VI. О том, как в царствование Людовика XV Франция потеряла к себе уважение
1. В 1726 г. Людовик был привлекательным молодым человеком, хрупким и меланхоличным, «с красивым, как у девушки, лицом, бесчувственный и холодный». Своей застенчивостью, постоянной скукой, поддразниванием, иногда весьма жестоким, он напоминал Людовика XIII. Ни один из его наставников не сумел внушить ему понимание обязанностей государя. Кардинал Флёри пробудил к себе любовь, поощряя его лень и принимая участие в его ребяческих играх. Людовик XIV прошел во время Фронды школу опалы, подрастающий Людовик XV видел перед собой только раболепие и лесть. Как только он приступил к правлению, так сразу положился во всем на Флёри, который, как говорит Сен-Симон, не имел «ни малейшего понятия о ведении дел в тот момент, когда принял бразды правления». Мишле описывает кардинала как «приятное пустое место», как терпеливого, сговорчивого и улыбчивого человека. Но остается неоспоримый факт, что он управлял страной лучше, чем большинство министров. Флёри предпочитал остроумию здравый смысл и отличался склонностью к «экономии свечных огарков» – отрадный недостаток при дворе, где все остальные «жгли свечи с обоих концов». Его неопытность компенсировалась солидной традицией канцелярий, созданных Кольбером и Лувуа. У него были хорошие советники, и с 1738 г. обычный дефицит бюджета был преодолен. Для «приятного пустого места» это был совсем неплохой успех.
2. В иностранной политике пацифист Флёри способствовал взаимопониманию с Англией, премьер-министр которой Роберт Уолпол разделял его отвращение к войне. Ни один из них не мог оградить свою страну от войны, но они ее отсрочили и старались уменьшить причиняемое ею зло. Хрупкий кардинал и крепко сбитый эсквайр одинаково презирали обманчивую славу и имели одинаковое представление о национальном интересе. Ни тот ни другой не замахивались на великие цели, и тогда появлялась возможность, считали они, ставить цели реальные, потому что человеческий ум, слабый от природы, лучше разбирается в том, что ему близко. Если мир в Европе мог бы быть обеспечен в принципе, то это было бы сделано усилиями этих двух людей. Но древние идеологические и династические раздоры продолжали лихорадить больной континент. Во Франции элита была традиционно антиавстрийской. И вот появляется возможность «унизить австрийский дом». Император Карл VI, у которого были только дочери, страстно желал оставить трон эрцгерцогине Марии-Терезии. Он мог это сделать, только принудив другие государства принять Прагматическую санкцию. Флёри, которого общественное мнение осуждало, обвиняя в слабости, продолжал лавировать. Партию войны поддерживали военные, двор и писатели.
Жиль-Эдме Пети. Портрет Людовика XV в юности. 1771–1774
3. В 1733 г. со смертью польского короля Августа II положение осложнилось. Восточная Европа быстро менялась. Когда Петр Великий превратил Россию в великую державу, он настойчиво предлагал Франции союз. Из чувства верности к прежним союзникам – Польше, Швеции и Турции – французское правительство осталось глухо к этому предложению. Тогда раздосадованная Россия сговорилась с Австрией. Теперь обе страны совместно угрожали Польше. В качестве претендента на ее трон они поддерживали кандидатуру курфюрста Саксонского, безоговорочно преданного обеим империям, в то время как кандидатом сторонников польской независимости был Станислав Лещинский, тесть Людовика XV. Королева Франции, вполне естественно, поддерживала своего отца. Король помогал в этом из гордости, испытывая некоторое унижение, что женился на «девице», которая не была даже королевской дочерью. Французское общественное мнение склонялось к вторжению, потому что французы не любили Австрию, а Флёри имел малодушие понимать, что Франция, даже если бы она этого захотела, не могла защитить Польшу от австрийцев и русских, потому что география не считается с чувствами. Но общественное мнение считается. В Данцинг была послана небольшая французская экспедиция, чтобы успокоить особо рьяных (которые не приняли в ней участия). Солдаты героически сражались, но в конечном счете попали в русский плен. Оставалось только одно – напасть на Австрию. Это было горячим желанием всей страны. Флёри сделал все, что мог, чтобы эта война была короткой и безопасной. По Венскому договору (1738) он согласился признать права Марии-Терезии на трон, но при условии, что она выйдет замуж за Франциска, герцога Лотарингского, и что Станислав Лещинский – король без королевства – получит Лотарингию, которая после его смерти вновь отойдет Франции. Это был один из наиболее красивых компромиссов в истории дипломатии. Австрия была удовлетворена, тесть становился суверенным правителем, а Франция должна была получить в будущем исконно французскую провинцию.
