Глава 10. Отлучение. 1209–1212

Наконец папа Иннокентий III осознал, что интердикт, доказавший свою эффективность против Филиппа Французского, не может заставить покориться английского короля. На самом деле интердикт даже укрепил позиции Иоанна, поскольку исключил участие большинства прелатов в управлении государством, таким образом дав королю практически абсолютную власть. Он ослабил авторитет священнослужителей, начиная от архиепископа и заканчивая самым мелким епископом, и показал, что люди вполне могут обходиться без богослужений, которые, как их всегда учили, являются самыми важными для их благосостояния в этом мире и будущем. Интердикт отдал королю огромные сокровища церкви, и вынудил Иоанна, в порядке самозащиты, обеспечить верность баронов, взяв заложников в тех семействах, в которых он сомневался.

Англия в ранние годы интердикта была более тесно сплоченной нацией, чем в другие времена правления Иоанна. Король, вероятно, сумел доказать знати убедительность своей позиции. Попытки Иннокентия III сосредоточить контроль над Вселенской церковью, даже управление повседневными делами, в руках Папской курии, естественно, вызвали противодействие не только епископов, но и баронов. Епископы видели, что их власть слабеет, а их юрисдикции бросают вызов постоянные обращения через их головы в Рим, однако они не могли эффективно протестовать против верховного понтифика, от которого они получили свою власть. Баронам было легче прийти к пониманию по рабочим вопросам с епископами, то есть членами своего класса, которых они часто встречали на королевском совете и с которыми участвовали в работе правительства, чем с прелатами далекого Рима. Хотя едва ли Иоанн и его сторонники осознавали, что централизация церковной власти и укрепление дисциплины идут на пользу церкви.

Это был век уважения к традициям. Общепринятая практика имела силу закона, и юридические формы (благодаря существенному прогрессу в формулировании кодексов законов и развитии эффективных и всесторонних методов судопроизводства при Генрихе II и его сыновьях) импонировали могущественному классу администраторов, новой знати, появление которой вызвало усложнение процесса управления государством. Позиция Иоанна в споре относительно выборов Стефана Лэнгтона была ясна и убедительна для них. Традиционная, правовая и обоснованная форма выборов архиепископа Кентерберийского могла быть любая: его могли выбирать монахи Кентербери, или епископы Южной провинции, или и те и другие, король мог иметь законное право предлагать свою кандидатуру или нет. Вне зависимости от всего этого было ясно одно: ни по традиции, ни по закону епископа Кентерберийского не мог назначать папа без согласия короля, и ни один из предшественников Иннокентия не требовал для себя такого права. Нет сомнений в том, что они лишь подтверждали сделанный выбор – какой бы ни была процедура – и жаловали плащ архиепископа как знак своего одобрения. Но архиепископа они не назначали.

Утверждение, что Стефан Лэнгтон был избран, по традиции и церковным законам, горсткой кентерберийских монахов в грозном присутствии папы и коллегии кардиналов, несомненно, показалось Иоанну и большинству знати королевства простой уверткой. Такие выборы были большим нарушением заветного права свободы выборов, за которое Иннокентий так горячо ратовал, чем любые выборы компетентными канониками в присутствии короля, которые папа, не зная или намеренно игнорируя древние английские традиции, отрицал.

Именно на древние традиции Иоанн ссылался снова и снова. В письме папе, написанном примерно в это время, он четко изложил свою позицию:

«Все мои предшественники даровали архиепископства, епископства и аббатства в своих покоях. Как вы можете прочитать в священных текстах, благословенный и славный король св. Эдуард даровал епископство Вустера св. Вульфстану. Когда Вильгельм Бастард, завоеватель Англии, захотел лишить его епископства, поскольку он не знал французского языка, св. Вульфстан ответил: «Не ты дал мне мой посох, и я тебе его не отдам». Он пошел к гробнице св. Эдуарда и сказал на языке его матери: «Эдуард, ты дал мне мой посох, и теперь из-за короля я не могу его иметь: поэтому я отдаю его тебе, и если можешь, защити меня». Он оставил посох на гробнице из обработанного камня, и посох чудесным образом приклеился к ней, так что его никто, кроме св. Вульфстана, не мог взять».

У Иоанна был еще один аргумент, который, вероятно, имел большой вес для его совета. Вся знать Англии в той или иной степени пострадала от рук Филиппа. Одни сражались против него во многих битвах, которые шли почти беспрерывно после его восхождения на престол в 1180 году, другие потеряли земли и собственность после окончательной сдачи Нормандии в 1205 году; и все внесли свой вклад в расходы, необходимые, чтобы держать его на расстоянии. Разве примут они в качестве архиепископа человека, бывшего в фаворе у Филиппа, пользовавшегося его доверием, участника его совета? При такой истории вопроса Стефан Лэнгтон – последний человек, которому король мог доверять и которому мог дать земли и временную власть архиепископа Кентерберийского.

