За шесть лет до
Тунде
Татьяна Москалева не ошиблась, и ее информация себя оправдала. Два месяца Тунде, осторожно расспрашивая и подмасливая, рыскал по горам Северной Молдовы – точнее, бывшей Молдовы, ныне воюющей с собственным югом. В этой командировке счета оплачивало “Рейтер”: Тунде сказал редактору, что получил наводку и доверяет источнику, а редактор подписала ему смету. Если Тунде найдет, новость выйдет бомбическая. А не найдет – ну, расскажет, что творится со страной в когтях войны, уже что-то.
Но Тунде нашел. Как-то днем один деревенский из приграничного района согласился на джипе отвезти Тунде в некое место на Днестре – там высоко, долину видно. И увидели они лагерь – сварганенный на скорую руку, с приземистыми корпусами и центральным учебным плацем. Деревенский этот не выпустил Тунде из машины и подъехать ближе отказался. Но вид был и так неплох – Тунде удалось сделать шесть фотографий. На них темнокожие бородачи в гимнастерках и черных беретах осваивали новое оружие, новые бронежилеты. Защитные костюмы резиновые, на спинах батарейные блоки, в руках электрические бичи для скота.
Всего шесть фотографий, но их хватило. Тунде попал в мировые новости. “АВАДИ-АТИФ ТРЕНИРУЕТ СЕКРЕТНЫЕ ВОЙСКА” – с таким заголовком материал вышел в “Рейтер”. Другие горланили: “ПАЦАНЫ ВЕРНУЛИСЬ”. Или: “СМОТРИТЕ, КТО ПРИ ШОКЕРЕ”. В редакциях и в эфирах утренних телепрограмм тревожно дискутировали о том, что означают эти новые формы вооружений. Они сработают? Они победят? Тунде не удалось сфотографировать самого короля Авади-Атифа, но отмахнуться от вывода, что тот сотрудничает с Вооруженными силами Молдовы, никак не удавалось. Во многих странах ситуация уже стабилизировалась, однако эта новость вновь раскачала лодку. Быть может, мужчины возвращаются – они вооружены и защищены.
Бунты в Дели длились неделями.
Сначала забурлило под шоссейными мостами, где в палатках из одеял и хижинах из картона и скотча жила беднота. Сюда мужчины приходили, когда охота попользоваться женщиной, наплевав на законы и лицензии, а потом выбросить без общественного порицания. Сила передавалась здесь из руки в руку уже три года. И здесь многочисленные смертоносные женские руки обрели имя – Кали, извечная. Кали, что разрушает, дабы вызвать к жизни новую поросль. Кали, опьяненная кровью убитых. Кали, что двумя пальцами гасит звезды. Ужас – имя ее, смерть – ее вдох и выдох. Мир давно ждал ее прибытия. Женщинам под шоссейными мостами Дели не составило труда слегка уточнить картину.
Власти прислали военных. Женщины Дели изобрели новый трюк. Можно заряжать электричеством воду, которой плещешь в солдат. Женщины погружали руки в струи и стреляли смертью из пальцев, точно Богиня, что шагает по земле. Власти отрубили подачу воды в трущобные районы в самый разгар лета, когда улицы воняют гнилью, а беременные собаки, вывалив язык, бродят в поисках тени. Мировые СМИ показывали в эфире, как нищие выпрашивают воду, умоляют поделиться хоть капелькой. А на третий день небеса разверзлись, разразились неурочной грозой, лихорадочной и основательной, как жесткая щетка, и гроза смыла уличную вонь, собралась на улицах лужицами и лужищами. Солдаты возвращались – и стояли в воде или касались мокрых перил, или их транспорт ронял в воду какой-нибудь проводок, и когда женщины поджигали дороги, люди весьма внезапно принимались умирать, падали с пеной на губах, точно их шибанула Кали собственной персоной.
В храмах Кали не протолкнуться от верующих. Некоторые солдаты перешли на сторону бунтовщиц. И Тунде со своими камерами и пресс-картой Си-эн-эн тоже здесь.
В гостинице, где иностранных журналистов битком, Тунде узнают в лицо. Кое-кого из репортеров он уже встречал в других городах, где наконец торжествовала справедливость, – впрочем, говорить так считается дурным тоном. На Западе официальная версия гласит, что у нас “кризис”, со всеми подразумеваемыми эпитетами: поразительный, прискорбный, временный. Команда из “Альгемайне цайтунг” окликает Тунде по имени, поздравляет – слегка завистливо – с тем, что раскопал, с этими шестью фотографиями вооруженных формирований Авади-Атифа. Тунде встречает здесь крупных тузов с Си-эн-эн, редакторов и продюсеров, и даже команду из нигерийской “Дейли таймс” – эти спрашивают, куда он подевался, как это они его прохлопали. У Тунде теперь свой ютуб-канал, он постит видео со всего мира. В начале каждого ролика – его лицо. Это же он едет в самые опасные края, привозит оттуда материал, какой больше никто не покажет. Свой двадцать шестой день рождения Тунде отмечает в самолете. Стюард узнает его и тащит шампанского.
В Дели Тунде ходит следом за толпой женщин, которая громит рынок Джанпатх. Было время, женщина не могла прийти сюда одна, разве что ей за семьдесят, и даже тогда еще бабушка надвое сказала. Многие годы протестов, и плакатов, и лозунгов во всю глотку. Как обычно: всколыхнется, утихнет – и будто и не было ничего. А теперь женщины, как они говорят, “играют мускулами” – выражают солидарность с теми, кто был убит под мостами и лишен воды.
У одной женщины в толпе Тунде берет интервью. Три года назад она выходила сюда протестовать – да, держала транспарант, кричала, подписывала петиции.
– Ты словно капля в волне, – говорит женщина. – Вроде бы дождь океанских брызг могуч, но он возникает лишь на миг, солнце сушит лужи – и нет больше никакой воды. И уже думаешь: может, и не было ничего? Вот так и у нас. Что-то изменит только цунами. Чтобы тебя наверняка не забыли, надо снести дома и разрушить землю.
Тунде точно знает, в какую главу книги это вставить. История политических движений. Борьба, что тянулась долго-долго, пока не случилось великого перелома. Тунде подбирает аргументы.
Людей почти не трогают – в основном валят ларьки.
– Теперь они поймут, – кричит другая женщина в объектив Тунде, – что это им надо бояться одним выходить из дома по ночам! Пусть боятся они!
Случается краткая потасовка – в толпу вклиниваются четверо мужчин с ножами, но их быстренько усмиряют, и у всех четверых судорожно подергиваются руки, однако непоправимого ущерба нет. Тунде уже подозревает, что не увидит здесь нового, такого, чего еще не видел, и тут по толпе разносится весть, что впереди, поперек Виндзор-плейс, солдаты возвели баррикаду. Обороняют иностранные гостиницы. Наступают медленно, вооружившись резиновыми пулями, в башмаках на толстых изоляционных подошвах. Наглядный урок – пусть мир посмотрит, как нормальная обученная армия расправляется с таким вот сбродом.
