Глава 3
– Ты ничего не замечаешь? – спросил Фома.
– Нет. – Оксана покрутила головой. – Нет, вроде ничего… А где?
– На холме слева. Ничего?
– Ничего. А что я должна заметить?
– Да так… Иди спокойно, башней не верти…
– Почему? Что там такое?
– …и болтай поменьше.
Оксана, как видно, надулась, чему Фома был только рад. Замолчала. Молчи, молчи, помеха, ненужный хвост, верига на шее… Молчи, коли не способна понять, куда вляпалась…
Внутри его все кричало: «Опасность! Опасность!» – при полном отсутствии видимых признаков опасности. Так погибают новички и неумехи, не успев даже понять, что происходит. Так часто, хотя и не всегда, выживают феодалы и редко встречающиеся бродяги – чуют подвох, и не все ли равно чем? Шестым ли чувством, седьмым ли, да хоть девятым с половиной – без разницы! Иной раз почуешь неладное и разумно шагнешь в сторону, а не вперед, и останешься цел-невредим.
Может, и шаг вперед не привел бы к фатальному исходу? Не исключено. Но пусть это проверяет кто-нибудь другой, какой-нибудь самонадеянный бесталанный олух после честного предупреждения…
Сейчас внутренний голос твердил иное: вперед, только вперед! Но не бежать, идти спокойно. Опасно, ох опасно… Зябкая дрожь по спине, пот ручьями в глаза. Но так надо. Ни вправо, ни влево, и ни в коем случае не стоять. Тут что-то хитрое, такого еще не бывало. Не дергайся, иди. Просто иди.
Запретив себе поворачивать голову, Фома дико скашивал глаза на холм слева. Не так уж много времени минуло с тех пор, как он, Николай и Автандил стояли на вершине этого холма, наблюдая за двумя призрачными фигурами, бесшумно скользящими мимо. И он, феодал, вспотел тогда от страха, узнав в этих дымчатых фигурах себя самого и свою нынешнюю спутницу. Но тот страх быстро улегся. В самом деле, кто сказал, что Плоскость не может показывать людям разные занимательные картинки? Не исключено, что она сама видит сны и не скрывает их. Было бы от кого скрывать! Нате, человеки, любуйтесь. А что такое сны? Да ничего они не значат, если вне спален! Чепуха всякая. Несерьезная небывальщина. Материал для шаманов и бездельников, именующих себя психоаналитиками. Наплевать и забыть.
Но увидеть себя самого в будущем?!
Совсем нехорошие шутки, и запах у них нехороший. Отчетливый запашок нарушения принципа причинности.
Есть природа Плоскости, но есть и просто Природа. И она очень не любит шуточек с причинностью.
Фома помнил: в тот раз призраки прошли мимо, не заметив людей на вершине холма. Сейчас он и сам никого не замечал – безлюден был холм. А если так, то сворачивать со своего пути вроде бы нет никакой надобности – иди себе…
Иди точно так же, как шел, как видел себя со стороны, не нарушай фундаментальных законов.
А если нарушить? Сделать один-единственный маленький шажок в сторону. Или остановиться. Или сплясать вприсядку. Или всего-навсего полуобернуться на ходу…
Такого страха Фома никогда не испытывал. Целые струи пота нещадно выедали глаза. Нечего было и думать пойти наперекор Плоскости. Малейшее незаконное движение – и конец. Не бери на себя лишнего, человеческая букашка, не нарушай фундаментальных принципов. Если кому-то и позволено их нарушать, то уж никак не тебе, запомни это накрепко. Лучше будь признателен: ведь тебя предупредили страхом. Нет предупреждения эффективнее. Что? Ты станешь уверять, будто в силах побороть страх смерти? Допустим. А ты уверен, что в случае непослушания тебя ждет всего-навсего вечное небытие, а не что-то стократ ужаснее?
Не уверен? Умница. Значит, делай то, что предписано. Ползи, козявка.
