Глава 21. Воры, спекулянты и людоеды

С началом войны в Ленинграде не только остались рынки, но их число стало расти. Стихийная подпольная торговля не только не исчезла, но стремительно увеличивалась, причиной чему были огромная нехватка продуктов и фантастический рост цен. Ленинградское руководство смотрело на это сквозь пальцы, понимая, что блокадный рынок стал единственным дополнением к скудному рациону питания, а нередко источником выживания. Почти две трети населения города искали спасения на таких рынках, на толкучках, а также у знакомых и незнакомых «коммерсантов».

Сам Сенной рынок в осажденном городе был закрыт. Торговля шла вдоль Кузнечного переулка от улицы Марата до Владимирской площади и дальше по Большой Московской улице. «Взад и вперед ходят людские скелеты, замотанные ни весть во что, в свисающих с них разномастных одеждах. Они вынесли сюда все, что могли, с одним желанием – обменять на еду. Собственно рынок был закрыт, а люди ходили взад-вперед по Кузнечному переулку перед зданием рынка и заглядывали друг другу через плечо.

Учитель К.В. Ползикова-Рубец оценивает как исключительное везение то, что в самое тяжелое время – в январе 1942 г. – случайный человек продал ее семье два с половиной килограмма мороженой брюквы, а на другой день случилась новая удача – приобретение килограмма конины. Очевидна и огромна радость начальника отделения Управления дорожного строительства Октябрьской железной дороги И.И. Жилинского, 10 февраля 1942 г. приобретшего хлеб с помощью посредницы: “Ура! М.И. принесла за крепдешиновое платье 3 кило хлеба”»⁷⁶.

Блокадница Е.Ф. Ганеева 4 мая 1942 г. за дорогие туфли приобрела на рынке 3 килограмма хлеба. На радостях она записала в дневнике: «Таким образом туфли пошли за 1200 рублей». Замечу, что обувь и одежда были в 1941–1944 гг. таким же дефицитом, как и хлеб, хотя от недостатка промтоваров никто не умирал.

«Желавших купить или обменять свои вещи на еду на рынке было значительно больше обладателей вожделенных продуктов. Поэтому важными персонажами рыночной торговли были спекулянты. Они ощущали себя хозяевами положения на рынке, и не только. Ленинградцы были потрясены. “Обыкновенные люди вдруг обнаружили, что у них мало общего с торговцами, возникшими вдруг на Сенном рынке. Какие-то персонажи прямо со страниц произведений Достоевского или Куприна”»⁷⁷.

«Черный рынок» Ленинграда

«Уже 24 июня, на третий день войны, сотрудники ОБХСС задержали сестёр Антиповых. Одна из них натаскала домой больше центнера муки и сахара, десятки банок консервов, сливочное масло – словом, всё, что можно было унести из столовой, где она работала шеф-поваром. Ну, а вторая притащила домой чуть ли не весь галантерейный магазин, которым заведовала»⁷⁸.

В дневниках и мемуарах блокадники часто упоминают о фантастической дороговизне. «Вчера Татьяне принесли полкило пшена за 250 р. Даже я поразилась наглости спекулянтов, но все же взяла, т. к. положение остается критическим, – свидетельствует 20 марта 1942 г. сотрудница Публичной библиотеки М.В. Машкова. – …Жизнь удивительная, можно подумать, что все это дурной сон».

С конца 1941 г. спекулянты и вымогатели появились в эвакопунктах. «Уезжают многие, – записывает 20 февраля 1942 г. в дневнике С.К. Островская. – Эвакуация – тоже прибежище спекулянтов: за вывоз на машине – 3000 р. с головы, на самолете – 6000 р. Зарабатывают гробовщики, зарабатывают шакалы».

Блокадник кандидат исторических наук Александр Кутузов писал:

«Черный рынок» Ленинграда

«С началом блокады роль валюты стали играть продукты, и, конечно, нашлись те, кто народную беду сделал источником личного обогащения. Пожалуй, первыми были гробовщики. Вот цитата из письма работников треста “Похоронное дело” председателю исполкома Ленгорсовета депутатов трудящихся П.С. Попкову от 18 декабря 1941 года: “За последнее время увеличилась смертность на почве истощений и заболеваний… Могильщики требуют, а иногда просто вымогают у родственников, кроме обычной платы за рытье могил и похороны, продукты – 1 кг хлеба, крупу, масло и т. д. Создается ажиотаж и спекуляция самая отвратительная. Можно было бы организовать это дело иначе. Необходимо создавать братские могилы. Считаем, что это бытовое дело переросло в политическое”.

