Май
16 мая – указ Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении борьбы с пьянством», положивший начало антиалкогольной кампании (продолжалась до 1988 года).
Антиалкогольная кампания
Час волка
«Час волка»… Мало кто знает, что означает это выражение. На здании театра кукол им. Образцова есть циферблат с фигурами животных появляющихся при отбивании каждого часа. Одиннадцати часам соответствовала фигура волка в красном кафтане – именно с этого часа в магазинах открывалась торговля спиртным. Так и появилось это выражение – час волка.
Про эту реформу – трудно говорить, она очень неоднозначная. С одной стороны – снизилась преступность и выросла рождаемость. С другой стороны – эта реформа привела к вовлечению в полукриминальные сделки значительной части мужского населения, послужила поводом к первоначальному накоплению капитала мафиозных структур, привела к сильнейшему раздражению людей. Огульный запрет всего, вырубание виноградников, перегибы – одна из последних советских кампаний закончилась полным крахом.
Кроме того, антиалкогольная кампания послужила одним из ключевых факторов нарастания системного бюджетного дефицита.
Как принималась антиалкогольная программа?
Из Википедии
7 мая 1985 года были приняты Постановление ЦК КПСС («О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма») и Постановление Совмина СССР № 410 («О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма, искоренению самогоноварения»), которыми предписывалось всем партийным, административным и правоохранительным органам решительно и повсеместно усилить борьбу с пьянством и алкоголизмом, причём предусматривалось значительное сокращение производства алкогольных напитков, числа мест их продажи и времени продажи.
16 мая 1985 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении борьбы с пьянством и алкоголизмом, искоренении самогоноварения», который подкреплял эту борьбу административными и уголовными наказаниями. Соответствующие Указы были приняты одновременно во всех союзных республиках.
Исполнение было беспрецедентным по масштабу. Государство впервые пошло на снижение доходов от алкоголя, которые были значимой статьёй государственного бюджета (около 30 %), и стало резко сокращать его производство. После начала борьбы с пьянством в стране было закрыто большое количество магазинов, торговавших ликёро-водочной продукцией. Нередко на этом комплекс противоалкогольных мероприятий в ряде регионов заканчивался. Так, первый секретарь Московского горкома КПСС Виктор Гришин закрыл многие алкогольные магазины и отрапортовал ЦК о том, что работа по отрезвлению в Москве завершена. Несколько раз поднимались цены на водку: популярная водка, получившая в народе прозвище «Андроповка», которая стоила до начала кампании 4 р. 70 к., исчезла с прилавков, а с августа 1986 года самая дешёвая водка стоила 9 р. 10 к.
Магазины, в которых продавалось спиртное, могли делать это лишь с 14:00 до 19:00.
Были приняты жёсткие меры против распития спиртного в парках и сквериках, а также в поездах дальнего следования. Пойманные в пьяном виде имели серьёзные неприятности на работе. За употребление спиртного на рабочем месте – увольняли с работы и исключали из партии. Были запрещены банкеты, связанные с защитой диссертаций, стали пропагандироваться безалкогольные свадьбы. Появились так называемые «зоны трезвости», в которых спиртное не продавалось.
В выполнение этой задачи втягивались также в обязательном порядке профсоюзы, вся система образования и здравоохранения, все общественные организации и даже творческие союзы (союзы писателей, композиторов и т. д.).
Кампания сопровождалась интенсивной пропагандой трезвости. Повсюду стали распространяться статьи академика АМН СССР Ф. Г. Углова о вреде и недопустимости потребления алкоголя ни при каких обстоятельствах и о том, что пьянство не свойственно русскому народу. Жёсткие требования отказа от алкоголя стали предъявляться к членам партии. От членов партии требовалось также «добровольное» вступление в Общество трезвости.
Влияние на виноградарство и виноделие
Кампания чрезвычайно негативно отразилась на винодельческой отрасли и её сырьевой базе – виноградарстве. В частности, были резко сокращены ассигнования на закладку виноградников и уход за насаждениями, увеличено налогообложение хозяйств. Главным директивным документом, определяющим пути дальнейшего развития виноградарства, стали утверждённые XXVII съездом КПСС Основные направления социального и экономического развития СССР на 1986–1990 годы и на период до 2000 года, в которых было записано: «Осуществить в союзных республиках кардинальную перестройку структуры виноградарства, ориентировав его в первую очередь на производство столовых сортов винограда».
Во многих публикациях, критикующих антиалкогольную кампанию, говорится, что в это время было вырублено много виноградников. Виноградники вырубались в России, на Украине, в Молдавии и других республиках СССР.
В Молдавии было уничтожено 80 тыс. гектаров виноградников из 210 тыс. Нынешний директор (а тогда главный инженер) известного молдавского винзавода «Cricova» Валентин Бодюл утверждает, что в те годы людей «по выходным заставляли выходить с топором и рубить виноград», а те, кто пытался защитить виноградники, получали 14–15 лет тюремного заключения.
С 1985 по 1990 годы площади виноградников в России сократились с 200 до 168 тыс. га, восстановление раскорчёванных виноградников сократилось вдвое, а закладка новых не производилась вообще. Среднегодовой сбор винограда упал по сравнению с периодом 1981–1985 годы с 850 тыс. до 430 тыс. тонн.
По некоторым данным, было уничтожено 30 % виноградников, по сравнению с 22 % во время Великой Отечественной войны. Согласно материалам XXVIII съезда Компартии Украины, на восстановление потерь уничтоженных 265 тыс. виноградников необходимо было 2 млрд рублей и 5 лет. В диссертации по управлению винодельческой промышленностью утверждается, что виноградарство в России трижды находилось под угрозой исчезновения и один из этих периодов – «1985–1990 гг. – „борьба“ с пьянством и алкоголизмом».
Михаил Горбачёв утверждает, что не настаивал на уничтожении виноградников: «То, что лозу повырубали, это были шаги против меня». В интервью 1991 года утверждал: «Закоренелого трезвенника из меня в период антиалкогольной кампании пытались сделать». Самая большая потеря заключалась в том, что были уничтожены уникальные коллекционные сорта винограда. Например, был полностью уничтожен сорт винограда «эким-кара», компонент знаменитого в советские годы вина «Чёрный доктор». Особо жёстким гонениям подвергалась селекционная работа. В результате травли и ряда безуспешных попыток убедить Михаила Горбачёва отменить уничтожение виноградников покончил с собой один из ведущих учёных-селекционеров, директор Всесоюзного научно-исследовательского института виноделия и виноградарства «Магарач» доктор биологических наук профессор Павел Голодрига.
Резко осложнились отношения со странами СЭВ – Венгрией, Румынией, Болгарией, большая часть вина в которых производилась для экспорта в СССР. Внешторг отказался закупать вино в этих странах, предложив компенсировать упущенную выгоду другими товарами.
Каков же был результат огульной, плохо продуманной и выполняемой одиозными личностями антиалкогольной кампании.
Первое – народ продолжил пить. Меньше, конечно – но продолжил. В ход пошло все что угодно – самодельный алкоголь, лосьоны, одеколоны, совсем уж непригодные технические жидкости. Резко увеличилось потребление наркотиков, особенно на Кавказе и в Средней Азии. Количества отравившихся суррогатами – неизвестно и поныне.
Второе – кампания моментально пошла с перегибами. Перегибами – можно было назвать и массовую вырубку виноградников, и суды где непойманные карают пойманных, и сломанные карьеры в милиции, в других структурах – когда попавшийся где-то пьяным становился изгоем.
Третье – антиалкогольная кампания сыграла немалую роль в разрастании в СССР теневой экономики и накачке ее деньгами. Водка – один из самых «ходовых» и востребованных продуктов, и если раньше водку можно было купить свободно – то теперь таксист или директор магазина, купивший пару ящиков – мог перепродать ее потом страждущим втрое. И так каждый день. Немало заработали например грузины, которые раньше делали чачу исключительно для себя, а теперь она вдруг стала востребованным продуктом. Вообще, Кавказ, где развиты традиции виноградарства – в результате антиалкогольной кампании – «не прогадал»
Итог…
18 ноября 1987 г. Беседа у Рыжкова. Обсудили с ним положение с торговлей и производством винно-водочных изделий. Ситуация все более осложняется. Сказал, что имел беседу с Горбачевым. Он вроде понял меня, что нужно затормозить эту «кампанию», поручил подготовить записку. Зная отношение Рыжкова к этому делу, его позицию на Политбюро, предложил: может быть, подготовим вместе? «Нет, – сказал Николай Иванович, – давай ты, а я поддержу».
23 ноября. У М.С.Горбачева в ЦК КПСС.
Еще раз информировал его о состоянии производства и торговли винно-водочной продукцией. Больше медлить с решением нельзя. Предложил обсудить на Политбюро. Он позвонил помощнику, В.Болдину: «Встревожен информацией, о которой говорит Воротников. Так ли это?» Тот подтвердил ситуацию. Я передал Горбачеву записку с предложениями – не планировать дальнейшего снижения производства алкогольных напитков на 1988 год. Он почитал, потом говорит: «Согласен, давай направляй ее официально в Политбюро». (После беседы я доработал текст записки и 27 ноября направил в Политбюро.)
27 ноября направил в ЦК КПСС записку «О последствиях антиалкогольной кампании в РСФСР». Вот вкратце ее содержание:
«Постановлением Совета Министров от 7 мая 1985 г. определено, начиная с 1986 г., снижать ежегодно производство ликеро-водочных изделий на 21 млн. дкп. и низкосортных крепленых вин на 11 млн. дкп., то есть за 12-ю пятилетку уменьшить их производство соответственно на 105 и 55 млн. дкл. Фактически это задание уже перевыполнено за 2,5 года! Продажа водки и винно-водочных изделий сократилась в 2.1 раза, вина – в 3,3 раза. Потребление спиртных напитков на одного жителя в пересчете на алкоголь (абсолютно), по данным ЦСУ, снизилось с 10,45 литра в 1984 г. до 4,23 в 1987 году.
По данным ЦСУ, снизилось потребление алкоголя, закупаемого в системе госторговли. Но выявились и серьезные негативные процессы. Сокращение числа магазинов (в 10–15 раз) привело к многочисленным очередям. Бурно выросла спекуляция винно-водочной продукцией. Самогоноварение захватило не только сельское, но и городское население. Реализация сахара в 1987 г. выросла с 1985 г. почти на 1 млн. тонн, или на 25 %. Остатки сахара сократились в розничной торговле в три раза. В большинстве областей торговля сахаром идет с перебоями, установлены дневные лимиты, вводятся талоны. Вырос значительно спрос на конфеты, карамель, пряники, используемые, как и сахар, на самогоноварение.
По расчетам ЦСУ, основанным на выборочном обследовании, только в 1986 году на самогоноварение было израсходовано более 400 тыс. тонн сахара, из которого произведено 500 млн. литров спиртного, что на 80 % восполнило продажу водки, не считая самогона, браги, произведенных из других видов сырья. Так что снижение потребления винно-водочных изделий является мнимым. Особо следует подчеркнуть рост продажи спиртосодержащих и химических товаров. Продажа одеколона, лосьонов увеличилась в 2,2 раза, парфюмерных лаков – в 1,5 раза, зубной пасты – в 1,3 раза, предметов бытовой химии (дихлофос, «Лана», клей «БФ» и др.) – в два с лишним раза. Нет в продаже ацетона. Значительно (на 70 %) выросло количество выявленных наркоманов и токсикоманов, в том числе среди несовершеннолетних в 2,3 раза.
Приведенные факты требуют более глубокого анализа и корректировки принятых мер. Очевидно, что нам не удалось обеспечить комплексный подход к решению этой задачи. Усиление экономических, запретительных мер и санкций административного характера не дали желаемых результатов. Считаю необходимым обсудить этот вопрос в ЦК КПСС».
24 декабря. Политбюро ЦК. Вел М.С.Горбачев.
Записка В.И. Воротникова от 27 ноября о состоянии выполнения постановления по борьбе с пьянством. Заслушали мою информацию о негативных процессах, сопровождающих эту борьбу: «Надо сделать глубокий анализ состояния проблемы. Необходимо остановиться, не планировать дальнейшее снижение производства винно-водочных изделий на 1988 год».
