Глава 16
Все усилия и жертвы германского народа в этой войне так велики, что я даже не могу допустить мысли, что они были напрасны. Нашей целью по-прежнему должно оставаться приобретение для германского народа территорий на Востоке.
Адольф Гитлер, 1945
Нижняя Австрия, город Вена,
правый берег Дуная
3 августа 1945 года, 15:01 — 15:29
Над Веной висела приятная для слуха мирная тишина. Словно привлеченное безмолвием, выглянуло солнце, заставив забыть о холодном ветре и дожде, что правили бал утром. Солдаты на улицах стягивали гимнастерки, подставляя и так уже загорелые тела лучам светила. От мокрых мостовых, поглощая запахи пожарища, поднимался пар.
Генерал-лейтенант Благодатов, выйдя из машины, шагал по Рингштрассе, с болью в сердце рассматривая разрушенные, покрытые шрамами и увечьями здания. Труды трех с лишним месяцев, которые начались с создания советской военной комендатуры в Вене двенадцатого апреля, пошли прахом. Всё, что было восстановлено, опять разрушили немцы.
За спиной слышался стук сапог полковника Перервина. Красивое лицо его было мрачным, левая рука висела на перевязи. Заместитель коменданта по политической части сам вел солдат в атаку, и пуля раздробила ему локоть.
– А здание-то наше не пострадало, – первым нарушил он молчание. – Видать, тут главный немец и сидел… Этот, как его, Беккер.
– Похоже, – вздохнул Благодатов без особенного облегчения, разглядывая дом, на котором не так давно красовалось знамя из алого шелка. Теперь же на фасаде висел черно-белый орел рейха, в жалкой попытке удержаться цепляясь крыльями за карниз.
– Снимите эту гадость немедленно, – бросил генерал-лейтенант одному из сопровождающих офицеров и, не задерживаясь, прошел в здание.
Под ногами захрустели осколки. Немцы, судя по всему, вставили новые стекла, но они не выдержали близкого разрыва мины.
Морщась от скрежещущего звука, Благодатов поднялся по лестнице и прошел в свой старый кабинет. Здесь витал приторный запах немецкого одеколона.
– Фу, как навоняли! – сказал Перервин, входя вслед за командиром.
В одном из шкафов генерал-лейтенант, к своему удивлению, обнаружил полный комплект полевой формы бригаденфюрера войск СС. Не хватало только наград.
– Ничего себе! – усмехнулся Благодатов. – Это, никак, прежний хозяин оставил! В чем же он удирал, интересно? В подштанниках?
– Переоделся, скорее всего, – полковник подошел к окну, поправил перевязь. – И ушел с той группой без знаков различия, которая прорвалась на северо-запад…
– Да, – генерал-лейтенант уселся в кресло. – Жаль, что не удалось их остановить.
– Да там были одни «сверхчеловеки», – Перервин зло оскалился. – Каждый из них танка стоит. Еще навозимся с ними…
Словно верный пес, дождавшийся хозяина, затявкал на столе телефон. Благодатов снял трубку, сказал сурово:
– Слушаю! Что? Через полчаса зайдите!
– Вот чудеса, – проговорил он, опуская трубку на рычаги. – Связь работает!
– Чудес целая куча, – охотно отозвался полковник. – Вон хоть то, что немцы не успели парламент взорвать. Бригаденфюрер, видать, приказ просто не успел отдать, а потом не до того стало. А уж взрывчатки туда напихали – несколько грузовиков!
– Ну и что, разминируют? – спросил Благодатов, хотя по лицу его было видно, что мысли коменданта где-то далеко.
– Да, – Перервин кивнул, затем лицо его исказила странная гримаса, рот приоткрылся, глаза зажмурились.
– Что с вами, Иван Александрович?
– Зевота замучила, – отозвался тот. – Всю ночь на ногах. Поспать бы.
– Нет уж, – жестко сказал генерал-лейтенант, и глаза его за стеклами очков фанатично сверкнули. – Спать нам с вами теперь не скоро придется. Вся Вена, от Флорисдорфа до Зиммеринга, от Венского леса до Лоблау – в наших руках, и нам придется позаботиться о том, чтобы в ней был порядок! Сегодня же мы должны наладить патрулирование улиц, перевезти на старые места администрацию бургомистра и правительство Австрии и начать разборку завалов! А к завтрашнему вечеру все двадцать шесть районных комендатур должны работать!