Однако против непреклонности Иоанна у папы было и более сильное оружие, чем интердикт, которое могло изолировать его от подданных и от всех христиан, лишить его поддержки баронов. Под интердиктом король и его подданные страдали одинаково, если, конечно, человек, так полно лишенный религиозных чувств, как Иоанн, мог страдать. Позор интердикта падал в первую очередь на короля, поскольку именно он был его причиной, но спокойное развитие событий в Англии после обнародования интердикта показало Иннокентию, что Иоанн легко справляется с этой ношей. Поэтому папа осенью 1209 года принял решение об отлучении от церкви Иоанна лично. Такое наказание изолирует его от церкви, сделает незаконным для любого христианина связываться с ним, давать ему еду, питье и убежище и навлечет проклятие в будущем мире.

Иннокентий приказал епископам Лондона, Или и Вустера обнародовать персональное отлучение каждое воскресенье и в праздники, во всех монастырских церквях Англии. Только в них могли служить мессу. Три епископа, однако, бежали на континент после обнародования интердикта и не имели никакого желания возвращаться в Англию с миссией, которая еще больше озлобит короля против них. Они получили разрешение папы делегировать право обнародования этой информации прелатам, оставшимся в Англии. Но только эти клирики «или опасаясь короля, или относясь к нему с почтением», утверждает Роджер Вендоверский, стали «подобны немым псам, которые не решались подать голос» и отказались обнародовать наказание. Тем самым они показали, что, по крайней мере, часть духовенства была на стороне Иоанна. Булла была обнародована во Франции, и новость очень скоро достигла Англии, где «даже в местах скопления народа это было темой для разговора шепотом».

Отлучение, или анафема, не настроило подданных Иоан на против него. Его рождественский двор в Виндзоре в 1209 году был особенно блестящим. Его посетили все английские аристократы. Некоторые – в этом нет сомнений – прибыли из страха, поскольку Иоанн сурово расправлялся с теми, кто выказывал малейшие признаки неприязни. Но другие искренне симпатизировали королю в его борьбе с Иннокентием и успокаивали свою совесть тем, что если булла об отлучении не была обнародована в Англии, значит, они не обязаны ее соблюдать. Была еще третья группа – близкие друзья короля, лишенные религиозных чувств, как и их хозяин, и не обратившие на отлучение никакого внимания.

Однако это наказание выявило некоторые худшие качества Иоанна. Он прожил большую часть жизни в атмосфере подозрительности, недоверия и предательства и, естественно, подозревал всех окружавших его людей в предательстве. Болезненно подозрительный, он считал, что все против него. Если, что представляется сомнительным, Иоанн надеялся на спасение своей души, при условии, что он верил в наличие у себя души, как и в то, что она может быть спасена, эта надежда была растоптана в прах, когда верховный понтифик проклял его во всех его деяниях в этом мире и в будущем. Ни один священнослужитель не мог дать ему хорошего совета, потому что представители верховного духовенства, оставшиеся в королевстве, были его креатурами, полностью послушными его воле, а голоса низшего духовенства до него не доходили. Публично изолированный от церкви Иоанн открыто пренебрегал нормами морали. Жестокость и корыстолюбие начали проявляться более открыто во всех его делах, но жестокость вселила страх перед ним в души знати и подавила любые побуждения, которые могли появляться у людей, к проявлению неверности и предательства. Ну а корыстолюбие вымогало у его жертв суммы, которые иначе были бы собраны путем налогообложения.

Роджер Вендоверский рассказывает две истории, которые иллюстрируют жестокость и жадность, характерные для Иоанна в то время. После того как новость об отлучении Иоанна достигла Англии, некто Джеффри, чиновник казначейства, заговорил с коллегами об этом наказании и высказал мнение, что никто, и меньше всего приходской клирик, не может безнаказанно оставаться на службе у отлученного от церкви человека. Из-за угрызений совести Джеффри покинул казначейство без разрешения и остался дома. Узнав об отсутствии Джеффри и его причинах, Иоанн послал одного из своих рыцарей, Уильяма Тальбота, с солдатами к дому Джеффри, чтобы арестовать его и бросить в тюрьму. После того как он провел там несколько дней, его облачили в тяжелую ризу – вероятно, из уважения к его сану – из свинца, и вскоре он умер. Это было жестоким наказанием, даже для чиновника казначейства.

Евреи пользовались особой защитой короля, что он старался доказать еще в 1203 году. Он писал:

«Король и пр. мэру и баронам Лондона и пр. Мы всегда очень любили вас и сделали так, чтобы ваши законы и свободы неуклонно соблюдались, по этой причине мы верим, что вы нас особенно любите и свободно желаете делать то, что волнует нас и воздействует на мир и покой в нашей земле. Тем не менее, поскольку вы знаете, что евреи находятся под нашей защитой, мы удивлены тем, что вы позволяете причинять зло евреям, живущим в городе Лондоне, так как это явно против мира в королевстве и спокойствия на нашей земле. Мы тем более удивлены и озабочены, потому что другие евреи по всей Англии, где бы они ни жили, кроме тех, что в вашем городе, наслаждаются миром. Мы беспокоимся не только из-за евреев, но и из-за мира, потому что даже если мы даруем мир и спокойствие псу, он должен строго соблюдаться. Отныне мы поручаем евреев, живущих в городе Лондоне, вашему попечению, так что если кто-то попытается повредить им, вы можете помочь им и защитить их. Если случайно им будет причинен вред, что запрещено Богом, вы будете виновны. Нам хорошо известно, что подобное случается из-за глупых людей, живущих в городе, а не из-за мудрецов. Но мудрецы должны сдерживать безрассудство глупцов. Засвидетельствовано мною лично в Монтфорде в двадцать девятый день июля».

