День 53-й

Меня будит утренний свет и чувство тошноты, которого я очень надеялась избежать. Гарри лежит на боку, отвернувшись от меня, и, судя по мягко вздымающимся и опускающимся плечам, еще спит. Я тихо выскальзываю из-под одеяла и на цыпочках иду в ванную, затем падаю на колени, склоняю лицо над унитазом и в отчаянии нащупываю полотенце, чтобы накинуть его на голову и хоть немного заглушить звук. Я содрогаюсь, глядя в чашу, и жду, когда все закончится. Потом съеживаюсь от назойливого шума воды. Сколько мне осталось, Господи? Сколько? И что я должна сделать, чтобы Ты позволил мне насладиться последними мгновениями беззаботной радости? Что? Скажи мне, Господь, Вселенная, кто бы там ни был главный, – и я сделаю это…

В дверь ванной раздается стук.

– Ты в порядке?

– Не входи, Гарри, умоляю. Тут у меня зона военных действий.

– Тебе что-нибудь принести?

– Нет-нет. Теперь я в порядке. Сейчас выйду, только дай мне две минуты.

Пошатываясь, я поднимаюсь на ноги, поливаю лицо водой, проверяю, не идет ли кровь из носа – не идет, чищу зубы и полощу рот.

Гарри стоит у двери, когда я выхожу, и его лицо пепельно-серое.

– О, детка, – произносит он. – Мне очень жаль. Возвращайся в постель.

Он поднимает меня на руки, относит на кровать и укрывает одеялом, а сам ложится рядом.

– Я не знал, – говорит он, – ты так хорошо маскируешься.

– Я и не хотела, чтобы ты это видел. Признаться, я стараюсь скрывать от всех плохие моменты. По крайней мере до тех пор, пока могу.

– Ты не должна скрывать их от меня, – Гарри смотрит мне в глаза. – Для этого я и здесь.

– Ты и так сделал для меня прошлой ночью слишком много.

Перед отъездом домой Гарри отвозит меня к морю погулять «вдоль по набе, вдоль по набе». Он паркуется, и мы бредем по набережной под серым небом, завернутые, как люди-бандероли, в шарфы, шляпы и наши огромные парки, вдыхая свежий морской воздух среди криков пикирующих чаек.

Гарри обнимает меня всю дорогу, приговаривая, что я не должна простужаться – он никогда себе этого не простит.

– Я так много упущу, – произношу я.

– Я буду скучать по тебе, – отзывается он. – Уже скучаю.

И на секунду я поддаюсь эмоциям. Внутренний голос шепчет мне на ухо: «Ты напугана, признайся. Ты боишься!»

Но я не хочу, чтобы этот страх меня одолел. Поэтому я зажимаю уши руками.

– Этот ветер такой пронизывающий, – поясняю я.

Поездка домой странно непростая, несмотря на комфортную роскошь автомобиля. Мне вспоминается то ужасное воскресное настроение из детства, когда знаешь, что завтра снова школьный день, и так хочешь, чтобы выходные не кончались.

Хуже того, я знаю, что не увижу Гарри еще целую неделю, потому что он снова будет работать за границей.

– Я бы пригласил тебя остаться у меня, – говорит он, – но мне нужно еще вернуть машину. А потом я встану ужасно рано, чтобы успеть на рейс в Берлин, и мне еще необходимо собрать вещи. Ты не возражаешь?

– Конечно, возражаю, – отвечаю я, но при этом улыбаюсь, чтобы не завершать все на минорной ноте.

Гарри провожает меня до двери, и мы целуемся на пороге. Он долго обнимает меня, и я уже знаю, что буду сильно скучать по нему.

Теперь я ощущаю такую же крепкую привязанность к нему, как и прежде. Если не больше. Мне не хочется его отпускать, но приходится. У меня болит сердце, когда я смотрю, как он уходит. Это настоящая физическая боль.

Сердечная боль – это вам не шутки.

Я медлю на пороге, не желая входить, не в силах смотреть в пустоту с другой стороны. В доме мрак во всех смыслах этого слова, и я не хочу вдыхать печаль, наполняющую воздух в холодных, одиноких комнатах. Но так надо. Я открываю входную дверь, пораженная осознанием всего, что я потеряю, и всего, что я уже растратила попусту.

Я бросаю сумку в коридоре и топаю ногой. Впервые я по-настоящему злюсь. Злюсь на себя. На то, что я никогда не добивалась желаемого, хотя возможности имелись. На то, что считала себя хорошей, доброй и дипломатичной, в то время как была попросту деликатной трусихой. На то, что опоздала на свой праздник жизни. На то, что лишь сейчас научилась принимать то, что меня любят. И что я этого достойна. И это самое прекрасное и болезненное осознание из всего.

Я больше не желаю прогибаться и позволять болезни делать свое дело.

Не желаю быть любезной, проигрывая. Не собираюсь уходить тихо. Я хочу протестовать, бредить, брыкаться и кричать. Я ведь так много теряю! Свадьбу Оливии. Беззаботные приключения Анны-Марии. Не узнаю будущее моей сестры и племянниц. И собственное будущее тоже. Почему же я должна притворяться, будто все в порядке? Что мир – это паршивое место, от которого неплохо бы избавиться? Я ведь люблю этот паршивый мир. И хочу наслаждаться каждой паршивой вещью, которую он способен предложить.

И я уже соскучилась по Гарри.

Правда, соскучилась по нему – больше всего на свете. Черт бы побрал его и его работу! Я скучаю по нему! Я хочу, чтобы он вернулся и сказал: «К черту командировку, я хочу быть с тобой, потому что люблю тебя!»

Чтоб его, с его дисциплиной.

Сама я сегодня далека от дисциплины. Я хлопаю дверьми, бросаю одежду из сумки на пол и не собираюсь ее подбирать. Не собираюсь стирать.