Здесь у Тунде знакомых женщин нет. Если подойдут солдаты, никто его не спрячет у себя дома. Толпа все плотнее – давка росла постепенно, Тунде почти и не замечал, но это логично, раз армия пытается их окружить. И что тогда? Сегодня здесь погибнут люди – эта мысль подирает Тунде по хребту до самой макушки. Впереди кричат. Языка он почти не знает, что кричат – непонятно. Привычная любезная улыбка сползает с лица. Надо убираться, надо занять высоту.
Тунде озирается. В Дели вечные стройки, на большинство лазить себе дороже. Кое-где леса со стен так и не убраны, витрины неуклюже перекошены, в полуобрушенных домах до сих пор кто-то живет. Ага, вот. Двумя кварталами дальше. Заколоченная лавка за торговой тележкой с лепешками. К стене присобачены такие как бы строительные леса. Крыша плоская. Тунде торопливо проталкивается сквозь толпу. Женщины еще активнее пробиваются вперед, кричат и машут флагами. Где-то там – шипение и треск электрического разряда. Тунде чувствует его в воздухе – знакомое ощущение. Запахи улицы, собачьего дерьма, и маринованных манго, и притиснутых друг к другу человеческих тел, и жареной окры с кардамоном на миг становятся резче. Все замирают. Тунде все проталкивается. Говорит себе: ты умрешь не сегодня, Тунде. Не сегодня. Это будет анекдот, расскажешь дома друзьям. Это пойдет в книгу; ты не бойся, ты, главное, шевелись. Снимешь сверху, выйдет хороший материал, – ты, главное, отыщи, как туда залезть.
Нижняя доска высоковато, не достать, даже если подпрыгнуть. На улице, видит Тунде, кое-кого посетила та же идея, люди лезут на крыши и на деревья. А другие их стаскивают. Если Тунде не поторопится, через пару минут его сметут те, кто захочет занять его место. Он подтаскивает три ящика из-под фруктов, ставит их один на другой – в большой палец загоняет длиннющую занозу, но это пофиг, – залезает на них и прыгает. Мимо. Приземляется жестко, и от удара колени прошибает болью. Ящики долго не простоят. Толпа снова накатывает, скандирует. Тунде прыгает опять, сильнее, – есть! Поймал. Повис на нижней перекладине лестницы. Напрягая бока, он подтягивается на вторую перекладину, на третью, а потом уже можно забраться с ногами на хлипкие леса, а дальше вообще легкотня.
Тунде лезет, и леса под ним шатаются. Не прибиты к стене утлого бетонного строения. Когда-то их привязали веревками, но те истрепались, изгнили и под весом Тунде расходятся на волокна. Вот это – совсем дурацкая смерть. Не в уличных боях, не от солдатской пули, не потому, что Татьяна Москалева взяла за горло. А потому что пролетел футов десять и шмякнулся на спину посреди улицы Дели. Тунде лезет быстрее, добирается до грубо сработанного парапета, а леса под ним ахают и раскачиваются туда-сюда. Тунде цепляется за парапет одной рукой – заноза вонзается глубже, – отталкивается ногами и умудряется наполовину закинуть себя на крышу; правая рука и правая нога обнимают парапет, остальное висит над пустотой. На улице крики и щелчки выстрелов.
Тунде снова брыкается левой ногой – импульса хватает, чтобы перелететь парапет и хлопнуться навзничь на гравийную крышу. Приземляется он в лужу – весь мокрый, зато цел. Слышатся хруст и хряст, вся деревянная конструкция наконец подламывается и рушится на землю. Ну все, Тунде, назад ходу нет. Зато и толпа, спасаясь от давки, тебя здесь не затопчет. Вообще-то идеально. Словно так и было суждено. Тунде улыбается, переводит дух. Поставить тут камеру, снять все, что будет. Ему уже не страшно – его прет. Делать-то нечего – полицию не вызовешь, начальству не сообщишь. Остались только он и его камеры, от скопища людей подальше. И что-то будет.
Тунде садится, озирается. И тогда видит женщину – с ним на крыше женщина.
Хорошо за сорок, жилистая, маленькие руки, длинная толстая коса точно промасленная веревка. Женщина смотрит на Тунде. Или не совсем на Тунде. Смотрит в сторону, а на него поглядывает. Он улыбается. Она улыбается в ответ. И в этой улыбке он безошибочно читает: с ней что-то не так. Голову держит странно, набок. И прячет глаза, а потом вдруг как уставится!
– Вы… – Тунде глядит вниз, на прилив толпы. Стрельба уже ближе. – Извините, если вы тут живете. Я хотел подождать, когда можно будет спуститься. Ничего?
Она медленно кивает. Тунде опять выдавливает улыбку:
– Внизу нехорошо. Вы тут прячетесь?
Отвечает она не спеша, слова выговаривает тщательно. Акцент не очень густ; похоже, не так уж она и безумна.
– Я искала тебя.
Тунде решает было, что, может, она слышала его голос по интернету, видела фотки. Он выдает полуулыбку. Поклонница.
Она опускается на колени, возит пальцами в луже, где Тунде так и сидит. Он думает, она моет руки, но затем разряд бьет ему в плечо и все тело колотит.
Это так внезапно и молниеносно – на миг Тунде кажется, что померещилось. Женщина не смотрит в глаза, отворачивается. Боль растекается по спине, вниз по ногам. Боль каракулями рисует дерево на боку, не вдохнуть. Тунде на четвереньках. Надо выбираться из воды.
Тунде говорит:
– Перестань. Не надо.
Собственный голос ему удивителен. Уязвленный, умоляющий. Судя по голосу, ему страшнее, чем по ощущениям. Все будет нормально. Он выберется.
Тунде отступает. Внизу орет толпа. Слышен визг. Если женщина прекратит, у Тунде будут потрясающие снимки – улица, бои.
Женщина все возит пальцами в луже. Вращает глазами.
Тунде говорит:
– Я тебя не трону. Не бойся. Можем вместе подождать.
Тут она смеется. Несколько раз как будто гавкает.
Тунде перекатывается, задом выползает из лужи. Наблюдает за женщиной. Вот теперь страшно: этот смех его доконал.
Она улыбается. По-плохому, от уха до уха. Губы влажные. Тунде хочет встать, но ноги трясутся и почти не держат. Он падает на одно колено. Женщина кивает – мол, да, предсказуемо. Да, так оно обычно и происходит.
Тунде озирается. Смотреть особо не на что. На соседнюю крышу ведет шаткий мостик – просто доска. Этот путь его не прельщает: женщина может выбить у него из-под ног доску, пока он идет. Но доска сойдет за оружие. Хотя бы отбиться. Тунде ползет к доске.
