ГЛАВА 20
В главном зале главного деревенского дома было не протолкнуться — никогда прежде на совет не собиралось столько народу. Простых людей на заседания обычно не пускали, да они туда не шибко и рвались. Но не в этот раз. В просторной комнате набилось, наверное, под сотню человек. И каждый из них хотел высказаться.
— У меня мать больная, — нудно талдычил Гари Каатс, обращаясь к соседям, дергая их за одежду, заглядывая им в глаза. — Мать совсем плохая у меня. Того и гляди помрет.
— Я же три дня подряд работал в две смены! — возмущался бородатый Атанас, потрясая крепкими ободранными руками и выпучивая глаза. — Три дня! И где обещанный паек?
— Кони мрут! — смешно коверкая слова, сокрушался люд Валик. — Сомрут вовсе, как тогда без конев пахать-сеять будиш? На себе соху поташим, чо ли?..
Изможденный, измученный болезнью Айван хмуро взирал на собравшихся у его постели людей. Высунувшаяся из-под одеяла тонкая старческая рука подрагивала, и зажатый в ладони колокольчик отрывисто и глухо взвякивал. Сам Айван молчал.
— Тихо вы! — устало прикрикивал Петр. — Уймитесь, наконец! А то всех выгоню!
Угрозы эти никого не пугали. Старики из совета уже несколько раз пытались выставить посторонних за дверь, но без особого успеха. Если кто-то и уходил, то на освободившееся место тут же влезал кто-то другой, еще более горластый и настырный.
— Жрать нечего! — голосила в задних рядах какая-то баба. — Уж кости грызем! Виданное ли дело?! Кости!
— Тихо вы! — чуть не плакал Петр. — Тихо же!..
Айван медленно поднял дрожащую руку. Люди, как зачарованные, уставились на блестящий вздрагивающий колокольчик. Выкрики зазвучали реже, голоса сделались тише — люди будто испугались чего. Иссохшая рука старосты остановилась. Колокольчик звякнул.
— Поглядите на себя… — чуть слышно просипел Айван. — Обернитесь, посмотрите на других… На кого вы все похожи?.. Жалкие… — Он закашлялся, в груди у него заклокотало, захрипело, и страшный звук этот заставил всех замолчать.
Колокольчик вывалился из пальцев, упал на одеяло, скатился на пол. Никто не решился его поднять.
— Я разочарован, — прохрипел Айван, уронив слабую руку. — Очень сильно.
— Три дня… — неуверенно сказал Атанас. — В две смены…
— Я знаю, — кивнул ему старик. — Я все знаю. И вы тоже все знаете. Зачем же пришли сюда?
— Мать умирает, — сказал Гари.
— Кости грызем, — прошептали в задних рядах.
— Уходите… — Айван закрыл глаза. — Уходите…
Громко стукнула входная дверь, и все обернулись. На пороге стоял сибер-друг Херберт с охотником Георгом на руках. Из-за плеча сибера выглядывала лыбящаяся физиономия оружейника Ларса.
— Безногие пришли, — весело объявил Ларс, обозревая забитую людьми комнату. — Хм… А сесть-то безногим, кажется, некуда.
— Совет закончился, — сказал Петр. — Айван устал.
— Я не устал, — Айван открыл глаза. — Я просто не вижу смысла… — Кашель не дал ему закончить фразу.
Ларс сразу все понял и перестал улыбаться.
— А ну-ка все быстро отсюда! — Он ткнул костылем в чью-то сутулую спину, запрыгал на здоровой ноге. — Надышали, не продохнуть! А человек больной! Ну, чего расселись? Звали вас, что ли? Жрать, говорите, нечего? А, между прочим, на первом складе сейчас горелых кур раздают. И голубиный бульон разливают!
Несколько человек неохотно, будто великое одолжение делая, поднялись, и Ларс посторонился, выпуская их. Следом потянулись и остальные, переговариваясь меж собой, обсуждая вяло, что, мол, про кур оружейник, скорей всего, наврал, а вот бульон, возможно, и раздают, время-то как раз обеденное.
Самые упрямые, впрочем, остались сидеть, но Ларс быстро с ними управился, пригрозив, что велит сейчас сиберу повытаскивать посторонних за ноги, да повтыкать их на улице головами в сугроб. Угроза подействовала. Сердито ворча, люди покинули комнату. В помещении остались только члены совета — двенадцать человек.
— Это правда? — спросил Айван, принимая подобранный Ларсом колокольчик.
— Что? — не понял Ларс.
— Что горелых кур раздают.
— Раздали уже давно. Много ли их там было?
— А бульон?
— Про бульон не соврал. Наварили. Разливают. И по лепешке хлеба дают в придачу.
— Моего? — живо поинтересовался Георг.
— Хлеб из муки, принесенной охотниками, — кивнул Ларс.
— Сколько осталось? — полюбопытствовал Георг.
— Тридцать шесть килограммов. Бережем, стараемся сильно не тратить.
— Работающим в две смены пусть выдадут дополнительный паек, — распорядился Айван.
— Выдаем… — встал с места Клар Кларсон, в прошлой городской жизни бывший неплохим профессиональным геймером. — Но у нас в две смены работают почти все здоровые. Вот и получается, что мы обделяем слабых и больных.
Айван размышлял недолго:
— Больным тоже выдавать двойную порцию, но саму порцию уменьшить для всех. Ревизию закончили?
