31

Воскресенье, 6 декабря, 15:12

Своеобразный покой. Ожидание очевидного. Убежденность.

Дорога, которую он не нашел. Пусть они поработают. Они лучше, чем он. Лучше, но не умнее. Лучше именно в этом.

Неподвижная мерцающая красная точка на мониторе. Никакого движения с тех пор, как она появилась. На маленьком острове.

Одна из классических стратегий. Притвориться слабым. Сделать вид, что проиграл. Пробудить в них дерзость и самоуверенность. Создать мнимое ощущение надежности. А потом выжидать. Ждать, пока красная точка сдвинется с места.

Карстен сидел в безликом номере отеля где-то на пересечении двух дорог, ведущих в Европу. Он ждал.

Как и в течение многих бессмысленных лет до этого. Было и что-то хорошее, но Карстен не смог его удержать. Потерял то, что уже было в руках.

Не что-то, а ее.

Потерял ♀.

Youth is wasted on the young.

Быстрый развод, потом пустота. Зрелый мужчина поймал его, пока он странствовал по пустыне, разглядел его. Мужчина, который легко сканировал всю страну, у которого был удивительный нюх на таланты, потерявшие в жизни ориентиры. Наверное, этот мужчина искал через цирковую школу, ему нужно было физическое совершенство. Которое он и нашел в бывшем муже своей приемной дочери, дрейфующем по жизни без всякой цели. Август Стен, приемный отец бывшей супруги, с которым она никогда не была особенно близка. Еще одно событие, напоминающее чистую мысль. Без предупреждения Стен забросил его в мир, где ему пришлось карабкаться и изворачиваться, чтобы открыть то, что никак не открывается.

И это только часть. Ничтожная часть.

Карстен стал внедренным агентом, сразу же попал в водоворот торговли людьми, был вынужден иметь дело с сексуальным рабством, которое – прямо у нас под носом, в цивилизованной Швеции – процветало пару лет, прежде чем его полностью «сбросили со счетов». Албанская мафия именно так и выразилась. Сбросили со счетов. Сколько смерти он видел, сколько страданий. Из него выбили остатки веры в человечество, не оставили ни тени надежды, а заполнить пустоту, кроме наркотиков, было нечем. Албанцам дали по-шведски короткие сроки, они уже давно снова в деле, в этом порочном круге, который было так трудно разорвать и который так быстро нарастает вновь. Воспоминания об отравлении. На смену наркотикам пришла засасывающая пустота. Желание умереть. Путешествие. Пустота постепенно заполнилась, по крайней мере, достаточно для того, чтобы захотеть жить – Андалусией, верными пчелами. И Августом Стеном, который снова взял его под свое крыло. Годы верности, настоящей верности Стену, который стал для него образцом и спасителем. Интересно, куда он подевался.

Почему Стен уже не так усиленно его разыскивает?

Карстен заметил бы хоть какие-то следы.

Годы верной службы. Повышение квалификации. Необходимая компетенция, чтобы работать в цивилизованной стране. Профессиональные будни нельзя было назвать серыми, но они стали более предсказуемыми и понятными. Карстен не то чтобы жил полной жизнью, но, по крайней мере, был высококлассным профессионалом, заключенным в физически идеальную оболочку осознанием того, что все уже позади. У него был шанс, и он его не использовал. Однако оболочка выжила, оболочка вокруг пустоты. Его карьера в СЭПО шла в гору.

Карьера – это все, что у него было в тот момент, когда поставили диагноз.

Стен позволил ему остаться, хотя болезнь глаз совершенно очевидно развивалась. Карстен стал носить на работе очки с толстыми линзами. И тут поступило предложение, от которого он не смог отказаться.

Se vende.

Продается вилла над ульями.

Вилла с огромной террасой.

Слежка за ♂ и ♀ в глубине страны. Тошнота при виде их близости. Предательство. Как можно дать браку срок всего в три месяца? Теперь открылись новые возможности. ♀ станет его глазами. А ♂ умрет.

Любить и ненавидеть одновременно – как такое вообще возможно? Желание быть рядом и вместе с тем навредить. Отравить. Насколько больным должен быть человек, чтобы испытывать такие противоречивые чувства?

Вдруг что-то произошло. Изменение настроения, вырвавшее его из мрачных мыслей и пригвоздившее к полу гостиничного номера.

Красная точка на мониторе начала перемещаться, медленно, но верно.

Карстен самодовольно улыбнулся. Он все предусмотрел. Никаких неожиданностей. Все пойдет так, как он спланировал.

Никаких темных лошадок.

Все предопределено заранее.

Наверное, у него есть имя. Но он его никогда не слышал. Она вообще была неразговорчива. Хотя наверняка как-то его звали.

Наверняка у этого потрепанного плюшевого медвежонка было имя.

