5. Упадок Америки: причины и последствия

То, что «страна, которую еще совсем недавно все приветствовали, которая шагала по миру, как колосс, обладающий несравненным могуществом и притягательностью… ныне приходит в упадок, зловеще угрожающий полным разложением», в Соединенных Штатах «стало обыденной темой». Эта тема, сформулированная в 2011 году в летнем номере журнала Академии политических наук, действительно вызывает доверие, и не без причины, хотя здесь требуется целый ряд оговорок. В действительности упадок начался вскоре после Второй мировой войны, когда США были еще на пике своего могущества, а замечательная риторика триумфального десятилетия после крушения Советского Союза, по большому счету, была самообманом. К тому же общепризнанный вывод о том, что могущество переходит к Китаю и Индии, вызывает большие сомнения. Это бедные государства с огромными внутренними проблемами. Мир конечно же становится разнообразнее, но невзирая на весь упадок Америки никаких конкурентов на роль могущественного глобального гегемона в ближайшем обозримом будущем ей опасаться нечего.

Давайте вкратце вспомним, в качестве важного элемента истории, что во время Второй войны специалисты по планированию признавали – по окончании войны страна будет обладать непревзойденным могуществом. Из документов того периода следует, что «президент Рузвельт был нацелен на гегемонию США в послевоенном мире», если прибегнуть к оценке историка дипломатии Джеффри Уорнера, одного из ведущих специалистов по этой теме. Доктрины подобного рода превалируют и сегодня, однако былым размахом похвастаться уже не могут.

Планы военных лет, которые вскоре следовало скрупулезно воплотить в жизнь, были вполне реалистичными. Соединенные Штаты на тот момент давно стали богатейшей страной мира, намного опередив всех остальных. Война положила конец Великой депрессии, и американская промышленная мощь выросла практически в четыре раза, в то время как ее конкуренты были разорены. К концу войны Соединенные Штаты обладали половиной мировых богатств и не знали себе равных в плане безопасности. Каждому региону «великой зоны» отводилась определенная «функция» в рамках глобальной системы. Наступившая впоследствии «холодная война» в значительной мере сводилась к усилиям двух супердержав установить собственный порядок в зонах их влияния: Советского Союза – в Восточной Европе, США – во всем остальном мире.

К 1949 году «великая зона», которую планировали контролировать Соединенные Штаты, серьезно сократилась по причине «потери Китая», как это обычно принято называть. Фраза довольно любопытная: потерять можно только то, чем ты владеешь, но при этом считается само собой разумеющимся, что Соединенным Штатам по праву принадлежит весь мир. Вскоре из-под контроля Вашингтона стала ускользать Юго-Восточная Азия, что привело к кошмарным войнам в Индокитае и повальным убийствам в Индонезии в 1965 году, когда США восстановили в этой стране свое господство. Одновременно по всему миру свергались правительства и применялось массовое насилие с целью поддержания так называемой стабильности.

Но упадок был неизбежен – по мере того как восстанавливалась промышленность других государств и по мере того как своим мучительным чередом шла деколонизация. К 1970 году принадлежащая США доля мировых богатств сократилась до 25 %. Промышленный мир стал триполярным, в роли крупнейших его центров теперь выступали Соединенные Штаты, Европа и Азия, главным экономическим оплотом которой на тот момент была Япония, превращавшаяся в самый динамичный регион планеты.

Двадцать лет спустя рухнул СССР. Реакция Вашингтона на это событие очень многому учит нас в плане реальности «холодной войны». Администрация президента Джорджа Буша-старшего, который тогда был у власти, тут же заявила, что политика никоим образом не изменится, хотя объяснять ее теперь будут уже другими причинами: содержать огромные армии нужно не для защиты от русских, а для противостояния «технологическим ухищрениям» стран третьего мира. Аналогичным образом, пришлось поддерживать и «промышленное производство оборонительных систем», хотя под этим эвфемизмом подразумеваются высокотехнологичные отрасли, в огромной степени зависящие от правительственных субсидий и инициатив. Целью сил вторжения оставался Ближний Восток, в серьезных проблемах которого, после полувека обмана и лжи, больше «нельзя было обвинять Кремль». Все молчаливо признали, что главным камнем преткновения всегда был «радикальный национализм», иными словами, попытки государств идти по пути независимости в нарушение принципов «великой зоны». Эти принципы никто и не думал коренным образом менять, что вскоре недвусмысленно показала доктрина Клинтона (согласно которой Соединенные Штаты могли в одностороннем порядке прибегать к военной мощи для продвижения своих экономических интересов) и глобальное расширение НАТО. После краха вражеской сверхдержавы наступил период эйфории, насыщенный волнительными сказками о «конце истории» и трепетными аплодисментами в адрес внешней политики президента Билла Клинтона, которая вошла в «фазу благородства», окруженная «ореолом святости», и впервые в истории повела нацию по пути «альтруизма», по пути приверженности «ценностям и принципам». «Новому миру идеалистов» больше ничто не мешало «положить конец бесчеловечности», теперь наконец он мог беспрепятственно продвигать недавно родившиеся международные нормы гуманитарного вмешательства.