В обмен на эту защиту финансовые дела евреев находились под прямым контролем казначейства. Хотя такой статус в некоторой степени защищал их от народных гонений, король знал обо всех их сделках и с легкостью мог вымогать у них деньги. Иоанн начал выколачивание денег зимой 1210 года, и Роджер Вендоверский утверждает, что по его приказу английских евреев обоего пола хватали, бросали в тюрьмы и жестоко пытали, чтобы выжать из них все возможные деньги. Глава еврейской общины в Бристоле даже после пыток отказался платить, после чего Иоанн приказал выбивать ему по одному зубу каждый день, пока он не выплатит десять тысяч марок. Лишившись семи зубов, еврей на восьмой день сдался и выплатил требуемую сумму.

В его оппозиции Иннокентию Иоанна укрепило влияние мастера Александра Масона. Роджер Вендоверский называет его псевдотеологом. Мастер Александр подсказал Иоанну утешительную доктрину, согласно которой великое бедствие интердикта было навлечено на Англию не по его вине, а из-за злодеяний людей, которых Господь пожелал наказать с помощью этого средства. Новый духовный советник заверил Иоанна, что он послан Богом, чтобы править своим народом железной рукой, разбить его на части, как горшок гончара, и заковать знатных и могущественных людей в железные кандалы.

Углубляясь в области теологии и канонического права, мастер Александр всесторонне рассмотрел вопрос степени папской власти. Эта тема была в те времена чрезвычайно популярна ввиду экстравагантных претензий Иннокентия III. Мастер Александр заявил, что папа не имеет власти над мирскими владениями любого правителя или над правительством. Папская власть ограничивается исключительно церковью и ее собственностью. Именно такую власть дал Господь святому Петру и его преемникам.

Подобная доктрина была именно тем, что Иоанн желал услышать, и ее автор немедленно стал фаворитом короля. Иоанн имел много бенефиций, которые приобрел во время общей конфискации 1208 года, и даровал некоторые из них мастеру Александру.

Семья де Ласи – два брата, Уолтер и Гуго, правители Мита и Ольстера соответственно – стала самой могущественной в Ирландии, и Иоанн вовсе не был уверен в их преданности. Его недоверие возросло из-за того, что Уолтер де Ласи, правитель Мита, предоставил убежище своему родственнику Вильгельму де Браозу, когда тот бежал из Англии в 1208 году.

Старшее поколение, с которым Иоанн общался во время своего первого визита в Ирландию, уже умерло, и ему на смену пришли новые люди, не так откровенно не признающие власть, но почти такие же беспокойные. Рори О’Коннор, последний верховный король Ирландии, умер в своей постели в 1199 году. Местные ирландские князья постепенно вытеснялись все дальше на запад, и их заменяла норманнская знать, которая ссорилась между собой с таким же энтузиазмом, который раньше демонстрировали ирландцы.

В 1200 году Иоанн послал своего кузена Мейлера Фицгенри, незаконного сына Генриха I от знаменитой Несты, дочери короля Южного Уэльса, в Ирландию своим юстициарием. Пребывание Мейлера в высокой должности оказалось трудным и беспокойным. Джон де Курси, покоритель Ольстера, отверг власть Мейлера и вел практически постоянную войну с Гуго де Ласи. Гуго со временем изгнал Джона, и король в 1205 году сделал его графом Ольстера. Затем Гуго выступил против Мейлера и вместе с братом начал войну против юстициария. Уильям де Бург, ведший завоевание Коннахта, был еще одним возмутителем спокойствия, но Мейлеру удалось лишить его владений.

В 1208 году братья де Ласи наконец вытеснили Мейлера Фицгенри из страны. Иоанн прислал вместо него Джона Грея, епископа Нориджа, но его таланты оказались больше административными, чем военными, и власть де Ласи осталась нерушимой. Имея целью утвердить свое господство в Ирландии, ограничить власть де Ласи, обеспечить преданность англо-норманнской знати и ирландских принцев, поместить страну под контроль доверенного человека, Иоанн задумал экспедицию в Ирландию.

Он отплыл из Пембрука с большой армией на семистах кораблях и высадился в Ирландии 6 июня 1210 года. Когда он прибыл в Дублин, более двух десятков ирландских вождей поспешили присягнуть ему на верность. Он изрядно уменьшил количество ирландских замков и повел свою армию в графство Мит. Вильгельм де Браоз, узнав об экспедиции Иоанна, бежал в Уэльс, оставив супругу и старшего сына в Мите. Уолтер и Гуго де Ласи бежали в Шотландию, а оттуда во Францию. Король осадил замок, в котором укрылись Мод де Браоз и ее сын, захватил его и конфисковал земли де Ласи. Мод и ее сын Вильгельм, уже вполне взрослый человек, бежали в Шотландию. Дункан Каррик захватил их и передал Иоанну. Он отправил их обратно в Англию в цепях и поместил в Виндзорский замок. Мод, обвинившая Иоанна в убийстве Артура, вызвала его бешеную ярость, и он заморил их голодом.

