44

Четверг, 10 декабря, 16:18

Балкон Европы.

Он был прекрасен в лучах послеобеденного солнца.

Последний форпост Европы. Гигантская терраса над крутым склоном. Внизу из по-декабрьски ярко-синего моря возвышаются скалы. Смелая молодежь забирается на эти огромные уступы и ныряет с них, кувыркаясь в воздухе. А за ними только море.

И Африка.

Важна была каждая секунда. И все-таки они не могли оторваться от открывающегося с балкона вида.

Какое-то время они сидели под солнцем, собираясь с силами. И это тоже Европа. Бергер поймал себя на мысли: настоящая Европа.

Это была его первая сознательная мысль с тех пор, как они приземлились в аэропорту Малаги и он понял, что город Нерья находится в другой стороне. Они отправились на восток вдоль южного побережья Испании, в сторону от Гибралтарской скалы. Но тут уж ничего не поделаешь.

На мгновение Ди закрыла глаза, с благодарностью принимая солнечный дар. Если она не погибнет здесь, может, стоит остаться на пару дней. А что – в том, чтобы окунуться в море в декабре, есть своя прелесть. Отправить фотографии Люкке и Йонни. Так она размышляла пару секунд. Потом спросила:

– Может быть, нам стоит подумать о том, почему Карстен написал письмо номер пять и адресовал его именно тебе? Не так давно он пытался отстрелить тебе жизненно важные органы…

– А разве все его письма не были чистым хвастовством? – пробормотал Бергер, уткнувшись в мобильник. – Он хочет показать, какой он молодец, хочет завоевать публику. Хочет, чтобы кто-нибудь оценил его ум и изобретательность.

– Или же он просто сообщает своему сопернику, что игра окончена. Он победил. Ты проиграл.

– Тоже возможно, – согласился Бергер, не отрываясь от телефона.

Ди надоел его отсутствующий вид, и она спросила:

– Ладно, чем это ты там занимаешься?

Бергер прочел с экрана мобильного телефона:

– По словам Врача, это не похоже на токсикоз беременных. Вероятно, Карстен отравил Молли. Это могло произойти в больнице, куда он принес конверт. Он мог что-нибудь добавить в раствор для капельницы.

– О боже! – воскликнула Ди. – Шланг от капельницы покачивался.

– Она встречалась с ним еще раз, один на один, он дал ей пистолет, на котором мог быть яд. Какой-нибудь яд замедленного действия. Врач дает несколько вариантов.

– Она действительно плохо себя чувствовала, – произнесла Ди.

– Я хочу, чтобы ты подождала меня тут, Ди, – сказал Бергер изменившимся голосом. – Сядь в баре, выпей кофе.

Ди уставилась на него. Бергер встал.

– Ты что, собираешься пойти в это адвокатское бюро один? – спросила Ди. – Не забывай, что из нас двоих я единственная, у кого есть действующее удостоверение шведского полицейского.

– Тебе не стоит идти со мной, поверь мне. Ты ведь хочешь продолжить работу в полиции. Увидимся позже.

Ди смотрела ему вслед. Его шаги были совсем не похожи на обычные шаги Сэма Бергера. Такой походки она у него никогда раньше не видела.

Когда он отошел уже далеко, она крикнула:

– А кто, черт возьми, этот Врач?

Бергер не услышал. Ди покачала головой и побрела через старый квартал. Город был великолепен. Каждая улочка, каждый закоулок заливал свет.

Через некоторое время Ди проверила телефон. Никаких признаков жизни, никаких сообщений. Ей действительно лучше не знать, чем Сэм Бергер занимается в адвокатском бюро Pantoja & Puerta.

Но в этот момент она ничего не желала сильнее, чем узнать, что там делает Бергер.

Адрес у нее был, она посмотрела на карту в телефоне, сделала вид, что бесцельно прогуливается. Никогда еще ни один человек не прогуливался так целенаправленно.

Она нашла дом, рассмотрела табличку, поняла, что адвокатское бюро располагается на третьем этаже. Поняла также, что ей не удастся заглянуть внутрь и при этом остаться незамеченной. Решила устроиться в открытом кафе напротив. Ничего не происходило, появился официант, подросток внутри нее сказал «сангрия», даже не помня толком, что это такое. Перед ней поставили стакан с красным напитком, в котором плавали кусочки апельсина. На вкус сладкое красное вино, может быть, какой-нибудь ликер, вода, корица. Вкусно. Но в голову хорошо дает.

