Глава 48

Сидя напротив Джеральдин в палате интенсивной терапии в Бате, Эрик выглядел удивительно бодрым, учитывая, что на часах было почти три часа утра. Джеральдин эсэмэской сообщила ему, что Эмили нашлась, и удивилась, увидев его здесь. Он был отзывчивым человеком, но подобный уровень отзывчивости выходил за рамки служебного долга. Скорее всего, подумала инспектор, он чувствовал свою вину за то, что случилось с Эмили.

Эмили спала глубоким сном. Джеральдин смотрела ей в лицо, ненавидя себя за то, что она все еще считается подозреваемой в смерти Нины Бэрроуз, отчего они были вынуждены поставить за дверями палаты полицейского. До тех пор, пока не будут допрошены все четверо, участвовавшие в незаконной операции, ее все равно нужно будет охранять. Оставалось лишь надеяться на то, что Эмили невиновна и что это гнусное преступление на совести кого-то из этой четверки.

Эмили уже осмотрел хирург, и хотя ее покрытое синяками тело вызвало некоторую тревогу, для выздоровления ей не требовалось ничего особенного, кроме восполнения жидкости, введения обезболивающих и врачебного наблюдения. Хирург сказал, что, к счастью, вся операция свелась к разрезу и зашиванию и была прервана до того, как органу был нанесен серьезный ущерб. Небольшой надрез на печени осмотрели на рентгене и сказали, что он не опасен. Дэллоуэй отлично зашил ее, и Эмили полностью выздоровеет, хотя на память о пережитых ужасах над печенью у нее останется кривой шрам.

Джеральдин встала и поманила стоявшую возле двери Рут подойти и занять ее место. Ее присутствие требовалось в другом месте. До этого она должна сделать для Эмили еще одну вещь. Сунув руку в карман пиджака, Джеральдин вытащила цепочку и кулон, найденные в ящике в ванной комнате Дэллоуэя, и, наклонившись над кроватью, осторожно надела на шею Эмили кулон.

Двое полицейских дежурили у входа в педиатрическую палату интенсивной терапии в Бристоле. Кроули дал разрешение родителям сидеть у кровати умирающего сына. Занавески были неплотно задернуты вокруг пятилетнего мальчика, и со стороны сестринского поста, где стояла Джеральдин, было видно обоих родителей. Дэллоуэй и его жена сидели на синих пластиковых стульях почти вплотную к ребенку. Доктор гладил лоб сына, его жена держала мальчика за руку.

Шелли Дэллоуэй и доктор Мередит Моретти были лишены этой возможности. Арестованные на месте преступления, они уже были взяты под стражу и ожидали допроса. Дочь Дэллоуэя находилась на попечении социальных служб.

Джеральдин застыла в неподвижности, но ее глаза и уши схватывали всё. При виде больных детишек в отделении комок в ее горле отяжелел еще больше. Все эти плюшевые мишки и игрушки, пол в ярко-синюю и желтую клетку, яркие одеяла на кроватях не могли заслонить сложное медицинское оборудование, которое спасало их жизни. Машины то гудели, то попискивали, напоминая, что эти малыши не просто спят, но нуждаются в заботе. Джеральдин подумала, что никогда не смогла бы стать медсестрой, особенно педиатрической, и каждый день видеть больных детей. Ее сердце просто не вынесло бы этого. Она была сильной женщиной и знала это, и, может быть, не будь у нее своих детей, она смогла бы – но, глядя на крошечные фигурки в кроватях вокруг нее, могла думать лишь своих собственных двух сыновьях. Сколько отчаяния и боли выпало бы ей, случись им попасть сюда!

Внезапно по всему отделению пронесся душераздирающий вой, и две медсестры бросились к кровати Уолтера Дэллоуэя. Руперт Дэллоуэй стоял. Его жена вытянулась поперек кровати и безутешно рыдала, когда он пытался гладить ее по плечу. Шторы полностью задернули, чтобы оставить семью наедине со своим горем. Их сын умер.

Открыв глаза, Эмили увидела сидящего рядом с ее кроватью Эрика. Сложив руки на груди и склонив голову набок, он спал. Дневной свет подсказал ей, где она находится – в палате интенсивной терапии, куда еще недавно доставляла пациентов из отделения неотложной помощи.

