Глава шестая
В доме умалишенных

– Какая же она потрясающая женщина! – воскликнул мистер Бертрам.

Тут я поняла, что дважды ошиблась. Во-первых, на его лице был вовсе не ужас, а восторженное ошеломление, и во-вторых, я в очередной раз позволила собственным чувствам и предубеждениям повлиять на свои выводы, за что меня часто ругали в прошлом. Ничего из сказанного Беатрис не было связано с миссис Уилсон и спиритическим сеансом. Ее устремления и замыслы были вполне практичны – она собиралась упечь в дом умалишенных Ричарда Стэплфорда, тем самым обеспечив Бертраму наследство и статус главы рода. Даже ее желание стать настоящей журналисткой – желание, которым я не могла не восхищаться вопреки своей воле, – имело корыстную подоплеку: она хотела получить доступ на дивертисменты высшего общества с целью найти себе мужа. Разумеется, дело тут было не в деньгах – мисс Уилтон предстояло унаследовать огромный капитал, но, как сказала бы моя матушка, от этого капитала за версту несло типографской краской и торговыми складами. Причина нападения на миссис Уилсон по-прежнему оставалась тайной, зато поведению Беатрис Уилтон нашлось простое объяснение. Стэплфорды принадлежали к новой аристократии, и для меня их титул мало значил, однако для Беатрис Уилтон само слово «леди» перед фамилией было пределом мечтаний. Недаром же она выбрала себе этот смехотворный псевдоним – леди Грей.

– Не думаю, что мое присутствие здесь принесет какую-то пользу, – сказала я Бертраму. – Я не имею ни малейшего представления об устройстве домов для умалишенных или о том, какими им надлежит быть.

– Ты себя недооцениваешь, Эфимия. До того как ты вышла к завтраку, Беатрис сообщила мне, что у нее есть определенные подозрения по поводу этого приюта.

– Подозрения? – насторожилась я.

– Она сказала, что пока не может ими поделиться, дабы у меня не сложилось предвзятое мнение, но просила быть повнимательнее, когда мы там окажемся.

– Вы идете? – крикнула мисс Уилтон. Она уже открыла дверь дома умалишенных, но не успела переступить порог – перед ней вырос джентльмен выдающихся габаритов с явным намерением заполнить собой весь дверной проем.

Мистер Бертрам поспешил на помощь. Очень быстро выяснилось, что экскурсии по заведению не предусмотрены, в том числе за щедрое вознаграждение. На сей раз даже мистеру Бертраму стало неловко, и он густо покраснел, когда мисс Уилтон предложила габаритному джентльмену деньги. Зато подействовала смутная угроза мести со стороны всесильной прессы, и нас в конце концов все-таки проводили в кабинет некоего доктора Франка, пообещав, что он скоро придет. К этому моменту я уже не знала, куда деваться от стыда.

Когда за нашим суровым конвоиром закрылась дверь, мисс Уилтон устроилась в кресле и сняла перчатки.

– По-моему, пока все идет гладко, – заявила она.

Мистер Бертрам пробормотал что-то неразборчивое, а я отошла к стене, на которой висел большой архитектурный план.

– Бертрам, перестань ворчать. Это же не светский визит. Пресса имеет право добиваться сведений любыми средствами во благо общества. Мы, репортеры, – глаза и уши империи.

– Да, Беатрис, но все же служители этого заведения пытаются быть вежливыми.

– А тем временем прячут все следы того, что… В общем, все следы. Пока что я не могу поделиться подробностями.

– Ну разумеется. Однако, если тут все надзиратели такого же телосложения, как наш конвоир, вряд ли нам удастся узнать больше того, что они соизволят рассказать.

– Я умею задавать правильные вопросы, Бертрам. Ты недооцениваешь возможности журналистских расследований.

– Но как вы можете быть уверены в том, что их ответы окажутся правдивыми? – спросила я.

– Я сразу замечу ложь, – надменно отозвалась мисс Уилтон. – А потом копну поглубже. Собственно, тебе все равно не понять.

