VI

1194 год

Наконец терпение архиепископа Йоркского, измученного конфликтом с канониками, лопнуло. Приказ возобновить службы в храме не был выполнен, и Джеффри, после консультации с человеком, отлично знавшим церковное право, чтобы не допустить ошибки, прибыл в первый новогодний день 1194 года в Йорк. Он повелел дьяконам из церкви выполнять обязанности, от которых отказались каноники. Возмущенные, каноники отправили четверых представителей с жалобами к королю в Германию. Ричард уже был недоволен Джеффри, поскольку тот проигнорировал его приказ явиться к нему незамедлительно, потому дозволил каноникам обратиться к папе. Вероятно, он надеялся, что к мерам, которые он собирался применить к непокорному брату, добавится еще и наказание церковное. Джеффри, в свою очередь, также отправил эмиссаров в Рим представлять его интересы.

Услышав их доводы по поводу права избирать декана собора, папа Целестин отклонил апелляцию в связи с недостаточно полным видением ситуации и отметил, что архиепископ может сам назначить декана или позволить капитулу избрать его. Дабы не откладывать обсуждение вопроса, папа, уставший от пререканий обеих сторон, назначил на должность декана Йоркского собора Симона Апулийского – одного из явившихся к нему посланников.

Поскольку его кандидатура была представлена капитулом, каноники почувствовали вкус легкой победы и решили сделать следующий шаг и рассказать о своем недовольстве архиепископом. Они заявили, что архиепископ без зазрений совести занимается расхищением во владениях, полученных им с должностью архиепископа, а также присваивает собственность духовенства; он предпринимает недопустимые меры, нарушая устои церкви; распродает собственность прихода; запрещает обращаться с жалобами в Рим (одно из самых тяжких обвинений, которые только возможно выдвинуть в присутствии папы); не признает власть римского понтифика; он посрамил честь епископа; имеет множество недопустимых пристрастий, например увлечен охотой, для которой использует соколов. Папа выслушал жалобы и принял их к сведению.

Тем временем в Германии Ричард вместе с матерью и близкими друзьями ждал дня освобождения. Император назначил дату 17 января 1194 года, однако пожалел о своем решении позже, когда король Франции и принц Иоанн, желая отсрочить освобождение Ричарда, сделали Генриху несколько весьма заманчивых предложений. Филипп обещал выплатить 50 000 марок, а Иоанн 30 000, если император согласится оставить Ричарда в Германии хотя бы до Михайлова дня; они были уверены, что к этому времени смогут захватить земли Ричарда. Опасаясь, что Генрих не согласится на их условия, Филипп и Иоанн посулили ему 1000 фунтов ежемесячно на весь период, что Ричард будет находиться у него в плену. Наконец король Франции предложил 100 000 марок, а принц 50 000, если Генрих передаст Ричарда им или оставит в Германии еще на год. Суммы были столь соблазнительны, что император перенес дату освобождения короля Англии на 2 февраля, чтобы дать себе время все хорошо обдумать.

Сделав ставку на алчность Генриха, Иоанн и Филипп были уверены в успехе настолько, что принц отправил своего доверенного секретаря Адама из Эдмунда в Англию с письмом к хранителям замков, повелев готовиться к военным действиям и собрать все для этого необходимое. В случае достижения договоренности с императором в их пользу Иоанн планировал использовать свои замки для подчинения себе всего королевства. Если же Ричард получит свободу, хорошее укрепление позволило бы ему выдержать оборону и отстоять то, что он имел.

По прибытии в Лондон Адам, который, вероятно, был столь же недальновиден, как и его хозяин, отправился на ужин с архиепископом Губертом Уолтером, на котором громко объявил о блестящих перспективах принца и его взаимовыгодном союзе с королем Франции. Он хвастался, что Филипп якобы уже передал Иоанну замки Дрианкур и Арк, что Иоанн получил бы и другие, если бы у него было больше верных людей, которым можно доверить их управление. По простоте Адам открыл основное слабое место принца, не говоря уже о подтверждении его невероятной глупости; именно по этой причине его предложения отвергли нормандцы, когда он пытался заручиться их поддержкой.

В декабре прошлого года Ричард уже совершал попытку добиться верности от Иоанна и даже приказал нормандцам вернуть принадлежавшие ему замки, однако они отказались подчиниться, так велики были их ненависть и презрение.

Несмотря на чудовищное неуважение к собравшимся за столом архиепископа, Адама никто не остановил и не перебил, ему даже позволили беспрепятственно уйти. Стоило ему появиться в своем временном жилище, как его схватил мэр Лондона, конфисковал все имеющиеся письма принца Иоанна и доставил архиепископу. На следующий день Губерт Уолтер собрал всех епископов, графов, баронов, остававшихся на тот момент в Лондоне, и предъявил им письма принца кастелянам.

Узнав об изменнических планах Иоанна, «на всеобщем совете королевства» было постановлено лишить его всех земель в Англии, а замки взять в осаду. Он также был лишен титула герцога Ланкастера, и его владения были переданы брату архиепископа Теобальду, находящемуся на должности шерифа. Надо отметить, этот человек был презираем за потворство коррупции, но при новом короле никто не решался выступать против него. Теобальд каким-то образом умудрился получить опеку над несколькими богатыми наследницами и осенью прошлого года подал иск на одну из них, посмевшую выйти замуж без его одобрения. Вероятно, это событие совпало по времени с лишением его Гуго Нонантом, епископом Ковентри и советником принца Иоанна, нескольких имений.

Сразу после принятия решения архиепископ Губерт Уолтер, епископы Гуго Линкольнский, Ричард Лондонский, Гилберт Рочестерский, Годофри Винчестерский, Генри Вустерский, Уильям Херефордский, Генри Маршал, новоизбранный епископ Эксетера, а с ними и многие аббаты и клирики собрались в часовне Святой Екатерины в Вестминстере, где они торжественно отлучили от церкви принца Иоанна, всех его сторонников и советников, как «возмутителей спокойствия в королевстве Англия».

Ненавидимый всеми Гийом Лоншан, одним из первых прибывший в Германию к Ричарду, обрел, благодаря своему поступку, признательность короля и значительно упрочил свои позиции. Во избежание проблем, с которыми пришлось столкнуться ранее, клирики «обратились к папе с жалобами на Гийома, епископа Илийского, с целью приостановить его полномочия легата в Англии в будущем».

Настал день отсроченного освобождения Ричарда, 2 февраля, и король, сопровождаемый королевой, архиепископом Готье де Кутансом, епископом Гийомом Лоншаном, Савариком, епископом Батским, отправился на встречу с императором в Майнц. Генрих VI был более чем заинтересован предложениями Филиппа и Иоанна и намеревался продлить заключение Ричарда, чтобы получать ежемесячные выплаты столько, сколько их готовы будут платить, а также выкуп от короля Англии при освобождении. В присутствии посланников Филиппа и Иоанна, в числе которых был и Роберт Нонант, брат епископа Ковентри, Генрих предъявил Ричарду письма, полученные от принца и короля Франции, и сообщил, что готов принять их предложение.

Заявление вызвало такой бурный протест Ричарда и его сопровождения, что Генрих, не выдержав напора, согласился дать королю Англии свободу. Впрочем, скорее всего, причина была не в том, что император вспомнил о долге чести, а в сомнениях, связанных с обещаниями вступивших в сговор предателей. Несмотря на щедрые обещания, деньги на выплаты они, вероятно, собирались получить, захватив земли Ричарда.

После двух дней переговоров император отпустил Ричарда 4 февраля, но оставил в заложниках до полной выплаты выкупа архиепископа Готье, епископа Саварика и сыновей ноблей, прибывших в Германию ранее. Король обратился к Роберту Нонанту с просьбой взять и на себя эту роль, однако он отказался, сославшись на то, что является приближенным принца Иоанна. За такие слова Ричард лишил его свободы и отправил письмо епископу Гуго, скрывавшемуся во Франции, и приказал явиться в Англию и предстать перед судом за предательство. Король со свитой отправился в неспешное путешествие, имея конечной целью возвращение в Англию. Он остановился в Кельне, затем в Антверпене для заключения союза с немецкими князьями и вельможами Нижних земель.

В воскресенье 13 марта Ричард высадился в Сануидже и направился в Кентербери, где был встречен пышной процессией монахов и торжественно сопровожден в собор. Король долго молился у гробницы святого Томаса Бекета, благодаря за помощь в счастливом освобождении из плена. На следующий день, когда Ричард уже приближался к Рочестеру, ему встретился Губерт Уолтер, спешивший увидеть короля. Ричард спешился и преклонил колено перед архиепископом, товарищем по Крестовому походу, тот же, в свою очередь, преклонил колено перед своим королем. Мужчины встали и обнялись со слезами радости на глазах. Губерт Уолтер вместе с королем и его свитой вернулся в Лондон.

Город был «наводнен народом» в честь Ричарда; улицы были празднично украшены, на домах вывешены гобелены и полотна ткани с приветственными надписями. Толпы зевак следовали за процессией, стремясь, хотя бы мельком, увидеть короля, ставшего к тому времени легендарной фигурой, благодаря рассказам возвратившихся из похода солдат о его поистине львиной храбрости, отважных подвигах, целеустремленности и преданности делу. Король проследовал в собор Святого Павла, где собралось для встречи все духовенство города.

Немцы, прибывшие с Ричардом, были поражены, увидев цветущий и благополучный Лондон, ведь город, по их мнению, должен был пребывать в нищете из-за поборов в счет выкупа. Они говорили, что, если бы император знал размер истинного богатства короля Англии, он не отпустил бы его за столь ничтожную сумму, как 100 000 марок.

Проведя всего один день в Вестминстере, Ричард отправился в Бери-Сент-Эдмундс, чтобы помолиться у раки восточноанглийского короля и католического святого мученика, которого король высоко ценил и почитал. Следующим местом на его пути был Ноттингем.

Сразу после завершения собрания Королевского совета 10 февраля архиепископ Губерт Уолтер начал готовиться осадить замки принца Иоанна. План был тщательно продуман. Из Ланкастера в Ноттингем были доставлены катапульты и «прочие механизмы»; 22 плотника и 20 пращников прибыли из Нортгемптона; из Лондона были вызваны инженер Уррик и плотник Элиас для контроля над машинами; баллиста и катапульта были доставлены из замка Виндзор. 49 цепей, 4000 стрел, щиты, шкворни, греческий огонь и прочее необходимое для них было отправлено из Лондона в Мальборо. Замок Винчестер внес свой вклад, выслав катапульту, баллисту, 30 цепей, 20 щитов, 12 лестниц, смолу, серу; одна катапульта и одна баллиста были предоставлены Редингом.

Архиепископ лично повел войско в Мальборо, где сторонники Иоанна сдались ему через несколько дней, а затем с таким же успехом взял замок Ланкастер. Констебль Сент-Майклс-Маунт в Корнуолле скончался от страха, узнав, что король Ричард возвращается в Англию.

Два главных оплота Иоанна – замки в Тикхилле и Ноттингеме – взять было не так просто. Епископ Гуго Дарэмский собрал в Йоркшире и Нортамберленде внушительное войско и осадил Тикхилл. В прошедшем году его вынудили отказаться от осады, и теперь он вернулся с более мощными силами и возросшим желанием подчинить себе грозную крепость. В то же время Давид, граф Хантингтон, брат короля Шотландии, Ранульф, граф Честер и граф Уильям де Феррерс осадили Ноттингем.

К моменту прибытия Ричарда замки все еще не пали после почти месячной осады. Когда стало известно о прибытии короля в Англию, с позволения епископа Гуго гарнизон замка Тикхилл принял решение командировать двух рыцарей с целью выяснить, правда ли это, и обещать сдаться королю с условием, что он сохранит всем жизнь. Слухи подтвердились, однако Ричард отказался принимать какие-либо условия, лишь безоговорочную сдачу крепости. Рыцари вернулись и доложили кастеляну Роберту Деламеру и всем товарищам о том, что слышали и видели. Роберт просил совета епископа Гуго, и тот по собственной инициативе обещал воинам безопасность и спасение жизней, если они сдадутся. Гарнизон последовал совету епископа. О том, насколько хорошо был подготовлен замок к осаде, говорит сумма в 145 фунтов и 17 шиллингов, полученная после продажи всех запасов провизии.

Гарнизон Ноттингема отказался сдаться и противился переговорам с королем. Ричард двинул войско в Ноттингем и прибыл на место в пятницу 25 марта «с таким количеством солдат, дувших в трубы и горны», что поверг защитников замка в замешательство. Они отказывались верить, что Ричард действительно вернулся, чем значительно усугубляли свое положение. Солдаты были уверены, что это очередная уловка врага с целью ввести их в заблуждение. Ричард разбил шатер так близко от стен крепости, что долетавшие оттуда стрелы убили нескольких его приближенных, находящихся рядом с королем.

