Книга: Фурии
Назад: Глава 4
Дальше: Зима

Глава 5

Сжимая в ладонях стакан с дымящимся кофе (черный, но три ложки сахара – мне еще предстояло привыкнуть к его вкусу), я скользнула в кабинку, села рядом с Грейс и открыла пачку купленных по дороге сигарет «Лаки страйк» (любимые сигареты Робин). Грейс отрицательно покачала головой, Робин взяла пару, одну спрятала про запас в нагрудный карман.

За несколько недель, минувших с момента моего посвящения в группу продвинутых учениц Аннабел, Алекс и Грейс стали относиться ко мне заметно лучше, всячески помогали не отставать по темам, которые я пропустила в начале года.

– Классное пальто, – сказала Грейс, проведя ладонью по заношенному меху. – Натуральный?

– Вряд ли, – сказала я, хотя бог его знает: пальто я стянула из маминого платяного шкафа.

– Затягиваться надо, – сказала Робин с непроницаемым видом.

– Горло болит, – отговорилась я, глядя, как глубоко затягивается она сама – показательно глубоко, подумалось мне, – и выпускает одно за другим три колечка дыма. – Где Алекс?

– Скоро будет. Похоже, вчера поздно вернулась, – пояснила Грейс.

– Откуда?

– С ужина какого-то. Мать заставила пойти. «Неформальное общение», что бы это ни значило.

– У страшно бога-а-атых тоже есть свои неудобства в жи-и-изни, – усмехнулась Робин, передразнивая манеру Алекс растягивать гласные.

– Тут все страшно богатые, – сказала я с оттенком горечи: может, что-то вроде похмелья после стольких лет нищеты. Робин и Грейс переглянулись, потом повернулись ко мне.

– Ты это серьезно? – спросила Робин и, сделав глоток из моего стакана, поморщилась. – Что это ты сюда добавила?

Совершенно потерянная, я уставилась на них.

– Что ж, похоже, мы одеваемся лучше, чем я думала, – помолчав, сказала Робин. – Мы здесь только благодаря стипендии. Грейс у нас ученый ботан, я – только из-за способностей к рисованию. Потому и попали в группу Аннабел. О господи, – продолжала она, откидываясь и отхлебывая чай, – не думаешь же ты, что я попала сюда исключительно из-за мозгов? Я просто любимица училки, в буквальном смысле, и даже не знаю, почему она меня выбрала. Я имею в виду, что рисование не поможет ей захватить власть над миром, или что бы она там ни планировала сделать.

Робин выжидательно посмотрела на меня.

– Я… Честно, я даже не задумывалась об этом.

В общем-то так оно и было: я давно научилась распознавать тех, кто получает стипендию, – по их робости, косым взглядам, – ведь я и сама была такая. Иное дело Робин и Грейс – они расхаживали по кампусу с самоуверенным видом, и окружающие смотрели на них соответствующе… Никто бы не сказал, что они здесь из жалости. Это их школа, больше, чем чья-либо еще.

Робин рассмеялась; Грейс улыбнулась, добавляя сахар в чай.

– Но с Алекс-то все иначе? – спросила я.

– Ну да, разумеется. У ее мамы полно денег, – сказала Грейс. – К тому же… – она наклонилась ко мне, – они с Аннабел давно знакомы. Только, – добавила она, понижая голос, – мама Алекс не знает, что дочь в ее классе. Так что никому не говори.

– Да в чем секрет-то?

Грейс откашлялась и почти неуловимо кивнула в сторону двери: к нам, цокая каблуками, направлялась Алекс.

– Черт, голова трещит после вчерашнего, – сказала она, швыряя глянцевую кожаную сумочку на стол и направляясь к стойке. – Кому что заказать?

– Кофе, черный, как твоя душа, – откликнулась Робин.

Алекс кивнула и заказала два черных кофе.

– Она тоже станет большой шишкой, – прошептала Робин, – и ей это известно. Та еще сучка. Имей в виду. – Заметив, что Алекс возвращается, она резко переменила тему: – Мне понравилось, хотя не уверена, что вы, девчонки, со мной согласитесь.