Женщина произносит несколько слов на неведомом языке, а затем, очень тихо:
– У нас любовь?
Она облизывает губы. Вдоль ключиц живым червем вздрагивает пасма. Тунде ползет быстрее. Смутно сознает, что на них смотрят с крыши через дорогу, – люди тычут пальцем, окликают. Оттуда они ничем не помогут. Разве что запилят видос. И что Тунде пользы? Он снова пытается встать, но ноги еще не отошли, дрожат, и женщина смеется, глядя на его потуги. И бросается на него. Он пытается пнуть ее в лицо ботинком, но она хватает его за голую щиколотку и снова бьет. Длинная высокая дуга. Точно мощный отработанный удар мясного тесака вниз по бедру и икре отделяет плоть от кости. Тунде чует, как горят волоски на ногах.
Пахнет как будто пряностями – что-то долетает с улицы. Жарится мясо, дымятся и капают животный жир и горящие кости. Тунде на ум приходит мать – как она сует руку в кастрюлю, проверяет обданный кипятком рис, катает зернышки в пальцах. Слишком горячо, Тунде, убери руки. Он ощущает сладкий жар джолофа, что побулькивает на плите. У тебя мозги сварились, Тунде. Ты вспомни, как это объясняют. Твой мозг – мясо и электрика. От этой штуки больнее, чем должно быть, потому что она коротит мозг. Ты спятил. Ты не дома. Мама не придет.
Женщина уже повалила его, дергает за ремень и джинсы. Стаскивает их, не расстегнув пряжку, а они узкие и застревают на бедрах. Спину дерет гравий, в поясницу краем впивается влажный бетонный блок, ссаживает кожу до крови, а Тунде все думает: если чересчур отбиваться, она меня шарахнет до бесчувствия и тогда сможет делать со мной что пожелает.
Где-то вдали кричат. Тунде словно под водой – уши заложило. Сначала он думает, что кричат внизу на улице. Ждет следующего удара – все тело напружинивается. Но удара нет, и лишь тогда Тунде соображает, что отбивается от воздуха, и открывает глаза, и видит, как женщину оттаскивают от него еще три женщины. Перебежали с соседней крыши по доске, наверно. Они отшвыривают ее и лупят током снова и снова, а она все не желает лежать смирно. Тунде подтягивает штаны и ждет, смотрит, пока эта женщина со своей длинной и толстой масляной косой не застывает совсем.
Алли
Выдержки с форума “Свобода снова”, формально либертарианского сайта
Спрашивали_отвечаемБомба, бомба, БОМБА из Южной Каролины. См. фото. Матерь Ева – скриншот из видоса “К любви”, где у нее чуть сползает капюшон и частично видно лицо. Обратить внимание на выдающуюся скулу и отношение рта и носа к нижней губе и подбородку. На рисунке соотношения посчитаны.И второе фото. Кто-то у УрбанДокса на борде выложил фото из уголовного дела четырехлетней давности в Алабаме. По всем признакам тру. Кто-то справедливости захотел или полиция слила. Короче. Фотки “Элисон Монтгомери-Тейлор”, которая убила приемного отца и пропала. Все наглядно. Та же форма скулы, тот же подбородок, соотношение рта и носа, рта и подбородка. Вот скажите мне, что неубедительно.Уй_НаЁёёёёёёёёпт. Ты открыл, что у всех людей есть рты, носы и подбородки. Это перепашет нам всю антропологию, пидарас.С значит_свободаЯвно фотошоп. См. свет на фотке Элисон М-Т. На щеку ложится слева, на подбородок справа?Привет, Пилтдаунский чел, короч, – кто-то подрисовал, чтоб у тебя все сошлось. Фейк, ящитаю.Андроид_МеркельВсем известно, что это действительно Элисон М-Т. В полицию Флориды уже сообщали, но она от них откупилась. Вымогают деньги и угрожают людям по всему Восточному побережью. Ева и ее монашки скорешились с еврейской сука мафией, УрбанДокс и Ультра-Д сто раз уже доказали, глянь треды по бунтам 11 мая и арестам в Рали и не пости баяны, тупой.МачонаматчеАккаунт УрбанДокса засуспендили за абьюз, тупой.АвраамическийДа, я заметил, ты постишь йопта только в поддержку УрбанДокса или двух его известных марионеток. Либо ты сам УД, либо щас ему отсасываешь.Святой_СебастьянНе может быть, что это не она. Все эти новые “церкви” финансирует израильское правительство, они веками пытаются обрушить христианство, дискредитировать нас, через черных накачивают городские гетто наркотой. А это просто очередная новая наркота – вы вообще понимаете, что в этих новых “церквях” сионистскую наркоту раздают вашим детям? Очнитесь, чел-овечки. Эту историю замутили все те же силы и системы. Вы что думаете, раз на борде можно потрындеть, значит, вы тут на свободе? Вы не понимаете, что они мониторят каждое ваше слово? Вы считаете, они не знают, кто мы? Трындеть можно, им пофиг, но как только им покажется, что мы готовы действовать, им хватит компромата, чтоб любого размазать в говно.Уй_НаНе кормите троллей.Андроид_МеркельБольные конспирологи подтянулись, ё.Болтливый_Воздушный_ЗмейНе 100 % фигня. Вы думаете, почему они не давят нелегальное скачивание кино? Вы думаете, почему они не ищут и не блокируют порево, торренты? Это же как нефиг делать, любой из нас скрипт напишет за полдня. Знаете почему? Потому что если им надо свинтить любого и засадить в тюрьму на миллион лет, у них есть власть. И весь этот ваш интернет – сплошная замануха, а вы думаете, вы норм, потому что у вас пшиковое прокси и пакеты летают через Белгород или Херсон? АНБ с этими людьми давно сговорилось, полиция проплачена, они уже на серверах.МэтисонС вами модератор. Эта доска не для обсуждения сетевой безопасности. Перенесите пост в /безопасность.Болтливый_Воздушный_ЗмейА это здесь по делу. Кто-нибудь смотрел видос ББ97 из Молдовы? Снимало наше правительство – мониторили передислокацию войск Авади-Атифа. Вы считаете, они увидели это, а нас не видят?С_значит_свободаТааааак… возвращаясь к теме, я думаю, это не Матерь Ева. Известно, что Элисон М-Т сбежала в ту ночь, когда убила отца, 24 июня. Первые проповеди Евы из Мёртл-бей – 2 июля. Вы что хотите сказать – Элисон М-Т убила папашу, угнала машину, переехала границы нескольких штатов, устроилась верховной жрицей новой религии и читает проповеди десять дней спустя? Что-то не верится. ПО распознавания лиц нашло совпадение, а конспирологи на Реддите охренели. Тут нечего копать. Считаю ли я, что Ева странная? Еще бы. Те же зловещие паттерны, что в сайентологии, в раннем мормонстве. Один пишем, два в уме, старое подстраиваем к новому мышлению, создаем новый класс угнетенных. Но убийство? Нет улик.