— Почти… — Со стула поднялся Клойд Барди, бывший актер. Ему недавно исполнилось восемьдесят пять лет, но у него было удивительно гладкое кукольное лицо — так много он перенес пластических операций. — Отчет принесу завтра. Пока же могу сказать, что все гораздо хуже, чем нам представлялось вначале.
— Хуже? — удивился Айван…
Совет начал обычную свою работу.
* * *
Случившийся после боя с космачами пожар уничтожил основную часть продовольственных запасов. Уцелело лишь то немногое, что хранилось в глубоких ледниках: по большей части это было мороженое мясо, питаться которым мог не всякий житель деревни. Бывшие горожане употреблять в пищу животную мертвечину отказывались. И всеядный Ларс, ехидно посмеиваясь, повторял, что настоящего лютого голода в деревне пока еще не знают, раз жители ее так упрямо держатся за свои глупые принципы.
Наверное, он был прав.
Мука, принесенная прорвавшимися сквозь окружение охотниками, оказалась теперь весьма кстати. Но ее, конечно, было недостаточно — дай людям волю, они за день управились бы со всем запасом. Муку приходилось прятать и охранять, ее берегли, выдавали понемногу. В тесто замешивали толченую кору, от которой лепешки делались горькими. Но даже такой хлеб был в радость.
Все трудней становилось с дровами. Осажденная деревня сжигала сама себя: чтоб отапливать одни дома, приходилось разбирать дома другие. Срубы старались не трогать — разбирали крыши, снимали полы, ломали дощатые пристройки. Во всей деревне не осталось ни одного забора — все сгорели в огне. Во многих избах уже обходились без мебели: столы, стулья, лавки — все исчезло в печах.
Большие работы почти остановились. Теперь деревня занималась поисками дров и пропитания. Мальчишки ловили в ручье рыбу, охотники ставили силки на птиц, женщины добывали из-под снега прошлогоднюю траву для скотины, мужики копались на мерзлых грядках, ковыряли ломами крепкую, как камень, землю, выискивая недобранную картошку, репу и морковь.
Только на застроенной лесами площадке, где собирали Фрэнка, все шло, как обычно. Огромный строительный сибер, когда-то помогавший людям создавать эту деревню, потихоньку обрастал мышцами и наращивал панцирь. Люди здесь трудились круглосуточно, из последних сил выбивались, но торопились поскорей завершить великое дело. Петр, валящийся от усталости с ног, спящий по три часа в сутки, уже провел тестирование некоторых систем и утверждал, что большая часть запланированных работ выполнена. Он не сомневался, что сибер скоро поднимется и клялся, что восстановленный Фрэнк пойдет туда, куда направит его сидящий в кабине оператор.
Но поможет ли могучий сибер одолеть космачей-людоедов, этого не знал и Петр.
* * *
В доме Леры можно было снять верхнюю одежду, так там было тепло. Хозяйка давно уже перебралась в самую маленькую комнату своей избы, отапливаемую отдельной, похожей на столб печкой. Остальные комнаты стояли пустые и холодные. Лера даже двери туда заколотила и завесила проемы старым тряпьем, сберегая ценное тепло. Утеплила она и окна: законопатила щели, проклеила их холщевыми полосками. И все равно веяло от окон холодом, на рамах намерзала ледяная короста, а ночной мороз оставлял на стеклах узорные разводы.
В доме Леры всегда было чем перекусить: кусочек вчерашней лепешки лежал под тарелкой, на высокой полке пряталась банка с вареньем, в мерзлой прихожей остывал присыпанный чесноком бульон.
В доме Леры было уютно, и сама она была уютная. Шел уже шестой день, как Яр перебрался к ней жить, и пока не было ни единой минуты, в которую он пожалел бы о своем решении. Даже то, что знали только они, не портило ему настроения. Но он старался не думать об этом. Насколько это было возможно.
— Космачи как взбесились, — рассказывал он, черпая ложкой превратившийся в желе бульон и бережливо, двумя пальцами отламывая крохотные кусочки от горькой, плохо пропеченной лепешки. — Лезут и лезут на ворота, сломать пытаются. Глаз не сомкнуть. Поняли, значит, где тут у нас вход, почувствовали слабину и теперь пробиться пытаются. Ну, так даже проще. Не обязательно весь периметр обходить и осматривать. Крепи да крепи ворота.
— Ларс вчера был, искал тебя, просил зайти насчет работы.
— Не, сегодня не пойду. Мне после ночи отсып положен. Как взбесились космачи. Лезут и лезут!
— А может, сходишь? Хлеба получил бы.
— Хлеба?! — Яр фыркнул, высунул язык, сморщился. — Эх, сейчас бы настоящего хлебца! — Он мечтательно закатил глаза, сглотнул слюну.
— Говорят, на днях Петр строителя поднимет. Может, тогда все и наладится?
Яр только хмыкнул.
Расправившись с лепешкой и бульоном, вылизав тарелку и подобрав крошки, он еще долго сидел за чаем, щурясь на крохотную пыльную лампочку и наслаждаясь бездумным покоем. Лера присела напротив, положила руки на стол. У нее были очень красивые пальцы, но их портили каемки грязи под ногтями.
Яр посмотрел на свои ладони — они были просто ужасны.
— Иногда я ненавижу это место, — пробормотал он, пряча руки.
Она вздрогнула, подумав, что он говорит о ее доме.
— Почему?
— Потому что помню, как было там.
— Там?
— В городе, — пояснил он. — Неплохая квартира, работа, еда, три жены.
— Одна беременная, — напомнила Лера.