И это только несколько страстных похвал видных интеллектуалов того времени.

Но так восторгались не все. Традиционные жертвы, такие как глобальный Юг, яростно осуждали так называемое право на гуманитарную интервенцию, считая его не чем иным, как старым «правом» на имперское доминирование, но выряженным в новые одежды. Более трезвые головы среди политической элиты внутри страны видели, что для значительной части мира США «превращались в необузданную сверхдержаву», «в величайшую внешнюю угрозу народам». «Первейшим необузданным государством сегодня являются Соединенные Штаты», как сказали Сэмюэл П. Хантингтон, профессор политологии из Гарварда, и Роберт Льюис, президент Американской ассоциации политологии. Когда к власти пришел Джордж Буш-младший, нараставшую в мире волну враждебности к Соединенным Штатам уже нельзя было игнорировать; особенно рейтинги Буша упали в арабских странах. Обама и вовсе совершил впечатляющий подвиг: его поддержка в Египте скатилась до 5 %, да и в других государствах региона тоже была ненамного большей.

Упадок тем временем продолжался. В следующее десятилетие США «потеряли» и Южную Америку. Это уже было серьезно; подобно тому, как администрация Никсона спланировала уничтожение чилийской демократии – поддержанный США военный переворот «первого 11 сентября», после которого установилась диктатура генерала Августо Пиночета, – Совет национальной безопасности зловеще заявил, что если Соединенные Штаты не смогут контролировать Латинскую Америку, то им нечего даже думать «добиться порядка в любых других уголках мира». Но куда серьезнее были поползновения на демократию на Ближнем Востоке – по причинам, недвусмысленно названным в планах, разрабатываемых сразу после Второй мировой войны.

Еще одна опасность: значимые шаги в сторону демократии. Ответственный редактор New York Times Билл Келлер с умилением написал о стремлении Вашингтона «обнять всех тех, кто жаждет демократии в Северной Африке и на Ближнем Востоке». Однако опросы общественного мнения арабов ясно показали, что шаги по созданию функциональной демократии, при которой на политику будет влиять мнение народа, для Вашингтона обернется катастрофой: как мы уже видели, Арабский мир усматривает в Соединенных Штатах свою главную угрозу и поэтому вышвырнет их вместе с союзниками из региона при первой же возможности.

В течение долгого времени американская политика, по большому счету, оставалась стабильной, но при Обаме претерпела значительные изменения. Военный аналитик Йочи Дризен с соавторами на страницах издания Atlantic заметил, что если политика Буша заключалась в том, чтобы хватать подозреваемых и затем их пытать, то Обама попросту убивает их, резко активизируя использование террористического оружия (беспилотники) и персонала спецподразделений (команды ликвидаторов). Подразделения специального назначения сегодня развернуты в 147 странах. Отряд, посланный Обамой для уничтожения Усамы бен Ладена, скорее всего, на тот момент уже выполнил с дюжину аналогичных миссий в Пакистане. Как демонстрируют эти и многие другие процессы, хотя гегемония США и пошла на спад, их амбиции остаются старыми.

Еще одной традиционной темой, по крайней мере среди тех, кто не желает добровольно закрывать глаза, является тот факт, что Америка в немалой степени сама несет ответственность за свой упадок. Разыгравшаяся в Вашингтоне комедийная опера на тему того, стоит или нет «закрывать» правительство, вызвавшая отвращение у всей страны (большинство жителей которой полагают, что нужно всего лишь распустить Конгресс) и смутившая весь мир, имеет совсем немного аналогов в анналах парламентской демократии. Это зрелище напугало даже спонсоров фарса. Могущественный корпоративный сектор озаботился тем, что экстремисты, которым они помогли прийти к власти, могут упразднить ту самую систему, на которой зиждятся их собственное благосостояние и привилегии, – могущественное «государство-няньку», обслуживающее их интересы.

