Иранская и китайская «угрозы»

Демократические протестные движения в Арабском мире порой сравнивают с массовыми выступлениями в Восточной Европе в 1989 году, хотя и на сомнительных основаниях. В 1989 году русские проявили терпимость к гражданским протестам, а западные страны оказали им поддержку в полном соответствии со стандартной доктриной: они-де соответствовали экономическим и стратегическим целям и поэтому считались достижением, заслуживающим всяческих похвал, в отличие от ведущейся в тот же период в Центральной Америке борьбы в «защиту фундаментальных прав человека», если воспользоваться выражением убитого архиепископа Сальвадора, ставшего одной из сотен тысяч жертв военщины, вооруженной и натасканной Вашингтоном. В те страшные годы на Западе не было своего Михаила Горбачева, как нет и сейчас. И страны Запада сохраняют враждебное отношение к демократии в Арабском мире, на что у них есть веские причины.

Доктрина «великой зоны» продолжает применяться к современным кризисам и противостояниям. В западных политических кругах, равно как и среди комментаторов, считается, что иранская угроза несет наибольшую опасность мировому порядку и, как следствие, должна быть первейшим приоритетом американской внешней политики, к которой следует вежливо присоединиться Европе.

В свое время израильский военный историк Мартин ван Кревельд написал: «Мир стал свидетелем того, как Соединенные Штаты напали на Ирак – как оказалось, без всякой видимой причины. Если бы иранцы не пытались создать ядерное оружие, с их стороны это было бы сумасшествием», особенно когда им постоянно угрожают нападением в нарушение Хартии ООН.

Соединенные Штаты и Европа объединили усилия, чтобы наказать Иран за то, что он угрожает «стабильности». В техническом смысле этот термин означает беспрекословное следование требованиям США, но здесь полезно напомнить, в какой они оказались изоляции; неприсоединившиеся страны активно поддержали право Ирана обогащать уран. Турция, главная политическая сила в регионе, в Совете Безопасности проголосовала против выдвинутого США предложения о введении санкций, к ней присоединилась и Бразилия, самая уважаемая страна на глобальном Юге. Их непокорность привела к жесткой критике, и уже не в первый раз: в 2003 году, когда правительство Турции, следуя воле 95 % своего населения, отказалась участвовать во вторжении в Ирак, ее подвергли резкому осуждению за якобы слабую, по западным меркам, хватку демократии.

Но если непокорность Турции Соединенные Штаты еще могут стерпеть – хотя и не без тревоги, – то игнорировать Китай им гораздо труднее. Средства массовой информации предупреждают, что «китайские инвесторы и представители торговых кругов заполняют образовавшийся в Иране вакуум, по мере того как оттуда уходит бизнес из других стран, в первую очередь из Европы», и особенно что Китай расширяет свое доминирование в энергетической промышленности Ирана. Вашингтон на это реагирует не без доли отчаяния. Государственный департамент предупредил Китай, что если он желает, чтобы его принимало «международное сообщество» – под этим техническим термином подразумеваются сами Соединенные Штаты и все те, кто с ними согласен, – то ему нельзя уклоняться от международной ответственности, которая представляется очевидной, то есть он должен следовать приказам США. Китай это, похоже, не впечатлило.

Кроме того, немалую тревогу вызывает растущая китайская военная угроза. Исследования, проведенные недавно Пентагоном, предупреждают, что военный бюджет этой страны приближается к «одной пятой того, что Пентагон потратил на войны в Ираке и Афганистане», хотя это конечно же лишь малая толика военного бюджета самих США. Наращивание китайской военной мощи может «подорвать способность американских военных кораблей осуществлять операции в международных водах у его берегов», добавила New York Times. Иными словами – у берегов Китая. Теперь остается лишь предложить Соединенным Штатам уничтожить военно-морские подразделения, закрывающие китайским военным кораблям вход в Карибское море.

Непонимание Китаем правил международной вежливости демонстрируют и его возражения против планов участия передового авианосца «Джордж Вашингтон» с ядерной силовой установкой участвовать в морских учениях в нескольких милях от китайского побережья, что предоставило бы потенциальную возможность нанести по Пекину удар.

