Глава 17
Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над пропастью. Опасно прохождение, опасно быть в пути, опасен взор, обращенный назад, опасны страх и остановка. В человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель.
Фридрих Ницше, 1881
Нижняя Австрия, город Вена
4 августа 1945 года, 8:22 – 8:43
Всю ночь генерал-лейтенант Благодатов не спал, руководя перегруппировкой войск. Работоспособность поддерживал крепким чаем. К утру напиток стал отдавать дегтем. Последний стакан так и остался недопитым, и жидкость в нем плескалась темно-бурая, почти черная.
Когда дверь кабинета бесшумно распахнулась и на пороге возник маршал Конев, генерал-лейтенант в первый момент решил, что от недосыпа начались видения. Маршал должен был быть в штабе, руководить подготовкой наступательной операции, а совсем не в комендатуре.
– Доброе утро, Алексей Васильевич, – сказал Конев, и только после этого Благодатов окончательно поверил, что происходящее – не сон.
Он с усилием потянулся, заставляя затекшую спину распрямиться, а позвонки – хрустнуть.
– Доброе утро, товарищ маршал.
Конев сел, на лице его было рассеянное, не очень понятное выражение.
– Что там от Косенкова слышно? – поинтересовался маршал и бросил на коменданта короткий взгляд.
– Связь так и не восстановлена.
– Значит, группа Косенкова погибла целиком, – Конев вздохнул. – Жаль. План не удался, и придется уничтожать логово фашистских главарей по-другому.
– Не стоило их посылать, – буркнул Благодатов. – Ведь был же капитан Радлов против, а мы ему не поверили…
– Что толку теперь сокрушаться? – махнул рукой маршал и встал. – Да, кстати, я ночью разговаривал с Жуковым. Верховный разрешил вводить войска в сектора оккупации союзников и использовать там авиацию.
– Теперь покажем фрицам, товарищ маршал? – генерал-лейтенант тоже поднялся, провожая гостя.
– Обязательно покажем, – кивнул Конев и вышел.
Нижняя Австрия, дорога Вена – Линц
4 августа 1945 года, 10:53 – 12:25
Остался позади Санкт-Пельтен, а машины продолжали неторопливо ползти на запад, не увеличивая скорости. По сторонам были зеленые, поросшие лесом холмы, над ними – синее небо с кругляшом солнца.
Машины равномерно рычали, иногда кузов, в котором сидели солдаты, окутывало ядовито пахнущее облако выхлопа. Но в остальном всё было слишком хорошо и покойно, и сержанта Усова тянуло спать.
Их везли в бой, туда, где немцы сумели остановить прорыв советских танковых и пехотных частей. Сил для атаки с ходу у наступающих не хватило, и теперь к линии фронта подтягивались войска из Вены.
Автоколонна повернула, и из расположенного сразу за поворотом лесочка потянулась к передней машине тонкая огненная линия. Стремительно прянула в кабину черная полоска, и по ушам ударило оглушительным разрывом.
«Фаустпатрон», – подумал Усов, и тело, научившееся выживать за годы боев, самостоятельно выскочило из кузова. Ударила в пятки земля, сержант перекатился и упал в канаву. Нащупал спусковой крючок, и очередь потянулась к той роще, откуда грянул выстрел.
За спиной что-то орали солдаты. Затем грохнул еще один взрыв, почти вплотную за спиной. Шершавая горячая ладонь взрывной волны едва не сорвала пилотку. Обернувшись, сержант увидел, что подожжена еще одна машина – последняя в колонне.
В темной зелени леса появлялись и быстро пропадали серые фигуры, откуда-то с другой стороны дороги ударил пулемет, судя по звуку – немецкий.
Усов стрелял скупо и нечасто, стараясь бить наверняка, и его примеру следовали солдаты, оказавшиеся рядом. Офицеры куда-то подевались, и сержант невольно оказался в роли командира.
Горели почти все машины. Смрадный дым и запах раскаленного железа тек над полем боя, мешаясь с кислым ароматом пороха.
Рычащий звук, прикатившийся с востока, со стороны Вены, заставил Усова обернуться. Он пригляделся и не сдержал крика:
– Наши, наши! – вопил он, не стесняясь какой-то детской, совсем не солдатской радости.
По дороге, шевеля длинными толстыми хоботами, катили несколько тяжелых танков. Танкисты сразу разобрались в ситуации, и мощный голос пушек легко перекрыл суетливую стрекотню стрелкового оружия.