Ди успела выпить все содержимое стакана, когда из здания выбежал Бергер. Она окликнула его. Он посмотрел на нее так, как будто понятия не имел, кто она такая. Наконец Бергер словно очнулся.

– От тебя пахнет сангрией, – сказал он.

Пока они бежали к машине, он сообщил:

– Холмы под Эстепоной.

Ди быстро прикинула в уме маршрут. От Нерьи до Эстепоны километров сто пятьдесят. Мимо Малаги и Марбельи. Всю дорогу по автомагистрали. Хотя провести оставшиеся дни отпуска ей хотелось здесь. В Нерье. Это она уже решила.

Ну, если останется в живых.

Они бежали к арендованной машине, надеясь, что ее не успели увезти. Ди бросила взгляд на бескрайнее море. В воздухе уже сгущалось предчувствие бесподобного андалусского заката.

* * *

Молли Блум и правда плохо себя чувствовала.

Она сидела на стуле на террасе и смотрела в ярко-синее небо, толком его не видя. Перед глазами стояла пелена. Ее никто не связывал, но она едва могла пошевелиться.

Тело не слушалось ее. Руки и ноги просто не хотели повиноваться.

Молли подняла руку, с трудом опустила голову, посмотрела на руку. Сжала кулак, медленно, но верно.

Все на силе воли.

На одной силе воли.

Молли Блум думала о жизни внутри своего тела, о другой жизни. Внутри никакого движения, но его и не было, поэтому не определить, как там дела. Но ради этого маленького существа она собиралась бороться до последнего. Бороться так, как никогда еще не боролась. А бороться ей в жизни приходилось немало.

Молли перевела взгляд на балюстраду террасы.

Он стоял там, смотрел на море.

Она ненавидела его самой слепой ненавистью, какая только может быть.

* * *

В любой другой ситуации боль после ранения в бедро казалась бы сокрушительной и опустошающей. Но сейчас он едва ощущал ее.

Карстен видел собственными глазами приближение бесподобных андалусских сумерек. Видел террасу своей мечты в ста метрах от моря. Море сияло золотистыми переливами, среди которых можно было различить, по меньшей мере, все цвета радуги.

Это не то, что быть слепым кротом.

Вдалеке виднелась Гибралтарская скала, возвышающаяся из моря, как гигантский плавник.

И ульи, его собственная пасека, расположенная вдоль склона; их он приобрел гораздо раньше, чем саму виллу, на которую он засматривался годами и которая долго была его несбыточной мечтой.

И вот теперь мечта сбылась. Беда в том, что он всего этого никогда не увидит.

Если ему не помогут.

Все пчелы, исправно жужжащие – даже сейчас, в декабре, – и весь контроль, который он над ними имел. А также благодаря им. Пчелы, которые были его настоящей семьей, которые делали все, о чем он их просил.

Но и они не могли освободить его от подписанного контракта.

Хотя теперь все кончено. Никаких больше северокорейцев в его жизни.

Все счета оплачены, все документы подписаны, все мирское позади. Остаток жизни будет посвящен духовному. С этого момента – только духовность. И два бокала хорошо охлажденного белого вина на столике между двумя стульями вполне можно отнести к сфере духовного.

Как и неподвижную Молли Блум.

И ее зрение.

Которое скоро станет таким же, как у него.

* * *

Она видела, как Карстен приближается со стороны балюстрады. Неровная походка некогда безупречного циркового артиста говорила не только о том, что у него страшно болит нога, но и о том, что зрение его снижено до предела. Кроме того, что касалось границ, которые он так четко очертил по периметру террасы. Безопасная зона, опасная зона. Интересно, что бы это значило. Молли продолжала думать об этом, даже когда Карстен подошел совсем близко.

Он присел рядом с ней на корточки. Поскольку во время всего полета она была под наркотиками, он в первый раз по-настоящему разговаривал с ней.

– Не знаю, поймешь ли ты, – сказал он, блуждая взглядом. – Я правда не знаю, сможешь ли ты, Молли Блум, по-настоящему понять, что значит любить и одновременно ненавидеть человека. Действительно одновременно. Именно так: любить и ненавидеть.

Ей пришлось напрячь все свои силы, чтобы заставить свой голос звучать, чтобы вообще найти слова в этом медленно ворочающемся хаосе, которым было наполнено все ее существо.

– Что ты со мной сделал? – спросила она хрипло.

