Глава двенадцатая

Монстр рока

Меня удивляют некоторые критики, которых обманывает кажущаяся инертность таких групп, как «Nirvana» и «Teenage Fanclub», и которые принимают это за какое-то особенное неправильное отношение или за лень. Конечно, сама по себе инертность ничего не значит, но у обеих групп есть до хрена мелодий, скрывающихся под внешней оболочкой, так что просто невозможно не услышать их, когда они льются на тебя из колонок.

Возьмите, например, «Sliver». Да, слова лениво выплевываются, гитара агрессивно-гранжевая, бас разболтан… но вслушайтесь в мелодию, чертовы придурки, вслушайтесь в мелодию! Эта песня не стала синглом недели лишь потому, что на этой неделе были выпущены три еще более крутых сингла.

Понятно?

Рецензия автора на «Sliver», журнал «Мелоди мейкер», 1 декабря 1990 года

Дэйв Грол родился 14 января 1969 года в городе Уоррен, штат Огайо.

Отец Дэйва Джеймс работал в местном отделе газеты «Скрипс-Ховард». Его мать Вирджиния преподавала в школе английский язык. Родители имели отношение к музыке: папа был профессиональным флейтистом, мама в подростковом возрасте занималась пением. Когда Дэйву было три года, его семья – в том числе и его сестра Лиза, старше Дэйва на три года, – переехала в Спрингфилд (Северная Виргиния). Этот город, в котором жили в основном представители среднего класса, находился в шести милях вверх по шоссе 95 от столицы США Вашингтона. Родители Дэйва развелись, когда ему было шесть лет, и матери пришлось растить двух детей в одиночку. Она воспитывала их в соответствии со своим – достаточно либеральным – представлением о мире. Большое внимание уделялось и творческому развитию.

– Когда мне было около двух лет, – вспоминает Дэйв, – родители взяли меня с собой на ярмарку штата Огайо. У отца была журналистская аккредитация, поэтому мы сидели в ложе прессы, откуда я смотрел выступление «The Jackson Five». – Барабанщик смеется: – Я этого совсем не помню.

Когда Дэйву было 11 лет, он организовал дуэт со своим другом Ларри Хинклом. Ларри бренчал на кухонной утвари, а Дэйв на однострунной гитаре – так они записывали на магнитофон «Fairfax County» песни о друзьях или о своей собаке. На Рождество 1981 года Дэйву подарили гитару «Sixties Silvertone» со встроенным усилителем; позднее весной того же года он сменил ее на черный «Gibson Les Paul».

– Я играл с друзьями из своего района, – говорит Грол. – Играл в гаражах и подвалах, блюзовые песни и песни «Stones», простую хрень. Снимал на гитаре песни «Beatles» по антологии, которую мне подарила мама на Рождество.

Он даже брал уроки около года, пока не решил – как в свое время Крист и Курт, – что музыке его не научат.

– Меня отправили на эти занятия, потому что всем надоело слушать «Smoke On The Water», – замечает он с улыбкой.

Дэйв начал играть на ударных в раннем возрасте, но своей установки у него не было до 17 лет – к этому моменту он уже 3–4 года играл на барабанах в разных группах.

– У нас был небольшой дом, – объясняет он, – и мне было бы некуда поставить установку. Чаще я ждал, когда ударник из моей группы уйдет домой после репетиции, после чего садился за установку и играл.

Ударными я не интересовался до тех пор, пока не услышал песню «Frankenstein» Эдгара Винтера [хит номер один 1973 года, блюзовый инструментальный номер], – продолжает Грол. – До этого момента я слушал то же, что и мои родители или сестра, – в основном поп-музыку и вещи вроде «Вестсайдской истории», Карли Саймон и «The Beatles». Но когда я услышал «Frankenstein», я подумал: «Ничего себе, эти музыканты реально играют, здесь все круто, риффы, клавишные, ударные». А это была инструментальная композиция, поэтому музыка была в центре внимания.

Тем летом один из моих кузенов подарил мне диск «2112» группы «Rush». Не знаю как, но когда я слушал «2112», я понимал, что каждый из барабанов делает в каждый момент. Мне было ясно, что вот этот звук – это хай-хет, это райд, а это крэш, тут малые томы, а тут – большие. Я узнал все о барабанах по этому диску. Я разложил подушки на кровати и на полу и бил по ним огромными палочками, которые стащил у друга.

