Снова в Англии

В январе 1946 года мы сошли на ту же самую пристань, откуда два с небольшим года назад отправились в Новый Свет. О боже, что я вижу! За два года так отвыкла от старой доброй Англии, от больших европейских городов, от спешащих куда-то толп людей, от городского шума. Будущее Англии казалось неопределенным. Уставшие от войны люди отвернулись от Черчилля и на июльских выборах (за полгода до нашего возвращения) проголосовали за лейбористов. Клемент Эттли сменил Черчилля у кормила страны. Эттли предложил широкую программу национализации экономики и центрального планирования, что, естественно, напомнило мне о событиях в России, последовавших за свертыванием НЭПа.

Наше будущее тоже виделось в тумане. Незадолго до отъезда из Лос-Аламоса Руди получил письмо из Кембриджского университета, в котором ему предлагали кафедру теоретической физики. В Кембридже, наиболее престижном университете Англии, а может быть, и всей Европы! Звонили из Оксфорда и тоже приглашали. Ждали его и в Бирмингеме. Куда ехать? – этот вопрос, на разрешение которого Руди дали неделю, мучал его. Разумеется, он съездил и в Кембридж, и в Бирмингем. Подходил к концу шестой день недели, а он никак не мог решиться. С одной стороны, Кембридж – большая честь и престиж, с другой – в Бирмингеме его ожидали ключевая роль на факультете и большие возможности, ведь там он был бы несомненным лидером. Руди мечтал создать группу из молодых людей, энтузиастов теоретической физики, и превратить ее в лучший теоретический отдел в Европе.

Наблюдая за его метаниями, я вдруг вспомнила любимого в детстве Робинзона Крузо в пересказе Чуковского. Помните, в тяжелый момент Робинзон провел вертикальную черту на листе бумаги, написал слева «хорошо», а справа «худо» и таким образом подвел итог своему положению. Это его успокоило. Я предложила Руди сделать то же самое.

Он последовал моему совету. Слева перечислил все причины, по которым стоит остаться в Бирмингеме. Справа – что ему обещает Кембридж. Первый список оказался вдвое длиннее.

– Итак, возвращаемся в Бирмингем! Я понял, что хочу работать над моим планом именно там.

Забегая на двадцать лет вперед, скажу, что мечта Руди сбылась: лаборатория теоретической физики, созданная им с нуля, стала лучшей в Англии и одной из первых в Европе. Не хочу сейчас перечислять имена его лучших учеников – их слишком много, и вряд ли они что-нибудь скажут людям, далеким от физики. Поверьте мне, они действительно выдающиеся. Я тоже немного горжусь этим. В этом есть и мой вклад. Все они в то или иное время жили у нас дома, я опекала их как могла, учила жизненным мудростям, давала советы и просто гладила по головке в трудную минуту. Один из них, Фриман Дайсон, как-то написал: «Каким теплым был ваш дом! Помните, когда я или другие постояльцы вам жаловались на что-нибудь, вы всегда говорили: “Сравни свою судьбу и евреев в Германии или узников ГУЛАГа в Советском Союзе и уже потом поведай мне о своей печали…” Я вырос в британской семье, где все было четко организовано. Может быть, поэтому я просто влюбился в вашу семью с ее хаотическим, но таким милым русско-еврейским стилем жизни».

Возвращение в Бирмингем

Итак, мы поехали в Бирмингем. Покупка и обустройство дома, устройство детей в школу – все это заняло у меня довольно много времени. Габи приняли в лучшую школу города – школу короля Эдварда. Рони пришлось отправить в частную школу. В другую его не взяли, поскольку он позорно завалил перевод фунтов стерлингов в шиллинги, а шиллингов в пенсы. В Америке он выучил, что в одном долларе сто центов, и, естественно, предположил, что в одном фунте сто шиллингов, а в одном шиллинге сто пенсов. Такой ответ не удовлетворил экзаменаторов.