Он шел, но чувствовал себя ползущим. Пожалуй, никогда еще он не ощущал так остро свою ничтожность и зависимость. Будто громадная лапа взяла его за шкирку и ткнула носом в подобающее ему место. Молчи и утрись. Крыса в лабиринте не может звучать гордо, не ее это дело. Крыса способна заработать авторитет лишь среди таких же крыс, как она сама.
А что? Должна же и в крысьей жизни быть какая-то цель! Ведь и крысе зачем-то дана жизнь.
Бегай, суетись. Ищи безопасный путь, ищи корм, нажимай на педали. Без лабораторных крыс прекратится эксперимент – вот тебе и смысл твоей жизни. Что, не нравится? Есть и другие вакансии. На крысах можно испытывать лекарства и яды. Можно блокировать нервные рецепторы, посадить зверька на сковородку и показать студентам, как горят его лапки. Не жалко: все равно ведь уже отработанный материал, а зверьку даже и не больно… Многое человек может сделать с крысой. Хотя, наверное, меньше, чем Экспериментатор с человеком.
Ощущение опасности мало-помалу слабело. А когда оно ушло совсем, Фома в изнеможении опустился на песок.
– Ну и у кого из нас не хватило сил? – не замедлила подпустить шпильку нечуткая Оксана. – Никак уже притомился?
– Привал, – через силу выдавил Фома. – Пять минут.
– Может, пятьдесят? Тебе надо, я вижу.
– Сказано, пять – значит, пять.
Он не собирался втолковывать девчонке, через что им пришлось пройти и почему ему хочется поскорее оказаться как можно дальше отсюда. Кажется, она вообще ничего не заметила… ну и ладно. Пусть лучше язвит, чем вздрагивает от всякой чепухи, как та пуганая ворона, что куста боится. Это верно, что Плоскость не любит самоуверенных олухов, коим море по колено, – но так же верно и то, что она не любит трусливых перестраховщиков. Важна мера; правильный баланс того и другого может продлить жизнь.
«А уж мы постараемся распорядиться ею так, как нам надо», – докончил он мысленно, пытаясь вернуть себе бодрость и кураж.
С первой попытки получилось так себе, пришлось повторить.
Как добрый сосед, Фома должен был остановиться на границе, подать дымный сигнал и ждать хозяев. Вооруженный чужак рискует нарваться на неприятности. А без оружия нельзя – безоружный беззащитен… Одна надежда – все-таки хозяин здесь не какой-нибудь ренегат Перонелли, а нормальный феодал Бао Шэнжуй. Серьезных недоразумений с ним ни разу не было.
О том, чтобы вернуться к пограничным холмам, даже подумать было жутко. Нет уж. На восток так на восток. По чужим владениям. Интересно, как будет «феод» по-китайски?
И есть ли у них вообще такое слово? Мобилизовав свои скудные познания в истории Востока, Фома не мог припомнить, существовало ли в Китае вообще такое понятие, как феодальная вольница. Если да, то, наверное, недолгое время – мелкие вкрапления в тягучей резине истории. Китаю пристало быть империей, как бы она ни называлась – Тан, Мин или КНР. Это не средневековая Западная Европа с ее немытыми кичливыми баронами, не Япония столь же кичливых эстетствующих отморозков, не пошинкованная на мелкие уделы домонгольская Русь и не германские, переплюйных размеров, княжества XVIII столетия.
А если обширная империя на Плоскости со всей очевидностью невозможна, то что же делать для предотвращения брожения умов?
Вопрос был не праздный. Надо же знать, с чем, возможно, придется столкнуться. Где тот клей, на котором все держится? Одно лишь естественное стремление человека выжить? Хм-хм…
Во владениях Магнуссона или Шредера Фома не задал бы себе такого вопроса. Там было все понятно: да, стремление выжить. И только. Как и в бывшем феоде Фомы. От Бао же можно было ожидать чего угодно. Как-никак человек иной культуры, владеющий территорией с соплеменным населением. А главное, его феод, по слухам, лучший из по меньшей мере десятка ближайших владений. Возможно, и из значительно большего числа – не проверишь. Из дальних краев сведения либо не поступают вовсе, либо доходят искаженными.