– Да, тут не отдохнешь, – на лице полковника появилось унылое выражение.
– Вот именно! – генерал-лейтенант величественным жестом поднял руку.
Будто дожидавшийся этого момента телефон зазвонил опять, на этот раз – резко и требовательно, словно намекая тем самым, что беспокоит кто-то из начальства. Прервав выразительное движение на середине, комендант Вены потянулся к аппарату.
Верхняя Австрия, окрестности замка Шаунберг
3 августа 1945 года, 18:18 – 19:48
Проснулся Петр сам. Вопреки прямому приказу командира, его никто не стал будить, хотя до слуха капитана долетал гортанный голос лейтенанта Сиркисяна.
«Вот черти заботливые! – подумал Петр, растирая руками лицо. – Отдохнуть дали!»
Несмотря на суровые мысли, желания сердиться на солдат не было. Несколько часов сна освежили капитана, и в голове ощущалась прохладная ясность вместо привычной в последние дни неподъемной тяжести.
Когда Петр подошел к костру, то был встречен хитрыми ухмылками и запахом готовящейся ухи. В котелке булькало аппетитное варево, являя время от времени то плавник, то рыбью голову с выпученными глазами.
– Уж мы не стали вас будить, – сказал Моносов. – Больно сладко вы спали.
– В следующий раз – под трибунал, – сказал Петр не слишком убедительно. – А рыбы кто добыл?
– Я, – ответил опять сибиряк и потянулся к котелку – помешать. – А чего без дела сидеть? Тут рыба сама на крючок насаживается, не то что у нас, на Енисее…
Моносов вздохнул, и в глазах его на мгновение мелькнула тоска.
– Молодец, – сказал Петр и повернулся к лейтенанту: – Докладывайте, товарищ лейтенант!
– Не о чэм, товарищ капитан, – Сиркисян махнул рукой. – Ничэго нэ нашли.
Петр сокрушенно покачал головой, но в этот момент в мерное шуршание древесных крон в вышине вплелся новый звук, заставив капитана на мгновение забыть о собственных делах.
– Самолет? – спросил кто-то с удивлением. Басистое гудение приближалось с запада, и когда силуэт летающей машины показался на фоне облаков, Петр сразу понял – не наш. Не было в самолете хищной красоты советской боевой техники, не было жестокого очарования птиц люфтваффе, было лишь что-то самодовольное, уверенное в себе и наглое до последней степени…
– Не наш, – разочарованно протянул кто-то, а лейтенант предположил:
– Амэриканский!
Символов на крыльях рассмотреть не удалось, да и самолет, скорее всего – разведывательный, ушел на юго-восток, в сторону Линца.
– Уха готова, – заявил Моносов, когда гудение авиационного мотора затихло вдалеке.
Солдаты задвигались, в руках появились ложки.
– Приведите пленника, – велел Петр. – Накормим его… перед допросом.
Двое солдат привели фон Либенфельса. Лицо его было мрачным, под глазами набрякли синевой мешки.
– Не хотите ли поесть? – преувеличенно вежливо спросил Петр, указывая ложкой на котелок с ухой. Солдаты загоготали.
– И не надейтесь! – с истовой ненавистью выдохнул хозяин замка Шаунберг. – Не притронусь к вашей пище, даже если мне придется грызть камни и глодать ветки!
– Это почему же? – поинтересовался Петр, поднося ко рту ложку. Несмотря на отсутствие специй, уха пахла одуряюще, и образовавшейся слюной капитан едва не захлебнулся.
– Стали бы вы есть что-либо, приготовленное свиньями? – вопросом ответил пленник. – Я – не стану!
– Как угодно, – пожал плечами Петр и жестом велел конвоирам не уводить пленника.
Котелок быстро опустел, и ложки заскребли по дну. С немалым сожалением Петр оторвался от трапезы и вновь посмотрел на фон Либенфельса. Тот сидел нахохлившийся, в помятом костюме, до странности похожий на сельского учителя откуда-нибудь с юга России.
– Ну что, герр Йорг, приступим к допросу, – сказал Петр и почти физически ощутил повисшую вокруг тишину.
– Можете спрашивать всё, что угодно, – с высокомерным презрением бросил немец. – Я вам не отвечу…
– Ответите, – спокойно улыбнулся Петр. – Пусть мне даже придется прибегнуть к малоприятным для вас действиям.