Парировать этот выпад так, чтобы не скатиться до ее уровня, я не могла, поэтому промолчала и переключила внимание на архитектурный план. Это был вид сверху в разрезе – на нем художник обозначил все помещения и стены под крышами зданий. Оказалось, дому умалишенных принадлежат обширные земельные владения. И удивительное дело – это скорее походило на какую-нибудь ферму, чем на то, как в моем представлении должна была выглядеть закрытая лечебница. По территории были разбросаны многочисленные постройки с отдельными помещениями для мужчин и женщин, а центральное здание на этом замысловатом плане напоминало жилище для очень большой семьи. Вокруг было множество флигелей, беседок и площадок для спортивных игр.

Мисс Уилтон подошла и встала у меня за спиной.

– Здесь нет озера, – сказала она. – Я слышала, что в подобных заведениях все устроено, как в богатых поместьях, но без водоема это совсем не то…

Я озадаченно покосилась на нее.

– Дорогая Беатрис, – поспешил вмешаться мистер Бертрам, – едва ли водоемы уместны там, где живут душевнобольные люди, которые в любую минуту могут…

Мисс Уилтон тупо уставилась на него.

– Не думала, что у дома умалишенных такая огромная территория, – нарушила я неловкую паузу.

– Мы бы с удовольствием ограничились участком поменьше. – На пороге кабинета возник мужчина невысокого роста в опрятном загородном твидовом костюме и в маленьких круглых очках. – Но тогда в окрестностях Лондона трудно было приобрести что-нибудь стоящее.

– Вы доктор Франк? – обернулась к нему мисс Уилтон. – Это немецкая фамилия? – И шепнула нам с Бертрамом: – Всегда нужно заставать собеседника врасплох.

– Нет, но мне часто задают этот вопрос, – ответил доктор Франк на своем безупречном английском. – Столь масштабную коллективную паранойю по отношению к германцам, охватившую все слои населения, я нахожу весьма любопытной. К сожалению, пресса, и ваша газета в том числе, мисс Уилтон, лишь подливает масла в огонь.

«Туше!» – подумала я и немедленно прониклась симпатией к этому человеку.

– Прошу вас, присаживайтесь, – продолжил он. – Постараюсь сделать для вас все, что смогу.

Беатрис коротко представила Бертрама, а я, как компаньонка, и вовсе лишилась этой чести, оставшись для доктора Франка безымянной. После этого мисс Уилтон сообщила о своем желании совершить экскурсию по заведению.

Доктор Франк покачал головой:

– Это исключено. Времена Бедлама  давно прошли. Мы, в отличие от домов умалишенных старого типа, предлагаем своим пациентам убежище, защищаем их от внешнего мира, жестокий гнет которого для них невыносим. Здесь не зоопарк.

– Какое удобное оправдание, – проговорила мисс Уилтон. – А кто же надзирает за надзирателями? И кто проверяет, действительно ли их подопечные нуждаются в защите от внешнего мира?

– Члены Комиссии по делам душевнобольных вольны нанести нам визит в любое время без предупреждения, – сказал доктор Франк. – И они нередко к нам наведываются.

Мисс Уилтон, похоже, несколько растерялась.

– Вы, конечно же, слышали про Закон о невменяемости тысяча восемьсот девяностого года? – продолжал доктор Франк. – В нынешние времена просто так отправить на принудительное содержание в психиатрическую лечебницу трудно даже бедного человека, лишенного какого бы то ни было веса в обществе.

– Но домов умалишенных великое множество, они разбросаны по всей стране, и все заполнены пациентами! – заметил мистер Бертрам.

– Вы правы, – кивнул доктор Франк, – весьма прискорбная примета нашего времени. Однако могу вас заверить, что каждый, кого к нам принимают, проходит тщательное освидетельствование, и психиатры, выносящие вердикт, не допускают ошибок.

– Уж не хотите ли вы сказать, что в истории домов умалишенных не было ни единого случая, когда какого-нибудь нежеланного представителя знатного рода помещали на принудительное содержание в клинику, подобную вашей, против его воли? – осведомилась Беатрис.

– В целом можно сказать, что все люди, которые здесь находятся, – нежеланные представители рода людского, мисс Уилтон.

– Я не об этом спрашивала!

– Я понял и хотел бы ответить вам иначе, но это истинная правда: в истории домов умалишенных множество темных страниц.

– Значит, такие случаи бывали!

– Уверяю вас, ни в одной из современных психиатрических лечебниц нет ни единого человека, которому не следовало бы там находиться.

