Мы с Джеммой стоим в прихожей. Я стараюсь выглядеть беспечно, но она слишком давно знает меня. Я не хочу, чтобы Руби увидела ее, если вернется домой, поэтому предлагаю подняться наверх.

Джемма следует за мной, тяжело волоча ноги, словно они набиты песком. Она громко плачет, громче, чем мне казалось возможным. Я жалею, что у нее нет кнопки «без звука», и сопротивляюсь желанию сказать ей, чтобы она прекратила. Что могло ее так расстроить? Она ведь получила то, что хотела, верно? Мне казалось, это именно то, чего она хотела.

Когда Джемма падает на свою кровать, я закрываю дверь и присаживаюсь на край ее стола. Стены в комнате завешены старыми афишами театральных представлений, под рукой у меня фотография ее семьи: родители Джеммы обнимают ее на фоне чего-то напоминающего лондонский театр «Глобус». Поставив ноги на пуфик, я подаюсь вперед, опершись подбородком о ладони. И вдруг понимаю, как сильно устала – устала от всего этого.

Джемма начинает говорить еще до того, как я успеваю что-нибудь произнести.

– Я знаю, что ты знаешь. Откуда-то. Я не знаю, откуда ты узнала, но я знаю, что ты знаешь. Мне жаль. Ладно. Мне чертовски жаль. Я слабая, жалкая, тупая. Я знаю, знаю, знаю. – В голосе Джеммы неуверенность смешивается с напористостью. Странное сочетание.

Я многому научилась у психотерапевта моей матери в Техасе, когда родители заставляли меня ходить на семейные сеансы. Я знаю, как вести диалог, никогда не давать прямых советов, подводить пациента к ответу, который он считает приемлемым. Как придать голосу добрые, заботливые интонации. И ни в коем случае не проявлять слабость.

– Расскажи мне всё, – говорю я.

Джемма наклоняется и прячет лицо в ладонях. Она действительно выжала из курса драматического искусства все, что могла.

Потом поднимает взгляд на меня.

– Я и Джон, ну, то есть мы… я чувствую себя ужасно грязной, но он воспользовался мной. Мне кажется, что я в основном зла, – говорит она, кусая губу. – За предательство.

Вспоминаю первый курс. Я помню то, чего не помнит Джемма. Она напилась до потери памяти и выворачивалась наизнанку в грязном сортире. Как легко мы повторяем одни и те же ошибки!

– Я всегда считала, что между нами что-то есть, – продолжает она. – Он всегда смотрел на меня по-особенному, понимаешь? Как будто я для него важна. После того как вы ушли из душа, я поняла, что нам нужно поговорить с ним. Ну, о том, что ты сказала мне у костра.

Наш разговор у костра – про Руби и Джона. О том, что Руби странно ведет себя с начала последнего курса – холодно и отстраненно. Угрюмо. О том, что Джемма предположительно должна была убедить Джона остаться с Руби – ради блага всей нашей компании.

Я киваю. Она продолжает:

– Поэтому я заговорила с ним, но он не стал слушать.

Я моргаю, скрывая скептицизм. Джемма не стала бы заговаривать об этом. Я видела своими собственными глазами, как они плескали друг в друга водой, набирая ее в ладони, как смеялись и отшатывались к стенам душевой, выложенным плиткой. Она пытается выгородить себя.

– Он сказал, что рад нашей дружбе, рад, что я настолько достойна доверия, – говорит она.

Я гадаю, не имел ли он в виду под «достойна доверия» тот, первый раз. Поскольку случившееся выпало у Джеммы из памяти, она ничего не могла сказать Руби, никак не могла выдать Джона.

Джемма продолжает:

– А потом он стал целовать меня. Знаю, это звучит плохо. Но в тот момент это казалось ужасно правильным.

Я слегка вздрагиваю изнутри.

– И еще, – добавляет Джемма, – ты сама сказала, что Руби больше не любит его.

Я сказала совсем не это, но меня не удивляет, что Джемма интерпретировала это таким образом.

– В общем, он всё твердил, что хочет меня.

Я сжимаю зубы, от стыда за Джемму у меня звенит в ушах.

– А потом… ну, я никак не могла выкинуть из головы Руби. Я чувствовала себя ужасно, поэтому сказала, чтобы он перестал.

Ее глаза снова наполняются слезами. Это второй раз, когда я вижу ее плачущей. Первый раз был на первом курсе, в той стерильной больничной палате, прежде чем мы разъехались на летние каникулы. Слезы собираются в уголках глаз, блестящие и неудержимые.