ВосстаньОчнись. Ее люди подделали даты, чтоб казалось, будто проповеди появились раньше. Нет видео этих ранних проповедей, на ютубе ничего. Могли записать когда угодно. И от этого она выглядит только подозрительнее. Зачем притворяться, что она в Мёртл-бей так давно?Болтливый_Воздушный_ЗмейНе понимаю, почему спутниковые снимки из Молдовы офтоп. Матерь Ева выступала в Южной Молдове, она там создает себе политическую базу. Мы знаем, что АНБ мониторит всё, мировой терроризм никуда не делся. Семнадцать близких родственников короля бежали из Саудовской Аравии после путча, и у них больше восьми триллионов долларов в иностранных активах. Саудиты не исчезли только потому, что в небоскребе “Аль-Файзалия” теперь женский центр. Вы что думаете – расплаты не будет? Вы думаете, Авади-Атиф не хочет свое королевство взад? Вы думаете, он не раздает деньги всем, кто может помочь? Вы вообще понимаете, что финансируют Саудиты всю дорогу? Террор они финансируют, друзья мои.И при этом вы считаете, что никого не интересует местный террор и антитеррор? АНБ мониторит каждое наше слово, даже не сомневайтесь. Ева у них под пристальным наблюдением.МачонаматчеМаксимум три года – и Ева умрет, я гарантирую это.ВосстаньСлышь, умник, если у тебя не десяток VPN разом, встань к двери и жди, ща к тебе постучатся – 3, 2, 1…Андроид_МеркельКто-нибудь киллера к ней подошлет. Электричество от пуль не спасает. Малколм Икс. МЛК. Кеннеди. На нее уже наверняка есть контракт.МачонаматчеОна такое задвигает, что я бы эту тварь грохнул забесплатно.Бог_Все_ВидитВласти добивались этих перемен годами, вводя нам точно отмеренные дозы гормонов под названием ВАКЦИНАЦИИ. ВАК – от ВАКУУМ, ЦИ – от греховных восточных практик, проникших в нашу христианскую страну, НАЦИЯ – наш некогда великий, а теперь уничтоженный народ. Кликни, чтобы прочесть разоблачение, которое не опубликует ни одно СМИ.Вознесение229Настанет день расплаты. Господь соберет народ Свой и поведет их Верным Путем к Своей Славе, и возвестит конец дней, когда праведники придут к Нему, а грешники погибнут в адском пламени.ЭйвериФоллзВсе видели репортаж Олатунде Эдо из Молдовы? Армию Саудитов? Кто-нибудь хочет, поглядев на этих прекрасных молодых людей, к ним присоединиться? Сражаться на предстоящей войне их оружием? Не сидеть сложа руки, чтоб когда внуки спросят, чем мы были заняты, нам было что ответить?МачонаматчеВот и я думаю. Эх, где моя молодость? Если б сын захотел поехать, Бог ему в помощь. Но его сейчас трахает феминаци. Совсем его охомутала.БенингитЯ вчера водил сына в ТЦ. Ему девять. Отпустил одного в магазин игрушек, чтоб сам себе выбрал, у него на той неделе был день рождения, подарили денег, и он умный, наружу без меня не пойдет. Но когда я за ним вернулся, с ним разговаривала девочка – лет тринадцать или четырнадцать. На ладони эта татуировка. Рука Фатимы. Я его спросил, что она сказала, а он заплакал, успокоиться не мог. Спросил, правда ли, что он плохой и Господь требует, чтоб он слушался и был скромным. Эта сволочь пыталась обратить моего ребенка прямо в магазине.Уй_НаЖутко бесит, хочется взять и уебать, чтоб эта сука потом глазницами сосала.Вертикальный_Дождь_ГовнаЧувак, я буквально нихуя не понял.МачонаматчеА фотки ее не осталось? Опознавательных признаков? Есть люди, которые могут помочь.Болтливый_Воздушный_ЗмейЧто за магазин? Точное время и место? Можно найти записи с камер видеонаблюдения. Донести до нее кое-что, чтоб надолго запомнила.МачонаматчеКинь в личку, где конкретно ее встретил и как называется магаз. Мы им вломим.С_значит_свободаНарод. Диверсия, ящитаю. ОП вас разведет, чтоб вломили кому угодно, с минимальными доказательствами. Не исключена попытка провокации ответных действий, чтобы плохими парнями выставились мы.МачонаматчеДа пошел ты. Мы знаем, что такое бывает. И с нами бывало. Нам нужен Год Гнева, правильно говорят. Этим сукам пора увидеть, что все меняется. Пора понять, что такое справедливость.УрбанДокс933Будет негде спрятаться. Будет некуда бежать. Пощады не будет.
Марго
– Ну, мадам мэр, расскажите мне: если вас изберут губернатором нашего великого штата, как вы планируете решать проблему бюджетного дефицита?
Три пункта. Марго все выучила. Первые два выдает сразу:
– У меня, Кент, простой план из трех пунктов. Первое: сократить чрезмерные расходы на бюрократов. – (Это хорошо, получи гранату с порога.) – Вы знаете, что у нынешнего губернатора Дэниэла Дэндона отдел экологического надзора в прошлом году тридцать тысяч долларов потратил на… – (что там было-то?) – бутилированную воду?
Берем паузу – пусть до них дойдет.
– Второе: сократить дотации тем, кому они не нужны. Если у вас доход выше ста тысяч долларов в год, штат не обязан платить за то, чтобы вы посылали детей в летний лагерь!
Одно вопиющее передергивание на другом. Во всем штате эта мера применима к каким-то двум тысячам семей, и у большинства – дети с ограниченными возможностями, то есть при оценке материального положения эти семьи в любом случае не учитываются. Но публика принимает на ура, детская тема напоминает ей, что у Марго тоже есть семья, – и притом, обещая урезать льготы, Марго выглядит жесткой, а не просто очередной сердобольной чиновницей. А теперь третий пункт. Номер три.
Третий пункт.
– Третье, – произносит Марго в надежде, что слова потекут с языка сами, если не умолкать. – Третье, – повторяет она чуть тверже. Блин. Забыла. Ну же. Урезать бюрократию. Урезать лишние льготы. И. И. Блин. – Блин, Алан, я забыла третий пункт.
Алан потягивается. Встает, крутит шеей.
– Алан. Скажи мне третий пункт.
– Если я скажу, ты на сцене забудешь опять.
– Пошел ты нахуй, Алан.
– Ты этим ртом детей целуешь?
– Им, блядь, без разницы.
– Марго, ты вообще этого хочешь?
– Хочу ли я? А я бы тут с тобой готовилась, если б не хотела?