– О чем это вы? – спросила Алекс, усаживаясь рядом со мной.

– Да фильм один, – пожала плечами Робин. – Не в твоем вкусе.

Грейс быстро заговорила о чем-то еще, я закурила очередную сигарету, Робин поставила чашку на растрепанную тетрадь и принялась что-то чертить на полях.



Притом что я успела привыкнуть к аристократическому величию школы, дом Алекс стал для меня в некотором роде сюрпризом. Укрывшийся в лабиринте купающихся в зелени улиц, которые мой отец называл «Авеню снобов», он стоял далеко от проезжей части; извивающаяся дорожка вела от железных ворот к парадному входу. Напротив, по ту сторону лужайки, виднелся небольшой коттедж; Алекс называла его «сарайчиком», но вообще-то размерами он был приблизительно с мой дом.

– Это для гостей, – прошептала Робин, когда мы проходили мимо. – Хотя какое-то время тут жил ее папаша, пока шел эр-а-зэ-вэ-о…

– Я знаю, как пишется это слово, – обернулась шедшая впереди Алекс.

– Да ну? Знаешь? – Робин толкнула ее локтем, та ответила, как мне показалось, немного сильнее, чем следовало; впрочем, Робин, кажется, не обратила внимания.

Интересно, подумала я, зачем разводиться, если живешь в таком особняке. Если уж даже мы с мамой ухитряемся избегать друг друга в нашей древней маленькой развалюхе, то здесь можно жить, даже не зная, кто еще в доме в данный момент.

Мои спутницы сняли туфли в коридоре и исчезли где-то в глубине комнат. Я опустилась на колени и принялась – без нужды – развязывать шнурки, попутно разглядывая висевшие на стенах картины, а также бюсты и скульптуры, какие прежде приходилось видеть только за стеклянными витринами. Я провела пальцем по бронзовой руке женщины с блестящими изумрудными глазами и вздрогнула: вдруг раздастся сигнал тревоги и появится суровый охранник?

– Ты где там застряла, Вайолет? – крикнула Робин откуда-то издали.

Я пошла на звук голосов, а также позвякивающих стаканов, открывающихся и закрывающихся ящиков, на скрип табуретки, которую волочат по каменному полу, и обнаружила всю троицу в просторной, ярко освещенной кухне вроде тех, что видела на страницах журналов, которые любила покупать мама.

– Ну, ты чего? Призрак увидела? – Робин указала на стул рядом собой.

Я села, положив ладони на мраморную столешницу.

– Можете не сомневаться, отец не вернется, – фыркнула Алекс и извлекла из настенного шкафа с массивной резной решеткой две бутылки вина. – Хорошо хоть коллекцию вин оставил.

– Ну да, oui, oui, – защебетала Робин. – Принести лучшего кьянти, гарсон. – Она побарабанила пальцами по моему бедру. – Давно мечтала сказать эти слова. – Я засмеялась, а она стиснула пальцы: подушечки нежные, ногти острые.

– Ну а как насчет хозяйки дома? – осведомилась Робин.

– Все нормально. – Алекс закатила глаза. – Ее долго не будет. В Штаты уехала, какими-то там исследованиями занимается.

– Класс, – выдохнула Робин. – Стало быть, дом в нашем распоряжении?

– Ага, – подтвердила Алекс. – Рядом живет одна сучка, ей велено заходить проверять, как я тут, но сегодня ее нет, так что все чисто. Я точно знаю, что всякий раз, как сюда заглядывает, она таскает по бутылке, так что, логически рассуждая, чем больше я пью, тем более вероятно, что мамаша заметит и свалит все на нее.

– В таком случае для нас честь содействовать тебе в осуществлении этой благородной миссии. – Робин сделала большой глоток, оставив на стенке бокала багровый «поцелуй» своей треснувшей нижней губы.

– Спасибо, Робин, – откликнулась Алекс, в свою очередь прикладываясь к стакану. – Ты настоящий друг.

– Пошли. – Робин встала и потянула меня за рукав. – Покажу тебе дом.

Я прошла следом за ней через кухню в столовую, сверкавшую белизной и позолотой, с люстрами, слегка звякнувшими, когда мы открыли двери.

