III

1191 год

Обладавший на данный момент наивысшей должностью в церкви и государстве, королевский канцлер и верховный юстициарий, епископ Илийский и папский легат Гийом Лоншан видел своим единственным соперником принца Иоанна, графа де Мортена и брата короля. Несмотря на то что о нем почти не говорили после конференции, прошедшей в Нормандии в марте 1190 года, когда Ричард освободил его от необходимости оставаться за пределами Англии три года, можно с уверенностью сказать, что Иоанн недолго раздумывал, прежде чем вернуться. Графство Мортен в Нормандии, благодаря владению которым он получил титул, было небольшим и не давало такие возможности, как земли в Англии, где он вел себя как король.

Разумеется, Иоанн не мог не знать о возвышении Лоншана и расширении его власти, неуемная страсть канцлера к господству, толкавшая его на подчинение под разными предлогами одного замка за другим, не могла не насторожить принца Иоанна.

Первое упоминание об отношениях между двумя этими людьми встречается в хрониках Ричарда из Девайса – 4 марта в Винчестере они обсуждали «права владения некоторыми замками и суммы, полученные из казначейства». Вероятно, на той же встрече Лоншан дал в долг Иоанну 200 фунтов, поручителями выступили Роджер Биго и Гилберт Фицренфри.

Иоанн стал с еще большим подозрением и недоверием относиться к Лоншану, когда узнал о тайном договоре между ним и Вильгельмом, королем Шотландии, касательно его престолонаследия в Англии в случае внезапной смерти Ричарда. Несмотря на утверждение автора книги «Летописи Винчестера», что Ричард объявил своим наследником племянника Артура еще до того, как покинул Нормандию, никто из историков Англии не упоминает заявление короля. При этом каждый отмечает, что Крестовый поход Ричарда был одним из самых грандиозных в истории, и он, возможно, или даже скорее всего был уверен, что никогда не вернется из этого похода.

В ноябре 1190 года, как известно, Ричард заключил договор с королем Сицилии Танкредом, одним из положений которого было заключение брака между Артуром и дочерью Танкреда. В письме к папе Клименту III, во власти которого было обеспечить соблюдение договора, Ричард называл Артура «Наш племянник, а также, если Мы по воле Божьей скончаемся бездетным, и Наш преемник». Новость о заключенном соглашении могла достигнуть Англии весной 1191 года, и тогда принц Иоанн должен был еще отчетливее понять шаткость своего положения. Тревоги добавляло и то, что зимой предыдущего года его мать решила эскортом доставить Беренгарию Наваррскую Ричарду в качестве невесты.

Артуру, рожденному 29 марта 1187 года, уже после смерти Джеффри, герцога Бретани, было лишь четыре года. Он был единственным сыном старшего брата короля, в то время еще не действовало правило престолонаследия по праву первородства (примогенитура), и принц Иоанн, сын Генриха II и брат Ричарда, был ближе к трону, чем Артур, внук Генриха и племянник Ричарда, хотя отец Артура, на тот момент покойный, был старше принца Иоанна. Артур еще много лет будет считаться несовершеннолетним, и это было самым весомым аргументом Иоанна, способным перевесить все возможные доводы его противников. Именно то, что Артур долгое время будет считаться несовершеннолетним, и стало поводом для Гийома Лоншана встать на его сторону. В случае его восшествия на престол Лоншан, не желавший терять власть, мог надеяться на возможность править от имени наследника Ричарда так же, как он правил сейчас от имени самого Ричарда.

Канцлер отправил братьев в качестве посланников к королю Вильгельму, чтобы подписать соглашение о признании королем Шотландии наследника Артура, который, по воле случая, был также и его племянником и мог претендовать на трон. Послы Лоншана привели королю дополнительные аргументы, заявив, что канцлер получил письмо, написанное Ричардом на Сицилии, вероятно, вскоре после подписания договора с Танкредом, в котором называл Артура своим преемником и отмечал, что Лоншан останется его главным советником до совершеннолетия.

Об этих переговорах стало известно принцу Иоанну, он ясно осознал, какую они представляют серьезную угрозу для его будущего. Подозрительность и настороженность в душе сменились откровенной ненавистью.

Обе стороны, и принц Иоанн, и Лоншан, начали подготовку к неизбежному конфликту, хотя ни один из них еще не был уверен в своем положении и не имел возможности определить силу, с которой мог позволить себе выразить враждебное отношение. Лоншан укреплял находившиеся под его опекой замки и собирал многочисленное войско; принц Иоанн искал расположения и приближал к себе людей, оскорбленных Лоншаном, а среди них было немало самых влиятельных людей Англии.

Позиции Лоншана несколько ослабли после получения известия в конце марта или в начале апреля о кончине папы Климента III. Его полномочия легата истекали в связи со смертью назначившего его папы. Канцлер незамедлительно отправил прошение о возобновлении к новому папе, Целестину III. Удивительно, но большинство епископов Англии его подписали. Разумеется, причина была не в том, что духовенство поддерживало Лоншана, а в том, что было запугано им. Положение легата давало огромное влияние в церковном мире, однако он больше полагался на свою должность верховного юстициария, благодаря этой власти он был способен связать руки любого епископа, пожелавшего стать вместо него легатом.

В то время Лоншану все четче виделись картины его блестящего будущего. Архиепископ Болдуин, епископ Солсбери Губерт Уолтер, Ранульф Гленвилл и другие отбыли из Марселя на Святую землю.

Ранульф Гленвилл скончался в октябре, архиепископ Болдуин умер, когда Ричард уже стоял лагерем близ Акры 19 ноября 1190 года. Новость об этом достигла Англии лишь в марте следующего года. Этот факт также подтверждался в письме короля монахам Кентербери, написанном 25 января в Мессине. Ричард сообщал, что новым архиепископом он назначил Вильгельма, архиепископа Монреальского, которого, вероятно, встретил на Сицилии. Монахи не желали избрания неизвестного им чужестранца, они отказывались доверять человеку, о котором знали лишь по слухам, но все же понимали, что этому суждено произойти, поэтому немедленно изгнали ненавистного Осберна, навязанного им архиепископом, и избрали на его место помощника настоятеля монастыря Джеффри, который был лидером в их стычках с архиепископом Болдуином.

Канцлер, как лицо ответственное за четкое и своевременное исполнение указов короля, не стал требовать от монахов подчинения, поскольку уже питал тайную надежду, что сможет сам занять место архиепископа Кентерберийского. Епархия уже находилась временно под его контролем, поскольку до избрания нового лица переходила в управление короля. Таким же способом Лоншан получил право распоряжаться в Йорке.

Положение Лоншана изменило прибытие архиепископа Руана Готье де Кутанса 27 июня в Шорхэм, привезенные им письма от короля представили ситуацию в ином свете. Все месяцы, что Ричард отсутствовал в Англии, к нему поступали жалобы на недопустимое поведение канцлера. Несмотря на то что король всегда предоставлял просителям желаемое, следом он непременно отправлял депеши с указаниями канцлеру, как следует поступить. Разумеется, Лоншан использовал такое положение дел в свою пользу и отдавал лишь те приказы, что были выгодны прежде всего ему.

Встретившись с сыном в феврале, королева Алиенора в таких красках описала положение в Англии, отметив возмутительное поведение канцлера, что Ричард стал понимать, сколь опасная ситуация складывалась в королевстве. Меры, принятые им, вероятно, по совету матери и с ее благословения, были направлены на ограничение власти его регента в церковном мире и светском. Королева и архиепископ Готье де Кутанс отбыли из Мессины 2 апреля. На Алиенору была возложена важная миссия, ей предстояло отправиться в Рим и убедить папу не принимать во внимание все прежние просьбы короля Ричарда и одобрить рукоположение Джеффри архиепископом Йорка. Столь резкое изменение намерений Ричарда, долгое время отказывавшегося давать разрешение относительно Джеффри, связано лишь с желанием ограничить власть в церковном мире епископа Илийского.

В то же время Ричард освободил архиепископа Готье от необходимости быть при нем в Крестовом походе, заставив, разумеется, отдать за это все имевшиеся у того деньги, и отправил в Англию, вручив лишь несколько писем, которые могли пригодиться в разных ситуациях для представления Лоншану и другим юстициариям. В одном из адресованных им посланий говорилось, что им следует во всем и всегда действовать, опираясь на советы архиепископа Готье, который разделит с ними обязанности по управлению страной. Два письма предназначались лично Уильяму Маршалу, остальные же всем юстициариям, в них содержались указания на случай, если канцлер откажется прислушиваться к их мнению или мнению архиепископа Руана, которому «Мы открыли свою душу и доверили сокровенное».

Лоншан принял архиепископа Готье со всеми почестями и выказал уважение, однако отказался подчиняться приказам, сославшись на то, что ему, как никому другому, известны желания и мысли короля, а это важнее каких-то писем, вероятнее всего подложных или добытых путем мошенничества. Не имело значения, сколь лестный прием Лоншан оказал архиепископу и по каким причинам отказался повиноваться, факт в том, что канцлер не согласился на союз с Готье и продолжал действовать так, словно по-прежнему был единоличным правителем Англии.

Готье де Кутанс, корнуоллец по рождению, был человеком образованным и обладал литературным вкусом. Он служил архидьяконом в Оксфорде, казначеем в Руане и был хранителем печати Генриха II. В 1183 году он был рукоположен в епископы Линкольна, а в следующем году избран архиепископом Руана. Король Генрих доверял ему немало дипломатических миссий, Кутанс также славился значительными способностями в управлении.

Причина, по которой Лоншан отказывался признавать назначение Готье архиепископом, подписанное королем, не только в его чрезмерном высокомерии, он думал о захваченных замках и собранной армии. Не в его интересах было признать положение архиепископа, имевшего всего лишь несколько писем.

Все, находившиеся долгое время рядом с королем Генрихом II, имели возможность уяснить, что помимо грубой силы есть и другое оружие, которое можно выставить даже против армии. Принц Иоанн к тому моменту успел завоевать симпатии многих влиятельных людей государства, и вовсе не потому, что был яркой личностью и внушал уверенность в своих силах, дело лишь в том, что принц был единственной персоной достаточно высокого ранга, чтобы выступить против перешедшего все границы канцлера. Архиепископ Руана поддерживал видимость дружеских отношений с Лоншаном, но в то же время подговорил принца Иоанна разослать бумаги во все концы королевства, чтобы заручиться поддержкой баронов и клириков на случай открытого конфликта между ним и Лоншаном. Бароны с готовностью согласились выступить на стороне принца, однако священнослужители, «будучи более робкими по натуре», отказались взять на себя такие обязательства.

Накал страстей достиг пика, когда Лоншан потребовал от Жерара де Камвилла сдать ему замок Линкольн. Жерар – «богатый и благородный муж», его младший брат был одним из командующих флотом короля Ричарда, а жена Никола де ла Хайе – дочь и наследница потомственного владельца замка Линкольн. Еще до коронации Ричарда Жерар встречался с ним в Нормандии и получил от будущего короля грамоту, подтверждающую законное владение поместьями в Англии и Нормандии его и супруги, а также права наследования их потомками, кроме того, он просил должность кастеляна замка Линкольн. Во время щедрой продажи Ричардом земель и титулов после коронации Жерар обещал выплатить 700 марок за место шерифа Линкольншира и окончательное утверждение его в должности кастеляна замка.