Стали обсуждать. Большинство поддержали оценку «борьбы» и выводы записки. Что говорили Рыжков, Зайков, Лукьянов, Никонов, Шеварднадзе? «Резко увеличилось самогоноварение. Привлечено к ответственности более 500 тыс. человек, изъято один миллион самогонных аппаратов. Самогонщиков лишают премии, очереди на квартиру и т. п., но и эти меры эффекта не дали. Продолжают пить всякую сивуху, масса фактов отравления. Около винных магазинов давка, их охраняют десятки тысяч милиционеров. Возмущение населения выше всяких пределов. Проиграли потому, что набрали небывалые темпы, перешли «критическую массу», что и обострило обстановку, дезорганизовало торговлю. Органы КНК, КПК увлеклись разносом, наказанием кадров местных органов власти, работников торговли. Неоправданно идет уничтожение виноградников старинных винных сортов. Не учитываются веками сложившиеся традиции на юге страны. Таким образом, пьянство не снизилось. Потери бюджета за один 1987 год составят 6 млрд. руб. Надо остановиться. Не планировать дальнейшее снижение производства винно-водочных изделий».
Громыко: «Нужно активнее использовать воспитательные меры: поднять общественность, печать. Но нельзя и не реагировать на возмущение народа».
Лигачев: «Застойные явления укрепились в пьянстве. Потери в товарообороте из-за того, что не выполняются планы производства товаров. То же и виноградники – медленно идет обновление на столовые сорта. Людей тревожит другое— ослабление борьбы с пьянством. Мы столкнулись с трудностями. Да, это так. Надо собрать совещание руководителей, обсудить, наметить меры».
Соломенцев: «Не согласен с оценками ситуации. Считаю, что надо продолжать борьбу, «драться» за трезвость».
Горбачев: «Решение было правильное. Принципиальную линию менять не будем. Но не учитывать ситуацию нельзя. Самогоноварение приобрело колоссальные размеры. Пить стали не меньше, так как пьют домашнее зелье, которое не учитывает ЦСУ. Растет наркомания, токсикомания. Видимо, мы переоценили успех на первом этапе. Одни административные меры эффекта не дадут, пьянка загнана в быт. Неоправданно сократили вино, пиво. Надо полнее использовать в антиалкогольной кампании печать. Думаю, следует на 1988 год не давать дальнейшего снижения. Пиво, шампанское, сухое вино, может быть, даже чуть поднять. Открыть дополнительные магазины. Навести порядок».
Приняли протокольное решение.
Приняли протокольное решение…
Июль
2 июля – перестановки в советском руководстве. Андрей Громыко избран Председателем Президиума Верховного Совета СССР. Эдуард Шеварднадзе, 1-й секретарь ЦК КП ГССР, назначен министром иностранных дел СССР.
30 июля – М. С. Горбачёв заявил об одностороннем моратории СССР на ядерные взрывы.
Сентябрь
13 сентября – Великобритания выслала из страны 25 советских дипломатов и других официальных лиц, обвинив их в шпионаже (14 сентября Советское правительство выслало из СССР 25 британцев; вскоре обе страны выслали ещё группу дипломатов)
Ноябрь
19 ноября – Холодная война: в Женеве впервые встретились президент США Р. Рейган и Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачёв
Новое политическое мЫшление – внешнеполитический аспект Перестройки
Горбачевская перестройка – начиналась на фоне апофеоза Холодной войны – крестового похода Рональда Рейгана.
Рональд Рейган, сороковой президент США – принял страну в крайне тяжелом положении. Экономика подорвана войной во Вьетнаме – впервые со времен 1941-45 годов США стала нетто-должником мировой экономики. Общество разорвано вьетнамской войной, общевоенными протестами, движением хиппи, протестом детей против отцов. В студенческих кампусах популярны идеи марксизма, в Европе это уже вылилось в «год оружия» – появление террористических левацких организаций типа «Красные бригады», «группа Баадер-Майнхофф». Потерян Южный Вьетнам, потерян ключевой союзник на Ближнем Востоке – Иран, во Франции и Италии вот-вот придут к власти коммунисты. Крупнейший город США – Нью-Йорк – банкрот, по нему страшно пройти даже днем. В Тегеране захватили американское посольство.
Существовала реальная угроза падения США.
На этом фоне Рональд Рейган начал проводить новую политику во всех областях деятельности. Во внутренней политике – политика снижения налогов, упрощения процедур – новый консерватизм. Во внешней политике – стратегия отбрасывания коммунизма. В военном деле – перевод армии на полностью контрактную основу и перевооружение, по масштабам сравнимое с тем, что несколько лет назад провел Устинов.
На все на это накладывалось резкое снижение цен на нефть. Оно кстати, отнюдь, не было согласовано с саудитами – король Саудовской Аравии делал все, чтобы поднять цены. Просто именно в этот исторический промежуток – на рынок вышли огромные запасы нефти и газа Северного моря – и этот дополнительный объем дестабилизировал рынок и лишил ОПЕК возможности устанавливать цену для рынка. Нефтяные месторождения Северного моря начали разрабатывать еще при Хите – но основные плоды пожала Маргарет Тэтчер, они сделали очень богатыми две страны – Великобританию и Норвегию. Великобритании – они позволили выйти из постимперского кризиса.
США начинают строить флот в 600 вымпелов, с двенадцатью или даже пятнадцатью авианосными группировками.
На этом фоне – у СССР возникают проблемы в Афганистане, в Никарагуа, в Польше. Горбачев, начиная экономическую реформу, понимает, что он не может больше тратить столько денег на оборонные программы, и потому – необходимо резко понизить градус напряженности.
М.С. Горбачев
Новое политическое мышление
Мы приступили к перестройке в обстановке нараставшей международной напряженности. Разрядка 70-х годов практически была свернута. Наши призывы к миру не встречали отклика в правящих кругах Запада. Советская внешняя политика буксовала. Гонка вооружений набирала новые обороты. Военная угроза увеличивалась.
Чтобы ответить на вопрос, как добиться поворота к лучшему, нужно было задаться вопросом: почему так происходит? К какому рубежу подошел мир в своем развитии?
Тогдашний мир был многолик, пестр, динамичен, пронизан противоборствующими тенденциями, острыми противоречиями. Это был мир фундаментальных социальных сдвигов, всеобъемлющей научно-технической революции, обострения глобальных проблем – экономических, сырьевых и др., радикальных перемен в информации. Мир, где соседствовали невиданные возможности развития и свирепая нищета, отсталость, средневековье. Мир, где существовали обширные «поля напряженности».
Когда-то все было просто. Было несколько держав, и они определяли, балансировали свои интересы, если удавалось балансировать, а нет – воевали. И на балансе интересов этих нескольких держав строились международные отношения.
Но прошло 40 лет после Второй мировой войны, и политическая картина мира включала в себя значительную группу социалистических стран, прошедших за свою не столь уж долгую историю большой путь прогрессивного развития; обширный массив развитых капиталистических государств со своими интересами, своей историей, своими заботами и проблемами; и океан «третьего мира», рожденный за последние 30–40 лет, когда обрели политическую независимость десятки и десятки стран Азии, Африки, Латинской Америки.
Вроде бы очевидно, что у каждой группы государств, у каждой страны есть свои интересы. Вроде бы, с точки зрения элементарной логики, все эти интересы должны были находить разумное отражение в мировой политике. Но этого-то как раз и не происходило. Я не раз и не два говорил своим собеседникам из капиталистических стран: давайте видеть и учитывать реальности – есть мир капитализма и мир социализма, есть огромный мир развивающихся стран. Там живут миллиарды людей. Проблемы есть у всех. Но в развивающихся странах их во сто крат больше. И с этим надо считаться. У этих стран есть собственные национальные интересы. Они десятилетиями были колониями, упорно боролись за свое освобождение, завоевали независимость, хотят улучшить жизнь своих народов, свободно распоряжаться своими ресурсами, создавать независимую экономику и культуру.
Можно ли было надеяться на нормальные и справедливые международные отношения, исходя лишь из интересов, скажем, Советского Союза или Соединенных Штатов, Англии или Японии? Нельзя! Всегда нужен баланс интересов. Но его не было. Богатые обогащались, а бедные становились все беднее. В «третьем мире» происходили такие процессы, которые могли потрясти до основания всю систему международных отношений.
Другая столь же очевидная реальность – возникновение и обострение так называемых глобальных проблем, которые тоже приобретали жизненное значение для судеб цивилизации. Речь идет о сбережении природы, о критическом состоянии окружающей среды, воздушного бассейна и океанов, о традиционных ресурсах планеты, которые, как оказалось, не безграничны. Речь идет о старых и новых грозных болезнях, об общей заботе человечества, как покончить с голодом и нищетой в обширных районах Земли. Речь идет об умной совместной работе по познанию космоса и Мирового океана, об использовании добытых знаний на благо всего человечества.
…
Мы рассуждали так: пришла пора покончить со взглядами на внешнюю политику с имперских позиций. Ни Советскому Союзу не удастся навязать кому-то свое, ни Соединенным Штатам не удастся. Можно на время подавить, заставить, подкупить, сломать, взорвать. Но это только на время. С точки зрения долгосрочной политики, крупной, большой политики никому не удастся подчинить других. Значит, остается одно – равные отношения. Вот это надо всем осознать. Вместе с реальностями, о которых я говорил выше (ядерное оружие, экология, научно-техническая революция, информатика), это тоже обязывало относиться уважительно друг к другу и ко всем.
…
Путь к нормализации международных отношений, по моему глубокому убеждению, должен проходить на основе широкой интернационализации. А Запад, похоже, хотел действовать в рамках «семерок» и «пятерок», так сказать, между собой, в своем «домашнем кругу». С этим были связаны, очевидно, и попытки дискредитации Организации Объединенных Наций. Утверждали, например, что она теряет лицо, чуть ли не деградирует.
…
Основной принцип нового политического мышления прост: ядерная война не может быть средством достижения политических, экономических, идеологических, каких бы то ни было целей. Этот вывод носил тогда поистине революционный характер, ибо означал коренной разрыв с традиционными представлениями о войне и мире. Ведь именно политическая функция войны всегда служила ее оправданием, ее «рациональным» смыслом. Ядерная же война – бессмысленна, иррациональна. В глобальном ядерном конфликте не оказалось бы ни победителей, ни побежденных, но неминуемо погибла бы мировая цивилизация.
…
Новое политическое мышление требовало признания одной простой аксиомы: безопасность – неделима. Она может быть только равной для всех или же ее не будет вовсе. Единственная ее солидная основа – признание интересов всех народов и государств, их равенства международной жизни.
Нужно было сделать так, чтобы собственная безопасность сочеталась с такой же безопасностью всех членов мирового сообщества. Нельзя было стремиться к собственной безопасности за счет других.
Новое политическое мышление столь же категорично диктовало и характер военных доктрин. Они должны быть строго оборонительными. А это было связано с такими новыми понятиями, как разумная достаточность вооружений, ненаступательная оборона, ликвидация дисбаланса и асимметрий в различных видах вооруженных сил, развод наступательных группировок войск между двумя блоками и т. п.
…
За два с половиной года моего пребывания на посту Генерального секретаря ЦК КПСС я имел не менее полутораста встреч и бесед с главами государств и правительств, с лидерами парламентов и партий, с политическими и общественными деятелями различных рангов Европы, Америки, Азии и Африки.
Нормальной практикой это стало и у многих моих коллег из советского руководства. Для нас это была большая школа. Думаю, что и для большинства наших собеседников такой диалог оказался небесполезен. В ходе его формировались и закреплялись цивилизованные международные отношения, столь необходимые современному миру.
Мы практически исключили всякие расхождения между тем, что говорили нашим зарубежным собеседникам за закрытыми дверьми, и тем, что заявляли и делали публично. Признаюсь, я всегда был сторонником политики открытой, политики реальных дел. У нее не должно быть двойного дна, ибо ее предсказуемость – необходимое условие международной стабильности. Мой принцип: больше света, больше гласности во внешнеполитических делах, поменьше тактических хитросплетений и словесных уверток. Я не переставал это повторять своим собеседникам с Запада.
