комитета по строительству. Все равно, по советским понятиям, политическая карьера считалась однозначно конченой. Будет доживать до пенсии на второстепенной должности…

Но уже наступали новые времена. Выступление Ельцина на пленуме не публиковалось в печати, не транслировалось по радио и телевидению. Однако о нем поползли слухи. А по рукам, в перепечатках стали распространяться несколько фальшивых текстов якобы его выступления. Они были куда более решительными и острыми, чем подлинный текст. Позже выяснилось, что самую известную из фальшивок написал главный редактор «Московской правды» Михаил Полторанин. Он вспоминал, что его «выступление Ельцина» вообще не имело ничего общего с настоящим. Просто он изложил то, что ожидали бы услышать в выступлении простые люди [132]. В результате рождалась «неофициальная» слава Ельцина. Дескать, заступился «за народ» и пострадал. А на Руси всегда сочувствовали пострадавшим.

Что же касается Горбачева, то его курс на сближение с США становился уже открытым. Проводились «дружественные» акции. В июне – советско-американский «Марш мира» от Ленинграда до Москвы. В августе американская пловчиха Линн Кокс впервые совершила заплыв из США в СССР, 4 км в Беринговом проливе, между американским и советским островами. А в сентябре в Вашингтон полетел Шеварднадзе готовить договор об ограничении ракет средней и малой дальности. Переговоры по нему тянулись с перерывами уже 7 лет, с 1980 г. Но Америка старалась надуть русских, навязать неравные условия, и найти компромисс не получалось. Теперь же Шеварднадзе по всем пунктам пошел на уступки, договор наконец-то был согласован.

Для его подписания в США отправился сам Горбачев. 8 декабря он и Рейган скрепили документ своими автографами. Согласно договору, СССР и США в течение трех лет должны были уничтожить все свои комплексы баллистических и крылатых ракет наземного базирования с радиусом действия от 500 до 5000 км. А также не производить и не испытывать такие ракеты в будущем. Их ликвидацию должны были проверять инспекторы противоположной стороны. Все мировые и советские средства массовой информации взорвались славословиями. Впервые в истории уничтожался целый класс мощного вооружения! Делался первый шаг к безъядерному Земному шару!..

На самом деле это было ложью. Договор стал грандиозной победой США в холодной войне. Потому что условия оказывались совершенно неравноправными. Обратите внимание: ликвидировались только комплексы наземного базирования. В них СССР достиг огромного преимущества. Но США имели значительное превосходство на море. Они размещали свои ракеты на подводных лодках, ракетоносных крейсерах и эсминцах. Договор их не касался. Он не касался и Англии, Франции, их ракеты средней и малой дальности сохранились.

В Советской армии был принят на вооружение уникальный ракетный комплекс «Ока». Пусковые установки были самоходными, на колесных шасси. Могли плавать по воде. Их можно было быстро перебросить в любую точку по воздуху, на кораблях. Расчет составлял всего 3 человека. Ракета, в том числе и с ядерной боеголовкой, готовилась к пуску менее 5 минут. Она была гиперзвуковой, летела вчетверо быстрее скорости звука. Попробуй перехвати. А по своим характеристикам «Ока» не попадала под договор, дальность поражения составляла 400 км. Но Шеварднадзе с Горбачевым и ее тоже включили на ликвидацию.

В итоге США уничтожили 846 своих комплексов, а СССР – 1846! На тысячу больше! Да и затраты американцам понадобились гораздо меньше, перевози те же ракеты на морские склады, и все! Они даже в 2018 г. забрасывали Сирию этими старыми «томагавками». Но готовность Михаила Сергеевича и его министра иностранных дел к капитулянтским условиям была оценена должным образом. С этого момента и в политике НАТО обозначился поворот к «дружбе».

Перемены в СССР пошли волной разброда и по всему социалистическому лагерю. Президент Чехословакии Гусак поделился властью, уступил пост генерального секретаря компартии Милошу Янкешу – стороннику советской перестройки. Начались политические и экономические реформы. В Польше «независимый профсоюз» «Солидарность» никуда не делся. В подполье восстановил свои структуры, получил значительную подпитку из-за рубежа, и возобновились выступления, демонстрации. Но теперь они не носили характер «атаки на власть», как в 1981 г. Лидеры «Солидарности» уже представляли: надо только выждать, и власть сама упадет в их руки. А США вдруг отменили санкции, введенные против Польши. Восстановили с ней торговые и культурные связи. К полякам потекли западные эмиссары – и деньги.