Мастерская Гиацинта Риго. Портрет кардинала Флёри. После 1728
4. Но победы благоразумия бывают кратковременны. В Англии миролюбивый Уолпол оказался перед необходимостью начать войну. Возрастал шовинистический меркантилизм, и лондонский Сити жаждал победить Испанию, чтобы отобрать у нее торговлю с Южной Америкой. Уильям Питт осудил постыдную слабость Уолпола. «Ладно, – сказал Уолпол, – это будет ваша война, и я вам желаю получить от нее наибольшее удовольствие…» Он подал в отставку и своим уходом положил конец первому франко-английскому согласию. В противоположность принципам Уолпола его преемник ввязался в европейские дела. Император Карл VI умер в 1740 г., и сразу появились притязания на его наследство. Фридрих II, король Пруссии, – государь макиавеллиевского толка, не разборчивый ни в религиозных делах, ни в делах чести, не соблюдавший взятых на себя обязательств, – потребовал богатую Силезскую провинцию. Какие же у него были на это права? «Свежая армия, хорошо наполненная казна и жадная душа». Но он слыл просвещенным государем, он сумел внушить любовь французским писателям, в частности Вольтеру. Он пользовался поддержкой элиты, столь же пылкой, сколь и плохо информированной. (Сам Мишле, писатель XIX в., тоже становится в этом деле на сторону Пруссии; но в 1871 г. он изменил свое мнение.) Фридрих был агрессором. Австрия его осудила. Неудержимый ход событий вовлекал Францию в союз с Пруссией и в войну. Постаревший Флёри (в 1742 г. ему было восемьдесят восемь лет) не вмешивался. Глубокий старик еще может быть упрямым, но он уже не в состоянии быть непоколебимым. Людовик XV предпочел бы, чтобы Франция оставалась зрительницей. Его правительство не имело к Австрии никаких претензий. Но общественное мнение было красноречиво, настойчиво, неистово. Маршалы, любовницы, философы – все выступали за войну. Королю твердили, что Англия становится опасной и что, победив Австрию при поддержке «либерального» короля Пруссии, Франция доберется и до Англии. Наконец король уступил. Это было больше чем преступление – это было ошибкой и началом долгой череды войн, которые дадут Англии господство на морях, а Пруссии – господство над Германией.
Королева Мария Лещинская приносит присягу на верность Франции в 1728 г. Гравюра первой половины XVIII в.
5. Мария-Терезия не потеряла хладнокровия. Она тотчас провела переговоры и заключила союз с Лондоном. После этого Фридрих II, осознав, что представляли собой соединенные силы Австрии и Англии, порвал с Францией, которая скомпрометировала себя ради него. В обмен на Силезию он предал своих союзников. Изолированная от Богемии французская армия отступала, испытывая большие трудности. В 1743 г. от старости и огорчений скончался Флёри. Картерет, преемник Уолпола, открытый враг Франции, выставил против нее ганноверскую армию, которая объединилась с австрийской армией. Тогда произошло одно из тех французских преобразований, которые из века в век озаряют историю Европы. Глаза открылись. Маршал Ноайль посоветовал перенести военные действия во Фландрию, бывшую вечной головной болью для Англии. Король, побуждаемый воинственной любовницей, отправился в армию и тяжело заболел в Меце. Вся страна сплотилась вокруг него и прозвала его Возлюбленным. Вольтер воспевал его:
Он умеет любить, он умеет сражаться;
Он направляет в это прекрасное место
Королевскую грамоту, достойную Генриха IV,
Подписанную: Людовик, Марс и Любовь.