– Но если кого-то на ложных основаниях приняли туда до тысяча восемьсот девяностого года, значит, теперь, спустя двадцать с лишним лет, он уже, вероятно, не сможет вернуться к нормальной жизни? – сказала я.

Все взоры обратились ко мне, и мисс Уилтон неприязненно нахмурилась.

– Вы совершенно правы, мисс… э-э… – запнулся доктор Франк.

– Сент-Джон.

– Мисс Сент-Джон… Вы случайно не родственница Сент-Джонов из Уормингтона? Весьма занятное семейство.

– Кто же признается, что он связан с семейством, которое психиатр считает занятным? – отозвалась я.

Глаза доктора Франка лукаво прищурились за стеклами очков:

– Отлично сказано, моя дорогая. Так вот, повторяю: вы совершенно правы. Длительное пребывание в закрытом лечебном учреждении среди душевнобольных лишит способности освоиться во внешнем мире даже здорового человека. Дом умалишенных – тесный мирок, жизнь здесь бесхитростна, все делится на черное и белое.

– Стало быть, проведя здесь долгое время, люди меняются? Все без исключения? – спросила я.

Теперь уже доктор Франк не стал скрывать улыбку:

– Как приятно встретить человека, наделенного столь проворным умом! Вы ведь принадлежите к обслуживающему персоналу, насколько я понял? Тоже работаете в газете?

– Нет, она не работает в газете, – отрезала Беатрис. – Ответьте на вопрос.

Хорошее настроение доктора Франка мгновенно улетучилось.

– Я бы сказал, те из нас, кому приходится наблюдать распад человеческого разума от горя и несчастий, помутнение рассудка от жестокости внешнего мира, начинают по-иному, возможно более гуманно и великодушно, относиться ко всему роду людскому. – Он опять нахмурился. – Мы заботимся о тех, кто находится на нашем попечении. По крайней мере прилежнее, чем те, кто их сюда поместил.

– Но будучи алиенистом, вы так или иначе стоите в стороне и видите в своих подопечных предмет для изучения? – спросила я. – Мой отец говорил, что о душевнобольных должны заботиться родственники и церковь, вместо того чтобы отдавать их на милость чужих людей.

Мистер Бертрам покосился на меня с удивлением.

Доктор Франк кивнул:

– В словах вашего отца много мудрости. Но дело в том, что большинство здоровых людей не желают заботиться о душевнобольных. Они боятся безумия, как будто оно заразно.

– Но ведь безумие не заразно? – с беспокойством уточнил Бертрам.

Доктор Франк покачал головой:

– Не в том смысле, который вас беспокоит. – Он снова обратил взгляд на меня: – Поверьте, мисс Сент-Джон, я руковожу этой лечебницей в согласии с принципами, которые ваш отец непременно одобрил бы. Мы относимся к нашим подопечным, как к членам одной большой семьи. У нас установлен режим и предусмотрены терапевтические занятия. Спортивные игры и несложный физический труд тоже идут им на пользу – душевнобольные находят удовлетворение и опору для исцеления в чувстве, что они приносят пользу, и даже гордятся собой.

– У вас весьма прогрессивное заведение, – сказала я. – Вы используете много лечебных методик?

– Мало, – опечалился доктор Франк. – Вернее, не так много, как хотелось бы. В основном нам удается справляться с психическими расстройствами, вызванными внешними причинами, то есть разного рода событиями в жизни, такими, к примеру, как рождение ребенка. Затаенные недуги, вызревающие в душе человека, исцелить не так просто, однако мы серьезно работаем над тем, чтобы облегчить бремя наших пациентов.

– Это достойно восхищения, – искренне сказал мистер Бертрам.

– Тот человек, который встретил нас в вестибюле, не слишком-то похож на заботливую сиделку, – заметила Беатрис.

Доктор Франк вздохнул:

– Это дом умалишенных, мисс Уилтон. У наших больных бывают припадки, приступы буйства. И это еще одна причина, по которой мы ограничиваем доступ посетителям. Ради их же собственной безопасности.

– А если я захочу поместить к вам своего родственника? – вдруг спросила Беатрис.

– Вам нужно будет предоставить историю его болезни и два подписанных экспертами подробных медицинских заключения о том, что он страдает душевным расстройством или является умственно отсталым.

– То есть все не так уж сложно, – подытожила мисс Уилтон.