Уильям Маршал женился на Изабелле де Клэр, дочери и наследнице Стронгбоу, и стал владельцем обширных поместий в Ирландии, главным из которых был Лейнстер. В 1207 году он впервые отправился на осмотр своих ирландских владений. Прежде чем отпустить его, Иоанн вынудил его сдать все свои замки в Англии и отдать своего сына Ричарда в заложники, что должно было обеспечить верность Маршала. Только такой извращенный ум, как у Иоанна, мог заподозрить такого величайшего рыцаря, как Уильям Маршал, в неверности. У Уильяма также были проблемы с Мейлером Фицгенри, который покушался на некоторые его земли.

Когда Вильгельм де Браоз и его семья бежали в Ирландию, Маршал прятал их в течение двадцати дней, прежде чем они смогли перебраться к де Ласи. Иоанн не преминул упрекнуть Уильяма за помощь его смертельному врагу.

– Сэр, – сказал Уильям. – Я приютил милорда, когда он пришел в мой замок, находясь в беде. И если я действительно о нем позаботился, вы не должны думать обо мне плохо. Я не думал, что делаю нечто плохое. Ведь он мой друг и мой сеньор (у Маршала были земли Браоза в Англии). И я не знал, что вы настроены против него. Вы были хорошими друзьями, когда я покинул Англию, чтобы отправиться сюда. И если кто-то, за исключением вас, хочет сказать, что в этом деле есть нечто большее, я готов защищать себя, согласно вердикту вашего суда.

Иоанн принял объяснение Маршала, но все равно взял некоторых его рыцарей в заложники.

С помощью Джона Грея король приступил к реорганизации административной машины Ирландии и приведению ее в соответствие с эффективной английской моделью. Он установил английские законы и обычаи, назначил шерифов и прочих чиновников, чтобы управлять этими территориями согласно английским законам. Он ввел монеты, единообразные с английскими: были отчеканены пенни, полпенни и круглые фартинги. На монетах изображалась арфа. В Англии чеканили единственную монету – серебряное пенни, которое рубили на две и четыре части для получения полпенни и фартингов.

Иоанн оставил епископа Нориджа своим юстициарием в Ирландии и, приведя в порядок дела, вернулся в Англию 29 августа. Это была блестящая экспедиция, умело проведенная, достигшая всех целей, которые наметил Иоанн, и обеспечившая спокойствие и грамотное управление Ирландией на несколько лет вперед.

Пока Иоанн находился в Ирландии, 22 июля родилась его первая законная дочь.

Сразу после возвращения Иоанн призвал всех прелатов, оставшихся в Англии, встретиться с ним в Лондоне. Когда они собрались, король принялся безжалостно вымогать у них деньги. Только белые монахи были вынуждены заплатить сорок тысяч марок. По правилам ордена они не могли иметь денег, и Иоанну очень нравилось навязывать им выполнение своего приказа.

Тем временем союзник Иоанна Оттон открыто нарушил свое обещание Иннокентию относительно аннексированных папой земель в центральной части Италии. В августе 1210 года он напал на Тоскану, а в ноябре начал покорение Апулии. Он не делал тайны из своего намерения покорить Сицилию и объединить империю – Иннокентий выступал против этой политики. Оттон не обращал внимания на предостережения папы, и в ноябре 1210 года Иннокентий отлучил его от церкви, освободил его подданных от клятвы верности и стал сотрудничать с Филиппом Французским, желая вызвать беспорядки против Оттона в Германии.

Иоанн провел Рождество 1210 года в Йорке, где ко двору собрались графы и бароны. Собственность архиепископа находилась в руках короля с тех пор, как Джеффри бежал из Англии.

Весной 1211 года Иоанн занимался подготовкой экспедиции в Северный Уэльс. Лливелин ап Иорверт, который в 1206 году женился на незаконной дочери Иоанна – Иоанне, расширил свое влияние на большую часть Уэльса, и Иоанн не желал, чтобы какой-нибудь валлийский вождь имел такую власть, как приобрел его зять. Если Уэльс невозможно поместить под прямой контроль Англии, лучше, чтобы страна, горный рельеф которой делал завоевание и мирное управление ею особенно трудным, управлялась несколькими мелкими вождями. Они будут ссориться между собой, и это отвлечет их энергию от нападений на английские границы.

Иоанн собрал армию в Уитчерче и 8 июля 1211 года вторгся в Уэльс. Он продвинулся до района Сноудона, оттеснив валлийские силы. Он взял город Бангор, который отверг его из-за отлучения от церкви. Лливелин был вынужден искать мира. Он послал супругу к ее отцу в надежде заручиться почетными условиями для себя. Затем он явился к Иоанну сам и объявил о своей покорности. Король лишил его большинства земель, утвердил в Северном Уэльсе английское господство и взял в заложники двадцать восемь юношей благородного происхождения. Это должно было обеспечить хорошее поведение валлийцев в будущем.