Лоншан, вероятно, был уверен, что к Михайлову дню Камвилл будет смещен с должности шерифа, и готовился поставить на его место Уильяма де Стутевилла. Лоншан определенно не доверял Жерару – «гнусному человеку, слишком щедро дарующему свою преданность», кроме того, страстно желал добавить замок Линкольн к перечню мест ему подконтрольных. Когда Лоншан потребовал сдать замок и поклясться в верности, Жерар опрометью бросился к принцу Иоанну, оставив владения в крепких руках жены Николы.

Держать ситуацию под контролем канцлеру помешала необходимость обратить свое внимание на границу с Уэльсом, где по подозрениям Роджер де Мортимер, один из самых влиятельных пограничных лордов, вступил в сговор с валлийцами. Лоншан быстро собрал войско и направился в принадлежащий Роджеру Уигмор, где схватил изменника, обвинив в трусости, и отправил на три года в ссылку.

Затем канцлер поспешил в Линкольн и осадил замок. Надо отметить, что Никола защищала его так же стойко, как мужчина. В казначейских свитках есть запись о том, что Лоншан собрал для осады 30 рыцарей за 2 шиллинга в день, 20 всадников, получавших 4 пенса ежедневно, и 300 пеших солдат, на которых было выделено по 2 пенса в день. Также он привлек 40 взрывателей для подрыва стен замка.

Это был тот случай, которого ждали принц Иоанн и его сторонники. Он заставил Роберта Крокстона и Эда Девилла, констеблей Ноттингема и Тикхилла соответственно, сдать ему замки, что позволяло упрочить позиции и взять под свой контроль центральные земли Англии. Воодушевленный успехом и тем, что его поддерживают многие бароны, Иоанн настоял, чтобы Лоншан немедленно прекратил осаду Линкольна, и угрожал в противном случае «направить в его сторону карающий меч».

Пожалуй, тогда впервые Лоншан осознал, что в государстве существует готовая противостоять ему сила. Он также понял, что бароны, которых он считал союзниками, на самом деле преданы Иоанну. Однако Лоншан не утратил храбрости и потребовал от принца сдать недавно полученные замки, а также, будто забыв, что Ричард отменил, едва приняв, приказ брату оставаться за пределами Англии на время Крестового похода, заявил, что принц Иоанн должен предстать перед Королевским судом за невыполнение воли короля.

Архиепископ Готье, в расположении которого канцлер был уверен, предпочел занять нейтральное положение посредника в переговорах, что скорее говорит о его хитрости, нежели о честности. Передавая послания одной стороны другой, он имел возможность поддерживать решимость канцлера, когда был рядом с ним, и одновременно укреплять амбиции принца, когда находился рядом с Иоанном, подбивая его «отважиться на подвиги, заслуживающие ссылки на Ярос», если он хочет занять подобающее место в королевстве. Однако, находясь на публике, архиепископ заявлял, что обе стороны должны стараться избежать открытого конфликта, который положит начало гражданской войне в стране, умерить свои амбиции, забыть о разногласиях и постараться найти компромиссное решение. Вняв многочисленным советам, Лоншан и принц Иоанн наконец договорились о встрече в Винчестере 28 июля. Лоншан отступил, пожалуй, впервые с момента обретения власти, он снял осаду Линкольна и укрылся в Тауэре в Лондоне, предварительно переправив туда запасы вооружения и солдат.

В означенный день противники встретились в условленном месте. Иоанн задолго до конференции разослал письма всем своим сторонникам и просил явиться вооруженными, как на войну, помимо этого, он расположил неподалеку войско валлийских рекрутов численностью 4000 человек, чтобы быть уверенным в защите в случае вероломного нападения.

Лоншан в третий раз собрал войско, на этот раз около 2000 рыцарей и некоторых валлийцев, оплатив расходы из казны. Обе стороны были готовы к сражению. Канцлер, несмотря на браваду и видимую храбрость, понимал, что в случае начала военных действий ему не выстоять, так как на сторону принца встанут все влиятельнейшие бароны Англии.

Были продуманы возможные условия для заключения мирного соглашения. Однако архиепископ Руана держал этот план в тайне, видимо продолжая следовать избранному пути нейтралитета. Три епископа, Годфри Винчестерский, Ричард Лондонский и Реджинальд Батский, которым полностью доверяли обе противоборствующих стороны, были избраны арбитрами, они же, в свою очередь, назначили посредников, которым предстояло составить соглашение. Епископы определили трех человек, имеющих право выступать от имени канцлера, ими стали три его сторонника: Гийом де Обиньи, граф Арундел, сын верного друга короля Генриха II; Ричард де Клер, женатый на одной из трех дочерей графа Уильяма Глостерского; и Гамелин де Варенн, приходящийся единокровным братом королю Англии Генриху II; были и еще восемь человек, но не столь знатных. Со стороны Иоанна выступал его канцлер Стефан Ридел, Уильям Венневалл, Реджинальд Вазевилл и еще восемь представителей. Они поклялись на Евангелии, что сделают все возможное для урегулирования спора между канцлером и принцем, «не поправ честь и интересы обеих сторон, заботясь о благе и мире в государстве, а также о том, чтобы будущие разногласия, если таковые возникнут, благополучно разрешились». Принц и Гийом Лоншан, в свою очередь, дали клятву соблюдать все условия заключенного соглашения.

По принятому договору, как указано в записях Роджера из Хоудена, Иоанн должен был отдать замки Тикхилл и Ноттингем, захваченные им незадолго до начала конференции, архиепископу Готье, а тот передать Ноттингем Уильяму Маршалу, который, вероятнее всего, не примкнул ни к одной из сторон, а Тикхилл Уильяму Венневаллу, одному из сторонников принца Иоанна, «ради сохранения чести и достоинства короля до его возвращения. Если же король (Господь не допусти!) погибнет, то все замки незамедлительно должны быть возвращены принцу без промедлений и колебаний». Далее было записано, что в случае, если канцлер вновь позволит себе превысить полномочия в отношении принца Иоанна или будет действовать вразрез с советами юстициариев, архиепископа Руанского или судей Королевского суда и не пожелает отступить, когда ему на то будет указано, оба замка тотчас же будут возвращены принцу Иоанну.

Важные замки, такие как Воллингфорд, Бристоль, Пик, Болсовер, Ай, Херефорд, Эксетер и Лонсестон, расположенные в пределах границ владений принца, должны перейти в распоряжение человека преданного короне до возвращения короля, в случае же гибели монарха они перейдут в собственность Иоанна.

С целью положить конец своеволию и наглости Лоншана было установлено: «Епископов и аббатов, графов и баронов, вавассоров и феодалов запрещается незаконно лишать земли, во имя соблюдения справедливости короля все вопросы следует решать в Королевском суде в соответствии с существующим правом, а также подчиняться вердикту разъездных судей или приказу короля». Иоанну вменялось соблюдать все те же правила в своих владениях.

Этот документ интересен прежде всего тем, что демонстрирует строгое пресечение попыток самовольного захвата собственности, а также уважение к Генриху II и Ричарду и признание безоговорочной власти юстициариев и судей как важной части механизма управления государством. Руководствуясь с начала правления не самым дипломатичным методом vis et voluntas (разделяй и властвуй) в разрешении споров с баронами, Ричард невольно заложил его в основу работы судей, согласно ему действовал не только Лоншан, но и «юстициарии и духовенство», разбирая вполне рядовые дела; этот принцип стал использоваться как инструмент наказания, если судебный процесс затягивался или суд был не в силах защитить интересы барона.

Против широкого использования этого метода, считавшегося привилегией королевской власти, выступили прежде всего бароны, и выступили весьма решительно. Тогда у них еще не возникло мысли о возможности протестовать против самой власти, хотя очевидно, что они были ей недовольны и возмущены тем, что им приходится подчиняться приказам, сделанным «от имени короля», как и тем, что вся власть сконцентрирована в его руках. Однако бароны, несомненно, уже задумывались над этим вопросом и обсуждали в своем кругу, их негодование, подогреваемое тираническими действиями ставленника короля, заложило основу для создания позже 39-й статьи Хартии вольностей.

В случае нарушения положений договора или жалоб на несоблюдение принца Иоанна архиепископ Руана, юстициарии или иные ответственные лица обязаны были принять меры по исправлению ситуации, и принц, властвующий на своей территории, обязан был также вмешаться, если недовольство будет вызвано его действиями. Таким образом, единовластие во владениях Иоанна фактически подтверждалось документом, к нему относились так, будто он был правителем иноземного государства.

В положении, в котором говорилось о гражданской войне на земле, некогда принадлежавшей королю Стефану, была затронута тема бесконтрольного строительства баронами замков с разрешения короля Стефана, было постановлено, что все возводимые и недавно заложенные должны быть разрушены и новые впредь могут строиться лишь по личному позволению короля Ричарда.

В договоре было положение о восстановлении Жерара де Камвилла в должности шерифа Линкольншира, однако было решено, что он предстанет перед Королевским судом, хотя правонарушения его и не были указаны.

Воистину, земли принца Иоанна стали раем для правонарушителей, хотя и были приняты меры, чтобы предотвратить желание врагов короны найти здесь укрытие. Иоанн, насколько известно, не колеблясь предоставлял защиту тем, кого подозревали в «преступлении против короля», до момента предъявления ему обвинения; сделать это было довольно просто, поскольку его владения не были подконтрольны странствующим судьям.

Принц Иоанн и канцлер Лоншан поклялись перед архиепископом Руанским соблюдать все положения договора «добровольно и не допуская злого умысла», что сделали также и четырнадцать свидетелей.

Надо отметить, что был в договоре и весьма странный пункт, согласно которому в случае, если король до своего возвращения повелевает приостановить действие договора и сочтет все его пункты недействительными, то замки Ноттингем и Тикхилл будут возвращены принцу Иоанну, «невзирая на любые иные приказы короля Ричарда».

Ричард из Девайса приводит в своих текстах краткий вариант договора, который в основном схож с тем, который описывает Роджер Хоуденский, однако в нем есть положение, запрещающее канцлеру в случае смерти короля Ричарда препятствовать наследованию престола принцем Иоанном, напротив, ему следует всячески в этом содействовать. Впрочем, нам известно, что почти все важнейшие замки в стране находились в ведении принца, посему, даже если не брать в расчет данный пункт, очевидно, что в случае гибели брата большая часть государства находилась бы под контролем Иоанна, что значительно облегчало бы его восшествие на трон.

Впрочем, Ричард несколько усложнил положение брата, когда 12 мая сыграл на Кипре пышную свадьбу с наваррской принцессой Беренгарией. Сторонники короля могли надеяться, что он в скором времени обзаведется наследником, поскольку брак был устроен его матерью именно с этой целью.