Рядом стояла простая капельница, а сама Эмили была подсоединена проводами к кардиомонитору, но, кроме этого, похоже, ничего особенного с ней не случилось. К кровати, излучая спокойствие, подошла медсестра.

– Только не пытайтесь встать. Я должна проверить вашу повязку.

Эмили заглянула под простыню: правую сторону живота закрывала большая повязка.

– Эта женщина из полиции вышла в туалет. Будет здесь через минуту, чтобы поговорить с вами, но я хочу сказать вам заранее: не волнуйтесь, повязка покрывает только швы. У вас не было никаких других операций.

Эмили уставилась на нее.

– А как же Уолтер Дэллоуэй? – спросила она.

Медсестра печально покачала головой.

– Эта женщина из полиции сказала, что, к сожалению, он умер. Его доставили в Бристольскую детскую больницу, в палату интенсивной терапии. С ним были его родители.

Чувствуя, что вот-вот расплачется, Эмили закрыла глаза и тотчас почувствовала, как кто-то взял ее за руку.

– На его месте должна была быть я, – сказала она. – Он был слишком мал, чтобы умереть.

– И слишком болен, чтобы жить, Эмили, – услышала она голос Эрика. Открыла глаза: так вот кто, оказывается, держит ее за руку в отсутствие родственника или близкого друга…

– Это я виновата, что Зои умерла, – прошептала она ему.

Эрик сидел молча, по-доброму глядя на нее.

– Я видела ее, Эрик. Я видела, как она шла по той дороге, но вместо того, чтобы окликнуть ее и сказать: «Я здесь, давай, я отвезу тебя домой», – просто наблюдала за ней. Я позволила ей идти босиком, надеясь, что к тому времени, когда она вернется домой, ее ноги будут болеть. Я была жутко зла на нее за то, что она снова нуждалась во мне. Я вернулась в свою машину и просто сидела там, наказывая ее. Затем поехала за ней в больницу, прекрасно зная, что ее там нет, что она уже ушла; я же притворилась, что ничего не знаю. Я извинилась за ее поведение и отправилась искать ее. Я думала, что к тому времени она вернется к себе домой. И все это время Зои была одна, действительно нуждаясь в том, чтобы я остановила того, кто похитил ее, потому что, как мне кажется, ее похитили. Я позволила этому случиться, Эрик, потому что на миг забыла… – Слезы на ее глазах были бессильны скрыть застывшую в них скорбь. – Я забыла, что люблю ее, – прошептала Эмили.

Эрик дал ей выплакаться. Ей было о чем плакать, а его молчание и присутствие – все, что ей было нужно на данный момент. Позже он поможет ей исцелиться. Он начнет с самого начала, и на этот раз правильно.

Ей больше не нужно нести это бремя вины в одиночку. Эмили была его пациенткой и будет ею столько, сколько понадобится.

Руперт Дэллоуэй подписал письменные показания с подробным описанием своей причастности к смерти Софии Трендафиловой. В заявлении говорилось, что она была девятнадцатилетней девушкой из Румынии, давшей устное согласие на операцию, так как ей были обещаны деньги, однако скончалась из-за того, что Дэллоуэй произвел над ней незаконную операцию. Он также признался во второй незаконной операции, проведенной в отношении Эмили Джейкобс, хотя в заявлении указывалось, что она не была успешно завершена, поскольку была прервана прибытием полиции. Он еще не признался, каким образом избавился от тела Софии Трендафиловой, и Джеральдин надеялась, что доктор сделает это сейчас, во время второго допроса.

Кроули пока не сказал ничего, лишь назвал свое имя и звание и вообще до сих пор позволял ей брать на себя инициативу. Вообще-то старший инспектор и детектив-инспектор обычно не проводили такие допросы; для этого имелись специально подготовленные сотрудники. Джеральдин знала: для Кроули допросить подозреваемого было его последним «ура!», и, поскольку в начале своей карьеры оба были специалистами по допросам, сержант следственного изолятора не стал поднимать по этому поводу большой шум. Она выдвинула стул, чтобы сесть. Стул рядом с Дэллоуэем был пуст – хирург отказался от адвоката.