– Вот это да! – выдохнула я, не в силах сдержать восхищения.

– То ли еще будет. – Робин толкнула массивную деревянную дверь и нашарила выключатель. – Смотри.

Вспыхнула целая гирлянда ламп. Мы прошли в комнату, больше похожую на пещеру, забитую от пола до потолка книгами и скульптурами; по обе стороны камина, доска которого располагалась на уровне моих глаз, висели огромные яркие картины.

– Это они называют кабинетом. – Робин повернулась ко мне. – Можешь себе представить?

Она переходила от полки к полке, снимая бюсты, поворачивая их лицами к свету, изучая, словно в поисках отгадок. Я последовала ее примеру. В какой-то момент в глаза мне бросился написанный широкими резкими мазками портрет женщины с ребенком на руках, обе заливались смехом, светились радостью.

– Чем, говоришь, ее мать занимается?

– Какие-то исследования проводит. Несколько лет назад написала книгу об оккультизме – аж в дрожь бросает. Много денег на этом явно не заработаешь, но семья вроде в них и не нуждается. Состояние у них уже много веков. – Робин сняла с подставки блеснувшую на свету стеклянную бабочку.

Я ничего не сказала и принялась рассматривать ряды массивных томов. «Ритуалы Древней Греции» – гласило название одного из них, «Демонология» – значилось на корешке другого.

– Эй вы там. – В дверях возникла Алекс. Мы с Робин застыли, захваченные на месте преступления. – Пиццу закажем?

– Чтобы снова принесли это подгоревшее дерьмо? Оно нам надо?

– Не хочешь – не надо, – бросила Алекс.

– Да ладно, шучу. Пошли, Вайолет, воспользуемся изысканным гостеприимством нашей хозяйки.

Вернув книгу на полку, я последовала за Алекс и Робин в слабо освещенную маленькую уютную гостиную. В камине потрескивали дрова, а за окном завывал ветер. Грейс сидела, укрывшись пледом из густого меха, на старинном кожаном диване, от золотистых отблесков огня в камине ее бледная кожа приобрела абрикосовый оттенок. Я свернулась калачиком в кресле, положив на колени жесткую подушку; хорошо, можно не думать о том, как холодно на улице.

– Еще вина? – Алекс протянула мне бутылку.

– Спасибо, – кивнула я, хотя последствия первого бокала уже начали сказываться: тепло разливалось по всему телу.

Робин устроилась на полу рядом со мной, ее волосы касались моих ног. Не оборачиваясь, она протянула руку, я передала ей бутылку. Она встряхнула ее, посмотрела на свет и крикнула:

– Алекс, вино кончилось, давай еще.

Грейс бросила на Робин предупреждающий взгляд, я почувствовала, как у меня разгораются щеки.

Мы сидели в тишине, слушая, как на улице завывает ветер. С кухни донесся голос Алекс – она заказывала еду.

– Так что у нас с этим проектом? – заговорила Робин, когда Алекс вернулась в холл и, завернувшись в плед, уселась рядом с Грейс. – Чем нам, собственно, предстоит заняться?

Алекс посмотрела на Грейс.

– Ты хоть что-нибудь прочитала? – Та устроилась поудобнее. – И вообще, кто-нибудь что-нибудь прочитал? – Она посмотрела на Алекс, ответившую ей робкой улыбкой.

– Ну, черт возьми, Грейс, я не думала, что мне это понадобится, – ухмыльнулась Робин. – Была уверена, что ты за меня сделаешь все, что нужно.

Грейс притворно вздохнула, на самом деле она не обиделась, наслаждалась своей ролью ответственной спасительницы.

– Суть состоит в утверждении Мирандолы, что существует два типа магии, одна дурная, другая добрая.

– Вроде как черная и белая? – уточнила Алекс.

– Примерно, – кивнула Грейс. – Но это Ренессанс, высоколобый муж, так что все немного… Смотри.

Она перегнулась через спинку дивана, нашарила сумку и вытащила книгу. При этом рукав у нее немного задрался, обнажив шрам на запястье. Меня бросило в дрожь – дрожь воспоминания. Мы не говорили об этом, стало быть, этого не было: молчание, тайный сговор. И все же временами, в самые неожиданные моменты, правда выходит наружу – следом отвратительной жестокости, следом насилия на ее коже.