Прославленный американский социолог и философ Джон Дьюи как-то назвал политику «тенью, которую отбрасывает на общество крупный бизнес», предупредив, что «смягчение этой тени сути никак не изменит». С 1970-х годов эта тень превратилась в мрачное облако, окутавшее общество и политическую систему. Корпоративная власть, к этому моменту в существенной мере связанная с финансовым капиталом, достигла той точки, когда обе политические организации, сегодня едва напоминающие традиционные партии, стали иметь очень отдаленное отношение к праву народа высказывать свое мнение по обсуждающимся ключевым вопросам.

Для простых граждан первейшей внутренней проблемой является тяжелый кризис, вызванный безработицей. В сложившихся обстоятельствах решить этот жизненно важный вопрос можно лишь путем реализации правительством стимулирующих мер, выходящих далеко за рамки инициатив Обамы в 2009 году, которые лишь соответствовали сокращениям в государственном и муниципальном секторах, хотя, вероятно, и сохранили миллионы рабочих мест. Что касается финансовых институтов, то их первейшей заботой является дефицит бюджета. А раз так, то и обсуждается только он. Значительное большинство населения (72 %) предпочли бы сократить его за счет налогообложения самых богатых. Против сокращения программ в сфере здравоохранения выступает значительное большинство (69 % в случае с программой Medicaid и 78 % в отношении программы Medicare). А раз так, то результат, надо полагать, будет противоположным.

Сообщая о результатах исследования того, как простые граждане решили бы проблему дефицита бюджета, Стивен Кулл, директор Программы общественных опросов, пишет, что «администрация президента и депутатский корпус, в большинстве своем представленный республиканцами, явно идут не в ногу с ценностями и приоритетами простых граждан во всем, что касается бюджета… Ключевая разница в его расходной части заключается в том, что народ предпочитает сокращать расходы на оборону, в то время как администрация и парламент предлагают их даже немного увеличить… Народ также за увеличение расходов на профессиональную подготовку, образование и контроль за загрязнением окружающей среды, на что не согласны ни администрация, ни депутаты».

Затраты Буша и Обамы на войны в Ираке и Афганистане на сегодняшний день оцениваются в 4,4 триллиона долларов – огромная победа Усамы бен Ладена, провозгласившего цель обанкротить Америку, заманив ее в ловушку.

Военный бюджет США на 2011 год – почти равный совокупным затратам на оборону всех остальных государств мира – в реальных цифрах (с поправкой на инфляцию) был больше, чем когда-либо после Второй мировой войны, а в будущем планируется его увеличение. Сегодня ходит много непонятных разговоров о том, чтобы сократить военный бюджет, но в такого рода сообщениях нет ничего о том, что это коснется только запланированных показателей роста финансирования Пентагона.

Долговой кризис в немалой степени был задуман в качестве оружия уничтожения ненавистных социальных программ, на которые полагается основная часть населения. Весьма уважаемый экономический обозреватель Financial Times Мартин Вулф пишет, что «срочно менять позицию по налогам государству не надо… США могут занимать на хороших условиях под доходность 10-летних бондов на уровне 3 %, как и предсказывали некоторые экономисты, не склонные к истерии. Налоговый вызов носит не срочный, но долгосрочный характер». А потом, что весьма важно, добавляет: «Удивительным свойством федерального бюджета является то, что налоговые доходы в 2011 году прогнозируются на уровне 14,4 % ВВП, что намного ниже средних показателей послевоенных лет на уровне 18 %. Доходы от налогообложения физических лиц в 2011 году ожидаются в пределах 6,3 % ВВП». Этот европеец, далекий от американских дел, никак не может понять, из-за чего весь переполох: в 1998 году, под конец правления Рональда Рейгана, налоговые сборы составляли 18,2 % ВВП. Если мы хотим сократить бюджет, то налоговые доходы должны быть существенно выше. Все вышеизложенное действительно удивительно, но на сокращении дефицита бюджета настаивают финансовые институты и самые богатые слои общества, а в условиях демократии, которая быстро катится вниз, только это и идет в расчет.