Главными же нарушителями были работники хлебозаводов, магазинов, снабженцы всех уровней, то есть те, кто имел отношение к завозу, производству и распределению продуктов. Среди них были и мелкие несуны, и матерые расхитители. В декабре 1941 года зав. орготделом горкома партии Л.М. Антюфеев докладывал А.А. Жданову: “За октябрь-ноябрь на фабрике Клары Цеткин задержано 46 человек, пытавшихся вынести 7065 штук папирос и 1 кг табака. Особенно увеличились кражи на хлебозаводах и кондитерских фабриках. Например, извозчик Федоров (2‑я кондитерская фабрика) пытался вынести несколько десятков пряников. В чемоданчике у агента снабжения Кузнецовой обнаружено 40 пирожных (!). 13 батонов хлеба и 12 пряников пытался вынести с этой же фабрики зам. начальника снабжения Щербацкий, а агент снабжения Соловьев украл 10 батонов хлеба. 5 декабря задержаны грузчики Красногвардейской базы райпищеторга при попытке хищения ящика макарон…”

Парадоксально, но, оказывается, в блокадном Ленинграде продолжался выпуск пирожных. Поскольку по карточкам их не выдавали, то остается только догадываться, кому они предназначались – возможно, закрытым распределителям, работавшим для высших партийных структур, в частности для Смольного»⁷⁹.

Вот тут-то я с Кутузовым однозначно не согласен! Мало ли, что не выдавали по карточкам. То же молоко не выдавали, а в детсадах и больницах детям выдавали молоко, хотя и крошечными порциями – по 75 г. На заводе «Большевик» в праздники рабочим и служащим выдавали по 1 литру пива на нос. Можно привести и другие примеры.

Так что не надо принимать всерьез болтовню, что у Жданова и других руководителей обороны проходили пиры, где они объедались деликатесами.

У них на пиры просто физически не было времени. Да и в интересах войны генералы и секретари райкомов должны быть сыты! Знаю по себе, когда я голоден, то без проблем выполняю хозяйственную работу – мету пол, мою посуду, хожу в магазин и т. д., а вот книгу пишу медленно, насилуя себя.

Особо важно было пресечь хищения на «Дороге жизни» – трассе по льду Ладожского озера с «Большой земли» в осажденный Ленинград. На Ленинградском фронте ее называли ВАД – военно-автомобильная дорога.

ВАД находилась в подчинении армии, а вот контроль над ней поручили специальной инспекторской группе Управления милиции Ленинграда. 17 декабря 1941 г. она была сведена в единый сводный отряд Областного Управления милиции.

С начала движения по ВАД до 24 марта 1942 г. за хищения перевозимых грузов были задержаны 586 военнослужащих и 232 гражданских лица. При обысках у них изъято: муки – 23,5 т, ржи – 801 кг, круп – 3983 кг, мяса – 1321 кг и т. д. Итого 28,05 т продовольствия. А также множество иных грузов.

Все дела о хищениях, совершенных военнослужащими, передавались военному прокурору Дороги, а дела штатских – в народный суд.