Робин посмотрела на меня, она ничего не заметила.

– О, время сказки на ночь. Ну давай.

– Так вот, – продолжала Грейс, то ли не расслышав слов Робин, то ли решив не обращать на них внимания. – «Магия существует в двух формах…» Бла-бла-бла… Дальше: «Одна – это полностью сфера деятельности и власти демонов и, стало быть, видит Бог…»

– Мне что, от голода умирать? – перебила ее Робин, закатывая глаза.

– Заткнись, – огрызнулась Алекс, не отрывая глаз от пальцев Грейс, скользивших по строчкам.

– «…видит Бог, представляет собой страшное зло. Другая при ближайшем рассмотрении – не что иное, как высшее проявление философии природы. – Грейс неуверенно посмотрела на нас и продолжила: – Носитель первой всегда старается скрыть свою суть, ибо она неизменно возвращается к нему рикошетом в виде бесчестия и позора, осуществление же второй, как в Античности, так и почти во все иные периоды истории, являло собою источник высокого знания и света просвещения».

– Ну и ботан, – усмехнулась Робин. – Это я о нем, не о тебе.

– В общем, насколько я понимаю, желания Аннабел лежат в области второго, – продолжала Грейс. – Что, по-моему, совсем не трудно, потому что примеры у нас перед глазами.

– Здорово, – сказала Алекс. – Например, мамаша, у нее таких примеров куча. – В дверь позвонили, и она поднялась. – Пиццу принесли. А вы пока выбирайте фильм.

– А может… – усмехнулась Робин.

– Фильм, говорю, выбирайте, – уже от двери бросила через плечо Алекс.

Я немного помолчала, кляня себя за любопытство, за желание угодить, но в конце концов задала-таки вопрос, которого от меня явно ждали:

– А может что?

Робин указала на полки, где, помимо книг, теснились всякого рода безделушки и игрушки.

– А может займемся чем-нибудь по-настоящему забавным.

– Я устала, – сказала Грейс, нервно поглядывая на дверь. – Давайте лучше кино посмотрим.

– Что, страшно?

– Нет, но…

Хлопнула входная дверь, все мы трое вздрогнули; в коридоре застучали шаги, быстрые и решительные.

– Слушай, Робин. – На пороге появилась Алекс. – Ты же обещала не начинать снова все это.

– О чем вы? – беспомощно спросила я.

– Она… – Алекс вздохнула.

– Она?! – с притворным возмущением повторила Робин. В глазах ее вспыхнул огонек, она подмигнула мне, как бы приглашая принять участие в игре.

– В прошлый раз, когда Робин была здесь, она всю ночь доставала нас, уговаривая разыграть какой-нибудь ритуал из тех, что описаны в маминых книгах. И сейчас явно не прочь повторить.

Я посмотрела на Алекс, потом перевела взгляд на Робин и Грейс.

– Это… как? Что-то вроде вызова Кровавой Мэри или?..

– Тебе сколько лет, двенадцать? – презрительно фыркнула Робин.

– Вот именно, Кровавая Мэри, точно оно, – подтвердила Алекс. – Дурацкая игра, ребячество.

Робин посмотрела на меня и устало пожала плечами. Я, вроде как подражая ей, закатила глаза, подумав при этом: «А в чем, собственно, дело, откуда такая реакция?» – и молясь про себя, чтобы другие ничего не заметили.

Троица снова заспорила, но уже не так жарко, и скоро успокоилась. Робин и Грейс подошли к застекленному шкафу с видеокассетами (загороженный большой цветной ширмой – шкаф явно был не в духе элегантной обстановки гостиной).

Я немного завидовала тому, как естественно они чувствуют себя в этом доме, как близко они знакомы с его порядками и как воспринимают окружающую роскошь как нечто само собой разумеющееся. Они, словно сестры, щебетали о том, что лучше посмотреть («Вечно ты выбираешь одно и то же». – «Так ведь классный фильм»), и это заставило меня улыбнуться. Я, хоть и стояла поодаль, изобразила улыбку, делавшую меня ближе к общей компании.