Не заботясь о том, чтобы составить план сражения и проработать тактику, Ричард, надев латы, бросился в бой, сжег ворота и собственноручно лишил жизни нескольких рыцарей. После атаки, проведенной королем в большом азарте, Ричард приказал зарядить катапульты новейшей модели и возвести виселицы в месте, хорошо видном из бойниц замка. На них он повесил людей принца Иоанна, которых удалось захватить. Позже в тот же день к войску короля присоединился архиепископ Губерт Уолтер.

В воскресенье, 27-го числа из Тикхилла прибыл доблестный епископ Дарэма, доставив также пленников. Едва услышав о приближении епископа, король выехал ему навстречу. Спешившись, король, его приближенные и люди епископа крепко обнялись. Позже состоялся праздничный ужин, на котором неожиданно появились воины из осажденного гарнизона, желавшие убедиться, что король Ричард действительно стоит у стен крепости. Удостоверившись, они вернулись в замок и сообщили об увиденном кастеляну Ральфу Мердаку и Уильяму Венневаллу. Присутствие короля и его решимость взять замок произвели такое сильное впечатление на солдат гарнизона, что Уильям Венневалл, Роджер Мантбеган и двенадцать рыцарей явились к Ричарду и сдались на милость короля.

Их поступок, а также речи архиепископа Уолтера убедили остальных, что с их стороны неразумно пытаться выстоять против одного из величайших воинов современности. В понедельник 28 марта гарнизон замка покинул его и сдался королю.

Так пал последний оплот принца Иоанна. На его стороне выступали те, кто полагал, что выиграет больше, поддерживая принца, нежели храня верность королю, и им удалось привлечь на свою сторону людей мятежной натуры, врагов устоев и порядка в любом его проявлении. О том, как нетверда была их вера, говорит та легкость, с которой Ричарду удалось заставить их склониться перед ним.

Вскоре после своего возвращения в страну Ричард объявил о собрании Королевского совета и теперь решил провести его Ноттингеме, в месте, где все говорило о предательстве Иоанна. Ожидая, пока прибудут все участники, во вторник 29 марта король отправился в Шервурдский лес, где никогда не был ранее и которым был восхищен.

Совет начался в среду, в замке Ноттингем, который за несколько дней успели привести в порядок после сражения. На заседании присутствовала королева Алиенора, архиепископ Губерт Уолтер сидел по правую руку от Ричарда, архиепископ Джеффри по левую. Здесь же присутствовали шесть графов и семь епископов, включая Гуго Дарэмского, окрыленного успехом в Тикхилле, Гийома Лоншана, епископа Илийского, вернувшегося в Англию вместе со своим королем и надеявшегося на его протекцию.

Не тратя времени, Ричард сообщил собравшимся о первоочередном вопросе, который необходимо было решить на Совете, – разработке мер по сбору средств. Как отмечает Ральф Когшел, королю были необходимы деньги по двум причинам: оплатить оставшуюся часть выкупа и вернуть заложников, находящихся у императора, и подготовить армию, чтобы остановить попытки Филиппа захватить Нормандию, ведь Филипп уже взял несколько замков и приближался к Руану.

Ричарда разочаровали английские подданные, которые, по его мнению, слишком долго думали, прежде чем расстаться с деньгами ради свободы своего короля, и он намеревался вытащить из них все до пенни. Они сидели в своих теплых домах, пока он с товарищами по оружию, среди которых, кстати, было мало англичан, сражался на поле брани, дошел почти до края земли, терпел нужду, страдал от голода и болезней, боролся с врагом, превосходившим их по численности, и все ради торжества высших идеалов, когда-либо существовавших в мире, так, по крайней мере, считали крестоносцы.

Из похода Ричард вернулся совсем другим человеком, и дело не только в тяжелых условиях, в которых он провел последние четыре с лишним года, в его смелости в бою, становившейся порой безрассудной, болезнях, вызванных особенностями климата. Причина была не в боли и страданиях от потери идущих рядом товарищей, которые погибали, или, что еще хуже, поворачивали назад и возвращались домой, и не в унижении, которое ему, королю-крестоносцу, выпало пережить за дни плена. В тот день, когда Ричард закрыл лицо, чтобы глаза его не видели Святую землю, которую он не смог отвоевать у сарацин, когда он отказался идти на Иерусалим, «отказавшись принять от язычников то, что не даровал ему Бог своей милостью», в тот день что-то надломилось в нем.

Отправляясь в Крестовый поход, он был уверен в себе и полон надежд; вернулся же разочарованный, утративший иллюзии, истязаемый горечью, и осознание того, что сделал он больше, чем удалось бы кому-то другому, было слабым утешением для короля. Когда-то он был окрылен надеждой, сейчас же переполнен ненавистью. Важнейшей движущей силой в Крестовом походе была его неукротимая энергия, желание достичь цели, теперь же его вдохновляла на борьбу лишь ненависть к королю Франции Филиппу.

Мужчины равновысокого положения, оказавшиеся в схожем положении, не могли быть более разными, чем Ричард и Филипп. Ричард был импульсивен, стремителен, открыт сердцем, смел, горяч, одарен богатым воображением и поэтическим талантом; Филипп был сдержанным до холодности, скрытным, опасливым и осторожным, малодушным и коварным. Дезертировав летом 1191 года, Филипп, по убеждению Ричарда, выиграл больше, чем кто-либо иной, из-за неудач Третьего крестового похода. Одного этого было достаточно, чтобы вызвать в Ричарде ненависть и презрение к Филиппу. Однако король Франции пошел дальше: он не только предал крестоносцев в момент, когда их боевой дух был наиболее высок, он вернулся во Францию и стал союзником принца Иоанна в его предательских планах, а потом пытался убедить императора Генриха VI не отпускать Ричарда на свободу или вовсе продать его, словно раба, Франции. В довершение всего Филипп, воспользовавшись тем, что Ричард находился в плену, попытался отобрать у него владения в Нормандии. Лишь признание короля Англии уже на смертном одре в 1199 году позволяет понять всю глубину его ненависти к Филиппу, поскольку, по словам Ричарда, он семь лет не решался принять святое причастие, «ибо в сердце его кипела сжигающая ненависть к королю Франции».

Именно эта ненависть заставила короля встретиться с баронами в Ноттингеме и высказать свои требования. Похудевший Ричард был обессилен трудностями плена, а его бароны дородны и мягкотелы. Король намеревался устроить им серьезную встряску. Так же как и в самом начале своего правления, он предложил им купить для себя должности. В 1194 году Ричарда нимало не смущало, что многие из них уже были выкуплены и оплачены в 1189 году. Он заявил, что те, кто уже приобрел должности, имеют отличную возможность еще раз сделать хорошее вложение.

Все шерифы, кроме семи – Камберленда, Кембриджшира, Хантингдоншира, Херефордшира, Кента, Шропшира, Уилтшира и Вестморленда, – были отстранены, а их места переданы тем, кто заплатил больше. В некоторых случаях деньги были переданы незамедлительно на месте, и в сохранившихся до наших дней записях нет указания этих сумм. Согласно казначейским свиткам, почти все шерифы заплатили за право сохранить должности и обещали увеличить выплаты или сделать щедрые подношения королю. Например, в Линкольншире Жерар де Камвилл в любом случае не смог бы удержать свои позиции и был смещен Симоном Каймом, заплатившим 100 фунтов за первые полгода, которые начинались на Пасху, и 20 марок в качестве подарка лично королю, пообещав при этом в скором времени передать еще 20 марок. В Стаффордшире Гуго Нонанта, глубоко ненавидимого королем и вынужденного скрываться во Франции, заменили на Гуго Чакомба, предложившего 100 марок, чтобы «получить место и сохранить выплаты прежними так долго, как будет на то милость короля».

С возвращением в Англию Гийома Лоншана его братья были восстановлены в должностях. Осберт стал шерифом Норфолка и Саффолка вместо Фицроберта, заплатив 50 марок «в счет прибыли» за последующие полгода. Генри, которого после отъезда канцлера бросили в тюрьму в Бристоле, занял место шерифа Вустершира вместо Уильяма де Бошана и передал королю 30 марок. Гийом Лоншан выдал 1500 марок сразу и обещал 100 марок в год за все графства дополнительно к той сумме, которую полагалось выплатить, если получит право носить титул шерифа Йоркшира, Линкольншира и Нортгемптоншира. Архиепископ Джеффри превзошел его, дав 3000 марок и обещав 100 марок ежегодно только с одного Йоркшира. Несмотря на то что у Джеффри был долг в 1533 фунта 6 шиллингов и 6 пенсов, который он даже не пытался вернуть, король принял его предложение. «Ибо так он признавал себя вассалом короля и склонялся пред его властью».

На второй день совета, 3 марта Ричард выдвинул обвинения против принца Иоанна и епископа Гуго Нонанта. Он заявил, что Иоанн, нарушив присягу верности, осадил его замки, разорил земли по обе стороны пролива и вступил в сговор со злейшим врагом, королем Франции. Ричард заключил, что Гуго Нонант, считавшийся первым советником Иоанна, предал своего короля и примкнул к союзу Иоанна и Филиппа, направив все свои блестящие таланты против Ричарда.

Совет постановил, что оба обвиняемых должны явиться и предстать перед судом через сорок дней, в противном же случае принц Иоанн будет считаться утратившим право престолонаследия, поскольку уже был лишен всех своих владений. Что же касается Гуго Нонанта, то вынесенное решение стало одним из тех, что были популярны со времен Вильгельма Завоевателя, – судить Гуго по вопросам, связанным с церковной деятельностью, предстояло епископам, по остальным же – одному из шерифов короля. Вероятно, именно тогда все сторонники принца Иоанна были лишены земель и приговорены к значительным штрафам, даже его жене Изабелле пришлось выплатить 200 фунтов, чтобы сохранить земли, которые были ее приданым.

На третий день совета Ричард поднял вопрос о налогах. Несмотря на проделанную работу по сбору средств, еще предстояло собрать немалую сумму в счет выкупа короля; на этом настаивало казначейство, оно же прислало и детальные разъяснения. Ричарду были необходимы средства, чтобы защитить Нормандию, а также собрать армию из рекрутов, подобрать командиров из них же, кроме того, король настаивал, чтобы треть всех рыцарей Англии примкнула к его войску. Разумеется, Ричард не рассчитывал, что 2000 рыцарей отправятся с ним в Нормандию, но надеялся, что все они будут готовы выплатить откупные.

Желая собрать как можно больше денег, Ричард вспомнил о взимании так называемых «датских денег», или «погайдового сбора», как называют этот налог в казначейских свитках и хрониках того времени. В самой простой своей форме он представлял выплату двух шиллингов с каждого возделываемого участка – гайды, представлявшей собой участок, достаточный для содержания одной семьи свободного крестьянина. От него были освобождены церковные наделы, а также принадлежащие ноблям и привилегированным особам. Последний раз налог взимался в 1162 году. Ричард повелел собрать по два шиллинга со всех земель, как церковных, так и принадлежащих мирянам.

Необходимые цифры были взяты из «Книги Страшного суда». Разумеется, данные 1086 года несколько устарели, поскольку за последние годы в связи с ростом населения под обработку было передано немало участков земли. К примеру, в Линкольншире «народ из Кестивена и Голландии должен платить 100 марок за пользование землей на тех же условиях, как делали они во времена предшественников короля нынешнего, а именно 5 гайд земли в Кестивенае и Голландии идут против 2 гайд в Линдсей».

Леди Стентон отмечала, что пахотные земли в этих районах оценивались по-разному согласно «Книге Страшного суда», потому крестьянам из Кестивена и Голландии позволялось платить за 5 гайд столько же, сколько в Линдсея за 2. Как мы видим, каждой семье предлагалось заплатить 100 марок, чтобы сохранить сумму налога прежней, той, что указана в «Книге Страшного суда», без учета размера вновь возделанной земли.

В казначейских свитках можно найти лишь фрагментарные упоминания о поступлении этих налоговых выплат. К Михайлову дню 1194 года в Вустершире налог был собран полностью и составлял 99 фунтов 12 шиллингов; в Сомерсете из 293 фунтов 18 шиллингов и 2 пенсов было собрано 11 фунтов 5 шиллингов и 2 пенса; в Дорсете из 241 фунта 3 шиллингов 9 пенсов оплачено 3 фунта 10 шиллингов 11 пенсов. За весь год в свитках приведены данные только об этих трех графствах. К Пасхе 1195 года была собрана лишь весьма незначительная сумма. Уильям Маршал заплатил 4 шиллинга за земли в Суссексе; из Беркшира поступили 3 фунта 7 пенсов; из Воллингфорда 1 фунт; из Йоркшира – 20 фунтов 15 шиллингов 7 пенсов; Уильям де Сент-Мер-Элиз заплатил за выморочные земли в Оксфордшире 1 фунт.