«Вот выдержка из воспоминаний работавшего в 1941–42 годах комиссаром эшелонов ОАТБ 102‑й военно-автомобильной дороги Н.В. Зиновьева: “В мои обязанности входило следить за тем, чтобы не было злоупотреблений со стороны шоферов. Я садился в последнюю машину и смотрел, чтобы они не воровали. Но некоторые ухитрялись украсть. Отправил как-то эшелон до Новой Ладоги. Едем по льду канала. Вдруг один из грузовиков резко сворачивает в сторону и мчится куда-то. Я за ним. Остановил. Кроме молодого водителя лет двадцати, в кабине сидит незнакомец. Спрашиваю шофера – куда, мол, рванул, он отвечает, что сбился с пути. Я решил передать дело в военный трибунал, но судьба опередила его решение. На нашу колонну налетели немецкие самолеты, машина того шофера, шедшая за мной, ткнулась в прорубь, оставшуюся от бомбы, зацепилась крыльями за кромку льда так, что только одна кабина окунулась в воду. Шофер захлебнулся. Когда его вытащили, то в кармане обнаружили около 3000 рублей новенькими тридцатками». Почему приходилось вести визуальное наблюдение за водителями? Дело в том, что мешки, как это ни удивительно, не взвешивались, их принимали по счету. Поэтому шофер под предлогом неисправности машины мог отъехать в сторону, расшить мешки, взять из каждого из них по 5 кг, а ЗИС брал по 40 мешков, снова зашить их, встряхнуть – и никаких признаков хищения.

Тот же Н.В. Зиновьев писал: «Если обнаруживается хищение, то на место выезжает военный трибунал, выносится высшая мера наказания, и тут же приговор приводится в исполнение. Мне довелось быть свидетелем расстрела шофера Кудряшова. Батальон выстроился в каре. Подъехал закрытый автомобиль с приговоренным. Он вышел в валенках, в ватных штанах, одной рубашке и без шапки. Руки назад, связанные ремешком. Тут же выстраивается человек 10 стрелков. Председатель трибунала читает приговор. Потом отдается приказание коменданту, тот командует приговоренному: “Кругом! На колени!” и стрелкам: “Огонь!” Звучит залп из 10 выстрелов, после чего Кудряшов вздрагивает, какое-то время продолжает стоять на коленях, а потом падает лицом в снег. Комендант подходит и стреляет из револьвера в затылок, после этого труп грузят в кузов машины и куда-то увозят».

Жесткость наказания за хищение сосуществовала на Дороге жизни и с бесхозяйственностью. Вдоль Дороги прямо под открытым небом, сколько видит глаз, валялись мешки с мукой, крупой, говяжьи и свиные туши, консервы, словом, все то, что можно было увидеть на полках довоенного гастронома. Это были грузы из подбитых грузовиков, и можно лишь догадываться, что случалось с ними, когда начинал таять лед. Порой машины, шедшие с озера, ехали прямо по мешкам. В городе же ситуация была иной. Здесь продовольствие находилось под жестким контролем»⁸⁰.

Зимой 1941/42 г. у каждой булочной с 5 часов утра дежурил милиционер, чтобы предотвратить нападение грабителей.

Из справки Управления НКВД по Ленинградской области от 1 октября 1942 г. за подписью начальника управления, комиссара безопасности третьего ранга Кубаткина следует, что с начала войны органами милиции было арестовано и предано суду 22 166 человек. В том числе за хищения соцсобственности – 1553 и за спекуляцию – 1598 человек. У арестованных изъято ценностей и товаров на сумму свыше 150 млн рублей. В том числе 9,6 млн наличных денег, золотых монет – на 41 215 рублей, золота в слитках и изделиях – 69 кг, бриллиантов – 1537 штук, золотых часов – 1295, продуктов питания – 483 тонны и т. д.

К чести советской милиции можно сказать, что за время блокады от истощения умер 651 сотрудник милиции. Для сравнения: от бомбежек, артобстрелов, перестрелок с бандитами погибли 109 милиционеров. Поэтому в помощь им создавались вспомогательные формирования, к примеру комсомольский полк. Председатель Ленинградского городского суда К.П. Булдаков вспоминал, что в блокаду не стало дел о хулиганстве, зато появились дела о «спекулятивном обмене», когда люди меняли хлеб, к примеру, на рояль. Имели место случаи, когда, например, подруга зазывала к себе подругу, или кто-то под любым предлогом заманивал прохожего зайти к нему, потом человека убивали, забирали карточки, а труп выбрасывали за дверь.

Удачливые спекулянты не останавливались, добыв значительное количество продуктов, промтоваров и советских денежных знаков. Большинство их ждали прихода немцев или финнов или возможности бежать в другую страну после окончания боевых действий.

«Таких людей было немного, и рассматривать их как пятую колонну фашистов нельзя. Но горя они принесли немало. Типичным в этом плане было дело некоего Рукшина и его сообщников.