Мне было совсем не важно, что они выберут (хотя остановились на двух хаммеровских фильмах ужасов – один про зомби, другой про вампиров, названия ни того, ни другого я не запомнила). После куска пиццы (съела всего один, хотя есть хотелось – но я слышала шуточки Робин про девушку, у которой размер был как минимум на два меньше моего, и боялась, что эта тема может всплыть в любой момент) и еще одного бокала вина меня начало клонить в сон, веки отяжелели, и я погрузилась в мягкие объятия кресла.

Когда, закутанная в свое потрепанное меховое пальто, я проснулась, в доме было тихо и темно, в камине дотлевали последние угли. На мерцающем экране телевизора, во всю ширину, дрожала белая полоса, пульсирующим светом озаряя комнату.

Я заморгала, стряхивая остатки сна, и попыталась понять, где я нахожусь и почему одна. Подошла к шкафу с гербариями, кристаллами и какими-то серебристыми порошками. «Арнольд Холл, 1969» – значилось на серебряной дощечке. Стеклянные флаконы, размером с мой большой палец, пузатые и круглые, соблазняющие своими торчащими пробками. Я взяла один из них. Выцветшая надпись на ярлыке гласила: «Вех Пятнистый (Cicuta Maculata)». Вернула бутылочку на место, взяла другую: «Красавка (Atropa Belladonna)». Мне вспомнилась одна давно забытая шутка. «Робин понравится», – подумала я и быстрым движением сунула бутылочку в карман.

Пол был холодный как лед и жесткий. Я вышла из комнаты, пустой и безжизненной, и мягкий ковер в коридоре казался по контрасту истинным облегчением.

– Эй, есть тут кто? – неуверенно бросила я в темноту. В дверях в конце коридора показалась Робин. Она подозвала меня кивком, и, потирая слипшиеся после сна глаза, я подошла к ней.

– Ты что здесь делаешь? – прошептала я, хватаясь за ручку двери. Я не очень уверенно держалась на ногах – тепло от выпитого вина все еще ощущалось.

– Пытаюсь найти кое-что, – деловито ответила она.

– Мне бы водички попить, – вздохнула я.

Робин указала куда-то мне за спину.

– Третья дверь направо. Как будешь готова, жду тебя в кабинете.

Когда, повернув несколько раз не туда, что в огромном, кажущемся в темноте еще более похожим на пещеру доме неудивительно, я добралась до места, Робин сидела на стуле, закинув ноги на стол, с открытой книгой на коленях.

Я присела на край стола.

– Что читаешь?

Она взяла у меня из рук стакан и глотнула.

– Кошмарную, жуткую вещь, – усмехнулась она. – Не хочешь присоединиться?

Я промолчала.

– Ну же, давай. – Робин потянула меня за рукав. – Взгляни хотя бы, а после решай.

Я наклонилась, почувствовав, как от моего дыхания у нее зашевелились волосы. Это была старинная книга, с яркими картинками, защищенными шуршащей золотистой папиросной бумагой.

– Ничего себе. – Я провела ладонью по странице. – А где Грейс и Алекс?

– Их сейчас лучше не беспокоить, ты уж поверь мне. Личное время, сама понимаешь.

Ничего я не понимала. Вспомнила, как Грейс, сидя на диване, забросила ноги на колени Алекс; как они касались друг друга ладонями, как переплетали пальцы.

– Я… Ладно, все нормально. Просто не знала, что они…

– По-моему, они не особо склонны это афишировать. Ладно, так или иначе, я хочу, чтобы и ты приобщилась. Это ритуал, клятва верности. В кругу лучших друзей. – Она потянула меня за руку, прижала пальцы к странице книги. – Это еще и знак особого доверия. Аннабел будет гордиться.