Яр невольно посмотрел на ее живот. Кивнул:
— Да. Она сама хочет выносить ребенка. Родить его и воспитать.
— Здесь все так делают.
Яр помолчал. Вздохнул тяжело и повторил:
— Ненавижу это место.
Он знал, что сегодня ему придется идти в мастерскую Ларса. Оружейнику требовалась помощь, а им был нужен хлеб — пусть даже такой: непропеченный и горький.
— Когда все наладится, ты уйдешь? — спросила Лера, глядя в сторону.
— Наладится? — усмехнулся Яр. — Здесь? Все?
Она серьезно на него посмотрела.
— Ты же понял, о чем я говорю.
Он кивнул, тоже посерьезнев.
— Хочешь, чтобы мы поженились?
— Не обязательно. Думаю, нам просто надо быть рядом.
— Из-за него? — Он встал, подошел к ней, осторожно положил свою ужасную ладонь на ее теплый и мягкий живот.
— Из-за него тоже, — сказала она. — Но, прежде всего из-за нас.
Он обнял ее, прижался к ней. Шепнул на ухо:
— Я не уйду.
— Точно?
— Мне плохо одному, — сказал он и тут же себя возненавидел.
Он всегда был эгоистом. Таковым он и остался….
* * *
В середине недели вдруг потеплело, и в деревне заговорили о скорой весне. Со стороны пустоши непрестанно дул теплый ветер, который здесь называли «дыханием города». Напитавшийся влагой снег просел, крыши обросли сосульками, небо затянулось низкой серой пеленой, в разрывах которой изредка проглядывала глубокая и чистая синь. «Зиме конец», — судачили люди. С надеждой поглядывали на лагерь космачей, чуть вытаявший из снега и потому хорошо различимый. Но великаны уходить не спешили, они по нескольку раз на дню ломились в запертые, намертво заколоченные ворота да бродили по округе, оставляя на заснеженных равнинах приметные цепочки следов. Отпугивать их было нечем, да и смысла теперь в этом никто не видел. За время долгой осады все слабые места периметра были выявлены и укреплены. Тем не менее, упрямство людоедов нервировало жителей деревни. Космачей ненавидели истово, дружно, и строитель Фрэнк, который, согласно первоначальному плану, должен был стать пугалом, в сознании людей превратился в оружие возмездия. Люди уже не просто хотели согнать космачей с места, теперь они жаждали отомстить им за все свои страдания. В оттепель начал дохнуть скот. Погибли почти все лошади, пали коровы, и даже неприхотливые козы подхватили неведомую болезнь, от которой у них крошились рога и копыта и выпадала шерсть.
Закончилась мука. Айван был вынужден пустить на питание часть так долго сберегаемой семенной картошки, хоть его и отговаривал от этого шага почти весь совет.
Старик заметно сдал в последние дни. Он сильно простудился в ночь, когда случилась схватка у ворот, и никак не мог оправиться. Иногда ему делалось чуть лучше — он тут же брался за дела, и работа вновь укладывала его в постель. Но он ничего не хотел слышать ни про отдых, ни про лечение, ни про диету. Доктор Эриг лишь ругался, не зная, как повлиять на упрямого пациента. Кажется, Айван винил себя за то, что позволил открыть вход в деревню, и воспринимал свою болезнь как заслуженное наказание.
Георг, его сын, был рядом. Он еще не поднялся на ноги, но доктор говорил, что поломанные космачом кости срастаются нормально и проблем, скорей всего, не возникнет.
Если со стариком что-то случится, рассуждали селяне, то вся власть перейдет к Георгу. Это мало кому нравилось — охотников здесь не любили. Именно их, а не Айвана, бессменного старосту, привычного лидера, винили за все случившееся в последнее время. Охотники чувствовали настроение людей и держались тихо, особняком…
Через две недели, когда все уже готовились встретить настоящую весну, опять грянул мороз.
* * *
За день до аврала Петр лично обошел всю деревню, побывал в каждом доме, поговорил со всеми мужчинами. Особой надобности в этом не было, все и так знали, когда и для чего нужно будет собраться, но Петр, таким образом, подчеркивал важность предстоящего дела и оказывал уважение всем, кто соглашался в нем участвовать.
Яр и знать не знал, что это за «аврал» такой, думал, что предстоит обычная работа. А когда все началось, когда сто с лишним человек собрались возле генераторной, когда бригадиры разделили ропщущих людей на команды, когда под возбужденный гомон голосов в толпе родилось вдруг чувство единения, общего дела и каждый ощутил себя частичкой чего-то большого и могучего — только тогда Яр понял, что работа у них сегодня будет особенная.
В день аврала во всей деревне погас свет.
С генераторной сняли крышу, вскрыли пол, разобрали часть стены. Под один из реакторов сунули рычаги, подвели толстые — в руку взрослого человека — канаты. Закрепили их, увязали, перебросили через системы блоков, установленные на стенах. Приготовили полозья, скрепили их грубо, но крепко. Выровняли дорогу.
Сто с лишним человек работали дружно, будто команда вышколенных, подчиненных единому центру сиберов. Потели, сипели, рвали мышцы, сдирали кожу в кровь — потому что иначе нельзя, потому что аврал. Короткими рывками поднимался тяжеленный реактор из ямы. Повис на стонущих веревках, на скрипящих блоках. Медленно пополз в сторону, опасно покачиваясь. Тихо лег на хрустнувшие полозья.