Чудес не бывает. Бывают удачные рецепты.
В том, что такой рецепт у Бао имеется, Фома не сомневался.
Второй день они шли на восток по чужой территории и до сих пор не встретили ни одного оазиса, ни одной тропинки. Давно уже песчаная пустыня сменилась каменистой, а какие же следы на голом камне? Отсутствие оазисов начинало тревожить, но пока не слишком сильно. Всякое бывает. Кто сказал, что Плоскость обязана выращивать оазисы квадратно-гнездовым способом? Ни черта она не обязана. Как всегда: где-то погуще, где-то пожиже.
С ловушками и подлянками здесь тоже было пожиже. Временами налетали вихри разной температуры, попадались гравианомалии, встретилось озерко жидкой земли с круглым островом посередине, на котором лежал выбеленный временем скелет в лохмотьях, с большим промахом ударила разок подземная молния, да еще Фома ушиб колено о некстати подвернувшуюся незримую твердь – вот и все.
Везение. А может, усыпляющая бдительность прелюдия к таким местам, где не пройти и лучшему из феодалов.
Два, от силы два с половиной километра в час… Твердая почва позволяла двигаться быстрее, но Фома не желал рисковать. Следил за дуновениями ветерка, швырял перед собой камешки. Оксана поначалу пробовала ехидничать, но после скелета притихла. Все шло путем. По идее скоро полагалось наступить «ночи», и Фома то и дело поглядывал на компас. Когда серая пустыня оделась в сумерки – прищелкнул языком с явным удовольствием.
– Нормально…
– Мы не заблудились? – нервно спросила Оксана, успевшая вникнуть в причуды магнитной стрелки.
– Немного отклонились к северу, а так все нормально. Хорошо идем.
– «Правило пятнадцати минут»?
– Оно самое.
– А ты уверен, что оно действует на всей Плоскости, а не только в твоем феоде?
Хороший вопрос, подумал Фома. Наверное, половина бытовых убийств случается из-за таких вот невинных вопросиков…
– Я уверен, что дам тебе пинка, если еще раз вякнешь!
Оксана замолчала. Они шли еще полчаса, после чего Фома объявил долгий привал, решив, что лимит везения на сегодня исчерпан. Иногда шестое чувство говорит: стой. Бывает, кричит даже. А иногда – как сейчас – просто понимаешь: все хорошо в меру. Угадал или нет – заранее никогда не известно. Но то, что ночные прогулки по незнакомой местности не способствуют долголетию, известно совершенно точно.
– Пить-есть хочешь? – Фома извлек из рюкзака завернутые в тряпицу остатки лепешек и сильно початую бутылку воды. – А? Чего молчишь?
– Боюсь пинка. – Оксана отвернулась.
– Это правильно, – одобрил Фома. – Бояться никому не запрещено и вообще не вредно. Боязливые живут дольше. В оазисах.
– Слушай, почему ты такой злой? – вспыхнула Оксана. – Что я тебе сделала? Если мешаю, так и скажи. Мешаю?
– Пока нет, – почти не соврал Фома. – Рюкзак вон тащишь, приносишь пользу. Но у тебя еще все впереди.
– Надоем – прогонишь?
– Надоешь – оставлю в каком-нибудь оазисе. Уж до ближайшего оазиса я тебя доведу, будь спокойна. Даю бесплатный совет: присматривайся к оазисам, выбирай. Начинай прямо завтра. Понравится – оставайся.
– А ты уверен, что завтра мы найдем оазис?
– Угм, – промычал Фома, жуя престарелую, резиновой кондиции лепешку. – Уверен. А еще уверен, что ты голодна. Держи свою долю и не дури.