Делая вид, что мне безразлично, я взяла со стола серебряную табакерку, – надо все обдумать, все взвесить. В каком-то смысле я понимала, что происходит. Мне говорили то, что я хотела услышать. И все же, все же… Неважно. Я хотела, чтобы это было правдой. И этого было почти достаточно. Эмили, чья тень невидимо витала над нами, – мой двойник, о чем Ники неустанно напоминала мне при любом удобном случае, – присутствовала всегда, и с ней, я чувствовала это, меня постоянно сравнивали. «Лучшие друзья», – сказала Робин. Дыхание, горячее от вина и предвкушения, глаза, расширившиеся в темноте, стыд от чувства победы.

– Хорошо, – выдыхаю я наконец.

– Я люблю тебя! – Мгновение – и она на ногах, кладет книгу на стол, бросается к полкам, хватает безделушки и свечи, вертит их в руках. – Бери книгу, – говорит Робин, и я следую за ней в гостиную, где царят покой и тишина.

Она села на ковер рядом с низким кофейным столиком, на котором все еще валялись коробки из-под пиццы, пустые бутылки и блестящие осколки разбитых стаканов. Робин зажгла три высоких тонких свечки и вставила их в узорчатые канделябры, которые захватила из кабинета. Затем открыла деревянную коробку, положила на пол, очертив ровный круг, пять камней и посыпала их каким-то серебристым порошком из жестянки, на которую я уже обращала внимание.

– Давай сюда. – Она похлопала по полу, приглашая меня сесть рядом.

Я взяла с дивана подушку и осторожно опустилась на пол. Нас с Робин разделяли мерцающие свечи.

– Что дальше?

– Тихо, тихо, всему свое время. – Она скрестила ноги, открыла книгу и, предварительно послюнявив пальцы, принялась листать тяжелые страницы, пока не нашла нужную.

– Абракадабра, – усмехнулась она.

Я проследила за ее взглядом и медленно втянула носом воздух. Снаружи поднялся ветер, по окну забарабанили дождевые капли, я ждала и ждала, бесконечно. Робин швырнула книгу на пол и улыбнулась.

– Ну ладно, – не выдержала я, – так что же все-таки дальше?

– Разве я не сказала тебе: всему свое время? – откликнулась Робин, не глядя на меня. – Я все думала, почему Аннабел начинает говорить в твоем присутствии медленнее, чем обычно. Теперь поняла.

Я вспыхнула. Я всегда замечала, как девушки начинают ерзать, когда Аннабел возвращается к темам, которые они уже усвоили, как они переглядываются, как мгновенно на них наваливается скука. Как Робин неизменно вытаскивает из сумки блокнот, начинает что-то чертить и поворачивает его в сторону Аннабел, словно пытаясь привлечь ее внимание.

В таких случаях, когда Аннабел обращалась ко мне одной, я буквально физически ощущала, как у меня начинает покалывать в нервных окончаниях, как шевелятся волоски на руках, видела, как у Робин темнеют глаза, чувствовала, как в воздухе сгущается ревность.

Она откашлялась и взяла меня за руки.

– Ну что же, начинаем. Закрой глаза.

Я поспешно зажмурилась и тут же открыла глаза: Робин с улыбкой смотрела на меня.

– Так я и знала, – сказала она. – Закрой и не открывай. Не открывай, пока не закончим.

– Ладно, – вздохнула я. Голова у меня все еще кружилась от выпитого, в висках слегка пульсировало.

Она стиснула мои ладони и принялась читать по книге:

– Богиня Геката, мы пришли к тебе как твои верные и послушные дочери и взываем к твоему милосердию.

Я почувствовала, что по телу побежали мурашки. Снаружи раздался сильный удар грома.

– Богиня Луны, мы пришли к тебе с простертыми руками и открытыми сердцами, в золотом свете неба, где царит твоя мать. Богиня перекрестков, мы пришли к тебе, открытые тем возможностям, которые ты пожелаешь предложить нам. Дороги, которыми мы идем, это не только наши, но и твои дороги, и наши сердца покорны твоей бессмертной силе. – Она выпустила одну мою руку и положила ее мне ладонью вверх на колено. – Богиня тьмы, мы верим в твой свет и молим провести нас через глубины ночи, когда вокруг падают и гаснут на лету звезды. Богиня ведовства, заклинаний, волшебства, даруй нам знание магии и силу своего сердца. Богиня, мы, твои дочери, явились к тебе, прими нашу кровь, мы готовы пролить ее ради тебя.