Благодаря другому родственнику – кузине Трэйси Бредфорд из города Эванстон (штат Иллинойс) – летом 1982 года Дэйв познакомился с панком. Это произошло во время семейного визита. «Трэйси была на 2–3 года старше меня, – писал Дэйв в биографии своей нынешней группы „Foo Fighters“ – Мы постучались в их дверь, но встретила нас уже другая Трэйси – не та, которую я любил с детства. Это была Трэйси-панк: кожаные штаны, ирокез, цепи и все такое. На меня это произвело охренительное впечатление. Те несколько недель в Эванстоне изменили мою жизнь навсегда».

– С тех пор мы стали настоящими панками, – рассказывал Дэйв Майклу Азерраду. – Мы приехали домой, купили «Maxim-umrockenroll» и пытались понять, о чем там пишут.

Благодаря Трэйси Дэйв открыл для себя целый мир панковских групп, дисков и журналов, сильно отличавшихся от его ранних представлений об этом жанре: появления «B-52» в шоу «Saturday Night Live» и первого альбома «Devo». В этом заключалось отличие панк-рока от хардкора, моды от образца для подражания.

– До Трэйси панк-рокеров я видел только в сериале «Квинси», – говорит Грол, имея в виду рейтинговую американскую телепередачу о судмедэксперте из Лос-Анджелеса докторе Квинси. Дэйв, скорее всего, путается в датах, поскольку серия «Квинси», где появляется панковская субкультура Лос-Анджелеса, вышла в декабре 1982 года. По сути, это был убогий плагиат документальной передачи Пенелопы Сфирис о панке под названием «Упадок западной цивилизации», вышедшей годом ранее.

– Пэт Смир [гитарист «Germs»] участвовал во множестве подобных передач, – смеется Дэйв, – потому что панки из Лос-Анджелеса поняли, что на этом можно заработать, и, черт возьми, валом туда валили. Я думаю, Кортни [Лав] тоже этим занималась. Наверное, Пэт с Кортни именно так и познакомились. Но больше я о панк-роке ничего не знал. Я просто охренел, когда обнаружил, что все легендарные хардкорные группы находятся у меня под боком. Мне потребовалось время, чтобы их найти, потому что они не играли в ночных клубах: все происходило в районных заведениях или залах католических организаций.

Между ними было много общего – между хардкор-командами из Вашингтона во главе с гуру стрейтэджа вокалистом «Minor Threat» и «Fugazi» Иэном Маккеем и его лейблом «Dischord» и панками из Олимпии. И у тех, и у других музыкантов существовали одинаковые принципы и одинаковая мотивация: музыка для них была естественным продолжением их повседневной жизни – и наоборот. Главное различие между ними заключалось в том, что в Олимпии царила более либеральная культура, женское начало, тогда как Вашингтон был более маскулинным – за исключением независимых продюсеров вроде Дженни Туми, основателя лейбла «Simple Machines».

– Нельзя сказать, что я всю свою жизнь ходил на рок-концерты, – объясняет Дэйв. – Впервые я побывал на живом выступлении в 1982 году – это был концерт группы «Naked Raygun» в клубе «Cubby Bear» в Чикаго. Мне тогда исполнилось тринадцать. Впечатление осталось замечательное – мне нравилась эта атмосфера, никаких напрягов, кругом полно народу. Я болтал с вокалистом, прыгал по чьим-то головам, и мне было абсолютно комфортно в общении с группой и с толпой.

Потом я стал плотно слушать панк и хардкор – и именно тогда я научился играть на ударных, слушая «Bad Brains», «Minor Threat» и «nomeansno» – в основном панк-группы.

Первый «крутой» концерт, на котором я побывал, назывался «Монстры рока» – на стадионе в Вашингтоне, – морщится Дэйв. – Там выступали «Kingdom Come», «Metallica», «Dokken», Scorpions» и «Van Halen». Мне все это казалось настоящей фантастикой. Это было спустя пять или шесть лет после концерта «Naked Raygun», все эти годы я ходил на «Corrosion Of Conformity», «Bad Brains», «MDC» по небольшим клубам. «Крутым» считался концерт на 2500 человек. И тут – выступление на стадионе, где звук от малого барабана доходит с запозданием в четыре секунды… Полная лажа.

По иронии судьбы, нынешняя группа Грола «Foo Fighters» добилась успеха, играя именно стадионный рок. «Nirvana» чувствовала себя достаточно неуютно, выступая на площадках свыше определенной вместимости, тогда как «Foo Fighters» с самого начала восприняли этот дух стадионов, зажигалки и все прочее.

Если бы все шло так и дальше, то юный Грол был бы идеально подготовлен к панку: грубоватый, гиперактивный парень, он тусовался по всему городу и курил травку.