Немцы, поняв, что победы им не видать, исчезли, растворились за холмами, словно их и не было. Грохнула брошенная впопыхах граната, ушла в небо последняя очередь, и всё стихло.
Усов поднялся и, отряхивая гимнастерку, направился к ближайшему танку.
– Спасибо, друзья! – сказал он высунувшемуся из люка чумазому офицеру-танкисту.
– Да не за что, – ответил тут, блеснув белоснежной улыбкой. – Где ваше командование?
– Да не знаю, – пожал плечами сержант. – Сами потеряли.
Вскоре, однако, появился командир батальона, перепачканный так, словно прятался в норке дождевого червя. Усов отошел, а комбат затеял с танкистами разговор.
Затем был сеанс связи со штабом.
Результатом его стало то, что батальон двинулся дальше пешком, а впереди и сзади ползли, прикрывая пехоту от нового нападения, танки. В середине колонны тащились уцелевшие машины, которые пришлось отдать раненым. За одной из них, подпрыгивая, катила батальонная кухня. «Без еды не останемся», – шутили бойцы.
Идти пришлось недалеко. Прошли примерно километр, и по левую руку, одетый в светлую зелень садов, открылся небольшой поселок. В первый момент сержант не понял, что в нем не так, а когда осознал, то помрачнел и отвел взгляд. В домах не было ни одного целого окна. Недавно здесь кипел бой, и бой страшный…
На окраине полуразрушенного поселка обнаружились другие части полка, и батальону было приказано разместиться рядом.
Отделению Усова выпал для расквартировки большой дом, судя по всему, брошенный хозяевами. Окна зияли проломами, словно слепые глаза, крыша местами осыпалась, и куски черепицы валялись по двору, будто облетевшие раньше срока огромные листья…
– Есть кто-нибудь? – спросил сержант, толкая дверь.
– Мяу! – ответили ему из дома.
– Вот и хозяева встречают! – засмеялся подошедший боец.
Из подвального окна, смешно поводя мордочкой, вылез черно-белый котенок, не более двух месяцев от роду. Попав в яркий солнечный свет, он зажмурился, дернул хвостом и важно зашагал навстречу входящим во двор бойцам.
– Настоящий хозяин! – сказал Усов уважительно, опускаясь на корточки.
– Мяу! – сказал котенок и ткнулся теплой мордочкой в ладонь сержанта.
– Да он есть хочет! – сказал кто-то из бойцов, а черно-белый урчал и ластился к человеческой руке.
– Может, и хочет, – усмехнулся сержант, и в этот момент с улицы донесся сильный, смутно знакомый голос:
– Усов здесь?
– Тут я, – ответил сержант, с явным сожалением поднимаясь.
За забором стоял с серьезным видом младший сержант, насколько помнилось – из штаба полка.
– Следуйте за мной, товарищ сержант, – сказал он. – Вас товарищ полковник вызывает.
Усов пожал плечами и направился за провожатым.
Они миновали неширокую площадь, на которой уродливым памятником застыла подбитая Т-34. У одного из домов лежали трупы погибших в поселке немцев, сваленные в кучу.
Штаб полка разместился в двухэтажном особнячке, почти не пострадавшем во время боя. Стены здания были канареечно-желтыми, а на окнах легкомысленным дамским угодником вился плющ.
На крыльце Усову попался майор Ищенко, нервный смуглый хохол, начальник штаба полка.
– Что, потрепали вас? – спросил он, глядя на сержанта черными, словно сливы, глазами.
– Так точно, – ответил Усов.
– Вот гады! – воскликнул майор и остервенело сжал кулаки. – В открытую биться у них силенок маловато, так они исподтишка, из засад! Пятое нападение за сегодня! Как резервы подтягивать будем – не знаю!
Ищенко словно жаловался, но такая уж у него была манера разговора. Приходилось терпеть. Спасло Усова то, что начштаба быстро закончил разговор.
Внутри дома было прохладно, и витал запах пролитых чернил.
Полковник встретил подчиненного приветливо.
– Добрый день, сержант, – сказал он, поднимая голову от карты. Глаза у полковника были красные, словно он натер их руками, редкие волосы лежали беспорядочно, как макароны на тарелке.
– Товарищ полковник, сержант Усов по вашему приказанию прибыл, – отрапортовал Усов, судорожно вспоминая, что после стычки с эсэсовцами так и не успел привести себя в порядок и хотя бы умыться.
Но полковника, судя по всему, внешность подчиненного мало интересовала.