К Михайлову дню 1195 года шериф Камберленда обещал сумму в 20 фунтов «в счет уплаты погайдового сбора и той суммы, определяемой юстициариями и взыскиваемой со всех подданных повсеместно для выкупа короля нашего», однако так ничего и не заплатил. Люди из Кестивена и Голландии, напротив, внесли 45 фунтов из обещанных в 1194 году 100 марок.

Объяснение тому, что о выплатах налога сохранилось ничтожно мало упоминаний просто: поскольку деньги собирались для выкупа Ричарда, шерифы не вели учет привычным образом, суммы поступали непосредственно напрямую в специальную казну, созданную для этой цели.

В казначейских свитках отражено лишь несколько примеров, демонстрирующих, каким путем поступали деньги, и, разумеется, они не дают полного представления о том, как и сколько было собрано. За 1196 год в свитках нет никаких данных об этом.

Облагая налогом возделываемые земли и набирая на военную службу всех, включая главных владельцев лена, и требуя оплаты «щитового сбора» от манкировавших своими обязанностями, Ричард давал понять, что и крестьянин, и ленник обязан будут внести свой вклад. Исключение составляли лишь цистерцианцы, вероятно владевшие к тому времени наделами не меньшими, чем черные монахи. Монашеский орден был основан в первой четверти века, потому не был включен в систему, которой подчинялись аббатства черных монахов, владеющие обширными пахотными угодьями. Кроме того, цистерцианцы в основном занимались разведением скота, в частности овец, и обрабатывали мало земли. Они были освобождены как от погайдового сбора, так и от щитового.

Ричард решил этот вопрос так же, как в случае сбора денег для оплаты выкупа, – он повелел, чтобы монастыри отдали всю шерсть, полученную за год. Учитывая, что аббатства уже передали свою долю в году прошедшем (и в казначейских свитках сохранились записи о стоимости шерсти, поступившей из разных мест от Йоркшира, где было значительное количество цистерцианских обителей, до Холма в Норфолке, а также данные о кораблях, на которых она была доставлена в Германию), можно предположить, что их силой заставили отказаться от значительной части дохода два года подряд. Когда же монахи воспротивились, заявив, что король возлагает на них слишком непосильное бремя, в отличие от остальных своих подданных, Ричард предложил им купить для себя льготы. Уильям Ньюбургский пишет, что король, «льстиво восхваляя щедрость и преданность монахов, заявил, что оставляет их шерсть в качестве залога до следующего октября, когда им предстоит выкупить ее, внеся необходимую ему сумму».

Не смогли уберечься от поборов и города. Жители Линкольна, например, заплатили 500 марок «за получение от короля привилегий, как у жителей Нортгемптона». Йоркцы передали королю 200 марок «в качестве подарка за радость видеть его свободным», а лондонцы 1500 марок «в знак благоговения и в качестве благодарности за сохранение свобод, а также в помощь в выплате выкупа».

В последний день Совета, 2 апреля Ричард коснулся темы жалоб на архиепископа Йоркского. Многие обвиняли его в том, что он незаконно требует выплат. Скорее всего, речь шла о стремлении Джеффри заставить духовенство внести вклад в освобождение короля, поскольку, в частности, каноники отказывались подчиниться требованиям. Неудивительно, что архиепископ не снизошел до споров, уверенный в поддержке короля по этому вопросу, который действительно отклонил все предъявленные брату обвинения.

Меры, предпринятые против Жерара де Камвилла, констебля Линкольна, были намного серьезнее. По подстрекательству канцлера, как говорили, Жерара обвинили в связи с грабителями, появлявшимися из замка Линкольн и нападавшими на корабли торговцев, направлявшихся на ярмарку в Стэмфорд. Более того, ему вменялось неуважение к королевской власти, поскольку он отказался явиться в суд, когда его призвали юстициарии, или на худой конец представить им тех грабителей. На все приказы Жерар отвечал, что является человеком принца Иоанна и судить его вправе только он. В результате Комвилла признали ближайшим соратником Иоанна, его партии и всех врагов короля и обвинили в помощи при захвате Тикхилла и Ноттингема.

Жерар отверг все обвинения, обе протестующих стороны громко заявили, что будут до конца отстаивать свою правоту. Сведения о результатах и вынесенных решениях этого суда, если таковой состоялся, не сохранились до наших дней, но есть данные, что к Михайлову дню текущего года Жерар передал королю «милостивому и милосердному для возвращения своих земель» 2000 марок. Его жена Никола заплатила 300 марок «за право выдать дочь за человека по ее выбору, исключая врагов короны».

Последним обсуждаемым вопросом было ослабление власти Ричарда и ухудшение положения дел в связи с пленом и оскорблением, нанесенным императором. Возможно, в Англии уже стало известно, что Ричард готов был передать королевство Генриху VI, однако тот вернул Англию и пожелал, чтобы король принес ему оммаж и обещал выплачивать ежегодно 5000 фунтов стерлингов.

Бароны настаивали на повторной коронации Ричарда с целью развеять все сомнения в его спасении и действительной власти. Скорее всего, бароны вспомнили о короле Стефане, находившемся в плену у императрицы Матильды. После освобождения он провел вторичную торжественную коронацию в Кентербери на Рождество 1141 года. Несмотря на страстное желание вернуться на континент и начать борьбу с Филиппом за свои земли, Ричард неожиданно легко согласился провести церемонию. Он сообщил, что будет вновь коронован в Вестминстере 17 апреля, и приказал всем официальным лицам государства и тем, кто находился в осажденных им замках, явиться в Винчестер для встречи с ним на следующий день после торжества. После этого Ричард отбыл в Клипстон, где намеревался встретиться с Вильгельмом, королем Шотландии, и провести Вербное воскресенье, чтобы в полной мере насладиться празднеством.

Как сказано в некрологе о короле Ричарде, он был большим любителем церковных праздничных церемоний, следил, чтобы хор его личной часовни, который, разумеется, как и весь двор, всегда отправлялся вслед за королем, был красиво и богато одет. Аббат Рауль Коггесхолл пишет, что «король щедрыми дарами и приказами добивался от служителей чистого пения, одухотворенной манеры и сам подходил к хору и побуждал их жестами и окриками петь громче». Выражение «жестами и окриками» кажется мне несколько двусмысленным. Означает ли это, что Ричард, сам подпевая, показывал руками, что следует петь громче, или предпочитал раздавать оплеухи и таким образом управлял хором?

Два короля со своим сопровождением отбыли в Саутуэлл в понедельник, 4 апреля, а оттуда на следующий день в Мелтон-Мобрей. Ричард был в столь благожелательном расположении духа, что Вильгельм решился в очередной раз поднять вопрос о приграничных графствах Нортамберленд, Камберленд и Уэстморленд, которыми должен был владеть «по праву преемника», поскольку так и не добился результата. Ричард, не желая обижать друга и союзника, ответил весьма уклончиво, сказав, что столь серьезное дело требует обсуждения с баронами.

Приятное путешествие королей продолжалось. В среду их развлекал Питер, главный лесничий Ратленда, в четверг они были уже в Геддингтоне, где решили задержаться, чтобы торжественно встретить Страстную пятницу. В субботу Ричард и Вильгельм прибыли в Нортгемптон. По окончании пышного празднования Пасхи Ричард в понедельник собрал членов совета для обсуждения притязаний короля Шотландии. Разумеется, ответ их был отрицательным, члены совета вынесли вердикт, что подобное невозможно, особенно в то время, когда враги короля активно действуют во Франции. С целью смягчить удар Ричард провел беседу с Вильгельмом в присутствии королевы Алиеноры, архиепископа Губерта Уолтера, епископа Гуго Дарэмского, епископа Глазго Жоселина и многих других английских и шотландских ноблей, желая также показать свое уважение к королю Вильгельму, несмотря на решение, вынесенное советом.

Во вторник 12 апреля король Ричард покинул графство и отправился на юг, где остановился в Сильверстоуне. Архиепископ Уолтер и епископ Гуго Дарэмский выехали в Бракли, где епископ последние тридцать лет держал приют. Пока слуги готовили ужин, явились приближенные короля Вильгельма и заявили, что намерены расположиться здесь, и попытались выгнать людей епископа. Шотландцы закупили продукты на рынке и разожгли очаг в другой части здания.

Когда прибыл епископ, ему доложили о произошедшем. Гуго, в чьих жилах текла королевская кровь, вскипел и воспротивился тому, чтобы в его доме хозяйничали шотландцы. Он приказал накрыть на стол и подавать ужин. Вскоре появился и архиепископ Уолтер. Понимая, что Вильгельм не в лучшем настроении после полученного от Ричарда отказа отдать ему северные графства, архиепископ посоветовал Гуго уступить и позволить Вильгельму быть гостем в его доме.

К несчастью, король Вильгельм, охотившийся в ближайшем лесу, узнал о недовольстве епископа. Разгневавшись, он повелел отдать приготовленную для него еду беднякам, а сам направился в Сильверстоун, чтобы немедленно пожаловаться Ричарду на оскорбительный поступок епископа.

Этим проявлением высокомерия епископ Гуго уничтожил расположение к себе короля, появившееся после взятия Тикхилла, а также благодаря его прочим заслугам для короны. Придя в ярость, Ричард обещал себе наказать епископа при первой возможности.

13 апреля король добрался до Вудстока, на следующий день был уже во Фримантле, а 15 апреля прибыл в Винчестер. Его встречал с приветствиями Годфри де Люси, и король немедленно лишил его прав на замок Винчестер, а также двух поместий, купленных им в 1189-м, и большей части наследства. В исторических документах не сохранились записи о том, что Годфри совершил некий серьезный проступок, вызвавший гнев Ричарда. В конфликте между принцем Иоанном и Лоншаном в 1191 году Люси повел себя весьма благородно, сделав немало попыток примирить обе стороны, кроме того, он открыто осуждал предательские планы Иоанна и был одним из епископов, отлучивших принца от церкви в 1194 году. После потери влияния в государстве Лоншан часто обвинял Люси во многих своих проблемах, возможно, столь резкое поведение короля вызвано именно упрочением позиций канцлера.

После субботнего ужина Ричард покинул Винчестерский замок и отправился в монастырь Святого Свитина, где «после омовения остался на ночь». В Фомино воскресенье 17 апреля прошла вторая коронация Ричарда. На церемонии присутствовали два архиепископа, Губерт Уолтер Кентерберийский и Иоанн Дублинский, одиннадцать епископов из Дарэма, Линкольна, Лондона, Рочестера, Или, Чичестера, Эксетера, Херефорда, Вустера, Бангора и собора Святого Дэвида. Архиепископ Губерт и монахи монастыря Святого Свитина проводили короля в опочивальню в монастыре, где были подготовлены одеяние и регалии. Король переоделся, и архиепископ поместил в его левую руку золотой жезл с орлом, а в правую скипетр. Затем Губерт возложил на голову Ричарда корону.

Процессия из монахов, аббатов, епископов и архиепископов направилась в собор. Все пели достаточно громко, чтобы доставить удовольствие королю. За ними следовали четыре барона с подсвечниками, затем Вильгельм, король Шотландии с Гамелином, графом де Варенном по правую руку и Ванульфом, графом Честером, по левую; все трое несли мечи в золотых ножнах. Под шелковым пологом, закрепленным на четырех копьях, которые несли Роджер Биго, граф Норфолка, Гильом де Фор, граф Омальский, Вильгельм Лонгсворд, бастард Генриха II, граф Солсбери, и Уильям де Феррерс; справа от короля шел Гийом Лоншан, епископ Илийский, слева Ричард, епископ Лондонский.

Замыкали шествие бароны, рыцари и простые жители. Желающими увидеть короля собор заполнился до отказа. Ричард преклонил колено перед алтарем, и архиепископ произнес традиционную молитву, начинающуюся словами: «Боже, храни короля». Архиепископ Кентерберийский и епископ Лондона проводили короля к трону в южной части алтаря. Затем архиепископ отслужил праздничную мессу, три дьякона пропели антифон «Христос побеждает», который обычно исполняли во время присутствия на богослужениях короля. Также Ричард сделал пожертвования и принял святое причастие.