Сам Рукшин попал в поле зрения сотрудников ОБХСС ещё до войны. Очень уж он намозолил глаза, толкаясь возле скупочных пунктов “Торгсина” и “Ювелирторга”. Незадолго до войны Рукшин был взят с поличным, осуждён и находился в колонии. Но на свободе оставались его сообщники.

Под стать Машковцеву были брат и сестра Дейчи. Во время НЭПа они держали несколько магазинов. Тогда же Фаина Дейч вышла замуж за Рукшина. Торговали они умело, а вырученные деньги превращали в золотые монеты и другие ценности. Свою коммерцию супруги продолжали и после ликвидации НЭПа. Сколоченная шайка строго соблюдала правила конспирации. Обходились без расписок, а все разговоры по телефону велись в иносказательной форме.

Цинизм этих людей не знал границ. Хотя на допросах они топили друг друга, но каждый задавал следователям один и тот же вопрос: вернут ли им изъятые ценности? А изъято было немало: три килограмма золота в слитках, 15 кулонов и браслетов из платины и золота, 5415 рублей в золотых монетах, 60 килограммов изделий из серебра, почти 50 000 рублей наличными деньгами и… 24 килограмма сахара, консервы. И это был август 41‑го!

<…>

Особое внимание привлёк некий Рубинштейн – оценщик одной из скупок “Ювелирторга”. Он умышленно занижал стоимость ювелирных изделий, приносимых на комиссию, в несколько раз, затем сам же их покупал и тут же перепродавал – либо спекулянтам, либо через подставных лиц в ту же скупку или “Торгсин”.

Активными помощниками Рубинштейна были Машковцев, Дейч и его сестра Фаина, жена Рукшина. Самому старому члену шайки было 54 года, самому молодому – 34. Все они были выходцами из богатых семей ювелиров. Несмотря на все бури, что пронеслись над страной, эти люди сумели не только сберечь, но даже приумножить свои богатства.

В 1940 году Машковцев оказался по делам службы в Ташкенте. И там он нашёл золотое дно – подпольную чёрную биржу, где можно было купить золотые монеты и другие ценности. Навар от перепродажи купленных в Ташкенте ценностей был такой, что Машковцев бросил работу и полностью переключился на перепродажу золота.

Продукты в прямом смысле слова стоили на вес золота. За золотые монеты, украшения с бриллиантами можно было выменять кусок сливочного масла, стакан сахара или манки. При этом надо было смотреть в четыре глаза, чтобы тебя не обманули. Нередко в консервных банках находили обычный песок или приготовленные из человечины фрикадельки. Бутылки с натуральной олифой, которую делали на подсолнечном масле, заворачивали в несколько слоев бумаги, потому что олифа была лишь сверху, а вниз наливали обычную воду. В заводских столовых одни продукты подменяли другими, более дешёвыми, а появившиеся излишки снова шли на чёрный рынок.

Типичным в этом плане было дело спекулянта Далевского, заведовавшего небольшим продуктовым ларьком. Вступив в сговор с коллегами из других торговых точек, он превратил свой ларёк в место перекачки продуктов.

Далевский отправлялся на одну из толкучек, где присматривал покупателя на свои продукты. Затем следовал визит к покупателю. Торговаться Далевский умел. Его комната в коммуналке постепенно превращалась в антикварную лавочку. На стенах висели картины, шкафы были набиты дорогим хрусталём и фарфором, а в тайниках лежали золотые монеты, драгоценные камни, ордена.

Оперативники ОБХСС и уголовного розыска быстро взяли Далевского под наблюдение и выяснили, что его особенно интересуют люди, имеющие доллары и фунты стерлингов. Всё началось с обычной ревизии в ларьке. Естественно, у Далевского всё было в ажуре – копейка в копейку, никаких излишков…

Далевский не испугался, считая, что это просто плановая проверка, и продолжал работать по сложившейся схеме. Вскоре в его ларьке накопился запас – более центнера продуктов. И вот тут нагрянули сотрудники ОБХСС. Дать какие-то объяснения Далевский не смог. Пришлось сознаваться…

Только изъятые монеты и ювелирные изделия потянули по государственным ценам на сумму боле 300 000 рублей. Почти во столько же были оценены хрусталь, фарфор и картины. О продуктах говорить не стоит – зимой 42‑го им в блокадном Ленинграде цены не было»⁸¹.