Люди очнулись от работы, осмотрелись, удивились, что уже стемнело, что уже вечер. Перекусили быстро горячим, торопясь закончить начатое, гордясь проделанной работой.
Дальше — проще. Две захиревшие, выбивающиеся из сил кобылы помогли хозяевам доставить на место подобие саней с установленным грузом. Но большим помощником оказалась погода: вернувшиеся морозы сковали образовавшуюся во время долгой оттепели слякоть — под свежим снегом был скользкий лед.
На площадку реактор доставили уже ночью. Часть лесов была снята с боков Фрэнка. Он лежал, похожий на огромное, прижавшееся брюхом к земле насекомое. Шесть лап его были подогнуты, две лапы вытянуты вперед, в таком положении он не выглядел очень уж высоким — на его приплюснутое тело можно было забраться по обычной приставной лестнице. В боку Фрэнка зияла неровная сквозная дыра — место под реактор. Перетащить туда энергетическую махину было непросто, разместить ее в тесном пространстве точно на установочной платформе, не повредив оголенные потроха, и вовсе представлялось делом безнадежным. Но Петр больше не рассчитывал на помощь людей. Они сделали все, что было ему нужно. Остальное зависело от него, от его команды и от самого Фрэнка.
Много лет назад сибер сам вытащил из своего брюха энергетическую установку.
Почему бы теперь ему самому не сунуть ее на место?
* * *
Яр вернулся домой под утро. Он еле волочил ноги, но осунувшееся лицо его выражало совершенное счастье.
— Я видел! — объявил он с порога, стряхивая с рук истерзанные рукавицы. — Эта штука работает! Петр все же его сделал!
Лера уже встала. Она плохо спала в эту ночь, вслушиваясь в шум, доносящийся с улицы, и теперь у нее болела голова, ее одолевали слабость и тошнота — но сегодня ей нужно было идти на утреннюю дойку.
— Я ждала тебя, — сказала она, снимая с угла печи подсохшую дубленку и разминая ее руками. В голосе Леры явственно слышались обида и укор, но Яр этого не заметил.
— Он ожил! И приподнялся! Я совсем рядом был, почти под ним! Я его видел, вот как сейчас тебя!..
Яр сбивчиво рассказывал о том, как люди Петра подключили к реактору длинные кабели, а сам Петр забрался в одну из кабин и возился там, наверное, целый час, прежде чем в утробе Фрэнка что-то заурчало. И вдруг гигантский сибер пошевелил одной лапой, потом другой. И чуть приподнялся, и вроде бы даже потянулся, как потягивается человек после долгого сна. И две его лапы простерлись к реактору и раскрылись, как раскрывается человеческий кулак, только на кулак это совсем было не похоже. И он взял реактор — нежно взял. И поднял его — легко и плавно поднял. И понес к себе, в себя, а одна лапа уже была внутри, на ней горели два ярких фонаря, а люди шли рядом, подтягивали, поддерживали кабели, что-то поспешно убирали внутри…
Лера слушала его, хмурясь, но уже не сердясь и не обижаясь, мяла в руках облезлую заячью шапку.
— Отдохни, — сказала она, когда Яр замолчал, подбирая еще какие-то слова, понимая, что многое упустил, что не все рассказал. — Тебе надо поспать, ты почти двое суток уже не спишь.
— Да? — Он удивился. — Да, действительно.
— Ты ложись, а я скоро вернусь.
— И, правда. — Он разом обмяк, сгорбился, будто сдулся. — Надо отдохнуть. И поесть бы чего.
— Там у кровати уже все готово.
— Приходи поскорей. Я буду ждать твоего возращения.
— Ты лучше спи. Я тебя обязательно разбужу, когда вернусь…
Они обманули друг друга: Яр не смог ее ждать, а сразу отключился, едва голова его коснулась грязной холодной подушки; она же не стала его будить, когда возвратилась домой, а просто присела рядом, положила руку на его седые волосы и долго — очень долго — сидела так, уютная, тихая и печальная. Ей казалось, что она слышит, как внутри ее быстро-быстро колотится крохотное сердечко их малыша. И она не шевелилась, боясь спугнуть это волшебное чувство.
Почему-то она знала, что это мальчик.
Она назвала его Олегом.
* * *
Первое испытание Фрэнка прошло почти незамеченным. Глубокой ночью Петр с молодым напарником подняли строителя и провели его в низину к ручью. Вести восьминогую махину было не так уж и сложно: электроника сама решала, сколько ног нужно задействовать и как их лучше переставлять, оператор же лишь указывал направление и задавал скорость. А вот управляться с рабочими конечностями было намного сложней.
За три часа тренировок Петр и его молодой напарник превратили схваченную морозом низинку в топкое болото. Но даже здесь Фрэнку особо не было где развернуться. Основное его испытание случилось через день — когда на площадку, где лежал Фрэнк, приковылял иссушенный болезнью Айван в сопровождении пяти членов совета. Петр воспринял этот визит как инспекцию и решил показать Фрэнка во всей красе. Он подозвал напарника и о чем-то быстро с ним переговорил. Потом они разошлись по кабинам, закрепились на местах и, не тратя время на тестирование систем, тут же подняли Фрэнка. Прогулявшись по площадке, выдернув из земли ненужный столб и разметав пару сугробов, строительный сибер подошел к частоколу и просто через него перешагнул. Этого не ожидал никто. Огромными скачками Фрэнк пересек голое заснеженное поле и врубился в лес.