Королева-мать Алиенора с придворными расположилась в северной части алтаря, откуда могла видеть сына. Королева Англии Беренгария на церемонии не присутствовала. Она отбыла со Святой земли приблизительно в то же время, что и Ричард, однако не вместе с ним, и отправилась в Рим, где провела полгода, затем уехала в Палестину, где, очевидно, и оставалась до этого времени. Принц Иоанн, разумеется, скрывался во Франции у своего союзника короля Филиппа. За день до коронации Ричард предупредил архиепископа Джеффри, чтобы перед ним ни в коем случае не несли крест архиепископа, поскольку они находились в Кентербери. Джеффри не мог отказать себе в удовольствии продемонстрировать свою власть, потому попросту не присутствовал на церемонии. Его примеру последовал и епископ Годфри, впавший в немилость из-за интриг Лоншана, хотя празднества прошли в его соборе.

Несмотря на то что историки называют торжество коронацией, это не была церемония, проведенная по всем правилам, как в сентябре 1189 года, когда Ричард был миропомазан архиепископом Кентерберийским и дал клятвы, что не могло быть проделано дважды, в отличие, например, от рукоположения епископа, также проходящего со строгим соблюдением деталей обряда. Произошедшее можно скорее сравнить со старым ритуалом возложения короны, что последний раз происходило в 1158 году в Вустершире с Генрихом II, однако о нем забыли, так давно это было, информация сохранилась лишь в архивах Кентербери, вместе с записями о вторичном короновании в 1141 году Стефана.

Джервейс Кентерберийский, монах и ризничий, вероятно, должен был располагать информацией и знать детали церемонии повторной коронации Стефана, проведенной с целью очистить доброе имя и честь короля, запятнанные после пленения императрицей Матильдой. Джервейс указывает на явное сходство положения Стефана и Ричарда, недавно вернувшегося из плена.

Однако наиболее важной целью коронации было продемонстрировать народу здравствующего короля и его величие, предстать перед подданными в короне в окружении епископов и баронов королевства и показать таким образом неутраченную власть действующего монарха. Король был помазанником Божьим; коронация проходила в церкви, и обряд демонстрировал связь народа через короля с Богом, в этом просматривается идентичность, в некоторой степени, с обрядом рукоположения епископа. Король в глазах его подданных был подобен Богу, и для сохранения этого ореола и укрепления веры в короля повторная церемония коронации подходила как нельзя лучше. Народ признал существование «Божественного ореола», окружавшего короля, и это было частью привилегированного положения Ричарда, он, безусловно, ставил себе цель усилить эффект. Как отмечает Рауль Коггесхолл, на проведении повторной коронации настаивал в большей степени Королевский совет, Ричард же, стремившийся как можно скорее выступить против Филиппа, покушавшегося на его территории, дал свое согласие весьма неохотно.

После завершения традиционной церемонии в соборе король был сопровожден в свои покои, где он снял тяжелую корону и торжественные одежды и облачился в более легкое одеяние. Затем в сопровождении епископов, графов и баронов он прошел в трапезную, где был дан пир не менее пышный, чем в 1189 году. После продолжительных дискуссий между жителями Лондона и Винчестера лондонцы, вернее сказать, представители знати, выплатили 200 марок за право прислуживать на пиру, подавая провизию из кладовой, а жители Винчестера управляться на кухне. После ужина король вернулся в Винчестерский замок, конфискованный у епископа Годфри.

Как мы знаем, своим непочтительным поведением в отношении короля Шотландии епископ Гуго Дарэмский вызвал гнев Ричарда. В четверг 19 апреля епископ «по доброй воле и без малейшего принуждения» передал королю графство Нортамберленд, за которое четыре года назад обещал выплатить 2000 марок, но так этого и не сделал.

Король Шотландии узнал об этом и сразу предложил Ричарду 15 000 марок за графство и «прилегающие угодья», не преминув напомнить, что его отец, Генрих, граф Хантингтон, получил его в дар от короля Генриха II, а его брат, король Малкольм, сохранял в нем мир на протяжении пяти лет. Ричард обратился к совету с вопросом, можно ли передать Вильгельму владение графством без замка за 15 000? Однако короля Шотландии не интересовали земли без замка, не дающие права на титул, потому он отклонил обсуждение подобного предложения.

Следующий день, среду 20 апреля, Ричард посвятил разбору дел плененных в Ноттингеме, Тикхилле и других местах и привезенных в Винчестер для совершения правосудия. Король позволил освободить тех, чья вина была минимальна, если они смогут представить поручителей, готовых выплатить 100 марок, если виновные не явятся по первому требованию судей. Богатых и знатных Ричард, разумеется, не был готов так легко отпустить. Он приказал, чтобы их держали в темнице до оплаты установленного королем выкупа, сумма которого, вне всякого сомнения, была достаточно высока, чтобы принести ему существенную прибыль. В казначейских свитках указаны расходы в 29 шиллингов 9 пенсов на кандалы и цепи для заключенных в Винчестере. Поместья, земли которых могли бы возделываться и приносить доход, были конфискованы; их было так много, что пришлось назначить двух лиц для надзора за выморочным имуществом. За южными землями следить поручалось Уильяму де Сент-Мер-Элизу, Гуго Бардолфу – за северными. Все доходы поступали напрямую в казначейство.

Король Вильгельм проявил упорство и в четверг вновь обратился к Ричарду с просьбой передать ему с графством Нортамберленд замок, но вновь получил отказ. Король Англии втайне надеялся, что после разрешения проблем в Нормандии он сможет дать Шотландии ответ, который будет встречен с радостью. «В скорби и недоумении» в связи с ответом Ричарда король Вильгельм 22 апреля отбыл в Шотландию.

Тем временем в Англию приходили все более тревожные вести о положении дел по ту сторону пролива. 22 апреля Ричард покинул Винчестер и направился в Портсмут. На следующий день на встречу с братом прибыл архиепископ Джеффри. Он появился с процессией, перед ним несли архиепископский крест, несмотря на то что он находился не в своем графстве. Архиепископ Губерт немедленно пожаловался королю, однако тот не пожелал вступить в спор на тему, касающуюся церкви, он вообще не был сторонником вмешательства в конфликты, если не попирались его права, поэтому заявил двум архиепископам, что принятие решения не в его власти, и разрешил обратиться к папе. В то время Джеффри еще не потерял расположение короля, о чем свидетельствует факт возвращения ему Ричардом Боже и Лонж в Анжу, которых лишил когда-то в приступе гнева. Разумеется, король был посвящен во все детали конфликта между братом и канцлером Гийомом Лоншаном, поскольку Джеффри не раз жаловался королю на отношение Лоншана, который, в свою очередь, не упускал случая напомнить Ричарду, каким постыдным образом был изгнан из Англии. 24 апреля, вновь услышав жалобы Джеффри, король велел им «заключить наконец мир» и заставил канцлера поклясться в присутствии сотни клириков, что «он не желал пленения архиепископа Джеффри и никогда не отдавал подобного приказа».

Когда конфликт был улажен, король Ричард, королева Алиенора с приближенными отправились в Портсмут, где для них уже были готовы дома, на что было потрачено 100 фунтов.

В порту уже собиралось войско короля. Оно состояло в основном из трети владельцев феодальных поместий, не пожелавших откупиться от воинской повинности, преимущественно валлийцев. Людей, лошадей, провизию, оружие предстояло погрузить на корабли и отправить на континент. В ожидании завершения отбытия армии Ричард отправился на охоту в Станстед. В отсутствие короля начались раздоры среди призванных на службу солдат, и ему пришлось вернуться для наведения порядка.

Когда скандалы и стычки прекратились, поднялся шторм такой силы, что флот не мог выйти в море. Ричард терял терпение и с трудом переносил вынужденную задержку. Несмотря на то что буря не стихла, в понедельник 2 мая король приказал грузить на борт людей и лошадей. Вопреки настоятельным советам капитанов, король отошел от берега на своей ладье и направился навстречу стихии. Устав от невыносимой качки за день и ночь, король принял решение вернуться в Портсмут. Шторм закончился лишь через неделю.

Как только ветер стих, в четверг 12 мая король Ричард с матерью, сопровождавшими их рыцарями и войском отплыл со своим флотом в сто судов и сошел на берег в Барфлёре. Король Ричард больше никогда не вернется в Англию, как и его мать при жизни сына; она отойдет от государственных дел и проведет оставшиеся годы его правления в Фонтевро.

Напомню, что Гуго Дарэмский отказался от графства Нортамберленд «по доброй воле и без малейшего принуждения». Когда Ричард покинул Англию, епископ стал жалеть о содеянном и послал к королю гонца с предложением выкупить графство за 2000 марок. Неизвестно, предполагал ли он выплатить эту сумму дополнительно к тем 2000, которые был должен, или изъявил желание отдать то, что обещал.

Гуго Бардолф, один из юстициариев короля, назначенный им шерифом Нортамберленда после того, как Гуго Дарэмский отдал графство, стал требовать, чтобы Нортамберленд, а также Ньюкасл-апон-Тайн замок Бамборо были переданы ему во временное владение. Вернувшись, гонец Гуго Дарэмского доставил письмо от Ричарда, в котором тот выражал сомнение в целесообразности предложения епископа и его платежеспособности. Однако король поручил Бардолфу вернуть графство Гуго и удостовериться, что тот готов внести залог, гарантирующий скорую оплату всей суммы.

Гуго Бардолф, не владевший ни графствами, ни ценными бумагами, обратился к епископу Дарэмскому с просьбой отдать ему Нортамберленд, как и было обещано в апреле в Винчестере. Получив право владения, обещал Бардолф, он передаст графство Гуго, как и приказал король, но лишь в случае, если епископ сможет доказать, что выплатит 2000 марок.

– Какой смысл, – восклицал Гуго Дарэмский, – отдавать тебе графство и замок, если ты сразу вернешь его мне? Они уже принадлежат мне, будет так и впредь.

Бардолф доложил об этом королю. Ричард пришел в ярость и заявил, что епископ Гуго должен немедля вернуть графство и замок и выплатить при этом обещанные 2000 марок, а также отдать поместье Садбердж, купленное им у короля в 1189 году.

Архиепископ Джеффри был под защитой короля лишь на время пребывания брата в Англии. Как только Ричард покинул страну, враги Джеффри почувствовали силу, поскольку король наделил высшей властью архиепископа Губерта Уолтера, бывшего на момент рукоположения нового архиепископа деканом Йоркского собора и возглавлявшего оппозицию, выступавшую против Джеффри. Каноники капитула Йорка вновь выдвинули обвинения в адрес архиепископа, на которые король ранее не обратил никакого внимания, но на этот раз высказали их главному юстициарию, который к ним прислушался. Губерт отправил в Йорк комиссию – Роджера Биго, графа Норфолка, Гамелина де Варенна, Уильяма де Стутевилла, Гуго Бардолфа, Уильяма Брюэра, Джеффри Гакета и Уильяма Фицричарда – с целью проверить правдивость всего, что говорили. По их приказу люди архиепископа Джеффри, конфисковавшие имущество непокорных каноников, отказавшихся вносить свою долю в выкуп короля, были арестованы и обвинены в грабеже. Несмотря на то что действовали слуги архиепископа по его приказу, ему было отказано в просьбе выступить их поручителем.

На слушание суда вызвали и самого архиепископа, находившегося на тот момент в Рипоне, однако Джеффри счел юстициариев не вправе вмешиваться в его отношения с капитулом и тем более выносить решения, поэтому не подчинился. В наказание его лишили всех владений, за исключением Рипона, и поручили Уильяму де Стутевиллу и Джеффри Гакету временно управлять графством Йорк и владениями архиепископа.

В довершение юстициарии лишили мест непокорных каноников, противившихся распоряжениям Джеффри, за то, что они отказывались проводить богослужение и внести вклад в дело освобождения короля. Каноники совершили большую ошибку, отказавшись выполнять свои обязанности, исправить ситуацию в их пользу не могли даже юстициарии, получившие от Губерта Уолтера инструкции всеми возможными способами унизить архиепископа Джеффри. Даже отбросив рассуждения о законности действий судей, очевидно, что они не могли распоряжаться судьбой каноников капитула без согласия архиепископа, даже несмотря на то, что поступали так по велению архиепископа Уолтера, который также не знал обо всех тонкостях дела и не всегда имел возможность урегулировать конфликт вне зависимости от того, выступал ли он как верховный юстициарий или архиепископ.

Описание сложившейся ситуации Роджером Хоуденским вызывает сомнение, поскольку ему противоречат данные казначейских свитков за тот год. Как указывает леди Стентон в своем предисловии к этому документу: «Если рассказ Роджера Хоуденского правдив, то доходы с земель архиепископа Йорка должны быть значительно выше к Михайлову дню 1194 года. Очевидно, что надзорные за владениями Джеффри произвели подсчеты доходов не всех его земель, как личных, так и пребенд архиепископа». Джеффри Гакет представил цифры, отражающие доход двух владений архиепископа за половину года, а Уильям де Стутевилл произвел подсчеты в Рипоне за полгода и прибавил доход со всех земель архиепископства за год, чего, скорее всего, они не делали, если Джеффри был лишен владений в конце августа или начале сентября, те даты, в которые и разворачивались описываемые события. Более того, Джеффри сохранил должность шерифа Йоркшира, помощником его был Роджер Барвент.