– Дэйв был самым непоседливым чуваком, которого я когда-либо видел, – говорит его друг юности Баррет Джонс. – Гиперактивный, очень худой. Настоящий маньяк. Он всегда что-нибудь ломал у меня дома. Я был просто поражен, когда первый раз увидел его спящим.

Летом 1984 года Дэйва взяли гитаристом в местную панк-команду «Freak Baby».

– Нас никто не знал, – смеется он. – У нас была демозапись, которую мы продавали в местном музыкальном магазине [панк-магазин «Smash»]. Мы постоянно где-нибудь выступали.

Демокассета была записана в будущей студии Баррета Джонса «Laundry Room» [«Прачечная»] – в доме родителей Джонса в Арлингтоне. Пульт звукорежиссера на самом деле находился в комнате со стиральной машиной, а группа играла в двух метрах оттуда – в комнате Баррета.

– Следующая группа называлась «Mission Impossible», – продолжает Грол. Она играла перегруженный хардкор: сдерживаемая тинейджерская энергия и абсолютно хаотические ударные. – Мы даже играли мелодию из одноименного фильма – это было просто смехотворно. Мне было пятнадцать. Наш ударник, Дэйв Смит, играл не очень круто – поэтому он дал мне палочки, а сам взял гитару; с тех пор я стал играть на ударных.

Его новая группа заработала хоть и небольшое, но признание: Иэн Маккей публично заявил, что они ему нравятся; музыканты выступили на разогреве у «Trouble Funk» на концерте в школе; они даже записали совместный сингл с местными звездами «Lunchmeat» на лейбле «Dischord».

– «Mission Impossible» распалась, и Дэйв стал играть с группой «Dain Bramage» вместе с моим соседом по дому и с тем же басистом [Дэйвом Смитом], – вспоминает Баррет. Группа с ужасным названием «Dain Bramage» записала один альбом, «I Scream Not Coming Down», на лос-анджелесском лейбле «Fartblossom». – Несколько демо-кассет мы записали с «Dain Bramage» в моем новом доме. Группы играли и записывались в нашей гостиной. Там был просторный стенной шкаф – он служил операторской. Именно там сделаны первые записи «Pussy Galore» и «Flat Duo Jets».

– Тогда мы начали принимать кислоту и слушать каждый день «Houses Of The Holy» [альбом «Led Zeppelin» 1973 года, в который вошла песня «Rain Song»], – объясняет Дэйв. – Наш вокалист и гитарист Ребен Раддинг познакомил нас с Томом Верленом [вокалистом нью-йоркской арт-панк-группы 70-х «Television»], нью-йоркским ноу-вейвом и пост-панком – например, «Mission Of Burma» и «R.E.M.». Мы выбивались из общего ряда вашингтонских групп вроде «Rites Of Spring», «Embrace», «Beefeater» и прочей хрени «летней революции» – мы были рок-группой с хардкорной ритм-секцией. Именно тогда меня стала привлекать мелодичная музыка, совмещенная с агрессивной ритм-секцией. «Hǘsker Dǘ» – с этой группой нас чаще всего и сравнивали.

– Когда я познакомился с Дэйвом, он носил прическу «каскад», – смеется Баррет, – длинные волосы, свисающие на шею. Он стучал очень жестко, но мог играть и более раскрепощенно. Любимым его ударником был Дэйл Кровер.

Кровер – и псих из «Led Zeppelin», Джон Бонэм. «Я копировал его как сумасшедший, – рассказывал Грол Азерраду. На ударной установке Дэйв нарисовал логотип Бонэма – три круга. Позднее этот логотип он в разных вариантах вытатуировал на своих руках. – Я был просто поражен Бонэмом, его чувством ритма. Он до сих пор самый лучший рок-барабанщик в мире, просто гений. Когда мне было тринадцать, я сделал себе татуировку „Black Flag“ – иголкой и чернилами, как в тюрьме».

В 1986 году Дэйв Грол присоединился к группе «Scream». Команда начинала на лейбле «Dischord», но к моменту прихода Грола заключила контракт с регги-лейблом «Ras» и уже записала свой четвертый лонгплей под названием «No More Censorship», явно под влиянием группы «Bad Brains». Дэйв принял участие в записи двух концертных и одного студийного альбомов с большим уклоном в хардкор.

– Я съездил с ними в одно турне по Америке в 1987 году – в качестве звукооператора и роуди, – говорит Баррет Джонс. – Было очень прикольно. Большинство концертов устраивалось молодыми чуваками, но клубы всегда были достаточно большие – на триста-пятьсот человек. Однажды, на концерте в Техасе, в старой компании по продаже гробов, не оказалось никакой аппаратуры. Кто-то пытался принести собственный аппарат – небольшой усилок для гитары и микрофон. После концерта организатор отказался платить группе и достал пушку. В Техасе живут одни психи.