За 900 дней блокады сотрудники аппарата БХСС изъяли у спекулянтов: 23 317 736 рублей наличными, 4 081 600 рублей в облигациях госзайма, золотых монет на общую сумму 73 420 рублей, золотых изделий и золота в слитках – 1255 килограммов, золотых часов – 3284 штуки. По линии ОБХСС к уголовной ответственности было привлечено 14 545 человек.

А были ли хищения в Красной армии? Да, были, хотя и в небольших размерах.

Многие солдаты и офицеры действовали по принципу: «Война все спишет». Но Великая Отечественная – это не Гражданская, и порядка в Красной армии было куда больше. Начну с серьезного документа.

Государственный Комитет Обороны

Постановление № ГОКО-1379с от 3 марта 1942 г.

Москва Кремль.

Об охране военного имущества Красной Армии в военное время

Исходя из того, что хищение и разбазаривание военного имущества подрывает военную мощь Союза Советских Социалистических Республик и что люди, творящие эти злодеяния, должны быть рассматриваемы как враги народа, Государственный Комитет Обороны постановляет:

1. Установить на военное время

– за хищение (воровство) оружия, боеприпасов, продовольствия, обмундирования, снаряжения, горючего и прочего военного имущества, совершенное складскими работниками и другими лицами, в непосредственном ведении которых постоянно или временно находилось это народное достояние;

– за хищение (воровство) тех же предметов военного снабжения лицами, ответственными за сохранность или сопровождение воинских грузов на железнодорожном, водном, авиационном транспорте, а равно водителями или сопровождающими грузовые автомашины и повозочными;

– за умышленную порчу или приведение в негодность обмундирования, снаряжения, оружия и военно-технического имущества, выданных военнослужащим в индивидуальное или коллективное пользование —

ВЫСШУЮ МЕРУ НАКАЗАНИЯ – РАССТРЕЛ С КОНФИСКАЦИЕЙ ВСЕГО ЛИЧНОГО ИМУЩЕСТВА ПРЕСТУПНИКА.

2. Лиц, принявших в свое пользование или на хранение упомянутое в ст. 1 настоящего постановления имущество, зная заведомо о том, что оно похищено или незаконно приобретено, а равно всех лиц, незаконно приобретающих или хранящих оружие, военно-техническое имущество, военное обмундирование и др. предметы военного образца, подвергать судебной ответственности, как соучастников (ст. 17 и примечание 2 к ст. 193-1 УК РСФСР по редакции СУ 1936 года № 1 ст. 2) (высшая мера наказания).

3. За разбазаривание указанного в ст. 1 настоящего постановления военного имущества в военное время, а именно:

– за отпуск должностными лицами на довольствие войск или отдельных военнослужащих продовольствия или военного имущества сверх установленных норм;

– за оставление военного имущества без надзора, когда это не вызывалось условиями боевой обстановки;

– за оставление противнику боевой техники и др. военного имущества в обстановке, когда это не вызывалось военными обстоятельствами;

– за нарушение правил хранения военного имущества, последствием чего явилась порча или хищение имущества;

– за несдачу должностными лицами служб снабжения довольствующим органам тары от продовольствия, боеприпасов и т. п., подлежащей возврату народному хозяйству, – ПОДВЕРГАТЬ ЛИШЕНИЮ СВОБОДЫ НЕ НИЖЕ 5 ЛЕТ С УДЕРЖАНИЕМ СТОИМОСТИ УТРАЧЕННОГО ИЛИ ИСПОРЧЕННОГО ИМУЩЕСТВА.

4. Должностных лиц из числа военнослужащих или военнообязанных Красной Армии, которые своей бездеятельностью или слабостью руководства подчиненными или допущением условий для запущенности охраны и запутанности учета военного имущества способствовали указанным в ст. ст. 1–3 настоящего постановления преступлениям, подвергать наказаниям на тех же основаниях, как непосредственных преступников.