11 марта 1745 г. Мориц Саксонский в присутствии Людовика XV одержал при Фонтене великолепную победу над англичанами, голландцами и ганноверцами. Французская армия вошла в Нидерланды, взяла Антверпен и Берг-оп-Зоом. Однако циничный во всем Фридрих II кидался то в одну сторону, то в другую, предавал, возвращался, договаривался. Англия, «владычица морей», угрожала французским колониям и даже побережью Бретани. Необходимо было начинать переговоры и заканчивать эту непоследовательную войну, которую и начинать-то вовсе не следовало. Мирный договор в Ахене (1748) не удовлетворял никого, кроме Фридриха II, сохранявшего Силезию. В Париже рыночные торговки придумали выражение: «Глупо, как мирный договор». Как давно уже повелось, каждый раз по окончании войны между Францией и Англией каждая из двух сторон вынуждена была вернуть все свои завоевания, потому что у другой стороны были на руках сильные козыри. Чтобы добиться вывода французских войск, хозяйничавших во Фландрии, английское правительство вынуждено было эвакуировать свои силы с острова Кап-Бретон, который господствовал над Канадой. Англо-французские конфликты в Индии и Америке оставались неулаженными. Ни одно из крупных европейских государств не соглашалось с границами новой карты мира. Отмирали старые сложившиеся союзы. Франция и Австрия должны были решить, оправдана ли их традиционная неприязнь реальным противопоставлением интересов, или, наоборот, развитие Пруссии представляет для них обеих общую серьезную опасность. Франция и Англия, каждая исходя из своих интересов, начинали понимать, что они не добьются длительного мира до тех пор, пока между ними не будут решены вопросы о господстве на море и о колониях.
6. Во внутренней политике основной характеристикой первого периода царствования Людовика XV можно считать тот факт, что оппозиция, считавшая себя либеральной, на самом деле защищала реакционные идеи, а правительство, которое все называли реакционным, на самом деле было прогрессивным. Общественное мнение, опирающееся на парижские салоны, набирало все большую силу. Но намерения этого общества были намного лучше, чем информированность. Война за австрийское наследство создала новый дефицит казны, и правительство предложило возместить его за счет введения нового налога в сумме одной двадцатой от состояния, включая и состояния привилегированных. Парламентарии отказались регистрировать этот налог на капитал, который им тоже, как и всей остальной стране, пришлось бы платить, и осудили его как «чудовищные незаконные поборы». Писатели и население из духа противоречия восхваляли парламент за его стойкость! Все порицали двор за его расходы, а следовало бы порицать эгоизм придворных. То же самое происходило и в области религии. Споры с янсенистами вновь ожили в 1713 г. после появления папской буллы «Unigenitus», в которой осуждалось сто одно предложение книги Кенеля, отмеченной верой в действенную благодать. Церковь отказывала в таинстве тем, кто не соглашался с буллой. Парламент – галликанский и янсенистский – поддерживал «апеллянтов». Янсенизм превращался в политическую партию. К янсенистам присоединились атеисты, которым не было дела до Божественной благодати. Вызывало удивление то, что парламентарии, столь горячо поддержанные либеральными писателями, были теми же самыми трибунами, которые приговаривали к смерти богохульников. Трудно вообразить что-нибудь более нелепое, но, когда кипят страсти, годится все, что подогревает ненависть.
7. Личная и публичная жизнь короля тоже способствовала разброду умов. Людовик отнюдь не был глупцом. «Он приказывал как повелитель и обсуждал как министр», – утверждал Аржансон. Но чаще всего, будучи усталым от рождения, он позволял самостоятельно «крутиться старой доброй машине». Франция не прощала ему тех самых бесчисленных любовных увлечений, которые она находила вполне терпимыми у Генриха IV. Только победы примиряют со скандалами, а распутство – это вообще не любовь. Любовные похождения Людовика XV постепенно становились все безнравственнее. Королева всегда вызывала в нем скуку. Он сделал ей десять детей, «не обмолвившись с ней и словом». Она слабо протестовала: «Каждый раз просто переспать, а потом каждый раз рожать!» Начиная с 1732 г. по порядку старшинства его любовницами были все три сестры Нель: мадам де Майи, мадам де Вентимиль и мадам де Ля Турнель, которую он сделал герцогиней де Шатору. Они попытались превратить его в героя, но это оказалось безнадежной затеей. После них официальной любовницей Людовика стала представительница буржуазии мадам Ленорман д’Этиоль, урожденная Пуассон, с детства воспитанная для этой роли своим опекуном, который рассматривал ее как «лакомый кусочек для короля». «Ее научили всему, кроме морали», которая ей только повредила бы (Ш. Сент-Бёв). Король сделал ее маркизой де Помпадур, и двадцать лет она властвовала над ним, над Францией и над Европой. Она удерживала его наслаждением, а чтобы развлекать, привлекала писателей и художников: Вольтера, Гельвеция, Кребийона, Натье, Латура, Буше, Ван Лоо, Бушардона. Когда она стала непригодна для любовных утех, то, не задумываясь, стала сводницей. «Олений парк» был не совсем тем, что о нем писали памфлетисты, но у короля был там небольшой домик для тайных радостей, и заниматься всей организацией дела с обычной своей услужливой толковостью взялась мадам де Помпадур. Отсюда и такая эпитафия:
Здесь покоится та, кто двадцать лет была девственницей,
Пятнадцать лет – шлюхой и семь лет – сводней.
