5. Ход «Мерседесом»

Робинс уже засыпал, когда на связь вышел Бартлет и попросил его договориться с владельцем баржи в Манге о транспортировке его «Мерседеса» в любой порт Англии по его выбору. Самому Робинсу предлагалось после этого немедленно покинуть Францию и вернуться к месту работы. В субботу вечером он получил ответ от Робинса, который сообщил, что «Мерседес» отправится в Англию в понедельник в полдень.

Джонсону Бартлет оставил шифровку, в которой сообщил, что ему следует не позднее 11 часов утра в понедельник убедиться лично в том, удалось ли Робинсу установить его «Мерседес» на палубе баржи ВВ-127-С в Манге, и проверить, есть ли там по-прежнему взрывчатка и телефон-детонатор. Накануне своего отъезда Джонсон получил точные инструкции, как это следует сделать. Бартлет был в восторге от своей предусмотрительности – накануне отъезда Робинса во Францию он с помощью взрывников из МИ-6 засыпал в корпус его «Мерседеса» двадцать килограммов гексогена, которые можно было взорвать в любой момент, набрав лишь ему и Джонсону известный номер мобильника. Этого было бы достаточно для того, чтобы потопить целый крейсер. Визит генерала Рубакина во Францию позволил Бартлету использовать эту бомбу более эффективно. Парижская агентура МИ-6 повела Рубакина от самого самолета. Смотритель в Багателе, кадровый сотрудник парижской резидентуры, сумел почти дословно записать разговоры Рубакина с его коллегами на скамейке в парке. А ту очаровательную супружескую пару, которую Моховой принял в ресторане за стопроцентных французских рантье, англичане завербовали еще до Второй мировой войны. Это были русские эмигранты Мария Александровна и Константин Георгиевич Трегубовы, ветераны МИ-6. Их запись позволила узнать все, что задумали в «РУСАМКО».

Бартлет поначалу решил было сдать Мохового и его компанию французской контрразведке, передав ДСТ точную дату прибытия «Князя Таврического» в Гавр и совет как следует порыться в тех мешках с углем, которые будет грузить на баржу человек Мохового. Однако, немного поразмыслив, он пришел к выводу, что будет куда лучше стравить Арефа и Рубакина, чем таскать из огня каштаны для ДСТ. Поэтому Бартлет решил изменить первоначальный план, по которому намеревался выманить самоходку Боле в Англию и тихо потопить ее посередине Ла-Манша с помощью взрывчатки, заложенной в «Мерседесе» Робинса, и тем самым лишить Мохового легального перевозчика. Новые обстоятельства позволяли МИ-6 убить сразу двух зайцев – ликвидировать и людей «Аль-Каиды» в Англии, и предназначенное им оружие. Такой неудачи Ареф не простил бы Рубакину никогда. А его разрыв с «РУСАМКО» неминуемо привел бы к срыву поставок русского оружия для боевиков «Аль-Каиды» не только в Ливане и Палестине, а на всем Ближнем Востоке и на севере Африки. Так что взрыв баржи господина Боле на рейде Плимута в тот самый момент, когда к ней подойдет на своем катере эмиссар «Аль-Каиды» в Англии, имел бы далеко идущие последствия. Не говоря уже о том скандале, который поднялся бы после обнаружения на дне Ла-Манша русских ракет «Игла».

Джонсону Бартлет дал еще одно задание – проследить за тем, куда и когда Моховой перебросит свой арсенал из Манга в ближайшие два дня. Где его база в Аркашоне, никто не знал. Но, может быть, и не нужно будет ее искать. Из своего «Мерседеса» Джонсон мог вполне уничтожить транспорт с оружием по дороге. Если только Бартлет получит на это согласие шефа.

6. Степан находит обидчика

Похоронив Антониду на старом кладбище Манга, Степан не находил себе места. По вечерам он сидел у входа в замок рядом с собачьей будкой и часами разговаривал с Королем, которого он принес на посольскую дачу еще щенком.

«Нет нашей Антониды больше, Король. Осиротели мы с тобой, братец, прям совсем осиротели». Король сочувственно скулил, но больше никак разговор поддержать не мог. В пятницу начался заезд отдыхающих, и Степан провозился с ними до полуночи. В субботу к вечеру, разместив последних приезжих посольских работников по номерам, он решил пойти в Манг прогуляться. На душе у него было так тоскливо, что Король ему в собеседники не годился. Ноги сами по себе понесли его через мост к пивной Жерара, где все же сидели живые люди, хоть и французы, с которыми он также не мог объясниться, как Король с ним.

