36

Понедельник, 7 декабря, 9:26

Он лежал на своей половине кровати и смотрел на нее. Она сидела, прислонившись к стене, в наушниках, и, кажется, уже в третий раз пересматривала фильмы Августа Стена.

Это было захватывающее зрелище. Видеть, как мельчайшие синхронизированные механизмы тела и сознания превращаются в нечто волшебное.

Наконец Блум вынула наушники и несколько раз моргнула. Встретилась взглядом с Бергером, грустно улыбнулась, покачала головой.

– Да уж, – сказала она.

– Да уж, – повторил он.

Молли поправила подложенную под спину подушку. Он сделал то же самое. Они посмотрели друг на друга.

– Спасибо за ночь, – произнес Бергер.

– И тебе спасибо, – отозвалась Блум.

Она впервые улыбалась ему такой улыбкой.

Через несколько секунд улыбка скривилась, стала похожа на ее обычную усмешку. Указывая на лежащий на коленях ноутбук, Молли сказала:

– Я знаю, что отрицала родство между нами. Между Августом и мной. На то были причины. К тому же мы не родные. Когда мне было пятнадцать, я узнала, что живу в приемной семье. Август не сильно участвовал в моем воспитании.

– Это правда, что твои племянники пару лет приезжали на виллу на острове Мёя?

– Думаю, да.

– Ты там бывала гораздо реже, но бывала же?

– Да, бывала.

– И сколько примерно оно стоит?

– Стоит?

– Не прикидывайся дурочкой. Сколько стоили эти чертовы хоромы?

– Он говорил про какое-то наследство. И мама что-то там унаследовала. В сумме набралось достаточно.

– Нет. Я имею в виду, сколько стоила вилла? Примерная оценка?

– Понятия не имею.

– То есть ты отрицаешь факты? – спросил Бергер ледяным тоном.

Она рассмеялась. Искренне. Затем сказала:

– Не меньше тридцати миллионов.

– Я знаю тебя, Молли. По крайней мере, знаю, что ты человек умный. И вряд ли твои старшие брат и сестра намного глупее тебя. Как и их супруги. И никому из вас не пришло в голову задуматься, откуда у семьи деньги на покупку дома за тридцать миллионов? Это на зарплату госслужащего?

– Плюс два наследства, – вставила Блум.

– Я все вижу, Молли. О чем ты на самом деле думала?

Молли застонала, потом попыталась собраться.

– Я всегда считала его честным, даже патологически честным. Он отсутствовал дома в течение всего моего детства, такой номинальный отец. Естественно, он понятия не имел о том, что Вильям сделал со мной в лодочном домике. Думаю, потеряй я руку, он бы даже не заметил. Поэтому я даже подумать не могла. Мне в голову не приходило, что он мог измениться, что он мог попасть в «серую зону», как он сам это называл. В то, что на самом деле является черной зоной. Поэтому мне никогда не приходило в голову, что Мёя может быть связана с незаконной деятельностью. Он занимал руководящий пост в СЭПО, он был моим начальником, он бы никогда не продал свою страну какой-то мутной русской мафии.

– Бывает, что мы получаем предложение, от которого невозможно отказаться, – заметил Бергер.

– Но только не он. Только не Август Стен.

– Чем больше человек привержен абсолютной морали, тем выше для него риск угодить в серую зону. Он устал от самого себя, от своей правильности. Каким-то образом русские прознали, что он – легкая добыча. Что в данный момент он очень восприимчив ко всему. С людьми, изначально считающими мораль понятием относительным, сложнее договориться.

– Это ты сейчас о себе?

– Возможно, – ответил Бергер.

– Но самое ужасное заключается в том, что я не знаю, можно ли верить хоть одному его слову, сказанному в этих фильмах. Русский адвокат подошел к нему в торговом центре на окраине Москвы? Что, серьезно?

Бергер скорчил гримасу и посмотрел в окно. Природа немного успокоилась, осадки прекратились. Среди облаков даже промелькнули несмелые лучи солнца.

