Наука о грехе и искуплении

О том, как социальная психология помогает сначала понимать мир, а потом – улучшать его

И наконец, третий социальный психолог – Эллиот Аронсон. Он, наверное, не такой знаменитый, как Зимбардо и Милгрэм. Но его книги «Общественное животное», «Законы поведения людей» и другие были переведены на множество языков (в том числе и на русский), став настоящими бестселлерами.

Однажды я решил взять у него интервью. В чём заключается миссия социальной психологии? Чему она может научить? Что эта наука значит лично для него? И т. д. Я послал вопросы по электронной почте, а в ответ получил целое эссе. Не знаю, написал ли его Аронсон специально для меня или это была уже готовая статья. Но на русском языке я больше нигде этот текст не встречал. Поэтому воспроизвожу его здесь почти целиком.

«…Мне иногда кажется, что вся моя жизнь – это социальная психология. Я очень реально это ощущаю. Позвольте объяснить. Я вырос в очень бедном районе. Это были трущобы для рабочего класса на окраине Бостона. Мой отец получил лишь 8 классов образования и работал на фабрике.

Мы были единственной еврейской семьёй в округе. При этом антисемитизм в нашем районе был просто бешеным. Ребёнком мне приходилось добираться в свою еврейскую школу на другой конец города. Когда я шёл пешком и нёс свои еврейские книги, это было словно маяком для антисемитски настроенных подростков: «Эй, смотрите на меня – я еврей!»

Ежедневный путь до школы и обратно был рискованным приключением. Я всё время пытался придумать хитрые маршруты, которые позволили бы миновать наиболее опасные районы. Но, несмотря на все усилия, меня часто подстерегали банды подростков, начинавших выкрикивать антисемитские лозунги.

Наверное, самым ярким остался в моей памяти один из инцидентов, произошедший, когда мне было девять лет. Я помню, как шёл после очередного столкновения. Губа была разбита. Из носа текла кровь. Я не мог понять, за что они так меня ненавидят, ведь они даже не знакомы со мной.

И я начал задавать сам себе вопросы. Эти подростки были рождены с ненавистью к евреям или где-то ей научились? Если бы они были знакомы со мной получше (и знали, какой я милый, щедрый и очаровательный мальчик), относились бы они ко мне по-другому? А если бы относились по-другому ко мне, может быть, они стали бы меньше ненавидеть других евреев?

В то время я, конечно, не понимал, что в такой наивной форме задаю глубокие социально-психологические вопросы…

Я думаю, что история социальной психологии – это история греха и искупления. Если взять любой учебник, то большинство классических экспериментов демонстрирует наименее симпатичные аспекты человеческого поведения. Это и бессмысленный конформизм (эксперимент Эша), и разрушительная повинуемость власти (эксперимент Милгрэма), и жестокость («Стэндфордский тюремный эксперимент»), и предубеждения, и стремление всячески обвинить жертву нашей собственной агрессии, и множество других неприятных черт.

Но социальная психология – это и наука об искуплении. Благодаря своим экспериментам социальные психологи начинают понимать, как помочь людям преодолеть бессмысленный конформизм, разрушительную повинуемость, предубеждения, агрессию и так далее.

Я приведу пример, взятый из моего собственного исследовательского опыта. Осенью 1971 года в школах города Остин было принято решение об окончательной десегрегации (то есть о совместном обучении представителей разных рас и национальностей). В течение нескольких недель ситуация стала напоминать настоящий ад. Афроамериканские, англосаксонские и испаноязычные подростки были в открытом конфликте между собой. Кулачные драки вспыхивали между этими группами в школьных коридорах и во дворах по всему городу. Ситуация в Остине типична для того времени, но в других местах она была менее драматичной.

Социальные психологи предполагали, что совместное обучение уменьшит межнациональные предубеждения, увеличит чувство собственного достоинства и академические успехи неимущих меньшинств. Но реальные данные показывали, что наши предсказания были неправильными. Десегрегация порой только усиливала предубеждения и вовсе не улучшала успеваемость.

Ко мне обратился мой близкий друг, работавший помощником руководителя городских школ. Он попросил помощи и дал мне мандат на любые действия (конечно, в рамках разумного) для того, чтобы решить эту проблему. Я согласился, правда, хотел не только временно решить проблему Остина, но и вообще понять, почему совместное обучение учеников разных национальностей не принесло ожидаемых эффектов.

Итак, я со своими студентами начал систематические наблюдения за занятиями в начальных классах. Одно явление, которое сразу бросилось нам в глаза, известно любому, кто когда-либо посещал обычные общественные школы в США. Считается само собой разумеющимся, что работа в классе построена по соревновательному принципу – ученики конкурируют между собой за внимание и похвалу учителя.

В Остине, как в большинстве других мест, в этом соревновании гарантированно проигрывают дети из национальных меньшинств. Их навыки чтения в среднем хуже, чем у детей из англосаксонских семей. Эта ситуация усиливала национальные стереотипы. Англосаксонские дети воспринимали остальных как глупых и ленивых, а дети из национальных меньшинств считали своих англосаксонских одноклассников высокомерными позёрами и выскочками.

Наше вмешательство заключалось в переходе от конкурентной работы к кооперативной. Мы изобрели технику, основанную на маленьких взаимозависимых группах, состоящих из детей разных национальностей. При этом создавалась ситуация, при которой ученик мог понять материал, только активно сотрудничая с другими членами группы. Мы назвали это «мозаичным классом», потому что это напоминало сборку мозаики.

В течение недели после перехода к системе «мозаики» мы могли видеть, что общая атмосфера класса изменялась. Дети начали уважать друг друга независимо от расовой принадлежности. По сравнению с традиционными классами школьники в группах «мозаики» показали уменьшение уровня предубеждений и национальных стереотипов. При этом наблюдался рост симпатий к своим коллегам по группе как той же, так и иной национальности.

Улучшились результаты экзаменов, уменьшилось количество прогулов, выросло чувство собственного достоинства и т. д. Дети в классах «мозаики» развивали большую способность сочувствовать другим и видеть мир с точки зрения других. Там, где применялась наша техника, ученики разных национальностей гораздо чаще, чем в обычных классах, играли между собой на школьных дворах (согласитесь, что это достаточно объективный критерий).

Мы смогли перенести эту технику на множество других классов и тем самым изменить разрушительные межнациональные предубеждения и агрессию. Пожалуй, это – самая захватывающая работа, которую я когда-либо делал. И что более важно – мы смогли обучить преподавателей использовать эту технику. Наша «мозаика» используется теперь в более чем 20 % американских школ, и её популярность продолжает расти…»