Улыбнувшись, он ответил:

– Ты же знаешь нас, шпионов. Крутые спецы, которые умеют разнюхать все самое новое. В данном случае я нашел препараты двух видов, которые прекрасно нам подходят. Тебе и мне. Обоим.

– Препараты? – прохрипела Молли.

Самодовольная улыбка Карстена выглядела по-настоящему пугающей.

– Это я тебя вывел из комы, Молли, – сказал он. – Без меня ты бы сейчас в лучшем случае едва передвигалась с ходунками.

Молли смотрела на него, не в состоянии вымолвить слова.

Карстен продолжал:

– Золпидем.

– Что?

– Изначально это средство от бессонницы, – пояснил Карстен. – Сильнодействующее снотворное. Но оказалось, что на людей, находящихся в коме, этот препарат оказывает обратный эффект. Он может вывести из комы. Или убить. Взвесив все риски, я подлил тебе этот препарат в капельницу, когда ты лежала в больнице. Честно говоря, я сильно превысил дозировку, потому что пока ты в коме, от тебя все равно никакой пользы. К счастью, твоя реакция на лекарство оказалась положительной. Ты встала на ноги даже быстрее, чем я ожидал. Позвонила мне, сказала, что нужно оружие. Это открыло бесконечные возможности для перехода к следующему этапу нашего совместного проекта.

– Что ты такое говоришь, Карстен!

– Я про яд затяжного действия, который был нанесен на твой пистолет. На тот, который я передал тебе в квартире на улице Эолсгатан. Ты же знаешь, у меня всегда с собой перчатки.

Он медленно натянул тонкие кожаные перчатки и продолжал:

– Яд очень замедленного действия. Я рассчитывал, что отъезд состоится примерно через неделю. К тому моменту тебя должна была одолеть сонливость. После неизбежного, к сожалению, периода тошноты.

– Сонливость?

Карстен легко коснулся ее щеки и сказал:

– Я долго верил в Шекспира. В отношения между Макбетом и Леди Макбет. Она завлекла его в теневое поле морали, а потом сама не выдержала. Но потом я понял, что есть только одно место, позволяющее до конца понять, что значит любить и ненавидеть одновременно.

– Монолог, – прошептала Молли.

– Видишь, мы мыслим одинаково! – воскликнул Карстен, широко улыбаясь. – Конечно, монолог Молли Блум. Из «Улисса» Джеймса Джойса. Этого пассивно-агрессивного шедевра. Мужской контроль над свободным потоком женской мысли. Но ты все это и так знаешь, Молли. Ты же меня и научила.

– Мы были женаты, – еле слышно произнесла Молли. – И ты знаешь, почему все закончилось.

– Напомни мне, – сказал Карстен, доставая охотничий нож. Он медленно провел лезвием вдоль щеки Молли.

Ни слова, ни тело не подчинялись ей. Она чувствовала, как холодная сталь приближается к левому глазу, но у нее не было даже сил зажмуриться. Нож замер в нижнем поле зрения, как заходящее солнце.

– Ты ненормальный, Карстен, – сказала она спокойно.

– Поясни, – произнес Карстен, поднося нож еще ближе к глазу. Молли почувствовала, как острие задело роговицу.

– Тебе нужны мои глаза, – сказала Молли. Онемение тела было уже таким сильным, что это прозвучало совершенно буднично и без эмоций.

– На самом деле мне нужно только одно, – улыбнулся Карстен.

– Комплекс неполноценности, Карстен, – сумела произнести Молли. – Чувство, что ты в любой момент мог взорваться, потому что ощущал себя недостойным. Потому что ты всегда чувствовал, что я лучше тебя. Во всем.

Карстен кивнул, медленно и как будто задумчиво.

– Моим единственным достоинством было мое виртуозное владение телом, – сказал он. – Ты же знаешь, что я мог удерживать в воздухе восемь шаров одновременно?

– И пять ножей, – прошептала Молли. – Но нельзя было нарушать твои круги.

– Это было опасно, – подтвердил Карстен. – И опасно до сих пор.

Он убрал нож от ее глаза. Встал. Осмотрел прекрасный пейзаж. Со Средиземного моря дул неожиданно холодный ветер.

Словно обращаясь ко всей этой красоте, Карстен проговорил:

– Я ослепну со дня на день, Молли. Ты будешь видеть за меня. Будешь лежать тут спокойно, привязанная к кровати, как Молли Блум. Станешь моими глазами. Ты откроешь мне глаза, как сделала тогда. До того, как оставила меня. Будешь лежать тихонько и рассказывать мне, что ты видишь, и мы будем вместе до конца дней.