– Это вам так не пройдет! – Фон Либенфельс попытался вскочить, но конвоиры удержали его в сидячем положении. Глаза пленника сверкали, а орал он гораздо противнее, чем давешняя сорока. – Касаясь грязными лапами меня, вы, гнусные потомки монголов, только приближаете час своей гибели! И она будет страшна!
Он поперхнулся собственным криком, задышал часто-часто.
– И при чем тут монголы? – спросил Сиркисян, с выражением крайнего недоумения на лице почесывая нос. – И я тоже – их потомок?
На языке Гёте уроженец Кавказа говорил с чудовищным акцентом, но фон Либенфельс его понял.
– О вы, погрязшие в невежестве, не ведающие о семи расах! – завопил он, словно сержант на новобранцев. – Немедленно снимите с меня путы, а то участь ваша будет такой, что вы позавидуете мертвым!
Но не ожидая уже, что грязные «аффлинги» выполнят приказ, представитель высшей расы без логической смычки перескочил на милые его сердцу потусторонние материи. Говорил он с воодушевлением, словно преподаватель, читающий лекцию по любимому предмету:
– Семь рас развились во времена господства Атлантиды! Рмоахалы, тлаватли, тольтеки, туранцы, арийцы, аккадцы и монголы. И потомками последних являются все представители недочеловеческих племен – евреи, негры и славяне!
– Это он нас в родственники к неграм записал, товарищ капитан? – спросил Моносов.
– Да, – кивнул Петр. – Этот… – сказать «человек» язык не повернулся, – эсэсовец считает нас всех обезьянами и только себя – разумным существом.
Повернувшись к пленнику, спросил холодно:
– А что вы там толковали про Атлантиду, герр Йорг? Неужто про ту самую, о которой писал Платон?
– Да! – Глаза фон Либенфельса округлились, на миг сделав его похожим на сову. – Но Платон был не совсем чистый ариец, и к истинным тайнам его не допустили! На самом деле атланты были магами, прямыми потомками богов! Источником магических сил был их эфирный организм, распространявшийся далеко за пределы физического тела. Они умели разговаривать с растениями, и те росли быстрее. Они умели разговаривать с дикими зверями, и хищники становились кроткими, как овечки. Они умели с помощью слова навлекать ужасные катастрофы на врагов и его силой излечивать больных!
– Красиво плэтет, – с уважением сказал Сиркисян. – Ему бы книжки писать, фантастические, как Беляеву.
– Я думаю, он и писал, – усмехнулся Петр. – Только не фантастику.
– Вожди Атлантиды были земными божествами, которым поклонялись их подданные, подчиняясь им беспрекословно! Они обучали свой народ наукам, искусствам, законам и религии, технологиям изготовления инструментов и вождению воздушных кораблей. Им были также известны законы, управляющие созданием новых рас. Они избирали учеников среди самых способных жителей Атлантиды и отправляли их в изолированные центры обучения. Там неофиты развивали в себе качества, необходимые для создания новой расы! – продолжал вещать фон Либенфельс, и голос его звучал завораживающе грозно. В очередной раз поразился Петр чудовищной силе убеждения, с которой столкнулся впервые в Виллигуте, и подумал о том, каков же был Гитлер, если его присные способны на такое?
– Так что же погубило их? – спросил кто-то из разведчиков на таком хорошем немецком, что Петр невольно удивился.
Лицо пленного армана исказилось, некоторое время он с безмолвной яростью смотрел куда-то в небеса, а когда заговорил, то слова его буквально дышали ненавистью.
– Их смела новая раса! Сверхлюди выродились, смешав кровь с животными. И разрушительное пламя, происходившее от магических действий вырождавшихся народов Атлантиды, могло быть потушено только появлением высшей способности – способности мыслить. Именно такая способность явилась наследием, оставленным атлантами новой расе – арийской!
– Новая раса зародилась в горных районах на крайнем севере Атлантиды, где климат очень суров. Только постепенно, из поколения в поколение, тело приобрело достаточную прочность, чтобы сопротивляться силам Зла, и человек мог почувствовать, как в нем пробуждается осознание индивидуального «Я»! Тех, кому предстояло стать во главе новой расы, по старой традиции готовили в специальных центрах обучения, расположенных высоко в горах. Там царила жесточайшая дисциплина. Будущих лидеров наставляли, что всё происходящее в земном мире управляется невидимыми небесными силами и они должны беззаветно служить этим силам. Их также учили – и это было весьма важным – почитать и охранять чистоту крови, побеждать страсти и эгоистические желания!