В отличие от Китая, Запад понимает, что подобные американские операции направлены на защиту «стабильности» и его собственной безопасности. Либеральное издание New Republic выразило озабоченность тем, что «Китай направил десять военных кораблей в международные воды неподалеку от японского острова Окинава», назвав это провокацией, в отличие от того факта, никем не упоминаемого, что Вашингтон превратил остров в крупнейшую военную базу, проигнорировав массовые протесты жителей Окинавы, что с точки зрения стандартного принципа, гласящего, что мир принадлежит нам, уже не провокация.

Если отложить в сторону глубоко укоренившуюся имперскую доктрину, то у соседей Китая есть все основания опасаться его растущей военной и экономической мощи.

Если доктрина «великой зоны» все еще преобладает, то возможностей ее реализации стало значительно меньше. Пик могущества Соединенных Штатов пришелся на годы после Второй мировой войны, когда на их долю приходилась буквально половина мировых богатств. Но оно, вполне естественно, постоянно шло на спад по мере того, как промышленные экономики других государств возрождались после посеянной войной разрухи, и по мере того, как своим мучительным путем шла деколонизация. К началу 1970-х годов доля США в совокупных мировых ценностях снизилась до 25 %, а индустриальный мир стал трехполярным: Северная Америка, Европа и Восточная Азия (на тот момент опиравшаяся на Японию). Кроме того, в 1970-х годах в экономике США произошли резкие перемены в сторону ее финансиализации и экспортной направленности. Сразу несколько факторов сошлись воедино, породив порочный круг радикальной концентрации богатств в руках крохотной доли в один процент населения – в основном руководителей компаний, менеджеров хедж-фондов и им подобных. Это повлекло за собой концентрацию политической власти, а затем и изменения в государственной политике, направленные на повышение концентрации экономики: фискальных мер, правил корпоративного управления, дерегулирования и многого другого. Стоимость избирательных кампаний тем временем взлетела до небес, что заставило партии залезть в карман представителям крупного капитала: республиканцы делали это рефлекторно, да и демократы – сегодня больше напоминающие умеренных республиканцев – от них тоже далеко не отставали.

Выборы превратились в фарс, ими стала править индустрия политической рекламы. После победы Обамы в 2008 году экономисты присудили ему премию за лучшую маркетинговую кампанию года. Исполнительная власть впала в эйфорию. В освещающей вопросы бизнеса прессе появились разъяснения, что маркетинговые кандидаты, подобно другим товарам, существовали и раньше, еще со времен Рональда Рейгана, но выборы 2008 года стали величайшим достижением и полностью изменили стиль корпоративных советов директоров. Выборы 2012 года обошлись в два миллиарда долларов, которые главным образом заплатил корпоративный сектор. И то, что Обама раздал ключевые должности в своей администрации воротилам бизнеса, еще одно маленькое чудо, не так ли? Народ проявляет недовольство и злится, но до тех пор, пока доминирует доктрина Муашера, это не играет ровным счетом никакой роли.

Если богатство и власть сосредоточены в руках небольшой прослойки населения, то доходы большинства простых граждан даже не думают расти, люди соглашаются работать больше времени, влезают в долги, их активы поражает инфляция и периодически съедают финансовые кризисы, ставшие привычными с 1980-х годов, когда были упразднены механизмы регулирования.

Для очень богатых, извлекающих выгоду из государственного страхования, «слишком значимого, чтобы рухнуть», ни одна из этих проблем не стоит. Это государственное страхование – дело далеко не последнее. Рассматривая одну лишь способность банков занимать деньги по более низким ставкам благодаря неявным субсидиям со стороны налогоплательщиков, Bloomberg News, ссылаясь на рабочий доклад Международного валютного фонда, полагает, что «налогоплательщики отдают крупным банкам 83 миллиарда долларов в год», что практически равно их совокупной прибыли; этот вопрос «жизненно важен в плане понимания того, почему крупные банки представляют такую угрозу для глобальной экономики». Более того, банки и инвестиционные кампании могут совершать рискованные сделки, надеясь сорвать крупный куш, а когда система неизбежно рушится, бегут за финансовой помощью – то есть за деньгами налогоплательщиков – к государству, выступающему в роли няньки, сжимая в руках труды Фридриха фон Хайека и Милтона Фридмана.