Алан вздыхает:
– Ты сама все знаешь, Марго. Где-то у тебя в голове сидит третий пункт твоей программы по сокращению бюджетного дефицита. Залезь туда, Марго, будь добра. Найди третий пункт.
Марго смотрит в потолок. В столовой рядом с телевизором соорудили подобие кафедры. На стене в рамочках – отпечатки ладошек Мэдди, краска на бумаге; Джоселин свои уже потребовала снять.
– В эфире все будет иначе, – говорит Марго. – Я буду на адреналине. Я буду… – она залихватски трясет ладонями, – бойчее.
– Ага, ты будешь до того бойкая, что забудешь третий пункт своей бюджетной реформы и сблюешь в прямом эфире. Бойкая. Супербойкая. Буэ-э-э.
Бюрократы. Льготы. И. Бюрократы… льготы…
– ИНВЕСТИЦИИ В ИНФРАСТРУКТУРУ! – орет Марго. – Нынешняя администрация вкладываться в нашу инфраструктуру не желает. Наши школы ветшают, дороги толком не чинятся, и мы вынуждены тратить, чтобы зарабатывать. Я доказала, что справляюсь с масштабными проектами, – наши лагеря для девочек “Полярная звезда” уже скопированы в двенадцати других штатах. Мы создали рабочие места. Девочки не остаются на улицах без присмотра. И благодаря этим лагерям у нас один из самых низких уровней уличной преступности по стране. Вложения в инфраструктуру укрепят уверенность наших граждан в будущем.
Вот. Точно. Вспомнила.
– Мадам мэр, – говорит Алан, – а ваши связи с частными военными корпорациями разве не должны внушать опасения?
Марго улыбается:
– Разве что вам, Кент, внушает опасения тесное сотрудничество государственных и частных инициатив. “Системы «Полярная звезда»” – одна из самых уважаемых компаний в мире. Она предоставляет вневедомственную охрану главам многих государств. Американский бизнес – именно это нам необходимо, чтобы обеспечить рабочими местами честные трудолюбивые семьи. И как ты считаешь, – улыбка у Марго прямо-таки искрится, – я бы послала собственную дочь в дневной лагерь “Полярная звезда”, если бы считала, что они не выступают на стороне добра?
Звучат мерные аплодисменты. Марго и не заметила, что в боковую дверь вошла Джоселин, что Джоселин слушает.
– Прекрасно, мам. Просто отлично.
Марго смеется:
– Ты бы видела меня пару минут назад. Перезабыла названия всех школьных округов штата. Десять лет знала наизусть.
– Ты, главное, не парься. Пошли газировки выпьем.
Марго косится на Алана.
– Да-да. Прервись минут на десять.
Джоселин улыбается.
Джос уже получше. Ну, получше, чем раньше. Два года в лагере “Полярная звезда” помогли: девчонки научили Джос гасить максимумы. Уже много месяцев она не пережигала лампочек и снова пользуется компьютером, не боясь его спалить. А вот с минимумами беда. По-прежнему бывают дни – порой неделю подряд, – когда силы у Джос вообще нет. Пытались связать с рационом, сном, менструациями, физнагрузками, но системы так и не обнаружили. Выпадают дни, выпадают недели, когда сила у Джос на нуле. Марго потихоньку ведет переговоры с парой медицинских страховщиков, обещает финансировать исследования. Власти штата будут весьма признательны за помощь. А если Марго станет губернатором – тем более.
По пути в кухню Джос берет Марго за руку. Пожимает.
Говорит:
– Короче, мам, ну, это Райан.
В коридоре неловко переминается мальчик. Руки в карманах. Рядом кипа книг. Светло-каштановые волосы падают на глаза.
Ха. Мальчик. Что ж. Ладно. Родительство не устает подбрасывать новые вызовы.
– Здравствуй, Райан. Очень приятно. – Марго протягивает руку.
– Приятно познакомиться, мэр Клири, – бубнит он. Хотя бы вежливый. И то хлеб.
– Сколько тебе лет, Райан?
– Девятнадцать.
Годом старше Джоселин.
– И как ты встретился с моей дочерью?
– Мам!
Райан краснеет. Взаправду краснеет. Марго и забыла, до чего юны порой девятнадцатилетние мальчики. Мэдди четырнадцать, а она уже отрабатывает военные стойки в прихожей и приемы, которым научилась по телевизору или от Джос. У Мэдди еще даже сила не проснулась, а на вид она старше этого парнишки, который стоит сейчас в коридоре, разглядывает свои ботинки и краснеет.
– Встретились в торговом центре, – говорит Джос. – Тусовались, пили газировку. Просто домашку вместе делаем. – Тон у нее умоляющий. – Райан осенью идет в Джорджтаун. Потом поступит на медицинский.
– Все хотят гулять с врачами, а? – улыбается Марго.
– МАМ!
Марго кладет руку Джос на поясницу, притягивает дочь ближе, целует в макушку и очень тихо шепчет на ухо:
– Дверь в спальню не закрывать, хорошо?
Джоселин каменеет.
– Только пока мы не успели обсудить. На сегодня, ладно?
– Ладно, – шепчет Джос.
– Люблю тебя. – И Марго снова ее целует.
Джос берет Райана за руку.
– Я тебя тоже, мам.
Райан другой рукой неловко подхватывает книги.
– Приятно познакомиться, миссис Клири. – А затем гримаса, будто он сообразил, что не положено звать Марго “миссис”, будто его заранее наставляли. – То есть мэр Клири.
– Мне тоже приятно, Райан. Ужин в полседьмого, ага?
И они уходят наверх. Вот оно. Начало нового поколения.
Из дверей кабинета наблюдает Алан:
– Юная любовь?
Марго пожимает плечами:
– Явно нечто юное. Юные гормоны.
– Хоть что-то не меняется. Мило.
Марго смотрит в пролет на второй этаж.
– Ты вот спросил, хочу ли я этого? Ты про что?
– Ну… агрессия, Марго. На таких вопросах надо атаковать. Показать, что тебе все это надо позарез, понимаешь меня?
– Я этого хочу.
– Зачем тебе?
Марго думает о том, как трясется Джоселин, когда отрубается сила, и как никто не может объяснить, что с Джос не так. Марго думает о том, насколько быстрее все бы делалось, будь она губернатором и не путайся Дэниэл у нее под ногами.
– Ради дочерей, – говорит она. – Я хочу помочь Джос.
Алан хмурится.
– Тогда ладно, – говорит он. – За работу.
Наверху Джос затворяет дверь, поворачивает ручку так тихо, что даже ее мать не слышит.
– Она там часами будет торчать, – говорит Джос.
Райан сидит на кровати. Двумя пальцами обхватывает запястье Джос. Тянет ее за руку, чтобы села рядом.
– Часами? – переспрашивает он и улыбается.
Джос скашивает плечи влево, вправо.
– Ей надо выучить кучу всего. А Мэдди у папы до выходных.