Те, кто в достаточной степени понимал немецкий язык, сидели словно зачарованные. Подобные лица капитан Радлов видел у солдат, когда доводилось им слушать сказки или байки, рассказываемые обычно кем-то из пожилых бойцов. Особенно богаты были на них уроженцы Урала или Севера, где еще помнили сказы о Хозяйке Медной горы и былины про Илью Муромца…
Сейчас им открывалась новая сказка, яростная, красочная и жестокая, поражающая эпичностью и масштабностью. Рожденная не столетиями спокойного мирного труда, как на Руси, а несколькими десятилетиями исступленного экстаза сотни талантливых безумцев.
– В это же время на юге Атлантиды властители тех рас, кому было суждено выродиться и погибнуть, забеспокоились: они поняли опасность, какую несет им развитие нового народа, и объявили ему войну! – Глаза рассказчика полыхнули, и, несмотря на то что он был связан, на миг в кургузой фигуре проступило что-то величественное. – Арийцам предстояло сражаться с существами гигантского роста, сверхчеловеческой силы и причудливых форм тела. Арийцы противопоставили им разум и способность к импровизации, которые в конечном итоге доказали превосходство над магическим оружием противника! И они победили!
– Всё это очень хорошо, герр Йорг, – громко сказал Петр, и его собственный голос показался капитану грубым и скрипучим. – Но боюсь, что время древних преданий закончилось. Перейдем к делам более насущным.
Вокруг ворочались, словно очнувшись ото сна, солдаты. На лицах их было удивление, а в глазах читалось разочарование. Словно им дали прикоснуться к чему-то чудесному, а потом безжалостно от него оторвали…
Фон Либенфельс скептически нахмурился, глаза его сузились.
– Повторяю вопрос, что я задавал вам несколько часов назад, – Петру стало неожиданно трудно говорить, как будто губы и язык свело судорогой. Взгляд пленного армана внушал беспокойство. – Что вы знаете о подземных проходах, ведущих в замок Шаунберг?
– Ничего, – фон Либенфельс пожал плечами, на лице его вновь появилась презрительная мина.
– Не верю, – капитан Радлов потряс головой и ощутил, как морок сползает с него, как снег с пригорка весной. – Вы ведь приобретали этот замок в свое время? Остальные арманы появились позже…
– Ничего я вам не скажу, – ухмыльнулся пленник и отвернулся.
– Очень жаль, – проговорил капитан скучным голосом и велел солдатам:
– Поднимите его.
Петр встал и сделал шаг к пленнику, одновременно разминая кисти. Суставы потрескивали, по пальцам разливалось тепло.
– Я очень не люблю эту часть работы разведчика, – сказал Петр, глядя прямо в глаза немцу. – Но ради того, чтобы моя страна жила в мире, я выполню ее, и сделаю это сам, чтобы никто из моих солдат потом не мучился угрызениями совести.
Он коротко, без замаха, ударил фон Либенфельса в подбородок. Голова того дернулась, изо рта вырвался сдавленный хрип.
– Вы палач, – сплевывая кровь, пробурчал арман. Глаза его светились ненавистью.
– Нет, – покачал головой Петр. – В отличие от ваших присных, я не испытываю от этого удовольствия. Я просто хочу узнать, где расположен подземный ход, ведущий в замок. Ну?
– Нет!
Еще удар. Костяшки пальцев заныли – похоже, разведчик не рассчитал силы.
Фон Либенфельс оскалился и плюнул в лицо допросчика.
Третий удар заставил немца потерять сознание. Пленник бессильно обвис на руках держащих его солдат, из уголка рта потянулась к земле струйка кровавой слюны.
У Петра от ярости раздувались ноздри, сердце колотилось с частотой мотора. Весь мир исчез, осталось только это круглое, до омерзения презрительное лицо.
– Товарищ капитан, – кто-то тронул его за рукав. Петр оглянулся, с некоторым трудом сфокусировал взгляд и понял, что за руку его держит лейтенант Сиркисян.
– Что? – изо рта капитана вырвалось нечто похожее на волчье завывание. Лейтенант с изумлением посмотрел на командира.