– Члены Комиссии по делам душевнобольных могут освободить человека из-под принудительной опеки, если, посетив его дважды на протяжении нескольких недель, они удостоверятся в его душевном здоровье, – сухо сказал доктор Франк. – В нашей системе исключены злоупотребления.

Мисс Уилтон встала с кресла – видимо, она, так же, как и я, почувствовала, что терпение врача на пределе.

– Вы бы удивились, доктор, узнав, на что способны деньги в моем мире. – С этими словами она покинула кабинет.

Бертрам, пробормотав нечто, похожее на извинения, устремился за ней.

– Мне очень неловко, – сказала я психиатру. – Она… – Я замолчала, так и не сумев подобрать убедительное оправдание поведению Беатрис.

– Она раздражена и фрустрирована, – помог мне доктор Франк. – Развитый интеллект – проклятие женщин в нашу эпоху. Будьте осторожны, дорогая моя. У вас его в избытке.

Мне оставалось лишь развести руками и последовать за своими компаньонами. Нас проводила к выходу невысокая женщина в опрятном фартуке. Она все время улыбалась и твердила, до чего же ей приятно принимать здесь посетителей.

– Она что, из этих?.. – прошептал мне на ухо мистер Бертрам.

– У нее часы и униформа сиделки, – возра-зила я, но не удивилась, что он ошибся, причислив нашу спутницу к умалишенным: женщина демонстрировала чрезмерную жизнерадостность и веселость, которые казались неестественными. Объяснить это можно было лишь тем, что ей приходилось каждый день носить маску оптимизма и бодрости, глядя на человеческие страдания.

Входную дверь для нас распахнул уже знакомый страж. Первое впечатление меня не обмануло – он действительно был огромен и мрачен, – но теперь я рассмотрела этого человека получше: одно ухо у него было расплющено в результате старой травмы и походило на ошметок цветной капусты, а нос был свернут набок. Он стоял слишком близко к дверному проему, и я невольно втянула голову в плечи, постаравшись проскользнуть мимо так, чтобы его не задеть. В этот момент я заметила, как губы великана едва заметно дрогнули в довольной усмешке: он наслаждался своей властью над нами.

Мистер Бертрам вальяжно вложил ему в руку монету и шагнул на крыльцо как ни в чем не бывало – с таким видом, словно мы покидали кофейню, а не дом умалишенных. И это был очень достойный ответ церберу.

– Какое ужасное место, – поморщился Бертрам, когда мы наконец оказались в полной бе-зопасности, рассевшись в экипаже. – Доктор Франк, очевидно, делает все, что в его силах, но атмосфера там гнетущая. А ты отлично держалась, Беатрис.

– Да уж, – отозвалась та, поправляя перчатки. – Тем не менее мне мало чего удалось добиться. В этом заведении произошла таинственная история, и я пока не знаю, как к ней подобраться.

– Но ты же не собираешься туда вернуться? – забеспокоился мистер Бертрам.

– Нет, однако я попытаюсь добиться интервью у кого-нибудь из членов Комиссии по делам душевнобольных. Как ты полагаешь, она и правда существует или доктор Франк блефовал?

– Простите, я не очень поняла, мисс Уилтон, – не выдержала я. – Мне казалось, этот дом умалишенных – тема вашего журналистского расследования…

– Именно так.

– Но разве вы предварительно не навели о нем справки?

Губы Беатрис вытянулись в тончайшую ниточку, означавшую, по-видимому, сдержанную усмешку:

– Что ты имеешь в виду?

– У редакций газет наверняка есть богатейшие архивы сведений или доступ в библиотеки…

– До чего же все-таки занятно иметь дело с экономкой, столь прекрасно осведомленной по всем вопросам. Быть может, вы подскажете мне, мисс, что я должна предпринять дальше в рамках расследования?

– Что ж, я полагаю… – с готовностью начала я, но Беатрис оборвала меня язвительным смешком:

– Право слово, Бертрам, эта девица совсем потеряла стыд! Тебе бы заняться воспитанием прислуги. Вот что, Урсула, не смей учить меня, как делать мою работу. Журналисты должны следовать инстинктам. Как говорят в нашем газетном сообществе, хорошее чутье – лучшее оружие нападения.

Я вскинула брови от изумления и уже приготовилась парировать этот выпад, но перехватила взгляд Бертрама.