– «Scream» – легендарная группа, – объяснял Грол Стиви Чику. – Большинство вашингтонских команд родом из округа Колумбия или из Мэриленда. Виргиния ведь находится на самой линии Мэйсона – Диксона. Если отъехать чуть южнее округа Колумбия – уже начинается «Юг». Хоть я вырос и не в рабочей семье, но в детстве охотился на уток и ездил на пикапах. Люди из Виргинии считались чуть более провинциальными, лузерами по сравнению со всеми остальными. Попасть в хардкор-команду из Вашингтона было практически нереально – человеку со стороны там очень сложно оказаться.

Но «Scream» были просто отморозками. Первый раз я их увидел в 1983 году, еще мальчишкой – а они уже зажигали. И они были из Виргинии! Когда я узнал об этом, то чуть не спятил. Они были моими кумирами.

Однажды в 1986 году я зашел в местный музыкальный магазин в Фолс-Черч, Виргиния, купить барабанные палочки. На стене объявлений среди прочего я обнаружил следующее: «„Scream“ нужен ударник, звоните Францу». Ох-ре-неть! Я позвонил Францу, прибавив себе лет – мне было тогда семнадцать, но я сказал, что двадцать два, – и уговорил его дать мне шанс. Он попросил меня сыграть чью-либо песню – «Zeppelin» или «AC / DC». Я сказал: «Нет, давайте сыграем что-нибудь из „Scream“». Мы прошлись по всему их репертуару, от ноты до ноты, и они предложили мне играть с ними. Я испугался, потому что они ездили по всей Европе, по всем Штатам, а я не бывал дальше Огайо. Пришлось бросить школу. Это было непросто, но я сделал это.

Но в «Scream» тоже не все шло гладко. Мы ездили в турне по США уж и не помню сколько раз. Мы жили в дороге, поэтому не искали работу дома. Особых денег не было, но всегда находилось место для ночлега, кто-нибудь нас кормил, иногда перепадало по паре пива после концерта. И это нормально. Но потом в самой группе стало твориться всякое – люди начали уходить, потому что больше не выдерживали; мы находили замену, потом люди возвращались, уходили снова – и опять. Кто-то скалывался. Я уже начинал подумывать о том, что работа на мебельном складе это не так уж и плохо. Что семь долларов в день – не совсем достаточно; наесться досыта можно только в «Тако Белл». Я все больше курил – а это тоже немалые траты. Все эти мысли стали появляться в 1990-м, когда мы были в Лос-Анджелесе, в нашем последнем турне – когда басист просто ушел из группы, ничего никому не сказав.

Я позвонил Баззу из «Melvins» и сказал: «Скитер опять ушел, все зависло». Он спросил: «Что собираешься делать?» Я ответил: «Понятия не имею, никто не хочет выпускать диск, а у меня нет денег». Я тогда укладывал плитку в кофейнях в Коста-Меса, чтобы заработать на пропитание. Он говорит: «Ты слышал что-нибудь о „Nirvana“? Эти парни были на концерте в „I Beam“ в Сан-Франциско и видели, как ты играешь. Им сейчас нужен ударник. Может быть, стоит им позвонить».

Я взял номер телефона и стал ждать, – продолжает Дэйв. – Я уже достаточно много потерял, но и представить себе не мог, что уеду из Виргинии. После нескольких голодных дней я подумал – да какого хрена? Позвонил Крису и сказал «привет». Потом спросил, нужен ли им ударник. Они ответили, что уже позвали Дэна Питерса. Но обещали звякнуть, как приедут в город, – выпьем, повеселимся. И все.

Они перезвонили тем же вечером и сказали, что было бы неплохо, если бы я приехал к ним порепетировать. Я разговаривал с ними еще несколько раз, мы обсуждали музыку. Они оба знали и любили «Scream». У нас было много общего: нам нравилось все, от Нила Янга до «Public Enemy», от «Black Flag» до «Black Sabbath». С самого начала казалось, что мы идеально подходим друг другу. Я купил диск «Bleach» и послушал его раз десять. Потом пошел в супермаркет и купил большую картонную коробку. Я разобрал свою ударную установку, упаковал все барабаны в коробку, кинул туда свой рюкзак, заклеил все клейкой лентой и полетел в Сиэтл.