И все же между вариантами договора, приводимыми Ричардом из Девайса и Роджером Хоуденским, довольно много различий, также последний обозначает дату заключения договора 25 апреля, хотя доподлинно известно, что соглашение не было достигнуто до 28 июля. Следует принять во внимание и факт, что Уильям Ньюбургский указывает конкретное время начала противостояния между принцем Иоанном и Гийомом Лоншаном, что не согласуется с иными источниками. Попытки составить единую картину привели епископа Стаббса к выводу: Линкольн осаждали дважды, конференции в Винчестере собирались трижды, и были заключены два отличных друг от друга договора, о первом из которых и пишет Ричард из Девайса, указывая дату 25 апреля, а второй, датируемый 28 июля, упоминает Роджер из Хоудена.

Помимо желания доказать правоту Уильяма Ньюбургского, я вижу мало причин безусловно принимать его позицию и признавать существование нескольких договоров, осад и конференций, что не согласуется с иными источниками. Описание договора Ричардом из Девайса, находившимся, кстати, ближе остальных к месту действия, во многом согласуется с тем, что пишет Роджер Хоуденский. Возможно, Ричард, монах храма Святого Свитина в Винчестере, лично имел возможность видеть договор или быть посвященным в некоторые его детали, однако он пишет свои хроники, основываясь на воспоминаниях, и неудивительно, если автор допустил некоторые ошибки или что-то перепутал, например, Ноттингем или Тикхилл был передан Уильяму Венневалу – простая небрежность, подобное случается даже с лучшими историками всех времен.

Все вышесказанное не меняет истины – Винчестверский договор был одним из самых значимых документов периода правления короля Ричарда, он демонстрирует, какова была обстановка в Англии того времени, а также насколько более ответственными стали люди, управляющие ей, а ведь всего менее пятидесяти лет назад их предшественники повергли страну в гражданскую войну по гораздо менее серьезному поводу. Две противоборствующие группы, обе возглавляемые вспыльчивыми, амбициозными и упрямыми лидерами, продемонстрировали друг другу мощь и бросили в лицо немало обвинений, их встреча, казалось, неминуемо должна была привести к открытым боевым действиям, ведь не стоит забывать, что каждый явился на конференцию с войском внушительных размеров, оба лидера убедительно заявили о себе и показали, что обладают значительной силой, а также стремлением доказать собственную правоту.

Удивительно, что принц Иоанн, за спиной которого была армия валлийцев, а по обе стороны многочисленные сторонники, и Гийом Лоншан, которого поддерживали рыцари и солдаты, встретившись в Винчестере, сразу не бросились друг на друга. И причина того в мудрости и осмотрительности мужчин, сумевших заручиться словом двух лидеров закончить переговоры мирным договором, удовлетворяющим обе стороны. Учитывая скудность сохранившихся записей, мы, скорее всего, никогда не узнаем, кто были эти люди. Им мог быть Готье де Кутанс, архиепископ Руана, хотя Ричард из Девайса дает ему весьма не лестную характеристику, называя человеком двуличным и подлым. Возможно, эту роль сыграли епископы Винчестера, Лондона и Бата, каждый из которых обладал достаточным опытом в делах политических, к тому же был заинтересован в силе обоих противников. Ими могли оказаться несколько человек или все собравшиеся епископы, бароны, рыцари, прошедшие трудное, но полезное обучение государственному управлению во времена Генриха II и чувствовавшие ответственность за положение в стране, памятуя о недавних событиях гражданской войны.

Поведение Гийома Лоншана возмутило многих из собравшихся, это явственно следует из текста договора. Впрочем, не следует забывать, что канцлер имел право полагать, что правда на его стороне, поскольку на руках у него были письма короля, содержащие распоряжения подчиняться ему во всем, как верховному юстициарию и папскому легату, и он открыто злоупотреблял доверием Ричарда. Из основных положений видно, что полномочия его были значительно урезаны, имели место призывы консультироваться с коллегами. Самым ярким доказательством того, что традиции Генриха II существовали до того дня, стали требования соблюдать закон, «решения Королевского суда и ассизы».

Позиции принца Иоанна существенно упрочились, благодаря возможности обуздать безраздельную власть Лоншана и получению под опеку многих важнейших замков и земель, а следовательно, в случае смерти брата, вероятно, и всего государства. Одним из пунктов договора, скорее всего удовлетворившим его без меры, было восстановление в должности верного Жерара де Камвилла и отстранение Уильяма де Стутевилла, которого Лоншан назначил шерифом Линкольншира.

Когда порядок был восстановлен, Роджер де Лейси, наследный констебль Честера, которому Гийом Лоншан отдал замки Ноттингем и Тикхилл, задался целью наказать Роберта Крокстона и Эда Девилла за подчинение принцу Иоанну. Предупрежденные, те двое бежали и отказались предстать перед судом. Роджер поручил их Алану Лиику и Питеру Бовенкорту, связанным с констеблем. Питер отправился в Лондон, где известил принца Иоанна, канцлера и судей Королевского суда, что «замок Тикхилл был передан Иоанну против его воли и без его приказа. Будь с ним рядом защитники, разделяющие его взгляды и готовые действовать против принца Иоанна, в суд бы он никогда не явился».

Лоншан не пожелал слушать Питера. «Отправляйся к своему лорду, констебль Честера, – произнес он. – Сними с себя ответственность за преступления, в которых он тебя обвиняет, в его суде». Принц Иоанн вручил Питеру письмо в поддержку, но, когда тот передал его Роджеру де Лейси, чтобы доказать свою невиновность, тот отказался его читать.

Не потрудившись провести судебное заседание, Роджер повесил Алана и Питера на виселице на железных цепях. На третий день рядом с виселицей был замечен какой-то сквайр, отгонявший птиц, клевавших трупы. Роджер приказал повесить его рядом. Принц Иоанн немедленно распорядился лишить констебля всех земель в наказание за варварское поведение.

Поскольку власть Лоншана была ограничена договором о мирном урегулировании разногласий, принц Иоанн и его сторонники решили выждать время, уверенные, что амбициозный канцлер рано или поздно сам попадет к ним руки. Полученное Лоншаном право считать себя легатом папы закончилось со смертью Климента III, однако, узнав об этом, канцлер сразу отправил прошение к новому папе Целестину III. История не сохранила для нас дату, когда новый папа подписал грамоту с продлением полномочий Лоншана, но тот продолжал вести себя так, словно его права и не были приостановлены.

Угроза положению возникла с неожиданной стороны. По просьбе короля Ричарда, о чем сообщила в апреле Алиенора, новый папа утвердил посвящение Джеффри в архиепископы Йорка и поручил его рукоположение архиепископу Тура Бартоломью. Также папа, еще до вступления Джеффри в должность, отправил ему паллий – символ власти и связи с церковью, как знак своего особого расположения. Традиционная процедура предполагала, что вновь избранный архиепископ после посвящения отправляется в Рим, чтобы получить паллий из рук папы лично, хотя бывали и исключения, как, например, в случае с архиепископом Томасом Кентерберийским, которому папа позволил не являться в Рим, а получить паллий через посланника.

Разумеется, Лоншану стало известно о предстоящем вступлении в должность Джеффри, он понимал, что назначение архиепископа Йоркского серьезно ограничит его власть над церковью и изменит существующее положение не в его пользу, он также осознавал, что сделано это было по настоянию короля Ричарда, внезапно изменившего намерения в отношении брата. Кроме того, Лоншан не желал отказываться от дохода, который получал, управляя Йорком, а одна мысль о том, что может произойти, когда Джеффри узнает о его хищениях и слишком вольном распоряжении финансами, приводила его в ужас.

Поскольку указ о назначении Джеффри был дан самим папой, предотвратить его было не во власти Лоншана, однако, приложив все усилия, он мог удержать брата короля за пределами Англии. 30 июля канцлер отдал приказ всем шерифам прибрежных графств арестовать Джеффри, если он со своими приспешниками посмеет высадиться в одном из портов. Дабы обезопасить себя от проникновения в страну каких-либо неуместных в его ситуации приказов, Лоншан также распорядился, чтобы ни один гонец от «папы или другого высокопоставленного лица» не смог проникнуть на территорию Англии. Канцлер отправил посланника, вероятно своего преданного человека, во Фландрию, к графине Арундел, чей муж скончался у Акры 1 июня 1191 года, и просил ее не позволять Джеффри отплыть в Англию из портов Фландрии. Также канцлер пытался добиться расположения некоего Гуго, вероятно одного из приближенных графини, на что выделил 6 марок, на которые поручил приобрести серебряный кубок и передать его в качестве подарка.

С прибытием Готье де Кутанса, архиепископа Руана, угроза беспредельной власти Лоншана над церковью стала расти. Никто, в том числе монахи Кентербери, не принял всерьез приказ Ричарда избрать Вильгельма Монреальского архиепископом, а Лоншан всячески потворствовал их нежеланию действовать. Он переманил монахов в свой собор в Или и, судя по всему, был с ними вполне милостив с одной простой целью – заручиться их поддержкой для избрания на пост архиепископа Кентерберийского.

Когда Готье де Кутанс прибыл в Англию, вооруженный множеством писем от короля и гордый доверием Ричарда, принца Иоанна и множества важнейших персон государства, Лоншан сразу понял, что появление архиепископа не только представляет угрозу его господству как верховного юстициария, но также станет серьезной помехой на пути к посту главы церкви Кентербери. Разъяренный канцлер написал Готье письмо, в котором довольно резко запретил ему приближаться к Кентербери и сейчас, и впредь под любым предлогом. Самым возмутительным было то, что в тексте Лоншан использовал выражения, свойственные королевским указам: «Если ты посмеешь перейти на другой берег Темзы, Мы не сможем сдержать направленный на тебя гнев и недовольство».

Приблизительно в это время принц Иоанн узнал, что Лоншан готовил для себя место архиепископа Кентербери. Разумеется, в глазах принца канцлер был наихудшим кандидатом на должность, потому Иоанн немедленно написал монахам и повелел навсегда забыть об избрании Лоншана.

Тем временем 18 августа Джеффри был рукоположен архиепископом Тура Бартоломью в присутствии также епископа Байоны Генриха и шести викариев епархиального епископа; он сразу дал обет верности Риму: с должным уважением относиться к легату папы, а также являться каждые три года в Рим лично или отправлять эмиссара. После этого Бартоломью покрыл его паллием.

Вновь избранный архиепископ отправился в Гин, во Фландрию, где попытался организовать свой отъезд в Англию. Узнав, что ему запрещено пересекать Ла-Манш, он попытался выяснить у графини, кем был отдан приказ. Та не стала скрывать, что действует по распоряжению канцлера Англии, а также добавила, проявив великодушие, что въезд в страну запрещен только ему, но это не касается его советников и помощников. Джеффри понял намек и незамедлительно отправил свое сопровождение в Дувр, где они высадились в пятницу 13 сентября. Проявив немного хитрости и изобретательности, Джеффри нашел небольшую лодку, на которой и пересек Ла-Манш на следующий день.