Позиции Иоанна были сильны как никогда. В трех последовательных кампаниях он покорил Шотландию, Ирландию и Уэльс, чего не смог сделать даже его отец, и теперь ему нечего было опасаться с их стороны. «Не было никого, кто не подчинился бы его намеку», – пишет хронист из Барнуэлла. Поэтому, когда прибыли посланцы от папы, чтобы обсудить возможность примирения, Иоанн имел все основания для уверенности в себе. Из Уэльса он вернулся в Уитчерч, а оттуда направился в Нортгемптон, где 15 августа 1211 года встретился с эмиссарами папы.

Иннокентий послал к Иоанну Пандульфа, иподиакона Папской курии, и тамплиера Дюрана, чтобы по возможности договориться о примирении, поскольку теперь уже было очевидно, что ни одна из мер, ранее принятых Иннокентием, чтобы заставить английского короля покориться, не возымела действия. Наоборот, под интердиктом и отлучением он стал даже более уверенным и могущественным, чем ранее, и тупик мог продлиться очень долго. Обсудив вопрос с папскими эмиссарами и Большим советом, который он собрал в Нортгемптоне, Иоанн объявил о своей готовности позволить Стефану Лэнгтону и другим епископам, укрывшимся на континенте, вернуться в Англию. Подразумевалось, что не было особой разницы, останутся они за границей или вернутся. Англия хорошо обходилась без них и может продолжить обходиться без них и впредь.

В одном вопросе Иоанн проявил непреклонность. Он наотрез отказался как-то компенсировать понесенные прелатами финансовые потери или вернуть им прошлые доходы от приходов и бенефиций, перешедших к короне. Он был готов вернуть священнослужителям их фьефы, но не собирался возвращать им доходы, полученные с этих фьефов после наложения интердикта. Эти деньги уже были потрачены по большей части для субсидий его союзникам на континенте. С этим эмиссары вернулись в Рим.

На этом совете в Нортгемптоне Иоанн наложил скутагий – щитовой сбор – в размере двух марок с лена каждого рыцаря, который должны были платить те, кто не участвовал в валлийской кампании.

Примерно в это время Иоанн приветствовал в Англии могущественного союзника – Реджинальда (Рено) де Даммартена, графа Булони. Реджинальд был одним из крупнейших вассалов Филиппа Французского. Через свою супругу Иду, наследницу Булони, он получил это графство с важными портами Кале и Булонь. Вдобавок Филипп дал ему бывшее графство Иоанна Мортен и графство Омаль, а дочь и наследница Реджинальда Мод была помолвлена с сыном Филиппа от Агнес Меранской, которого звали Филипп Юрпель. Тот факт, что такой мудрый и опытный государственный деятель, как Реджинальд, решил, что ему лучше быть союзником Иоанна, чем вассалом Филиппа, и открыто присоединился к английскому королю, является красноречивым свидетельством силы позиций Иоанна. Филипп, узнав о связи Реджинальда с Иоанном, выступил против своего непокорного вассала и выдворил его из Франции. Реджинальд нашел убежище в Англии и стал помогать Иоанну в установлении связей на континенте с теми, кто боялся Филиппа и не доверял ему. Иоанн выделил графу Булони триста фунтов в год, и Реджинальд дал ему клятву верности. Вильгельм де Браоз, который ухитрился годом раньше перебраться во Францию, 9 августа 1211 года умер в Корбее и был похоронен в Париже. Стефан Лэнгтон совершил богослужение на его похоронах – этот поступок едва ли помог его сближению с Иоанном.

Тем временем эмиссары Иннокентия Пандульф и Дюран вернулись в Рим и доложили папе о результатах своих переговоров с английским королем. Папа мог удовлетвориться только полным подчинением со стороны Иоанна, и одно лишь разрешение ссыльным прелатам вернуться в Англию без какой-либо компенсации показалось ему явно недостаточным. Стало очевидно, что никто не обращает внимания на отлучение Иоанна от церкви. Поэтому папа решил распространить его на всех, кто связан с королем «за столом, в совете, в беседе». Наконец, он освободил подданных Иоанна от всех клятв, данных ими королю, и отныне они не были обязаны ему подчиняться. Это наказание снова не было обнародовано в Англии, но новость скоро преодолела канал и достигла ушей короля.

Иоанн провел Рождество 1211 года в Виндзоре. В казначейском реестре упоминается покупка для рождественского пиршества 60 фунтов перца, 18 фунтов тмина, полфунта галангового корня (ароматический корень), 3 фунтов корицы, 1 фунта гвоздики, полфунта мускатного ореха, 2 фунтов имбиря, 10 000 сельдей, 1800 мерлангов, 900 пикш и 3000 миног, а также 1500 чашек, 1200 кувшинов и 4000 тарелок. Должно быть, бой посуды на королевских пиршествах был весьма существенным.

Любезный констебль Честера Роджер де Ласи умер в январе 1212 года. Когда 8 марта 1204 года пал Шато-Гайяр, Филипп Французский удержал Роджера и потребовал большой выкуп. Иоанн внес тысячу фунтов за его освобождение. Когда Роджер вернулся в Англию, Иоанн назначил его шерифом Йоркшира и Чешира в награду за героическую защиту крепости Ричарда. Он некоторое время был юстициарием и близким другом Иоанна.