Из всего многообразия сменного инструмента Петр оставил на Фрэнке лишь то, что, как ему казалось, можно было использовать в качестве оружия. Дисковая пила, шарошечное долото, плазменный резак, обсаженный коронками ковш — любое из этих орудий Фрэнк мог взять в могучие лапы. И он их взял. Он показал, что умеет, что может. Перебежавшие к частоколу люди с открытыми ртами смотрели, как поднявшаяся на высоту пятого этажа машина сносит макушки деревьев и подрывает им корни. Продемонстрировав свою мощь, Фрэнк боком втиснулся в лес. Какое-то время его еще можно было рассмотреть за голыми деревьями. Потом он исчез из вида, и только редкое вздрагивание острых еловых вершин обозначало его передвижение. Фрэнк уходил прочь от деревни.
Через час возле частокола собралась большая толпа. Люди изучали следы, оставленные Фрэнком, дивились на изуродованную лесную окраину, гадали, куда Петр увел огромную машину. Те, кто видел Фрэнка в действии, восторженно об этом рассказывали.
Вернувшегося Фрэнка люди приветствовали восторженным воплем — так фанаты приветствуют появившегося на сцене звездного кумира. Сибер вымахнул из-за деревьев в ста метрах от того места, где он вошел в лес. Сейчас он двигался на четырех лапах, остальные его конечности были закинуты на плоскую спину. Он за десять секунд пересек открытое пространство, завис над частоколом, осматриваясь, и осторожно, держась от людей подальше, перешагнул через стену. Люди бросились к нему, но Фрэнк не позволил им приблизиться, двинувшись в сторону сборочной площадки. Оказавшись на месте, он остановился и плавно опустился на землю. Кабины раскрылись, осыпав снег опилками и хвоей, и Петр встал на ступеньку выдвинувшейся лестницы. Он был более чем доволен. Его просто распирала радость.
Галдящие люди окружили машину. Они хлопали ее и ощупывали, они пялились на Петра, стоящего на лестнице, махали ему и звали его к себе. Они были готовы качать его на руках. Они и Фрэнка бы стали качать, если бы смогли.
Хмурый Айван, опираясь на руки товарищей, подошел к лестнице, глянул наверх.
— Ты рисковал. Зачем?
Петр широко ему улыбнулся:
— Я достал еду. Я дошел до охотничьего лабаза и снял его с дерева. Он там, наверху. На спине Фрэнка. Тот самый, о котором рассказывал твой сын.
— Почему не спросил меня? Почему самовольничал?
— Просто не успел. Как-то само собой получилось. Сначала решил попробовать шагнуть через стену, потом решил дойти до леса… Внутри машины это все таким пустяком кажется.
— Ты подаешь плохой пример. У нас и так хватает проблем.
— Я стараюсь решить проблемы.
— Хочешь сказать, у тебя это получается лучше, чем у меня?
— Я просто говорю, что привез немного еды, — теперь уже и Петр хмурился…
Охотничьи склады, которые сами охотники почему-то называли «лабазами», встречались в лесу довольно часто. Выглядеть они могли по-всякому: обычно это были большие, обитые железом ящики, спрятанные в кронах высоких деревьев, но порой лабазами являлись глубокие дупла или небольшие землянки, а то и просто укрытые дерном ямы-тайники. Некоторые лабазы были столь велики, что в них можно было заночевать или переждать ненастье. Помимо запаса провизии в любом лабазе всегда можно было найти нацарапанную на бересте карту, набор для высекания огня и несколько петард. А в больших лабазах хранилось кое-какое оружие.
Тот лабаз, что притащил на себе Фрэнк, можно было смело называть избушкой. Большой, крепко сбитый из досок параллелепипед был обшит кровельным железом и кусками пластика, у него был запираемый лаз и закрытое ставнем окошко…
— Разделите еду поровну между всеми, — распорядился Айван. — Сам лабаз разберите на дрова… И вот еще что: завтра я собираю большой совет. Утром жду всех у себя.
Старик повернулся, стараясь не слишком опираться на поддерживающих его соратников, и на нетвердых ногах поковылял прочь от Фрэнка. Притихшие люди расступались, пропуская сгорбленного старосту, а он, кажется, никого сейчас не замечал.
* * *
На совет Ларс пришел одним из первых. Сразу же занял местечко получше — возле печки. Сел на вязаный коврик, скрестив ноги, привалился спиной к приятно теплой кладке, ничуть не боясь испачкаться побелкой, просто не думая о такой мелочи. Устроил карабин на коленях, положил костыль перед собой, обозначив так границу временно оккупированного им пространства. Ларс не любил тесноту, особенно после того, как лишился ступни.
Было скучно: все молчали. Ларс попытался разговорить Георга, сидящего возле постели отца в плетеном кресле, накрытом одеялом. Потом общался с подошедшим Эригом, интересуясь, много ли у того лекарств и нет ли среди них чего-нибудь этакого, из чего можно схимичить какую-нибудь взрывчатку или еще что полезное.
Пришел Петр с помощником. Мальчишке было лет восемнадцать — по городским меркам ребенок еще совсем. Звали его, кажется, Батыем; это было его взрослое имя, а значит, он считался полноценным членом общины. Постучавшись, тихонько вошли электрик Томус, конюх Валик и заведующий лесопилкой Хадитс, бочком скользнули в самый темный, самый дальний уголок, устроились там, зашептались стесненно. Ларс удивился — этих людей на совет звали очень редко и никогда вместе. Потом появились старейшины.
— Кого нет? — спросил Айван.
Старики переглянулись.
— Вроде бы все здесь.