– Прошу прощения, я позволила себе лишнее, – проговорила я со всей возможной учтивостью, хотя ее слова вывели меня из себя. – Я всего лишь хотела быть полезной.

Этим изящным извинением я заслужила сдержанный кивок. До конца нашей поездки Беатрис беседовала с Бертрамом, понизив голос, – давала понять, что в моей помощи она не нуждается. Когда мы вышли из экипажа, остановившегося у гостиницы, мисс Уилтон обернулась ко мне:

– До вечера можешь быть свободна. Твое присутствие понадобится только за ужином. К сожалению, общественные нормы запрещают мне сидеть за столом наедине с мистером Стэплфордом, невзирая на то, что он безупречный джентльмен.

Я взглянула поверх ее плеча на Бертрама, который внимательно изучал собственные ботинки.

– Сэр? – вопросительно сказала я.

– Вы с Мерритом можете воспользоваться случаем сойтись поближе, – продолжала Беатрис. – В конце концов, вам посчастливилось оказаться в Лондоне, а ваши услуги сегодня не требуются.

– «Сойтись поближе»? – повторила я с надменной интонацией своей матушки.

Отчасти это подействовало, поскольку Беатрис соизволила слегка покраснеть, но смутить ее оказалось не так-то просто.

– Я полагаю, тебе трудно соответствовать нашему с мистером Стэплфордом уровню и проявлять такое же знание этикета, так что ты должна порадоваться возможности провести время с кем-нибудь равным себе по положению.

Она назвала Меррита равным мне по положению! Я наградила ее таким пылающим взглядом, что меня саму бросило в жар.

– Я получаю указания от мистера Стэплфорда, мисс, – произнесла я тихим, ровным голосом, и, знай она меня получше, этот голос обратил бы ее в паническое бегство.

Бертрам наконец вернулся к реальности:

– Я провожу мисс Уилтон наверх. Если тебя не затруднит, Эфимия, подожди в малом салоне, я бы хотел с тобой поговорить, когда вернусь.

Я кивнула – ну слава богу, образумился, – однако, когда он присоединился ко мне в салоне, отделанном рюшками и финтифлюшками в бе-зудержно розовых тонах, совершенно не подобающих приличной современной гостинице, его лицо было искажено гневом.

– Что ты себе позволяешь, Эфимия?! Мисс Уилтон глубоко удручена твоим поведением! Ей даже сделалось дурно, и она вынуждена была прилечь. Сказала, что сама пошлет за доктором. Ты что, не знаешь, что у нее слабое сердце?

Я растерялась от такой несправедливости и не сразу нашла, что ответить.

– Как ты смеешь указывать Беатрис, что ей делать?!

– Но это же абсурд! – выпалила я наконец. – Она ничего не знает про Закон о невменяемости! Если бы мисс Уилтон действительно занималась журналистским расследованием на эту тему, ей было бы известно, как устроены дома призрения для умалишенных, верно?

– Она объяснила свое мнимое незнание! Беатрис нужно было заставить доктора Франка думать, будто она ничего в этом не смыслит, чтобы подловить его.

– Подловить на чем?

– Не знаю. Я не журналист.

– Она спросила, как сдать в дом умалишенных больного родственника.

– Да, спросила. Возможно, ее подозрения связаны именно с такими случаями.

– Какие подозрения? Вы не думаете, что она имела в виду кого-то конкретного?

– Не думаю, – сказал Бертрам. – В ее семье нет душевнобольных. Она сама меня заверила.

– Я спрашиваю о другом.

– Тогда я тебя не понимаю, Эфимия.

Он расправил плечи и сурово поджал губы – всем своим видом показывал, что бросает мне вызов и ждет ответа.

В дальнейшем мне не раз приходилось мысленно возвращаться к тому разговору и задаваться вопросом, как бы все сложилось, если бы я тогда поделилась с ним своими соображениями, вопреки совету Рори держать язык за зубами. Но так или иначе, я не знала, как сообщить мистеру Бертраму о том, что мисс Уилтон, несмотря на богатство ее семьи, ищет себе выгодную партию, и в этой охоте на женихов он главная добыча. В итоге я пошла на компромисс с совестью и выдала полуправду.