– Хочу вас поздравить, – сказал он. – Решением командования полка за личное мужество, проявленное во время боев за Вену, вы представлены к награждению медалью «За отвагу». Я думаю, награждение проведем, как только позволят обстоятельства.
– Спасибо, – пролепетал Усов не по-уставному, ощущая, как заплетается язык, а застучавшее сердце делается таким огромным, что едва помещается в груди. От вызова к начальству он ожидал чего угодно, но только не этого.
– Не за что, – ответил полковник. – Можете идти.
– Есть!
Словно пуля из ствола, вылетел сержант из командирского особнячка. «Вот здорово, – думал он, шагая к расположению взвода. – Вторая медаль „За отвагу“. Вместе с орденом Богдана Хмельницкого и медалью „Партизану“ четыре награды будет. Не стыдно домой вернуться…»
В пыли возились воробьи, над австрийским поселком плыл запах щей; батальонный повар, воспользовавшись затишьем, варил обед.
Когда сержант пришел в распоряжение взвода, то застал солдат столпившимися в кружок и деловито что-то обсуждающими.
– Что тут у вас? – спросил Усов.
– Да вот, – и солдаты расступились.
Черно-белый котенок, встав на задние лапы и смешно задрав хвост, лизал сметану из поставленного внаклон солдатского котелка. На миг оторвавшись от лакомства, он мявкнул в сторону сержанта, приветствуя старого знакомого, а затем вернулся к увлекательному занятию.
– Так, – Усов подпустил в голос строгости. – Откуда сметана? Мирное население грабим?
– Никак нет, – отозвался один из солдат. – Я до повара сходил, несколько ложек сметаны попросил. Он отказывать не стал. Ведь мы не для себя, а для Васи.
Австрийский котенок, прозванный уже Васей, ничего не сказал в оправдание. Он был слишком занят.
Верхняя Австрия, окрестности замка Шаунберг
4 августа 1945 года, 13:06 – 13:18
Капитаном Радловым владело глухое отчаяние. Он прекрасно понимал, что фон Либенфельс был, скорее всего, последним шансом превратить провальную операцию в успешную. После его смерти осталось вернуться и принять вину за неудачу на себя. Ведь кто, как не старший из оставшихся в живых офицеров, должен нести ответственность?
Но внешне он оставался спокойным и уверенным в себе, и группа под его водительством обшаривала очередной квадрат прилегающей к Шаунбергу территории, подобравшись почти к самому замку.
От внимания противника разведчиков прикрывал высокий косогор, поросший кустарником. Лениво шелестели, набегая на берег, волны Дуная, сверху доносилась птичья перекличка. Солдаты упорно, шаг за шагом, обшаривали берег. Найти здесь, на хорошо просматриваемом с реки месте, подземный ход Петр не надеялся, но поиски не прекращал, чтобы с чистым сердцем потом доложить командованию о том, что сделал все, что мог.
Когда справа, посреди бурого глинистого склона, открылся свесившийся зеленый язык, он не обратил на него внимания. Кусты, воспользовавшись небольшой ложбинкой, спускались здесь гораздо ниже, чем в других местах.
Так бы и прошли мимо, если бы не вездесущий Моносов.
– Разрешите посмотреть, товарищ капитан? – спросил он.
– Иди, – равнодушно ответил Петр.
Солдат скользнул по склону быстрой зеленой ящерицей. Зашуршали раздвигаемые ветви, и спустя мгновение он вернулся.
– Да тут дыра, товарищ капитан, – сказал боец. Петр поспешно полез вверх.
Среди зелени оказалась ровная, словно вытоптанная площадка, а прямо над ней – круглый ход метра полтора в диаметре. Пахло из него сырой землей и гнилыми досками.
Петр прошел вглубь, ощущая под ногами совсем не мягкую почву, а что-то твердое. Скорее всего, там были заплывшие от старости камни, некогда устилавшие дно подземного прохода.
Пройдя метров десять, он понял, что коридор, хоть и по дуге, ведет к замку.
– Возвращаемся, – сказал Петр, появляясь на площадке.
Он ощущал, как губы его, вне зависимости от желания, растягиваются в широкой улыбке, а из горла вырывается что-то вроде курлыканья.
Со стороны, это, скорее всего, смотрелось смешно. Но ни один из солдат не засмеялся.
Когда они шли назад, из ослепительно синего, словно незабудка, неба донеслось мощное, басовитое гудение. С востока шли самолеты, и их серебристые тела сверкали в солнечном свете.