После того как она умерла в 1764 г., ее место заняла «ничтожная девица» Жанна Бекю – хорошенькая потаскушка, которая не занималась политикой, но богатство которой вызывало возмущение женщин приличного происхождения. Чтобы возвыситься до придворного уровня и быть там «представленной», Жанна умудрилась выйти замуж за графа Дюбарри, брата одного из своих любовников, который женился бы на ней и сам, если бы уже не был женат. Народ, отягощенный налогами и войнами, с законной суровостью осуждал распутство короля, которое стоило ему так дорого. Чтобы ездить из Версаля в Фонтенбло без заезда в Париж, где его могли плохо встретить, Людовик XV построил в 1750 г. дорогу Протеста. Знамение времени: в 1757 г. поступок полусумасшедшего лакея, нападавшего на него с перочинным ножом, удивил только короля. «За что меня убивать? – воскликнул он. – Я никому не сделал зла». И правда, самое большое зло, которое он причинил французам, заключалось в том, что он не оправдал их надежд.
Р. Перселл. Маркиза де Помпадур. Гравюра английской школы. Первая половина XVIII в.
8. Недопонимание между королем и его народом перекинулось и на внешнюю политику. В колониях, несмотря на мирный договор в Экс-ла-Шапель (Ахен), англо-французская война продолжалась. Да и каким образом правительство могло бы ее прекратить? При плохой погоде требовалось два месяца, чтобы достичь Нью-Йорка, и шесть месяцев, чтобы добраться до Калькутты. Приказ о прекращении огня не прекратил войны. В Америке французское правительство пыталось объединить Луизиану с Канадой, Миссисипи с Сен-Лораном, проведя границы позади британских колоний, которые оказались бы тем самым без hinterland (тыла) и зажатыми между Аллеганскими горами и морем. В период мирного времени разразилось сражение в долине Огайо, и французы, прогнав колонистов, построили там форт Дюкен. Несмотря на такие преимущества, положение французов в Канаде было очень ненадежным. Английские колонии, начиная со времен Карла II, образовали вдоль побережья однородную и плотнонаселенную зону. Численность населения составляла примерно 1 млн 200 тыс. человек, в то время как число французских колонистов не превосходило 60 тыс. Англия, где торговцы были сильны, упорно держалась за свои рынки и для их сохранения готова была понести те жертвы, на которые никогда не согласилась бы Франция, где торговля не пользовалась большим влиянием.
9. Не только колонии, невзирая на мирные договоры, продолжали сражаться во всех уголках мира. Британское адмиралтейство, узнав, что два прекрасных министра морского флота – Руйе и Машо – перестроили французский флот, проявило беспокойство и разрешило охоту на море за французскими кораблями без всякого объявления войны. Людовик XV ограничился отправкой нот протеста, а это как раз тот способ протеста, который вот уже семь тысяч лет, с тех пор как существует род людской, алчущий чужого состояния, приводит в восторг и поощряет агрессоров. Можно сказать, что с восшествием на трон Вильгельма III возобновилась Столетняя война. Целью войны была уже не анжуйская империя, не англо-французская империя, а империя всемирная. Она должна была достаться тому из двух соперников, кто добьется владычества над морями. Поэтому, чтобы сосредоточить все силы на перестройке морского флота, Франция нуждалась в мире на континенте. И напротив, Англии традиционно было вполне достаточно найти наемников на континенте. Уже десятки раз опыт доказывал, что ее морские и колониальные победы оказались бы тщетны, если бы Франция сумела оккупировать Фландрию, ибо тогда в момент переговоров Англии пришлось бы вернуть колонии, чтобы добиться освобождения Антверпена. Оставалось выбрать такого наемника. До 1748 г. Англия одаривала Австрию субсидиями. Фридрих II требовал денег меньше, чем Мария-Терезия, и был лучшим стратегом. Англия сменила союзника.