Существует также вероятность, что Джеффри был лишен прав владения задним числом, когда доходы уже были учтены. Если архиепископ получил деньги из Шерберна, Отея и Рипона к Пасхе и отложил подсчет доходов с остальных земель до Михайлова дня, то Гакет и Стутевилл могли получить данные о не учтенных ранее доходах лишь к этому времени, потому и представили данные за половину года и целый год, хотя конфискация была проведена ранее. Король Ричард и его подчиненные были заинтересованы в сборе как можно больших сумм, нежели в неукоснительном соблюдении законности.

Роджер Хоуденский, вероятно, был хорошо осведомлен о событиях в Йоркшире, и его воспоминаниям можно доверять. Он весьма уверенно пишет о лишении Джеффри прав собственности, что подтверждает и Джервейс Кентерберийский: «В месяце августе архиепископ Джеффри по высочайшему королевскому приказу (mandato regio; у Роджера Хоуденского auctoritate regia) лишился всех пребенд, полученных им как архиепископом Йорка. Король Ричард также потребовал от своего брата уплаты тысячи марок серебром, а по слухам, даже более. Джеффри отправил посланников в Рим к папе, однако не смог ни примириться с братом, ни вернуть себе владения. По этой и другим причинам юстициарии вызвали одного из разъездных судей, которые по приказу архиепископа Кентерберийского в течение месяца должны были объехать всю Англию и решить насущные проблемы в королевстве».

Через месяц после столь сокрушительного удара в августе, полученного от верховной власти, архиепископу Джеффри пришлось отражать серьезные нападки его врагов в капитуле. Гамо, регент хора Йоркского собора, Жоффрей де Мюшам, архидьякон Кливленда, и Уильям Тестард, архидьякон Ноттингема, вернулись в Йорк из Рима, куда ездили вместе с Симоном Апулийским и другими членами капитула, чтобы передать свои жалобы на Джеффри папе. Они привезли с собой несколько писем от Целестина III и предполагали разглашать его волю с интервалами, как только представится возможность использовать их с большей пользой. В одном из писем папа снимал интердикт с каноников, наложенный архиепископом Джеффри, а также с их церквей и повелевал вернуть собственность, отобранную Джеффри. Епископ Гуго де Пюйсе, которому было доверено оглашение указов, отслужил мессу в Йоркском соборе в Михайлов день и объявил прихожанам решение папы.

Джеффри немедленно отправил жалобу в Рим и сразу же отбыл в Нормандию, чтобы доложить обо всем королю лично. 3 ноября Ричард написал юстициариям, что Джеффри смог помириться с ним, заверив в преданности и предложив в качестве подтверждения 2000 марок в счет выплаты долга, в связи с чем король приказывал вернуть архиепископу все его владения.

Жоффрей де Мюшам считался одним из друзей архиепископа и обязан был ему должностью архидьякона Кливленда. Теперь же архидьякон перешел на другую сторону, в связи с чем архиепископ Джеффри с сожалением говорил брату, что когда-то, будучи канцлером, он ставил печать на грамоты о назначении Жоффрея де Мюшам архидьяконом Кливленда, Уильяма Стиганби и преподобного Эрара канониками Йоркского капитула.

Ричард, несомненно не без влияния Джеффри, немедля отдал приказ лишить трех клириков их бенефиций и велел им вернуть весь полученный от земель доход. Роджер Хоуденский приводит текст письма короля, написанного в Маме 3 ноября 1194 года, однако в июне 1195 года Жоффрей де Мюшам все еще занимал должность архидьякона в Кливленде, а каноники по-прежнему получали деньги со своих владений. В казначейских свитках 1195 года указано, что они должны выплатить 100 фунтов «за возвращение расположения короля и прибыли», что подтверждает невыполнение указа короля.

Оставшиеся годы правления брата архиепископ Джеффри провел за пределами Англии, потому нам придется расстаться с этим героем, однако в связи с раздорами и конфликтами, которые еще вспыхнут в Йорке, его имя будет иногда встречаться на страницах этой книги.

Разногласиям архиепископа Джеффри с капитулом было уделено мной так много времени, поскольку эти события ярко демонстрируют недостатки церкви в Англии того периода, а также злодеяния, связанные с укреплением и расширением папской власти, растянувшейся почти на столетие. Централизация управления церкви была по многим причинам благом и необходимостью, однако процесс, к сожалению, сопровождался пагубными деяниями, и примером тому случай Джеффри.

Причина большинства проблем единоутробного брата короля в его характере и взрывном темпераменте. Он был нетерпелив, несдержан, к тому же много лет был рядом с отцом и находился в непосредственном подчинении ему, после же ему было сложно найти свое место в жизни, к тому же будучи лишенным приоритета официальной принадлежности к королевскому роду. Еще одну проблему представляет капитул Йорка, вероятно состоящий из людей склочных и упрямых, каких было предостаточно по всей Англии, изначально настроенных против нового архиепископа и недовольных назначением. Однако основа всех трудностей архиепископа Джеффри кроется в его неспособности исполнять возложенные на него обязанности. Однажды он отказался от епископства; ни наклонности, ни подготовка этого человека не подходили для такой должности, Джеффри согласился подчиниться воле брата лишь под давлением силы и угроз, у него не было другого выхода.

Данный пример еще раз указывает, сколь злонамеренными и вредными для общего блага были действия духовных лиц в Англии того времени. Несмотря на видимость свободных выборов епископов, они почти всегда назначались королем; это право действовало лишь в небольших, бедных епархиях, там клирики могли сами решать, кто станет их епископом. Принимая решение, король редко обращал внимание на такие важные критерии, как праведность и степень учености кандидата, однако были и исключения, особенно в период правления Генриха II, пример тому – назначение Гуго Авалонского епископом Линкольна. Как правило, должности раздавались королем в качестве награды за преданное служение подданным, заслужившим расположение и благодарность своими способностями в управлении или на дипломатическом поприще, а также усердным трудом в казначействе или Королевском суде.

Должность была наградой от короля и давала шанс проявить себя и в дальнейшем. В большинстве случаев назначаемые люди отличались лишь рвением и желанием угодить королю, интересы же епархии были далеко не на первом месте. Как мы можем видеть, Губерт Уолтер посвящал себя в большей степени исполнению обязанностей верховного юстициария, а не архиепископа Кентерберийского, основные его действия и указы разумны скорее с точки зрения лица светского, нежели духовного. Правда состоит в том, что в исторических документах никто из хронистов не отмечает, что Губерт Уолтер пренебрегал своими обязанностями архиепископа, но недоумение вызывает то, что он находил достаточно времени для поддержания порядка в делах.

В результате действия принятой системы назначения епископов церковь получила хороших управленцев и администраторов, но, к сожалению, ничего более, и это случалось все чаще. Большую часть времени епископы старались проводить в суде или рядом с королем, чтобы по возможности услужить монарху, а не в своих епархиях, которые, надо сказать, от этого значительно теряли. Многие епископы были сведущи в законах, в том отчасти был и отрицательный аспект, поскольку знания заставляли их рьяно следить за соблюдением закона и приводили к необоснованно затяжному сутяжничеству. Видение предмета во всех деталях заставляло их действовать с максимальным упорством, добиваться цели, азартно бороться с врагом, иногда воображаемым, и тратить время и деньги на прохождение всех этапов, которые только существовали в суде того периода.

Хронисты того времени не раз писали о подобных конфликтах и ссорах, однако никогда не указывали, каковы были негативные последствия для епархии в целом и что думали простые прихожане, видя, как ведут себя их пастыри, как никогда не рассказывали нам о реакции сторонних наблюдателей за происходящим. Любопытно, что, например, думали жители Йорка, наблюдая сцены раздора и проявления жестокости, разыгрывавшиеся у них на глазах людьми, основной задачей которых была забота о душах, вверенных им свыше? Могли они после этого испытывать уважение и благоговение, видя, как клирики бездумно предают анафеме каждого неугодного, не выполняют свои обязанности, не проводят богослужения и делают все возможное, чтобы наказать недругов?

Историки с гордостью заявляют, что в Англии того времени не было ереси, она не распространилась, как, например, «альбигойская ересь» на юге Франции и в других регионах Европы, однако безразличие и пренебрежение в церкви не менее вредно, а этого в Англии было предостаточно. Чосер, как известно, использовал более сильное выражение: «Коль пастырь вшив, а овцы стада чисты?» Возникает вопрос, как обстояли дела с религией в графстве Йоркшир или таких епархиях, как Или и Ковентри?

Впрочем, даже если бы епископы были такими, какими должны, централизация власти в руках папской курии настолько ослабила их влияние, что могла позволить себе игнорировать епископов почти безнаказанно. В определенной степени централизация была необходима церкви во избежание анархии, нельзя не согласиться с тем, что реформы, сторонником и начинателем которых бы папа Григорий VII, были очень важны в тот непростой для церкви период. Папы настаивали, чтобы их решения, проявления их воли стали законом для всех христиан, власть же епископов в связи с этим слабела по двум причинам: во-первых, в связи с участившимися обращениями в Рим, во-вторых, с увеличением случаев, считавшихся исключительными.

Обращение епископа или другого духовного лица за правосудием к папе давало гарантию, что вынесенное решение будет справедливым, и утверждало в мысли, что в церкви действует единый для всех закон. Апелляция в Рим также была способом задержать решение вопроса на неопределенный срок, лучше всего это правило действовало, если обе стороны были богаты и терпеливы. Обращение к папе было предприятием затратным, оно включало расходы на поездку в Рим, кроме того, как часто отмечают летописцы, требовало денег на богатые подарки членам курии, потому победителем чаще выходил человек, владевший большим капиталом.

Жалобы рассматривались священнослужителями, знавшими обстоятельства дела настолько, насколько пожелали их посвятить обе стороны. Но хуже всего то, что их действия ослабляли авторитет епископов, чей вердикт в любом случае можно было подвергнуть сомнению, пересмотреть, и это заставляло епископов тратить много времени и денег на свою защиту. Даже если папа принимал сторону епископа, ультимативные действия оппонентов могли способствовать затягиванию дела на годы.

Священники поняли опасность огромного количества подаваемых жалоб и пытались уменьшить их число, назначая представителей на местах для рассмотрения дела и выноса решения, которое запретили оспаривать. Однако порой своими действиями они уничтожали то хорошее, что было в этой процедуре, принимая протесты, несмотря на запрет. Ситуация с архиепископом Джеффри также демонстрирует, как много лет нарушалась процедура подачи жалоб и апелляций.

Еще одним фактором, ослабляющим власть епископов, было предоставляемое курией освобождение от подчинения им определенных групп лиц, как правило монахов, и позволение держать ответ лишь перед папой или его легатами, минуя епископов. Это защищало монастыри от произвола в случае негативного к ним отношения, но в то же время искусственно создавало обособленную общину, неподвластную епископу. Епископов, как правило, мало интересовали внутренние дела монастырей, если только они не получали возможность устанавливать собственные церковные порядки, они активно вмешивались, когда монахи вели дела в приходской церкви по собственному усмотрению, опираясь на данное им папой право исключительности – это и становилось причиной большинства конфликтов.

Помимо разногласий Джеффри с капитулом его положение осложнялось еще и тем, что в глазах брата и верховного юстициария его поведение было лишь неуместным проявлением своенравия. Архиепископ Губерт Уолтер относился к Джеффри в высшей степени предвзято. Епископ Стаббс называет это «самым ярким примером властного, порой деспотичного отношения за все время правления Уолтера, хотя у него не было на то ни моральных, ни правовых оснований». Возможно, архиепископ Губерт действовал так не по собственной инициативе, а по велению короля. Отношение же Ричарда было основано на стремлении получить как можно больше денег от единоутробного брата, к чему в результате и приводила частая смена настроений короля, то проявлявшего милость, то наказывавшего Джеффри.

Так или иначе, но ситуация в Йорке запуталась настолько, что разрешить проблему смог бы только гений в сфере законодательства. Архиепископ Губерт, обладавший, помимо прочих достоинств, умением мыслить практично и здраво, решил спешно навести хотя бы видимость порядка или, по меньшей мере, заставить каноников вернуться к своим обязанностям, что Джеффри сделать уже не мог.