— Хорошо, — сказал Айван. Он приподнялся на подушках, обвел взглядом собравшихся в его доме людей, выдержал паузу, дожидаясь, пока установится полная тишина. Ждать пришлось недолго. — О сегодняшнем собрании меня просил Петр, — сказал староста. — Я не видел причин отказать ему, тем более что и сам думал о совете. Но поскольку инициатива исходила именно от Петра, первое слово мы предоставим ему.
Петр тут же поднялся, поблагодарил Айвана за возможность высказаться, выступил на середину комнаты, чтобы его могли видеть все.
— Вопрос у меня всего лишь один, — сказал он. — Собственно, вы и без меня знаете, что именно я предлагаю судить. Фрэнк готов, мы с Батыем испытали его. Думаю, пришла пора решить проблему с космачами.
Он умолк. Никто не пошевелился, не издал ни звука. Все ждали, что скажет Айван. Но утонувший в подушках старик, кажется, задремал.
Петр откашлялся, повторил громче:
— Фрэнк готов. Мы готовы тоже. Вчера вы могли в этом убедиться. Уверен, у нас не возникнет никаких сложностей.
Айван не двигался.
Мика Гранин, огромный старик с крупными чертами лица и непропорционально длинными руками, медленно поднялся с места — будто вырос под самый потолок. Он глянул на Айвана, ожидая от того позволения говорит, пожевал вялую губу, тронул небритые щеки и нерешительно спросил:
— Как ты планируешь действовать?
Петр пожал плечами:
— Точного плана у меня нет, — признался он. — Я надеялся, что мы его выработаем здесь сегодня. Но я, конечно, размышлял о возможной операции, прикидывал, как лучше ее провести.
— А чего там думать? — подал голос Ларс, которому уже наскучили дипломатические речи стариков. — Разнести у космачей все, спалить, что уцелеет, — вот и весь план.
— Да, я примерно это и планировал, — кивнул Петр. — Фрэнк справится, не сомневаюсь.
— С трудом представляю, как эта машина будет гоняться по лесу за космачами, — пожав плечами, осторожно высказался преподобный Гурий Хоб. — Если бы людоеды вышли на бой, на единоборство, тогда, согласен, все было бы просто. Но они же разбегутся в разные стороны, рассеются по лесу. Что это нам даст?
— Можно будет подождать, пока они соберутся, и напасть еще раз, — ответил Петр. — Через день, например.
— А потом еще, еще и еще… — продолжил Гурий. — А потом наступит весна, и проблема решится сама собой.
— А если весна не сгонит их? Если космачи решат надолго здесь задержаться? — возразил Петр. — Никогда прежде они не приходили целым племенем. Возможно, людоеды искали место для постоянного поселения. Возможно, они его нашли.
— Ветер с пустоши прогонит их.
— Ты можешь это гарантировать, преподобный?
— Нет, но…
— Я считаю, нападать надо как можно скорее, — начиная сердиться, сказал Петр. — Чего мы добьемся промедлением? Что выиграем?
— Поддерживаю, — сказал с места Ларс. — Нападать нужно немедленно, пока есть такая возможность. А вдруг Фрэнк через пару дней сломается? А если космачи придумают, как перебраться через стену? Или ворота завтра не выдержат? Мы уже привыкли таиться, мы торчим тут, надеясь на частокол и ворота, думая, что скорая весна спасет нас. Трусы! Пора хоть что-то сделать! Лучшая защита — нападение. Это не я придумал.
Члены совета заерзали, зашумели сердито.
— Хотите план? — обратился к ним Ларс. — Пожалуйста! Мы с трех сторон пустим на космачей огонь. Подожжем лес так, чтоб эти звери бежали в поле. А уж там Фрэнк с ними разберется. На стены можно будет поставить метких стрелков, несколько карабинов у меня стоят наготове, а стрелков хоть сейчас назову поименно.
— Безумие какое-то, — сказал гладколицый Клойд Барди. — Опять огонь, пожар. Мало нам было от него бед… Нельзя ли без него обойтись?
Но кое-кому план Ларса понравился.
— Далеко огонь не пойдет, — уверенно заявил начальник лесорубов. — Сейчас не лето. А вот поджечь как, а?
— Есть у меня кое-какие зажигалки, — прищурясь, сказал Ларс. — Подожжем, не сомневайтесь. А чтоб дружней занялось, попросим Фрэнка навалить в нужных местах хворосту да лапника. Дрова-то всю зиму нас в лесу дожидаются, вот мы их и возьмем.
— А в деревню огонь не пойдет?
— Вряд ли. До леса далеко. Но все равно к пожару надо быть готовыми.
— Выведем людей на улицы, на крышах пускай огонь сторожат. И воды надо будет натаскать побольше, про запас.
— Я насос починил, — поднял руку Томус.
— Конев бы покормить от пуза, они б воды с лихвой навозили, — стеснительно сказал люд Валик.
— Два-три дня на подготовку, — резюмировал Ларс. — И о космачах можно будет забыть.
— Поддерживаю! — сказал Петр.
Собрание загудело; все вдруг поняли, что решение почти уже принято — и заторопились высказаться. Особенно шумели те, кто на совете бывал нечасто.
— Можно ловушек в поле наделать, — предлагал раскрасневшийся в тепле Хадитс. — Волчьих ям с кольями на дне. Сможет Фрэнк?
— Фрэнк сможет!
— На ближнем покосе два больших стога остались. Сено можно прямо к космачам затащить, то-то оно полыхнет посреди ихней деревни!