Архиепископ Йорка ступил на берег утром и был мгновенно окружен стражниками, велевшими ему незамедлительно отправляться в замок и доложить супруге кастеляна Ришу, сестре канцлера. Джеффри удалось вскочить на лошадь и сбежать. Он решил укрыться в монастыре Святого Мартина, находящегося в ведении епархии Кентербери. Стражники впопыхах бросились за ним и вскоре окружили монастырь.

После мессы архиепископ отправил гонца к Ришу, чтобы выяснить, кто дал ей полномочия его задерживать. Женщина ответила, что действовала от имени брата, канцлера Англии, которому, по ее словам, предана настолько, что, прикажи он поджечь замок Дувр или даже сам Лондон, она не колеблясь сделала бы это. Она также отправила к нему Гийома де Обервилла и нескольких кентских рыцарей и настоятельно потребовала, чтобы архиепископ дал в их присутствии клятву вассальной верности королю и канцлеру и привел веские доводы, демонстрирующие, что он желает только мира.

Джеффри был возмущен такой наглостью и ответил, что уже поклялся в верности брату и не намерен делать это вновь, тем более по велению такой особы. После этого рыцари окружили монастырь и вместе с воинами начали осаду.

В воскресенье, после праздничной мессы Джеффри публично и во всеуслышание произнес отлучение от церкви сестры Лоншана, а также всех вооруженных и безоружных, принимавших участие в осаде монастыря и так или иначе тому способствовавших. Стражники окружили здание, не давая Джеффри возможности выйти, потому ночь ему пришлось провести в церкви, ставшей ему убежищем и в предыдущий день.

Позже, ближе к концу дня прибыл констебль замка Дувр Мэтью де Клэр, супруг Ришу. Он встретился с архиепископом и также стал настаивать, чтобы тот принес клятву верности королю и канцлеру. Джеффри повторил свой ответ, добавив, что, когда ему доведется предстать перед знатью королевства, епископами, баронами, лордами и верными вассалами короля, он с радостью произнесет клятву верности, если им покажется, что данной ранее недостаточно. Констебль позволил Джеффри покинуть храм и перейти в монастырь, однако отдал приказ страже охранять все выходы.

Архиепископ Йорка оставался в заточении до среды 18 сентября. Ближе к вечеру два рыцаря Обри де Марни и Александр де Пюинтель, одни из самых верных слуг Лоншана, прибыли к монастырю с отрядом в пятнадцать вооруженных солдат. Постучав в забаррикадированные ворота, они дали слово выбить их, если им не откроют. Получив заверение, что незваные гости пришли для разговора с архиепископом, монахи открыли ворота и впустили мужчин, скрывавших оружие под плащами.

Джеффри нашли у алтаря, на шее у него была белая стола, в руках золотой крест с фигуркой из слоновой кости. Все присутствующие сразу вспомнили о Томасе Бекете, а Джеффри намеренно сделал все, чтобы так и было, ведь он так же когда-то держал перед собой крест в Ноттингеме.

– Канцлер приказывает тебе, – сказали посланники, – поскольку ты явился в эти земли, нарушив волю короля и без его разрешения, немедля сесть на корабль и плыть обратно.

Архиепископ ответил, что ничего не будет делать по приказу канцлера, кроме того, он прибыл в Англию с мирными намерениями и доказательством тому служит отсутствие рядом с ним войска, хотя, стоило пожелать, он мог собрать немало солдат. В Англию он приехал с разрешения и благодаря милости короля, что отражено в письмах Ричарда, уже отосланных канцлеру.

– Если тебе нечего более сказать, – отозвались рыцари, – мы обязаны исполнить приказ.

Архиепископ промолчал, тогда мужчины вышли во двор, сбросили плащи и вернулись, демонстрируя полное вооружение. Они опять спросили Джеффри, согласен ли он повиноваться приказу канцлера, и тот снова отказался.

Прежде всего, рыцари проявили набожность и преклонили колени перед алтарем, трижды перекрестившись. Затем они подхватили архиепископа под руки и повели к выходу. Едва переступив порог храма, Джеффри выкрикнул отлучение от церкви тех, кто посмел применить к нему силу. Мужчины подняли его, удерживая за плечи и ноги, и понесли, руки же его безвольно свисали до земли.

Рыцари предложили Джеффри сесть на лошадь и ехать с ними в замок, тот ответил, что он не сядет на лошадь, принадлежащую тем, кто пришел лишить его свободы. Архиепископ шел пешком, рыцари то подталкивали его, то тянули, но он уверенно ступал по вязкой грязи дороги. Временами он прикасался к кресту и поправлял каким-то образом не сорванную с него столу. Так он добрался до замка Дувр, сопровождаемый несколькими помощниками и клириками, поспешившими ему на помощь, узнав о возвращении в Англию.

Констебль Мэтью де Клэр был не столь жестокосерден, как супруга. Когда к нему привели архиепископа, Мэтью упал пред ним на колени и зарыдал из сострадания к унизительному положению, в котором тот оказался из-за брата его собственной жены. Ослушаться приказа канцлера он не посмел и отправил в темницу Джеффри, нескольких его слуг и клириков, однако, желая смягчить их страдания, отправил заключенным еду со своего стола. Архиепископ с презрением ее отверг. Он не хотел связывать себя никакими обязательствам с тюремщиками, потому велел слугам принести еду, воду и огонь из города.

На третий день заключения архиепископа Лоншан конфисковал всех его лошадей и повелел доставить к нему, обозначив как военные трофеи. Каждый день канцлер отправлял гонцов к Джеффри с разными предложениями, например, он был готов предоставить корабли, если архиепископ согласится вернуться на континент, и всякий раз требовал дать клятву верности королю и ему лично. Ни на одно из предложений Лоншан ответа не получил. Тем временем Мэтью де Клэр, глубоко осознав творившееся чудовищное святотатство и свою роль в происходящем, все чаще являлся пред очи архиепископа с мольбами о прощении и объяснениями; он говорил, что не разделяет взгляды напавших, что был вынужден из страха подчиниться приказу, разумеется, вопреки собственной воле. Характером Джеффри пошел в своего отца Генриха II и был человеком вспыльчивым, злопамятным, однако слишком великодушным, чтобы затаить обиду на того, кто молит о прощении. Мэтью получил его милость.

Новость о пленении архиепископа бежала по Англии со скоростью ветра. Ситуация не могла не вызывать ужаса, ведь схожесть с положением Томаса Кентерберийского была очевидна всем. Возмутительное своеволие канцлера, посмевшего столь жестоко обращаться с архиепископом Йоркским, называли не иначе как кощунством. Помимо того что Джеффри был братом короля, он вызывал уважение подданных непоколебимой преданностью отцу, Генриху II; он был единственным из его сыновей, кто был рядом до самого конца, прижимал умирающего отца к груди и тихо нашептывал слова любви, стараясь облегчить агонию, пока душа короля не покинула тело. Большую часть жизни Джеффри провел в Англии, за которую храбро боролся в 1173–1174 годах с шотландцами, и Англия любила его и почитала. Возмутительное обращение с ним сына беглого раба, к тому же иностранца, укрепляло в народе ненависть к Лоншану.

Монахи Кентербери, находящиеся ближе всех к месту развития событий, одними из первых узнали, что произошло с Джеффри. Взывая к памяти о «пролитой крови великого мученика нашего Томаса Кентерберийского», они написали письмо и потребовали от Лоншана объяснений, почему архиепископа Йорка схватили в церкви, у самого алтаря и заставили идти по непроходимой грязи до самого замка в Дувре, где бросили в темницу.

В своем ответе канцлер рекомендовал монахам не беспокоиться, что архиепископа удерживают в замке, а также добавил, что не по его приказу он оставался в церкви, а сейчас находится в темнице. Лоншан объяснил, что всего лишь отдал приказ в случае появления Джеффри в Англии и его отказа принести клятву верности королю, которую он никогда не давал, отправить его во Фландрию, поскольку он не имел права появляться в Англии во время отсутствия короля.

Лучше всего о том, что самые влиятельные люди страны встали на сторону Джеффри, свидетельствует следующий факт: святой Гуго Авалонский, епископ Линкольна и самый уважаемый из духовенства епархии, едва услышав о содеянном, сразу публично, на богослужении в Оксфорде отлучил от церкви Мэтью де Клэра и его супругу, а также осудил всех, кто прямо или косвенно причастен в этому возмутительному событию. Епископ Лондонский Ричард, как только получил весть, немедля разыскал канцлера, находившегося на тот момент в Норидже, наслать кару Божью на все Кентербери, если архиепископ не будет немедленно освобожден. Иоанн Оксфордский, епископ Нориджа и заклятый враг Томаса Бекета, также присоединился к гласу протеста.

Гуго Нонант, епископ Ковентри, был одним из сторонников Лоншана, вероятно, потому, что канцлер поддержал его в споре с монахами. Ранее он был на стороне принца Иоанна, когда его преимущество над канцлером казалось очевидным. Сейчас же Гуго стал одним из организаторов оппозиции Лоншана.

В то время, когда брата бросили в темницу, Иоанн находился в Ланкастере. Новость ему сообщил епископ Гуго, потребовав, чтобы принц немедленно вмешался и положил конец несправедливости. Иоанн решил, что будет недостаточно отправить посланников к канцлеру с требованиями или написать тем, кто выступал гарантами соблюдения Винчестерского договора. По его поручению два рыцаря выехали в Дувр, где явились к констеблю и потребовали немедленно отпустить пленника, пообещав, что в случае его виновности в чем-либо суд проявит к нему всю строгость. Несмотря на то что рыцари были весьма убедительны, Мэтью отказался подчиниться приказу, исходившему не от его господина – канцлера. Рыцарям оставалось лишь вернуться к принцу и сообщить о неудачном исходе.

На канцлера обрушились нескончаемые претензии епископов, баронов, клириков и простых людей, возмущенных его обращением с братом короля. Сначала Лоншан пытался отрицать свою причастность, как это было с монахами Кентербери, объясняя, что не отдавал приказа поступать с архиепископом столь жестоко, однако его лживые слова не могли никого обмануть.

В скором времени, когда против канцлера готово было подняться все королевство, когда объединились все его противники, он ясно осознал всю серьезность происходящего и возможные страшные последствия своих приказов. Он глубоко оскорбил юстициария, епископа Дарэма и архиепископа Руана, чьим советам король повелевал ему следовать, поссорился с принцем Иоанном, однако сумел при этом сохранить власть и положение. Теперь же все они были против него. Найдя возможность заключить мир с кем-то из своих оппонентов, Лоншан смог бы переждать бурю, но он не допускал мысли о разделении власти. Он желал управлять государством и церковью Англии единолично, и первым человеком, мешавшим осуществлению этого плана, был архиепископ Йоркский, только он мог заставить канцлера совершить фатальную для себя ошибку.