На сей раз Оксана послушалась. Фома уже укладывался спать на голом камне, положив под голову рюкзак. Все вокруг было мучительно серым – и камни, и небо. Закрой глаза, чтобы не видеть, и спи, бродяга. Разве что бродячая подлянка или выследивший тебя человек могут потревожить твой сон. Спи на теплом камне. Над тобой не зажгутся громадные звезды пустыни, не зашуршат вокруг тебя ожившие ящерицы и ночные насекомые, не проскачет глупый и шустрый тушканчик, не провоет вдали шакал. Ночной холод не скрючит тебя в три погибели. Тебе не нужен запас противоядий от укусов ядовитых змей, скорпионов и каракуртов. Разве плохо? Ведь есть же и свои плюсы, точно есть!
И разве не могло обернуться не в пример хуже? Ведь запросто. Нет, ты зажрался, человече. Ты алчен. Оцени свою удачу: тебя забросило в чуждый, искусственный мир, в котором по крайней мере можно жить! А если бы в мир с бескислородной атмосферой? В мир с температурой воздуха в пятьсот градусов Цельсия? В мир-вольер, населенный хищниками-людоедами?
«Хороший дядя, – пробормотал про себя Фома, продолжая внутренний спор. – А мог бы и шашкой рубануть».
Заунывный звук, похожий на долгий-долгий печальный стон, пронесся над пустыней и затих. Оксана вздрогнула. Фома приподнял голову. Звук повторился, на этот раз гораздо дальше. Неопознанное Нечто удалялось.
– Что это было? – шепотом спросила Оксана.
– Понятия не имею. Было и ушло, и хрен с ним. Ложись спать.
– А тебе не страшно?
– Когда как. Иногда устаешь бояться.
– А сейчас?
– Не страшно. Спи.
Оксана свернулась калачиком. Спать, однако, она не собиралась.
– Мне просто жутко интересно: как далеко ты собираешься уйти от своих владений?
– Пока не упрусь во что-нибудь, – буркнул Фома.
– А дальше?
– Не получится обойти – выберу другое направление. Что тебе непонятно?
– И так до конца? До края?
– Вот именно.
– А если никакого края нет?
– Спроси у Плоскости, – пожал плечами Фома. – Она все знает, а я так, погулять вышел.
– Слушай, а у тебя с головой все в порядке? – заботливо поинтересовалась Оксана.
– Угадала. Я псих. Съехал с нарезки.
– Оно и заметно…
– Закройся, – лениво приказал Фома. – Раз спросила – слушай. Хотя это и не твое дело. Есть тут одно существо… а может, и не существо, какая разница? Но оно существует, это я знаю точно. И у меня с ним спор.
– С кем?
– С ним. – Фома ткнул пальцем в серое небо.
– С Богом?
– С местным богом. С Экспериментатором. С создателем Плоскости. Он меня достал. Человек должен жить по-человечески или вообще не жить. Я так считаю.
– По-твоему, он считает иначе?
– А по-твоему, нет?
– Откуда мне знать?
– Вот и я не знаю, о чем он там себе думает. Но он меня достал, это точно. Теперь мой черед достать его.
– Ого!.. – Оксана приподнялась на локте. – Интересно, как?
– Мне тоже интересно… Пока не знаю. Ясно только, что здесь это невозможно. Значит, надо идти искать. Плоскость-то не везде одинакова. Может, где-нибудь и найдется… рычаг воздействия.
– А если его нигде нет?
– Вот и посмотрим. Предлагаешь сидеть и не искать? Это еще глупее.
Некоторое время Оксана молчала.
– Рычаг воздействия на бога? – спросила она чуть погодя. – Круто. А ты не слишком занесся?
– Может, рычаг, а может, и гвоздь, – огрызнулся Фома. – Кольну его в задницу. Почему нет? Он ведь не настоящий бог, трепетать перед ним я не обязан…
– Он тебя и с трепетом прихлопнет, и без трепета. Кстати, бог есть бог, настоящий он там или нет. Значит, он может прочесть твои мысли. Не боишься?
– Делать ему нечего – мысли мои читать…
– Все равно: захочет – прихлопнет. Как муху.
– Возможный вариант. Так что ты подумай хорошенько, стоит ли тебе со мной идти. Может, останешься у хорошего феодала в хорошем оазисе, а?