…
Еще во время учебы в Московском университете я интересовался историей Соединенных Штатов, немало читал американских авторов, постоянно следил за состоянием наших отношений. А перепады в этих отношениях были крутыми: от союза во Второй мировой войне к холодной войне 40-50-х годов; от разрядки 70-х к резкому обострению на рубеже 80-х. Мы старались поддерживать диалог с США. Время от времени я обменивался письмами с президентом США. На переговорах наши представители обсуждали действительно важные проблемы. К середине 80-х годов чуть-чуть оттаяли наши контакты в таких областях, как научное и культурное сотрудничество. На различных уровнях обсуждались и такие вопросы, которые прежде были лишь предметом взаимных обличений. Обозначились контакты даже в области информационной деятельности, которую надо было избавить от пропаганды насилия, вражды, от вмешательства во внутренние дела.
…
Я никогда не соглашусь, кто бы мне что ни говорил, что американский народ был настроен по отношению к Советскому Союзу агрессивно. Да, были, наверное, люди, которых устраивала напряженность и острое соперничество между нашими странами. Может быть и наверное – от этого кто-то что-то получал. Но большим, широким интересам наших народов такое положение не отвечало. Мы размышляли над тем, что надо сделать, чтобы все-таки отношения улучшались. Они нуждались в этом. Ведь мы в этом плане не продвинулись вперед, например, от середины 70 – х годов. Наоборот. Мы говорили, что американцы виноваты. Американская сторона говорила, что Советский Союз виноват. У меня было множество встреч с американскими политическими и общественными деятелями. Иногда это создавало большое напряжение в моем графике, но каждый раз я старался найти время для таких встреч. При этом я видел свою задачу не только в том, чтобы донести смысл нашей политики, нашего видения мира, но почувствовать, лучше понять и разобраться в умонастроениях американцев, полнее узнать, что же представляют собой американские проблемы и особенности политических процессов в США. Иначе нельзя. Невозможно было идти к более гармоничным отношениям между СССР и США, оставаясь во власти идеологических мифов.
В конце августа 1985 года, отвечая на вопросы американского журнала «Тайм», я говорил, что наши страны просто не могут позволить себе довести дело до конфронтации. В этом – действительный интерес и советского, и американского народа. И это надо выразить на языке реальной политики. Необходимо остановить гонку вооружений, заняться разоружением, ввести в нормальное русло советско-американские отношения. Честное слово, пора сделать отношения между двумя великими народами достойными их исторической роли. Ведь от наших отношений действительно зависят судьбы мира, судьбы мировой цивилизации. Мы готовы действовать в этом направлении.
…
Я постоянно говорил, что в советском обществе, не только в руководстве, сложилось твердое намерение – искать пути нормализации советско-американских отношений, находить и расширять точки соприкосновения, чтобы в конечном счете прийти к дружественным отношениям. Быть может, пока что такая цель казалась слишком завышенной, однако я был убежден, что должен быть сделан именно этот выбор, ибо иначе невозможно вообразить, к чему мы могли прийти.
Нам решительно не нужен был «образ врага» в лице Америки – ни для внутренних нужд, ни для наших внешнеполитических интересов.
…
Что касается нас, то в Советском Союзе не было пропаганды ненависти к американцам, неуважительности к Америке. Да, мы подвергали критике политику, с которой не были согласны. Но это другое дело. Это вовсе не значило, что мы проявляем неуважение к американскому народу.
А вот кому-то в Соединенных Штатах, оказывается, Советский Союз был нужен в образе врага. Иначе трудно было понять некоторые кинофильмы, подстрекательские американские передачи из Мюнхена, потоки статей и передач, полные оскорблений и ненависти к советскому народу. Все это тянулось из глубины 40-х годов, если не раньше.
Горький, трагический факт состоит в том, что длительное время советско-американские отношения катились вниз. Краткие периоды улучшения отношений сменялись затяжными полосами нагнетания напряженности и вражды. Но я был уверен, что появились все основания поправить положение. Мы были готовы способствовать изменениям к лучшему.
Задумываясь над вопросом, что же обременяло советско-американские отношения, я приходил к выводу – прежде всего, гонка вооружений. Я не собираюсь описывать ее историю. Лишь еще раз замечу, что едва ли не на всех этапах Советский Союз выступал в роли догоняющей стороны. К началу 70-х годов мы достигли примерного военно-стратегического паритета. Но на уровне, прямо сказать, пугающем. И Советский Союз, и Соединенные Штаты располагали многократными возможностями уничтожить друг друга.
Казалось, логично было бы перед лицом стратегического пата остановить гонку вооружений. Но происходило иное. И без того переполненные арсеналы продолжали пополняться новыми изощренными видами вооружений, осваивались новые направления в разработке военной техники. И тон в этом опасном, если не сказать – гибельном занятии задавали США.
Я не открою никакого секрета, если скажу, что Советский Союз принимал все необходимые меры по поддержанию своей обороны на современном и надежном уровне. Это был наш долг перед собственным народом, перед нашими союзниками. В то же время хочу со всей определенностью подчеркнуть – это был не наш выбор. Его нам навязали.
У американцев старались посеять всяческие сомнения в отношении намерений Советского Союза в области разоружения. Однако история показывала, что данное нами слово мы умели держать, а взятые на себя обязательства выполняли. К сожалению, этого нельзя было сказать о Соединенных Штатах. Администрация обрабатывала общественное мнение, запугивая советской угрозой, и делала это с особым упорством, когда надо было протащить через конгресс очередной военный бюджет. Перед нами возникал вопрос: ради чего все это делается, какую цель преследуют США?
…
Недопустимо, чтобы государства строили политику на ошибочных представлениях. Нам было известно, что в США, да и вообще на Западе бытовало мнение, что реально угроза исходит от Советского Союза вовсе не потому, что он обладает ядерным оружием. Рассуждали так: Советы, мол, хорошо знают, что, если они нападут на США, им не миновать ответного удара. Точно так же и США прекрасно отдавали себе отчет в том, что нападение на СССР обернется ответным ударом. Поэтому только безумец мог развязать ядерную войну. Настоящая же угроза, по мнению этих деятелей, могла бы возникнуть для США и западного мира в том случае, если бы Советский Союз осуществил свои планы ускорения социально-экономического развития, продемонстрировал свои новые экономические и политические возможности. Соответственно, делалась ставка на то, чтобы измотать Советский Союз в экономическом плане.
Мы искренне советовали американцам: постарайтесь избавиться от такого подхода к нашей стране. Надежды на использование каких-то преимуществ в области технологии, передовой техники, с тем чтобы добиться перевеса над нашей страной, тщетны. Исходить из предположения, что Советский Союз находится в «безвыходном положении», и что нужно лишь посильнее нажать на него, чтобы выжать все, что нужно США, – это глубокое заблуждение. В реальной политике нельзя принимать желаемое за действительное.
Скажу без обиняков – в политике Запада ощущался дефицит ответственности и нового мышления. При этом и СССР, и США, как никогда, нуждались в ответственной политике. У нас и у американцев были свои проблемы в политической, экономической, социальной сферах. Нам было чем заниматься. Тем временем в различных мозговых трестах разрабатывались стратегические схемы, авторы которых, как фокусники, распоряжались судьбами миллионов людей. Рекомендации этих мозговых трестов сводились к тому, что Советский Союз представляет собой главную угрозу и для США, и повсюду в мире. Надо было, наконец, отказаться от пещерного мышления. Понимаю, были политики и дипломаты, которые на протяжении десятилетий связывали себя с такой политикой и таким мышлением. Но разве не ушло их время? В ядерный век необходимо новое мышление. И прежде всего, оно было необходимо Соединенным Штатам и Советскому Союзу, когда речь шла о взаимных отношениях.
Иногда говорили, да и сам я так говорил, что СССР и США могут прожить друг без друга. Мы вполне могли прожить без США. Америка тоже без нас прожила бы. С точки зрения экономической такое было вполне возможно. Ведь наши торговые связи были ничтожны. А ничего, жили. И уроки, полученные от американцев, усваивали.
Чувствительным был для нас импорт кормового зерна. Потом мы обезопасили себя в этом отношении не только путем диверсификации источников получения зерна, но и путем внедрения в наше сельское хозяйство интенсивных технологий, позволявших резко поднять урожайность. Была поставлена задача в скором времени выйти с зерном на мировой рынок.
На Западе был создан КОКОМ, США бдительно следили за строжайшим соблюдением всех предусмотренных им ограничений, навязывали расширение списков товаров, которые не разрешали нам продавать, не гнушаясь вмешиваться во внутренние дела участников этой запретительной системы.
Мы отреагировали остро. Была разработана соответствующая программа. Она получила название «Программа 100», потому что речь в ней шла именно о 100 материалах. Эта программа была нами выполнена менее чем за три года. Мы тогда уже самостоятельно обеспечивали себя на 90 % такими материалами. Так что в основном мы поставленную задачу решили.
Прямо сказали: надо кончать с комплексом неполноценности. Страна наша огромная, ресурсы колоссальные, научный потенциал впечатляющий, а международные капиталистические партнеры не всегда надежные, не брезгуют порой использовать торговлю в качестве инструмента политического шантажа, давления. Принятые нами меры уже начали давать конкретные результаты. Появились принципиально новые разработки в области ЭВМ, супер-ЭВМ, сверхпроводимости и т. д. Словом, сделано было немало.
Да, мы покупали зерно. Но уже больше для поддержания хоть каких – то торговых отношений, иначе они вообще заглохли бы. Другая торговля у нас с США, по сути дела, находилась на нуле. Чуть-чуть какие-то наши товары проникли на американский рынок, и там уже забеспокоились, начали принимать меры, чтобы ограничить, запретить. Сколько в Соединенных Штатах всяких законоположений действовало, чтобы не допустить развития торговли с нами!
Со стороны определенных кругов в США не было открытости, желания пойти на взаимность. Вот только если можно было где-то что-то урвать от Советского Союза, то – да. А на основе взаимности – ничего.
Может быть, что-то, даже многое зависело и от нас. Может, мы не умели торговать. А может быть, тоже не проявляли особых усилий, потому что обходились и без этого. Словом, для того чтобы разгрести завалы, нужен был не только советский бульдозер, но и американский.
Именно так следовало решать проблему доверия. Заклинаниями здесь ничего не добьешься. Оно складывается в результате реального процесса, на основе практических дел, в том числе усилий сторон по развитию торгово-экономических, научно-технических, культурных и иных связей и, конечно, усилий по прекращению гонки вооружений, разоружению. Доверию могла содействовать и совместная забота об урегулировании региональных конфликтов.
Опять – таки – что Вы из этого поняли? Я лично – еще меньше, чем от выступления Горбачева по вопросам экономики. Если в вопросе экономики была хоть какая-то конкретика то тут – сложно отыскать даже пару оформленных мыслей в этом потоке сознания.
Но, тем не менее, попробуем
Наши беседы были откровенными, продолжительными, острыми, в отдельные моменты чрезвычайно острыми. Мы увидели, что у нас есть то общее, что может стать отправным пунктом улучшения советско-американских отношений. Это понимание того, что ядерная война недопустима, что ее вести нельзя и в ней не может быть победителей.
Эта мысль не раз высказывалась и с нашей стороны, и с американской. Из этого следовал вывод, что центральная проблема в отношениях между нашими странами – это проблема безопасности. Я говорил президенту Рейгану: давайте подумаем, как нам действовать в интересах и советского, и американского народов, чтобы как-то улучшить двусторонние отношения, а затем, может быть, сделать эти отношения дружественными, исходя из того понимания, что наши страны не только различны, но взаимосвязаны. Ведь альтернатива – это всеобщее уничтожение.
На самом деле, эти слова Горбачева показывают, что он не имел концептуального понимания того что же такое ядерное оружие.
Ядерное оружие – это само по себе не оружие, это мера сдерживания. Оно существует не для его применения, это как бы залог мира. По-настоящему опасным оно становится в руках фанатиков – а Рейган фанатиком не был, хотя возможно хотел таковым казаться.