Видя, что почти все влиятельные люди государства выступают против него, Лоншан отправляет в Дувр графа Гамелина де Варенна с приказом освободить Джеффри. Также графу поручено обязать Джеффри дать клятву «епископа и священника», что он незамедлительно явится в Лондон, где предстанет перед баронами и клириками и подчинится их решению, как действовать далее. Поскольку архиепископ так и намеревался поступить, когда возникли первые разногласия с канцлером, то он легко дал слово.

В четверг 26 сентября Джеффри обрел свободу. От предложенных лошадей для него и слуг он гордо отказался, добавив, что уйдет из тюрьмы так же, как пришел. С крестом в руках и столой на шее архиепископ вернулся в монастырь Святого Мартина пешком, приветствуемый на всем пути восторженными криками людей.

В субботу архиепископ выехал в Лондон. По дороге он остановился в Кентербери и долго молился у гробницы святого Томаса. «Самая великолепная» процессия монахов проводила его до аббатства Святого Августина, где он остался на ночлег. По приказу канцлера Гийом де Обиньи, граф Арундел и Генри Корнхилл, шериф Кента, сопровождали Джеффри от Кентербери до Лондона.

Архиепископ прибыл в Лондон в среду 2 октября. Встретить его и проводить до собора Святого Павла вышли, кажется, все движимые любопытством жители города. В храме его с особыми почестями принял епископ Лондона Ричард.

Тем временем принц Иоанн отправил всем епископам и баронам послание следующего содержания: «Если любите и почитаете вы Бога, святую церковь, короля вашего и меня, в первую субботу после Михайлова дня идите на мост Лоддон, что между Редингом и Виндзором, и там с Божьей помощью я буду ждать вас, чтобы обсудить насущный вопрос, касающийся короля и государства нашего».

Принц отправил двух гонцов в Лондон, поручив им донести его слова до Гийома Лоншана и архиепископа Джеффри, который уже так представил все произошедшее с ним знати, что Лондон буквально бурлил. Положение оказалось столь сложным, что ассамблея казначейства в Михайлов день была перенесена в Оксфорд. Лоншан, напуганный волнениями, позволил Джеффри, ставшему заложником Лондона, выехать на сессию с условием, что он вернется после третьего дня. Сам канцлер выехал в Виндзор с внушительной охраной.

Тем временем принц Иоанн собрал своих друзей и сторонников в Рединге, расположенном в пятнадцати милях к западу от Виндзора. Джеффри прибыл туда в пятницу 4 октября и был встречен братом поцелуями и объятиями. Утром в назначенный день, в субботу 5 октября, сразу после мессы началась ассамблея в Рединге. Джеффри, находящийся в палате, где собрались «самые блестящие» люди королевства, первым делом объяснил, что с ним произошло и как с ним поступил канцлер. Затем он пал пред ними на колени и со слезами на глазах стал умолять отомстить за те раны, что были нанесены Христу и святой церкви в его лице. Мужчины, в свою очередь, склонили колени и дали клятву все исполнить.

Толпа собравшихся двинулась к месту встречи на мосту через Лоддон в трех милях от Рединга. Лоншан выехал из Виндзора с епископом Лондона Ричардом, графом Арунделом Гийомом, графом Гамелином де Варенном, графом Норфолка Роджером Биго и большим отрядом своих сторонников. Когда позади было уже четыре мили, канцлер ощутил нарастающий страх перед предстоящей встречей со всеми врагами, собравшимися в одном месте. Повернув назад, он решил укрыться в замке Виндзор, а остальных отправил вперед.

На ассамблее присутствовали два архиепископа, Готье Руанский и Джеффри Йоркский; пять епископов, Ричард из Лондона, Гуго из Линкольна, Годфри из Винчестера, Риджинальд из Бата и Гуго из Ковентри; также принц Иоанн и влиятельнейшие бароны королевства. Первым выступил Джеффри, он громко зачитал письмо короля, в котором тот дозволял брату вернуться в Англию и давал свое благословение и подтверждал связывающую их братскую дружбу, оказывал милость принимать участие в дебатах юстициариев в качестве доверенного лица и брата короля.

Следующим выступил Готье де Кутанс, архиепископ Руана, который также зачитал присутствующим послание короля, приказывающего ему заняться делами государства, а именно как человеку, ставшему душеприказчиком короля, взять на себя избрание архиепископа Кентербери. Все грамоты от Ричарда были на латинском, потому епископ Гуго Нонант переводил их на французский, для лучшего понимания присутствующих мирян. К приказам короля архиепископ Руанский добавил, что собирался заняться выборами, но канцлер воспротивился этому, велел оставаться в пределах Лондона и ни при каких обстоятельствах не переходить на другой берег Темзы. Архиепископ утверждал, что более того, канцлер ни разу не спросил его мнение по какому-либо вопросу и не прислушался ни к одному совету.

Три юстициария, Уильям Маршал, Уильям Брюэр и Джеффри Фицпетер, поддержали Кутанса, заявив, что канцлер игнорировал и их, чем возмутительно нарушал приказ короля. Несмотря на то что на встрече отсутствовал Гуго де Пюйсе, епископ Дарэма, он отправил своего доверенного человека, которому предстояло поведать собравшимся обо всех вольностях, что позволил себе канцлер в отношении Гуго. Графу Арунделу, представлявшему Лоншана, не дали возможности сказать и слова в оправдание.

Когда каждый из желающих высказаться выдвинул обвинения канцлеру, Готье де Кутанс сообщил еще об одном указе короля, который Лоншан с презрением игнорировал. Он зачитал ассамблее документ, в котором говорилось о позволении юстициариям низложить канцлера, если он не станет прислушиваться к их советам и мнению. Наличие грамот короля придавало архиепископу сил призвать всех присутствующих, «прежде всего принца Иоанна и прочих, представляющих королевскую власть, выступить как один против канцлера, лишить его власти, ибо та приносит лишь вред королю и государству, и отдать его должность тому, кто будет с должным вниманием относиться к мнению советников».

Ассамблея без обсуждений вынесла решение отстранить канцлера, предъявить ему обвинения в суде и отправить епископов Линкольна, Винчестера и Ковентри, а также нескольких баронов сообщить об этом Лоншану, не явившемуся в тот день под предлогом тяжелой болезни. Вышеуказанные посланники выехали в Рединг, где провели ночь. Ранним утром воскресенья канцлер велел нормандскому барону Уильяму де Браозу и нескольким рыцарям из числа своих приближенных взять отряд солдат и отправляться к принцу Иоанну, чтобы подкупить его и переманить на свою сторону. Вероятно, канцлер осознал всю опасность своего положения, раз стал искать расположения принца, которого не без причин считал единственной угрозой своей власти. Иоанн был не из тех людей, которых оскорбило бы предложение денег, однако ситуация была слишком серьезной, чтобы он мог без последствий перейти на сторону врага, даже если бы и счел это возможным. Кроме того, ему была приятна мысль, что свержение канцлера теперь неизбежно, и он не желал подвергать опасности свое упрочившееся положение, заключая союз с противником.

Епископ Реджинальд Батский отслужил мессу. Архиепископы и епископы надели митры и взяли пастырские жезлы, они шли с зажженными свечами, «обещая кару всем, кто напутствовал, помогал или отдавал приказы с целью изгнать архиепископа Йоркского из приората, кто обращался с ним неподобающе чину и положению, кто осмелился заточить его в темнице; отлучая изменников от святой церкви за одно упоминание имен Обри де Марни и Александра де Пюинтеля». Епископ Гуго Нонант объяснил происходящее прихожанам.

Уже ближе к вечеру посланник Лоншана вместе с двумя рыцарями, посланными принцем Иоанном и его сторонниками баронами, вернулся к господину в замок Виндзор. Рыцари сообщили об отказе Иоанна принимать предложенные канцлером условия и уведомили о приказе принца Лоншану явиться на встречу в тихом месте недалеко от замка, где он узнает о вынесенном на его счет вердикте. Если же он не явится на встречу, «впредь ему не будет никакого доверия».

Утром понедельника 7 октября епископы и бароны покинули Рединг и пересекли Лоддон. Принц Иоанн пожелал остановиться на ночлег в Стайнс и отправил вещи вперед себя с многочисленной охраной, также поступили и некоторые другие участники ассамблеи. Затем Иоанн и его сторонники направились в сторону Виндзора. Тем временем канцлер также двинулся им навстречу, обеспечив себе вооруженный эскорт. Вскоре один из рыцарей, Генри Биссе, являвшийся шпионом партии Иоанна, сообщил Лоншану, что тот строит серьезный планы захватить Лондон.

Известие привело канцлера в ужас, и, «не щадя ни лошадей, ни шпор», он повернул обратно в Виндзор. Давая спешные распоряжения о защите замка, он перебрался через Темзу и помчался в Лондон, в погоню, как он полагал, за принцем Иоанном и его людьми.

Епископы и бароны вскоре узнали о неожиданном отъезде канцлера и были озадачены и удивлены таким его поведением.

– И как нам поступить? – задал вопрос епископ Реджинальд Батский. – Вернуться в Рединг?

– Разумеется, нет, – отозвался Гуго Нонант. – Отправимся в Лондон и запасемся зимней одеждой. – Остроумие было его отличительной чертой.

Выслушав мнение епископа Ковентри, собравшиеся выехали в Стайнс.

В то же время в предместьях Лондона, где сходятся две дороги, люди принца Иоанна встретились с частью эскорта канцлера. Началась настоящая бойня. Ральф Бошан, посвященный в рыцари канцлером, так тяжело ранил Роджера Планеса, приближенного принца Иоанна, что тот скончался в конце месяца. Победа осталась за партией принца Иоанна, и люди канцлера спаслись бегством и укрылись в Тауэре.

Прибыв в Лондон, канцлер велел Генри Корнхиллу, своему верному помощнику, собрать всех знатных людей города в Гилдхолле. Он также приказал закрыть ворота, опасаясь принца Иоанна, собравшегося осадить город. Лондонцы принялись ожесточенно спорить с Корнхиллом и Ричардом Фицрейнером, который, вместе с Генри, объединился с шерифом Лондона и Мидлсекса на Михайлов день в 1189 году. Горожане опасались, что противостояние старшему сыну прежнего короля и брату нынешнего, к тому же наследнику престола, может принести вред Лондону. Тогда было решено встретить принца и выяснить, каковы на самом деле его намерения.

Архиепископ Джеффри, прибывший в Лондон сразу после освобождения, также не терял времени даром. Он сумел так представить произошедшее с ним, что завоевал немало сторонников среди жителей города и пробудил в них ненависть к жестокому канцлеру. Теперь он пожинал плоды своих усилий. Партия принца Иоанна росла и крепла, Лоншана ненавидели все больше, все громче обвиняли его в тирании и причинении вреда государству. В результате канцлер и его сторонники вынуждены были укрыться в Тауэре и приготовиться к осаде. Горожане же вышли на улицы Лондона с фонарями и факелами, готовясь встретить принца Иоанна, прибывшего со своей партией уже после наступления темноты. Его торжественно сопроводили к дому Ричарда Фицрейнера, где он остался до утра.