— А Фрэнку пожар не повредит?
— А зачем бы ему в пожар лезть? Он только огонь пустит, а космачей бить станет на поле, туда огонь точно не пойдет, там гореть нечему.
— Больно уж гладко на словах получается. Не верится даже…
Старики хмурились, молчали. Не привыкли они к такому гомону. В совете всегда старались поддерживать порядок: говорящий вставал, высказывался, его не перебивали. А тут галдеж, будто стая ворон налетела.
— Подробности обсудим позже! — выкрикнул Ларс. — Пока надо принять принципиальное решение: нужно ли выходить против космачей. Голосуем?
Кто-то уже тянул руки вверх.
— Кто «за»? — спросил Петр.
Поднятых рук стало в два раза больше.
— Кто «против»? Пятеро.
— Воздержавшиеся?
Тут все вспомнили об Айване, посмотрели на него, притихли — он, как-никак, был тут главный, его решение даже результат голосования могло отменить. А ему и высказаться пока не позволили.
Старик стеклянными глазами смотрел в потолок. Его лицо казалось вырезанным из дерева, открытый рот выглядел как глубокая трещина.
— Умер, — испуганно шепнул кто-то.
Но вот, кажется, грудь старика чуть приподнялась — дышит?!
— Айван? — тихо позвал преподобный Гурий Хоб.
— Что? — трещина рта разошлась, бледное лицо ожило.
Старик глухо кашлянул, повернул голову, посмотрел на встреченных, даже, пожалуй, испуганных людей. Ухмыльнулся.
— Совет принял предложение Петра, — сказал Гурий. — Большинством голосов.
— И правильно, — отозвался Айван. — Для того мы Фрэнка и восстанавливали, чтоб напустить его на космачей.
— То есть ты одобряешь?
— Не все ли равно? — буркнул старик, хмурясь. — Я о другом хотел с вами поговорить… — Он перевернулся, спустил ноги на пол. Оперевшись на спинку кровати, с трудом поднялся, выпрямился. Теперь всем стало видно, насколько же сильно иссушила его болезнь. Большинство собравшихся опустили глаза, стесняясь немощи старика. — Сегодня я снимаю с себя все полномочия, — объявил Айван будничным голосом. — С этой самой минуты я отказываюсь говорить о делах. Учитесь обходиться без меня. Кажется, у вас это уже неплохо получается.
Айван, вздохнув, сел на угол кровати, положил ладони на колени, ссутулился. Руки у него сильно дрожали.
Люди потрясенно молчали.
— Отец… — Охотник Георг дотянулся до плеча старосты. — Ты просто болен. Тебе надо отдохнуть и поправиться. И все станет как раньше.
— Не нужно меня уговаривать! — вскинулся старик. — Я, не опоенный танатолом маразматик, я пока еще понимаю, что говорю и что делаю.
В комнате минут на десять установилась полная тишина. Ничего не происходило; люди, кажется, даже дышать боялись. Обманутый тишиной, у печки под потолком заверещал сверчок.
— Кто будет вместо тебя, Айван? — тихо, так что даже сверчок не услышал, спросил преподобный Гурий.
Ответа не было.
Ларс, выждав немного, поднял костыль, постучал им но полу, привлекая внимание. Сказал громко, невольно копируя прежние интонации Айвана:
— Думаю, нам нужно разобраться с главной нашей проблемой — с космачами. Остальное решим после: кто будет главным, и нужен ли он нам вообще.
— Верно, — сказал Георг.
— Предлагаю создать ответственную группу, которая и будет заниматься этим вопросом, — продолжил Ларс, делая вид, что не замечает явно выказываемое недовольство стариков. — В группу предлагаю включить меня, Петра, Георга и доктора. В любой момент к группе может присоединиться Айван. Собрание проведем здесь, сейчас же. Еще кандидатуры есть?
Возмущенные старики загалдели. Им не понравилось, как ведет себя этот одноногий выскочка, проживший в деревне считанные месяцы, а уже указывающий, что и как нужно делать. Мика Гранин даже угрожать взялся. Но тут в разгорающуюся ссору вмешался тот, от кого уже ничего не ждали.
— Делайте, как велит Ларс, — глухо сказал Айван.
Больше он не произнес ни слова. Ни в этот день, ни в следующий.
Кажется, это вообще было последнее распоряжение Айвана. Впоследствии он никогда ничего не требовал, только иногда просил, — до самой своей смерти.
* * *
Ларс словно развлекался, готовясь к сражению с космачами. Комнату Айвана он называл штабом, себя именовал полководцем, а товарищей по только что созданной группе он произвел в генералы. На печном боку Ларс углем чертил схему предстоящей операции, включая в нее все больше и больше деталей. Тут очень пригодился рассказ Георга о лагере космачей — побывавшие в лесу охотники видели многое, чего нельзя было разглядеть из деревни. Неприятный спор случился, когда решался вопрос о том, каких стрелков ставить на стену и вышку. Георг считал, что все оружие необходимо отдать охотникам. Ларс же упрямился, доказывая, что в первую очередь нужно вооружить карабинами Герберта и Яра. Георг, в конце концов, уступил, но выглядел он при этом страшно недовольным и разочарованным.
Выполнять план решили немедленно. В полдень Петр с помощником забрались в холодные тесные кабины и поднял могучего Фрэнка на ноги. Перед ними стояла простая, но невозможная и для бригады лесорубов задача: они должны были окружить лагерь космачей полукольцом труднопроходимых, но легко воспламеняемых завалов.