Молли Блум вдруг задумалась, как будто что-то вспомнила.

– Тут что-то есть, – сказала она вдруг.

– Где? – не понял Бергер.

– В последнем фильме Стен сказал кое-что, что не дает мне покоя. Он сказал «Ключевая фигура».

– И что?

– «Ключевая фигура в организации, созданной Исли Врапи, – французский адвокат по имени Жан Бабино». Он не говорит напрямую, что Бабино и есть новый лидер крупнейшей в мире организации по торговле оружием. Он ключевая фигура. Точно так же, как раньше, в свою бытность экономическим юристом, он часто представлял интересы всяких сомнительных дельцов. Выступал их ключевой фигурой.

Бергер нахмурил брови.

– А как его назвал Али Пачачи? – спросил он и себя, и Блум.

– Я пыталась вспомнить, – ответила Блум. – Мне кажется, он сказал: «Имя, которое мне удалось добыть, – Жан Бабино».

– Значит, он тоже напрямую не назвал Бабино лидером организации? Как все это понимать?

Блум пожала плечами.

– Возможно, это ничего не значит, – сказала она. – Бабино будет там со своей семьей, вероятнее всего, он будет вести аукцион, как это было в Австрии и Ирландии. Но вполне возможно, что он вовсе не главный босс.

– Интересно, – согласился Бергер. – Только для нас это ведь ничего не меняет. Что мы вообще будем со всем этим делать? Думаю, сначала следует принять главное решение. Будем ли мы привлекать СЭПО?

Блум вздохнула. Покачала головой.

– Если я правильно поняла эти видеозаписи, твоей основной задачей будет выманить Маркуса и Оскара из дома, где они будут жить. Скорее всего, это будет хостел, о котором говорил Пачачи. Ты должен связаться с близнецами, прибыть на остров Эйя и быть готовым их освободить. Хотя как именно это будет происходить, я понятия не имею.

– И Фрейю, – добавил Бергер.

– Ладно, – согласилась Блум. – Может быть, и ее. Хотя она сама принимала решение. В отличие от близнецов.

– Надо помнить, что весь остров превратится в осиное гнездо. Туда прибудет не только Бабино со своими телохранителями, но и представители различных террористических организаций и прочего дерьма. Там будет ИГИЛ, там будут эти чертовы русские.

– А Нильс Гундерсен – нет?

– Негласный король наемников? – язвительно сказал Бергер. – Третий кит павшего Триумвирата.

Блум почесала голову, поморщилась и сказала:

– В третьем фильме Стен говорит, что Карстена переманил Гундерсен, поручив ему вытянуть из Али Пачачи, где и когда состоится аукцион. Тут есть одно неприятное временное окно.

– Временное окно?

– Ты понимаешь, о чем я.

– Не совсем, – ответил Бергер.

– Суннерста, – сказала Блум.

– А, да.

– Да, между тем, как Дезире выстрелила в Карстена и тем, как он упал в реку. Он был ранен в бедро, кровотечение было настолько сильным, что можно предположить, что была задета артерия. Возможно, умирая, он просто шел вслепую, без определенной цели. А может быть и так, что он успел позвонить.

– Нильсу Гундерсену?

– Это тоже не сильно меняет наши исходные данные, – продолжала Блум. – Но это означает, что на Ландсорте может появиться еще один игрок. А именно Нильс Гундерсен.

– Интересно, нет ли случайно камер наблюдения вдоль дороги, по которой шел Карстен, – сказал Бергер. – Может, где-то рядом с мостом. Я попытаюсь поговорить об этом с Ди, она может заняться этим вопросом через свой отдел.

– На самом деле, ты, наверное, хотел сказать, что нам, возможно, не обойтись без СЭПО – или всех шведских вооруженных сил – для встречи как минимум с тремя представителями крупнейших торговцев оружием, предположительно хорошо охраняемыми?

Бергер моргнул. На самом деле он просто хотел сказать, что будет ужасно сложно встретиться с близнецами.

Даже если удастся каким-то образом связаться с ними.