Горбачев не понял, что беспокоит Рейгана по-настоящему. А его беспокоило, прежде всего, состояние самих США – только что прошедших через серьезную инфляцию, гражданские волнения, движение хиппи и антивоенное движение, рост преступности, проблемы городов. США потеряли Иран как главного союзника на Ближнем Востоке. Но главное что беспокоило Рейгана – отсталость промышленности и проигрыш конкуренции с Японией, которая тогда шла в наступление по всем экономическим фронтам, а дефицит торговли с ней был просто огромен. В восьмидесятых – казалось, что маленькая Япония вот-вот победит гиганта, если уже не победила. А что Горбачев?
А Горбачев навязал переговоры об ядерном оружии. Рейган долго не верил и сопротивлялся, но потом все же поверил.
01 января 1986 года истек срок нашего одностороннего моратория на ядерные взрывы. Советский Союз его продлил. Это был очень крупный шаг, связанный для нас с определенным риском, поскольку шел процесс развития космической техники, новых видов ядерного оружия, например лазерного с ядерной накачкой. Но у нас хватило смелости предпринять этот шаг и пригласить США последовать нашему примеру доброй воли, руководствуясь интересами мирового сообщества.
Американская администрация реагировала на продолжение советского моратория однозначно: она продолжила серию испытаний ядерных зарядов. Ее представители официально заявили, что, мол, это дело Москвы – испытывать или не испытывать ядерные заряды. Что же касается Соединенных Штатов, то испытания будут проводиться неотступно.
Горбачев даже и сейчас не понял свою ошибку – он предложил Рейгану то, что ему было не нужно и не интересно. Рейган решил протестировать своего визави и в Берлине сказал – мистер Горбачев, если вы искренни, разрушьте эту стену. То есть он предложил Горбачеву сдать своего главнейшего союзника в Европе, скомпенсировав тем самым для США иранский провал. К его удивлению, Горбачев взялся за кувалду.
Можно ли было надеяться на нормальные и справедливые международные отношения, исходя лишь из интересов, скажем, Советского Союза или Соединенных Штатов, Англии или Японии? Нельзя! Всегда нужен баланс интересов. Но его не было. Богатые обогащались, а бедные становились все беднее. В «третьем мире» происходили такие процессы, которые могли потрясти до основания всю систему международных отношений.
Я не знаю, заметил ли Михаил Сергеевич в своих словах неразрешимое противоречие – но я заметил.
Дело в том, что баланс интересов во всех вопросах, которые касаются денег – недостижим. Это у нас и сейчас до конца не понимают. Самая жесткая борьба идет за рынки, квоты, лимиты, цены на ресурсы, маршруты поставок – за все, что обеспечивает благосостояние страны, ее граждан (избирателей) и конкурентоспособность экономики в мировом масштабе. Приведу один из своих любимых примеров – если у вас есть монета в десять рублей на двоих – то вы не сможете договориться насчет нее – она будет либо у вас в кармане, либо у кого-то другого. И каким бы словоблудием это не сопровождалось, сразу будет понятно, кто проиграл, а кто выиграл. У кого в кармане монета – тот и выиграл.
Горбачев, в общем-то, осознавал, что в советской экономике назрели серьезные проблемы, но вот инструментарий их решения у него был очень бедный. Единственное экономическое решение, какое он озвучивает – сэкономить за счет прекращения гонки вооружений и перебросить высвободившиеся средства в потребительский сектор. Сэкономить да – а вот как заработать, Михаилу Сергеевичу в голову не приходит. Как и другим советским руководителям. Они не просто не владеют инструментарием, проблема куда глубже.
Принятые нами меры уже начали давать конкретные результаты. Появились принципиально новые разработки в области ЭВМ, супер-ЭВМ, сверхпроводимости и т. д. Словом, сделано было немало.
Как известно, любые изменения начинаются с того, что кто-то (один человек или группа людей) должен вообразить, нарисовать в голове некую измененную картину мира – мир, к которому надо прийти. Только проделав это мысленное усилие, можно начинать подбирать инструментарий, подбирать агентов изменений пропагандировать массы – короче говоря, готовиться менять мир реальный, чтобы прийти к миру идеальному, существующему пока только в воображении. И потом, когда все готово и все готовы – начинать к этому миру идти. Так вот, у советских руководителей была очень примитивная и убогая картина мира сама по себе, они не могли, скажем, как мог Билл Гейтс вообразить компьютер на каждом столе к 2000 году – а потому и идти в этом направлении не шли. Советские руководители были людьми из низов, часто из сельской местности, они мало что видели в жизни кроме трудностей, бед и страданий простого человека, и мало что могли представить себе – им было не до визионерства. Горбачев был, в общем-то, поумнее, он с юных лет попал в Москву (хотя тоже из села), он поездил по загранице – но представить себе другой Советский союз тоже почему то не мог.
В головах всех этих людей – потребительский сектор – был прорвой, поглощающей и поглощающей государственные средства и являющийся предметом постоянной головной боли руководителей всех уровней. Советский человек вообще не рассматривался ими как потребитель с деньгами – оттого и постоянные дефициты, и хамство в торговле и бытовом обслуживании. Эти люди не могли осознать, что СССР – это триста миллионов потребителей, причем эти триста миллионов потребителей нуждаются буквально во всем – от куска мяса или колбасы каждый день, а не по праздникам и до автомобиля не по очереди длиной в десять лет. И что в мире существуют такие люди как инвесторы, которые, если с ними договориться и защитить их права – придут и за свои деньги построят фабрики и заводы, производящие все что нужно, от колбасы до автомобилей и даже если надо будут давать рассрочку советским потребителям, чтобы те могли себе позволить покупать их продукцию. В позднем СССР был чудовищный неудовлетворенный потребительский спрос, и еще присутствовала стабильность – СССР был первоклассным заемщиком. Так что если бы у кого-то в голове сложилась именно такая картина мира, то дальше он смог бы действовать – определить дефициты, составить списки крупных иностранных производителей, производящих то что в СССР в дефиците, пригласить их на переговоры, договориться о гарантиях их прав… короче говоря, нормальная картина дня сегодняшнего – но не времен Перестройки. Советские руководители решили пойти по привычному и порочному кругу – взять взаймы за границей побольше займов, купить на эти деньги оборудование, завезти в страну, поставить и тем самым насытить рынок и обеспечить новый рывок советской экономики. Не понимая, того что:
– Они сами вкладывают деньги и сами рискуют – если бы они пригласили инвесторов, то государству не пришлось бы брать займы, инвесторы бы вложили свои и на свой риск
– Инвесторы вложили бы деньги именно в то, что пользуется спросом – а вот государство не факт, потому что чиновники рискуют не своими деньгами и ответственности за них не несут. Увольнение – это не ответственность.
– Помимо денег, инвесторы принесли бы в СССР такие крайне важные вещи как современный менеджмент и спрос на качественную бизнес-инфраструктуру. Во многом, кардинальные отличия итогов китайской реформы от советской обусловлены тем, что в Китае открывалось множество заводов международных компаний, которые знали, что делать и как, и почему. Потому что они жили в рыночной экономике, и делали это не раз и не два, точно знали, что за чем делать, и что в итоге должно получиться. То есть у них была в голове картина мира, причем проверенная – а в СССР такой не было ни у кого, в СССР действовали наобум, теряя и время и деньги в попытке изобрести велосипед, который давно уже был изобретен. И в итоге все рухнуло. В Китае обучившиеся в международных компаниях китайцы – начали открывать уже свои, китайские компании, обучая других китайцев, и таким образом «процесс пошел». Китайцы же начали пользоваться современной бизнес-инфраструктурой, которую создали иностранцы. У нас ничего подобного не было – то, что сделали мы, это как попытка самому, без преподавателя освоить, скажем, плавание. Может и освоишь – но есть немалый шанс, что утонешь. Мы и утонули.
– Иностранные инвесторы помогли бы с изменением бизнес-среды, которая к началу перестройки прогнила насквозь. Они привнесли бы своим методы борьбы с воровством персонала, свои методы мотивации менеджмента, неприятие взяточничества, которое к тому времени цвело по всему Союзу пышным цветом. Горбачев же начал реформу, опираясь на тех же людей, которые в рабочее время ходили в баню, тащили с работы все, что не попадя, работали по принципу «лишь бы не работать». Ждать от таких людей чего-то – смешно.
– Возможно не сразу – но иностранные инвесторы установили бы на своих предприятиях новые планки оплаты труда, к которым пришлось бы подтягиваться всем остальным.
И теперь вопрос – а кому нужны были новые разработки в области ЭВМ, супер-ЭВМ, сверхпроводимости, когда люли мяса не могли купить? Не лучше ли было мясное скотоводство развить? Или еще один автозавод построить, чтобы люди в очереди за машиной несколько лет не стояли?
Прямо сказали: надо кончать с комплексом неполноценности. Страна наша огромная, ресурсы колоссальные, научный потенциал впечатляющий, а международные капиталистические партнеры не всегда надежные, не брезгуют порой использовать торговлю в качестве инструмента политического шантажа, давления.
Под торговлей – видимо следует понимать отказ продавать пшеницу, которой стране обладающей четвертью всех мировых черноземов требуется много, и высокие технологии, Даже в голову не пришло, что СССР должен активно участвовать в мировой торговле, иметь избыточные производственные мощности, экспортировать пользующиеся спросом товары.
За реформы взялись люди с менталитетом снабженцев. Ярким примером такого человека был Н.И. Рыжков, который еще и Госплан возглавлял. Их задача была – снабдить советских людей всем необходимым. Про расширенное воспроизводство, завоевание экспортных рынков, производство востребованных рынком товаров – никто из них не думал.
Если речь про то, что надо кончать с комплексом неполноценности – давайте кончать. Возьми свой товар, выйди, встань на рынок, где стоят с таким же товаром. По какой цене ты его сможешь выставить? Кто его купит? У кого купят – у тебя или у конкурента? Если у тебя – вот и излечился комплекс неполноценности, ты ушел домой с деньгами. А если покупают не у тебя – вот и цена твоей огромной стране, колоссальным ресурсам и впечатляющему научному потенциалу. У кого-то все это лучше.
При этом и СССР, и США, как никогда, нуждались в ответственной политике. У нас и у американцев были свои проблемы в политической, экономической, социальной сферах. Нам было чем заниматься. Тем временем в различных мозговых трестах разрабатывались стратегические схемы, авторы которых, как фокусники, распоряжались судьбами миллионов людей. Рекомендации этих мозговых трестов сводились к тому, что Советский Союз представляет собой главную угрозу и для США, и повсюду в мире.
Горбачев постоянно говорит о США. СССР и США – рефреном. В связи с чем, у меня возникает закономерный вопрос – а оправдана ли такая американоцентричность внешней политики, тем более что сам Горбачев признает, что
СССР и США могут прожить друг без друга. Ведь наши торговые связи были ничтожны.
Если отвлечься от США, то мы видим:
– Европу, которая только организуется в единое целое, в ней есть ФРГ, Франция, Италия, Швеция.
– Японию и Южную Корею.
– Страны третьего мира.
Вопрос – почему именно отношения между СССР и США стоит ставить во главу советской международной повестки дня?
Есть ФРГ. Они мечтают объединиться с ГДР. У власти – прагматик и отнюдь не американофил Коль. Почему бы не предложить ему – объединение в обмен не на… нет, не на деньги, деньги профукаем, как и было до того, а в обмен на то, что немецкий бизнес построит в СССР сто – двести крупных предприятий. Для Коля сделка гениальная – не только выполнение мечты немецкого народа, но и открытие для немецкого бизнеса трехсотмиллионного рынка.
Есть Франция. Там у власти коммунист (!) Миттеран. С США у него отношения весьма мрачные. Почему бы и ему не предложить приход французского бизнеса в СССР, тем более что у русского и французского народа накоплен огромный пласт культурных связей.