Зачем? Какой в этом смысл? У меня достаточно чистой одежды, чтобы продержаться до тех пор, пока не придет пора выбирать одежду для похорон.

Я кричу и стучу в стены.

Я не хочу умирать. НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ.

– Я ХОЧУ ЖИТЬ! – воплю я, метаясь по комнате и не зная, что с собой делать, когда замечаю синий мигающий огонек на автоответчике.

Это мерцание вызывает раздражение, будто не имеет права вмешиваться в мою драму. Я нажимаю кнопку воспроизведения с яростной нетерпеливостью, просто чтобы погасить дурацкое мигание. Что за проклятая неотложность вызывать меня именно сейчас?

На какой там возврат кредитной страховки я имею право, если даже не брала кредит? Я слушаю рассеянно механический голос, собираясь нажать на кнопку «Удалить».

«У вас три новых сообщения». Три?

Я поражена, слыша в следующем сообщении настоящий человеческий голос. У меня пропущенный звонок из врачебного кабинета. Даже, кажется, три. Администратор просит позвонить ей, как только я получу это сообщение, потому что мне нужно назначить встречу с доктором.

Но зачем?

Когда я звонила в пятницу, они не предлагали назначить встречу. Такая срочность – повод для беспокойства. Я нажимаю «Удалить» на хрен, крича на мир за то, что он такой несовершенный. Ну почему бы, право, секретарше не быть более конкретной и не заставлять меня гадать над причиной срочного звонка?

И почему, интересно, она не позвонила мне на мобильный? Я лезу проверять мобильный.

Она звонила!

Мой телефон все еще на «тихом» режиме после спа-процедур и фильма. Я даже пропустила звонок от Гарри.

Я немедленно ему перезваниваю.

– Привет, – отвечает он. – Где ты была?

– В аду, – выпаливаю я, ложась на диван. – И скучаю по раю.

– Это были прекрасные выходные. Особенные. Я буду ужасно скучать по тебе на неделе.

Мне хочется попросить его перестать говорить о том, что он будет скучать по мне. Что это несправедливо. Это меня расстраивает. Но, конечно, мне нравится слушать, как он повторяет это снова и снова, и такая дилемма тоже вызывает раздражение.

– Тогда не улетай, – говорю я.

– Ты злишься.

– Да, – подтверждаю я.

– Это хорошо. Это здоровая реакция.

– Зато я не здорова, на хрен! – кричу я, падая на диван. – В том-то и дело!

– Я знаю, – отзывается Гарри. – Знаю. Я просто удивился…

– Чему? Тому, что я злюсь, поскольку умираю?

– Нет. Нет! Я думал, что дальше будет…

– Что дальше? Какого черта ты говоришь?

– Извини. Забудь, что я сказал. Ты имеешь полное право злиться.

– Нет, серьезно. Что дальше? – Я поднимаюсь с места, оцепенев от напряжения.

– Ну, ты знаешь… стадии…

– Стадии?

– Принятие, – Гарри кашляет.

– Ты издеваешься? О чем ты? – Я расхаживаю по комнате, прижав трубку к уху. – Что я так близко к концу, что должна это принять? Ты это хочешь сказать? Думаешь, что все мы, бедные умирающие души, сидим и отмечаем каждую стадию, благодаря Бога, что одна закончилась и настала следующая?

– Я определенно не это имел в виду.

– Могу тебя заверить, что все не так. На самом деле иногда у нас целая куча стадий, и все вперемешку. И сегодня, к примеру, я зла, подавлена и торгуюсь сама с собой, потому что никто меня не слушает…

– Я слушаю!

– Тогда я говорю тебе здесь и сейчас, что я прошла отрицание и никогда, НИКОГДА не дойду до принятия!

– Извини. Я просто скучаю по тебе, и…

– Прекрати говорить это. Я пока еще здесь. На другом конце провода. Ты все еще можешь увидеть меня. И если бы ты действительно скучал по мне, ты бы бросил свои сборы и никуда не полетел.

– Я сейчас приеду, – произносит Гарри.

– Пожалуйста, не надо, – тут же говорю я. Мой голос дрожит, сорвавшись. Я пытаюсь взять себя в руки, в шоке от собственной реакции, и снова сажусь на диван. Зачем я это наговорила? Неблагодарная. Нельзя так с Гарри. Не после всего, что он сделал в эти выходные. Если он и неуклюж, то только потому, что находиться рядом с умирающим – это вообще ходить по минному полю. Слишком легко на нем ошибиться. Но теперь я знаю, что Гарри вдумчивый и заботливый, и его неуклюжесть не должна иметь значения. – Лучше готовься к Берлину, – я решаю отпустить ситуацию.

– Нет, нет, я приеду.

Я грустно улыбаюсь, потому что именно это и хотела от него услышать. Однако решительно говорю:

– Пожалуйста, не надо, Гарри. Я понимаю, что тебе нужно работать. Я не в лучшей форме, но я пройду через этот этап, обещаю.

– Не говори так. Я чувствую себя глупо. Пожалуйста, позволь мне приехать.

Вот он, момент истины. Я показываю свой гнев, а он не убегает в кусты, чего я всегда больше всего боялась.

– Нет. Я в порядке. Я уже успокоилась. Я в норме, честно. Спасибо.

Гарри вздыхает:

– Ну, только если ты уверена?

– Уверена.

– Тогда ладно. Я позвоню тебе завтра, – обещает он. – Буду звонить так часто, как только смогу. И если ты почувствуешь себя хуже, я сразу вернусь.

– Спасибо.

– И… я люблю тебя. Даже если иногда бываю круглым дураком.

– Но ты же мой дурак, Гарри. Только это сейчас важно для меня.