– Стен говорит, что у него «есть лазейка». Думаю, он имел в виду, что знает, как выйти на Маркуса, Оскара или Фрейю.

– Вряд ли можно верить словам этого человека.

– Этот человек все-таки твой отец.

– И что он хотел этим сказать? Что за лазейка?

– Понятия не имею.

– Возможно, у нас ни малейшего шанса найти его лазейку, но у тебя должна быть своя, Сэм. Трудно поверить, что за три года ты ни разу не попытался найти свою семью.

– Я предполагал, что у них есть веские причины избегать публичности. Я знал, что этот подонок Жан какой-то адвокат, возможно, ему угрожали, выслеживали его. Я постоянно искал в Гугле, каждый божий день. Ни разу ничего не обнаружил. Кроме…

– Кроме?

Бергер замер.

– Хотя это ничего не значило, – сказал он затем. – Я выбросил это из головы. Это был мой знак, меня охватила ничем не оправданная надежда.

– Я сейчас совсем не понимаю, о чем ты.

Бергер поднял с пола ноутбук и принялся судорожно искать.

– «Фейсбук», – сказал он. – У Оскара вдруг появилась страничка в «Фейсбуке». Буквально на днях. И быстро исчезла. Он там лежит на двухъярусной кровати, скрестив пальцы в моем знаке. Двойном символе победы.

– Двойном?

– На самом деле четверном. Обеими руками и ногами. Это настоящее искусство. Я сделал скриншоты. Но ничего не нашел. Самая обычная страничка подростка. Хотя я почему-то решил, что это знак, адресованный мне. А потом его страница пропала.

Блум кивнула, подползла поближе к Бергеру и начала рассматривать скриншоты.

Ни один из текстов ничего не говорил, так что можно было поискать другие пути. Например, у него было двенадцать друзей, большинство из которых, скорее всего, по-прежнему в «Фейсбуке». А еще две ценные фотографии: фото профиля, на котором Оскар предстает заправским танцором хип-хопа, и снимок, сделанный в захламленной мальчишеской комнате, где кто-то лежит под одеялом на двухъярусной кровати, вытянув руки и ноги с символом победы.

– Разделимся? – предложила Блум.

– Я займусь фотографиями, – согласился Бергер.

– А я – друзьями. Перешли мне скриншоты.

Так они и сделали. Не успел Бергер увеличить фотографии, как пальцы Блум застучали по клавиатуре. Итак, первый снимок, фото профиля. Первое, что бросилось в глаза, – это насколько Оскар похож на самого себя. Конечно, он изображал репера, конечно, теперь он был значительно старше того маленького мальчика – номер два, всегда номер два – в те времена, когда Бергер помогал ему выбраться из оврага, заросшего мать-и-мачехой, той весной почти три года назад. На последней фотографии близнецов, сделанной в Швеции. По крайней мере, последней из известных Бергеру. Все это навалилось на него с новой силой. Как легко он смирился с потерей близнецов, возведя их в ранг некоего недостижимого идеала, чистой мечты. Правда проникала в его сознание, рвалась внутрь. И чем дальше, тем безжалостнее она была.

Ведь ему так было удобнее? Когда они далеко, как воспоминания, лишенные жизни призраки? Бестелесные и беспроблемные? Он вжился в роль жертвы, нашел в этом своего рода стабильность. Близнецы были для него идеей фикс. Полярной звездой, неподвижной точкой, вокруг которой вращается мир. Отправной точкой. Но, возможно, слишком далекой? Нисколько не напрягаясь, он мог упиваться своим страданием, ощущением, что он пал невинной жертвой.

А теперь возникло совсем другое чувство. Теперь речь шла о близости, о том, чтобы снова сблизиться с ними как с живыми людьми, которых он мог не просто спасти, но завоевать вновь, вернуть в свою жизнь, причем жизнь настоящую, а не призрачную.

Конечно, сейчас он должен был думать о другом. Но ничего не мог с собой поделать. Чем ближе он рассматривал лицо Оскара, тем ближе становился к самому себе. Он категорически себе не нравился. Ну вот, опять эта роль жертвы. Хватит. Enough.