Поддержка лондонцев была весьма полезна, учитывая желание принца достичь своей цели, и прием горожан дал ему понять, какова будет плата за нее. Жители города тем временем перекрыли все доступы к Тауэру по земле и реке, чтобы не дать возможности Лоншану сбежать. Во вторник утром колокола Святого Павла созывали всех на совет. В собор явились епископы, бароны и знать. Архиепископ Йоркский вновь поведал всем о своих невзгодах, выпавших на его долю из-за жестокого канцлера, архиепископ Руанский вновь напомнил о том, каким возмутительным образом Лоншан игнорировал приказы короля и не прислушивался к мнению духовенства; представитель Гуго де Пюйсе напомнил всем, как Лоншан поступил с епископом Дарэма, лишив его должности юстициария и изгнав из графства; все юстициарии не приминули заметить, что канцлер никогда не интересовался их советами при вынесении решений по государственным вопросам. Гуго Нонант, суммировав все жалобы, сделал столь точные выводы, что вердикт присутствующих был однозначным: «Мы не допустим, чтобы этот человек нами управлял!»

Архиепископ Готье и Уильям Маршал представили письмо короля, в котором он позволял сместить канцлера в случае, если тот откажется следовать советам юстициариев и поступки его будут приносить вред государству и короне. Исполняя милостивую волю короля, собравшиеся постановили отстранить Гийома Лоншана и поставить на его место верховного юстициария Гийома де Кутанса. Помимо этого, они присвоили принцу Иоанну, согласно записям Ричарда из Девайса, титул «правителя королевства» (rector totius regni), чем явно превысили свои полномочия, и передали во владение все замки, которые он пожелает получить.

Если написанное в хрониках верно, то становится неясно, что означал титул принца Иоанна. Полномочиями регента, управлявшего страной от имени короля, по закону наделялся верховный юстициарий; он имел право принимать решения, учитывая советы юстициариев; однако титул Иоанна, вероятно, значил лишь то, что ему, как брату монарха и наследнику, дается право надзора над управлением государством, что звучит весьма расплывчато. Титул принца Иоанна, ставивший его выше архиепископа Руанского, был утвержден на собрании перед заседанием Королевского суда 30 ноября 1191 года. У Ричарда из Девайса есть записи о том, что были также утверждены в должности новый верховный юстициарий, служащие казначейства и кастеляны замков, но не трудно догадаться, что смещены со своих мест были только сторонники Лоншана.

Назначены были одиннадцать новых шерифов, хотя нельзя сказать уверенно, что новые люди не были приверженцами политики низложенного канцлера. Его брата Генриха, шерифа Херефордшира, разумеется, заменили на Уильяма де Браоза, в Йоркшире Осберта Лоншана сменил Гуго Бардолф, который, в свою очередь, уступил Уорикшир и Лестершир Гуго Нонанту. Епископ Гуго решил, что его прежнее смещение с должности можно считать недействительным, поскольку принято оно было архиепископом Болдуином, ныне покойным. Все привилегии, за которые епископ Годфри Винчестерский честно заплатил, были ему возвращены, а епископ Гуго де Пюйсе опять стал графом Нортамберлендским.

В качестве платы за поддержку народ потребовал признания коммуны лондонцев, что и было выполнено, даже епископы и знатные пэры обещали оказывать ей содействие. Нам доподлинно не известно, какую форму приобрела к тому времени коммуна, однако, безусловно, следует считать революционным существование сообщества, освободившегося от контроля короля и юстициариев и осуществлявшего собственное управление. Горожане не только выбирали мэра, но и людей на другие значимые должности. Таким образом, они получили возможность писать собственные законы и создать собственный суд, не подчинявшийся Королевскому суду и юстициариям, которые рассматривали дела, находящиеся за пределами компетенции собрания свободных граждан.

Основным принципом построения отношений в обществе было землевладение и вытекающие отсюда обязательства. В схему, казавшуюся на первый взгляд простой и четкой, не вписывались три класса людей: евреи, положение которых уже обсуждалось; купцы, некоторые из которых жили в Лондоне или использовали это место для ведения торговли; и ремесленники, мастеровые и рабочие, жившие в больших и малых городах. В тот период торговля росла, и торговцы стали задумываться о том, что их богатство должно изменить их положение в обществе и дать право голоса в решении государственных вопросов. Совершенно очевидно, что создание общины было инициировано купцами, возможно с помощью зависевших от них рабочих.

Политика предоставления корпоративных привилегий была прямо противоположной той, что существовала при Генрихе II, который предпочитал держать города под своим прямым контролем, во-первых, с целью лучшего управления и надзора, а во-вторых, ради возможности получить больший доход путем налогов, сборов и подношений. Как пишет Ричард из Девайса, «даже за тысячу тысяч марок ни Генрих, ни Ричард не проявили бы милостивое снисхождение к той коммуне, а точнее сказать, группе находящихся в сговоре людей, видя то ожесточение и азарт, с которым смотрели они и говорили, ибо был это шаг против власти короля, а не простой торг за малые свободы, которые могли быть дарованы в то время городу или боро».

Принц Иоанн дал вассальную клятву верности своему брату, королю Ричарду. В свою очередь, два архиепископа, епископы, бароны и знать Лондона также поклялись в верности королю Ричарду, а потом и его брату Иоанну, что не отменяло их преданности королю, дали слово чести, что «в случае внезапной кончины Божьей милостью короля их Ричарда они примут Иоанна их новым королем».

Пока судьба его решалась врагами, Лоншан готовился к осаде Тауэра. Несмотря на то что на ремонт его были потрачены значительные суммы, никто не потрудился позаботиться о доставке провизии, необходимой для длительной осады; в прежние времена, обладая властью, канцлер счел бы это досадной оплошностью и не придал значения. Сейчас же, осознав, что в крепости он долго не продержится, Лоншан посла гонца с целью выяснить, на каких условиях он может сдаться.

В среду утром четыре епископа, Гуго Линкольнский, Ричард Лондонский, Годфри Винчестерский и Гуго Нонант, прибыли в Тауэр, сообщить канцлеру о вынесенном судом решении. Лоншан был так раздавлен осознанием собственного краха, что при виде их упал и лишился чувств, привести его в сознание удалось, лишь плеснув в лицо ледяной воды.

Придя в себя, канцлер заявил, что ни за что не сдаст Тауэр и не вернет печать. Епископы ответили, что в данной ситуации у него нет выбора; решение уже принято.

– Если бы я собрался сдать все замки этого королевства, но не самому королю, а кому-то другому, – произнес Лоншан, – меня можно было обвинять в измене, но ни одного члена моей семьи нельзя назвать изменником.

– Не надо вспоминать сейчас о семье, делай, что тебе велят, – отозвался Гуго Нонант. – Тебе не избежать того, что должно произойти; и, кстати, ты не первый предатель в своей семье.

Лоншан отказался принять вердикт суда. Епископы удалились сообщить всем о решении канцлера, а принц Иоанн заключил Тауэр в еще более тугое и плотное кольцо. В связи с неожиданными событиями Лоншан одним за другим отправлял гонцов к принцу со все более дорогими подарками и щедрыми обещаниями. Иоанну они были неинтересны; он выиграл, получив контроль над большим количеством замков и став признанным и одобряемым всеми наследником престола. Он собирался покинуть Лондон, не дожидаясь результата препирательств между судьями и канцлером, однако Гуго Нонант и архиепископ Джеффри убедили его остаться и дождаться финала.

Когда рухнула последняя надежда, Лоншан ближе к вечеру дня сложных для него переговоров все же уступил мольбам своих сторонников, признал безвыходность положения и отправил брата Осберта с его камергером Мэтью в качестве гарантов его обязательного приезда на следующий день.

Падение Лоншана было настолько неизбежно, что даже во время переговоров юстициарии, епископ Лондона и монахи Вестминстерского аббатства озаботились тем, как помешать воплощению заветной мечты канцлера – продвижению его брата. Готье, декан Вестминстера, скончался 27 сентября 1190 года, и Лоншан принялся склонять монахов принять его брата, монаха из Кан, в общину монастыря и непременно избрать аббатом-настоятелем.

Пока не было достигнуто полное подчинение Лоншана, юстициарии и епископ Ричард выехали в Вестминстер. В их присутствии монахи охотно избрали приора Уильяма Пострда аббатом, невзирая на обещание, данное под напором Лоншану. Епископ Ричард провел Уильяма к алтарю и усадил в кресло. В ближайшее воскресенье прошло торжественное богослужение и благословение епископом нового настоятеля, затем началось празднество.

Рано утром в четверг 10 октября епископы и бароны Лондона собрались за городскими стенами в открытом поле к западу от Тауэра, туда же прибыл канцлер для передачи власти. В центре стояли главные действующие лица переговоров, окруженные кольцом баронов, за которыми толпились десять тысяч лондонцев, не желающих пропустить столь значимый момент. Гуго Нонант, как всегда гордо вскинув голову, воспользовался своей репутацией блестящего оратора и выступил первым. Он перечислил все обвинения, выдвинутые против канцлера на предыдущей встрече в соборе Святого Павла.

– Мы не желаем, – заключил он, – чтобы ты и дальше управлял государством. Тебе останется епископство и три замка на наш выбор, остальные же ты сдашь по собственной воле, мы не позволим тебе стать зачинщиком беспорядков и смуты, после того ты будешь свободен и можешь отправляться куда пожелаешь.

Против канцлера высказывались еще многие, но вердикт ассамблеи все приняли единодушно: Лоншан должен был оставить должность верховного юстициария, отказаться от владения всеми замками, захваченными после отъезда короля из Англии. Ему оставили лишь три замка, пожалованные Ричардом до отбытия в Крестовый поход: Дувр, Кембридж и Херефорд, они находились так далеко друг от друга, что их владение одним человеком не могло стать угрозой миру и покою. Впрочем, для большей уверенности кастелянами всех трех замков должны были стать люди, назначенные юстициариями.

Выслушав всех противников, канцлер сделал попытку защитить свое имя. Он утверждал, что архиепископ Джеффри был заключен в темницу без его ведома и тем более не по его приказу, и готов доказать это в любом суде, церковном или светском. Что же касается возвращения имущества короне и манипулирования приказами короля с целью достижения собственных целей, то канцлер заявил, что в каждом случае действовал с одобрения юстициариев, назначенных королем ему в советники. Более того, Лоншан готов был отчитаться за каждый потраченный им фартинг. В конце канцлер признал, что готов уступить противоборствующей силе и дать любые гарантии, что по требованию вернет замки.

– Однако, – добавил он, – знайте, что вам не лишить меня ни одной должности, пожалованной королем. Вас больше числом, чем я один, в этом ваша сила, и я, канцлер этого королевства и верховный юстициарий, вынуждаемый подчиниться приговору, вынесенному вопреки всем законам, склоняюсь перед давлением и силой.

Лоншан передал ключи от Тауэра, оставил в заложники своего брата Осберта, Генри и его камергера Мэтью, в подтверждение готовности вернуть замки, и дал клятву не покидать страну до тех пор, пока их не передадут юстициариям.