Я почувствовала сильную боль в руке, отдернула ее и открыла глаза. Ладонь пересекал большой глубокий шрам, из которого сочилась кровь. Я в ужасе посмотрела на Робин – она провела тонким, с кривой ручкой ножом по своей ладони, потом, схватив меня за руку, прижала свою рану к моей.

– Какого черта! – Я попыталась вырваться.

– Ш-ш-ш, – прошептала она и посмотрела на меня, сначала серьезно, потом с веселой усмешкой. – Все нормально. Представь себе, что ты с самого начала знала, что к чему, и сама попросила меня об этом.

– Так ведь больно же. – Она по-прежнему не выпускала мою руку, под нашими ладонями скапливалась лужица общей теплой крови. – Пусти.

– Погоди. – Она потянулась к стоявшей на столе бутылке с недопитым вином, сделала глоток и протянула ее мне. – За наш союз.

– Ни за что. – Я попыталась высвободить руку, удивившись, как крепко она ее держит.

– Я не шучу, пей.

Она помахала бутылкой прямо у меня перед носом. Видя, что иначе не высвободиться, я схватила бутылку и опустошила ее одним глотком.

– Ну что, довольна? – Я с грохотом поставила бутылку на стол. – Пусти.

Ладонь моя горела, кровь крупными каплями падала на пол. Я прижала рану к губам, кровь была теплая и на вкус соленая.

– Ну и вид у тебя, – фыркнула Робин.

Я с трудом поднялась, ноги подгибались от боли.

– Да пошла ты. – Я прошлепала в ванную, замотав кровоточащую ладонь рукавом свитера, чтобы не испачкать кремовый ковер, заперла дверь и подставила руку под кран. Раковина сразу окрасилась в багровый цвет.

– Ну и ну, – прошептала я, глядя на руку. Сердце колотилось где-то в ушах, кожу покалывало, начинало подташнивать, отчего все тело внезапно покрылось потом. Я закрыла крышку унитаза и неловко села, по-прежнему держа руку над раковиной.

В дверь негромко постучали.

– Ты как там? – прошептала Робин. Я не ответила, даже не пошевелилась, задержав дыхание.

Она постучала еще и еще.

– Да пошла ты, – пробормотала Робин. Шаги ее удалялись по коридору.

Я оставалась в ванной, пока не перестала капать кровь. Голова кружилась до тошноты. Я вспомнила звук разрезаемой кожи и дернулась от жгучей злости. «Да как она посмела! – подумала я, с отвращением прокручивая в памяти подробности ритуала. – К тому же какой во всем этом смысл?»

Я неотрывно смотрела, как кровь сворачивается черными комками, оставляя пузыри, лопающиеся при прикосновении. Я снова пустила воду, смывая с раковины остатки крови, и внимательно огляделась вокруг, не оставила ли пятен, когда входила в ванную. Рукав свитера почернел и съежился, но вроде все чисто, следов крови не видно.

Я осторожно стянула свитер через голову и уже собиралась положить его на крышку унитаза, как заметила на ней полупрозрачную полоску крови. Я схватила рулон бумаги, чтобы стереть ее, и тут все стало ясно: я почувствовала тепло и влажность между ног. Повернулась к зеркалу и увидела сзади на юбке темное кровавое пятно.

«Ты поздний цветочек, – успокаивала меня мама, когда я спрашивала, почему у меня никак не начнутся месячные. – И считай, тебе повезло», – добавляла она, что, однако, никак не могло удовлетворить моего любопытства. Я стянула трусы и увидела, что они пропитались кровью; пахло танином и чем-то животным. Я порылась в шкафчике, нашла упаковку с тампонами, прочла, поняв только с третьего раза, инструкцию по использованию, скомкала трусы и бросила их в мусорный ящик. После чего, избавившись от вещественных доказательств, вернулась в гостиную. Все выглядело так, словно ничего не случилось, разве что на выключателе остался легкий след крови. Я стерла его рукавом и легла, накрывшись одеялом, на диван. «Это совпадение, – говорила я себе, – простое совпадение».

Назад: Глава 4
Дальше: Зима