То же самое – Япония, Южная Корея. Всем нужны рынки, всем нужна возможность зарабатывать. СССР может дать дешевую рабочую силу и очень дешевые ресурсы. Как Китай – но с дешевым газом и электричеством. И пока США открывают для себя Китай – почему Европа не может открыть для себя СССР? Или Япония, которая стала второй экономикой мира?
Так почему Горбачев пытается найти общий язык именно с чуждыми ему и его стране США?
Пример обратной политики мы можем видеть сейчас – Путин делает все, чтобы держать США подальше от России, а Европу наоборот – поближе. Если с Трампом он встречается первый раз – то с европейскими лидерами он встречался не по разу и в Европе и в России, он использует любую возможность для того чтобы встретиться с Меркель, с Макроном, с представителями небольших европейских стран. Часты в Москве гости с Ближнего Востока, причем приезжают и Нетаньяху, и саудовские принцы, и представители Ирана, и Катара. Посредником при замирении России и Грузии послужил президент Франции Саркози. Коспонсорами Минского процесса выступают опять-таки Германия и Франция. В то же время, и Европа далеко не в восторге от действий США в отношении России – именно потому, что отношения США и России и отношения Европы и России – это совершенно разные отношения. По фундаментальным причинам. Россия – европейская страна. С особенностями – но это часть Европы. А у США и России – общего мало. Разные страны, сильно отличающиеся люди…
Так почему же Горбачев избрал другую политику в условиях, еще более благоприятных для него – все-таки СССР обладал несравнимо большим весом, чем Россия.
Первое. На мой взгляд, Горбачев неправильно распределил приоритеты, уделив излишнее внимание разоружению. За определенным порогом – наращивать вооружения нет смысла, ибо какая разница – сто раз ты сможешь уничтожить Землю, или только пятьдесят. Кроме того – США банально ввели его в заблуждение нереальной угрозой Звездных войн. Вопрос разоружения следовало решать как один из вопросов изменения позиционирования СССР на мировой арене, а главный вопрос – порядок интеграции СССР и стран соцлагеря в Европейское сообщество. Вот именно тогда – мы имели шанс интегрироваться довольно быстро.
Второе. Фактор чисто субъективный – еще с дореволюционных времен в России, и в особенности среди интеллигенции живет странное, не имеющее разумного объяснения восхищение США. Странное чувство… мы США одновременно и осуждаем и восхищаемся. Помните
Гудбай, Америка, о!
Где я не был никогда,
Прощай навсегда,
Возьми банджо, сыграй мне на прощанье…
Мне стали слишком малы
Твои тёртые джинсы,
Нас так долго учили
Любить твои запретные плоды.
Почему то именно Америка была маяком для прозападной части российского общества на протяжении всего двадцатого века. Именно с США мы хотели и не могли взять пример, именно у США искали понимания, именно в США стремились. Почему то не Италия, не Франция, не Великобритания – а именно США стали для нас Святым Граалем, с джинсами, сигаретами Мальборо и музыкой.
И эта американофилия – выходила далеко за пределы сообщества молодых неформалов. Неудивительно, что и Горбачев ей поддался.
А Америка даже не знала, как мы ее любили.
Короче говоря, новая внешняя политика Горбачева была грубо ошибочна, потому что страдала родовым пороком – американоцентричностью. Нужно было налаживать отношения с теми странами, которые были интересны СССР для будущего экономического рывка – и которым был интересен СССР как будущий рынок. Это ФРГ, Франция, Италия, Япония. Южная Корея. Ровно то, что сейчас делает Путин, во многом игнорируя действительно серьезную американскую проблематику и отдавая предпочтение европейскому и азиатскому диалогу. И сколько там не выступай американский посол с авианосца в попытке привлечь к себе внимание…
1986 год в СССР
Январь
1 января – М. С. Горбачев и Р. Рейган обратились с традиционной новогодней речью к народам соответственно США и СССР, демонстрируя стремление снизить накал противостояния между двумя сверхдержавами
15 января – Заявление М. С. Горбачёва о программе полной ликвидации ядерного оружия во всём мире.
Февраль
11 февраля – Перестройка: правозащитник Анатолий Щаранский освобождён из советской тюрьмы в обмен на двух советских разведчиков и вынужден покинуть СССР.
18 февраля – перестановки в советском руководстве: Б. Н. Ельцин избран кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. Из Политбюро выведен В. В. Гришин.
Горбачев и Ельцин
История падения СССР – это еще и история противостояния двух личностей, двух политиков. Михаила Сергеевича Горбачева и Бориса Николаевича Ельцина.
Борис Ельцин. Из Википедии
Бори́с Никола́евич Е́льцин (1 февраля 1931, село Бутка, Буткинский район, Уральская область, РСФСР, СССР – 23 апреля 2007, Москва, Россия) – советский и российский партийный, государственный и политический деятель. Первый президент Российской Федерации (1991–1999)[4]; в ноябре 1991 – июне 1992 года одновременно возглавлял «правительство реформаторов»[5][6]. С марта по май 1992 года исполнял обязанности министра обороны Российской Федерации.
Депутат Совета Союза Верховного Совета СССР 10-го и 11-го созывов (1979–1989); член Президиума Верховного Совета СССР (1984–1988). Народный депутат СССР и член Совета Национальностей Верховного Совета СССР (1989–1990). Народный депутат РСФСР и председатель Верховного Совета РСФСР (1990–1991).
Член КПСС (1961–1990), член ЦК КПСС (1981–1990); в партии занимал посты первого секретаря Свердловского обкома КПСС (1976–1985), секретаря ЦК КПСС (1985–1986) и первого секретаря Московского горкома КПСС (1985–1987).
Вошёл в историю как первый всенародно избранный глава России, радикальный реформатор общественно-политического и экономического устройства России.
Родился 1 февраля 1931 года в селе Бутка Уральской области (ныне в Талицком районе Свердловской области) в семье раскулаченных крестьян. Так пишет сам Ельцин в мемуарах. Право называться родиной Ельцина, однако, оспаривает соседнее село Басмановское. Как пишет биограф первого президента Борис Минаев, Ельцины действительно жили в селе Басманово, «но „роддом“, то есть деревенская больница, находился именно в Бутке», и именно там и появился на свет Борис Ельцин. Позже Ельцин вспоминал:
…Семья Ельциных, как написано в характеристике, которую прислал чекистам в Казань наш сельсовет, арендовала землю в количестве пяти гектаров. «До революции хозяйство отца его было кулацкое, имел водяную мельницу и ветряную, имел молотильную машину, имел постоянных батраков, посева имел до 12 га, имел жатку-самовязку, имел лошадей до пяти штук, коров до четырёх штук…» Имел, имел, имел… Тем и был виноват – много работал, много брал на себя. А советская власть любила скромных, незаметных, невысовывающихся. Сильных, умных, ярких людей она не любила и не щадила.
В тридцатом году семью «выселили». Деда лишили гражданских прав. Обложили индивидуальным сельхозналогом. Словом, приставили штык к горлу, как умели это делать. И дед «ушёл в бега»…
Мать Бориса Ельцина – Клавдия Васильевна (дев. Старыгина, 1908–1993), из крестьян, портниха.
Отец Бориса Ельцина – Николай Игнатьевич Ельцин (27 июня 1906 – 30 мая 1977), строитель, репрессирован. Отбывал наказание на строительстве Волго-Донского канала.
Пока Николай Игнатьевич отбывал наказание на строительстве Волго-Донского канала, семью Ельциных – его жену Клавдию Васильевну и сына Бориса, выселенных из барака, приютила жена отбывавшего вместе с ним заключение врача из Казани Василия Петровича Петрова Елизавета Ивановна Петрова. К. В. Ельцина прописалась в доме № 32 на улице Шестой Союзной (в 1956 году дом перенесён на улицу Карагандинскую, в 1999 году его посетила супруга Б. Н. Ельцина Н. И. Ельцина).
В октябре 1936 года Н. И. Ельцин был досрочно освобождён за примерное поведение, после чего поселился в том же доме в Казани. Здесь же в 1937 году у Николая и Клавдии Ельциных родился второй сын – Михаил, крёстной которого стала дочь Василия и Елизаветы Петровых Нина.
В 1937 году Ельцины вернулись на Урал, где Н. И. Ельцин работал мастером на стройке химкомбината в Березниках, а через несколько лет стал начальником строительного подразделения при заводе.
Детство Ельцин провёл в городе Березники Пермской области, там же окончил школу (совр. школа № 1 имени А. С. Пушкина). Согласно официальной биографии Ельцина и данным СМИ, успевал в учёбе, был старостой класса, однако имел нарекания по поведению, был драчлив. Однако в статье Ю. Борисёнка и В. Эрлихмана утверждается, что Ельцин «не блистал хорошими оценками». После окончания седьмого класса Ельцин выступил против классной руководительницы, которая била детей и заставляла их работать у себя дома. За это был исключён из школы с «волчьим билетом», но, обратившись в горком партии, сумел добиться возможности продолжить учёбу в другой школе.
Согласно собственноручно заполненной автобиографии в 1949 году поступил в Уральский политехнический институт им. С. М. Кирова на строительный факультет, в 1955 году окончил его с квалификацией «инженер-строитель» по специальности «Промышленное и гражданское строительство». Тема дипломной работы: «Телевизионная башня». В студенческие годы серьёзно занимался волейболом, выступал за сборную команду города, стал мастером спорта. В своей автобиографии 8 апреля 1955 года Ельцин сообщает, что в 1952 году «из-за болезни пропустил год учебы».
Профессиональная и партийная деятельность
В 1955 году направлен по распределению в трест «Уралтяжтрубстрой», где за год освоил несколько строительных специальностей, затем работал на строительстве разных объектов мастером, начальником участка. В 1957 году становится прорабом строительного управления треста. В 1961 году вступил в КПСС. В 1963 году назначен главным инженером Свердловского домостроительного комбината. С 1966 года – директор Свердловского ДСК.
В 1963 на XXIV конференции партийной организации Кировского района города Свердловска единогласно избран делегатом на городскую конференцию КПСС. На XXV районной конференции избран членом Кировского райкома КПСС и делегатом на Свердловскую областную конференцию КПСС.
В 1968 году переведён на партийную работу в Свердловский обком КПСС, где возглавил отдел строительства. В 1975 году избран секретарём Свердловского обкома КПСС, ответственным за промышленное развитие области. Предшественник Б. Ельцина на посту секретаря Свердловского обкома КПСС Я. П. Рябов рассказывал в интервью:
Так получилось, что несколько моих друзей учились вместе с Ельциным. Я решил спросить их мнение о нём. Они говорили, что он властолюбив, амбициозен, что ради карьеры готов переступить даже через родную мать. «А если ему дать задание?» – спрашиваю. Они говорят: «Любое задание начальства он разобьётся в лепёшку, но выполнит». – Я. П. Рябов
В 1976 году по рекомендации Политбюро ЦК КПСС избран первым секретарём Свердловского обкома КПСС (фактическим руководителем Свердловской области), занимал эту должность до 1985 года. По распоряжению Ельцина в Свердловске было построено двадцатитрёхэтажное, самое высокое в городе здание обкома КПСС, получившее в городе прозвища «Белый Дом», «Зуб мудрости» и «Член партии». Организовал строительство автодороги, соединяющей Свердловск с севером области, а также переселение жителей из бараков в новые дома. Организовал исполнение решения Политбюро о сносе дома Ипатьевых (место расстрела царской семьи в 1918 году), которое не было выполнено его предшественником Я. П. Рябовым, добился принятия решения Политбюро о строительстве метрополитена в Свердловске. Заметно улучшил снабжение Свердловской области продуктами питания, интенсифицировал строительство птицефабрик и ферм. Во время руководства Ельцина областью были упразднены талоны на молоко. В 1980 году активно поддержал инициативу по созданию МЖК и строительство экспериментальных посёлков в сёлах Балтым и Патруши. Предметом гордости стал Балтымский культурно-спортивный комплекс, здание которого было признано как «не имеющее аналогов в практике строительства». Находясь на партийной работе в Свердловске, Борис Ельцин получил воинское звание полковник.