Верхняя Австрия, замок Шаунберг
4 августа 1945 года, 13:18 – 13:33
Когда первые бомбы упали на Шаунберг, Виллигут был у себя. Грохот резанул по ушам, и только после этого бригаденфюрер понял, что значит тот гул, который он слышал последние пять минут. Виллигут никогда не участвовал в боях, и под бомбежкой бывать ему не доводилось. Поэтому вид вставшей на дыбы земли во дворе замка заставил его вздрогнуть. Бригаденфюрер ощутил, как у него трясутся руки, и только напряжением воли смог прекратить эту постыдную дрожь.
Слыша свист падающих бомб и ощущая, как стекает по спине холодный пот, он спустился по лестнице и медленно, не оскверняя торопливостью достоинства армана, направился к одному из входов в подземелье.
Стены замка вздрагивали, словно в ужасе. Откуда-то доносились резкие команды.
В убежище, специально оборудованном для таких случаев, Виллигут застал совет арманов в полном составе. В помещении витал кислый аромат страха, свет лампы делал кожу собравшихся неестественно желтой, словно у азиатов. На большинстве лиц читалась растерянность, но Дитрих был спокоен, а Хильшер ярился и потрясал кулаками.
– Проклятые русские! – кричал он, ноздри его раздувались, рот некрасиво кривился. – Они явно используют аэродромы в Чехии, откуда авиация способна добраться до нас!
– Какая разница, откуда летят эти самолеты? – спросил Дан. – Вопрос в том, что нам с ними делать и как спасти замок от разрушения.
– А ничего мы с ними не сделаем, – пожал плечами Дитрих. – Зенитной артиллерии в Шаунберге нет. Остается ждать и молиться, чтобы разрушения были не столь серьезны.
– А вот тут вы не правы, Йозеф, – сказал Хильшер и неприятно усмехнулся. – Мы можем сделать многое! Все в круг, товарищи!
Арманы послушно, словно дети по указанию воспитателя, уселись кружком. Откуда-то сверху прикатился громовой удар, стены и потолок слегка вздрогнули.
– Вы надеетесь остановить это? – Дитрих указал пальцем в потолок, и брови его изумленно поднялись.
– Молчите, оберстгруппенфюрер, – в голосе Хильшера слышалась плохо сдерживаемая ярость. – И садитесь к нам!
Скрипнул стул под тяжестью непокорного генерала. Прозвучала команда:
– Всем повторять за мной!
Верховный арман затянул гимн-обращение к Господам Земли, призывая их прийти на помощь служителям своим в трудный час и отвести от них вражеское оружие.
Виллигут повторял слова механически, закрыв глаза. Он прекрасно понимал, чего хочет Хильшер, но разум, напуганный мощью бомб, отказывался поверить в то, что вполне реальные самолеты можно остановить с помощью силы сверхъестественных существ.
Песнопение тянулось, словно ленточный червь. Сверху доносились глухие разрывы, с потолка начала осыпаться побелка. Виллигут ощутил ее почти невесомое прикосновение ко лбу и волосам.
Призыв закончился, и бригаденфюрер открыл глаза. Хильшер, подняв правую руку к потолку, быстро рисовал в воздухе руны, одну за другой. Виллигут успел лишь сосчитать, сколько их было – восемь, но не уловил общего смысла заклинания, когда верховный арман сделал движение, словно толкая что-то вверх, сквозь земную толщу…
Лицо Хильшера блестело от пота, ярость в глазах сменилась тусклым выражением усталости.
– Вот и всё, – сказал он.
Наверху царила тишина. Не было слышно больше звуков бомбардировки. Словно советские самолеты исчезли, распались на части, повинуясь рунной магии.
– Идите, Август, посмотрите, что там, – сказал Карл Филер властно.
– Почему я? – взвился доктор Хирт.
– Вы самый младший, – улыбнулся Хильшер. – Идите.
Скривившись так, словно его заставили есть мацу, Хирт поднялся и вышел. Но не прошло и пяти минут, как хлопнула дверь и он появился вновь в сопровождении штандартенфюрера Янкера.
– Они улетели, – сказал комендант замка Шаунберг. – Можно подниматься.
– Всё сработало! – победно улыбнулся верховный арман. – Теперь русские свиньи не смогут бомбить нас!
Разрушения оказались не так сильны, как можно было ожидать. Несколько воронок, похожих на большие норки муравьиных львов, во дворе, обрушившаяся башня да поврежденное левое крыло центрального здания. Убито было десятка полтора солдат, из тех, кто не успел укрыться в первые мгновения.