– А в настоящего бога ты веришь? – спросила Оксана, пропустив предложение мимо ушей.
– Нет. Меня в младенчестве даже не крестили. Я нехристь. А ты?
– Не знаю. Верю, наверное.
– Крестик, вижу, носишь… Спрячь под одежду. Грех.
– Все равно тут у нас другой бог, – возразила Оксана. – Что ему те грехи?
– Христианский бог, значит, в стороне? Не выше?
– А если выше, то почему не вмешивается?
– Хороший вопрос, – сказал Фома, зевая. – Главное, свежий. Люди над ним третью тысячу лет думают. Подумай и ты.
С Бао они встретились лишь на третьи сутки, случайно наткнувшись на оазис. Внезапно открывшаяся взгляду обширная низина, расчерченная на квадраты рисовых полей, казалась шахматной доской. Три хижины, крытые рисовой соломой, идиллически дополняли ландшафт – оазис был крупный и весьма населенный. Рощица невысоких деревьев обрамляла полукольцом дальний край низины. Внезапно из крохотного озерка с шумом ударил могучий столб воды, постоял с минуту, побесился и опал. Не поместившаяся в чаше озерка вода весело побежала к полям.
– Гейзер, – прокомментировал Фома, – только без пара. Холодный, наверное. Вода, поднимаемая неизвестно чем и неизвестно зачем. А что, удобно…
– Красиво, – оценила Оксана.
– Заодно и аттракцион. Борька не упустил бы случая покататься на этаком водяном столбе. И мытье, и стирка, и радости полные штаны.
– Хватит о нем.
– Мой рот, мне и затыкать, – не согласился Фома.
– Резонно. Тогда свой рот я уж сама затыкать буду, когда мне захочется, лады?
– Нет. Я.
– Почему это?!
– Ты не справишься. Разговорчики!..
Их уже заметили. Из хижин выбегали маленькие фигурки. Некоторые из них несли на головах конические соломенные шляпы, издали комично напоминая выводок опят. Какой смысл носить шляпы в мире, начисто лишенном солнца и дождя, Фома не мог понять и списал это на силу традиции.
Шагах в ста от границы оазиса он поднял вверх обе руки: иду, мол, с миром. А на оружие вы, ребята, не обращайте внимания. Так уж получилось. Считайте, что это не карабин, а ручка от швабры…
Может, выстрел с той стороны и был предупредительным, но пуля просвистела над самым ухом.
На всякий случай Фома еще раз помахал руками. Потом пришлось рявкнуть Оксане: «Ложись!» – и падать самому. Шутки кончились. Вторая пуля срикошетировала от микроскопической кочки в тридцати сантиметрах от головы.
– Стрелять не умеете, чайники! – проорал Фома. – Руки-крюки!
Новый выстрел расплескал пыль еще дальше от цели.
– И косоглазие!
Кажется, дело оборачивалось худо. Извиваясь ужом, он выполз из-под рюкзака и снял карабин с предохранителя.
– Мне стрелять? – пискнула Оксана.
– Цыц! – Фома зверски скосил на нее глаза. Глупая девчонка залегла за своим набитым тряпьем рюкзачком как за прикрытием. Как же, спасет он тебя. Твое счастье, что этот тип стрелять не умеет… – Отползай на хрен!
Ясно было, что придется отходить. Не прорываться же в оазис с боем! Если бы уже сейчас путникам грозила смерть от голода и жажды – что ж, Фома не остановился бы перед прорывом. Невзирая на потери противника. Поубивал бы к такой-то матери всех, кто вздумал бы мешать. Для этого ему не понадобился бы и карабин – дистанция позволяла наделать лишних дырок в головах глупцов одним пистолетом.
И еще было ясно, что все-таки придется стрелять на поражение. Без боя не отойти. Не отпустят. Хотя, конечно, убивать людей в чужих владениях – непростительный моветон, и кончится он, скорее всего, облавой.