Ярким примером развития в последние полвека коллективной ответственности государственных деятелей за судьбу страны может стать тот факт, каким способом юстициарии и бароны покончили с этим политическим кризисом. Король был слишком далеко, и распоряжения его были туманны и порой противоречивы, таким образом, бароны были предоставлены самим себе и имели возможность действовать, руководствуясь личными принципами. Выбранный королем регентом Гийом Лоншан показал полную несостоятельность в управлении государством, все его действия были направлены скорее на получение личной выгоды, чем на благо королевства. Вместо того чтобы думать о себе и своих интересах, как поступили их предки в смутные времена при короле Стефане, бароны действовали с похвальной рассудительностью и осмотрительностью, взвешивали все решения с точки зрения пользы для страны, старались, учитывая странности королевских указов, поступать так, как, по их мнению, ждал от них король.

Функции великого Совета королевства того времени довольно трудно определить с достоверной точностью, основываясь лишь на нескольких записях, отражающих его работу. Каждый барон был обязан прибыть к королю с советом, когда это требовалось, все важные решения принимались королем в присутствии совета, предположительно после предварительного обсуждения. Из этого следует, что члены совета были не просто пассивными участниками и слушателями королевских указов, пример тому – резкое выступление Томаса Кентерберийского против королевских инициатив в 1163 году. Тот факт, что бароны продемонстрировали компетентность в поставленном вопросе, говорит об их настрое найти самый благоприятный выход из положения. Не менее важно и то, что они смогли прийти к единому мнению и достичь солидарности, а также приобрели опыт коллегиального сотрудничества, что было весьма значимо для будущего страны. Бароны, составлявшие большую часть Совета королевства, действовали по своему усмотрению, в интересах государства и независимо от инициатив короля.

Лучшим примером их успеха можно считать хорошо организованное сопротивление королю Иоанну.

События лета и осени 1191 года часто упоминаются в связи с возникшим противостоянием принца Иоанна и Гийома Лоншана, хотя это можно назвать скорее более удобным, нежели точным. Как нам известно из записей историков того времени, хотя мнение их часто предвзято, это была борьба Гийома Лоншана не против принца Иоанна, будущего короля Иоанна, а против фактически всей знати и влиятельных людей Англии. Иоанн по праву рождения занимал наивысшее после короля положение в светском обществе, он брат короля и его наследник, вследствие чего он не мог занимать иного положения, кроме оппозиционного канцлеру.

Если бы Иоанн встал на сторону Лоншана, что вполне могло произойти, если бы канцлер сразу попытался сделать его союзником, а не настраивал против себя, то вместе они, поскольку каждый имел существенное влияние в определенной сфере, были бы непобедимы. Все авторы летописей того времени сходятся во мнении, что причиной падения канцлера стало нежелание делить власть с другими достойными мужами королевства, а также настойчивая уверенность в своей уникальности и возможности править единолично. Союз с представителями знати и духовенства сделал бы его сильнее, но он не допускал необходимую в этом случае частичную передачу привилегий людям, которых к тому же презирал. Если бы Лоншан оставил север епископу Дарэмскому, как и приказал король, и довольствовался владением остальной частью страны; если бы, как приказал король, он не пренебрегал советами юстициариев, обладавших ценным опытом в управлении страной и хорошо ее знавших; если бы он по-иному использовал указы короля и стал союзником принца Иоанна, в чьем ведении находились юго-запад и центральная часть Англии; если бы он добровольно отдал второй по значимости пост в церковном мире архиепископу Джеффри и удовлетворился наивысшей государственной должностью; выполнив хотя бы некоторые из этих условий, укрепив свое положение поддержкой любого из влиятельной знати, пусть и ценой разделения безграничной власти, только тогда канцлер Англии смог бы избежать столь незавидного конца.

Жадно защищая свои позиции, Лоншан нажил немало врагов среди богатых и могущественных представителей общества разных сословий. Только преследование архиепископа Джеффри породило ненависть к нему почти всего клира и большинства баронов; два года деспотичной политики, высокомерие и ненасытность заставили ненавидевших канцлера наконец объединиться и выступить против него.

Сложно определить, сколь важной была роль принца Иоанна в этих событиях. Впрочем, по убеждению епископа Ковентри Гуго, записавшего основные тезисы встречи в Рединге, его использовали скорее в качестве инструмента, в связи с его рангом и высоким положением. Ни один епископ не осмелился бы написать подобное без повода, и лишь архиепископ Джеффри, кто мог себе позволить подобную дерзость, недавно избранный и ожидающий интронизации в Йорке, вероятно, полагал, что его брат принц Иоанн и есть тот человек, который может отомстить его обидчикам. С другой стороны, ни один барон в Англии не имел столь высоких полномочий, чтобы иметь право созвать совет. Многие знатные и влиятельные люди отправились с Ричардом в Крестовый поход; те же, кто остался в Англии, например граф де Варенн и граф Арундел, представители самых древних и знатных родов, примкнули к партии Лоншана по причинам, сейчас неясным. Более же никто не обладал силой, способной повести всех за собой. Согласно традициям, собрать совет могли юстициарии, однако они были так запуганы канцлером, что не решались сделать шаг, пока не получили поддержки определенного числа баронов, готовых поддержать их в выступлении против Лоншана.

Принц Иоанн в то время был еще молодым мужчиной приблизительно двадцати пяти лет. Несмотря на то что он был любимым сыном Генриха II, в государственных делах у него было мало опыта. В 1185 году он был назначен отцом правителем Ирландии, и это стало важнейшим событием его жизни, однако он по-прежнему не внушал доверия, как мастер государственного или военного дела. Вступив в сговор со своим братом Джеффри II, герцогом Бретани, Иоанн вторгся в Пуату в 1184 году, поддавшись безрассудному порыву отобрать земли у своего брата Ричарда, после чего с позором был изгнан. Иоанн лишь продемонстрировал всей Европе глупость и некомпетентность, и, разумеется, об этом никто не забыл. Если предположить, что он стал марионеткой для оппозиции в борьбе против канцлера, то видится вполне возможной его решимость возложить на себя ответственность за предприятие, благодаря занимаемому положению в обществе. Характер принца был хорошо известен его сторонникам, чтобы найти способ направить его на путь, ведущий к власти; громкий титул summus rector totius regni давал, в сущности, мало прав. В то же время принц получил во владение немало замков и, что наиболее важно, официально был признан наследником престола после своего брата. Несвойственная принцу осмотрительность могла быть проявлена скорее благодаря влиянию епископа Ковентри, его главного советника, а не приобретенной с годами мудрости.

Некоторые пытаются разглядеть в поведении Иоанна в то время некоторую проницательность и остроту мышления, даже коварство и двуличность, которые стали чертами его натуры значительно позже. Создается впечатление, что он почти намеренно добивался свержения Лоншана и проявил терпение и остроту ума в приближении его конца. Если анализировать его будущие поступки, когда он слепо растерял все достигнутые преимущества и решился на предательство, совершенно бесполезное, как показало время, для страны и народа, то можно сделать вывод, что многие приписывали Иоанну достоинства, коими он не обладал.

Когда решения судьями были вынесены, архиепископ Джеффри стал действовать и сыграл более значимую роль, чем его брат. В документах того периода не сохранилось записей о том, где и сколько раз Иоанн произносил речь, было ли это в Рединге или на ассамблее в Лондоне, однако точно известно, что Джеффри дважды выступал в Рединге и один раз в Лондоне, он был самым ярким и красноречивым оратором. Его пылкий рассказ о том, какие страдания ему довелось вынести из-за жестокого канцлера, и стал той искрой, которая разожгла в душах многих ненависть к Лоншану.

Человеком, получившим наибольшую выгоду по результатам ассамблеи, был Готье де Кутанс, архиепископ Руанский, сумевший устранить соперника и занять должность верховного юстициария королевства. На его пути уже не стоял вероломный канцлер, и, вероятно, Готье надеялся так же легко заполучить место архиепископа Кентербери, что значительно усилило бы его позиции. Можно предположить, что Кутанс действовал активнее остальных, поскольку награда его была высока, и он действительно, пусть и закулисно, натравливал баронов на Лоншана. Архиепископ Руанский получил от короля документ, дававший ему право принимать участие в управлении государством, который канцлер с возмущением отверг, теперь же его задачей было убедить баронов и духовенство признать полномочия его и Уильяма Маршала и поступать согласно указу короля. На обеих ассамблеях, после того как все претензии были высказаны желающими, архиепископ представил имеющиеся на руках документы и поведал о том, какую реакцию они вызвали у Лоншана, и далее заявил, что теперь, когда достоверно известно о мнении короля, каждый из присутствующих должен сам сделать вывод, чью сторону занять.

В этом деле важные роли сыграли и два епископа. Гуго Авалонского, епископа Линкольна, картезианца, высоко ценили в королевстве и уважали, пожалуй, во всех сословиях, за праведность жизни, преданность служению и бесстрашие перед трудностями и недругами. Услышав о злодеяниях Гийома Лоншана в отношении Джеффри, он немедленно отлучил его от церкви, что является хорошим показателем того, что канцлер утратил уважение и поддержку почти всех влиятельных персон среди духовенства. Епископ Гуго принял участие в ассамблее в Рединге не потому, что пожелал вмешаться в политику или принять участие в обсуждении вопросов, его не интересующих. Его подталкивало к действию чувство внутренней ответственности, к которой обязывает его должность, и необходимость сделать все возможное, чтобы кризис в государстве закончился самым благополучным образом для страны.

Какова была его роль в дискуссии на ассамблее, нам неизвестно, однако можно с уверенностью предположить, что лишь его присутствие уже придавало встрече более значимый характер.

Гуго Нонант, епископ Ковентри, действовал иначе, и помыслы его были не столь благородны. Он поспешил с вестью об аресте Джеффри к принцу Иоанну и стал убеждать его действовать незамедлительно. Будучи прекрасным оратором, он вдохновенно перевел присутствующим письма короля на воскресной встрече 5 октября и, несомненно, добавил яркие комментарии. На следующий день он служил мессу, на которой епископы провозгласили отлучения от церкви. Он вторник он произнес речь в соборе Святого Павла и активно участвовал в обсуждениях. Гуго Нонант был первым советником Иоанна, и, вероятно, именно он был автором всех проектов принца. Стремление действовать появлялось в нем благодаря комбинации двух основных качеств: амбиций и ненависти к Лоншану, которого когда-то считал другом, теперь же заклятым врагом.

После публичного поражения, унижения и отставки Лоншан провел ночь в Тауэре, а на следующий день выехал в Бермондси. В субботу 12 октября Гилберт, епископ Рочестера, и Генри Корнхилл, шериф Кента, сопровождали его в Дувр, в один из трех замков, которые ему позволено было оставить.