Отправив Фрэнка в лес, Ларс попытался организовать работу пожарных команд. Оказалось вдруг, что воды в деревне не так много, как представлялось раньше. Ручей обмелел настолько, что лед просел, колодцы почти сразу вычерпались до дна, и только родник не иссякал, но очень уж тонкой была бегущая с деревянного желоба струйка.
По ходу дела обнаруживались и другие проблемы. Ларс даже было, решил, что провести все запланированные мероприятия в срок не получится, но вскоре в работу включился Херберт, потом подтянулись организованные Георгом охотники — и дело вроде бы двинулось.
* * *
Яр спокойно принял новость, что ему придется стоять на вышке и отстреливать мечущихся по полю великанов. Он, наверное, единственный из всей деревни не видел ничего странного в том, что Ларс решил поставить на вышку его и Херберта. Они уже стреляли из этих карабинов; стреляли довольно метко и много. У охотников, конечно, убийств на счету гораздо больше, да и глаз, наверное, точней, и рука крепче. Но им привычней свое оружие, дикарское. Вот и пускай они закидывают космачей стрелами с широкими наконечниками, применяемыми при охоте на крупных животных. Толку от такой стрельбы будет немного, но основную-то работу проделает Фрэнк.
Ну и огонь, наверное, поможет. Не зря же Ларс вывозит из ям горшки со своим огнеопасным варевом. Когда только успел столько наделать?
Ларс действительно возлагал на огонь большие надежды. Он видел, насколько удачным оказался произведенный Яром выстрел из самодельного огнеплюя. Огненных труб, к сожалению, у него было всего пять штук. А вот горючих смесей после многочисленных опытов накопилось изрядно. Ларс, понимая, насколько они могут быть опасны, складировал их в ямах на берегу ручья. Теперь пришло время воспользоваться запасом. Смеси были очень разные — он долго экспериментировал, подбирая компоненты и их соотношения; не все опытные образцы вышли удачные, некоторые годились разве только на растопку печей, но даже они сейчас пришлись к делу.
И все же основной расчет был не на огонь, а на Фрэнка. На огромную машину надеялся каждый, о Фрэнке говорила вся деревня, словно он был сошедшим с небес божеством. Сибер-друг Херберт жаловался, что это неправильно, и всячески пытался опорочить своего собрата великана, напоминая людям, что у того и мозгов-то нет, что без сидящих в кабинах водителей он и шага не сделает. Известие о том, что в скором времени ему предстоит стрелять по космачам, Херберт воспринял, как шанс поправить авторитет и поквитаться с безмозглым выскочкой Фрэнком. Он только расстроился немного, узнав, что к любимому пулемету патронов практически не осталось и пользоваться придется карабином «Клинч» — не самым мощным оружием, похожим на игрушку.
* * *
Фрэнк вернулся в деревню ночью. Восьмилапая махина, пронзая тьму лучами пяти пар, перешагнула через стену и села на площадке перед воротами. Измученный Петр выбрался наружу. Он вдохнул свежий воздух, и его тут же вырвало. Покачавшись на нетвердых ногах, старик присел на торчащую из снега головешку. Идти куда бы то ни было у него не осталось сил. Батый, его молодой напарник, выглядел немногим лучше.
— Живы? — крикнули с вышки.
— Живы, — откликнулся мальчишка, присаживаясь возле ног старика. — Укачало только.
Через несколько минут из дежурки вынесли чашку горячего бульона и картофельную лепешку. Петр чуть хлебнул жидкого кушанья и помотал головой — хватит пока. Батый съел все.
— Ну, как там? — спросил дежурный Арслан, забирая пустую чашку и откладывыя ее в сторону.
— Почти все сделали, — сказал Батый. — Немного уже осталось.
— А космачи? — полюбопытствовал Арслан.
— Раздавили двух. Больше они не лезли.
— Двух? Раздавили? — Арслан выпрямился, повернулся в сторону вышки. — Эй, Арат! Они двух космачей раздавили! Слышишь?
— Слышу! — донеслось сверху.
— Просто вот взяли — и раздавили? — спросил Арслан.
— Ну да, — сказал Батый. Он поднял руку и медленно сжал пальцы в кулак, показывая, как это было.
— Вот молодцы! — Арслан окинул восхищенным взглядом успокоившуюся перед воротами машину. — А мы тут слушали, как вы там работаете. Шум, треск — на весь лес…
Изнемогших Петра и Батыя подобрал Херберт. Он притащил небольшую одноосную тележку, помог пилотам в ней устроиться и резво доставил их к дому Айвана.
В «штабе» было тепло. Безучастный ко всему Айван спал на своем обычном месте, храпел тихонько. Ларс клевал носом, сидя за столом. Возле исчерканной углем печки на грязном половике ворочался, пытаясь уснуть, доктор Эриг. Больше в комнате никого не было.
— Заждались вас, — сказал Ларс, увидев вошедших. Он встал, похлопал себя по щекам, потер кулаками глаза. — Ну что?
Петр кратко рассказал о выполненной работе.
— Отлично, — сказал Ларс, глядя на печной бок и что-то прикидывая. — Ко времени управимся?
— Должны, — сказал Петр.
— Значит, завтра еще день, — сказал Ларс. — Хорошо бы тебе закончить работу до обеда, чтоб и у космачей было время успокоиться, и нам чтобы успеть отдохнуть. А войну начнем послезавтра. Утром, как и планировали. Сразу как рассветет…