5. Учитывая, что решительная борьба с расхитителями народного достояния, переданного Красной Армии, является основной обязанностью органов Советской власти, запретить применение амнистий и каких-либо послаблений к преступникам, осужденным по делам о хищении и разбазаривании военного имущества в соответствии с настоящим постановлением.

6. Обязать военные советы фронтов, армий и округов, командование частей и соединений, начальников военных учреждений, а равно военную прокуратуру и военные трибуналы дела о хищениях и разбазаривании военного имущества заканчивать расследованием и производством в судах в трехдневный срок.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА ОБОРОНЫ

И. СТАЛИН

Выписки посланы: т.т. Хрулеву, Шапошникову, Микояну, Андрееву, Бочкову, Голикову, Чадаеву, Горкину.

Основание: РГАСПИ. Ф. 644. Оп. 1. Д. 23. Л.51–52.

Круто! Но иначе было нельзя. И не надо нам тыкать «западным гуманизмом».

В 1799 г. Наполеон стал Первым консулом. К этому времени почти вся Франция была охвачена разбоями. Дилижансы между городами ходили только в дневное время, но и это не спасало их от грабителей. Их называли «поджаривателями». Они жгли на медленном огне свои жертвы, заставляя их показывать, где спрятаны ценности.

Наполеон за три месяца сократил разбои на порядок, а еще через три месяца они исчезли совсем. Согласно Декрету Первого консула, разбойников расстреливали на месте, тех, кто их укрывал и прятал награбленное, – тоже.

Другой вопрос, что хитрые военные интенданты во времена Империи только посмеивались в усы, слыша разговоры о непобедимости Наполеона. Да, коррупция в империи осталась, но была уменьшена по сравнению со временами Директории как минимум на порядок.

То же произошло и с Постановлением Комитета Обороны от 3 марта 1942 г. Хищения не исчезли, но с ними соответствующе боролись. Вот несколько примеров.

ПРИКАЗ С ОБЪЯВЛЕНИЕМ ПРИГОВОРОВ ВОЕННЫХ ТРИБУНАЛОВ ЯРОСЛАВСКОЙ И ЛЕНИНСКОЙ ЖЕЛЕЗНЫХ ДОРОГ О ХИЩЕНИЯХ ПРОДУКТОВ РАБОТНИКАМИ ВОЕННЫХ КОМЕНДАТУР

№ 0541 6 июля 1942 г.

Военной прокуратурой Ярославской ж. д. было вскрыто систематическое хищение продуктов бывшим военным комендантом 1‑го отделения Ярославской ж. д. майором Бородиным М.И., его заместителем интендантом 3 ранга Гостевым А.С. и начальником агитпункта политруком Колесниковым А.М.

Пользуясь своим служебным положением, эти лица умышленно не учитывали выдаваемые продуктовые талоны, выписывали и получали по фиктивным документам из палатки военно-продовольственного пункта наиболее дефицитные продукты в неограниченном количестве.

Кроме того, Бородин, Гостев и Колесников присвоили 24 посылки с подарками бойцам действующей армии общим весом 946 кг.

25 мая 1942 г. преступники Бородин, Гостев и Колесников осуждены к высшей мере наказания – расстрелу.

Аналогичный случай систематического хищения продуктов работниками военной комендатуры станции Тамбов был вскрыт военной прокуратурой Ленинской ж. д.

Военный комендант капитан Гусаров В.П., его заместитель старший лейтенант Епинин Н.И. и начальник военно-продовольственного пункта лейтенант Вяликов П.Г. с конца 1941 г. по апрель 1942 г. систематически, по составленным ими актам на выдачу продуктов якобы проезжающим без аттестатов воинским частям и отдельным бойцам, получали из продовольственного пункта и присваивали продукты.

Было расхищено: хлеба – 168 кг, консервов – 138 банок, сахара – 52,4 кг, молока сгущенного – 36 банок, сельдея – 32 кг, колбасы – 24 кг, сыра – 18,5 кг, масла сливочного – 10 кг, папирос – 180 пачек и др.

Обыском на квартирах у обвиняемых обнаружены большие запасы продуктов.

20 июня 1942 г. военным трибуналом Ленинской ж. д. Гусаров, Епинин и Вяликов осуждены к высшей мере наказания – расстрелу.