Я не знал, чего ожидать. «Nirvana» я видел только на обложке «Bleach», и они казались мне грязными, долбаными байкерскими выродками. Я не ожидал, что в жизни они окажутся такими приятными. Когда приехал туда со своей коробкой, Крис и Курт встретили меня в аэропорту.

Желая показать свое дружеское расположение, Дэйв предложил Курту яблоко. «Нет, спасибо, – отказался Курт. – У меня от них десны кровоточат».

Мы забрались в их старый фургон, – продолжает Дэйв, – и отправились домой к Крису, где я с тех пор стал жить.

– Моя квартирная хозяйка [в Вашингтоне] как-то узнала, что у меня дома студия, и просто вышла из себя, – вспоминает Баррет Джонс. – Она пришла вечером, когда у нас была репетиция группы, и начала орать. Дала мне две недели, чтобы убраться оттуда. В это же самое время в Лос-Анджелесе распались «Scream». Я пытался уговорить Дэйва вернуться, чтобы мы могли вплотную заняться нашей группой [«Churn»]. Он упомянул об одной команде из Сиэтла – о «Nirvana». Он собирался произвести на них впечатление. Я знал, что так и будет. Потому что нельзя отрицать, что он очень крутой барабанщик.

– Я жил у Криса в Такоме около полутора месяцев, а потом переехал в Олимпию к Курту, – рассказывает Дэйв. – Мы жили в крошечной квартире, которая была вся раздолбана, настоящая гребаная свалка. Я там только спал: ложился спать в 6.30 утра – солнце там зимой тогда еще не всходило – и просыпался около 16.30, как раз к закату.

Мы очень много репетировали в амбаре в Такоме [новая репетиционная база «Nirvana» – с коричневым ворсистым ковром и громоздкими шипящими динамиками]. Телевизора у нас не было, только небольшая стопка дисков, магнитофон и повсюду сигаретные окурки и палочки из-под корндогов. Иногда по ночам было очень тихо – Курт в своей комнате писал тексты, дневники, поэзию или еще что-нибудь. А я жил на диване 140 сантиметров в длину (мой рост 180 сантиметров) – это был настоящий кошмар!

Первое выступление Дэйва с «Nirvana» состоялось 11 октября 1990 года в Олимпии, в клубе «North Shore Surf Club». О концерте объявили за один день – все билеты были раскуплены. «„The Surf Club“ – большой, пустынный бар, куда вмещалось около трехсот человек, – вспоминал Слим Мун. – Все просто сходили с ума по „Nirvana“. Что-то изменилось с приходом Дэйва Грола. Внезапно они стали казаться намного более крутой группой».

Во время первой песни – кавера на «Son Of A Gun» «The Vaselines» – дважды вышибало электричество. А Дэйв молотил с такой силой, что сломал малый барабан. Курт взял его и поставил на передний край сцены – в знак того, что в группе появился новый – и последний – ударник.

– Если он уйдет, группы не будет, – заявил Крист.

Но окончательно Грола взяли в последний момент. Когда группа прибыла в Лондон, где должно было начаться их недельное турне по Британии с «L7», их менеджер турне Алекс Маклеод ожидал увидеть Дэна Питерса, проходящего через таможню, – именно его имя было указано в списках. Алекс был не в восторге от Грола – он уже был знаком с группой «Scream». Тем не менее в Англии состоялась очередная сессия у Пила – четыре кавера: «D-7» группы «The Wipers», «Turnaround» группы «Devo» и «Molly’s Lips» и «Son Of A Gun» группы «The Vaselines». Билеты на все концерты были раскуплены – на каждое выступление приходило до 600 человек. А 24 октября в лондонском клубе «Astoria» собралось больше 1000 человек.

– С Дэйвом я познакомился в том турне, – комментирует Крэйг Монтгомери. – Он был как глоток свежего воздуха – молодой, прикольный, и с ним было весело. Он придал им то звучание, которое и вывело их в высшую лигу. А живые выступления много выигрывали от его умения гармонично дополнять вокал Курта. Он играл и выглядел очень солидно, за четкость ритма не приходилось волноваться.

– Дэйв очень приятный, чуть эксцентричный чувак, просто нереальный, – говорит Антон Брукс. – Тогда у него была огромная шевелюра с дредами. Он постоянно жестикулировал, что-то объяснял, над всеми подшучивал. Всегда улыбался, очень обаятельно. Он вписался тут же. С Дэйвом они стали рок-группой. Он смог найти общий язык с Куртом и Кристом – потому что до этого они общались, по сути, только друг с другом, начиная со школы. Дэйв стал последним кусочком в паззле. Он был не просто очень энергичным парнем, он добавил «Nirvana» дополнительное измерение.