– Прошу прощения, – сказала я. – Мне не дает покоя самочувствие миссис Уилсон. Мы с ней никогда не были друзьями, но я очень переживаю из-за того, что она находится в больнице, в ужасном состоянии, а мы сейчас далеко и не знаем, идет ли она на поправку. – Я гулко сглотнула. – Глубоко сожалею, если я расстроила мисс Уилтон. Я действительно несколько не в себе.

Мистер Бертрам, взглянув в мои ясные очи, увидел подступающие слезы и принял их за признак раскаяния, а вовсе не гнева и разочарования, которые мне с большим трудом удалось подавить. Его лицо мгновенно просветлело:

– Ну конечно! Порой я забываю, что ты всего лишь женщина и не столь крепка умом и духом, как мужчины. Можешь считать это комплиментом, – поспешно добавил он. – Ты самая сообразительная женщина из тех, с кем я знаком, просто еще не до конца оправилась от сотрясения мозга той ужасной ночью.

– Голова у меня и правда побаливает, и я устаю больше обычного, – честно призналась я.

– Нужно было сказать тебе раньше: я телефонировал в Стэплфорд-Холл, и мне сообщили, что состояние миссис Уилсон уже не вызывает опасений, хотя она очень слаба. Теперь она ненадолго приходит в сознание, и в больнице при ней неотлучно дежурят полицейские, чтобы записать показания, как только она будет в силах говорить. – Бертрам помолчал. – Признаться, меня удивило такое повышенное внимание полиции.

– Возможно, они думают, что тот, кто напал на миссис Уилсон, не захочет, чтобы она окончательно пришла в себя.

– Какое чудовищное предположение, Эфимия!

– Зато, увы, реалистичное, – грустно сказала я.

Бертрам на секунду задумался и воскликнул:

– Но это означает, что ты тоже в опасности!

– Возможно, хотя я четко дала понять полицейским, что не разглядела нападавшего.

– И все равно хорошо, что так мало людей знают, где ты сейчас находишься.

– Только люди из Стэплфорд-Холла, – уточнила я.

Последовало неловкое молчание. В конечном счете его нарушил Бертрам:

– Мне нужно заглянуть к мисс Уилтон, проверить, как она себя чувствует.

– Я вам еще понадоблюсь?

– Нет. Беатрис поужинает в своем номере, если будет в состоянии поесть, так что в твоем присутствии сегодня не будет нужды.

– Но, вероятно, предполагается, что в таких случаях компаньонка не должна оставлять леди одну, – заметила я, при том что совершенно не желала провести вечер в обществе особы, которую считала лицемерной и малопорядочной.

– Не думаю, что это необходимо. Пусть Беатрис отдыхает, – сказал Бертрам. – Но я ценю твое рвение. А пока советую тебе прогуляться по Лондону, время ведь еще раннее. Ходить по городу без сопровождения было бы недопустимо для леди, но у лондонских служанок это, похоже, в порядке вещей.

Я улыбнулась и кивнула, хотя его слова меня слегка обескуражили. У меня не было ни малейшего желания просидеть остаток дня взаперти в своем номере, а если чья-то компаньонка будет прохлаждаться в салоне гостиницы, это не понравится ни служащим, ни постояльцам. Одета я была очень скромно, но перспектива бродить по Лондону в одиночестве меня все равно пугала. Поэтому, когда мистер Бертрам ушел, я осталась стоять в нерешительности, а потом пересеклась взглядом с портье, и тот мне ободряюще улыбнулся. Это был высокий жилистый мужчина в униформе, отделанной золотистым позументом; блестящей мишуры на нем было ровно столько, чтобы он внушал ощущение собственной значимости, но при этом его нельзя было бы спутать с коридорным, который и вовсе сверкал, как рождественская елка. Портье был явно гораздо старше меня, и я осмелилась подойти к стойке.

– Вечер добрый, мисс, – сказал он звучным голосом. – Чем могу помочь?

– Как оказалось, сегодня мисс… то есть моя госпожа не нуждается в обществе компаньонки, – с опаской заговорила я, – стало быть, вечер у меня свободен, и она предложила мне осмотреть лондонские достопримечательности, но я, честно признаться, не решаюсь покинуть гостиницу в одиночестве.

Портье опять улыбнулся:

– Это и неудивительно, мисс. Простые служанки как ни в чем не бывало разгуливают повсюду без компании, а вот для леди подобные прогулки – совсем другое дело. А вы, случайно, не с мисс Уилтон путешествуете?