В Верховном Совете СССР
В 1978–1989 – депутат Верховного Совета СССР (член Совета Союза). С 1984 по 1988 – член Президиума ВС СССР. Кроме того, в 1981 году на XXVI съезде КПСС был избран членом ЦК КПСС и входил в него до выхода из партии в 1990 году.
В 1985 году, после избрания М. С. Горбачёва Генеральным секретарём ЦК КПСС, был переведён на работу в Москву (по рекомендации Е. К. Лигачёва), в апреле возглавил отдел строительства ЦК КПСС, а в июне 1985 года избран секретарём ЦК КПСС по вопросам строительства.
Как и Горбачев, Борис Николаевич Ельцин происходил из села, но в отличие от средних по состоятельности предков Горбачева, обычных украинских крестьян, середняков – предки Ельцина относились к наиболее состоятельной прослойке дореволюционного крестьянства. Если бы не революция – то именно Ельцины стали бы новыми хозяевами российской деревне, придя на смену дворянам.
Были ли Ельцины кулаками? Напомню, что кулаки, это те, кто занимается на деревне мелким ростовщичеством, а иногда и не мелким, они же скупают сельхозпродукцию и перепродают ее скупщикам в городе. Почти наверняка – нет. Ельцины были как раз теми крестьянами, на которых делал ставку Столыпин. Как и предки Горбачева – отец Ельцина был репрессирован, но если Горбачевы получили свое явно «за язык», то Ельцин – за происхождение. Судя по тому, что отец Ельцина был досрочно освобожден за примерное поведение – особой ненависти к советской власти он не испытывал. Но и принять ее правила игры просто не мог по натуре своей. Как и сам Борис Николаевич Ельцин. Уже в детстве в нем жило то, что в СССР нечасто встретишь – человеческое достоинство. Причем не городское – а именно крестьянское достоинство, достоинство человека, который ощущает себя на своей земле и со своей правдой. Это свое ощущение – Ельцин не боялся отстаивать ни в драках, ни в горкоме партии.
Одновременно с этим, в Ельцине изначально было заложено все то хорошее, что позволило и его отцу и дедам стать не последними людьми на селе – хозяйственность, практичность, напористость. Как про него сказали в самом начале карьеры – любое задание начальства разобьется в лепешку, но выполнит. Кстати, на союзном уровне Ельцина впервые заметили, когда он построил хрущевку за неделю (!!!) что не удавалось сделать никому в Союзе. Понятно, что в этом «стахановском подвиге» было не все чисто – но хрущевку то построил. Горбачев никогда и ничем не выделялся, кроме хорошего знания цитат Ленина и способностью хорошо принять отдыхающих в его крае партийных боссов с Москвы.
Для советской власти Ельцин был смертельно опасен – но система его либо не распознавала как угрозу, либо не могла ничего с ним поделать. Ельцин не принимал коллективизм на генетическом уровне – но без лидеров подобных Ельцину страну невозможно было двигать вперед. СССР стремительно становился промышленно развитой, городской страной – и такие как Ельцин были нужны. Кто-то должен был выполнять задания начальства.
Ельцин выдвигался на направлении строительства. Свердловская область была одним из индустриальных гигантов, объем ее промышленной продукции соответствовал объемам какой-нибудь небольшой страны. Строить приходилось много, и Ельцин строил – сам при необходимости выезжая на участки, справляясь с самыми разными людьми, в том числе и с зэками.
При Брежневе избран секретарем Свердловского обкома партии. Причина видимо та же – любое задание начальства разобьется в лепешку, но выполнит.
На своем посту запомнился тем, что старался любой ценой направлять средства на строительство жилья, на то чтобы ликвидировать деревяшки, бараки. В области много строили, здание обкома партии характерно, скорее, для небольшой союзной республики.
Так, он и доработал до 1985 года, когда в полный рост встал вопрос кадрового обновления в самой Москве.
Почему Ельцин? Почему не кто-то из его соседей? Да потому что Свердловская область – одна из наиболее развитых в стране. Ельцин явно был не из отстающих, как и его область. Кого вытаскивать наверх, если не его?
М.С. Горбачев. «Остаюсь оптимистом»
В декабре 1985 года первым секретарем Московского горкома КПСС был избран Б.Н. Ельцин. А в 1987 году началось так называемое «дело Ельцина». Оно как бы исподволь назревало, и это было результатом его стиля работы, в том числе и решения кадровых вопросов.
«Хлеб» Борису Ельцину попался трудный, ибо Москва – это концентрация не только московской бюрократии, но и республиканской, и союзной. И надо было обладать и политической зрелостью, и волевыми качествами для того, чтобы тут вести перестройку.
Я надеялся, что Москва будет по плечу Ельцину. И вначале он отдавал всего себя работе в столице. Я, как правило, был на его стороне, даже тогда, когда уже начала поступать информация, которая свидетельствовала о «перегибах» Ельцина.
Две черты в его работе преобладали: это приверженность административным методам вопреки демократической сути перестройки и, конечно, популизм. Последний был просто его и нашей бедой. Но благодаря именно этому популизму москвичи были готовы на руках носить Ельцина. Вот такое наше общество, если спроецировать его на то, что происходило в столице.
А еще Ельцина мучило, что он – руководитель московской, самой крупной парторганизации в КПСС – не является членом Политбюро. Это задевало его самолюбие и тщеславие. Но сам его образ действий в Москве как раз и был помехой для повышения его статуса. У него не хватало выдержки.
Еще летом, когда я находился в Крыму, в отпуске, Ельцин прислал мне письмо: высказал большое недовольство Секретариатом ЦК и лично Лигачевым, мол, тот обращается с ним, как с мальчишкой.
Должен, впрочем, сказать, что здесь нашла коса на камень. Егор Кузьмич – тоже «не подарок». Может быть, это как раз подходящий момент для того, чтобы сказать о моем отношении к Егору Кузьмичу. Он весьма деятельный человек. Обладал качествами публичного политика. Предан социализму, как он его понимал. Человек культуры. На меня производило впечатление его отношение к семье и особенно к своей супруге Зинаиде Ивановне. Она дочь одного из сорока расстрелянных в годы репрессий комкоров (командиров корпуса). Для другого это могло быть поводом к разрыву отношений. Они были молодыми, студентами, когда познакомились. И он не покинул ее, а, наоборот, поддержал в это трудное время. Я думаю, он был настоящим однолюбом. Это говорит о многом.
Человек открытый, прямой. Но, наверное, тоже привык к власти и был весьма авторитарен. Может быть, это стало результатом того, что он восемнадцать лет до вхождения в Политбюро проработал первым секретарем Томского обкома партии, а до этого – в аппарате ЦК КПСС. В общем, это тот «норовистый конь», которого приходилось сдерживать.
Он нередко действовал «за спиной», вопреки моей позиции. Ему казалось, что он недооценен с моей стороны. Но он ошибался. Уважал и уважаю до сих пор.
Так вот, в письме Ельцина были резкие слова в адрес Политбюро. Он просил меня принять его после возвращения из отпуска. Хотел все обсудить. Я ответил ему, что мы обязательно встретимся, пусть он потерпит, поскольку я был занят подготовкой к 70-летию Октября, своим выступлением на торжественном заседании и т. д.
Однако Ельцин не выдержал и 21 октября на пленуме ЦК, где рассматривался доклад к 70-летию Октября, устроил скандал.
Пленум ЦК согласился с докладом, были высказаны некоторые пожелания. И все шло к завершению его работы. Лигачев, который вел пленум, поставил вопрос о закрытии прений. Осталось только проголосовать. В это время я увидел в зале поднятую руку Ельцина. Обратил внимание Лигачева, и тот предоставил ему слово.
Ельцин сказал, что он участвовал в обсуждении доклада на Политбюро, что его замечания учтены, и он поддерживает доклад. Но он взял слово не для этого, а для того, чтобы высказать свои суждения относительно положения дел в руководстве партии. (Нашел время!)
Всех удивило, что он подозревает руководство партии в раскручивании исподволь нового культа личности, имея в виду генсека, то есть меня.
Вообще странным было его выступление: он заявил, что у него не получается работа в Политбюро, поскольку он не встречает поддержки, особенно со стороны Лигачева. В связи с этим попросил освободить его от обязанностей кандидата в члены Политбюро и первого секретаря МГК. Ультимативный, вызывающий тон выступления Ельцина спровоцировал острую реакцию. Но не ту, на которую он рассчитывал. С ходу развернулась дискуссия, остановить ее уже было невозможно, да и было бы непонятно, почему ее остановили. Чаще всего в выступлениях звучали оценки: «ущемленное самолюбие», «избыточная амбициозность» и т. д. и т. п.
В прениях выступили 24 человека. Раздавались требования исключить Ельцина из состава ЦК.
Я наблюдал за Ельциным из президиума заседания и старался понять, что происходит у него в душе. На лице можно было прочесть странную смесь: ожесточение, неуверенность, сожаление – все то, что свойственно неуравновешенным натурам. Выступавшие, в том числе и те, кто еще вчера заискивал перед ним, как говорится, били крепко и больно – у нас ведь это умеют. Обстановка накалялась. Тогда я сказал:
– Давайте послушаем самого Ельцина. Пусть он выскажет свое отношение к выступлениям членов ЦК.
Из зала послышались голоса:
– Не надо, все ясно.
Но я настоял на том, чтобы дать слово Ельцину, и аргументировал это тем, что раз мы уж развертываем демократизацию партии, то начинать должны с ЦК.
Ельцин вышел на трибуну, стал что-то говорить не очень связно, но свою неправоту признал. Я, как говорится, бросил ему «спасательный круг» – предложил снять заявление об отставке. Но он, страшно нервничая, все же произнес:
– Нет, я все же прошу меня освободить.
Пленум дал оценку выступлению Ельцина и поручил Политбюро вместе с Московским горкомом решить вопрос о первом секретаре МГК.
3 ноября 1987 года, как ни в чем не бывало, Ельцин прислал мне короткое письмо, в котором просил дать ему возможность продолжить работу. Кстати, и 7 ноября он присутствовал на параде, вместе с другими членами руководства стоял на Мавзолее и вел себя так, как будто ничего не случилось.
А 9 ноября мне вдруг доложили: в Московском горкоме – ЧП. В комнате отдыха обнаружили окровавленного Ельцина. Сейчас там бригада врачей во главе с академиком Чазовым. Оказалось, Ельцин канцелярскими ножницами симулировал покушение на самоубийство. Мнение врачей: никакой опасности для жизни нет, ранение поверхностное. Но Ельцина госпитализировали.
Мне пришлось срочно собирать членов Политбюро. Договорились действовать, как условились на пленуме. Через какое-то время я позвонил Ельцину по телефону, сказал, что знаю, что произошло. Пленум Московского горкома партии проведем, когда он поправится. Провели его 12 ноября.
В эти дни в разговоре со мной Ельцин просил отпустить его на пенсию. В конце концов, было принято решение оставить его в членах ЦК. И назначили первым заместителем председателя Госстроя СССР в ранге министра.
Вот версия того же события от Н.И. Рыжкова «Главный свидетель»
В октябре 1987 года состоялся очередной пленум ЦК КПСС. Проходил он в Кремле, в специально выстроенном для таких мероприятий зале. Сейчас он называется Мраморным залом Кремля, здесь оглашаются ежегодные Послания Президента страны Федеральному Собранию РФ.
Пленум был рядовым, проводили его в соответствии с нормами устава партии, и каких-либо отклонений от традиционного хода заседания не ожидалось. Как всегда, открывая его, Генеральный секретарь ЦК КПСС М. Горбачев предложил для обсуждения повестку дня. Учитывая, что членов ЦК заранее информировали о ней, это было сугубо ритуальное действие. Когда же Горбачев – также по заведенной схеме – спросил, кто против или воздержался, с первого ряда (члены Политбюро на пленумах сидели за столом президиума, а кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК – в первом ряду зала) поднялся Б. Ельцин и предложил рассмотреть заявление о выводе его из кандидатов в члены Политбюро, коим он был.