Теперь, когда Ричард отбыл в Нормандию, а управление государством легло фактически на его плечи, Губерт Уолтер принялся действовать активно и с большим энтузиазмом. Его талант управленца ярко вспыхнул летом 1194 года, когда он отправил разъездных судей по стране, поручив навести порядок и проверить все судебные дела. Даже в смутные времена, до вступления Уолтера в должность система продолжала функционировать, однако без твердой руки уже не столь эффективно, кроме того, огромная территория королевства, находящаяся в ведении принца Иоанна, оставалась без контроля юстициариев. Принимавшие участие в бунте против евреев в 1190 году не понесли наказание должным образом; собственность убитых евреев была учтена не полностью; без надзора оставалось выморочное имущество, права на которое получил король; не был также произведен подсчет всех перешедших на сторону принца Иоанна. Стремление короля продать как можно больше должностей и протекции канцлера Лоншана в итоге позволили занять ответственные позиции в государстве людям, злоупотреблявшим властью, и такие случаи предстояло выявить и исправить.

Материалы по результатам выездных сессий суда за 1194 год можно считать наиболее важным документом за весь период правления Ричарда. Они были собраны Губертом Уолтером, лучшим экспертом того времени по вопросам права в Англии, с целью совершенствовать работу системы, созданной и отлаженной Генрихом II.

Предисловие посвящено регуляции работы присяжных, они стали предшественниками созданной позднее расширенной коллегии присяжных. Создание и регулярное привлечение присяжных стало величайшим и долгоживущим вкладом Генриха II в формирование английской законодательной системы. Приведение к клятве использовалось в Англии еще до Нормандского завоевания, однако именно при Генрихе II процедура стала общепринятой и обязательной.

В статье VI Кларендонских конституций 1164 года Генрих II несколько преждевременно пытался ввести систему присяжных и в суды церковные. Установленная им процедура была довольно простой. Шерифы собирали двенадцать полноправных граждан, давших присягу в качестве свидетелей или обвинителей. Истец имел право приводить в суд благонадежных людей с хорошей репутацией, например друзей или соседей, для подтверждения собственной невиновности. В присутствии епископа они давали клятву правдиво отвечать на все задаваемые им вопросы. Также епископ имел право требовать ответа по делам, связанным с преступлениями против морали, находившимися в компетенции суда церковного. К тому же «если истец по роду и положению находится в ситуации, когда никто не осмеливается его обвинять», он в любом случае может быть привлечен к суду епископом, который должен представить факты, полученные от свидетелей и присяжных, не желавших раскрыть себя. Такая система защищала свободного человека от наговоров и ложных обвинений священнослужителей, запятнавших свою честь и репутацию, а также гарантировала, что правосудия не избежит и человек знатный и влиятельный. Кларендонские конституции стали причиной конфликта между Генрихом II, Томасом Бекетом и папой, что и задержало введение их в действие.

Два года спустя, в 1166-м, в статье I Кларендонской ассизы Генрих II ввел постоянное привлечение присяжных к рассмотрению дел в светском суде. Каким образом следует находить присяжных, не оговаривалось, однако, как правило, их выбирали шерифы; в статье указывалось, что необходимо представить двенадцать полноправных людей из сотни и через посредство четырех полноправных людей каждой деревни под клятвой, что они будут говорить правду. Затем судьи и шериф обращались к нему с вопросом: «Есть ли в их сотне или в их деревне какой-либо человек, которого на основании фактических данных или по слухам обвиняют в том, что он разбойник, тайный убийца или грабитель или такой, который есть укрыватель разбойников или тайных убийц или грабителей после того, как государь король стал королем?»

Нортгемптонская ассиза 1176 года в большей степени повторяет положения Кларендонской ассизы, однако в статье I есть весьма существенные дополнения. Согласно статье следовало, предположительно шерифам, выбирать двенадцать рыцарей из сотни, а если таковых не найдется, то «двенадцать свободных полноправных людей», к ним добавлялись четыре человека из каждой деревни, все шестнадцать должны были допрашиваться судьями. К перечисленным ранее разбою, убийству и грабежу добавлялись подлог, поджог и измена, эти дела также надлежало рассматривать в утвержденном порядке.

Несмотря на то что в Кларендонской ассизе указывалось, что присяжных должны допрашивать шериф и судьи, в Нортгемптонской ассизе упоминаются лишь судьи. Между датами выхода двух ассиз произошло еще одно важное событие – так называемое «Дознание шерифов» 1170 года, раскрывшее так много случаев злоупотребления властью и недобросовестности, что Генрих лишил должности почти всех шерифов и поставил новых. Шерифы были самым слабым звеном системы из-за взяточничества и растрат, и Генрих использовал разные способы изменить ситуацию, от тщательной проверки кандидатов и назначения на должность людей проверенных до существенного сокращения их полномочий.

Должности шерифов были выгодными и прибыльными, об этом можно судить по суммам, за которые их покупали. Шериф, как главный представитель короля в графстве, занимался сбором налогов с землевладельцев и штрафов, назначенных судьями, а затем отправлял деньги в казначейство. Сумма выплат с графств к тому времени четко определилась и была значительно ниже получаемого дохода. В правление Ричарда – период роста цен и производительности сельского хозяйства – разница стала еще очевиднее, и король, как мы видим, стремился ее сократить, продавая должности по высочайшей цене и требуя увеличения налога.

В ранние годы правления Генриха II на должность шерифов назначали местных баронов, феодалов с крепкими связями, но лиц заинтересованных, а следовательно, неспособных относиться к своим обязанностям беспристрастно. Радульф Дицетский рассказывает о различных приемах и уловках короля Генриха, он менял людей на должностях, назначая выходцев то из одного класса, то из другого, стараясь найти тех, на кого можно положиться, кто был бы честен при сборе налогов в графстве и беспристрастен во время рассмотрения дел в суде.

Поскольку таких людей было не только сложно найти, но и заставить не поддаться соблазну, Генрих значительно урезал полномочия шерифов и передал их функции разъездным судьям – небольшой группе людей, рассматривающей дела в разных регионах страны, подчинявшейся непосредственно королю, а также имевшей возможность относиться непредвзято.

В Нортгемптонской ассизе содержатся первые попытки ограничить полномочия шерифов; так, присяжных со стороны обвинения могут допрашивать только судьи, несмотря на то что отбором их занимались шерифы.

Великая ассиза 1179 года предусматривала рассмотрение дела феодала в случае захвата его имущества в присутствии присяжных рыцарей, а не, как было принято ранее, присяжных ответчика. Эти люди больше не выбирались шерифом, это означает, что доверие к шерифам Генриха II уменьшилось, однако им все же было доверено выбрать четырех добропорядочных и правдивых рыцарей, которые, дав клятву, по своему усмотрению выбирали двенадцать законопослушных рыцарей. Эти двенадцать и становились присяжными, после клятвы им могли задавать вопросы судьи.

Инструкции для проведения выездной сессии суда 1194 года первым делом касались выбора присяжных; очень важно, что Губерт Уолтер, автор этих инструкций, использовал принципы, заложенные Генрихом II, с которыми был хорошо знаком благодаря работе со своим дядей, Ранульфом Гланвиллом. Губерт решил, что настало время сделать следующий шаг вперед и уйти от избрания присяжных шерифами. Он повелел, что четыре рыцаря должны быть из разных графств, после принесения клятвы им предстояло избрать двух законопослушных рыцарей из сотни или округа графства. Два рыцаря, в свою очередь, выбирали десять рыцарей из сотни или округа, свободных и достойных, им и предстояло вместе с двумя стать двенадцатью присяжными и, принеся клятву, говорить правду, дать ответы на вопросы судей по существу дела.

Смысл этого положения во многом зависит от того, что понималось под словом «выбрать» (eligere). Епископ Стаббс уверен, что «четырех рыцарей выбирал суд графства». Довольно странно, поскольку в этом случае организация процедуры судебного процесса представляется бессмысленной и слишком сложной: выбираются сначала четыре рыцаря, затем они выбирают двух, а те десять. Если руководствоваться положениями более ранней ассизы, кажется странным, что Губерт Уолтер ввел подобные новшества, впрочем, возможно, он хотел таким образом добиться больших гарантий непредвзятости участников процесса. Учитывая прежние проблемы с шерифами, можно предположить, что Уолтер хотел отдалить присяжных от влияния шерифов. С другой же стороны, этого влияния невозможно было избежать полностью, поскольку шериф контролировал все графство и лучше всех знал, кто из рыцарей способен должным образом исполнить обязанности присяжного и каковы его родственные связи и интересы.

Другими словами, если рыцари избирались непосредственно судом графства, было бы разумнее поручить судьям выбирать всех присяжных сразу.

Скорее всего, в данном случае слово «выбирать» имеет значение «отбирать», шериф же назначал четырех рыцарей по своему усмотрению. В любом случае читателю не стоит приписывать процедуре выборов XII века демократические черты выборов века XIX и XX, когда побеждал кандидат, набравший большее число голосов. Каждый голос в XII веке был взвешен, что мы видим по процедуре выборов епископа монахами, когда мнение почитаемого и мудрого члена общины, seniores et seniores имело большее значение, чем молодого и неопытного. В большинстве случаев принимался лишь единогласный вариант избрания, хотя с уверенностью можно сказать, что ни одна процедура выборов не обходилась без жарких споров и жульничества. Также видится сомнительным, что выборы судьями рыцарей проходили простым путем поднятия рук. Шериф и бароны графства имели достаточно средств, чтобы продвинуть свою точку зрения и убедиться, что она будет принята во внимание.

Итак, если первые четыре рыцаря назначались шерифом или избирались под его контролем судом графства, нет ничего удивительного в том, что Губерт Уолтер пожелал избавить присяжных обвинения от возможного давления на них шерифа.

После избрания все присяжные давали клятву говорить только правду, затем им предстояло ответить на вопросы, перечень которых был приведен в основной части документа Губерта Уолтера. Характер и постановка вопросов говорили о том, что их составил человек блестящего ума и, безусловно, способный управлять государством после периода хаоса, а также желающий сделать все возможное, чтобы улучшить положение во всех сферах, но прежде всего заботящийся о благополучии короны и возвращении всех доходов, которые король терял из-за коррупции и неумелого администрирования.

Первые две статьи документа посвящены судебным искам короля, поданным давно и недавно, а также находящимся в рассмотрении. Иски были связаны с преступлениями, находящимися в юрисдикции Королевского суда или юстициариев короля: хищения, убийства и разбой, как отмечается в статье I Кларендонской ассизы, и подлог, поджог, измена, добавленные в статье I Нортгемптонской ассизы, а также укрывательство совершивших вышеуказанные деяния. Губерт Уолтер ставил перед собой задачу разобраться со случаями, накопившимися за последние годы, когда иски были поданы в Королевский суд или поступили из других судов, поскольку находились в компетенции королевских судей, а также иногда по приказу, например приказу о незаконном лишении имущества нового владельца («О смерти предшественника»), когда дело, рассматриваемое в графстве, принадлежащем лорду, передавалось в Королевский суд.

Несколько отдельных статей четко указывали, как поступать с самими преступниками и людьми их укрывавшими (статья VII), фальшивомонетчиками (статья VIII), ростовщиками в случае смерти, их имуществом, которое конфисковалось в пользу короны (статья XV), также торговцами вином и другими вещами, обманывавшими покупателей (статья XVI). Попытки получить все задолженности в выплатах по судебным решениям заставили Уолтера еще раз акцентировать внимание на Великой ассизе, а именно статье, в которой идет речь о владельцах земли стоимостью сто шиллингов и меньше (статья XVIII) и невыполнении обязательств теми, кто не смог оплатить штраф или подал апелляцию (статья XIX).

Статьи с III по VI регулируют действия с попечительством, представлением кандидата на церковную должность, выморочным имуществом и приданым, переходящими короне, все учтено предельно четко, чтобы права короля ни в коем случае не были ущемлены и, разумеется, все доходы были получены. А это было чрезвычайно важно. Выморочными становились земли, чей хозяин бежал из Англии или предоставил их в качестве оплаты за некое злодеяние. Назначение кандидата на церковную должность было основным способом власти отблагодарить тех представителей духовенства, которые наилучшим образом справлялись с бумажной работой, если так можно выразиться, увеличение которой было следствием централизации церковной власти. Если на момент кончины владельца лена его наследник не достиг двадцати одного года, то опека над ним переходила королю и весь доход с земель, кроме суммы, необходимой на его личные нужды, также поступал в казну. Замужество дочери умершего ленника, находящейся также под опекой короны, как и замужество его вдовы, служило для короля источником дохода; часто несчастных женщин, словно лот на аукционе, отдавали желавшему заплатить более высокую цену, а тем, кто не имел склонности к супружеской жизни, приходилось заплатить еще больше, чтобы не выходить повторно замуж.

Наиболее важные положения документа касаются евреев. Мной уже упоминалось, что к бунтам, прошедшим в первый год правления, Ричард и его советники относились со всей серьезностью, так как подобные случаи были вопиющим нарушением спокойствия и мира в стране, поддерживаемого королем; кроме того, иудеи находились под особым покровительством короны. Исчезновение долговых расписок исключало выплату долга, который должен был поступить в казну, и лишало короля значительного дохода.