32

Воскресенье, 6 декабря, 17:02

Не успели они отъехать от Стокгольма, как погода переменилась. Еще во время переправы на пароме в Нюнесхамн мягкое морское солнышко скрылось за тучами, а через каких-то десять километров их старенькая машина попала в настоящий водоворот серо-коричневого мокрого снега. При таких погодных условиях им пришлось преодолеть медленно ползущее воскресное движение в городе, чтобы затем выехать на Е4 по направлению к Упсале. Когда автомобиль поравнялся с аэропортом, погода вновь изменилась. Температура внезапно опустилась до минус четырех, по обеим сторонам от дороги лежал плотный белый снег, а на каждом водоеме, который они проезжали, виднелась корка льда. Кроме того, после съезда на аэропорт движение стало не таким интенсивным, и можно было подумать о важных вещах.

Бергер сидел за рулем, а Блум с Аишей на заднем сиденье. Как всегда, она взяла с собой плюшевого мишку по имени Хагар.

– Значит, сначала едем в Готтсунду? – уточнил Бергер. – Думаешь, ты сможешь показать дорогу оттуда, Аиша?

– Я же сказала, что смогу, – ответила та.

– Это было давно, – возразил Бергер. – К тому же сейчас темно.

– Тогда тоже было темно.

Бергер замолчал. Пошел снег, крупными мягкими хлопьями, которые медленно кружились в свете фар, а затем исчезали в темноте. Через неопределенное время над горизонтом появился светящийся нимб огней. Они не сразу поняли, что это уже Упсала.

Огни Упсалы.

Они съехали с шоссе в районе поселка с громким названием Данмарк и направились к крупнейшему городу Уппланда. Они объезжали город с юга, через Вальсэттру и Готтсунду, «один из самых неблагополучных районов» с невероятно высоким уровнем преступности, перестрелками, религиозным экстремизмом и полным отсутствием правовой системы.

Хотя сейчас речь шла не о настоящем. Это было путешествие в прошлое, в детские воспоминания Аиши Пачачи.

Она на удивление хорошо ориентировалась. Как будто страшные годы в плену приблизили ее к детству, словно прошлое было единственным, что держало ее. Аиша уверенно вела Бергера и Блум через районный центр. Группки молодых людей прохаживались по улицам в слишком толстых куртках. Даже в такой красивый снегопад они предпочитали оставаться в тени.

Наконец Аиша сказала:

– Вот здесь сворачивать.

Она показала в сторону довольно большой дороги, уходящей строго на юг, в район особняков. Через некоторое время появился указатель Суннерста.

На некоторых перекрестках Аиша задумывалась, но память всегда подсказывала ей верный путь. Когда выехали на участок дороги, где дома и фонари попадались значительно реже, Аиша попросила остановиться.

– Обычно мы парковались тут, – сказала она.

Они тоже решили так и поступить. Бергер и Блум проверили пистолеты и зашагали вслед за Аишей по заснеженным местам ее детства; они надеялись, что за это время в округе появилось не слишком много новых домов, что местность осталась узнаваемой. Аиша отыскала небольшую дорожку, петляющую между домов. Дорожка постепенно превратилась в причудливый лабиринт, а когда дома начали редеть, Бергер издалека узнал старый мост Флоттсундсбрун через реку Фирисон, почти в том месте, где легендарная упсальская река впадает в озеро Экольн.

Когда Аиша в первый раз остановилась и огляделась, крупные хлопья снега все еще кружились над ними.

– Ну вот, – сказала она, указывая на самую маленькую из поперечных дорожек. – Вон там. На лесной опушке.

Холм был совсем не высоким, да и дом выглядел небольшим. И совсем не освещенным. Они медленно шли в темноте. На небе ни месяца, ни звезд, да и фонари закончились сотню метров назад.

Маленький домик стоял в окружении рощи. Нетронутый снег делал его еще более невидимым. Вскоре показался гараж, но и вокруг него снег никто не расчищал; никаких признаков жизни. Темные окна.

Вокруг полная тьма.

Посреди забора калитка. Бергер взялся за ручку, потянул вниз. Скорее всего, они шли по гравиевой дорожке, но из-за снега нельзя было сказать точно. Бесполезно было даже пытаться не оставлять следов.

Вскоре дорожка вывела их к ступенькам. Они оказались скользкими. Аиша поскользнулась, выронила медвежонка, вскрикнула. Крик короткий, но достаточный для того, чтобы его услышали в доме, если там, конечно, кто-то был.

Если кто-то ждал их там, внутри.

Бергер подошел почти вплотную к дому, но вдруг понял, что его шаги звучат иначе. Как будто в пустоте.

Он подождал Аишу и Блум. Наконец те почти догнали его.