Обменявшись с Жераром неизменным приветствием «Ca va? – Ca va?» и выпив пару кружек пива, Степан, ни к кому не обращаясь, а вроде как сам себе сказал: «Эх, ни хрена вы, ребята не понимаете!» – и вышел на улицу. Французское темное пиво легло на выпитый за обедом стакан водки, и Степана слегка развезло. Уже смеркалось. Он пошел вдоль Сены, чтобы сократить дорогу и выйти прямо к замку. У причала, где стояла баржа, на которой старик Боле возил уголь для Мохового из Гавра, он заметил серый «Мерседес», точно такой же, как тот, на котором приезжал к нему в тот проклятый день Меченый. Не подходя к причалу близко, Степан заметил в свете фонаря, освещавшего набережную, что Боле о чем-то оживленно беседует с каким-то мужчиной в желтой куртке и клубной кепочке. Подойдя поближе, Степан чуть не вскрикнул – рядом с Боле стоял Ващенко. Меченый. Первым желанием Степана было подбежать к нему и чем попало треснуть по голове, но он решил затаиться в кустах и подождать. «Живьем его возьму, гада», – решил он про себя. Между тем Меченый любезно открыл перед Боле дверь своего «мерса», и тот уселся с ним рядом. Они поехали по направлению к Мангу, и Степану ничего не оставалось делать, кроме как возвращаться к себе в замок. Главное, что номер «мерса» «Меченого» он не только запомнил, но и успел записать на завалявшейся у него в куртке бумажке еще до того, как они стали париться в тот страшный для него день. Возвращаясь в замок, он хотел было сообщить Моховому о своем открытии, но вспомнил, как тот сказал ему еще утром, что уедет в Париж на переговоры и навряд ли рано вернется, а скорее всего, переночует в городе, в своей парижской квартире, и в Манге будет только поздно вечером в воскресенье. Степан поэтому твердо решил, что шефа лучше не беспокоить, но времени терять нельзя, и надо прочесать на мопеде за ночь весь Манг и его окрестности. И если Ващенко все еще квартирует где-то здесь, он его по «мерсу» точно найдет. Степан заранее приготовил фонарь, видавшие виды кроссовки, в которых ходил за грибами, старую монтерку, веревку и моток скотча. Все это должно было ему пригодиться, чтобы Ващенко оглушить и связать, а затем – доставить на виллу к Моховому на суд и расправу. А уж в том, что Моховой за это геройство ему зарплату прибавит, он был уверен на все сто.

Ровно в полночь Степан выехал за ворота замка, закрыл их на наборный замок, как положено, чтобы те, кому надо приехать позже, могли набрать код и войти. Подъехав к Сене, он увидел, что рядом с причалом стоит все тот же «Мерседес». Он увидел свет, проникавший через застекленную палубу, и решил, что Боле, который, как он знал, иногда ночевал на барже, пригласил Ващенко в гости. Выключив мотор у мопеда, он тихо подъехал на одних педалях к причалу и, поставив мопед у контейнера, который служил Боле и складом, и офисом, прислушался. Ему показалось, что кто-то кричит, как будто подражая птице. Крик был какой-то жуткий, нечеловеческий, не то стон, не то вопль. Так иногда кричит выпь на болоте. «Может, и здесь какая-то выпь завелась», – подумал Степан. Он подошел поближе к причалу и увидел, что из трюма на мостки вышел какой-то бритый под ноль парень в бейсбольной кепочке и джинсовой куртке, видимо, покурить. «Ого, – подумал он. – Боле, видно, не только Ващенко пригласил, еще и скинхедов». Он подождал, пока парнишка вернется обратно. А затем, прихватив с собой на всякий случай монтерку, бесшумно, на цыпочках, прошел по мосткам к барже и прополз по борту на корму. Заглянув через стекло в трюм, туда, где Боле устроил столовую, он увидел еще одного скинхеда в такой же куртке, что и у выходившего курить парня, который, вернувшись в трюм, встал с ним рядом. Они стояли к Степану спиной. А перед ними, привязанный к железному стулу, сидел полуголый Ващенко. Тело его было исполосовано резаными ранами, из которых сочилась кровь. Перед Ващенко за столом, на котором стоял фонарь, сидел, тоже спиной к Степану, какой-то блондин в черной кожаной куртке. Судя по всему, именно он и вел допрос. Сбоку от стола на другом стуле горела спиртовка. Когда она вдруг вспыхнула, Степан увидел рядом с блондином Кокошина. «Как он-то сюда попал, да еще в компании со скинхедами?» – размышлял Степан, твердо уже решив как можно скорее делать отсюда ноги. Кокошин что-то сказал Ващенко по-английски. Тот дернулся и закричал. «No! No! You take me for another man!» Кокошин сделал знак альбиносу. Альбинос показал на спиртовку одному из парней, и тот принялся нагревать железный прут на огне. Ващенко задергался на своем стуле, не в силах освободиться от пут. Лицо его было перекошено от ужаса, он смотрел на спиртовку и кричал по-английски: «No! No! Please, not that!». Степан смотрел, будто оцепенев, не в силах сдвинуться от ужаса увиденного с места, как подручный палача сунул раскаленный прут в открытую рану на груди Ващенко. Тот издал жуткий вопль и обмяк, видимо, потеряв сознание. Его облили водой и, едва он раскрыл глаза, альбинос встал, и Степан услышал сквозь стекло, как альбинос заорал по-русски: «Ты будешь отвечать, сволочь, или нет?!». Ващенко уже, видимо, был на последнем пределе. Брюнет передал палачу лежавший на столе кинжал, и тот принялся греть его рукоятку на спиртовке. Затем он взял кинжал перчаткой за лезвие и по команде альбиноса приложил конец рукоятки ко лбу Ващенко. Увидев, как вздувалось кровавое клеймо на лбу Меченого, Степан не выдержал и почувствовал, что его вот-вот вырвет. От отполз от окна, убедился в том, что у входа на баржу никого нет, выбрался на пристань и, сев на свой мопед, нажал на все педали. Только уже подъехав к воротам замка, он вспомнил, что оставил на барже монтерку и веревку. Но возвратиться туда его бы не заставил никто на свете. Добравшись до своей каморки, он сбросил с себя всю одежду и принял душ. Потом налил стакан водки и выпил его залпом, не закусывая. В дверь скребся Король. Степан впустил его и, достав из холодильника кусок сала, отрезал кусочек. Король, обкормленный посольскими дачниками, вежливо проглотил дар хозяина и лизнул ему руку. «Вот так вот, Король, – сказал Степан. – Отлились Меченому наши слезы. В разведке, брат, у них так. Там предательства не прощают. Сколько бы лет ни прошло, все равно найдут и прикончат. Страшное это, брат, дело».