Может, наделать дырок не в головах, а в конечностях? Авось соседушке придется по душе такая умеренность…
Нестройные крики со стороны противника внезапно смолкли. Теперь оттуда доносился только один голос, и Фома узнал его, а узнав – порадовался удаче. Осторожно приподняв голову над бугорком, он увидел, как Бао распекает виновного. Пожалуй, стоило рискнуть подняться во весь рост.
– Лежи, – приказал он Оксане. – Я сейчас пойду к ним. Если все будет хорошо, махну тебе рукой. Если нет – бросай шмотки, бери только воду, оружие, компас и уходи. Дорогу обратно найдешь?
Оксана кивнула. Фома знал: неопытная девчонка не понимает, насколько малы ее шансы в одиночку пересечь половину владений Бао. Чудо, если ей это удастся. Но ведь Плоскость богата на чудеса… нет, почему обязательно на подлые?
Хотелось в это верить.
– Я тебя прикрою, – решительно сказала Оксана, завладевая карабином.
– Не вздумай! Стрелять только в самом крайнем случае. Обо мне не тревожься, поняла?
Ему часто приходилось видеть плачущих людей. Но чтобы слезы буквально брызнули из глаз – впервые.
– Поняла, спрашиваю?
– Поняла. – Оксана всхлипнула.
– То-то.
И он встал, вновь высоко подняв обе руки.
В него не стреляли.
– Заль, – огорчился Бао, уяснив себе, что ни Фома, ни Оксана не собираются переселиться в его владения, а просят лишь беспрепятственного прохода и, если можно, провожатого. – Осень-осень заль.
Пожимая плечами – что, мол, поделаешь? – Фома с увлечением хлебал суп. Уже после первой ложки он понял, что повар из него никакой и что до сего дня он ел помои, а не похлебку. То ли лапки многоножек следовало отпаривать как-то иначе, то ли здесь шли в ход иные пряности, но разница во вкусе оказалась просто поразительной. Настоящий гурман мог бы смириться со всеми гнусностями Плоскости, если бы жил во владениях Бао.
А вот Оксану пир желудка, похоже, не радовал. Она оставалась напряженной и ела молча.
– Напласно, – подвел итог Бао. – Здесь холосо, дальсе хузе. Совсем дальсе – совсем пылохо. Мозет, лаздумаесь?
– Нет, извини. – Фома с сожалением отставил пустую пиалу, деликатно подавил отрыжку. – Я пойду дальше.
– А она? – величавым кивком указал Бао на Оксану.
– А ты у нее спроси.
– Я тут не останусь! – мгновенно ощетинилась Оксана. – Еще чего!
– Вот видишь, – сказал Фома, – она не хочет.
Бао закивал, показывая, что уважает желание гостьи, и сейчас же предложил Фоме выйти на воздух. Разговор продолжился между хибарами и огородом.
– Она не лаздумает?
– Вряд ли, – мотнул головой Фома. – Упрямая.
Бао долго молчал.
– Пылахой идей есть идти на восток, – сказал он наконец. – Совысем никакой идей.
– Это уж мне решать, – усмехнулся Фома. – До восточной-то границы доведешь по старой дружбе?
– Сылозно, – засомневался Бао.
– Что тут сложного? Плоскость разверзлась, вулкан заработал, песок плавится? Ноги отнялись? Ловушки начали за людьми гоняться, а?
– Сылозно, – повторил Бао.
– Короче. Сколько и чего я тебе должен?
Бао к тому и клонил, Фоме это было ясно с самого начала. Ай, соседушка! Не промах. Кончилось старое доброе время, когда Бао мог оказать услугу авансом. Теперь – только за наличные.
И есть резон: с соседа-феодала когда-нибудь можно потребовать должок. Бродягу надо стричь здесь и сейчас, потому что никакого «когда-нибудь» уже не будет.
– Она твоя зена? – спросил Бао.
– Даже не подруга. Просто навязалась. Вот, значит, чего тебе хочется…
– Хосется, – без обиняков заявил Бао. – Тебя пловодим. Воды дадим, еды дадим. Она останется. Договолились?