Бергер подошел к дому первым, поднялся на веранду, постоял около входной двери, опустился на корточки, заглянул в щель у замка, понял механизм. Подал знак Блум, и та тихонечко отодвинула Аишу в сторону, достала пистолет и сняла его с предохранителя. Бергер вынул отмычку, почти неслышно вставил ее в замочную скважину, пытаясь нащупать невидимые зазубрины. Это ему удалось: замок тихо щелкнул. Он тоже приготовил пистолет.

А снег все продолжал бесшумно летать в бескрайнем небе.

Бергер и Блум встали по обе стороны от двери, Аишу близко не подпустили. Бергер опустил ручку и осторожно открыл дверь.

Затем все произошло молниеносно.

И в то же время как в замедленной съемке.

Первое, что они увидели, войдя в темную прихожую, – два силуэта. Затем они поняли, что прямо на них смотрит ружейное дуло. Раздался оглушительный хлопок, заложило уши. Бергер увидел, как ружье все поднимается и поднимается, вот уже дуло направлено в потолок, а потом ружье падает назад. Краем глаза он заметил, что над пистолетом Блум вьется дымок.

Тут оба силуэта восторженно закричали, Бергер не сразу различил, что женский голос повторяет:

– Аиша. Моя Аиша.

Девушка протиснулась между Бергером и Блум и кинулась к паре, которая находилась в гостиной, рядом с прихожей. Аиша бросилась в объятия женщины. Мужчина посмотрел на свою распухшую руку и тут же перевел взгляд на Бергера и Блум.

– Али Пачачи? – хрипло произнес Бергер.

Мужчина внимательно осмотрел его, решил, что ситуация под контролем, и повернулся к жене и дочери. Он обнял их, и по щекам его потекли слезы. Так они и стояли, словно застывшая скульптурная группа, издавая невнятные восторженные звуки.

Бергер сделал пару шагов вперед, одобрительно взглянул на Блум, которая с большим удивлением рассматривала свой пистолет. Минуты спокойствия прервались резким звуком, исходящим от входной двери. Бергер резко обернулся.

Там стоял мужчина, большой темный силуэт. Не было никаких сомнений в том, что он направлял на них крупнокалиберный пистолет.

– Оружие на пол, пожалуйста, – мягко произнес Карстен, поправляя очки с толстыми линзами.

Выбора не оставалось. Бергер и Блум подчинились. Двухголосый звук падающих на пол пистолетов прозвенел песней смерти.

Карстен закрыл за собой дверь и произнес, ни на секунду не опуская оружия:

– Спасибо, господа, что привели меня сюда. Без вас у меня ничего бы не получилось. И без медвежонка.

Он широко улыбнулся.

– Какого медвежонка? – спросил Бергер, не придумав ничего лучше.

– Начиненного электронным чипом, – равнодушно ответил Карстен и указал Бергеру и Блум на противоположный угол комнаты.

Они отошли туда, бочком, не отрывая взгляда от направленного на них оружия. Карстен подошел к семье Пачачи. Женщин отослал жестом в сторону Бергера и Блум; Аиша по-прежнему крепко сжимала в руках плюшевого медвежонка. Тахера Пачачи непрерывно всхлипывала. Карстен шикнул на нее и склонился над Али.

Он прошептал несколько слов, Али ответил, тоже шепотом; около минуты они вели диалог таким образом. Затем Карстен кивнул и отошел на несколько шагов к двери. Дирижируя пистолетом, он собрал группу, всех пятерых, у задней стены гостиной.

Бергер видел, что Карстен пытается встретиться взглядом с Блум. Когда-то в юности они были женаты, любили друг друга. И по его глазам было совершенно ясно, что ничего не изменилось. Сквозь толстые очки струилась самая настоящая любовь. И не менее подлинная ненависть.

Он пытался выманить ее сюда одну, чтобы воссоединиться, но за ней увязалась еще какая-то дрянь, что в корне изменило его планы.

Дрянь в лице Бергера.

– Ну что же, друзья мои, настало время умереть, – произнес Карстен спокойным голосом.

Вокруг Бергера раздались крики, вопли, но это не имело никакого значения. К своему удивлению, он почувствовал, что так оно и есть. Ничего сделать нельзя.

В перелетах Сэм Бергер часто представлял себе, как бы он реагировал, если бы самолет начал падать. Поддался бы он панике или, наоборот, спокойно принял бы неизбежное и попытался собраться с мыслями? Сосредоточиться на том, что было в его жизни действительно важным?

Сейчас он закрыл глаза, представил обоих своих близнецов, отчетливо увидел перед собой Маркуса и Оскара и понял, что готов.

Готов умереть.

Пора принять смерть.

Первый выстрел прозвучал на удивление глухо. Бергер понимал, что станет первым: он числился в списке Карстена под номером один. «Интересно, куда же попала пуля», – думал он со странным для данной ситуации любопытством. Второй выстрел прогремел по-настоящему, он-то и вернул Бергера к действительности. Ему не хотелось открывать глаза. Он ожидал увидеть вокруг мертвые тела.