– Можэт, не стоит его бить? – сказал он. – Есть же другиэ способы… Нэ будэм уподобляться фашистам!
– У нас нет других средств для допроса, – ответил Петр жестко. – Будь у нас спирт, я бы его напоил допьяна. Но ведь нет ничего, и каждый час работает на них. Кто знает, что смогут изобрести безумцы в этом замке?
– Я понимаю, товарищ капитан, – пробормотал Сиркисян. – Но ваши методы…
– Не беспокойтесь, товарищ лейтенант, – сказал Петр. – Когда я находился в Шаунберге, ко мне применяли гораздо более изощренные методы. А вы, как я вижу, давно не работали с пленными. Это всего лишь допрос, не более того.
– Ну да, – буркнул лейтенант и отошел, поняв, видимо, что спорить сейчас с капиталом бессмысленно.
Петр повернулся к пленнику. Тот уже пришел в себя. Но в светлых глазах его, под белесыми мохнатыми ресницами, не было страха, только презрение высшего существа к низшему, к тому, кто способен лишь причинять боль, но встать вровень – никогда…
– Ну что, будете говорить? – спросил Петр, заранее зная ответ.
– Свиньи! – пленный арман закрыл глаза. Видно было, что бить его можно сколько угодно, всё равно он не сдастся и не заговорит.
– Привяжите его к дереву, вон к тому, – сказал Петр конвоирам, потирая ноющий кулак. В груди остывала, точно покрывающаяся коркой лава, ярость. – Рот заткните. Спать и пить не давайте. Сами меняйтесь каждые три часа. Если захочет говорить – зовите меня.
– Пойдем, фюрер недоделанный, – сказал один из солдат, а второй принялся деловито запихивать фон Либенфельсу в рот кляп.
Когда Петр сел, к нему подошел Сиркисян. Лицо сапера было спокойно, лишь слегка поджатые губы выдавали недовольство.
– А эсли он и завтра нэ заговорит? – спросил лейтенант. – Что тогда?
– Завтра – последний день поисков в любом случае, – ответил Петр устало. – Если пленник не сообщит нужные сведения или мы сами ничего не найдем, то завтра в ночь будем уходить.
Кто-то радостно вздохнул за спиной, предвкушая скорый путь к своим, но на душе у Петра было тяжело.
Верхняя Австрия, замок Шаунберг
3 августа 1945 года, 23:24 – 4 августа 1945 года, 0:59
После вечернего ритуала Виллигут, вопреки обыкновению, ощутил не прилив сил, а мерзкую, липкую слабость. Облака к ночи разошлись окончательно, и нависающее над головой небо, покрытое тысячами сверкающих огоньков, внушало бригаденфюреру необъяснимое беспокойство.
Подойдя к ограждению башни, он попытался отдышаться, но свежий вечерний воздух отдавал смрадом паленой щетины.
– Вы в порядке, товарищ? – поинтересовался Хильшер, неслышно подходя сзади.
– Нет, – честно ответил Виллигут, разворачиваясь. – Что-то со мной не так…
– Хм-м, – верховный арман, глаза которого голубовато светились во мраке, некоторое время разглядывал бригаденфюрера, а затем сказал:
– Кажется, вы переутомились. Пойдемте со мной, я попробую помочь.
Словно сомнамбула, двинулся Виллигут за верховным арманом. В себя пришел только в главном зале для церемоний, возле кубического алтаря. Здесь было полутемно и тихо, витал слабый аромат сгоревших свечей.
Пока он осматривался, Хильшер притащил откуда-то стул и предложил с вполне искренним участием:
– Присаживайтесь, бригаденфюрер, и закройте глаза.
– Что вы собираетесь делать? – спросил Виллигут, опускаясь на холодное и жесткое сиденье.
– Немного привести вас в порядок, – усмехнулся верховный арман. – Небольшая энергетическая встряска вам не повредит. А потом приглашаю вас ко мне, попить чаю. Надеюсь, вы не откажетесь?
– Ни в коем случае.
Виллигут сидел с опущенными веками, но слух и прочие ощущения подсказывали, что Хильшер что-то делает. Слышались тихие шаги, кожа затылка и лица ощущала легкие дуновения воздуха, словно от проходящих рядом рук.