Губерт Уолтер, разумеется, знал, какие суммы мог получить король, наследовав покойному Аарону Линкольну, и понимал, какой убыток понесла корона, потому посвятил статьи IX и XXIV урегулированию вопросов с тем, что удалось спасти после бунта, а также гарантировал указами, что отныне имущество евреев будет под контролем специальных чиновников. Эти пункты документа дают нам ясное представление о том, в какой степени финансовые дела иудеев-ростовщиков контролировались высшей властью.

Верховный юстициарий отдал приказ, чтобы на ближайших выездных сессиях были подняты дела всех, принимавших участие в резне евреев, и те, кто еще не понес наказание и не заплатил штраф, должны быть заключены в тюрьму и содержаться там до поры, пока не выплатят все причитающееся. В ходе расследования предписывалось также разобраться с долговыми письмами убитых, их движимым имуществом, землями, имевшимися у них долгами, суммы которых должны быть точно установлены, выяснить, каково общее состояние и кто получает с него доход. Разумеется, все владения необходимо было в кратчайшие сроки передать в ведение короны.

С целью передать финансовые дела евреев в непосредственное ведение казначейства Губерт Уолтер давал в статье XXIV четкие указания: «все долги, векселя, земли, дома, доходы и прочее имущество» евреев необходимо зарегистрировать под угрозой конфискации, если будут замечены попытки сокрытия. Специальных людей, которым предстояло заняться учетом, следовало найти в шести-семи крупных городах и во главе их поставить двух добропорядочных христиан, двух достойных евреев и двух секретарей, которые будут подчиняться Уильяму де Сент-Мер-Элизу, одному из двух главных надзорных за выморочным имуществом, а также Уильяму де Шимилю.

Каждую финансовую операцию следовало задокументировать в двух экземплярах, одна, с печатью заемщика, оставалась у еврея-кредитора, другую следовало хранить в сундуке под тремя замками, ключи от которых раздавались по одному двум христианам, двум евреям и двум Уильямам. Каждый из них также был обязан опечатать сундук лично. Последующие изменения в сумме долга и прочие важные детали необходимо было заносить в специальную грамоту, находящуюся у ответственного лица. Их следовало иметь в трех экземплярах, каждый из которых вверялся двум христианам, двум евреям и двум Уильямам.

Каждый заем, каждая выплата, как и изменения в условиях, должны были оговариваться в присутствии ответственных лиц и заноситься в документы. Плата секретарей, составляющих документы, и ответственных лиц выделялась из взимаемого налога в 3 пенса со сделки, оплачиваемого пополам обеими сторонами; по пенсу получали секретари и хранители грамот.

В тот период все еще шел сбор долгов по выплатам в счет выкупа короля и по сохранившимся данным большая часть населения не внесла деньги. С целью ускорить процесс Губерт Уолтер повелевал в статье X допрашивать присяжных о том, «кем и сколько было обещано и сколько заплачено, а также какова сумма оставшегося долга». Помимо этого, он приказывал провести расследования, дабы выяснить, каков размер имущества крестоносцев, отправившихся в поход, но погибших, не добравшись до Святой земли (статья XVII). Из вышеуказанного можно сделать вывод, что король должен был наследовать все их имущество, и это существенно бы покрыло расходы на Крестовый поход и выкуп.

Мы уже упоминали о том, что 1 апреля 1194 года Ричард ввел налог, с каждого участка обрабатываемой земли, в 2 шиллинга. Его обязаны были выплачивать все, кто владел землей, а следовательно, им не облагались жители городов, чье влияние и благосостояние значительно увеличилось за последнее время. Губерт Уолтер решил, что и горожане должны вносить свой вклад, а потому в статье XXII приказывал всем жителям городов выплачивать таллаж – означенную сумму, определявшуюся юстициариями в зависимости от доходов города и прошлых вкладов и даров, суммы которых, как правило, были хорошо известны, поскольку люди, с которых впредь предполагалось взимать налог, находились в подневольном состоянии.

Губерт Уолтер хотел быть уверенным, что не только лишение прав владения принцем Иоанном было исполнено полностью, но и его земли и доходы были подсчитаны, а сторонники и помощники понесли должное наказание, потому в статьях XI и XIV давались указания юстициариям выяснить, кем из партии принца какие суммы были выплачены, а кто не покрыл долг, чтобы их можно было взыскать с тех, кто примирился с королем, равно как и с тех, кто этого еще не сделал; кроме вышеуказанного, предстояло установить, чье имущество, присвоенное приспешниками принца Иоанна, перешло под опеку короны и каков доход, полученный шерифами и управляющими поместьями Иоанна. Все должно быть учтено и подсчитано, все находящееся в собственности и временном владении, как и подаренное имущество, должно быть конфисковано, за исключением того, что Ричард милостиво позволил оставить брату. Все долги, выплаты, штрафы, причитающиеся принцу Иоанну, должны быть изъяты в пользу короны.

Распоряжение, имевшее наиболее долговременное действие, содержалось в статье XX: «Более того, в каждом графстве надлежит выбрать трех рыцарей и одного секретаря, поручив ему следить за исками короля», далее идет представление новой должности коронера. Их полномочия представлялись широкими и подробно описывались, однако на практике были весьма ограничены и сводились к расследованию смертей тех, кто скончался внезапно или при подозрительных обстоятельствах, опросу свидетелей, записи показаний (что чаще делали писари или секретари) и дальнейшей передаче дела судьям. Коронеру полагалось делать все для повышения ценности орудия убийства, если человека, например, забодал бык, то стоимость быка взималась в пользу короны, как орудия убийства, подлежащего конфискации, то же происходило и с затонувшими кораблями и найденными кладами и сокровищами.

Формально часть этих обязанностей исполняли сержанты сотни. Например, в 1191 году в Линкольншире Томас из Уэйнфлита был оштрафован на половину марки за то, что «похоронил человека без осмотра тела сержантом»; и Джослин из Хамберстона был оштрафован на ту же сумму по той же причине. Теперь эти обязанности передавались коронерам, которых «почти наверняка» избрали «в присутствии странствующих судей» осенью 1194-го. Должность была обременительная, к тому же платы за нее не полагалось, следовательно, она едва ли была почетна и популярна в народе.

Рыцари – ленники, владевшие наделами земли, – представляли самый многочисленный класс и несли немало юридических и административных обязанностей, возложенных на них короной, не дававших ни дохода, ни привилегий. В XII веке главным было их обязательство служить в армии короля, а также возможность заплатить немалые суммы за отказ от воинской повинности; при этом перечень их обязанностей постоянно увеличивался.

Никто из хронистов того времени не касается этого вопроса, но все же становится любопытно, ставил ли король и сами рыцари исполнение обязанностей административных на одну ступень по важности со службой в армии? Все вассалы получали земли в дар от короля, и служба в армии была своего рода способом вернуть долг. Столетие назад король одаривал своих вассалов чаще, однако и тогда, и теперь требовал принесения клятвы верности, поскольку чести получить владение удостаивались люди, преданные королю, лишением доверия он карал своих врагов, кроме того, раздавая награды и наказывая немилостью, монарх имел возможность держать определенный класс в постоянной зависимости от короны.

Очевидно, что король считал себя вправе возлагать на подданных работы, которые не давали прибыль, а подданные не пытались оспорить это решение. Рыцари, например, не находились на государственной службе и получали ряд обязанностей лишь потому, что занимали определенное положение. Можно сказать, что это также было частью оплаты долга перед королем за полученные владения и положение в обществе, но, как бы то ни было, рыцари XII века больше остальных классов были загружены работой, не приносившей ни выгоды, ни привилегий.

Недоверие Губерта Уолтера к шерифам отчетливо видно из записей в статье XXI, утверждавших, что ни один шериф не имеет права выступать в роли судьи в собственном графстве или любом ином графстве, где он служил шерифом с начала правления Ричарда, поскольку установившиеся связи помещают ему быть объективным. Надо заметить, что шерифы довольно редко выполняли роли судей, поскольку мало кто из них разбирался в законах, однако данный пункт важен, поскольку обеспечивает, хотя бы в некоторой степени, беспристрастность правосудия.

Вскоре после своего назначения верховным юстициарием Губерт Уолтер поручил провести расследование с целью выявления всех случаев «поборов и вымогательства, защиты денег (видимо, это связано с суровыми мерами в правление короля Стефана) со стороны управляющих владениями короля, его судей, шерифов, констеблей, лесничих и других слуг» за весь период правления Ричарда, как это было сделано во время «Дознания шерифов» в 1170 году. Однако в статье XXV он же пишет, что расследование откладывается. С одной стороны, судьи на выездных сессиях были ограничены в своих действиях установленными правилами, но, с другой, поскольку король, продавая должности по непомерно высоким ценам, на многие последующие поступки купивших их смотрел сквозь пальцы, эти люди получили возможность делать все, что пожелают, только бы получить максимальную выгоду.

Как человека, обладавшего талантом управлять, Губерта Уолтера, несомненно, шокировало существовавшее в период правления Ричарда положение во многих областях, однако, будучи человеком рационального мышления, он понимал, что тех, кто приносит государству самый большой вред, будет трудно привлечь к ответу. В своем указе он призывал делать все, чтобы пресечь случаи «поборов и вымогательства», уверенный, что только тогда в будущем каждый человек будет думать дважды, прежде чем совершить нечто подобное.

В самом длинном пункте документа, статье XXIII, Уолтер подробно рассматривает вопрос оценки земли короля и увеличение его владений за счет выморочного и конфискованного имущества. Поскольку Ричард предоставлял земли и поместья тому, кто давал самую высокую цену, новые владельцы стремились получить максимальный доход и мало заботились о модернизации, возделываемой земле и ремонте поместий, потому предпочитали не тратить даже малую часть получаемых средств на повышение стоимости владений. Самые отъявленные вредители вырубали леса на территории поместья и распродавали, нимало не заботясь о будущем.

Ни в одной из статей документа тон Губерта не был столь резким, а распоряжения столь явно не указывали, какого большого практического ума был этот человек. Он строго и четко регламентировал поведение и отношение к собственности, дабы пресечь подобную практику и обязать владельцев должным образом относиться к имуществу. Самая большая часть этой статьи посвящена оценке и поддержанию в хорошем состоянии поместья и владений в целом, находящихся во временном пользовании, как выморочное или конфискованное имущество, с целью обеспечения благополучия и процветания в будущем. Статья составлена с умыслом поручить осуществление плана людям сведущим в этом вопросе и имевшим богатый опыт. Разъездным судьям поручалось обращаться по этому вопросу к Уильяму де Сент-Мер-Элизу и Уильяму де Шимилю, поскольку под их контролем находилось выморочное имущество, а также к трем старшим судьям Королевского суда, Джеффри Фицпетеру, Уильяму Брюэру и Гуго Бардолфу.

Шерифам же приказывалось собрать всех рыцарей графства, имена которых, как мы знаем, были записаны в грамотах, и доставить их на встречу с юстициариями в определенное время и место. С рыцарей взяли клятву, что они отреставрируют замки и наведут порядок в поместьях ради благополучия короля добровольно и без чьей-либо протекции или поддержки.

Затем рыцарям предстояло выбрать из их числа двенадцать достойных, а если количество их мало, то недостающих из числа свободных и законопослушных граждан и создать коллегию присяжных, к которым и будут обращаться юстициарии. Сделать так надлежало во всех уголках страны. Члены коллегии, дав общую клятву, должны выбрать достойных людей, живущих в этих владениях, положение которых позволяло детально знать состояние дел. С помощью этих так называемых экспертов судьи должны оценить владения, если они превышают по стоимости обычную цену в 20 шиллингов, и возделываемые земли исходя из реально получаемого дохода и плодородия почвы. Следовало также учесть и домашний скот. Коровы и лошади оценивались в 4 шиллинга за голову, овца, дающая тонкую шерсть, в 10 пенсов, грубую в 6 пенсов, хряки и свиньи по 12 пенсов. После оценки поместья выслушивалось мнение местных жителей и работников, и согласно этому полагалось провести хозяйственные изменения, которые более всего необходимы и смогут принести пользу.

Основной целью положений этой статьи было получить гарантию, что поместья и земли будут хорошо содержаться и будут возвращены короне по окончании срока аренды в состоянии лучшем, а не более плачевном, а доходы со всего конфискованного и выморочного имущества должным образом подсчитываются и передаются королю.

Указ был доведен до сведения шерифов летом 1194 года, чтобы они смогли начать готовиться к прибытию разъездных судей. «В сентябре 1194 года судьи посетили все графства Англии, за исключением Бакингема и Бедфорда». Каждое графство было поделено на семь округов, для работы был задействован сорок один судья.