Дэллоуэй заговорил первым:

– Как Эмили?

– У нее все хорошо, мистер Дэллоуэй, – ответила Джеральдин. – Ее перевели в хирургическое отделение.

– Пожалуйста, передайте ей мои искренние пожелания скорейшего выздоровления. Мое поведение непростительно, поэтому любое извинение наверняка покажется неискренним, но я хочу, чтобы она знала: мне стыдно за то, что я с ней сделал.

– Обязательно передам. И вы докажете искренность своих слов тем, что сейчас поможете нам. Вы каким-либо образом причастны к смерти Нины Бэрроуз?

Дэллоуэй покачал головой.

– Я не был причастен к ее смерти. – Его лицо было серым и осунувшимся, а сам он выглядел глубоким стариком.

Кроули положил на стол фотографию. Это был снимок ножа, который, как утверждала Шелли, уронила Эмили. Прежде чем заговорить, детектив выждал несколько секунд:

– Мне страшно представить, через что вы прошли. Потерять сына после того, как вы, чтобы спасти ему жизнь, пошли на такие крайние меры… Это страшный удар, и я выражаю вам мои соболезнования. Эмили Джейкобс тоже пережила в этом году неизмеримые страдания, особенно если выяснится, что она невиновна в том, в чем ее подозревают. В настоящее же время ее подозревают в убийстве Нины Бэрроуз. Лично мне кажется почти неприличным допустить, чтобы несправедливость продолжалась, учитывая все, через что она уже прошла. Вы согласны?

Дэллоуэй энергично кивнул.

– Итак, хотя вы утверждаете, что не причастны к смерти Нины Бэрроуз, знаете ли вы кого-нибудь, кто мог бы иметь к ней отношение?

Доктор отвернулся.

– Вы производите впечатление честного человека, мистер Дэллоуэй. Несмотря на преступный путь, который вы избрали, чтобы спасти жизнь вашего сына, я верю, что вы человек, не чуждый моральных принципов. Поэтому, со всем моим уважением, я прошу вас дать честный ответ на мой вопрос.

– Насколько я знаю, у Эмили не было с собой ножа. Придя ко мне домой, она также не размахивала ножом. В то время, когда якобы сделала это, она находилась в одной из наших спален, выздоравливая от серьезной раневой инфекции.

– Значит, будет правильно сказать, что Шелли Дэллоуэй ошиблась, увидев, что у нее нож?

– Да, это было бы правильно.

– Рана на руке вашей племянницы – у вас есть объяснение тому, откуда она у нее?

– Нет.

– Будет ли справедливо сказать, что эту рану ей вряд ли нанесла Эмили?

– Я не знаю. Меня там не было, когда это случилось. Она материализовалась с раной примерно в то же время, когда в дверь постучала детектив-инспектор Саттон.

Кроули задумчиво посмотрел на него:

– Как я понимаю – и поправьте меня, если я ошибаюсь, – вы и ваша племянница вместе подробно описали то, что произошло. Шелли Дэллоуэй заявила, что Эмили подошла к вашей двери, попыталась подойти к вам, но она помешала ей, после чего Эмили ударила ее ножом, который затем выронила, так как ей зажало дверью руку. Затем ваша племянница заявила, что слышала машину, из чего мы решили, что Эмили уехала от вас, что, как мы теперь знаем, не соответствует действительности, ибо она в то время лежала в вашем доме.

Дэллоуэй откинулся на спинку стула.

– Я поверил ей. Я знал, что это неправда, и тем не менее я ей поверил.

– Поверили, еще как поверили, мистер Дэллоуэй. Ваши собственные показания полны лжи, – что называется, в лоб заявил Кроули. – Ваша племянница наверняка видела, что приехала детектив-инспектор Саттон, и устроила весь этот спектакль. – Помолчав, он добавил: – Но вы так и не ответили на вопрос, может ли быть причастен к смерти Нины Бэрроуз кто-то из тех, кого вы знаете.

– Я не могу ответить на этот вопрос, – ответил Дэллоуэй; в его голосе слышалась усталость.