– Я действительно просила его остановиться, – говорит Джемма. Я ей верю. Я тоже знаю эту его черту. – Я сказала, что хочу подождать, пока они с Руби расстанутся окончательно. Так будет правильно.

Джемма произносит это как некий непреложный факт. Она действительно верит, что Джон питает к ней какие-то чувства.

– Это делает тебе честь, – говорю я, хотя слова не идут на язык.

– Правда? – переспрашивает она, широко раскрыв глаза. – Но все равно потом он сказал, что не собирается расставаться с ней. Он сказал, что это просто игра и что со мной – это не всерьез.

Я не знаю, что еще сказать ей. Мне ее не жалко. Она приняла плохое решение – дважды. Я не знала точно, сделает ли она это, но Джемма оказалась невероятно предсказуемой. В глубине души я чувствую разочарование в ней.

Джемма снова утыкается лицом в ладони. Спина у меня ноет, поэтому я выпрямляюсь и сижу, вытягивая руки вверх и в стороны, изгибаю шею туда-сюда, пытаясь разогнать кровь.

– Я так зла, – говорит Джемма. – Поверить не могу, что он мог так поступить со мной.

«А я могу».

– Знаю, – отвечаю я.

– Я просто хочу напиться и забыть о том, что это вообще случилось, – говорит Джемма.

«Именно так ты и сделала в прошлый раз».

Она встает и проходит на другую сторону комнаты, доставая из шкафа джин в картонной коробке.

– Может быть, тебе следует подождать до бала? – предлагаю я.

– Да, может быть, – соглашается она, но все равно делает глоток.

– У меня к тебе вопрос, – говорю я.

– Да? – спрашивает Джемма, глядя на меня покрасневшими глазами.

– Руби видела вас?

– Ох… – Она делает паузу. – Боже, я надеюсь, нет. Я очень надеюсь, что не видела. Ты думаешь, она могла увидеть?

Я рада, что Джемма об этом не знает. Хотя бы с этим мне не придется разбираться.

– Нет, – отвечаю я. – Не волнуйся об этом.

В какой-то момент вид у Джеммы становится испуганный, и я неискренне улыбаюсь ей. Потом встаю и иду к двери.

– Малин, – окликает она с такой болью в голосе, что это трудно выдержать. Я знаю, что я первопричина этой боли. Но напоминаю себе, что Джемма – жертва, которую следует принести ради общего блага. Она оправится от этого удара.

– Да? – спрашиваю я, не в силах смотреть на нее.

– Почему никто и никогда меня не хочет?

Мой мозг лихорадочно работает в поисках ответа. Я знаю, что этот ответ должен быть сочувственным и ободряющим, но на сегодня я устала притворяться.

– Джемма, – говорю я, поворачиваясь к ней, чтобы убедиться, что она смотрит на меня; мой голос звучит сурово. – Тебе нужно перестать жалеть себя. Сосредоточься на себе. Полюби себя – в первую очередь. Перестань волноваться о том, что подумают другие. Перестань ныть. Иногда жизнь бывает тяжелой. Выкарабкайся из этой ямы и живи, будь собой. И перестань постоянно напиваться до чертиков, это делает тебя слабой.

Джемма широко распахивает глаза, но ничего не говорит. Если я и оскорбила ее, мне плевать.

– Мне нужно идти готовиться. С тобой всё в порядке? – спрашиваю я.

– Да, всё хорошо, – отвечает Джемма, наконец-то отводя взгляд. Теперь она смотрит в окно. – Просто немного посижу здесь и подумаю о том, как отомстить.

Джемма шутит, но в ее тоне звучит что-то незнакомое – горечь из-за предательства. Ей больно. Я знаю, что мне следовало бы посидеть с ней и успокоить ее, но не могу заставить себя сделать это. Я думаю о Руби и гадаю, где она.

Мне следовало бы остаться, но я не остаюсь. Я предаю Джемму в этот момент, когда оставляю ее одну.

Но у меня есть другие дела, и мне нужно подготовиться к возвращению Руби. К неизбежному разрыву, который уже навис над нами. В коридоре я достаю из кармана телефон и «гуглю» «как помочь подруге пережить расставание». Руби ни за что не останется с Джоном после такого. Это непростительно. В моем представлении все это делится только на черное и белое, и альтернатив я не понимаю. Я даже не расцениваю возможность того, что Руби может сделать другой выбор.