Со времен правления Рейгана этот процесс принял регулярный характер, причем каждый следующий кризис всегда страшнее предыдущего – имеется в виду, для простых граждан. Для значительной части населения реальная безработица пребывает на критическом уровне, но вот инвестиционный банк Goldman Sachs, один из творцов нынешнего кризиса, стал богаче, чем когда-либо. Он спокойно объявил о 17,5 миллиарда компенсации за 2010 год, а его главный исполнительный директор Ллойд Бланкфейн получил бонус в размере 12,6 миллиона долларов, в то время как его основная зарплата выросла больше чем в три раза.

Привлекать внимание к подобным фактам не принято. Следовательно, пропаганда должна стремиться обвинять других, в частности всех занятых в общественном секторе, получающих заоблачные зарплаты и пенсии. Допустимы и другие фантазии по образу и подобию измышлений Рейгана о чернокожих матерях, раскатывающих в роскошных лимузинах на пособие по безработице, и им подобные, не заслуживающие даже того, чтобы упоминать их. Мы все должны затягивать пояса – точнее, почти все.

Особенно удобной целью являются учителя, как часть целенаправленных усилий по уничтожению системы общего образования через приватизацию образовательных учреждений от детских садов до университетов. Подобная политика, опять же, хороша для богатых, но оборачивается катастрофой для населения, а в долгосрочной перспективе и для здоровья экономики, хотя это один из побочных эффектов, которые не учитываются до тех пор, пока господствуют рыночные принципы.

В роли еще одной замечательной цели, как обычно, выступают иммигранты. В истории США так было всегда, но особенно в периоды экономических кризисов. Сегодня проблема усугубляется ощущением того, что у нас отнимают страну: белое население вскоре окажется в меньшинстве. Злость оскорбленных в своих чувствах людей конечно же понять можно, но жестокость политики просто шокирует.

Кто они, иммигранты, ставшие целью? На востоке штата Массачусетс, где живу я, это индейцы-майя, бежавшие из нагорий Гватемалы в результате геноцида, проводимого любимыми убийцами Рейгана. Добавьте сюда и мексиканских жертв инициированного Клинтоном Североамериканского соглашения о свободной торговле (NAFTA). Когда в 1994 году это соглашение силой протащили через Конгресс, несмотря на протесты населения, Клинтон приступил к милитаризации американско-мексиканской границы, до этого относительно открытой. В верхах, вероятно, царило понимание того, что мексиканские кампесино не могут тягаться с американскими сельхозпроизводителями, получающими от государства огромные субсидии, и что мексиканский бизнес не выдержит конкуренции с транснациональными корпорациями США, которым в рамках документа, ошибочно названного соглашением о «свободной торговле», следует предоставлять «национальный режим» – привилегию, доступную исключительно юридическим лицам, а не тем, что из плоти и крови. И неудивительно, что эти меры повлекли за собой поток отчаявшихся беженцев и нарастание антииммигрантской истерии со стороны жертв государственной корпоративной политики собственных властей.

В значительной степени то же самое происходит и в Европе, где расизм, по-видимому, свирепствует еще больше, чем в Соединенных Штатах. Можно с изумлением смотреть, как Италия жалуется на наплыв беженцев из Ливии, в Первую мировую войну пострадавшей от рук фашистского итальянского правительства. Французский президент Николя Саркози мрачно предупреждает о «лавине иммигрантов», а Марин Ле Пен, лидер партии «Национальный фронт», обвиняет его в том, что он не делает ровным счетом ничего, чтобы эту волну предотвратить. Но, на минуточку, Франция, и по сей день остающаяся главной защитницей диктаторских режимов в своих бывших колониях, умудряется не обращать внимания на вопиющие жестокости в Африке. А что касается Бельгии, то она вполне могла бы выиграть приз как страна с самым высоким уровнем «беспощадной несправедливости европейцев», по выражению Адама Смита.

Рост влияния в значительной части Европы неофашистских партий представляет собой пугающий феномен, даже если не упоминать о событиях, имевших место на континенте еще совсем недавно. Давайте представим, как отреагировали бы евреи, если бы их изгнали из Франции, обрекая на гонения и нищету, а потом посмотрим на явное отсутствие реакции на точно такие же беды цыган – тоже жертв холокоста и этническую группу, подвергающуюся в Европе самым жестоким преследованиям.