На макушке родилось ощущение тепла. Словно жидкость, оно потекло вниз, окутывая череп тонкой пленкой и, помимо воли хозяина, заставляя мышцы расслабляться. Только теперь Виллигут ощутил, насколько он напряжен.
Тепло окутало голову, мгновение копилось где-то под подбородком, а затем, словно прорвав плотину, ринулось вниз, скачком объяв шею и область до середины груди.
Когда всё тело охватило приятное теплое прикосновение, Виллигут на мгновение потерял ощущение собственного веса. Он словно парил, подобно невесомому семени одуванчика, словно снежинка, подхваченная ураганом…
– Вот и всё, – донесся голос Хильшера, разрушая очарование. – Можете открывать глаза.
Верховный арман стоял рядом, довольно потирая руки. Он походил на врача, проведшего успешную операцию, и для полного сходства не хватало только белого халата.
– Пойдемте, – сказал Хильшер, делая широкий жест.
В комнатах истинного хозяина замка Шаунберг Виллигут был не впервые, но на чай его ранее не приглашали. Когда принесены были чашки с прозрачно-зеленым, почти желтым напитком, верховный арман, заметив удивление на лице гостя, пояснил:
– Это от наших тибетских друзей… Такой чай положено пить с маслом, мукой и солью, но я предпочитаю так – даже без сахара. Отменно проясняет голову и придает силы.
Напиток пах сильно и горько, почти как полынь, и вкус его тоже был непривычен. Похож на бергамот, но в то же время чужд, словно настой из лиан, что готовят шаманы какого-нибудь африканского племени…
– Что же надломило вас до такой степени? – поинтересовался верховный арман, когда чай был выпит.
– Дурные предчувствия, – ответил Виллигут. – С Веной, насколько я знаю, потеряна связь. Захвачен и до сих пор не освобожден фон Либенфельс… Всё это мне очень не нравится.
– Вену мы потеряли, это я знаю, – сказал Хильшер спокойно, словно подтвердил потерю старой, ненужной шляпы.
– Что? – Виллигут позволил себе недоуменную улыбку. – И вы так спокойно об этом говорите?
– Да потому, что мы выиграли время, и жемчужина германских земель, будущая столица арийской империи, скоро вновь будет в наших руках!
– Каким же образом?
– Несмотря на отсутствие Йорга, я продолжил его эксперименты, – верховный арман победно улыбнулся. – Не все, конечно. Те, которые связаны с размножением, временно пришлось отложить. Не до того сейчас. Я сосредоточил внимание на создании суперсыворотки и достиг определенных успехов.
– Каких же? – Виллигут ощутил, что собеседник не преувеличивает свои достижения, и вслед за тем – прилив доверия к Хильшеру. В этот миг он беспрекословно признавал его лидерство, которое в иные моменты казалось «Распутину Гитлера» случайным.
– Последняя серия подопытных осталась в живых полностью, – верховный арман сделал паузу, явно наслаждаясь собственным триумфом, пусть даже перед единственным слушателем. – И двое, прошедших Посвящение, могут передвигать предметы силой мысли, правда, пока легкие, не тяжелее стакана.
– Потрясающе! – ахнул Виллигут. – И когда вы рассчитываете достигнуть окончательного успеха?
– Направление движения определено исключительно точно, так что мне понадобится не более трех дней. По истечении их орды недочеловеков столкнутся с самым совершенным оружием в истории мироздания! Что все их танки, пушки и самолеты по сравнению с божественной мощью?
– Да, это верно, – Виллигут ощущал себя окрыленным. Пошатнувшаяся после неудачи с пленным русским вера в конечный успех обрела новое дыхание. – Это потрясающе!
– Заболтались мы с вами, – Хильшер поднялся. – Идите и за фон Либенфельса не переживайте. Дитрих отыщет его, даже если для этого придется перевернуть всю Верхнюю Австрию! Спокойной ночи, бригаденфюрер!
– Спокойной ночи!
Верхняя Австрия, окрестности замка Шаунберг
4 августа 1945 года, 4:46 – 5:00
Петр проснулся от холода. Костер на ночь не оставляли, боясь этим выдать себя, а морозец на австрийские земли в это утро заглянул явно откуда-то с севера.
Небо было уже серое, предрассветное, а на востоке занималась желтая заря, но звезды еще сияли во всем великолепии. Меж древесных крон виднелся ковш, известный каждому школьнику под названием Большой Медведицы.