10. И в это же самое время Франция тоже сменила союзника. Уже при Франциске I проявление ненависти к Австрии считалось основой мудрости французского короля. Эта ненависть постоянно жила в умах большинства французов. Свидетельствовала ли она о мудрости? Служила ли интересам страны? В этом можно было сомневаться. Что выигрывала Франция от новых побед Пруссии? Таилась ли в ее успехах опасность для немецких свобод, а следовательно, и для Европы Вестфальских договоров? Говорили, что смена союзника было делом женских рук, что Фридрих II, женоненавистник, оттолкнул от себя оскорблениями и Марию-Терезию, и императрицу Елизавету, и мадам де Помпадур, которую он называл «Мадемуазель Пуассон», в то время как австрийская императрица называла ее в своих письмах не иначе как «Мадам, моя дражайшая сестра». Возможно, что расположенность маркизы и помогла императрице Австрии. Но крутой разворот в выборе союзников имел более глубокие причины. Берни, новый французский министр иностранных дел, отлично понимал опасность, которая грозила со стороны Пруссии. К сожалению, страна не пошла за ним. Морские поражения, потеря Канады и Индии едва затронули общественное мнение. Вспомним с грустью «несколько арпанов снега» Вольтера. Победа Фридриха Прусского при Росбахе была воспринята во Франции едва ли не с радостью. Хвалить врагов было в характере Фронды. Имея дело с французским «тираническим» правительством, всем хотелось верить, что «просвещенный» монарх из Сан-Суси олицетворял собой свободу. На деле же он был злейшим врагом, и Бурбоны кажутся святыми по сравнению с Гогенцоллерном. Но когда общественным мнением овладевает безумие, то излечить его могут только дальнейшие события и время.
11. После поражения при Росбахе Берни совсем пал духом. Король и двор никак не реагировали на это поражение. «Мне кажется, – говорил Берни, – что я министр иностранных дел в лимбе». Он тщетно указывал на опасность «Господу Богу и его святым», то есть Людовику XV и его приближенным. Он взволновал их лишь на краткий миг: «А затем их вновь охватила летаргия; они смотрят большими грустными глазами, но ничего не делают». Французские солдаты были, естественно, все так же смелы, но повсюду царил беспорядок: «Достаточно было бы изменить наши нравы, и то, на что в других странах потребовались бы века, в нашей стране свершилось бы всего лишь за один год», если бы только кто-нибудь взял на себя этот труд. Но и сам Берни не стремился стать таким человеком. Больше того, он с готовностью уступил власть Шуазёлю, другу мадам де Помпадур, философу и самому блестящему из наших послов. Шуазёль вел четкую политику, направленную на заключение семейного пакта с Испанией. Это был договор о взаимопомощи, по которому следовало установить нечто вроде баланса сил на море путем объединения обоих флотов. Но даже в этом случае Англия сохраняла свое превосходство на море. Именно на море военные события развивались для Франции столь же неудачно, как для Австрии – на земле. В 1763 г. пришлось подписать мир в Париже – один из самых печальных для страны за всю ее историю. По этому миру Франция переставала быть империей – империей становилась Англия. В этой Семилетней войне Франция потеряла Канаду, всю территорию на восток от Миссисипи, Индию (кроме пяти торговых контор), Сенегал, а кроме того, еще и Гренадины (Windward Islands). Фридрих II сохранил Силезию. К чести Шуазёля нужно сказать, что сразу после поражения он пытался восстановить флот. И не кто иной, как он, аннексировал не только Лотарингию (наследство, вернувшееся к Франции после смерти Станислава Лещинского), но и Корсику, которая станет одной из самых верных французских провинций.