В ходе национальных выборов в Венгрии неофашистская партия «Йоббик» получила 21 % голосов. С учетом этого неудивительно, что три четверти населения страны считают, что им стало хуже, чем во времена правления коммунистов. Мы, вероятно, могли бы испытать облегчение от того, что ультраправую партию Йорга Хайдера в Австрии поддержал только каждый десятый избиратель, если бы не тот факт, что Партия свободы, примыкающая к ней с правого фланга, получила более 17 %. (Если вспомнить, что в Германии в 1928 году нацисты набрали менее 3 % голосов, становится просто жутко.) В Англии Британская национальная партия и праворадикальная ультрарасистская Лига английской обороны также представляют собой весьма влиятельные политические силы.

В Германии стенания Тило Саррацина по поводу того, что иммигранты разрушают страну, потянули на целую книгу, которая тут же стала бестселлером. Ангела Меркель, хоть и осудила этот труд, все же признала, что политика мультикультурализма «окончательно провалилась»: турки, приезжающие в страну заниматься грязной работой, отказываются превращаться в белокурых и голубоглазых истинных арийцев.

Те, кто обладает чувством иронии, могут вспомнить, что Бенджамин Франклин, один из ключевых деятелей Просвещения, советовал недавно освободившимся колониям не пускать к себе иммигрантов из Германии, потому что они слишком смуглы, как и шведы. В XX веке смехотворные мифы о чистоте англосаксонской расы стали обычным явлением в Соединенных Штатах, в том числе среди президентов и других высокопоставленных государственных деятелей. Расизм в нашей литературе возвысился в ранг непристойности. Куда проще было справиться с полиомиелитом, чем с этой ужасной чумой, которая регулярно становится более заразной во времена экономических потрясений.

Мне не хотелось бы заканчивать, не упомянув еще одно явление, которое игнорируют рыночные системы: судьбу нашего вида. Финансовые системные риски можно излечить с помощью налогоплательщиков, но никто не придет нам на помощь, если мы уничтожим окружающую среду. А то, что ее обязательно надо уничтожить, стало чем-то вроде основополагающего императива. Влиятельные бизнесмены, проводящие целые пропагандистские кампании с целью убедить население в том, что антропогенное глобальное потепление представляет собой либеральную ложь, прекрасно понимают весь масштаб угрозы, но при этом вынуждены работать ради извлечения максимальной прибыли и доли на рынке. Если это не сделают они, сделает кто-то другой.

Этот порочный круг вполне может оказаться гибельным. Чтобы осознать, насколько серьезна стоящая перед нами угроза, достаточно взглянуть на Конгресс Соединенных Штатов, оказавшийся у власти благодаря финансированию со стороны бизнеса и пропаганде. Практически все республиканцы вообще отрицают климатические изменения. Они уже стали урезать финансирование мер, способных оттянуть экологическую катастрофу. Но еще хуже, что некоторые действительно в это верят; возьмите, к примеру, нового главу Подкомитета по окружающей среде, который заявил, что глобального потепления не может быть в принципе, потому как Бог пообещал Ною больше не устраивать потопов.

Если бы подобное происходило в какой-нибудь маленькой далекой стране, можно было бы посмеяться, но если подобное изрекают высокопоставленные чиновники самого могущественного государства в мире, уже не до смеха. И перед тем как смеяться, неплохо вспомнить, что нынешний экономический кризис в немалой степени обусловлен фанатичной верой в такие догмы, как эффективные рыночные прогнозы, и, в более широком смысле, в «религию», по выражению Джозефа Стиглица, которую лучше всего знают рынки, – религию, не позволившую Центральному банку и профессиональным экономистам (за рядом исключений, заслуживающих всяческого уважения) заметить ипотечный пузырь в размере восьми триллионов долларов, не имеющий основы ни в каких экономических предпосылках. Тот самый пузырь, который впоследствии лопнул и обрушил всю экономику.

Все это, как и многое другое, может продолжаться и дальше, до тех пор пока господствует доктрина Муашера. Пока население апатично и пассивно, пока увлекается потреблением и ненавистью к слабому, власть имущие могут делать все, что хотят, а те, кто выживет, будут созерцать результаты их деятельности.