Она кладет руку ему на бедро. Большим пальцем медленно рисует круги.
– Тебя не парит? – спрашивает Райан. – Что она все время занята?
Джос качает головой.
– В смысле, не странно так жить? Журналисты, то-сё?
Джос ногтями скребет по ткани его джинсов. Дыхание у него учащается.
– Привыкаешь, – говорит Джос. – Мама всегда говорит, что наша семья – наше дело. Что бы ни происходило за закрытой дверью, это только между нами.
– Клево, – говорит он. Улыбается: – А то неохота в вечерние новости угодить.
И это так ее умиляет, что она наклоняется и целует его.
Они это уже делали, но все по-прежнему очень ново. И они никогда не делали этого там, где есть дверь и кровать. Джос боялась опять кого-нибудь покалечить – порой невозможно выкинуть из головы этого пацана, который из-за нее загремел в больницу, и как кукожились волоски у него на руках, и как он зажимал уши, будто ему слишком громко. Все это Джос обсуждала с Райаном. Райан понимает – еще ни один мальчик не умел так понимать. Они говорили о том, что спешить не станут, из-под контроля это не выйдет – они постараются.
У него во рту так тепло и влажно, а язык такой скользкий. Райан стонет, и Джос чувствует, как нарастает у нее внутри, но все в порядке, она делала дыхательные упражнения, она умеет владеть собой. Ее ладони у него на спине, потом ниже ремня, а его руки поначалу осторожны, а потом увереннее, задевают ее грудь сбоку, а потом его большой палец у нее на шее, на горле. Поперек ключиц у нее как будто что-то пенится и лопается, а между ног тяжко ноет.
Райан на миг отстраняется. Испуганный, возбужденный.
– Я ее чувствую, – говорит он. – Покажи мне?
Джос улыбается, задохнувшись:
– Ты покажи.
И оба смеются. Она расстегивает рубашку – первая пуговка, вторая пуговка, третья. Еле виден краешек бюстгальтера. Райан улыбается. Стаскивает свитер. Расстегивает рубашку. Одна пуговка, две, три.
Он кончиками пальцев проводит вдоль ее ключицы, где под кожей в возбуждении и готовности слегка гудит пасма. Джос ладонью касается его лица.
– Давай, – улыбается он.
Она щупает вдоль его ключицы. Сначала не чувствует. А потом – вот оно, слабо, но мерцает. Вот и его пасма.
Они встретились в торговом центре, это чистая правда. Джоселин выросла в доме политика и чему-то все-таки научилась. Например, лучше не врать напропалую, если можно обойтись. Они встретились в торговом центре, потому что договорились там встретиться. А договорились они онлайн, в закрытом чате, где оба искали таких же, как они сами. Чудиков. Тех, в ком эта штука так или иначе не прижилась.
Джоселин зашла на этот кошмарный сайт УрбанДокса по ссылке, которую ей прислал бог весть кто, а там было сплошь про то, что, мол, все это – начало священной войны между мужчинами и женщинами. В одном посте своего блога УрбанДокс рассказывал про сайты “девиантов и ненормальных”. Джоселин подумала: это же я. Вот куда мне надо. Потом изумлялась, что не додумалась раньше.
Райан, насколько они оба понимают, – еще более редкий случай. У него хромосомная аномалия, о чем его родители узнали, когда ему было несколько недель от роду. У таких мальчиков не всегда вырастает пасма. Одни умирают, когда пасма просыпается. У других пасма есть, но не работает. И все они свой секрет держат при себе, потому как в иных местах, где обстановка покруче, мальчиков убивали за то, что показали пасму.
Кое-где на этих сайтах для девиантов и ненормальных люди рассуждают, что будет, если женщины попытаются пробудить силу в мужчинах, если обучить мужчин методикам, которые уже используются в учебных лагерях для укрепления силы у слабых женщин. Кое-кто говорит: может, среди нас таких было бы больше, если попытаться. Но мужчины, если и пытались, уже забросили попытки. Кому нужна эта шиза? Хромосомная аномалия.
– А ты… можешь?
– А ты? – спрашивает он.
У Джоселин сегодня хороший день. Сила в ней ровна и четко отмерена. Джоселин может выдавать ее по чайной ложке. Она бьет Райана в бок крошечным разрядом – как локтем под ребра ткнуть. Он ойкает. Блаженно. Она ему улыбается:
– Теперь ты.
Он берет ее за руку. Гладит по ладони. И бьет. Он хуже контролирует силу, и сила эта гораздо слабее, но все же есть. Райан держит разряд секунды три-четыре, и сила, трепеща, нарастает и убывает. И все же.
Джос вздыхает с чувством. Сила очень реальна. Ощущение силы очерчивает тело очень четко. Порнографии уже пруд пруди. Единственное безотказное человеческое желание очень гибко подстраивается ко всему: сексуально все, что есть в человеке. И вот что в человеке есть.
Посылая разряд, Райан следит за лицом Джос, и взгляд у него жадный. Джос тихонько ахает. Ему приятно.
Когда его сила истощается – а у него мало, много никогда не бывало, – он ложится на ее постель. Она ложится рядом.
– Сейчас? – спрашивает она. – Готов?
– Да, – говорит он. – Давай.
И она кончиком пальца касается его мочки. Бьет его искрой, и вот он уже извивается, и хохочет, и умоляет ее перестать, и умоляет продолжать.
Джос нравятся девочки. Ей нравятся мальчики, которые немножко как девочки. А до Райана на автобусе можно доехать – повезло. Она ему написала в личку. Они встретились в торговом центре. Понравились друг другу. Встречались еще раза два-три. Болтали. Держались за руки. Целовались. И она привела его домой. Джос думает: у меня есть бойфренд. Смотрит на его пасму – совсем не выпуклая, не как у нее. Ясно, что сказали бы некоторые девчонки в лагере “Полярная звезда”, но Джос это заводит. Она губами прижимается к его ключице и чувствует вибрацию под кожей. Целует его вдоль всей пасмы. Райан – как она, но не как она. Джос высовывает язык и лижет его, и на вкус он как батарейка.
На первом этаже Марго перешла к настоятельно необходимой поддержке уязвимых групп пожилых граждан. Почти все внимание уходит на то, чтобы вспомнить реплики. Но какая-то частица мозга тарахтит, наворачивая круги над вопросом Алана. Марго этого хочет? Ей надо позарез? Зачем ей? Она думает о Джос и о том, как она, Марго, поможет дочери, получив больше власти и влияния. Думает о штате и о том, как все изменит к лучшему. Но она всё говорит, пальцы стискивают картонную кафедру, заряд нарастает вдоль ключиц почти сам собой, и вот же подлинная причина – Марго неотступно воображает, какое лицо будет у Дэниэла, если она победит. Марго этого хочет, потому что хочет его свалить.