Позади Оскара виднелась стена, больше ничего. Стена того же цвета, что и в комнате мальчиков, так что, очевидно, фотография была сделана в том же помещении. В кадр попал уголок рамы от картины, и Бергер приблизил его. В раме был кусочек текста. Значит, не картина, а, скорее, грамота или что-то в этом роде. Под фрагментом текста на французском языке – подпись, без расшифровки фамилии. Текст удостоверял какие-то достижения, больше ничего сказать было нельзя. Подпись была практически нечитаемой, но Бергер все же сделал скриншот самого четкого фрагмента.

А вот сама комната мальчиков. Двухъярусная кровать выглядит довольно роскошно, явно не ИКЕА, и постельное белье, похоже, дорогое, типа египетского хлопка и бельгийского льна. Но это ничего не давало. Бергер приблизил на снимке пальцы рук, затем ног. Большие пальцы раздвинуты гораздо больше, чем у него самого. Судя по всему, близнецы продолжали оттачивать это искусство. «Это уже кое о чем говорит», – подумал он с теплотой. Хотя фотография не была обращена напрямую папе Сэму, но она выражала связь между ними; значит, воспоминания о нем еще живы.

На столике перед кроватью – гора книг и бумаг, слева – очертания окна. За окном дневной свет; Бергер увеличил этот кусок. Похоже, в паре кварталов, вдалеке, виднеется церковная башня. Бергер сделал скриншот и приготовился просматривать все церкви Парижа. А пока перевел взгляд на стол.

Он не заметил, как щелканье клавиатуры на компьютере Блум прекратилось, а теперь вдруг услышал сквозь щель в двери, ведущей на кухню, обрывки фраз на, как показалось его непривычному уху, свободном французском. Она говорила по телефону. Бергер решил не обращать внимания, снова сосредоточился на столике у кровати близнецов. Попытался найти бумаги с читабельным текстом, скользнул взглядом по отлично нарисованным фигуркам супергероев, задержался на ярком корешке книги «Harry Potter et la Chambre des secrets», потом перешел к помятой бумажке – похоже, записке из школы. Попытался увеличить логотип школы, но как раз в том месте на бумагу падала тень, так что единственное, что ему удалось разглядеть, – это слова «Частный колледж», что уже можно было считать зацепкой. На другом конце бумаги отчетливо виднелось имя «Маркус Бабино». Бергер осмотрел бумагу сверху до низу, миллиметр за миллиме тром и наткнулся на загиб как раз в том месте, где должен был быть адрес, а ниже различил почтовый индекс.

«75116 Париж».

За дверью раздался бодрый голос Молли:

– Bonjour, madame. Voici commissaire Eva Lundström de la police suédoise.

Бергеру захотелось задать ей пару вопросов; похоже, она во Франции чувствует себя как дома, в том числе в Париже. Но он продолжил поиск. Париж – это семьдесят пятый департамент, отсюда первые цифры индекса. Остальные цифры обозначают арондисман, то есть округ. Эти арондисманы обозначены цифрами от одного до двадцати и отделены нулем. Только один арондисман, шестнадцатый, отделен единицей. Потому что делится на южную часть (75016) и северную (75116).

Голоса Блум больше не было слышно. Бергер поднял глаза и увидел, как она входит с мобильным телефоном в руке и глубокой морщиной на лбу. В другой руке она держала бумажку, которую, похоже, содрала с доски Бергера.

Бергер начал с энтузиазмом:

– Они живут в северной части престижного шестнадцатого арондисмана в Париже. Мальчики ходят в частную школу, название которой начинается с «Частный колледж…». За окном, чуть вдалеке, видна церковь с довольно четкими очертаниями. Думаю, их дом можно вычислить.

Блум задумчиво кивнула.

– А тебе что удалось выяснить? – спросил Бергер.

– Я добыла номер телефона.

– Номер телефона?! – вскрикнул Бергер, вскакивая.

– Номер Маркуса Бабино, – ответила Блум.