– Да, крепко строили наши предки, – сказал Виллигут с благоговением, поглаживая стену с хорошо видным следом от большого осколка. – Через сотни лет после создания замок еще на многое способен!
– Воистину так! – ответил бригаденфюрер Беккер, и глаза на его худом лице фанатично сверкнули.
Верхняя Австрия,
окрестности замка Шаунберг – замок Шаунберг
4 августа 1945 года, 22:31 – 5 августа 1945 года, 3:52
Погода начала меняться еще в середине дня. Самолеты, бомбившие замок, как-то быстро улетели, и, словно на смену им, с севера нагнало серых, плоских туч. Они обложили небосвод, погребя солнце под пухлыми полупрозрачными телами. Над Дунаем повис тревожный сумрак, и бомбежек больше не было.
К вечеру все следы стоянки маленького отряда были уничтожены. Кострище забросано землей, мусор зарыт, нарубленный лапник раскидан. Внимательный глаз, конечно, определит, что здесь были люди, но для остатков специальной разведывательной группы это, скорее всего, будет уже не важно.
Перед самым выступлением Петр собрал солдат.
– Я понимаю, что многие из вас ранены, – сказал он. – И вести с собой тех, кто не чувствует сил, я не могу. Кто хочет, может остаться у входа в подземелье и дожидаться нашего возвращения.
– Нет уж, товарищ капитан, – сказал тот боец, у которого было оторвано ухо. – Хотите нас дезертирами сделать? Мы все с вами пойдем, товарищей не бросим! Верно я говорю, братцы?
– Верно! Никто не останется! – загудели бойцы, словно пчелы в улье.
– Хорошо, – сказал Радлов. – Но предупреждаю, что вероятность того, что мы вернемся, очень невелика! Примерно такая же, как если бы мы вздумали лезть в медвежью берлогу без оружия.
– Ну и что? – спросил лейтенант Сиркисян. – Это жэ война? Мы сюда нэ для того шли, чтобы выжить, а чтобы побэдить!
Они двинулись. Солнце уже зашло, сумрак сгустился, и ветви то и дело норовили, выскочив из темноты, ударить когтистыми пальцами в лицо, в глаза. По лесу тек вечерний запах хвои, где-то далеко загукал филин.
– Нэ рано? – Петра, идущего первым, догнал Сиркисян.
– В самый раз, – отозвался капитан. – У них как раз скоро ночной ритуал, на котором будут присутствовать все главари.
Лейтенант замолчал и шел позади, шумно сопя. Похоже было, что старший из саперов подхватил насморк.
Спустились к самому берегу. Справа оказалась стена обрыва, слева – маслянисто сверкающая, неподвижная вода. Под ногами похрустывал песок, плескалась ниже по течению рыба.
– Здесь? – спросил Петр шепотом, заметив кудрявую поросль, хорошо видную на фоне неба.
– Тут, – отозвался Моносов, нашедший проход. – Я точно помню.
Когда дыра рукотворной пещеры обнаружилась там, где ей положено быть, Петр вздохнул с облегчением. Он понимал, что опасения его беспочвенны, но избавиться от мысли, что безумные немцы, засевшие в средневековом замке и замыслившие покорить мир, способны на такой фокус, как перетаскивание подземных ходов, не мог…
Оказавшись под землей, он зажег фонарик. Желтый круг заплясал на бугристых, неровных стенах, низком потолке, вырвал из тьмы уходящее в недра чрево прохода. Судя по всему, им давно не пользовались. Петр искренне надеялся, что про потайной выход из замка попросту забыли из-за ненужности.
Шли цепочкой, не торопясь. Ноздри забивало сильным запахом гнили. Глухо разносилось в тишине дыхание, мягко чавкала под сапогами земля. Когда ход чуть свернул влево и начал уходить вглубь, Петр остановился.
– Сиркисян! – позвал он.
– Да, товарищ капитан? – лейтенант протиснулся меж бойцами и подошел к командиру.
– Заложите здесь небольшую мину.
– Разрэшите вопрос? Зачэм? – глаза сапера недоуменно сверкнули. – Да замка вродэ еще далэко?
– На случай отступления, – коротко пояснил Петр. – Чтобы взорвать проход за собой и не дать немцам нас преследовать. Пока они там вспомнят, куда этот ход ведет. Задача ясна?