В Пасхальное воскресенье 4 марта 1212 года Иоанн устроил большое пиршество в Клеркенвелле и прямо за столом посвятил в рыцари юного Александра, сына Вильгельма Льва, короля Шотландии.

Летом Иоанн занимался строительством первой судоверфи в Портсмуте. Об этом говорится в следующем письме:

«Король шерифу Саутгемптона и пр. Мы повелеваем вам без задержки окружить нашу верфь в Портсмуте хорошей крепкой стеной… как говорит наш возлюбленный и преданный слуга Уильям, архидиакон Тонтона, чтобы сохранить наши галеры и суда. Пусть эта стена будет дополнена, как говорит тот же архидиакон, чтобы можно было поместить все принадлежности наших судов. Поторопитесь и сделайте все сказанное этим летом, чтобы приближающейся зимой мы не потерпели никаких убытков по вашей вине. Когда мы узнаем стоимость работ, то выделим ее вам. Засвидетельствовано мною лично в лондонском Тауэре в двадцатый день мая».

Могер, ссыльный епископ Вустера, умер в Понтиньи 1 июля.

Ночью 10 июля загорелась церковь Святой Девы в районе Саутворк, и пожар быстро распространился на южной стороне реки. Строительство нового каменного моста через Темзу, которое было начато в 1176 году (мост простоял больше шестисот лет), завершилось в 1209 году. На мосту были построены деревянные дома и часовня, посвященная святому Томасу Кентерберийскому. Огонь охватил эти строения и перебрался на северный берег реки. Дома в те времена строили почти исключительно из дерева, а немногочисленные каменные сооружения были покрыты соломой или тростником. Следовательно, ничто не могло остановить огонь, и выгорела большая часть Лондона. Множество людей погибли. По оценке Матвея Парижского, огонь унес жизни более тысячи человек.

Лондон к этому времени имел репутацию порочной столицы. Ричард из Девайзеса описывает его следующим образом:

«Всякие люди из каждой страны, существующей под небесами, собираются здесь; каждая раса приносит в город свои пороки и свои обычаи. Никто не живет здесь без преступлений; каждый квартал города изобилует серьезными скандальными происшествиями; великим считается тот человек, кто превзошел других в бесчестии… Все, что есть дурного или бесчестного в любой части света, найдется в этом городе. Не приближайтесь к сводникам; не смешивайтесь с толпами в столовых; избегайте костей и других азартных игр, театра и таверн. Здесь вы встретите больше бахвалов, чем во всей Франции; число тунеядцев бесконечно. Актеры, шуты, гладкокожие юнцы, мавры, льстецы, красивые мальчики, женоподобные мужчины, педерасты, певички, шарлатаны, исполнительницы танца живота, колдуны, вымогатели, бродяги, маги, мимы, нищие, фигляры: весь этот сброд наполняет все дома».

Хотя Лливелин ап Иорверт годом раньше обязался хранить мир, летом 1212 года он вырвался из своего прибежища в Северном Уэльсе. Валлиец захватил и уничтожил замки, которые Иоанн построил для охраны границы, убил гарнизоны и сжег несколько домов. Король поспешно собрал армию, чтобы подавить его. Почти не останавливаясь, он достиг Ноттингема и первым делом приказал повесить двадцать восемь заложников, которых взял годом раньше.

Только повесив их, он приступил к ужину. Когда он сидел за столом, прибыли два гонца: один от Вильгельма Льва, второй от Иоанны, супруги Лливелина. Содержание доставленных ими писем было одинаковым: оба предупреждали короля, что знать устроила заговор за его спиной, и, если он продолжит экспедицию в Уэльс, недовольные бароны могут или убить его, или передать валлийцам.

Иоанн настолько встревожился, что немедленно прекратил валлийскую кампанию и распустил армию, о чем говорится в следующем письме:

«Король всем графам и баронам, которые увидят это письмо, и пр. Мы благодарим за то, что вы прибыли в Честер, чтобы служить нам, но мы не можем сейчас туда отправиться, поскольку нас призывают обратно срочные дела. Поэтому мы приказываем вам вернуться на свои земли с рыцарями и людьми, которых вы привели с собой, за что мы вам безмерно благодарны. Засвидетельствовано мною лично в Ноттингеме в шестнадцатый день августа четырнадцатого года нашего правления».

Он снова послал гонцов ко всей знати, не пользовавшейся его доверием, с требованием заложников, не потрудившись скрыть свое недоверие, как, например, в письме графу Хантингдону:

«Король графу Дэвиду: со всеми причитающимися приветствиями. Ты отдал нам сына в качестве залога преданной службы. И теперь мы повелеваем тебе, как только ты увидишь это письмо, передать твой замок Фотерингей нашим преданным слугам Симону Патишоллу и Уолтеру Престону для нашего использования».

