XXXIV

«Некогда свирель, называемая Сирингой, была не свирелью, а молодою девушкой с благозвучным голосом. Она пасла коз, играла с Нимфами, пела так же сладко, как теперь. И между тем, как она пасла коз, играла и пела, Пан подошел и хотел овладеть ею, обещая, что все козы понесут двойни. Она же посмеялась над его любовью и ответила, что не хочет любви ни козлиной, ни человеческой. Пан устремился к ней, чтобы овладеть ею насильно. Она убегает от его насильственных объятий. Запыхавшись от бега, прячется в тростник. Пан, в ярости, срезает стебли тростника, но, не найдя в них девушки, догадывается о том, что случилось, выдумывает флейту и соединяет воском тростники неравные, образ неравной любви. И вот как прекрасная девушка превратилась в благозвучную Сирингу».

XXXV

Ламон окончил рассказ, и Филетас похвалил его, уверяя, что басня эта лучше всякой песни, – когда Титир вернулся с отцовской флейтой. Она была велика, составлена из толстых тростников, с работою желтой меди, украшавшею воск. Казалось, что это та самая первая флейта, которую придумал и сделал Пан. Филетас поднялся, сел на лиственное ложе, сначала испробовал поочередно каждый из девяти стволов, чтобы знать, верен ли звук; потом, убедившись, что дыхание проходит беспрепятственно, начал дуть с юношескою силою и увлечением. Чудилось созвучие нескольких соединенных свирелей – столь разнообразные звуки извлекал он из отверстий флейты. Затем, мало-помалу понижая строй и переходя к напевам более тихим и сладостным, обнаружил перед ними все тонкости глубокого искусства. Сыграл песни для стада быков, другие – для коз, третьи – любезные овцам; нежные – для овец, гордые и сильные – для быков, острые и ясные – для коз; словом, все флейты соединились в одной.

XXXVI

Между тем как слушатели лежали, не двигаясь, очарованные музыкой, Дриас встал, попросил волопаса сыграть вакхическую песнь и начал плясать пляску виноградарей. Можно было видеть, как он поочередно то срывает виноград с лозы, то несет его в корзине, то выдавливает гроздья, то наполняет бочки и пьет сладкое вино, – столь совершенным было искусство, и так естественно изображала пляска лозы, точило, бочки и пьющего Дриаса.

XXXVII

Третий старик, исполнив пляску, ко всеобщему удовольствию, обнял Хлою и Дафниса. Тотчас оба встали и начали изображать басню Ламона. Дафнис был Паном, Хлоя Сирингою. Он молил ее страстно, она отвергала любовь его с улыбкою; он преследовал и бегал за нею на кончиках ног, подражая козлоногому Пану, она убегала. Наконец спряталась в лес, заменивший болото. Дафнис взял большую флейту волопаса, извлек из нее жалобные звуки, подобные вздохам влюбленного, потом страстную песнь, как будто для того, чтобы тронуть сердце гордой, наконец, призывный крик, как будто он искал ее. Восхищенный Филетас встал, обнял его и, поцеловав, подарил ему флейту, прося богов, чтобы Дафнис передал ее такому же достойному наследнику, как он. Дафнис посвятил богу Пану свою прежнюю маленькую флейту, заключил в объятия Хлою, как будто она в самом деле возвратилась после бегства, и отвел стадо в овчарню, играя на свирели.

XXXVIII

Так как наступала ночь, то Хлоя вернулась домой с овцами, под звуки той же свирели. Овцы шли рядом с козами, Хлоя – рядом с Дафнисом, и он мог целовать ее на свободе. Они обещали друг другу утром вывести стада на пастбище ранее обыкновенного часа, что не преминули исполнить. Едва забрезжил день, как они уже были в поле. Приветствовали сначала Нимф, потом Пана, сели под дубом и начали играть на флейте. Затем стали целовать друг друга, обниматься, легли на землю, но больше ничего не сделали. Когда встали, то решили поесть и выпить из общего кубка – вина, смешанного с молоком.

XXXIX

Разгорячившись от вина и сделавшись смелее, начали они спорить, кто сильнее любит, и захотелось им поклясться во взаимной верности. Дафнис подошел к сосне, призвал Пана в свидетели, что он не может прожить без Хлои ни единого дня. Хлоя, в пещере Нимф, поклялась богиням жить и умереть с Дафнисом. Такова была невинность Хлои, такова простота ее сердца, что, выйдя из пещеры, она пожелала, чтобы Дафнис еще раз поклялся.

– Дафнис, – молвила Хлоя, – Пан – бог изменчивый, непостоянный; он любил Питие, любил Сирингу, то и дело гоняется за Нимфами лесными, не дает покоя и Нимфам полей, покровительницам стад. Я боюсь, что, если ты забудешь клятву, он и не подумает наказать тебя, хотя бы даже у тебя было не меньше любовниц, чем стволов у свирели. Дай мне настоящую клятву пастуха, – поклянись козою, вскормившею тебя, что ты не покинешь Хлои, пока она будет верной, – если же нарушит клятву, данную тебе и Нимфам, беги от нее, возненавидь ее, убей, как волка!

Дафнису понравилось это сомнение: стоя среди стада, одну руку он положил на козла, другую на козу и поклялся любить Хлою, пока будет ею любим; если же когда-нибудь она изменит, – убить себя, а не ее. И Хлоя, радостная, более не сомневалась – как простодушное дитя, как пастушка, считающая овец и коз богами пастухов.

Книга третья

I

Когда митиленийцы узнали о нападении врагов, когда из сел дошли к ним вести об опустошениях, то они порешили не оставлять безнаказанной дерзость метимнийцев и вооружиться немедленно. Набрали три тысячи гоплитов, пятьсот всадников и послали их сушею, под предводительством Гиппаса, так как море казалось небезопасным ввиду наступавшей зимы.