Для всех членов ЦК, даже входивших в Политбюро, это было полной неожиданностью. Естественно, мы тут же спросили Горбачева, о чем идет речь. Из его невнятного ответа стало ясно, что, находясь в отпуске на юге, он действительно получил от Ельцина такое заявление. По установленному порядку Генеральный секретарь обязан был проинформировать об этом Политбюро, с тем чтобы выработать коллективное мнение по данному вопросу, и в случае, если Ельцин свой документ не отзовет, поставить вопрос на обсуждение пленума. Только пленум ЦК КПСС имел право избирать и освобождать членов и кандидатов в члены Политбюро, а также секретарей ЦК. Горбачев этого не сделал, он скрыл от своих партийных товарищей факт существования такого заявления, что явилось, как показало время, первым звеном в длинной цепи тяжелейших событий не только в партии, но и в стране.
Ельцин с 1968 года был на партийной работе, сначала – в качестве заведующего отделом Свердловского обкома, а позднее – его Первого секретаря. Ко времени описываемых событий он уже почти два года проработал в должности первого секретаря Московского горкома КПСС, стал кандидатом в члены Политбюро. В столице о нем сложилось довольно противоречивое мнение. Многие обратили внимание на радикализм в его действиях, особенно в кадровых вопросах, на разухабистость заявлений, от которых за версту несло явной саморекламой или, как нынче говорят, популизмом, – о необходимости борьбы с привилегиями и пр. Вместе с тем настораживало явное отсутствие интереса к повседневной, будничной работе. Тем не менее Правительство страны, да и ЦК партии поддерживали его в стремлении решать жизненно важные для Москвы вопросы.
Выступление Ельцина на пленуме в дальнейшем обросло легендами, о которых не стоит даже упоминать. На самом деле это была путаная и невнятная речь, если ее вообще можно назвать таковой. Как он сам позднее сказал в своей книге-«исповеди», выступление было резким и не очень уместным. Горбачев же вместо того, чтобы предложить предварительно рассмотреть возникший вопрос на Политбюро, а затем уже на следующем пленуме обсудить его, открыл дискуссию. Может быть, это было вполне демократично, но и крайне неосмотрительно.
Выступления, а точнее, отповеди на Пленуме посыпались, как из рога изобилия. Мне нет необходимости останавливаться на них. На второй день после пленума был опубликован список выступающих, а через несколько лет и стенограмма этих речей. Что же повлекло столь бурную реакцию верхушки партии, будь это московские или региональные руководители? Казалось бы, ведь сама партия в лице ее лидера и Политбюро продекларировала «гласность» и уже стояла на пороге «плюрализма» – и в то же время все так болезненно отнеслись к выступлению, далеко не программному, одного из своих коллег о его неудовлетворенности методами работы руководящих работников ЦК, и особенно секретаря Е.К. Лигачева.
Бурное обсуждение и абсолютно бессмысленное избиение «ослушника» дали обратный эффект: как водится на Руси, возник миф о народном герое – гонимом «защитнике угнетенных».
Естественно, возникает вопрос: как выступление Бориса Николаевича, неглубокое, имевшее явно личностный характер, могло вызвать такую реакцию? Этот феномен нельзя рассматривать в отрыве от реального положения, сложившегося в государстве и партии: в ней уже ощущалось серьезное глухое брожение, которое и подхватило рождавшегося диссидентствующего лидера.
На мой взгляд, проведение пленума в проработочном ключе было большой ошибкой, показало незрелость высшего руководства страны, в первую очередь членов Политбюро и секретарей ЦК. Я прекрасно понимаю, что в то время большинство партийных лидеров всех уровней еще не отошли от существовавших норм партийной жизни и отношений. Но ведь верхушка партии, которая стала инициатором изменений, в том числе и в КПСС, не должна была допускать подобного «судилища».
По-видимому, руководство партии еще до конца не осознало, какой разрыв возник между партийными руководителями всех уровней и основной массой рядовых коммунистов. В полной мере этот разрыв обнаружился в 1991 году, когда после роспуска КПСС Горбачевым, по указующему персту Б. Ельцина, никто из миллионов коммунистов не вышел на ее защиту.
Вот таким образом в нашей Отчизне, благодаря бездарной позиции руководства партии, родился отечественный «Робин Гуд». Этот весьма посредственный политический деятель, которого я знал многие годы еще по Свердловску, стал знаменем разрушительных оппозиционных сил.
На следующий день собралось Политбюро, чтобы по традиции подвести итоги прошедшего пленума. После информации Горбачева А.А. Громыко, в то время Председатель Президиума Верховного Совета СССР, обратился к докладчику с вопросом о дальнейшей судьбе Ельцина. Генсек длинно и туманно высказался в том духе, что сейчас не то время, когда за подобные действия наказывают, и что нужно найти ему работу.
Андрей Андреевич Громыко был старше нас, да и жизненный опыт, особенно политический, у него за плечами был гораздо больше, чем у других участников заседания.
– Смотрите, смотрите, Михаил Сергеевич, – сказал он. – Я думаю, его надо бы отправить послом подальше от нашей страны.
Увы, никто не внял голосу старейшины, увеличив тем самым еще на одно звено цепь будущих роковых событий.
…
Все это было чуть позже, а вот летом 1988 года Ельцин пытался вернуться в верхний эшелон партийно-государственной власти, обратившись к XIX партконференции с заявлением: «Товарищи делегаты! Щепетильный вопрос. Я хотел обратиться только по вопросу политической реабилитации меня лично после октябрьского пленума ЦК. Если вы считаете, что время уже не позволяет, тогда все».
…
Однако большинство выступавших затем ораторов, думаю, не без подсказки Генерального и его присных, с привычным пафосом продолжали клеймить Ельцина, и в итоге вопрос о его реабилитации тихо-тихо сошел на нет.
В качестве примера приведу выдержки из выступления на конференции Е. Лигачева:
«Быть может, мне труднее, чем кому-либо из руководства, говорить в связи с выступлением Бориса Николаевича Ельцина. И не потому, что шла речь и обо мне. Просто пришла пора рассказать всю правду…
Нельзя молчать, потому что коммунист Ельцин встал на неправильный путь. Оказалось, что он обладает не созидательной, а разрушительной энергией. Его оценки процесса перестройки, подходов и методов работы, признанных партией, являются несостоятельными, ошибочными…
Борис Николаевич Ельцин на Пленуме ЦК обвинял Секретариат ЦК в том, что он сам насаждал в Московском горкоме партии. Замечу, что, будучи секретарем горкома партии, он не бывал на заседаниях Секретариата. Хочу сказать и другое. Трудно поверить, но, находясь в составе Политбюро, присутствуя на его заседаниях, а заседания длятся по 8–9 и 10 часов, Ельцин почти не принимал никакого участия в обсуждении жизненно важных проблем страны и в принятии решений, которых ждал весь народ. Молчал и выжидал. Чудовищно, но это факт. Разве это означает партийное товарищество? Свою задачу, смысл своей деятельности секретари ЦК, аппарат ЦК видят в оказании помощи, налаживании работы на местах…».
Ореол гонимого народного героя вокруг Ельцина после конференции засиял еще ярче.
А вот взгляд со стороны Виталия Воротникова. Он был свидетелем этого выступления и законспектировал не только Ельцина, но и некоторых других товарищей
21 октября 1987 г. Пленум ЦК КПСС.
После окончания доклада Лигачев, председательствовавший на Пленуме, спросил: «Есть ли вопросы? Нет». (Обсуждение доклада не предполагалось.)
В первом ряду зала, где сидели кандидаты в члены Политбюро, как-то неуверенно поднял руку Б.Н.Ельцин, потом опустил. Горбачев: «Вот у Ельцина есть вопрос». Лигачев говорит: «Давайте посоветуемся, будем ли открывать прения?» Послышались голоса: «Нет». Лигачев – «Нет!» Ельцин было привстал, потом сел. Вновь подал реплику Горбачев: «У товарища Ельцина есть какое-то заявление». Тогда Лигачев предоставил слово Ельцину. (Вышло все так, что один раздумывает— говорить или нет, а второй – его подталкивает выступить. Обычно в аналогичных случаях, чтоб не затягивать время, Горбачев предлагал: «Ну, слушай, давай, обсудим с тобой после, что всех держать. И на этом – согласие. А сегодня…)
Ельцин, как-то не торопясь, вышел на трибуну. Явно волнуясь, немного помолчал, потом начал говорить. Сначала несколько сбивчиво, а потом уже увереннее, но без обычного нажима, а вроде полуоправдываясь, полуобвиняя, стараясь сдержать эмоции. Говорил он, в общем, минут пять-семь, не больше.
Основные тезисы: «Доклад полностью поддерживаю. Тем не менее, хочу высказаться. Надо перестраивать работу партийных комитетов начиная с Секретариата ЦК, стиль которого не меняется, как и Лигачева, носит разносный характер. Разного рода накачки хозяйственных органов. Это не революционный стиль. Необходимо делать выводы из прошлого для настоящего и будущего.
Наши планы о перестройке за 2–3 года (о чем говорилось на съезде), а теперь опять 2–3 года, это дезориентирует партию и массы. Настроение в народе поэтому идет волнами. То был подъем (после января 1987 года), то вера стала падать (после июня 1987 года). Авансы перестройки влияют на авторитет партии.
Уроки прошлого – тяжелые уроки. Поражения были потому, что нарушилась коллегиальность в принятии решении. Власть была отдана в одни руки. Вот и сейчас в Политбюро обозначился какой-то рост славословия у некоторых членов Политбюро в адрес Генерального секретаря. Это недопустимо. Сейчас нет каких-то перекосов, но штришки есть.
И последнее (немного помолчал): Видимо, у меня в работе в составе Политбюро не получается. И опыт, и, может быть, отсутствие поддержки со стороны особенно Лигачева привели к мысли об отставке, об освобождении меня от должности, обязанностей кандидата в члены Политбюро. Заявление я передал. (Кому? Горбачеву?! Так, значит, он все знал!) Как будет в отношении первого секретаря МГК, будет решать пленум горкома». Сказав все это, Ельцин вернулся на свое место в зале.
Все как-то опешили. Что? Почему? Не понятно… Причем такой ход в канун великого праздника! Я про себя подумал, что Михаил Сергеевич сейчас успокоит Бориса Николаевича. Хорошо, раз есть замечания, то давайте разберемся, обсудим, определим, что делать. Но не сейчас же? Поручить Политбюро разобраться и доложить. Все. Но дело приняло иной оборот. (Хочу категорически заявить, что накануне Пленума никакого обсуждения, сговора, организации выступлений членов ЦК по адресу Б.Н.Ельцина не было. Они были спонтанными. И может быть, их спровоцировало поведение на Пленуме Генерального секретаря ЦК КПСС.)
Горбачев как-то весь напрягся, подвинул Лигачева и взял председательство в свои руки. Посмотрел налево, направо в Президиум, где сидят только члены Политбюро, – вот, мол, такой «фокус», в зал и говорит: «Выступление у товарища Ельцина серьезное. Не хотелось бы начинать прения, но придется обсудить сказанное. Это тот случай, когда необходимо извлечь уроки для себя, для ЦК и для Ельцина. Для всех нас». Повторил сжато основные тезисы выступления Б.Н.Ельцина и попросил высказываться: «Я приглашаю вас к выступлениям. Может, кто из членов Политбюро хочет взять слово? Пожалуйста». И начались выступления. Экспромтом. Без бумажек, тезисов. Сначала Лигачев. Отвел обвинения. Пауза. Потом Горбачев обращается к залу: «Может, кто-то из членов ЦК возьмет слово?» Встал С.И. Манякин, за ним выступили: Бородин, Шалаев, Богомяков, Моргун, Месяц, Коноплев, Арбатов, Рябов, Рыжков, Сайкин.
Сидя за столом, я, как и другие коллеги, поймал взгляд Горбачева, ну что, мол, надо определить и вам свои позиции.
Посоветовались с В.М. Чебриковым, надо, действительно, высказаться, как-то искать выход из этой ситуации. И стали выступать члены Политбюро, секретари ЦК, другие товарищи. Выступления были разные. Одно мягче, другое резче, острее, но все осуждали позицию и выводы, прозвучавшие в словах Ельцина. Вот некоторые конспекты выступлений.