Рокси
Матери Еве был голос, и голос рек: Настанет день, и у женщин будет дом, и в доме том они заживут свободными. А теперь у Матери Евы сотни тысяч просмотров из этой новой страны, где еще недавно женщин держали в подвалах на грязных матрасах и приковывали к стенам. Женщины в этой стране создают новые церкви во имя Матери Евы – не пришлось отправлять ни посланниц, ни проповедниц. Имя Матери Евы кое-что значит в Бессарабии, письмо – тем более.
А папка Рокси знает кое-кого на границе Молдовы, торгует там не первый год. Не людьми – это бизнес грязный. Автомобилями, сигаретами, бухлом, оружием, даже искусством кое-каким. Дырявая граница есть дырявая граница. А в последнее время трясло так, что дыр прибавилось.
Рокси говорит папке:
– Отправь меня в эту новую страну. В Бессарабию. Отправь меня, я могу что-нибудь там замутить. У меня идея.
– Короче, – говорит Шанти. – Новинку хотите?
В цокольной квартире в Примроуз-Хилл восемь человек – четыре женщины, четверо мужчин, всем в районе двадцати пяти. Банкиры. Один мужик уже сунул руку одной женщине под юбку, и вот Шанти только этого, епта, и не хватало.
Она, впрочем, знает свою клиентуру. “Новинка” – их лозунг по жизни, их брачный зов, их будильник на шесть утра, с газетой и органическим гранатовым соком, поскольку апельсиновый – это какие-то восьмидесятые, гликемический индекс зашкаливает. “Новинки” они любят беззаветно – “новинки” им дороже долговых обязательств под залог.
– На пробу бесплатно? – уточняет один мужик, пересчитывая уже купленные таблетки. А то вдруг его кинули, ага. Мудак.
– Ну, – отвечает Шанти. – Но ты не получишь. Исключительно для дам.
Это объявление встречают одобрительным гиканьем и лихим посвистом. Шанти достает пакетик с пудрой – пудра белая с лиловатым отливом. Как снег, как изморозь, как горные вершины где-нибудь на модном, сука, лыжном курорте, куда эти люди мотаются по выходным, транжирят по двадцать пять фунтов на кружку горячего шоколада и трахаются на коврах из меха вымирающих видов перед каминами, в которых низкооплачиваемые сотрудники шале старательно разводят огонь к пяти утра.
– “Блеск”, – говорит Шанти.
Лижет кончик пальца, сует в пакетик и подбирает несколько сверкающих кристаллов. Открывает рот, задирает язык, чтоб всем было видно. Втирает порошок в толстую синюю вену в основании языка. Протягивает пакетик дамам.
Дамы увлеченно тычут пальцами в пакетик, подбирают эти кристаллики неведомо чего и втирают в языки. Шанти ждет, когда их накроет.
– Ой, ух! – говорит системный аналитик с каре (Люси? Шарлотта? Их всех зовут плюс-минус одинаково). – Ой, ух, ой мамочки, я сейчас, кажется… – И давай искрить пальцами. Несильно, никого не покалечит, но собой владеет не весьма.
Обычно, если упиться, или укуриться, или удолбаться почти чем угодно, сила падает. Пьяная женщина может выдать разряд-другой, но увернешься запросто, если сам не пьян. А тут другое дело. Тут все просчитано. Дизайнерское вещество, обостряет ощущения. В составе кокс – уже известно, что от него сила выражена ярче, – парочка апперов и эта штука, которая отливает лиловым, ее Шанти видела только уже после разбодяживания. Говорят, это из Молдовы. Или Румынии. Или Бессарабии. Или Украины. Из тех краев, короче. У Шанти есть один дилер, сидит в гараже ближе к побережью Эссекса, и когда в страну потекла эта новая дурь, Шанти стало ясно, что толкать ее – запросто.
Женщины смеются. Расхлябанны, возбуждены, изгибают спины, запуская высокие маломощные дуги с руки на руку или в потолок. Если такой дугой бьют тебя – приятно. Шанти как-то попросила свою подружку. Не больно – шипуче, щекочет нервные окончания, словно принимаешь душ из “Сан-Пеллегрино”. Что эти шалавы, вероятно, делают и так.
Один мужик берет у Шанти четыре пакетика, платит налом. С этих Шанти берет вдвое (восемь хрустящих полусотен, банкоматы таких не выдают), потому что они мудачье. Проводить ее до машины никто не предлагает. Когда Шанти уходит, двое уже трахаются, хихикают и при каждой фрикции, при каждом содрогании сыплют звездами.
Стив психует – в расписании дежурств охраны что-то поменялось. Может, и ничего такого, да? Может, кто-то ребенком разродился, а еще кого-то пробрал понос. Снаружи посмотришь – все не так, а на самом-то деле все тип-топ, заезжай нормально и нормально забирай свои песочные, сука, часы.
Худо то, что в газетах пропечатали. Короткие заметки, не передовицы. Пятая полоса в “Миррор”, и в “Экспресс”, и, етить ее, в “Дейли мейл” – мол, “новый смертельный наркотик”, убивает “молодых мужчин, у которых вся жизнь была впереди”. В газетах пропечатали, но закона против-то пока нет, разве только эту дурь чем-нибудь бодяжат. А в песочных, сука, часах она разбодяжена. Ну и нахер тогда. Вариантов все равно никаких. Торчать тут как дебил, прикидывать, не ждет ли в доках легавый? Нет ли полиции среди охранников, с которыми Стив ни разу даже словом не перебросился и по стакану не пропустил?
Стив натягивает кепку пониже на глаза. Подъезжает к воротам.
– Так, – говорит, – мне тут коробки забрать из контейнера… – Осекается и смотрит на цифры, хотя знает их назубок, будто они у него изнутри на веках, сука, вытатуированы. – А-г-двадцать-один-эф-е-семь-тринадцать-восемьдесят-пять-девять-д? – Интерком в ответ трещит. – Елки-палки, – чирикает Стив, – эти проклятые коды с каждым разом все длиннее, вот зуб даю.
Долгая пауза. Будь на воротах Крис, или Марки, или этот кретин Джефф, они бы Стива узнали и уже впустили.
– Водитель, можете подъехать к окну дежурки? – спрашивает женский голос из интеркома. – Предъявите ваши документы и накладные.
Твою мать.
Ну, Стив подъезжает к дежурке, ничего не попишешь. Сто раз уже тут мотался – в основном-то грузы чистые. Стив пробавляется импортом-экспортом. Детские игрушки для рыночных торговцев – дельце небольшое, навар нехилый, транзакции по большей части налом и кое-что мимо бухгалтерии. Стив сидит ночами, выдумывает имена закупщиков. Берни Монк ему подкинул ларечек на рынке Пекэм, Стив сидит там по субботам, чтоб по виду все легально, – зарываться-то не надо. Игрушки красивые – деревянные, из Восточной Европы. И песочные часы. Само собой, Стива ни разу не вызывали к дежурке, когда в фургоне были деревянные роботы на резинках или эти резные уточки на веревочках. Вот надо было именно сегодня, а?