Поняв, что заснуть всё равно не получится, капитан выбрался из-под плащ-палатки. Так стало еще холоднее, по телу пробежала ледяная волна, а изо рта вырывались облачка пара.
Солдатам холод не мешал. Сразу с нескольких сторон доносился сочный храп.
Усмехнувшись про себя, Петр двинулся туда, где должен быть пленник, – проверить, как выполняется приказ. В том, что не спят те, кто охраняет подходы к лагерю, он не сомневался, а вот стража фон Либенфельса внушала некоторые опасения…
У дерева, к которому должен быть привязан пленник, было пусто. Висели какие-то обрывки, а рядом сидел и беспардонно дрых часовой!
– Встать! – рявкнул Петр так, что парня подбросило почти на метр. Он бестолково оглянулся, схватился за автомат, да так и замер с раскрытым ртом, уставившись на опустевшее дерево. В глазах солдата стоял ужас.
– Подъем! – пронесся над спящими крик. Зашевелились неподвижные фигуры, послышались зевки и утробное кряхтенье.
– Давно спишь? – поинтересовался Петр с ледяной вежливостью. Лицо бойца от осознания совершенного промаха стало серым.
– Никак нет, – ответил он, судорожно дергая кадыком. – Я сменился в четыре…
Петр посмотрел на часы. Судя по времени, фон Либенфельс не мог уйти далеко. Капитан обернулся, выискивая кого-то среди просыпающихся разведчиков. За спиной его бормотал проштрафившийся часовой:
– Товарищ капитан! Он так смотрел… смотрел так. Я не мог отвести взгляда… и пошевелиться не мог, а потом уснул!
В голосе этом было искреннее горе и настоящее раскаяние, но Петру было не до него.
– Что такоэ? – спросил подскочивший Сиркисян.
– Пленник сбежал, – коротко ответил Петр и, заметив среди солдат невозмутимое лицо с узкими глазами, крикнул: – Эй, Моносов, подойди!.
Рядовой вытянулся перед командиром, лихо отдал честь.
– Ты у нас лучший следопыт? – спросил Петр, строго глядя на разведчика. – Сможешь по следам определить, куда немец пошел?
– Обижаете, товарищ капитан, – в темных глазах мелькнули смешливые искорки. – Разрешите приступить?
Петр кивнул, и выходец из сибирских лесов направился к дереву. Некоторое время ходил вокруг него, почти упершись в землю носом, словно охотничья собака.
– Перетер веревку, гад, – заметил он, поднимая обрывки пут. Оставалось только удивляться, как пленник, не особенно сильный на вид, так легко от них избавился.
– Туда он пошел, – сказал наконец следопыт. – На север!
– Что? – Петр не поверил, что пленник настолько плохо ориентируется на местности, чтобы двинуться в противоположную от замка сторону.
– Ну да, – несколько недоуменно посмотрел на капитана Моносов.
– За ним! – приказал Петр и сдернул с плеча автомат. – Еще двое со мной, остальным – ждать здесь.
Они пошли, почти побежали, меж деревьев. Вел быстрый и юркий, словно белка, сибиряк, за спиной слегка шуршали ветвями не проснувшиеся окончательно разведчики.
След вывел к Дунаю и пошел по самой кромке берега. Под ногами захрустел песок. От воды тянуло холодом, и над самой речной поверхностью плыл легкий туман.
– Стоп, а это что? – спросил Петр, указывая на плывущий метрах в десяти от берега темный бугорок.
– Да это человек, – ответил Моносов, присмотревшись.
– А черт! – Петр рванул с плеча автомат, швырнул в руки все еще ничего не понимающих солдат.
Вода в первый момент показалась обжигающе холодной. Капитан судорожно выдохнул и изо всех сил поплыл, зная, что только движение способно его согреть.
Ухватился за мокрый воротник вчера еще вполне приличного костюма и потащил тело недавнего пленника к берегу. До него было не так далеко, но намокшая одежда и сапоги тянули ко дну, и совершенно не вовремя начались судороги в ногах.
Отплевываясь и фыркая, словно тюлень, выполз Петр на мелководье, и тут его подхватили под руки. Тело фон Либенфельса подняли и вытащили на берег. Руки и ноги немца бессильно свисали, лицо было синюшно-белым.