Очень кстати ударил гейзер, и разговаривать стало невозможно. Пока бесновался водяной столб, Фома успел обдумать ответ.
Отделаться от помехи было, конечно, соблазнительно. В самом деле, ну что это за команда первопроходцев – бывший феодал и неопытная упрямая девчонка с гонором не по уму? Курам на смех. Ненужный груз, гиря на ноге. Какой каторжник откажется сбросить гирю?
Поздно. Надо было сразу гнать ее в три шеи и жить в ладу с совестью. Авось девчонка не сгинула бы. Теперь остается только уговаривать ее добровольно остаться в том или ином оазисе у того или иного феодала. Для нее это лучший выход. Именно уговаривать – а не продавать.
– Нет, – сказал Фома. – Назначай другую плату.
– Холосо, – неожиданно легко согласился Бао. – Посыли со мной.
В крайней, самой убогой хижине воняло мочой. На земляном полу лежал связанный молодой китаец. На вошедших он посмотрел затравленным взглядом волка, попавшего в капкан.
Несколько секунд лицо Бао оставалось бесстрастным. Затем оно исказилось брезгливостью. Лежащий что-то пробормотал. Бао не ответил.
А Фома испытал облегчение, покинув хижину, и не свежий воздух был тому причиной. Даже опытному феодалу, не одну собаку съевшему в общении с самыми разными людьми, нечасто случается ощущать столь сильные эманации страха и ненависти.
– За что его?
– Убийца, – сдержанно сообщил Бао. – Убил отца. Нет плоссения.
– Печально, ну а я-то тут при чем? – вопросил Фома и сейчас же начал догадываться, при чем. Тогда он согнал с лица выражение недоумения и, каменея, прохрипел: – Сдурел, что ли? Почему я?..
Из оружия ему позволили взять только пистолет с одним патроном. Напрасная перестраховка: Фома не собирался смыться, перестреляв троих сопровождающих, держащихся чуть позади, вооруженных и очень настороженных. Он вообще предпочел бы ни в кого не стрелять.
Нет, Бао не сдурел. Бао знал, что делал.
Фома торговался весь остаток дня и полночи. Нет, ну почему именно он должен приводить смертный приговор в исполнение? Он что, палач? И разве у убитого нет родственников и друзей, чтобы поручить им расправу? Наконец, зачем казнить отморозка, когда во владениях Бао есть обменник! Подержать в нем преступника – и выйдет голубчик совсем другим человеком. Еще ужаснется тому, что натворил, вовек себе не простит! Готовая кандидатура для самых тяжелых и опасных работ где-нибудь в отдаленной части феода. И всем польза. А если вдруг руки на себя наложит – ну что ж, так тому и быть. Тоже приемлемый вариант, потому что и с идеей искупления все будет в порядке, и никому не придется пачкать руки палаческим ремеслом. Нет, сосед, признайся: что-то ты тут недодумал…
Бао кивал, пока он говорил, а затем решительно мотал головой: нет и нет. Убийца уже побывал в обменнике, потому что всегда был дерзок и непочтителен со старшими, и вышел из него еще хуже. Если бы дело не дошло до отцеубийства, парня ждал бы новый визит в обменник. Но убийство произошло, и теперь поздно. Обменник – не лечение и не наказание, а просто… обменник. Лотерея. Ничего общего со справедливым возмездием. Вне духа учения Кун-цзы.
В конфуцианстве Фома не понимал ровным счетом ничего. Откуда и знать о нем студенту-технарю, никогда не страдавшему чрезмерным кругозором и не стремившемуся расширить его за счет гуманитарных дисциплин? Откуда знать о нем феодалу, вечно озабоченному решением насущных практических вопросов? От соседа? Только соседу и дел – просвещать всяких варваров…
Теперь Фома прослушал целую лекцию и понял, в чем секрет успеха Бао. Китайцу не было нужды выдумывать специальную идеологию. На Плоскости идеально работало то, что придумал другой китаец два с половиной тысячелетия назад – стройная система подчинения и отеческой опеки, проверенная временем, освященная традицией. Ни Фома, ни Шредер, ни Магнуссон, ни король на Западе не смогли предложить хуторянам ничего подобного. Бао смог. На небольшом участке нечеловеческого мира торжествовал человеческий закон. И если уж сыновья непочтительность – одно из Десяти Зол по этому закону, то как назвать отцеубийство?