12. На реорганизацию армии и флота требовались деньги. Была только одна возможность их получить: взять у тех, у кого они были, – у привилегированных. Но те яростно защищались. Духовенство утверждало, что «даже у народов, прозябающих во мраке идолопоклонничества», почиталась религиозная собственность. Чтобы преодолеть это сопротивление, требовались, вероятно, решения парламента страны. Шуазёль надеялся заручиться его поддержкой, добившись от короля изгнания иезуитов. Это вызвало восхищение философов, но в парламенте кошелек значил больше, чем вероисповедание. Сопротивление налогам продолжало оставаться очень сильным, особенно в Бретани, где борьба Ла Шалоте – местного парламента – против Эгийона, коменданта провинции, приняла размах философской оппозиции. «Суть закона в том, чтобы он был принят, – говорил парламент города Ренн. – Право принимать закон – это право нации». Итак, это право не может быть осуществлено «во время перерывов в заседаниях парламентов», утверждал Ла Шалоте. Доктрина весьма спорная, потому что парламенты той поры не были представительными. В 1759 г. некий месье де Силуэт становится генеральным контролером финансов. Он слыл мыслителем, и Вольтер писал о нем: «Я признаю, что Господь Бог послал нам месье де Силуэта во спасение». Этот Божественный посланец предложил ввести многочисленные налоги, «даже на воздух, которым дышат», вызвал яростные протесты и через четыре месяца исчез, оставив во французском языке свое имя для обозначения мимолетной тени. «Орел оказался мокрой курицей», – философски констатировал Вольтер. Но дефицит казны так и остался дефицитом.
Пьер Луи Дюмениль. Заседание палаты правосудия при Людовике XV. 1715
13. В 1770 г. Шуазёль получил королевский приказ, по которому он должен был отправиться в ссылку в свои земли Шантелу. Его политика реванша в борьбе с Англией и вооружения морского флота беспокоила короля. Но прежде чем впасть в немилость, Шуазёль успел женить дофина на дочери Марии-Терезии, эрцгерцогине Марии-Антуанетте, что значительно укрепило его проавстрийскую политику. Эта отставка показалась французам несправедливой, и семья Шуазёль была окружена в Шантелу симпатией друзей. Та коалиция, которая свергла министра, состояла из канцлера Мопу, аббата Терре – контролера финансов, и мадам Дюбарри – любовницы короля. Мопу дал понять Людовику XV, что наступательная сила судейских чиновников становилась опасной для страны. Нам важно помнить, что французские парламенты того времени являлись привилегированными, наследственными палатами правосудия, а не избираемыми ассамблеями. Их деятельность была пагубной. Они мешали взиманию налогов, они поддерживали религиозную нетерпимость, применение пыток. Для неприятия эдиктов короны все парламенты королевства объединялись под руководством парламента города Парижа. «Эта удивительная анархия, – говорит сам Вольтер, – не могла сохраняться далее. Нужно было, чтобы корона обрела свою власть или чтобы парламенты получили перевес». Наследственные судейские представляли собой некую новую форму феодальности, которая увековечивала старинные феодальные привилегии. Необходимо было срочно принимать жесткие меры. В 1771 г. Мопу упразднил парламенты, отменил продажу должностей, создал новые палаты правосудия, которые прозвали «парламентами Мопу», и сделал отправление правосудия бесплатным, по крайней мере в теории. Однако контролер Терре, министр финансов, грубый, а стало быть, довольно добрый, «у которого было что-то от Сюлли и от Кольбера», «сократил недоимки по рентам, отсрочил платежи по кредитам, конвертировал тонтины в пожизненные ренты, поднял габель и жестко регламентировал торговлю зерном». Он навел порядок, устраняя злоупотребления в получении пенсий, установил налог двадцатой доли (налог на капитал) и налог на недвижимость. Это были разумные меры, но вызывающие презрение «парламенты Мопу» и необходимые налоги аббата Терре подняли волну бесконечных протестов. «Говорят, что у аббата Терре нет Веры, что он лишает нас Надежды и ограничивает нас одной Любовью». Общественное мнение, все более погружающееся в заблуждение, защищало от государства финансистов и поставщиков. Несчастный Терре, которого король спросил, что он думает о праздниках в Версале, ответил: «Ах, сир! Они неоплатные!» Людовик, ставший из «возлюбленного» «нелюбимым», умер в 1774 г., и ни одна душа о нем не пожалела.
Во время последних лет правления Людовика XV Шуазёль, Мопу и Терре выполнили прекрасную работу. Мудрый король еще мог бы спасти режим. Был коронован Людовик XVI. Будет ли он для своих подданных Богом, «изобильным столом» или «пустой лоханкой»? Он стал откровенной бездарью!