Молли подняла на него взгляд. Его лицо слилось с заходящим оранжевым шаром солнца.

– Ты отравил меня, – возразила она. – Я скоро умру. Так что конец дней не за горами.

– Поступление яда можно регулировать, – пояснил Карстен и снова присел. – Теперь мы с тобой вместе навечно, Молли. Теперь я могу выслушать твой внутренний монолог. Пока мы ждем.

* * *

Увидев дом, Бергер резко остановился. Он заметил строение с достаточного расстояния, и визг тормозов до виллы не донесся. Они вышли из машины, поднялись на холм, и перед ними открылся сказочный вид.

Сказочный предзакатный свет играл в ветвях кипарисов и сосен, пара белых домиков, несколько осликов со склоненными головами, ряд ульев, взбирающихся вверх по склону, и целый океан желтых цветов вплоть до самого моря, сверкающего на солнце.

А вдалеке над морем возвышалась Гибралтарская скала.

Как на картине.

Сразу за пасекой располагалась просторная белая вилла. Фотография в Тенсте заканчивалась как раз на этом месте. Вдоль фасада виднелась балюстрада расположенной наискосок террасы, выходящей прямо на сверкающее море.

До сих пор единственными следами жизни, которые заметили Бергер и Ди, было облачко над ульями.

Пчелы.

Казалось, они чего-то ждут, кружат, готовые к встрече с чем-то.

Бергер и Ди пошли по боковой тропинке, ведущей к дому, к парадному входу. Пригнувшись, они подходили все ближе. До дома оказалось на удивление далеко.

Терраса исчезла из зоны видимости. Солнце тоже. Чем ближе они подходили к дому, тем больше на них падало тени.

Мертвая зона.

И вот они стояли перед массивной дверью виллы. Выглядела она неприступно.

Бергер достал свою старую связку отмычек. Когда он вынимал ее из кармана, она звякнула. А зря.

* * *

Карстен Бойлан очнулся от грез. Легкое позвякивание вернуло его к холодной действительности. В мир надвигающейся слепоты. С которой он боролся всеми силами. Он улыбнулся.

Наклонился над столиком. Взял один из бокалов, второй вставил в руку Молли. Они чокнулись. Все, что он видел при звоне бокалов, – лишь два покачивающихся светло-желтых пятна. Вообще, он теперь мало что видел.

Ему правда очень нужен был кто-то, кто мог бы видеть за него.

Слышать он мог и сам.

И действовать тоже.

* * *

Бергер и Ди вошли в дом. Внутри – сплошной мрамор. Они следовали туда, где, по их расчетам, должна была находиться балюстрада. Они двигались совершенно бесшумно, прикрывая друг друга. Поднялись на первую ступеньку винтовой лестницы.

Винтовые лестницы – это самое трудное.

Sitting ducks.

Бергер и Ди осторожно поднимались по ступенькам. От мрамора исходил страшный холод. Какое тут все бездушное.

В любой момент их могли застрелить.

Они шли дальше. Живые.

Вот, похоже, гостиная. Толстые шторы задернуты, за ними должна быть терраса. В шторах ни щели, сплошная темнота. Пригнувшись, они направились туда.

Затаив дыхание.

Подошли к шторе с разных сторон. Главное – двигаться медленно, чтобы колыхание шторы ничем не отличалось от покачивания на ветру.

Бергер взглянул на свои руки. Пистолет в правой руке равномерно дрожал, левая же рука, отодвигающая край шторы, тряслась совсем в другом ритме. Весь он – лишь нагромождение разрозненных частей тела.

Ди прикрыла его, когда он отодвинул штору и выпрыгнул на террасу.

Там было пусто, совершенно пусто. Терраса оказалась гораздо меньше, чем он себе представлял.

И там никого не было. Пригнувшись, он добежал до балюстрады и слегка высунулся.

Услышал выстрел.

Почувствовал боль в уголке глаза.

Взглянул вверх сквозь толстый слой крови. Увидел за стеной, этажом ниже, еще одну террасу, гораздо более просторную.

Да они, черт возьми, на другой террасе.

Есть еще одна, побольше.

Бергер увидел угол стены, отстреленный в ней кусок бетона, увидел кровь на стене, отпрянул назад, потрогал глаз. Умудрился промолчать.