Хотя кризис бюджетного дефицита был задуман по причинам жестокой классовой войны, долгосрочный долговой кризис – вещь серьезная. Таковым он остается с тех пор, как Рональд Рейган проявил безответственный подход к налоговой системе и превратил Соединенные Штаты из крупнейшего в мире кредитора в крупнейшего мирового заемщика, утроив государственный долг, на фоне чего выросли угрозы экономике. При Джордже Буше-младшем этот процесс еще больше набрал обороты. Впрочем, на сегодняшний день главной проблемой является не он, а кризис безработицы.

Конечный «комромисс» по этому кризису – точнее, капитуляция крайне правых – стал полной противоположностью надеждам и чаяниям простых граждан. Некоторые серьезные экономисты, пожалуй, не согласились бы с экономистом Гарварда Лоуренсом Саммерсом, что «текущей проблемой Америки является не чрезмерный дефицит бюджета, а безработица и растущий долг» и что соглашение об установлении верхней планки долга, к которому пришли в Вашингтоне, хоть и предпочтительнее (очень маловероятного) дефолта, но все же наносит еще больший ущерб экономике, которая и без того идет на спад.

Предложенный экономистом Дином Бейкером вариант преодолеть бюджетный кризис путем замены недееспособной приватизированной системы здравоохранения другой, сходной с теми, что созданы в других развитых странах, и в расчете на душу населения обходятся вдвое дешевле, при этом обеспечивая как минимум сравнимые результаты, даже не обсуждается. Финансовые институты и фармацевтическая индустрия слишком могущественны, чтобы подобные возможности в принципе рассматривались, хотя эту идею саму по себе вряд ли можно назвать утопичной. По тем же причинам на повестке дня не стоит обсуждение и других критически важных с точки зрения экономики возможностей, таких как низкое налогообложение финансовых сделок.

Тем временем Уолл-стриту преподносят все новые подарки. Парламентский Комитет по ассигнованиям сократил бюджетную заявку Комиссии по ценным бумагам и биржам, которая является самым первым барьером против финансовых махинаций, при этом Конгресс оттачивает все новые виды оружия против грядущих поколений. Например, на фоне сопротивления республиканцев делу защиты окружающей среды «одно из крупнейших коммунальных предприятий Америки подрывает поистине выдающиеся усилия нации установить улавливающие углекислый газ фильтры на угольной электростанции, нанося серьезный ущерб попыткам сократить выбросы, ответственные за глобальное потепление», – сообщает New York Times.

Подобные удары, наносимые самим себе, хоть и набирают силу, но не являются изобретением последних лет. Своими корнями они восходят к 1970-м годам, когда национальная политэкономия подверглась радикальным трансформациям, положив конец так называемому золотому веку [государственного] капитализма. Двумя важнейшими элементами этих перемен стали финансиализация и перенос промышленных мощностей в другие государства: и то, и другое стало следствием снижения прибылей в промышленности, а также демонтажа послевоенной Бреттон-Вудской системы финансового регулирования и контроля над капиталом. Идеологический триумф «доктрин свободного рынка», как всегда в высшей степени избирательных, впоследствии нанес еще серию ударов, по мере того как эти доктрины оборачивались отказом от регулирования и правил корпоративного управления, связывающих немаленькое вознаграждение топ-менеджерам компаний с краткосрочными прибылями, а также выливались в другие аналогичные решения, обусловленные такой политикой.

Концентрация капитала в результате этих действий обеспечивала рост политической власти, разгоняя порочный круг, приведший к тому, что в руках крохотного меньшинства сосредоточились огромные богатства, в то время как доходы подавляющего большинства практически перестали расти.

Одновременно с этим стоимость выборов взлетела до космических высот, заставляя обе партии еще глубже забираться в карманы корпоративному сектору. Жалкие остатки политической демократии еще больше были подорваны, после того как обе партии стали выставлять на аукцион лидирующие должности в Конгрессе. Политический экономист Томас Фергюсон отмечает, что «по сравнению с законодательными системами государств мира, уникальной особенностью Соединенных Штатов является то, что входящие в Конгресс США политические партии сегодня назначают цену за ключевые места в законотворческом процессе». Депутаты, финансировавшие партию, получают должности, фактически прислуживая частному капиталу, выходя за любые рамки. В итоге, добавляет Фергюсон, дебаты «в огромной степени основываются на бесконечных повторениях набора слоганов, испытанных в боях за симпатии крупных национальных инвесторов и групп интересов, на ресурсы которых и полагается верхушка».