– Так точно, товарищ капитан, – кивнул Сиркисян и принялся шепотом подзывать подчиненных.
Несколько минут саперы совещались, вставши в тесный кружок. Остальным солдатам Петр приказал пройти шагов на двадцать вперед, чтобы не мешали.
Для закладки мины в стене, сразу за поворотом, выкопали небольшое углубление. Величину заряда и длину запала лейтенант отмерял сам. Лицо его было напряженным, на выдающемся кавказском носу блестели капельки пота.
– Ну, вот и всэ, – сказал он, утирая лоб. – Длина шнура на три минуты. За этот срок лучшэ всэго выскочить на поверхность. Кто нэ успээт – того взрывной волной можэт поврэдить.
– Всё ясно, – Петр еще раз пригляделся к повороту, точно запоминая место закладки мины. – Вперед.
Ход пошел вниз, и сразу стало душно. От близких почвенных вод поднимались испарения, и казалось, что шагаешь по странному болоту, прихотью судьбы замкнутому в земляную трубу.
Потом проход изогнулся, словно червь-переросток, и принялся неторопливо подниматься. Сырость исчезла, по левую руку обнаружилась скала, которую в стародавние времена пришлось обходить строителям. Матово поблескивающая, серая, она тянулась и тянулась, создавая впечатление чудовищно мощной и огромной массы, готовой в любое мгновение рухнуть.
По расчетам Петра, они были уже почти под замком. Некоторое время капитан колебался, решая, оставить ли фонарик, позволяющий находить дорогу, или выключить, чтобы уменьшить риск обнаружения? Но, вспомнив, что охрана, если она существует, запросто услышит диверсантов раньше, чем увидит, махнул на свет рукой.
Под ногами вместо земли появились тесаные ступени, и идти стало легче. Обнаружив впереди поворот, Петр вскинул руку, приказывая отряду остановиться. Осторожно, словно в детстве при игре в казаки-разбойники, высунул голову из-за угла.
Короткий коридор, совершенно прямой, оканчивался массивной стальной дверью. Злобно глянул на пришельца ширококрылый орел – символ Третьего рейха. Помимо него, Петр успел рассмотреть на двери кучу значков, которые Виллигут называл рунами. Они текли причудливыми рядами, переплетаясь и образуя сложную фигуру, опоясывающую изображение птицы.
Петр погасил фонарик и некоторое время прислушивался. Позади сопел кто-то из бойцов, капала где-то вдалеке вода, но впереди, за входом в Шаунберг, было тихо.
– Всем стоять, – сказал Петр шепотом и, скрадывая шаги, направился к двери.
Стальное ее тело было холодно, а сквозь щели у косяка пробивался тусклый свет, заметный лишь благодаря тому, что разведчики находились в полной темноте. Ощупав дверь, Петр понял, что замок, скорее всего – навесной, находится с другой стороны и что, очевидно – заперт.
– Проклятье! – сказал он, вернувшись к своим. – Там дверь. Я-то думал, тут всё подготовлено для бегства, открыто, а они закрыли! У, аккуратисты чертовы!
– Нэужели придется взрывать? – гулко спросил Сиркисян, и в голосе его Петр уловил сомнение.
– Это будет слишком громко, – веско заявил один из солдат, протискиваясь вперед. – Дайте-ка я взгляну на эту дверь. До войны я строителем был, много всяких дверей перевидал.
По белеющей во тьме перевязке Петр понял, что этот тот самый, с оторванным ухом. Солдат споро ощупал дверь, почти уткнувшись в нее носом, потом присел и, судя по всему, осмотрел пол.
– Порядок, – сказал он, вернувшись за поворот. – Петли проржавели совсем и хорошего удара не выдержат.
– Было бы еще чем ударить, – философски изрек Петр, но солдат с повязкой, уже взявший на себя командование штурмом двери, авторитетно заявил:
– А топор-то у нас точно есть! Дайте мне его!
– Погоди, – остановил его Петр. – А ты подумал о том, что на грохот от твоих ударов немцы со всего замка сбегутся?
– Да, – солдат с хрустом почесал в затылке.
– Может, ее отжать? – подал из мрака голос кто-то неузнанный.
– Хорошая мысль, – вздохнул Петр. – Ладно, попробуем ее потихоньку выломать. Двое работают, остальные держат автоматы на изготовку. У кого топоры?