Кроули вздохнул:

– Вот как? Я искренне рассчитывал на ваше содействие…

Он встал, чем удивил Джеральдин. Они ведь еще не спросили, где спрятано тело Софии Трендафиловой.

Дэллоуэй подался вперед и постучал по снимку:

– Вы не спросили меня про нож.

Кроули снова сел и стал ждать.

Казалось, в голове хирурга шла некая незримая внутренняя битва. На его лице промелькнули самые разные выражения, прежде чем его закрыла маска безысходности. Он понимал, что загнан в угол.

– Этот нож принадлежит Шелли. Он из набора, который я подарил ей. В ее доме вы найдете и другие ножи. Моя племянница – вот кого нужно допрашивать о смерти Нины Бэрроуз, а не Эмили. Эмили уже достаточно настрадалась.

– А какую роль сыграла во всем этом Нина Бэрроуз? – спросил Кроули.

Дэллоуэй покачал головой:

– Никакую. Она никогда не узнала бы, что мы использовали эту палату для Софии, если б Шелли по ошибке не поместила туда Эмили.

Кроули скептически воззрился на него:

– По ошибке? Запланированная незаконная операция, в которой участвовала ваша племянница, – и вы говорите мне, что она поместила туда Эмили Джейкобс по ошибке? Это звучит неправдоподобно, мистер Дэллоуэй.

– Тогда вам лучше спросить ее, почему она это сделала. У меня нет другого объяснения. Могу сказать лишь одно: Нина Бэрроуз не имела к этому никакого отношения, пока не вмешалась в ситуацию. Она позвонила мне в воскресенье после обеда и сообщила, что нашла запись с камеры видеонаблюдения, на которой видно, как из той же палаты, в которой лежала пациентка Эмили Джейкобс, выходит молодая женщина. Она хотела получить ответы, так как в тот момент ей казалось, что Эмили рассказывала правду о том, что она увидела.

– И вы никому не сказали об этом звонке, я правильно понимаю?

– Я сказал своей племяннице, – тихо проговорил доктор.

Кроули удивленно посмотрел на него, а затем разочарованно покачал головой:

– Вы или дурак, мистер Дэллоуэй, или не столь принципиальны, как я первоначально о вас думал. И я начинаю склоняться ко второму. Вы сказали племяннице, потому что знали, что она решит проблему. Это так просто… И это делает вас виновным.

Дэллоуэй с вызовом посмотрел на него:

– Я понятия не имел, что она ее убьет. Я собирался поговорить с ней у нее дома, но Шелли сказала, что будет лучше, если это сделает она. Да, она сказала, что пойдет и поговорит с ней. Я никогда не позволил бы убить кого-то ради спасения собственной шкуры.

– И все же эти люди умерли, мистер Дэллоуэй. Может, не ради спасения вашей шкуры, но они умерли из-за того, что вы привели в движение. София Трендафилова, Нина Бэрроуз, которую, как вы наверняка поняли, убила ваша племянница…

Врач отвернулся.

– И ваш сын, мистер Дэллоуэй, он тоже умер.

Он покачал головой. В его глазах стояли слезы:

– Я не убивал своего сына. Я пытался спасти его.

– Лишив жизни другого человека. Мы уже допросили вашу жену и невестку. Обе они говорят одно и то же. Что в ваши планы не входило сохранить Эмили Джейкобс жизнь. Она должна была умереть. Это правда?

Дэллоуэй сидел неподвижно. По его лицу уже катились слезы. Вскоре оно уже было мокрым. Однако он казался слишком спокойным, как будто с его плеч свалился тяжелый груз.

– Да, это правда. Они не знали, что входило в мои намерения, пока я не начал операцию.

Джеральдин подумала: не солгал ли он, чтобы снять вину с жены и невестки, чтобы облегчить их участь? Ей вспомнилось, как Джемма Дэллоуэй умоляла его не останавливать операцию, не обращать внимания на присутствие полиции. В глазах Джеральдин Джемма была виновна в этом преступлении не меньше, чем ее муж. В ее намерения входило лишь спасти сына, и не попади Джеральдин туда вовремя, Эмили, несомненно, была бы мертва.