Вскоре после нашего возвращения в Бирмингем произошло два события. Во-первых, указом Его Королевского Величества Георга VI Руди был возведен в Командоры Превосходнейшего ордена Британской империи. Вот это архаика! Конечно, это ничего не означало кроме того, что к своей фамилии он мог теперь добавить титул командора ордена Британской империи, а на шею повесить бордовую ленточку с орденом в виде королевского креста и короны вверху. Ха-ха-ха, большое дело…

«Женя, – объяснил Руди, – ты забываешь, что английское общество все еще весьма иерархично. С этим титулом мы уже не просто какие-то иностранцы, а на ступеньку, а то и две выше в глазах бюрократов».

Во-вторых, после завершения Манхэттенского проекта Трумэн заявил, что не собирается делиться атомным оружием ни с кем, даже с Англией. В связи с этим было принято решение о независимой британской атомной программе – на основе вновь открытого Исследовательского центра по атомной энергии в Харуэлле, близ Оксфорда. Директором Центра был назначен Джон Кокрофт – друг и коллега Руди, о котором я уже несколько раз упоминала. Руди пригласили туда консультантом, и впоследствии он каждую неделю ездил в Харуэлл на один день вплоть до печальных событий, речь о которых впереди. В Харуэлле он встретил почти всех своих близких друзей по Лос-Аламосу и предвоенным временам – Отто Фриша, Клауса Фукса, Тони Скирма и других.

Харуэлл был выбран не случайно. Для лаборатории такого масштаба нужны были большая площадка и много строений, а послевоенная экономика страны, мягко говоря, переживала не лучшие времена. Джон Кокрофт нашел выход из положения. Освобождались многие военные аэродромы. Один из них был недалеко от Оксфорда, в университете которого уже шли эксперименты по ядру. Ангары и командные здания пустовали. Туда-то и перебрались физики и химики. Знания и опыт, полученные в Лос-Аламосе, позволяли надеяться на быстрое продвижение. Но Англия была истощена. Продукты, одежда и многое другое продавалось только по талонам или на черном рынке за безумные деньги. Лейбористы, пришедшие к власти на послевоенных выборах впервые за всю историю Англии, стремились направить скудные ресурсы на облегчение жизни простых людей. В 1948 году начала работать национальная система здравоохранения, в связи с чем правительство выкупило большинство частных больниц у владельцев. Эттли пришлось пойти на почти неподъемные займы у Америки и Канады, войти в план Маршалла и ввести программу чрезвычайной экономии. В этом же году Британия ушла из Палестины, а в следующем – из Индии. По существу, это было вынужденное бегство впопыхах, и в том и в другом случае приведшее к кровавым войнам, последствия которых ощущаются и сейчас.

На выборах в 1951 году правительство Эттли пало. Следующее правительство снова сформировал Черчилль. К штурвалу вернулся Капитан.

Первая атомная бомба, вышедшая из Харуэлла, была испытана в октябре 1952 года на островке к западу от Австралии. С момента первого испытания советской атомной бомбы в 1949 году прошло три года. В Советском Союзе оно держалось в тайне. Разумеется, во всем остальном мире из газет были известны и время (конец августа), и место (под Семипалатинском, в Казахстане). Первая советская бомба – точная копия Толстяка – была плутониевой. Следы плутония быстро разносятся ветром, их легко обнаружить в атмосфере.

В каком-то интервью у Руди спросили, почему Англия отстала на целых три года.

– Ведь у вас в руках были и знания и технологии, а в Харуэлле работали те же люди, что и в Лос-Аламосе! И начали вы почти одновременно.

– Видите ли, наш главный приоритет – я имею в виду правительство – благосостояние людей. Свободные ресурсы страны в первую очередь направлялись на то, чтобы накормить их, восстановить экономику. Благополучие советских людей, как я понимаю, Сталина не заботило.

Позднее мы узнали, что даровую рабочую силу для советского атомного проекта поставлял ГУЛАГ.