Он действительно хотел спасти Молли.

Он действительно хотел спасти их общего ребенка.

Но оказался не способен на это. Слишком слаб, слишком глуп. Одним словом, импотент.

Открыв глаза, Бергер увидел, как пистолет Карстена летит через комнату. Увидел, как мужчина с рычанием хватается за ногу, а его брюки постепенно окрашиваются в красный. Карстен бросился к открытой входной двери, мимо маленькой женской фигурки.

– Темная лошадка, – прошипел он в ее сторону.

Женщина проводила его дулом пистолета, но стрелять в третий раз не стала.

Затем повернулась к Бергеру, и он увидел огромные, как у олененка, глаза.

Под удивленным взглядом Ди Бергер замер, как вкопанный.

Просто примерз к полу.

Жизнь как будто пробуксовывала, не двигаясь с места. Такое же ощущение он испытал тогда, в глуши, когда вдруг понял, что ничего не может. Он дрожал всем телом, в голове промелькнули термины «посттравматический синдром» и «острый реактивный психоз». Точнее, не промелькнули, а проплыли, как в замедленной съемке.

Он знал, что близость смерти образует во времени пустоту, и подсознание твердило ему: не поддаваться панике. Только не сейчас.

Но сдвинуться с места так и не получалось.

Бергеру удалось перевести взгляд на Молли. Увидев, что она примерно в таком же состоянии, что и он, Бергер понял, что придется преодолеть себя.

«Преодолеть», – подумал он медленно.

«Преодолеть себя», – его мысли ускорились.

Отдельными фрагментами возвращались звуки. Аиша и Тахера Пачачи плакали, Али Пачачи стонал, Молли Блум молчала, оглушенная произошедшим.

Говорить мог только один человек.

Стоя в дверном проеме, Ди тихо и удивленно произнесла:

– Я стреляла в него.

Наклоняясь, чтобы поднять пистолет, Бергер видел, как дрожит его рука. На секунду он помедлил у двери, потрепал Ди по щеке. И отправился в метель искать Карстена.

Снегопад не утихал, снежинки с воем танцевали вокруг. Карстена нигде не было видно, но Бергер заметил его след у калитки – красный след. Постепенно след становился все более четким, разглядеть на снегу кровь Карстена было нетрудно. Скорее всего, он не может двигаться быстро из-за раны в бедре, значит, Бергер скоро его догонит.

Но такой фактор, как «скорее всего», давно уже не работает.

Прошло немало времени, прежде чем Бергер выбрался на дорогу. И там отчетливо виднелась кровавая полоска. Держа пистолет на взводе, Бергер зашагал вдоль дороги. Вокруг выла метель.

Учитывая, сколько выстрелов только что прозвучало в идиллическом районе особняков, Суннерста казался на удивление пустым. Не видать ни одного человека, а уж тем более Карстена.

Почти дойдя до устья реки Фирисон, Бергер остановился. Его бешено колотило. Он попытался взять себя в руки. Он, черт возьми, профессионал, такого не должно происходить.

Прямо в месте впадения Фирисон в озеро вода слегка булькала, но чем дальше от берега, тем более замерзшей казалась река. А у старого моста, видневшегося вдали, лед к тому же был припорошен снегом.

Кровавые следы превратились в сплошную алую дорожку. Спотыкаясь, Бергер шел вдоль берега реки. Карстена нигде не было видно.

Наконец стало понятно, что следы ведут к мосту.

Бергер двинулся вперед по дороге с говорящим названием Омюннингсвэген. Стало скользко. Идти было все сложнее, бежать – тем более.

Спустя целую вечность он оказался у моста. Кровавые следы вели вверх. Крупные, жирные, свежие. Должно быть, в теле Карстена Бойлана уже почти не осталось крови. Бергер поднялся на мост, увидел четкие красные следы и побежал что есть сил сквозь пустынную, укутанную белой пеленой ночь.

И вдруг кровавый след исчез.

Бергер начал блуждать по мосту, держа перед собой пистолет. Его реакция оказалась чуть более замедленной, чем надо. Слишком долго он нащупывал верную мысль.

На том месте, где прервались следы, виднелось лишь одно пятнышко крови. На перилах.

Бергер перевесился через перила, взглянул на запорошенный снегом речной лед.

Прямо под кровавым пятном на перилах во льду зияла темная дыра.

Тяжело дыша, он опустился на колени, заглянул в отверстие, поглотившее Карстена, засосавшее его под лед, в холодную воду.

Сэм Бергер далеко не сразу понял, что странный звук, прорезавший вьюжную зимнюю тьму, был его собственным рыданием.