Хотя Иоанн только что наглядно продемонстрировал свое обращение с заложниками тех, кто ему неверен, никто из графов и баронов не посмел ему отказать. В качестве залога своей преданности ему отдавали сыновей, братьев, племянников или других родственников.

Только два человека бежали из королевства, тем самым молчаливо сознавшись в наличии изменнических планов: Эсташ де Весси, женатый на незаконнорожденной дочери Вильгельма Льва, нашел убежище в Шотландии, а Роберт Фицуолтер – во Франции.

Впервые после наложения интердикта мы слышим о широко распространившемся среди баронов недовольстве и нелояльности. Они в основном были на стороне Иоанна в его борьбе с папой, а конфискация церковных доходов сняла тяжесть налогового гнета. Щитовые деньги 1211 года, которые следовало выплатить за валлийскую кампанию, – это первый общий налог, установленный Иоанном после захвата церковных земель. При вынужденном отсутствии на королевских советах епископов и аббатов, которые, можно предположить, оказывали сдерживающее влияние, король становился все более суровым и деспотичным. Он не доверял никому, за исключением самых близких друзей, и заботился лишь о том, чтобы увеличить свою власть, чтобы иметь возможность сдерживать баронов в случае непредвиденных обстоятельств. Жестокие репрессии, захват заложников, наказание недовольных огромными штрафами или конфискацией собственности и другие репрессивные меры, призванные обеспечить вынужденную поддержку строптивого и недружелюбно настроенного баронства, были эффективны лишь до тех пор, пока бароны оставались раздробленными, не имеющими общего дела, которое их могло объединить. На то, что уже начались робкие попытки совместных действий, указывают события этого лета. Хотя Иоанн так и не нашел никаких признаков заговора против себя, о котором его предупредили, представляется возможным, что как минимум идея некой формы совместного выступления уже обсуждалась самыми недовольными баронами.

Роджер Вендоверский приводит три основные причины возрастания недовольства против Иоанна. Во-первых, он утверждает, что король совершал насилие над женами и дочерями многих знатных людей королевства. Матвей Парижский и другие авторы подтверждают это обвинение. Личная жизнь Иоанна, несомненно, была отнюдь не пуританской, и, судя по всему, его моральные принципы оставались более чем свободными.

Во-вторых, по утверждению Роджера Вендоверского, Иоанн довел многих богатых людей до бедности постоянным вымогательством. Король постоянно нуждался в деньгах. Стоимость нормального функционирования управленческого аппарата и издержки, связанные с церковными землями, постоянно возрастали. Более того, три года подряд Иоанн вел военные кампании. Также он посылал крупные суммы своему племяннику Оттону и другим союзникам на континенте. Таковы были огромные расходы. Для их покрытия Иоанн, помимо обычных доходов, получал доходы от собственности церкви, сборы с евреев и духовенства в 1210 году и конфискованных поместий тех, кто, как Вильгельм де Браоз, Эсташ де Весси и Роберт Фицуолтер, бежали из страны. Постоянно нуждаясь в деньгах, Иоанн, несомненно, налагал огромные штрафы, нарушал права опекунства и вымогал непропорционально большие отступные, когда наследники главных владельцев ленов вступали во владение наследством. В казначейском реестре этого периода много записей о крупных суммах денег, уплаченных за «благосклонность короля» разными людьми, тем или иным способом вызвавшими гнев Иоанна. Во многих случаях эти платежи, вероятно, являлись чисто произвольными суммами, истребованными королем. Роберт де Во, к примеру, вступил в связь с чужой женой, и король об этом узнал. Роберту пришлось отдать ему пять лучших иноходцев, чтобы король молчал относительно жены Генри Пайнела, и 750 марок – за благосклонность короля.

Третье обвинение против Иоанна следует из второго. Роджер Вендоверский утверждает, что многие знатные люди королевства были против короля, потому что он отправил в изгнание их родителей или родственников и конфисковал их поместья. Это было особенно характерно для начального периода интердикта, когда король изгнал из страны не только духовенство, в лояльности которого он не был уверен, но также родственников прелатов и отобрал их земли.

Короче говоря, заключает Роджер Вендоверский, у короля было столько же врагов, сколько знати. Когда бароны узнали, что папа освободил их от всех клятв Иоанну, говорили, что они послали письмо Филиппу Французскому и пригласили его вторгнуться в Англию, захватить королевство и стать его законным монархом. Но, с другой стороны, в это же время двадцать семь ведущих представителей англо-норманнской знати в Ирландии, возглавляемые всегда преданным Уильямом Маршалом, послали подписанную совместную декларацию Иоанну, заверив его, что они «готовы жить или умереть вместе с королем и будут хранить преданность ему до самого конца».

Недовольство раздували проповеди Питера из Понтефракта, йоркширского отшельника, обладавшего, как верили многие, духом пророчества. Он объявил, что Иоанн уже не будет королем в следующий день Вознесения и после этого, потому что именно в этот день корона перейдет к другому человеку. Пророчество обошло все королевство и привлекло всеобщее внимание. Когда об этом услышал Иоанн, он велел привести к нему отшельника и попросил уточнить, что именно произойдет в этот день: король умрет или будет свергнут.