Экономика, пришедшая на смену «золотому веку», инсценирует кошмар, который предвидели классики экономической науки Адам Смит и Давид Рикардо. За последние тридцать лет «владыки человечества», как называл их Смит, отказались от любых сентиментальных забот о благосостоянии своих собственных народов. Вместо этого они сосредоточились на краткосрочных целях и огромных бонусах, попутно прокляв страну.

Наглядной иллюстрацией этого является первая полоса New York Times, лежащая прямо передо мной. На ней бок о бок два ключевых материала номера. Один рассказывает о том, как яростно республиканцы сопротивляются любым соглашениям, «включающим выросшие доходы» – эвфемизм для налогообложения богатых. Другой озаглавлен так: «Предметы роскоши сметаются с полок даже по завышенным ценам».

Эту картину, все более и более очевидную, очень кстати описывает брошюра для инвесторов, выпущенная Citigroup, огромным банком, который давно превратился в синекуру и регулярно, раз в тридцать лет, проходит цикл рискованных займов, непомерных прибылей, краха и последующей государственной помощи, спасающей его от банкротства. Аналитики банка описывают мир разделенным на два блока – плутономика и все остальное, – создавая глобальное общество, в котором движителем роста является немногочисленная прослойка богатых, на которых этот самый рост, собственно, и уходит. «Небогатые», то есть подавляющее большинство, которых сегодня порой называют «глобально неустойчивым», – рабочая сила, ведущая нестабильный и все более скромный образ жизни, – остается в стороне от доходов плутономики. В Соединенных Штатах плутономика стала причиной «ухудшающегося положения рабочих», хотя положение рабочих является залогом здоровой экономики, как объяснил Конгрессу глава Федеральной резервной системы Алан Гринспен, попутно вознеся до небес свои таланты в экономическом менеджменте. Это настоящее изменение власти в глобальном обществе.

Аналитики Citigroup советуют инвесторам сосредоточиться на самых богатых, чья активность не ставится под сомнение. «Плутономическая корзина активов», как они ее называют, с 1985 года, когда Рейган и Тэтчер приступили к реализации своих программ дальнейшего обогащения тех, кто и без того был богат, значительно превзошла мировой индекс развивающихся рынков.

До кризиса 2008 года, за который они же и несут немалую долю ответственности, финансовые институты «постзолотого» периода вышли на пугающий уровень экономического могущества, а их доля в корпоративных прибылях корпоративного сектора выросла более чем втрое. После краха ряд экономистов стали проявлять к их функции чисто экономический интерес. Лауреат Нобелевской премии по экономике Роберт Солоу пришел к заключению, что влияние этих институтов в целом носит скорее негативный характер, потому что «их успех очень мало способствует эффективности реальной экономики, если способствует вообще, в то время как экономические потрясения перекачивают средства деньги налогоплательщиков в карманы финансистов». Кромсая остатки политической демократии, эти финансовые институты прокладывают путь для дальнейшего продвижения данного убийственного процесса – до тех пор, пока их жертвы будут согласны молча страдать.

Но давайте вернемся к «обыденной теме» о том, что Соединенные Штаты «приходят в упадок, зловеще угрожающий полным разложением». Хотя стенания на сей счет и существенно преувеличены, элементы правды в них все же есть. Глобальное американское могущество и в самом деле пошло на спад сразу после пика, пришедшегося на первые годы по окончании Второй мировой войны. Да, Соединенные Штаты по-прежнему остаются самой сильной державой мира, но им поневоле приходится делиться глобальной властью с прочими странами, что все чаще не позволяет США навязывать другим свою волю. Но этот упадок имеет множество измерений и аспектов, не очень легко поддающихся пониманию. Общество внутри страны тоже приходит в упадок во многих значимых отношениях, но то, что одни воспринимают упадком, для других оборачивается невероятными богатствами и привилегиями. Для плутономики – точнее, для ее крохотной прослойки на самом верху – этих привилегий и богатств хоть отбавляй, в то время как для подавляющего большинства перспективы зачастую весьма мрачны, а многим даже приходится сталкиваться с проблемой выживания в стране, обладающей несравненными преимуществами.