Лигачев: «В работе секретариата и моей действительно есть недостатки. Но я не могу согласиться, что неуважительно отношусь к партийным работникам. А требовательность есть. Была и будет. О славословии – я к этому числу не принадлежу. О том, что в народе падает вера в перестройку, – это принципиально неправильное политическое заявление».
Арбатов: «Б.Н.Ельцин не проявил чувства ответственности, политической зрелости, которые требует наше время. Единство— вот что особенно необходимо сейчас. Сегодня он нанес ущерб делу».
Рыжков: «Б.Н.Ельцин бросил серьезные обвинения, что мы скатываемся к прошлым методам руководства. Разве можно сравнить работу прошлых и нынешнего Политбюро. Он вбивает клин в Политбюро, что там нет единства, там занимаются словоблудием. Это неправда. У самого Ельцина стал развиваться политический нигилизм. Он решил дистанцироваться от Политбюро. На заседаниях молчит, даже когда речь идет о делах Москвы».
Воротников: «В Политбюро принципиальных разногласий нет. Каждый волен излагать свою позицию. Есть споры. Это естественно. Я давно знаю Бориса Николаевича. Но здесь, в МГК, с ним происходит какая-то трансформация. Излишняя самоуверенность, амбиция, левацкие фразы. На Политбюро он пассивен. Постоянная неудовлетворенность, отчужденность. И вот сегодня… это неожиданно. Я даже не знаю, чем закончить. Надо обсудить, найти выход из этого положения».
Яковлев: «Наверное, Борису Николаевичу кажется, что он выступил смело и принципиально. Ни то, ни другое. Выступление ошибочно политически и несостоятельно нравственно. Да, на Секретариате идут споры, дискуссии, но что же здесь ненормального. Ельцин перепутал большое дело, которое творится в стране, с мелкими своими обидами и капризами, что для политика недопустимо».
Шеварднадзе: «Борис Николаевич, Вы очень многое поставили под сомнение. Да, нам не все удается. Вы это знаете. То, что вы сказали, это безответственность перед партией, перед народом, перед коллегами – товарищами по Политбюро. Вы хотели нам навязать другой стиль. Наш стиль действительно коллективный, ленинский. Но это вам не удастся, не пройдет».
Громыко: «Первое – ЦК отбросит всякие попытки пошатнуть нас, бросить тень на курс перестройки, поколебать уверенность. Второе – единство. Партия не позволит расстроить свои ряды».
В таком примерно духе выступали и другие.
Затем Горбачев обратился к Ельцину: «У тебя есть что сказать? Давай».
Ельцин: «Школа для меня суровая. За всю жизнь. На тех постах, где я работал, где доверяла мне партия. Несколько уточнений. У меня не было никаких сомнений ни в стратегической, ни в политической линии партии в том, что касается перестройки. Говорил о волнообразном отношении людей в период от январского до июньского Пленумов ЦК. Видимо, мы мало проводили разъяснительной работы и поэтому допустили спад. Имел я в виду не страну, а московскую организацию. Я не хотел вбить клин в единство ЦК и Политбюро. Также и в отношении членства в Политбюро. Есть моя записка, я считаю, что в этом случае они как бы выводятся из зоны критики. (Он вел речь о тех секретарях ЦК КП республик и Ленинградского обкома, которые были в составе ПБ.) О славословии – я имел в виду, есть 2–3 члена Политбюро, которые, по моему мнению, говорят много положительного. Я верю, это от души, но тем не менее…
(Горбачев и другие из зала репликами несколько раз перебивали Ельцина, уточняли его выступление и фактическую обстановку.)
Горбачев: «Скажи, как ты относишься к замечаниям товарищей?» (То есть он подводил его к позитивному исходу.)
Ельцин: «Кроме некоторых выражений, в целом я с оценкой согласен. Что я подвел ЦК и московскую парторганизацию, выступив сегодня, – это ошибка».
Горбачев: «У тебя хватит сил дальше вести дело?» (Спасательный круг.)
Ельцин: «Я сказал, что подвел ЦК, Политбюро, МГК. Повторю: прошу освободить меня от кандидата в члены Политбюро и от руководства московской парторганизацией». И сошел с трибуны.
Горбачев: «Давайте сначала возвратимся к основному вопросу. Если есть предложения, замечания по докладу, прошу передать их А.Н.Яковлеву, Е.КЛигачеву или мне. Вношу предложение— одобрить основные положения доклада. Поручить выступить на торжественном заседании Генеральному секретарю ЦК». Голосует. Принято единогласно.
Потом Горбачев дал ряд пояснений к выступлению Ельцина. Он сказал, что «Ельцин прислал мне письмо на юг (где Горбачев находился в отпуске), в котором выразил эти мысли и просил решить вопрос о его пребывании в Политбюро. По возвращении из отпуска был с ним разговор. Условились обсудить этот вопрос позже, после 70-летия Октября. Но Борис Николаевич не выдержал. Я не думал, что он так поступит. Поэтому о наших беседах даже не информировал членов Политбюро». (Но и на Пленуме он не зачитал письмо Ельцина, не раскрыл полностью его содержания. Ограничился самим фактом— было письмо. И, значит, подталкивая Ельцина к трибуне, он знал, о чем тот будет говорить!)
Затем Горбачев более спокойно дал оценку выступлению Ельцина: «Видимо, Б.Н.Ельцин оказался не подготовленным к такому посту, и ему сейчас трудно. Но я бы не сказал, что эта работа непосильна ему в перспективе, если он сможет сделать выводы. Но я не услышал от Ельцина ответа на прямой вопрос: способен ли он взять себя в руки и уверенно повести дело. Поэтому я сейчас в трудном положении. Давайте не будем сгоряча решать этот вопрос. Предложение: первое – признать выступление товарища Ельцина политически ошибочным. Второе— поручить Политбюро, МГК рассмотреть вопрос о заявлении Ельцина, с учетом состоявшегося обмена мнениями на Пленуме». Голосование. Приняли.
09 ноября 1987, понедельник. В 13.30 срочно пригласили в Кремль.
В кабинете Горбачева собрались члены Политбюро: Лигачев, Громыко, Рыжков, Воротников, Чебриков, Шеварднадзе, Соломенцев, Яковлев.
Сообщение Лигачева. Ему позвонил второй секретарь МГК (по-моему, Белянин) и сказал, что у них ЧП. «Госпитализирован Ельцин. Что произошло? Утром он отменил назначенное в горкоме совещание, был подавлен, замкнут. Находился в комнате отдыха. Примерно после 11 часов пришел пакет из ЦК (по линии Политбюро). Ему передали пакет. Через некоторое время (за пакетом с визой Ельцина) зашли к нему в комнату и увидели, что Ельцин сидит у стола, наклонившись, левая половина груди окровавлена, ножницы для разрезания пакета – тоже. Сразу же вызвали медицинскую помощь из 4-го управления, уведомили Чазова, сообщили Лигачеву.
Возвратились к факту заявления об отставке на октябрьском Пленуме ЦК. Чем действительно было вызвано это выступление? Неужели только обида, амбиции? Неудовлетворенное стремление к популярности? Члены Политбюро, секретари ЦК стали рассуждать. Обстановка в Москве, особенно в активе, сложилась в последние месяцы не в пользу Б.Н.Ельцина. Взялся он за дело по обыкновению активно, круто. Тезис «все плохо» было при В.В. Гришине сначала срабатывал. Шли разнос и замена кадров. «Закручивание гаек». Хождения в народ – на заводы, стройки, в магазины. Выслушивал, критиковал старые порядки, давал обещания и авансы. Но, видят, время идет, прошло почти два года, а дела не поправляются. Стали спрашивать, где обещанное. Да тут и в ЦК не только помогают, но и критикуют, требуют более результативной работы. К этому не привык Борис Николаевич! (Во время заседания вновь позвонил Е.И.Чазов. И еще раз подтвердил, что порез небольшой, можно 2–3 дня подержать? А вообще – это амбулаторная обработка.)
Опять стали обсуждать, как поступить? Горбачев, другие члены Политбюро склонились к выводу, что налицо депрессия. А может, расчет на сочувствие. Тянуть с решением нельзя, надо вносить вопрос на Пленум МГК, как было поручено Пленумом ЦК. Итоги обсуждения подвел Горбачев. «В принципе решение о том, что Ельцина надо освобождать от работы, как он и сам просит, в Политбюро уже созрело и раньше. Иначе – беспринципность. Сегодняшний день еще раз подтвердил правильность оценок на Пленуме. Убежден, что мы верно поступили, не став (хотя было сильное давление членов ЦК) решать этот вопрос на Пленуме ЦК. Но сейчас откладывать уже нельзя. Надо будет встретиться с секретарями РК, обсудить предварительно на бюро МГК, а затем на Пленуме МГК. Видимо, необходимо поручить это Генеральному секретарю. Как считаете? (Реплики – конечно, ведь это Москва). Хорошо. Будем действовать».
Как мы видим из звонка – Ельцина «занесло», то есть он выступил скорее экспромтом, таких результатов выступления не планировал. Но его услышали.
Давайте, начнем вот с чего – в СССР не было публичной политики. Совсем. То есть, выборы были, а политики – нет. Партия – была не частью политической деятельности, она была над ней. Несмотря на многажды произносимые слова о власти народа – власть в стране удерживала КПСС, которая частью народа не была. Она правила как хотела, откупаясь от народа социальными взятками.
В итоге – любое выступление, которое можно назвать более-менее критическим, моментально становилось чрезвычайным событием, причем совершенно напрасно. А народ, который прекрасно видел, что на самом деле происходит, но при этом не проговаривается, острые вопросы не поднимаются – ждал, что кто-то встанет и скажет: да посмотрите вы по сторонам, что творится! Хватит жить в хрустальных замках!
Таким человеком стал Борис Ельцин.
Его выступление – на программу лидера оппозиции не тянуло. И даже на выступление рядового оппозиционера – тоже. Он сам это признавал, и все это признавали. Думаю, он не раз пожалел о том, что высказался. И его просьба о политической реабилитации – очень характерна.
Но он встал и сказал, в то время как другие молчали или лгали. И народ – додумал остальное, вложил в уста Ельцина не сказанные им слова – но которые, по мнению народа, он должен был сказать.
Так у простого народа появился «миф о Ельцине». Схожий с мифом о Милошевиче, который первым возвысил голос не югослава – интернационалиста, а серба на Косовом поле.
Почему Ельцин вообще заговорил? Думаю, заговорить должен был именно он как по своим моральным качествам (то самое внутреннее достоинство), так и по тому, что он был представителем первых секретарей РСФСР. Знавшие его лично – вспоминают его звериное чутье, которое не раз его выручало. Тут Ельцин почувствовал, что СССР входит в зону турбулентности, и что проблемы в союзных республиках Центр будет решать, выделяя дополнительные средства. Конечно же, за счет РСФСР.
Был ли он искренне возмущен этим или решил сыграть в политику? Может и то и другое. И частично просто сорвался. Но судя по тому, как за ним пошли – Ельцин озвучил то, что думали многие. Его выдвинули на передний край те, кому хотелось стать полноценной элитой в союзной республике, с такими же правами и привилегиями как у, скажем, украинцев. И Ельцин пошел в бой – от боя он не уклонялся никогда.
А дальше – Ельцина просто не смогли остановить. Как ввиду его личных качеств, так и ввиду накопившегося в народе недоверия и раздражения, ввиду наличия контрэлиты, которая нашла себе лидера – и им был Борис Ельцин.
Ельцина не отправили подальше из страны – наверное, это было ошибкой, но и такое решение ни к чему не привело бы – лидер все равно рано или поздно появился бы, не Ельцин так другой. Сослали в Госстрой. Но и там, Ельцин при всех его сомнениях – от своих убеждений не отказался.
25 февраля – В Москве открылся XXVII съезд КПСС (до 6 марта). Он утвердил новую редакцию Программы КПСС и «Основные направления экономического и социального развития СССР на 1986—90 годы и на период до 2000 года» (курс на строительство коммунизма) и Устав партии.