– Достаточно знать, что в следующий день Вознесения ты больше не будешь королем, – заявил Питер. – Если окажется, что я лгу, тогда можешь сделать со мной все что хочешь.

– Да будет так, – согласился Иоанн, и Питер отправился в тюрьму дожидаться исхода пророчества.

Примерно в это время, и определенно до лета 1212 года, Иоанн отправил посольство к Мухаммаду аль-Насиру, султану Марокко, чтобы заручиться его помощью. Иоанн не прекращал работу по созданию коалиции против Филиппа Французского, причем коалиция требовалась достаточно сильная, чтобы противостоять его растущей силе и, если окажется возможным, уничтожить его. Союзников возглавил император Оттон. В коалицию вошли многие аристократы, чьи земли лежали к северо-востоку и востоку от королевства Филиппа. Их план был достаточно ясным, чтобы согласовать общую стратегию. План заключался в следующем: когда союзники почувствуют, что их силы достаточно велики, они нападут на Филиппа с северо-востока, а Иоанн одновременно нанесет удар с юга – из Пуату. Слабость плана заключалась в том, что английский король не был уверен в своей способности собрать достаточно большую армию, которая стала бы серьезной угрозой для Филиппа. Он не мог утверждать, что английские бароны последуют за ним на континент, а знать Пуату, по его убеждению, была ненадежна и склонна к предательству. Зато после битвы при Аларкосе в 1196 году мусульмане являлись господствующей военной силой в Северной Испании, и Иоанн решил, что может получить их помощь.

Матвей Парижский пишет, что Иоанн послал трех гонцов, рыцарей Томаса Хардингтона и Ральфа Фицниколаса и монаха Роберта Лондонского, к «Мурмелиусу, великому королю Африки, Марокко и Испании». Мурмелиус – это искажение от Амир аль-Муминин, принц правоверных – титул эмира Кордовы, который впоследствии принял султан Марокко. Султаном в то время был Мухаммад аль-Насир, сменивший своего отца, победителя при Аларкосе, в 1199 году. Иоанн предложил ему, в обмен на помощь, отдать султану себя и свое королевство, стать его данником, отказаться от христианства и принять ислам.

Слабым местом посольства было то, что Иоанну нечего было предложить султану в обмен на помощь. Его финансовые трудности, усугубившиеся бесконечными платежами союзникам по коалиции, не позволяли ему купить помощь султана. И король предложил единственное, чем султан, по его мнению, мог заинтересоваться. Обещания всегда давались ему легко. И ему ничего не стоило пообещать, что станет вассалом султана и примет ислам. В конце концов, у английского короля почти не было оснований называть себя христианином и еще меньше – дорожить своим именем. Возможно, он даже находил некое удовольствие в том, что предложил свое королевство, в котором римский папа на протяжении последних трех лет запрещал все богослужения, султану неверных.

Султан расспросил гонцов об их господине. Они описали короля как седовласого сильного телом человека, коренастого и невысокого. (Кстати, в 1797 году, когда была вскрыта гробница Иоанна и извлечен его скелет, оказалось, что рост короля был пять футов и пять дюймов, или ≈ 168 см.) Султан отклонил предложение короля, возможно, потому, что не видел никакого смысла его принимать, и кроме того, ему нужны были все его силы для приближающегося конфликта с Кастилией. Тот факт, что Мухаммад аль-Насир потерпел сокрушительное поражение от Альфонсо Кастильского в сражении при Лас-Навасе 16 июля 1212 года, указывает на то, что посольство определенно имело место до этого времени.

После того как султан отослал гонцов, он вернул обратно Роберта Лондонского и расспросил его подробнее. По информации Матвея Парижского, Роберт поведал ему, что Иоанн – тиран, а не король, разрушитель, а не созидатель, угнетатель собственного народа и друг чужеземцев, лев для своих подданных и ягненок для чужеземцев и своих врагов. Он ненасытный вымогатель, захватчик и разрушитель имущества своих подданных. Он ненавидит супругу, а та – его. Королева, сообщил Роберт султану, злобная женщина, склонная к кровосмешению и адюльтеру. Она не хранила верность королю, и он нескольких ее любовников удушил веревкой прямо в ее постели. Он завидовал своей знати, вступал в связь с их сестрами и дочерьми и не тверд в вопросах религии.

Матвей Парижский слышал все это лично от Роберта. Король сделал его аббатом Сент-Олбанс, где историк позже был монахом. Однако следует помнить, что хронист начал писать только через десять лет после смерти Иоанна.

Недоверие Иоанна к королеве любопытно проявилось в приказе относительно обеспечения ее пажами.

«Король Ральфу Ралею и Джеффри де Мартиньи. Мы посылаем тебе двух сыновей Ричарда д’Умфрамвиля, Одинелла и Роберта. Мы повелеваем, чтобы они служили госпоже королеве за ужином каждый день, но их наставник не должен появляться перед ней. И пусть они спят ночью в зале, и позаботься, чтобы они вели себя с честью. Засвидетельствовано королем в Дареме в третий день сентября».

Два мальчика, упомянутые в письме, были среди четырех сыновей, которых Ричард был вынужден отдать королю в заложники, вместе с замком Прудхо.