– Ух, какой холодный, – озадаченно сказал один из солдат. – Никак, помер уже…
– Не может быть! – прохрипел Петр, поднимаясь на ноги. – Искусственное дыхание, срочно…
Но все попытки оживить фон Либенфельса оказались бесполезны. Труп оставался трупом, безо всяких следов дыхания и сердцебиения.
– Как? – вопрошал Петр, в отчаянии воздевая руки к небу. – Как можно здесь утонуть? Он что, совсем плавать не умел? А как тогда умудрился в воду попасть?
– Я думаю, – сказал осторожно Моносов, – что он убил себя сам.
– Как это?
– Фриц этот был хоть и сумасшедший, но не дурак, – с серьезным видом сказал солдат, и Петр не нашелся, что ему ответить. – Он понял, что не выдержит и всё нам расскажет, а сбежать силенок не хватит. Вот и утопил сам себя. Отошел как мог далеко, влез в воду, и всё!
– Но это невозможно!
– Почему? – сибиряк вздохнул. – Только для этого надо очень сильную волю иметь, а она у вражины этого, судя по всему, была…
Петр с яростью посмотрел на армана, кардинальным образом ускользнувшего от допроса. На мертвом лице, казалось, застыла пренебрежительная усмешка.
– И что тэпэрь? – подошел лейтенант Сиркисян.
– Как и решили! – ответил Петр зло. – Будем искать!
Он поднялся и побрел в сторону лагеря. Утренний холодок пробрался под намокшую одежду и стремился, похоже, достичь внутренностей. За рекой орала какая-то птица. Над Дунаем потихоньку наступало утро.
Верхняя Австрия, замок Шаунберг
4 августа 1945 года, 7:19 – 7:35
Бригаденфюрер Беккер чувствовал себя так, словно проскакал на лошади от французского Бреста до Урала. Пульсирующая, дергающая боль прочно поселилась не только в ягодицах и ногах, но и в животе, груди, голове и даже руках.
Бежать наравне со сверхчеловеками он, конечно, не смог, и почти сразу, после того как Вена осталась позади, его понесли. Сделать носилки не догадались, и он ехал, привязанный к спине, попеременно то на одном, то на другом из своих телохранителей.
Закончилось это ближе к вечеру, в безымянном лесу где-то к западу от Санкт-Пельтена, когда он потерял сознание. Бригаденфюрера уложили на землю и поливали водой до тех пор, пока он не открыл глаза. Но и тогда его губы прошептали: «Вперед!»
С этого момента его несли вдвоем, тащили, словно куль с овощами. Сознание временами мутилось, спасая хозяина от мук, и позже Беккер с трудом мог вспомнить места, по которым они пробегали. Несколько раз делали краткие остановки. Столкновений с советскими войсками удалось избежать.
Редкий человек выдержит восемнадцать часов непрерывного бега. Но те, кто стремился в замок Шаунберг, людьми не были. Словно машины, не требующие топлива и запасных частей, они пересекли Нижнюю Австрию и почти половину Верхней. День сменился ночью, которая быстро пришла к концу, оставив после себя прохладу, и когда на небеса выползло, улыбаясь пухлыми желто-розовыми губами, утро, впереди выросли стены и башни замка, ставшего для всех них настоящим домом.
– Герр бригаденфюрер! – Беккер ощутил, что его ставят на ноги. – Герр бригаденфюрер!
– Да, – ответил он, открывая веки.
Перед ним возникло встревоженное и сильно похудевшее лицо Циклера. Даже сверхчеловекам тяжело дался этот переход.
– Герр бригаденфюрер, мы прибыли, – сказал штандартенфюрер.
Беккер огляделся, и взгляд его уперся в знакомые ворота, на которых виднелись следы от пуль.
– Здесь был бой? – удивленно спросил он.
– Похоже на то, – согласился Циклер. – Но до этого ли сейчас? Подойдите к командиру караула. Он говорит, что ночью имеет право впустить только армана.
Офицер сначала в изумлении вытаращился, увидев человека в форме вермахта, но когда узнал Беккера, то лихо и молодцевато вскинул руку:
– Зиг хайль!
– Хайль, – устало отозвался бригаденфюрер. – Впустите нас.
Калитка отворилась, как показалось ему, со страшным скрежетом. За ней открылся двор замка. За ним ждал отдых, ждала постель…
Беккер вновь потерял сознание.