– Осколки, – прошептала Ди, заглянув за тот же угол.

Прозвучал еще один выстрел.

* * *

Карстен сделал второй выстрел. Отступил на шаг. У него были свои, четко очерченные границы. На это он был готов положить остатки зрения. Он знал, что находится вне зоны видимости. И недосягаем для выстрелов. Безопасная зона, опасная зона. Он криво улыбнулся. Снова посмотрел в сторону малой террасы. Увидел скол на углу, струящуюся по стене кровь, очертания балюстрады той, второй террасы. Кто осмелится спуститься? Кто осмелится выглянуть снова?

При этом он полностью контролировал дверь. Если кто-то попробует раздвинуть толстые шторы, он тут же будет застрелен. Полный контроль.

Тотальный контроль.

Интересно, кого он подстрелил.

Он был наполовину Леопольдом Блумом, терпеливо ожидающим, наполовину Бойланом, несдержанным, дерзким, похотливым. Он был и тем, и другим. Он был единым целым. Блумом и Бойланом. Он был всем.

Он вмещал в себя весь мир.

И он находился здесь, со своей Молли Блум.

Идеально. Идеальное извращение.

Он повернулся к стулу, на котором сидела Молли Блум. Она сидела там в такой же полудреме, как Молли Блум. Именно такой он и хотел ее видеть.

Только она там больше не сидела. Стул был пуст.

* * *

Молли видела все. Все движения Карстена. Как он с невероятным спокойствием обозначал границы. Как он встал в нужной точке. Безопасная зона, опасная зона.

Ей понадобилось неземное усилие воли, чтобы подняться со стула. А для следующего действия требовалась еще более сильная воля.

С какой-то невероятной задержкой она увидела, как он поворачивает голову в сторону ее стула. Хотя у нее было не больше десятой доли секунды, ей показалось, что время тянется, как сгустившаяся кровь.

Прежде чем она увидела его мутный взгляд, направленный на нее, она ускорилась. Направляясь к нему, она четко видела, что в это мгновение Карстен Бойлан окончательно ослеп.

Взгляд, который ее встретил, больше не был взглядом.

Она ударила его.

Разрушила его круги.

Она сама чувствовала, насколько слаб этот удар. И насколько мертвы были бы она и ее плод, если бы удара не хватило для того, чтобы заставить Карстена выйти за невидимую линию.

Но он пошатнулся, сделал шаг.

Она сидела, пригнувшись, голова на уровне его бедра. Чувствовала боль в его простреленной ноге. Чувствовала ее очень отчетливо. Понимала, насколько это ослабляет его позиции.

Карстен уже успел направить на нее пистолет, когда ему кто-то выстрелил в спину. Он мог выстрелить, но не сделал этого. Не мигнув, принял следующий выстрел.

Падая на мраморный пол, Молли бросила взгляд вверх, на вторую террасу. Там показалась Ди. Выстрелила еще раз.

Когда Бергер выскочил из-за шторы с залитым кровью лицом, он не скрывал, куда целится.

Блум лежала на полу, ее рвало, а Карстен, получивший три пули в спину, пошатываясь, прошел мимо нее и обратил свой пустой взгляд наверх, на Бергера. Тот выстрелил в него два раза.

По одному выстрелу в каждый глаз.

Прямо через толстые линзы очков.

Пока Карстен падал, на большую террасу вылетел пчелиный рой, покружился над уже мертвым телом. Когда Карстен перестал двигаться, пчелы, казалось, пытались поймать его улетающую душу. А потом, сформировавшись перышком, взмыли к небесному своду и образовали единственное на тот момент облачко на краснеющем андалусском небе.

* * *

Ди высунулась из-за шторы и попыталась оценить происходящее. Сначала она увидела разбитые очки Карстена на мраморном полу террасы. И только потом – Бергера, склонившегося над Блум, обнимающего ее.

Блум открыла глаза. Ее зрачки как будто вынырнули из морских глубин и сразу попали на солнце, где засияли всеми оттенками желтого, красного, оранжевого.

Оттенками золота.

Какое-то время Ди смотрела на них, как на скульптурную группу. Она понимала, что в этом есть что-то вечное.

Потом повернулась к Средиземному морю. Она видела, как изгибается слабо освещенный горизонт и как за этой дугой садится солнце. Видела невероятно мощный свет, падающий на водную гладь. Видела, как вся Андалусия отражается в невыразимо величественном закате.

А потом солнце исчезло.