В четверг 17 октября, подавленный из-за пережитого позора и нимало не печалясь о том, какой опасности подвергает оставленных в заложниках братьев, Гийом Лоншан нарушает клятву и делает попытку покинуть Англию. Гуго Нонант пишет открытое стихотворное письмо, в котором с ехидным восторгом описывает приключения канцлера. Это письмо, каждое слово в котором сочилось злобой, было радостно принято летописцами, и каждый из них в своих текстах стремился передать его дословно либо своими словами, но довольно близко к оригиналу. Вскоре вся Англии хохотала над незавидным концом ненавистного Лоншана.

Гийом Лоншан, епископ Илийский, легат папы, канцлер и некогда верховный юстициарий королевства, так стремился бежать из Англии, что переоделся женщиной. Он стоял на берегу Дувра, облаченный в зеленое платье, в плаще, с надвинутым на лоб капюшоном, кусок ткани висел у него на руке, будто он торговал ею. Тем временем его слуги метались в поисках корабля, который перевез бы их через Ла-Манш.

Неожиданно на берегу появился замерзший в море рыбак, намеревавшийся отогреться в объятиях канцлера. Нонант смакует непристойные детали, описывая, как рыбак, обняв одной рукой Лоншана за шею, принялся его домогаться. Когда мужчина наконец понял, что перед ним не женщина, подоспели слуги канцлера и увели беднягу.

Затем к канцлеру подошла женщина, которую привлекла ткань, и спросила, сколько та стоит. Лоншан не знал английского, а потому не мог ответить. Женщина позвала подругу, вместе они сорвали с торговки капюшон и открыли гладко выбритое лицо мужчины. Подруги принялись громко звать на помощь, чтобы задержать этого развратника, их быстро окружила толпа. Слуги канцлера были не в силах его вызволить. Толпа провела его по улицам Дувра до самой тюрьмы.

Через неделю по приказу принца Иоанна Лоншана выпустили на свободу. Во вторник 29 октября канцлер сел на корабль, который должен был доставить его во Фландрию. Управление епархией Или перешло к архиепископу и юстициариям, а доходы потекли в казну.

Архиепископ Джеффри стал своего рода национальным героем. Он с торжественной процессией отправился в Йорк, чтобы наконец вступить в должность. По пути ему предстояло проехать Нортгемптон, где он учился в юности. Народ и клирики вышли приветствовать брата короля. В Йорке его также встречали жители и духовенство, а 1 ноября, в День Всех Святых, прошла «торжественная и величественная» церемония интронирования.

Вступив в должность, Джеффри первым делом решил добиться полного подчинения от епископа Дарэма Гуго де Пюйсе. В то время, когда он еще был против назначения Джеффри, епископ Гуго получил от папы Климента III письменное разрешение не давать обет верности новому архиепископу, поскольку он уже сделал это в момент рукоположения архиепископа Уильяма в 1153 году.

Когда преемник Климента III Целестин III подтвердил избрание Джеффри, он отменил разрешение предшественника, данное Гуго, и велел тому принести клятву верности новому архиепископу. Если бы епископ отказался или стал тянуть время, папа наделил бы Джеффри полномочиями принудить его, применив наказание, предусмотренное церковным правом. Епископ Гуго, в свою очередь, поскольку получил указ от папы, апеллировал к справедливости, заявлял, что и сам он, и епархия его, клирики, все церкви «находятся под защитой папы и римской церкви», как только архиепископ Джеффри был интронизирован, он самовольно объявил о продлении действия полученного ранее документа.

Джеффри нелегко было обмануть тактикой затягивания времени и бесконечных взываний к папе. У него были четкие указания, которым он и намеревался следовать. Джеффри трижды посылал извещение Гуго с повелением явиться и принести клятву. Когда тот наотрез отказался, архиепископ отлучил его от церкви, свидетелями чему стали «пламя свечей и звон колоколов» Йоркского собора. Гуго ответил, что отлучение считается недействительным, поскольку он следовал указам самого папы, а также потому, что совершено отлучение было после того, как он отправил прошение в Рим. Не обращая внимания на действия нового архиепископа, Гуго продолжал служить мессы и отправлять новые послания папе.

В подтверждение серьезности своих намерений Джеффри разгромил алтари, у которых служил Гуго, приказал разбить потиры, которыми пользовался он и другие священники в его присутствии. Принц Иоанн, не любивший занимать свои мысли подобными неприятными вещами, провел Рождество вместе со своими родственниками в поместье Гуго в Хоудене. После этого Джеффри заявил, что те, кто пил и ел за столом отлученного от церкви, разделяют с ним наказание.

Пока архиепископ Йоркский решал свои насущные проблемы, архиепископ Руанский, ставший верховным юстициарием, занялся вопросом избрания архиепископа Кентерберийского. Стоит напомнить, что король, хоть и поручил заниматься этим Готье, приказал остановить выбор на кандидатуре Вильгельма Монрельского, которого решительно отверг Гийом Лоншан. В октябре, в день отстранения от должности канцлера архиепископ Вильгельм, с согласия принца Иоанна и юстициариев, отправил послание Джеффри, приору святой церкви Кентербери, с приказом явиться в Лондон 22 октября с двенадцатью «самыми благоразумными монахами» и доверенной бумагой от монастыря, дающей право избрания архиепископа.

В означенный день приор Джеффри с монахами предстал перед юстициариями и духовенством. Когда архиепископ Готье спросил его, готов ли он избрать того, кого пожелал видеть на этом посту король, тот ответил, что избрание неизвестного чужеземца на пост примаса Англии означает посрамление перед Богом, святой церковью, королем и его государством. Несомненно, такой ответ порадовал присутствующих, и особенно Готье де Кутанса, видевшего себя после бедной и незначимой епархии на самой влиятельной церковной должности в королевстве. Монахи вернулись обратно в монастырь «ждать милости и помощи Всевышнего».

Позже они испытали на себе немалое давление других общин. Архидьякон Нортгемптона Саварик был в родстве с императором Генрихом VI и Реджинальдом, епископом Батским. Он встречался с Ричардом на Сицилии по некоему неотложному делу и воспользовался моментом, чтобы получить от короля грамоту с «согласием и более чем решительным» наградить его местом епископа, как только появится подходящее. Этот документ Саварик переслал своему кровному родственнику епископу Реджинальду, а сам отправился в Рим, чтобы снискать расположение тех членов курии, которые могли быть ему полезны.

Узнав о вакантной должности в Кентербери, Саварик задумал добиться повышения для Реджинальда и для себя. Разумеется, он едва ли был бы избран архиепископом Кентербери, поэтому на это место он прочил своего кузена епископа Реджинальда. С его назначением освободилось бы место епископа в Бате, которое он и надеялся занять с помощью кузена, грамоты короля и своих сторонников, на которых рассчитывал.

Старания Саварика не были напрасными, император Генрих и король Франции написали капитулу Кентербери рекомендательные письма, полученные в преддверии выборов. Генрих VI призывал их «следовать советам его дорогого родственника архидьякона Саварика, как человека всей душой преданного Богу и церкви». Филипп II советовал прислушаться к мнению его близкого друга Саварика и избрать архиепископом Реджинальда, человека большой мудрости, которого отец короля, Людовик VII любил и уважал.

9 ноября верховный юстициарий отправил монахам письмо, в котором сообщал, что он, все юстициарии и принц Иоанн прибудут в Кентербери в понедельник 3 декабря для организации выборов. В то же самое время епископ Лондонский Ричард и глава провинции известили о том же южные регионы. В четверг 27 ноября, незадолго до начала выборов принц Иоанн, архиепископ Готье, а также епископы Бата, Рочестера, Херефорда и собора Святого Дэвида прибыли в Кентербери. Монахи, считавшие своим единоличным правом избрание архиепископа, отнеслись к прибывшей группе с подозрением, поскольку боялись, что епископы будут оказывать на них давление или вовсе отстранят от выборов.

Пока епископы спорили о том, чье положение выше и чей голос будет значить больше при голосовании; поскольку с ними не было Ричарда Лондонского и Годфри Винчестерского, которых задержали в Лондоне дела, приор Джеффри и его монахи, опережая события, во всеуслышание объявили о сделанном ими выборе в пользу Реджинальда. Они схватили его и с «возгласами, криками и победным кличем» потащили в собор, где усадили на трон святого Августина. Монахи пропели благодарственную молитву и незамедлительно принесли присягу верности новому архиепископу. Готье де Кутанс, бледный, с дрожащими губами смотрел, как рушатся его мечты, а затем прошел следом за процессией в собор, где произнес речь, полную протеста, и высказал обещание сообщить о содеянном в Рим. Остальные епископы бурно его поддержали.

Епископ Реджинальд раньше поддерживал монахов в их разногласиях с архиепископом Болдуином. Их предпочтение отдать голос кому-то из общины вызвало протест остальных епископов. Это положение должен был занимать монах, в противном случае кандидатура могла вызвать много возражений. Причиной недовольства архиепископа Готье были несбывшиеся надежды, епископы же были оскорблены тем, что их мнением монахи даже не поинтересовались.

Решив не останавливаться на одной апелляции в Рим, Готье вызвал Реджинальда и приора Джеффри в Лондон. 2 декабря в присутствии большинства влиятельных людей королевства он устроил им серьезный допрос. Оба, надо сказать, вели себя стойко; Реджинальд заявил, что принял результаты выборов, а Джеффри оправдался тем, что таков был выбор монахов. Они оба также послали письма в Рим, однако несколько иного содержания. Джеффри и монахи просили папу одобрить избрание архиепископа и незамедлительно прислать ему паллий. Архиепископ Готье не спешил передавать ему право владения церковными землями и доходами, однако Реджинальд самовольно взял на себя обязанности, которые был должен выполнять, как духовное лицо в сане архиепископа Кентерберийского.

Впрочем, это не продлилось долго. Через некоторое время он отправился в Бат завершить необходимые дела, а также рекомендовать своего родственника Саварика на должность приора монастыря. Как подтверждение правомерности назначения, он предоставил грамоту короля с рекомендациями наградить Саварика. Таким образом, тот был избран епископом Батским. На обратном пути в Кентербери архиепископ Реджинальд остановился в своем поместье Догмерсфилд в Северо-Восточном Гемпшире, где вечером перед Рождеством почувствовал недомогание. На следующий день после утренней мессы и причастия ему стало совсем плохо, и всем стало ясно, что конец близок. На смертном одре он продиктовал следующее послание:

«Я, Реджинальд, Божьей милостью епископ Батский и недостойно избранный на высочайшую должность архиепископа церкви графства Кентербери, приветствую приора Джеффри и общину монастыря, посылаю любовь и благословение Господа.

Видимо, Богу не угодно, чтобы я становился вашим архиепископом, но надеюсь, он примет мое решение стать братом вашим. Я готов принять постриг, так скоро, как только возможно. Спеши прибыть в Догмерсфилд, любезный приор, и привези с собой, кого пожелаешь по своему выбору. Прощай и молись за меня постоянно, не переставая».

Приор Джеффри не успел добраться до своего архиепископа, Реджинальд умер 27 декабря. Перед самой кончиной епископ Батский, сопровождавший кузена, провел обряд пострижения, и архиепископ скончался монахом Кентерберийского монастыря.