– Да, с ней. – Такая наблюдательность портье меня озадачила.

– Она очень милая юная особа, но принадлежит к нуворишам, если я не ошибаюсь, а стало быть, ей неведомы истинные правила приличия.

– Быть может, вы подскажете, на что мне потратить свободное время в полном согласии с этими истинными правилами? – поинтересовалась я, чувствуя нарастающую неловкость.

– Сегодня у нас в голубом салоне выступает одна дама, называющая себя медиумом, – сообщил мой новый друг. – Помещение там небольшое, но мы продали совсем мало билетов, так что должны быть свободные места. Я могу вас туда провести. Если что, скажу, вы наша постоянная клиентка.

– О, благодарю вас, но я не уверена, что…

– Погодите, у меня где-то записано… Вот, выступает мадам Аркана.

У меня замерло сердце. Совпадения в жизни, конечно, случаются, но я отношусь к ним весьма настороженно.

– Да, я о ней наслышана. – Мой собственный голос прозвучал словно извне. – Это должно быть любопытно.

– Тогда нам лучше поторопиться. Следуйте за мной, мисс.

Портье повел меня лабиринтом коридоров – некоторые из них, как мне показалось, были служебными, – и в конце концов почти втолкнул в дверной проем с напутствием:

– Наслаждайтесь вечером.

Я очутилась в довольно просторном, вопреки словам портье, помещении, декорированном в голубых тонах. Здесь было прохладно и неуютно, как в пещере. В дальнем конце стояли ряды золотисто-желтых стульев, развернутые к подиуму, на котором вырисовывалась знакомая фигура в пурпурном тюрбане. Импровизированный зрительный зал был заполнен лишь наполовину. Я потихоньку приблизилась и села на крайний стул в последнем ряду.

– О-хо-хо, – стонала на все лады мадам Аркана, которая либо входила в транс, либо страдала от пищевого отравления.

Я воспользовалась возможностью рассмотреть аудиторию. Там было несколько девиц в неброских платьях – видимо, горничные. Их численно превосходили женщины среднего возраста в недорогих, но претендующих на элегантность нарядах – этих зрительниц я отнесла к подвиду компаньонок. Первые три ряда были заняты дамами в шляпках с роскошными плюмажами, какие могли принадлежать только пожилым матронам, вероятно составлявшим финансовую опору мадам Арканы в сонме ее поклонниц. Посреди зрительного зала стояла, заметно нервничая, женщина лет двадцати с небольшим. Внешний облик – простая прическа, отсутствие макияжа и приличные, но сильно поношенные юбка и жакет – выдавал в ней жену викария. Мне сразу представилось, как на какой-нибудь благотворительной церковной ярмарке она участвует в забеге с яйцом в ложке и жизнерадостно скачет в мешке.

– Преподобный Диптон говорит, что церковная кровля куда важнее обновления приходской библиотеки, – внезапно начала вещать мадам Аркана. – Он говорит, что собранные на благотворительной ярмарке средства надлежит потратить на ремонт дома господа нашего.

– Вы уверены? – спросила женщина дрожащим голосом. – Мой муж считает, что церковная кровля продержится еще по меньшей мере одну зиму, а детишкам не хватает книг.

Мадам Аркана открыла глаза:

– Голубушка, не моего ума дело истолковывать речения духа, которого вы пожелали вызвать, и не мне решать, прав он или не прав. Я лишь передаю вам его слова.

– То есть он может ошибаться? – растерялась женщина. – Я думала, в ином мире…

– Давно он преставился? – перебила мадам Аркана.

– Почти полгода прошло. А моего мужа назначили новым викарием три месяца назад.

– При жизни преподобного Диптона считали разумным и добрым человеком? – осведомилась мадам Аркана.

– Мне об этом нечего сказать, – ответила женщина, но по ее тону было ясно, что сказать она может много чего.

– Возможно, дух преподобного Диптона еще пребывает во власти высших вибраций, – изрекла мадам Аркана. – Некоторым духам нужно время, чтобы избавиться от земных желаний.

– То есть, по-вашему, мы можем поступить, как считаем нужным?

– А у вас есть веские основания поступить иначе?

Женщина принялась нервно теребить носовой платок.