До Губерта Уолтера дошли слухи о происходившем в Восточной Англии и прилегающих графствах, но он был слишком занят, чтобы тратить на это время. Три епископа, Гилберт Рочестерский, на протяжении нескольких лет исполнявший обязанности судьи, Уильям Херефордский и Ричард Лондонский, казначей, а также три аббата: отважный Самсон из Бери-Сент-Эдмундса, Роберт из Малмсбери, аббат Хайд и Ричард Барре, архидьякон Или, служившие судьями. Три самых опытных и талантливых управленца королевства, Джеффри Фицпетер, Гуго Бардолф и Уильям Брюэр, постоянные члены Большого королевского совета, также взяли на себя эти обязанности, как и Уильям де Сент-Мер-Элиз, безусловно особенно тщательно следивший за тем, как идут дела во владениях.

Из сорока одного судьи двое исполняли обязанности шерифов в период правления Ричарда, двенадцать служили судьями, а восемь человек занимали обе должности. Ральф Арден, зять разжалованного Ранульфа Гленвилла и впавший после этого в немилость, смог вернуть расположение короля благодаря архиепископу Губерту и служил судьей в Ланкашире, Норгемптоншире и Уилтшире. За «прощение и благосклонность короля» он все еще был должен 367 фунтов 16 шиллингов 8 пенсов.

Выездная сессия прошла незадолго до Михайлова дня 1194 года и совпала с окончанием финансового года, ее результаты зафиксированы в казначейских свитках 1195 года и четко отражают повышение активности судей. Штрафы налагались за любые проступки, потому долги графств мгновенно увеличились. На землях, находящихся во владении принца Иоанна, самые крупные штрафы были назначены его сторонникам. Суммы, полученные в Линкольншире, демонстрируют, что расследования преступлений, имевших место во время еврейских погромов, велись активно и давали результаты.

Три человека из близкого окружения Иоанна предусмотрительно приготовили подношения королю, потому «с ними обошлись мягко». Ланкашир передал 20 марок, Корнуолл 20 фунтов, Девон 100 марок. Три северных графства, где к закону никогда не относились с почитанием и трепетом, последовали их примеру, хотя и выделили меньшие суммы – Камберленд 10 марок, Уэстморленд 12 марок, Нортамберленд 30 марок.

Джервейс Кентерберийский так описывает визит судей в Кентербери:

«В месяце декабре судьи, которых называют «странствующими», отправленные архиепископом Кентерберийским по всей Англии, добрались до Кентербери. Там по велению советников короля преступников по делам, находящимся в юрисдикции Королевского суда, либо оправдали, либо подвергли испытанию водой; обвиняемых по делам, находящихся в юрисдикции архиепископа, бросили в воду в Уэстгейт, туда же отправили тех, чьи дела были в юрисдикции приора или монастыря.

Рассматривалось дело Эльфгара из Холлингборна, арестованного по Кларендонским ассизам за кражу вил и прочего; был обвинен судом сотни Аихорна и четырех близлежащих деревень, водой был не принят, спасся и оказался чист. И случай Уильяма Харта, за нападения на дома и грабеж обвинен присяжными Фелеберга и четырех окрестных деревень, впоследствии оказался чист и спасен».

Джервейс завершает рассказ, хвастливо заявляя, что их «достоинство», как он называет право монахов призывать к ответу и наказывать арендаторов, было подтверждено, как и другие привилегии монахов Кентербери, «королями времен нынешних и прошедших, передавших грамоты с личной печатью».

Результатов выездной сессии, о которой пишет Джервейс, нет в казначейских свитках до 1197 года. Рассказ, озаглавленный «Наказания, назначенные Фицожье и Джеффри Сандернессом с коллегами», так Джервейс называет судей, посетивших Кентербери в 1195 году, содержит восемнадцать или девятнадцать имен смельчаков, бежавших от правосудия. В семи случаях церковная десятина беглых в половину марки (6 шиллингов 8 пенсов) была собрана коллективно с прихода. Шериф Кента отдал приказ продать в счет долга недвижимое имущество, что принесло от 4 пенсов от писца Абсалона до 19 пенсов от лавочника Элвая. В самом конце есть следующая запись: «Общая сумма долга 11 фунтов 10 шиллингов 2 пенса не была уплачена нарушителями, поскольку архиепископ заявил, что долг будет заплачен им, раз люди эти его».

Также стоит обратить внимание еще на несколько моментов в повествовании монаха Джервейса. Три суда с тремя различными юрисдикциями собрались для того, чтобы рассмотреть дела о преступлениях против короны в целом, а также иски чиновников архиепископа, приора и монахов церкви Христовой, выслушать обвинения против людей, судить которых было их привилегией, дарованной королем, и все это происходило одновременно в Кентербери. Приезд разъездных судей, по-видимому, стал поводом для проведения местных судов. Несмотря на то что Джервейс подчеркивает разделение суда общего права и церковного, просматривается определенная главенствующая роль разъездных судей в этом вопросе, по крайней мере, они имели право настаивать, чтобы оба процесса проходили одновременно.

Причина очевидна; возьмем для примера Эльфгара из Холлингборна, судимого по Кларендонским ассизам за воровство, по обвинению свидетелей из сотни и четырех ближайших деревень, который, вероятно, первым предстал перед судьями. Он сам или монахи монастыря могли заявить, что дело его в их юрисдикции; если этот факт был сразу установлен, суд мог незамедлительно начать рассматривать дело.

Во всех судах и, видимо, во всех случаях использовался способ доказательства вины или невиновности – ордалии, например, испытание водой, как предписано статьей II Кларендонской ассизы. Ордалии, один из видов архаического права, в широком значении имеют смысл «суд Божий», поскольку Бог определял, виновен человек или нет. Процедура проводилась только в присутствии духовного лица, освящавшего воду и призывавшего ее принять несчастного, если он чист перед законом, и отвергнуть, если виновен. Прежде чем бросить человека в воду, его крепко связывали. Если он тонул, то признавался невиновным, если же нет, то далее следовало наказание, например смертная казнь.

Какими бы странными ни казались прежние процедуры, реформы английского законодательства Генриха II касались в основном разбирательств по вопросам землевладения. Дела уголовные, такие как воровство, убийство и тому подобные, решались чаще с применением ордалий, с их помощью определяли, виновен ли обвиняемый или нет; таким же образом проверяли и правдивость заявлений присяжных.

Ордалии были скорее религиозным ритуалом, нежели юридической процедурой, что видно даже из эпитетов, используемых Джервейсом из Кентербери. Обвиняемый, доказавший свою невиновность, был «чист» (mundatus) или «спасен» (salvatus). Вся безрассудность и архаичность процедуры не могла быть непонятна прогрессивным юристам того времени, однако отказалась от нее именно церковь, а не поборники закона. На 4-м Латеранском соборе 1215 года были выработаны канонические правила, согласно канону XVIII ордалии запрещались, «как испытания водой, так и раскаленным железом».

Чтобы закончить повествование о выездной сессии 1194 года и выделить отдельные положения, описанные ранее, будет уместно привести выдержку из отчета разъездных судей о слушании дела в Уилтшире в том же году:

«Свободный человек по имени Реджинальд едва не был убит в Лэнгфорде, и обвиняемые Уолеранд и Филипп были арестованы в Солсбери. По делу англичанина допросили его мать и отца, но… они не знали, кто напал на сына. Присяжный показывал на Уолеранда, утверждая, что и Филипп был с ним. Главный поручитель и другие пришли к Реджинальду и спросили, кто его ранил. И он показал на Уолеранда, сказав, что, если выживет, докажет это. Однако про Филиппа он ничего не сказал. Учитывая обвинения присяжного и уверенность Реджинальда, что его хотел убить Уолеранд, следует полагать, что Филипп не совершал ничего дурного. Но странно то, что, когда десятник пришел в дом к Уолеранду, чтобы арестовать его, Филипп, почуяв, что смерть подбирается к раненому, побежал за Уолерандом в монастырь и не отходил от него, хотя его и выгоняли. Позже Уолеранд и Филипп перед всеми собравшимися отрицали свою вину и готовы были принять решение судей Королевского суда.

Вердикт: Филиппу надлежит оставаться в тюрьме до той поры, пока не станет ясно, чем закончится испытание водой, назначенное Уолеранду».

* * *

Рыцарские турниры, основное развлечение рыцарей по ту сторону пролива, были запрещены в Англии почти всегда, за исключением правления короля Стефана, который был слишком слаб, чтобы добиться соблюдения запрета. Противились их проведению и Генрих I, и его внук, разумно полагавшие, что скопление в одном месте большого количества вооруженных рыцарей может перерасти в восстание, ведь такие настроения жили в обществе, и причина их была в слишком суровой политике королей. Ричард, как известно, был воспитан в традициях Аквитании, где столкновения ноблей друг с другом или выступления против герцога считались чуть ли не нормой. Ричард, в отличие от предшественников Генриха I и II, любил сражения и больше иных добродетелей – смирение и подчинение приказам – ценил храбрость и мужество.

Воинственный дух рыцарей Англии не находился на высоком уровне, что было связано с неудачами в Третьем крестовом походе, а также нежеланием выступать с Ричардом на защиту его земель на континенте против Филиппа. Король Ричард считал французских рыцарей более опытными и способными, поэтому решил дать англичанам возможность попрактиковаться, проводя военные состязания, а заодно пополнить казну.

22 августа 1194 года Ричард подписывает указ, разрешающий проведение рыцарских турниров в Англии. Для этого были отведены пять регионов, а желающим принять участие предлагалось купить лицензию, цена которой варьировалась в зависимости от знатности: графы должны были заплатить по 20 марок, бароны 10, рыцари-феодалы 4 марки, а безземельные 2. Архиепископ Губерт назначил ответственным за сбор денег своего брата Теобальда, служившего шерифом в Ланкастере.

Ричард был невысокого мнения о будущих участниках, потому велел рыцарям по дороге на турнир и обратно платить за еду и питье, а не разорять окрестные леса, охотясь за добычей. Перед началом состязания каждому полагалось внести плату, дать клятву заботиться о мире и спокойствии ради своего короля и беречь его леса и угодья. Отказавшихся платить ждало суровое наказание. Роберт Мортимер, к примеру, лишился своих земель в Норфолке за попытку принять участие в турнире без лицензии.

Уверенные в себе рыцари могли рассматривать плату как хорошее вложение, однако цена за первый приз, удачу и ловкость могла быть значительно выше. Состязание отличалось от настоящих военных действий лишь тем, что начало и окончание турнира было определено заранее. Как и на поле боя, победитель получал экипировку и коня повергнутого противника и требовал за него выкуп.

Уильям Маршал, младший сын в семье и безземельный рыцарь, мог заслужить почести и приблизиться ко двору, продемонстрировав мастерство и героизм на турнире; когда ему было уже за сорок, король даровал ему земли и руку графини Стригуил. Биограф будущего графа писал, что в лучшие дни тот смог победить 103 рыцарей менее чем за год.

Смерть или серьезная рана свидетельствовали о недостаточном везении или неумении сражаться. Поскольку «смерть и угроза для души часто возникают именно из-за них», как утверждали церковники, в документах 2-го и 3-го Латеранского собора добропорядочным христианам запрещается учувствовать в турнирах, под угрозой быть похороненным без отпевания в церкви. Папа Целестин III в послании архиепископам и епископам Англии, датированном январем 1193 года, осудил рыцарские турниры, а тем, кто желает попробовать себя в подобных упражнениях, давал настоятельный совет «отправиться на Святую землю, где будет возможность проявить мужество во имя спасения души, а также испытать силу тела и духа».

Церковь считала присвоение победителем трофеев и получение выкупа незаконным, и священнослужители требовали отказаться от него, сделав условием для отпущения грехов.

Несмотря на запреты, молодые рыцари с большим энтузиазмом принимали участие в турнирах. Джослин де Брейклонд пишет, что восемьдесят молодых рыцарей, нарушив запрет аббата Самсона, собрались на состязание между Тетфордом и Бери-Сент-Эдмундсом, а после приехали в Бери искать ночлег. Аббат же, в обмен на данное слово не покидать город без его дозволения, отужинал вместе с ними.

«Когда аббат удалился, мужчины принялись танцевать и петь, послали в город за вином, а потом, захмелев, громко кричали, мешая спать несчастному аббату». Веселье продолжалось до позднего вечера, затем же, нарушив обещание, рыцари «взломали городские ворота и ускакали прочь». Аббат Самсон не был человеком, готовым стерпеть подобное обращение, и по совету архиепископа Губерта Уолтер отлучил всех рыцарей от церкви.