Двое солдат, несших плотницкий инструмент, выдвинулись вперед, а остальные сгрудились позади. Петр, ощущая, как гимнастерка на спине намокает от пота, снял автомат с плеча. Грозная тяжесть в руке придала уверенности, но где-то в глубине души всё равно прятался страх, гадкий и липкий, словно мокрица…
От двери доносился скрежет, будто огромные крысы скреблись там, пытаясь прогрызть преграду. Затем что-то упало, и голос, отмеченный характерным волжским оканьем, прошептал:
– Твою мать!
– Отставить разговорчики! – рявкнул Петр как мог тихо, и работа возобновилась.
На мгновение наступила тишина, затем послышалось натужное, сиплое дыхание. Его перекрыл громкий скрежет, словно кто-то водил куском железа по камню. Петр ощутил, как кости черепа вибрируют от этого звука, а в ушах рождается тупая, мучительная боль.
Щель справа от двери начала потихоньку расширяться.
– Давай, родимая! – прохрипел кто-то. Второй голос, искаженный до неузнаваемости, попросил:
– Помогите, братцы!
Зашуршали в полутьме ноги – кто-то бросился помогать, кто-то – к отверстию, надеясь увидеть, что происходит в коридоре.
– Там пусто! – донесся торжествующий шепот Моносова.
Еще пара минут сопения и скрежета, и дверь, держащаяся теперь только на замке, была прислонена к стенке. Солдаты шумно отдувались, помещение наполнилось запахом крепкого мужского пота.
Стремясь поскорее выбраться из пахучего облака, Петр поспешно шагнул вперед и бок о бок с узкоглазым следопытом очутился в коридоре. Здесь было полутемно, на полу лежал толстый слой пыли, показывающий, что местом этим давно никто не интересовался. Слева темнела стена тупика, свет приходил справа, с той стороны, где коридор резко сворачивал, скрывая дальнейший путь.
При каждом шаге под ногами что-то скрипело, и Петр позавидовал сибиряку, который передвигался столь же бесшумно, как и в родной тайге.
За поворотом открылась короткая лестница, у основания которой горела тусклая лампа, буквально заросшая пылью.
Подъем насчитывал всего десяток ступеней и закончился еще одной дверью. С замиранием сердца Петр слегка толкнул ее и понял, что она не заперта.
Он оглянулся. Лица солдат были решительны, недружелюбно блестели дула автоматов.
– Ну, вперед, – проговорил капитан, сам испугавшись своего голоса, прозвучавшего очень громко.
Дверь со скрипом отворилась, и Петр узнал место, в котором оказался. Ему доводилось бывать здесь, когда Виллигут демонстрировал ему процесс «изготовления» сверхчеловеков, красиво названный Посвящением. Тогда пленник не обратил внимания на неприметную дверь, выкрашенную серой краской так, что она почти сливалась со стеной. Точно так же не обращают внимания, скорее всего, эсэсовцы, воспринимая ее просто как деталь пейзажа…
Напротив обнаружилась еще одна дверь, столь же неприметная. Глупо было бы оставлять без осмотра помещение, находящееся столь близко к месту возможного отступления. Петр сделал два шага вперед, боковым зрением отметив, как разведчики рассыпались по коридору, и рванул холодную ручку на себя.
Открывшееся помещение походило на медицинский кабинет. Стеклянные шкафы у стен, стол с лампой и две мощные фигуры в мышиного цвета мундирах с молниями в петлицах…
Помогло разведчикам то, что часовые не ожидали появления врагов в тщательно охраняемом подземелье и не были готовы сражаться. Петр уловил в глазах одного из них, прозрачных, словно родниковая вода, немое изумление и нажал на курок.
Грохот автоматов, как всегда в закрытом помещении, болью резанул по ушам. Немцев швырнуло на стену, со звоном посыпались осколки стекла.
Охранники сползли на пол и затихли, оставив на стене алые потеки, и только после этого Петр перестал дергать спусковой крючок. В подземелье воцарилась ватная, давящая тишина.
– Едва не попались, – прокомментировал кто-то за спиной, а Петр уже шел вперед. Лаборатория заканчивалась дверью, и то, что за ней, тоже стоило проверить. Ведь что-то же эсэсовцы охраняли?
Петр открыл дверь. За спиной разведчики деловито обыскивали мертвых охранников. Выжить с раздробленным черепом не сможет даже сверхчеловек – в этом капитан Радлов был уверен.
За дверью оказалась обычная больничная палата, разве что без окон. Два ряда коек, неподвижные фигуры на них, покрытые снежно-белыми простынями, и горький запах лекарств, хорошо знакомый каждому бойцу, побывавшему в госпитале. Тут, правда, запах был чужой, странный, но суть от этого не менялась.