– В доме приходского священника темно и мрачно, будто он все еще там…

– В таком случае настоятельно рекомендую вам устроить праздник повеселее, – сказала мадам Аркана. – Он увидит, как хорошо вы с мужем заботитесь о его пастве, возрадуется и освободит вас от своего гнетущего присутствия.

– Праздник? – повторила женщина, просияв. – Вы имеете в виду – созвать гостей на вечеринку? О, какая чудесная идея! – Она села на свое место, страшно довольная тем, что ее шиллинг – или какова здесь была плата за билет – окупился в полной мере. Только вот мне трудно было представить себе, как она будет делиться этими планами с мужем-викарием. Впрочем, возможно, ей достанет ума умолчать о том, от кого она получила совет.

– У кого еще есть вопросы к духам? – осведомилась мадам Аркана.

Вопросы посыпались градом – о пропавших собаках и потерянных бумажниках, о том, за кого выдавать замуж дочерей и насколько вероятно нападение со стороны Германии. Я, разумеется, как и прежде, не верила в то, что мадам Аркана общается с духами, но все советы любезных покойников, а точнее, ее советы были мудрыми, тонкими и нацеленными на то, чтобы вопрошающие старались принимать решения самостоятельно. Я почти готова была одобрить ее выступление. Почти, потому что все-таки это было мошенничество, а зрительницы позволяли себя обманывать, отказываясь прислушиваться к здравому смыслу. Впрочем, мой отец часто повторял, что здравый смысл не такое уж широко распространенное явление, как хотелось бы.

Ответив на последний вопрос, мадам Аркана указала на тележки с чайными подносами, чудесным образом появившиеся в боковых проходах. (Я была слишком поглощена происходящим на подиуме и не заметила, как официанты их привезли.)

– Дорогие леди и джентльмен, – она кивнула единственному юноше в аудитории, – прошу, угощайтесь. Все это включено в стоимость ваших билетов, а после подобных сеансов необходимо восполнять растраченную энергию. Я к вам присоединюсь, но… – мадам Аркана воздела палец и улыбнулась, – никаких больше вопросов к нашим потусторонним друзьям. А вот в беседах на все прочие темы я с удовольствием поучаствую.

По голубой гостиной пронесся шепоток, и зазвучали бурные аплодисменты, а потом зрительницы дружно вскочили, с почти неприличной спешкой загрохотав стульями, и устремились к пирожным и кексикам. Я собиралась потихоньку улизнуть из гостиной, но мое внимание привлекло восхитительное миндальное печенье на одном из подносов, и я вспомнила, что еще не обедала. Угощение тут было представлено в избытке, его должно было с лихвой хватить на всех, даже на безбилетников, если, конечно, не каждая зрительница проявит столь отменный аппетит, как молодая жена викария – пока я стояла в нерешительности, она смела с подноса два куска бисквита «Виктория» и печенье с глазурью.

– Угощение предназначено и для вас, – прозвучал знакомый голос у меня за плечом. – Джордж, портье, получил строгие указания проводить вас на сеанс.

– От кого? – обернулась я.

– От меня, от кого же еще? – улыбнулась мадам Аркана. – Я хотела удостовериться, что вы хорошо запомнили мое предупреждение.

– «Опасайся за своих врагов», – холодно повторила я. – Насколько я понимаю, вы намекаете на то, что миссис Уилсон попала в беду. Удивительно, как быстро новости долетают до Лондона.

Мадам Аркана улыбнулась еще шире:

– Я получаю много новостей из разных источников. Однако позвольте обратить ваше внимание, что в послании слово «враги» имеет множественное число.

– Но у меня нет других врагов. Мы и с миссис Уилсон не то чтобы враждовали, просто она мне очень не нравилась… – Я осеклась и заторопилась к выходу. – Прошу прощения, мне нужно кое-что проверить.

Мадам Аркана протянула мне миндальное печенье:

– Возьмите. По-моему, это то, что вам нужно.

Я машинально взяла угощение и все еще держала его в руке, когда, запыхавшись, выскочила в вестибюль, после того как некоторое время проплутала по лабиринту коридоров, пару раз не туда свернув. Я огляделась и бросилась к главной лестнице. Мне навстречу по ступенькам сверху вниз бежал Бертрам с мокрым от слез лицом.

– О, Эфимия! – выдохнул он. – Она умерла!