Нет прощения.
Но нет и чересчур изуверских казней. Возмездие не должно ожесточать нравы. Пуля в затылок – и в черный провал.
Не появись Фома, роль палача пришлось бы исполнять кому-нибудь из местных, по жребию. С точки зрения Бао, сосед появился очень своевременно.
Фома сумел выговорить лишь одно: Оксана должна остаться в неведении.
Изругать себя было проще простого, но ни к чему не вело. Попробуй-ка откажись, попробуй прорвись угрозами или силой дальше на восток, когда связан по рукам и ногам глупой девчонкой! Вот навязалась!..
Лишь одна узкая светлая полоска мерцала во тьме кромешной: Автандил был жив. Бао дал подробный отчет. После единственного визита в обменник бывший лучший хуторянин Фомы явно пошел на поправку и прижился в одном из дальних оазисов. Бао даже поблагодарил за ценного работника. Лучше бы утопил в сортире свою благодарность, но не делал из феодала палача!
До ближайшего черного провала было рукой подать – сотни две шагов от границы оазиса. Прочитав приговор, Бао остался на границе, следил за казнью издали вместе с кучкой хуторян, похожих в своих шляпах на выводок опят. Оксаны среди них не было.
Поросший жестким черным волосом затылок осужденного китайца назойливо притягивал взгляд. Сюда, в затылок, через минуту с сочным звуком войдет пуля – малокалиберная, мягкая, но и такая легко пробьет человеческий череп. Но прежде надо поставить осужденного в шаге от черного провала, чтобы тело рухнуло в черное ничто. Это можно. Трудно представить себе другое: как стрелять в безоружного, покорно идущего к бездонной своей могиле? У него и руки-то связаны за спиной…
Сделать дело спокойно, как необходимую работу, и постараться никогда не вспоминать о нем?
Видимо, да.
Черный провал открылся, как всегда, внезапно. Китаец остановился. Попятился. Деревянной рукой Фома взял его за шиворот и подтолкнул вперед.
– Иди, сука, – процедил он, взвинчивая себя. Черта лысого этой работой можно было заниматься спокойно!
Только на нерве. Как в бою, где убийство – не убийство, а издержки в борьбе за жизнь. Может, разрезать ему веревки, авось кинется на палача? Все равно ведь никуда не денется…
Нечем разрезать. А развязать не дадут.
Фома медленно поднял пистолет к затылку осужденного.
И обрадовался, поняв, что можно, оказывается, промазать и в упор. В особенности если совсем не хочешь попасть.
Выстрел грянул, это да. Но за мгновение до выстрела китаец пригнулся и с невнятным воплем ринулся в черный провал вниз головой. Мелькнул – и исчез, дрыгнув напоследок ногами, как лягушонок, угодивший в пасть ужа.
Фома поспешно отшагнул назад. Сердце ненормально колотилось, и тянуще ныло в груди. «Не Плоскость меня доконает, – подумал он совершенно спокойно, – люди доконают. Такие, как Бао и как этот…»
Он понимал осужденного. Пусть безупречными рассуждениями мудрецов двадцать раз доказано, что черные провалы не имеют выхода ни на Плоскость, ни тем более на Землю, ни в какой-либо иной пригодный для человека мир, что они не более чем вход в небытие, – но так то лишь рассуждения! Никто ведь не знает, что прячется там, в их глубине. Никто оттуда не возвращался.
Что ж, неопределенность, наверное, лучше пули в затылок…
– Пусть каждому воздастся по вере его, – пробормотал Фома, чувствуя себя так, будто неделю подряд ворочал тяжелые камни.