– Убейте их всех, – сказал Петр, обводя рукой помещение.
Вошедшие вслед за командиром солдаты недоуменно заворчали.
– Как можно? – спросил один из них. – Это же раненые…
– Нет, – Петр покачал головой, попытался улыбнуться, но получился лишь оскал. – Это будущие сверхчеловеки. А этих тварей лучше убивать в зародышевом состоянии.
Он вышел, всем телом ощущая, как трещат в помещении, похожем на больничную палату, одиночные выстрелы.
За дверью капитана встретил возбужденный Сиркисян.
– Всё готово для минирования! – доложил он. – Правда, строили тут очэнь крэпко, так что только пэрэходы завалим.
– И то ладно, – кивнул Петр. – Действуйте. Десять человек в ту сторону, – он показал туда, где коридор вел к лифту. – Там выход наверх, могут быть гости. Пятеро со мной.
Они прошли не более десяти метров, когда коридор повернул и стены разошлись, образовав зал, который Петру уже довелось однажды видеть. Здесь, судя по всему, не слышали стрельбы или не придали значения странным звукам.
Как и в прошлый раз, многие койки были заняты, а меж ними неторопливо ходили люди в белых халатах.
– Что это? – спросил один из солдат с потрясением в голосе.
– Это – логово сверхчеловеков! – жестко сказал Петр, поднимая автомат. Один из врачей уже шел к ним, и на лице его было недоуменное выражение. Немец явно не мог поверить, что здесь могут быть чужаки.
Пронесшаяся над полом очередь сняла все его сомнения. Доктор Хагер, а это был именно он, успел испугаться, после чего рухнул на пол с расползающимся по снежно-белому халату багровым пятном.
Вслед за командиром начали стрелять и остальные диверсанты. Зал наполнился воплями и стонами раненых.
– Не жалейте никого, – сказал Петр. – Если не убить их сейчас, то потом они убьют нас.
С другого конца зала донесся хлопок пистолетного выстрела, и один из солдат захрипел, хватаясь за пробитое пулей горло. Стукнул об пол автомат, вслед за ним без шума упало тело.
– Отходим! – крикнул Петр, выпуская очередь в том направлении, откуда прозвучал выстрел.
Заворачивая за угол, он швырнул в зал гранату. Там грохнуло, и по коридору потянуло дымом.
Они успели вернуться вовремя. Наверху уже прознали о творящемся в подземелье, и с лестницы посыпались эсэсовские солдаты. Но пока их удавалось сдерживать.
– Всё готово, товарищ капитан! – заорал Сиркисян, стараясь перекричать треск очередей.
– Подпаливайте, и уходим! – рявкнул в ответ Петр и закричал, привлекая внимание тех, кто вели бой, сдерживая фашистов: – Уходим!
На бетонном полу там уже лежало несколько тел. На призыв капитана никто не отозвался: скорее всего, не услышали.
Ругаясь на чем свет стоит, Петр бросился вперед, и тут же от лифтовой шахты прилетело нечто маленькое и черное, ударилось о стену и взорвалось, швырнув в стороны десятки убийственных осколков.
Как его не задело, Петр так и не смог понять. В отчаянии он застыл на месте, глядя, как умирают его солдаты. Он так бы и стоял, наверное, дожидаясь немцев, но мелькнула мысль, что надо спасать выживших, и Петр поспешно развернулся.
Мелькала впереди спина в зеленой гимнастерке с большим пятном пота посредине, ступеньки качались под ногами, словно норовя уронить, и автомат оттягивал правую руку.
– Быстрее, быстрее! – орал Петр, ускоряя шаг. Затем за спиной что-то грохнуло, но тихо, несильно, и бегущий впереди обернулся, показав носатое, смуглое лицо:
– О черт! – сказал он, и полные губы досадливо искривились. – Не всё сработало!
Только тут Петр окончательно пришел в себя и осознал, что бегут они по подземному переходу, и сзади, скорее всего, – немцы. На мгновение он испугался, что земляной кишке этой не будет конца и им суждено навеки остаться здесь.
Сиркисян на мгновение задержался у небольшой ниши, что-то делал там, шептал по-армянски, а затем они вновь помчались вперед…
Словно могучий выдох родился за спиной. Горячее дыхание коснулось затылка Петра, а затем последовал удар невообразимой силы, швырнувший капитана Радлова вперед, и он потерял сознание.