В голодном Ленинграде имели место случае каннибализма (людоедства). И тут наши юристы попали впросак. Дело в том, что к 1941 г. в Уголовном кодексе не было статьи «Каннибализм». Кстати, нет такой статьи и сейчас. Но сейчас все проще – обычно каннибал убивает свою жертву, а уже потом ее ест. Таким образом, его привлекают по статье «Умышленное убийство».

Но в 1941–1942 гг. в Ленинграде в основном ели трупы уже умерших или убитых людей. Тогда наши следователи, не мудрствуя лукаво, стали каннибалам «шить» статью 16–59 УК РСФСР «Бандитизм».

Однако имели место и сравнительно редкие случаи, когда каннибалы специально убивали людей.

«Среди участников блокадного торга были особые, страшные персонажи. Речь идет о продавцах человеческого мяса. “На Сенном рынке люди шли сквозь толпу, как во сне. Бледные, как призраки, худые, как тени… Лишь иногда появлялись вдруг мужчина или женщина с лицом полным, румяным, каким-то рыхлым и одновременно жестким. Толпа вздрагивала с отвращением. Говорили, что это людоеды”. О том, что на рынках города предлагали купить человечину, блокадники вспоминают нередко, в частности о продававшемся на толкучке на Светлановской площади студне. “На Сенной площади (там был рынок) продавали котлеты, – вспоминает инвалид войны Э.К. Худоба. – Продавцы говорили, что это конина. Но я уже много времени не видел в городе не только лошадей, но и кошек. Давно не летали над городом птицы”. Блокадница И.А. Фисенко вспоминает о том, как она осталась

голодной, когда ее отец вылил кастрюлю имевшего специфический запах и сладковатый вкус бульона, сваренного из человечьего мяса, полученного матерью в обмен на обручальное кольцо. Правда, за все время блокады только 8 арестованных граждан заявили, что они убивали людей в целях продажи человеческого мяса. Обвиняемый С. рассказывал, как они с отцом неоднократно убивали спящих у них людей, затем разделывали трупы, засаливали мясо, варили его и под видом конины обменивали на вещи, водку, табак»⁸².

Согласно архивам милиции и КГБ, было арестовано около 2000 людоедов, 586 из них казнили. В основном каннибалами становились не какие-то монстры-извращенцы, а неграмотные женщины, искавшие белковую пищу для своих семей. Можно предположить, что истинный размах каннибализма в блокадном Ленинграде был куда шире.

Крысы набрасывались на погибших на улицах Ленинграда

По данным историка Петра Мультатули, за употребление человеческого мяса были арестованы в декабре 1941 г. 43 человека (Анна Рид пишет, что в декабре попались лишь 26 людоедов), в январе 1942 г. – 366 (по данным Анны Рид – 356), феврале – 612, марте – 399, апреле – 300, мае – 326, июне – 56. Затем цифры пошли на убыль, с июля по декабрь 1942 г. были взяты с поличным всего 30 трупоедов.

«Настоящие каннибалы составляли абсолютное меньшинство, – утверждает Мультатули. – Огромная смертность от голода привела к появлению в городе большого количества незахороненных трупов. Мёртвых хоронили без гробов – обёрнутых простынёй или одеялом, а позднее просто в одежде, в которой человек умер. Нередко, выбившись из сил, люди оставляли мёртвых на полпути. В феврале сорок второго только на Пискарёвское кладбище привозили в день 6–7 тысяч трупов. Всего в городе имелось 17 мест массовых захоронений, однако земля в ту морозную зиму промерзла на полтора метра, отрывать могилы и траншеи было крайне трудно, дело продвигалось медленно. Поэтому трупы погибших горожан скапливались на кладбищах и на подходах к ним, подолгу лежали на улицах, около больниц и моргов, во дворах и даже в квартирах. То есть они постоянно попадались на глаза, доступ к ним был открыт, и это в какой-то мере провоцировало психически слабых людей на совершение преступлений. Не случайно большинство фактов трупоедства обнаруживалось среди людей, которые проживали в своих деревянных домах на окраине по соседству с городскими кладбищами. Процент коренных жителей Ленинграда среди привлеченных к ответственности составлял всего 14,7 процента»⁸³.