– Помню, Курт был просто без ума от Дэйва, – лаконично замечает Джанет Биллиг.

«L7» – так называлась женская хард-рок-группа из Лос-Анджелеса, которую иногда ошибочно относили к «Riot Grrrl», что девушек очень злило, поскольку они воспринимали это как снисходительность. Правда, это не самое худшее – Торстон Мур из «Sonic Youth» для обозначения музыки, которую играли «Babes In Toyland», «L7», трэш-группы из Нью-Йорка «Lunachicks», «Dickless» и «Hole», придумал термин: фокскор.

– «Nirvana» и «L7» всегда тусовались в одной гримерке, напивались и сходили с ума, – вспоминает Крэйг. – Прикалывались друг над другом, над клубом, бросались едой. Кто-нибудь мог проделать дырку в двери или доске, все засовывали туда голову и кричали друг на друга. Много снимали на видео, это было настоящее безумие… такое ощущение, что находишься в центре вселенной.

Для развлечения «Nirvana» возила с собой видеомагнитофон и две кассеты – «Монти Пайтон» и «Это – „Spinal Tap“», обязательные к просмотру любой рок-командой в турне.

– Курту приходилось беречь голос, – объясняет Крэйг. – Если он пел много дней подряд, начинались проблемы с голосом. Он никогда не брал уроков вокала, по крайней мере, я ни о чем таком не слышал. Не думаю, что его манеру пения можно назвать правильной. Он разрывал голосовые связки, постоянно пил какой-то сироп от кашля и вечно болел.

Они все еще делали саундчеки сами, – добавляет звукооператор. – Курту требовалось много мониторов для микрофона – поскольку они играли очень громко, сложно было выводить его голос в должном объеме. По-настоящему проверить это удавалось только с ним. А если не проверить, то возникали проблемы с фидбэком. Мы постоянно парились из-за этого.

– Однажды вечером Курт и Крист зашли ко мне на чай, – вспоминает Антон Брукс. – Курт покрасил волосы в сумасшедший синий цвет и чинно сидел за столом, будто готовился познакомиться с родителями своей девушки, – волосы гладко зачесаны, очень вежливый. Мои друзья по квартире говорили: «Охренеть! Это Курт Кобейн!» Они рвались войти, поздороваться, взять автограф – но боялись. Если бы тогда были мобильные телефоны, они бы наснимали фотографий и рассылали бы эсэмэски: «Ты не поверишь, кого я только что видел». Участники «Nirvana» были еще не очень известны, но уже тогда все ходили и говорили: «Эта группа станет знаменитой».

В Эдинбурге Курт встретил одного из своих музыкальных кумиров – Юджина Келли из «The Vaselines».

– Мне кажется, у них [у Юджина и Фрэнсиса Макки, участников «The Vaselines»] просто прекрасные отношения, – говорил мне Курт в 1992 году. – Я не знаю, так это или нет, но мне кажется удивительным, что люди могут жить вместе и писать такие прекрасные песни. Как будто делят свою жизнь со всеми людьми. Юджин и Фрэнсис это «Captain & Tennille» [семейный поп-дуэт 70-х годов в США] андеграунда.

– Меня попросили собрать «The Vaselines» для концерта «Nirvana» в «Carlton Studios», – рассказывал Келли журналу «Кью». – Я знал, что они записывают кавер на «Molly’s Lips», но мне стало интересно, почему мы им так нравились, ведь мы играли очень непонятную музыку. Их творчества мы не слышали. Когда мы приехали, с нами связался их агент и предложил: «Хотите познакомиться с Куртом?» Он сообщил, что Курт очень нервничал перед знакомством со мной!

– Мы напились в Эдинбурге на бесплатной вечеринке у «Island records», – вспоминает менеджер «The Vaselines» Рассел Уорби в той же статье. – Фантастика! Я спал в одной комнате с Кристом и Крэйгом, и мы реально напились в баре отеля «Аилса Крэйг». Мы вписали туда пятерых, но в итоге там было человек шестнадцать. Крист ужрался в хлам. Там была туалетная кабинка – он посреди ночи на нее забрался. При мне были все деньги [Рассел выполнял роль менеджера турне, потому что Алекс уже был занят], и мне снилось, что на меня сыплются доллары. Я проснулся с криком, весь в бумаге, и подумал: «О господи, деньги!» Как выяснилось, Крист нашел кучу брошюр на крыше кабинки и стал их раскидывать по комнате, крича «Фру-фру!». Эта ночь вошла в историю как «Ночь фру-фру».