В дежурке тетка, Стив ее впервые видит. Очки у нее огроменные, до середины лба и ниже кончика носа. Совиные. Стив жалеет, что сам не заправился, чуток не помешало бы перед выездом. В фургоне не повезешь, вот это уж точно зарываться, у них же собаки наркоту вынюхивают. В чем и красота этих песочных часов, таймеров для варки яиц. Когда Берни показал, Стив сначала не въехал. Берни перевернул таймер. Посыпался песок, золотистый и мягкий. Берни сказал: “Харэ тупить – что внутри, по-твоему? Песок пляжный?” Оно внутри стекляшки, а стекляшка внутри стеклянной колбы. Дважды запечатано. Спиртом протрешь, в коробки сложишь – и дело в шляпе, собаке унюхать нечего. Чтоб собака доперла, что там внутри таймера, таймер надо сначала раскокать.
– Документы? – говорит тетка, и Стив протягивает ей документы. Отпускает шуточку о погоде, твою мать, но тетка и бровью не ведет. Просматривает грузовую декларацию. Пару раз просит прочесть ей слово или цифру – удостовериться, что верно поняла.
У нее за спиной Стив видит Джеффа за пуленепробиваемым стеклом задней двери. Джефф корчит рожу – мол, извини, кореш, – и, глядя в спину этой командирше, трясет головой. Да епта.
– Пройдемте со мной, пожалуйста? – И тетка показывает на кабинет сбоку.
– Что, жалко со мной расставаться? – шутит Стив в пространство, хотя в дежурке больше никого нет.
Все равно ни улыбочки. Мать мать мать. Нашла в документах что-то подозрительное. Документы Стив рисовал сам, они точняк в порядке. Она что-то слыхала. Ее прислали из антинаркоты. Она что-то знает.
Тетка жестом велит ему сесть напротив за столик. И сама садится.
– Закавыка-то в чем, милочка? – спрашивает Стив. – А то меня в Бермондси ждут через полтора часа.
Тетка берет его запястье, кладет большой палец между косточками, где начинается предплечье, и внезапно там все горит огнем. В костях пожар, вены скукоживаются, сворачиваются, чернеют. Уй-я, она Стиву руку щас оторвет.
– Ничего не говорите, – произносит она.
И Стив не говорит – не смог бы при всем желании.
– Этот бизнес забирает Рокси Монк. Знаете ее? Знаете ее отца? Ничего не говорите, просто кивните.
Стив кивает. Еще бы ему не знать.
– Вы крысятничаете, Стив.
Он пытается покачать головой, залопотать: “Нет-нет-нет, вы все не так поняли, это не я”, но она вдавливает боль ему в запястье, и запястье, похоже, вот-вот треснет.
– Каждый месяц, – говорит она, – один или два таймера не проходят через бухгалтерию. Вы меня понимаете, Стив?
Он кивает.
– И пора положить этому конец, ясно? Сегодня же. Или попрощайтесь со своим бизнесом. Ясно?
Он кивает. Она разжимает пальцы. Он другой рукой обхватывает запястье. На коже ни следа – и не угадаешь, что́ было.
– Хорошо, – говорит она, – потому что в этом месяце у нас кое-что новенькое. Не продавайте, пока мы с вами не свяжемся, ясно?
– Да, – говорит он. – Да.
Уезжает с восьмьюстами таймерами для яиц по коробкам в глубине фургона, все документы в норме, все коробки учтены. Не проверяет, пока не возвращается к себе в гараж и не снимает боль. Ага. Ясно-понятно. Новенькое, значит. Весь песок в колбах часов отливает лиловым.
Рокси считает деньги. Можно девчонкам поручить, они уже разок это делали, и можно позвать кого-нибудь, пусть займутся, у Рокси под присмотром. Но Рокси любит считать сама. Щупать бумагу. Смотреть, как ее решения превращаются в арифметику, а та – в силу и власть.
Берни ей не раз говорил: “Если кто лучше тебя знает, куда уходят твои деньги, – считай, ты проиграла”. Деньги, они как фокус волшебный. Превращаются во что угодно. Раз, два, три – вуаля. Наркотики оборачиваются влиянием на Татьяну Москалеву, президентку Бессарабии. Способность причинять боль и вселять страх – фабрикой, и власти не полюбопытствуют, что ты там такое варишь, отчего это в полночные небеса бьет лиловатый пар.
Когда Рокси вернулась домой, у Рики и Берни были прикидки, чем бы ей заняться, – перекупщицей заделаться, допустим, или взять на себя один фасад в Манчестере, – но Рокси изложила Берни свою идею, и таких идей он не слыхивал годами. Рокси уже вычислила, чем закинуться и как смешать, чтоб держало подольше. Сидела на пригорке сутками, удолбанная в хлам, тестировала разные коктейли, которые ей намешивали папкины люди. Как нашли, что надо, – сразу поняли. Лиловый кристалл, крупный, вроде каменной соли, – химики над ним поработали, а изначально он из коры дерева дони, которое вообще-то бразильское, но и тут неплохо растет.
Один раз заправила в ноздрю чистый “блеск” без примесей – и шибанула силой на полдолины. Торгуют они не этим – слишком опасно, слишком ценно. Качественный стаф оставляют себе для личного пользования и, может, для подходящего покупателя. Торгуют уже разбодяженным. Но зашибают ничего так себе. О Матери Еве Рокси не обмолвилась родным ни словом, но благодаря новым церквям на конвейере стоят уже семьдесят верных женщин. Женщин, которые считают, что трудятся во имя Всемогущей, даруют силу Ее детям.
Раз в неделю Рокси сама отчитывается перед Берни по итогам недельной торговли. На глазах Рики с Дарреллом, если те случаются поблизости, – Рокси до фонаря. Она знает, что делает. Монки сейчас – единственные поставщики “блеска”. Деньги текут рекой. А деньги превращаются во что угодно.
По электронной почте, с секретного адреса, через десяток VPN Рокси отчитывается по итогам недельной торговли и перед Матерью Евой.
“Неплохо, – отвечает Ева. – И ты мне что-то откладываешь?”
“И тебе, и твоим, – отвечает Рокси. – Как договорились. Ты нас подняла, ты – фундамент моего богатства. Ты заботишься о нас, мы позаботимся о тебе”.
Рокси печатает и улыбается. Думает: да забирай все – это все твое.
Массовое захоронение мужских скелетов, обнаруженное в ходе недавних раскопок в Пост-Лондонской Сельской Конгломерации. Кисти удалены до наступления смерти. Отметины на черепах типичны для того периода и нанесены после наступления смерти. Датировка – около двух тысяч лет назад.
Назад: За восемь лет до
Дальше: За пять лет до