Последний концерт турне состоялся 27 октября в Ноттингеме. Фотограф «Мелоди мейкер» Стивен Свит смотрел концерт в «Trent Polytechnic» с балкона; он рассказывает, что, когда зажгли свет и измотанные зрители стали с трудом пробираться к выходу, Курт выбежал на сцену со словами: «У нас очень важный гость для вас». Все ломанулись обратно к сцене, ожидая, по меньшей мере, Тэда, но Курт закончил фразу: «Эверетт Тру из журнала „Мелоди мейкер“».

Я доковылял до микрофона и промямлил, что сыграю песню, только если «Nirvana» выступит после меня. Курт надел на меня свою леворукую гитару – причем неправильно надел, – а они с Кристом уселись за ударную установку и начали колотить. Около двух минут мы играли мой сингл «Do Nuts», вышедший на «Sub Pop», после чего Курт начал методично разрушать барабаны – я закончил петь, обернулся и стал смотреть.

После концерта кто-то принес фальшивые солнечные очки с нарисованными глазами, и Курт сфотографировал каждого в этих очках. Я был очень пьян, но при поддержке «Nirvana» мне удалось убедить «L7», что я вовсе не являюсь лондонским журналистом, приехавшим на интервью с ними. Черт, надо было видеть, как они взбесились, узнав правду.

– На том концерте мне вспомнился фильм 1962 года «Бунтарь» с Тони Хэнкоком, – говорит Свит. В этом фильме Хэнкок сыграл клерка, который пытается вырваться из своего офисного рабства. – Там есть один момент, когда он стоит в комнате в окружении битников и объясняет им, что в его среде все одеваются абсолютно одинаково… затем камера отъезжает – вокруг все стоят в свитерах под горло и темных очках. И у меня было точно такое же чувство – вокруг толпились тинейджеры с длинными волосами и футболками с символикой «Mudhoney» и «Nirvana».

Я: Расскажи о Дэйве Гроле.

– Однажды вечером мы сидели у меня дома в Лос-Анджелесе, на кровати. Он играл на гитаре как настоящий сонграйтер, – вспоминает Дженнифер Финч. – Я спросила, устраивают ли его наши отношения. Он сказал «да», а я ответила, что он не прав, и попросила его уйти. Я увидела его год спустя, он спросил: «Ты получала мое письмо?» Я не получала никаких писем. В 1996 году, когда скончался мой отец, я обнаружила стопку писем, которые лежали неоткрытыми. Я нашла то письмо, оно до сих пор у меня. Так и не открытое. Это мог быть мой счастливый билет, Эверетт.

Я: Ты помнишь парочку пьяных англичан на своем концерте в Ноттингеме?

– Я хорошо помню тебя, – смеется басистка. – Тогда я не понимала, что нужно брать интервью, чтобы попасть в группу.

Я: Что-нибудь еще запомнилось из той поездки в Великобританию?

– Потом я прекрасно провела время. Что тебе еще сказать, что ты хочешь услышать? Тогда мы сошлись с Дэйвом, мы встретились во второй раз. За пару лет до этого я организовывала концерт его группы «Scream» в Лос-Анджелесе вместе с группой «Bad Religion». Я гуляла в сквере, ходила в зоопарк. У меня есть очень милые фотографии, где мы с Дэйвом держим в руках голубей и кормим их – вы, англичане, так делаете. Мы пытались слиться с обстановкой.

Дополнение 1: Чед против Дэйва

– Нельзя недооценивать вклад Дэйва Грола в группу, – замечает Иэн Диксон. – Курт говорил после турне с Дэйлом: «Дэйл – отличный ударник, но он не делает того, о чем я прошу. Он не может играть ни с кем, кроме Базза». С приходом Дэйва в группу все встало на свои места. Дэйв невероятно талантлив. Все недооценивают его вклад в «Nevermind» – как на бэк-вокале, так и непосредственно в партиях ударных. А ведь мне Дэйв тогда не нравился!

– По-моему, Дэйв не вписывался в группу, – жалуется давний поклонник «Nirvana» Роб Кейдер. – Они ведь хотели выгнать Джейсона из-за его коллекции дисков хеви-метала – не могли же они не замечать рокерских наклонностей Дэйва.

– Мне в принципе не нравится, как играет Грол, – замечает Стив Тернер. – Мне по душе утонченность. Хорошо играет на ударных Дэн. Хорошо играл Чед в «Nirvana» – более раскованно, более раскрепощенно. Такая манера игры больше качает. Грол же не заботился о каче, он просто долбил.

Я: Мне кажется, что приход Дэйва был ключевым моментом в эволюции «Nirvana» от группы из Олимпии до группы из Сиэтла – или из Лос-Анджелеса.

– Лос-анджелесская группа! – смеется гитарист «Mudhoney». – Они стали профи. С Чедом они были абсолютно непредсказуемы. Иногда Чед просто лажал. Но лажали и Курт с Кристом, ведь так? Но когда за их спинами появился тяжелый бит Дэйва, они могли творить что угодно. От него исходит больше этой внутренней злобы и агрессии. Забавно, но с его приходом песни стали более мелодичными. Больше не было грязных, тяжеловесных песен, как раньше, когда они подражали «Melvins» в структуре композиции. Это достаточно странный парадокс. Мне они нравились как раз в середине смены состава, когда записывали с Чедом демо-версии песен с «Nevermind». Это мои любимые вещи.

Я: Как, по-вашему, играл Дэйв Грол в сравнении с Чедом Ченнингом?

– Более простой, более тяжелый удар, – отвечает Джек Эндино. – В конце концов, особой разницы не было. Чед стал очень хорошим барабанщиком. Дэйв сам постоянно повторял, что на «Nevermind» он играл партии ударных, прописанные Чедом. Чед был очень музыкален. Он знал, что нужно играть и как это нужно играть. Его сильно недооценивали. Единственное, чего ему не хватало, это мощи Дэйва.

Дополнение 2: Олимпия против Сиэтла (дубль 3)

– Если и есть город, который может называться их родиной, – это Олимпия, – говорит Слим Мун. – Они жили в Олимпии; они уехали из Абердина, как только представилась возможность. Всю карьеру группы со времени записи первой демо-кассеты до появления «Nevermind» на первых строчках хит-парадов Курт жил в Олимпии. Можете называть их группой из Абердина, если хотите, но ни в коем случае их нельзя назвать группой из Сиэтла. Сиэтл здесь вообще ни при чем, если только вы не считаете, что Моррисси – лос-анджелесский музыкант, только потому что он переехал туда в конце своей творческой деятельности. Это смешно – называть «Nirvana» группой из Сиэтла.

Еще одна причина, по которой «Nirvana» является группой из Олимпии, – это значительные изменения, которые участники претерпели со дня записи песни «Beeswax» и первой демо-кассеты, – продолжает глава лейбла «kill rock stars». – В самом начале они просто брали структуру песен у «Melvins» и «Scratch Acid». У Курта с самого начала была склонность к мелодичной музыке, но он не давал ей развернуться, пока не почувствовал, что это можно делать, что вокруг есть люди, которые поймут его. Однажды он сыграл мне свою самую первую песню – очень похоже на «Boston», такой гимн хард-рока. Она была немного тяжелой, но это была поп-песня с очень хорошими риффами. Курт не использовал тогда риффы, потому что в те дни, когда он увлекался «Scratch Acid», это было не круто.

Я: То есть Олимпия дала ему силы, чтобы заново открыть…

– Да, он играл в сайд-проектах с Тоби, он записывался с «The Go Team», и именно в этот момент он начал снова писать запоминающиеся вещи. «About A Girl» появилась в результате подобного опыта. Первые интересные песни, которые он сочинил, – это спокойные, минималистичные песни на акустической гитаре. После этого он вновь вернулся ко всей этой хрени в духе крутого рока. «Sliver» – переходный момент от Олимпии к «Smells Like Teen Spirit»: с одной стороны, мощная гитарная партия, с другой – текст, абсолютно типичный по духу для Олимпии, «бабушка забрала меня домой» и все такое.

Тем не менее нельзя недооценивать и значение Сиэтла. Ритмический рисунок в начале «Smells Like Teen Spirit» – настоящие «Mudhoney». По мне, так это вообще практически подражание «Mudhoney». Курт чувствовал себя достаточно комфортно в качестве музыканта «Sub Pop». Он сознательно писал песни в одном стиле с «Mudhoney», «Tad» и «Swallow». А «Mudhoney» была среди них лучшей.

Я: Но Олимпия придала его музыке больше женского начала…

– Если бы он не жил в Олимпии, он, возможно, не написал бы «Rape Me» и другие песни. Многие группы, в которых играли женщины, оказывались более прогрессивными и интересными в музыкальном плане. Хотя это влияние не назовешь постоянным. Нельзя сказать, что все три года жизни в Олимпии они его испытывали. Последние шесть месяцев жизни в городе – и то благодаря тому, что происходило в жизни Курта, когда он писал песни для «Nevermind». Опять же есть известная история о том, что название песни «Smells Like Teen Spirit» было предложено Кэтлин Ханной…