Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
«Ст. 355. Освидетельствование безумных и сумасшедших производится в присутствии окружного суда через врачебного инспектора, или его помощника, и двух врачей по назначению врачебного отделения губернского правления. В столицах приглашаются для сего: в С.-Петербурге – инспектор врачебного управления и два врача, назначенные особым для дел сего рода присутствием (ср. Общ. Учр. Губ. ст. 678 и прилож. ст. 2, 3), а в Москве – начальник московского врачебного управления и два врача, назначенные сим управлением.
Примечание. В окружных судах, находящихся не в губернских городах, освидетельствование безумных и сумасшедших может быть производимо и без участия врачебного инспектора или его помощника через двух врачей по назначению врачебного отделения губернского правления, с представлением в таком случае суду права как по просьбе какой-либо из сторон, так и по собственному усмотрению приглашать к участию в освидетельствовании еще третьего врача по избранию самого суда.
Ст. 355. Когда по предварительному следствию откроются обстоятельства, дающие повод предполагать, что обвиняемый учинил преступное действие в припадке болезни, приводящем в умоисступление или совершенное беспамятство, а также если признаки означенной болезни или умственного расстройства обвиняемого окажутся после заключения предварительного следствия, но прежде предания суду, то обвиняемый подвергается освидетельствованию и делу о нем дается направление в порядке, определенном статьями 353–356 сего Устава.
Ст. 356. По производстве надлежащего освидетельствования (ст. 355 и прим.) окружной суд или постановляет определение о прекращении судебного преследования, когда окажется, что преступное действие учинено в безумии, сумасшествии или припадке болезни, приводящем в умоисступление или совершенное беспамятство, или же приостанавливает сие преследование, если обвиняемый впал в болезненное состояние после совершения преступления или проступка, и назначает в последнем случае необходимую меру пресечения упомянутому лицу способов уклоняться от следствия и суда.
Примечание. Освидетельствование состояния умственных способностей таких обвиняемых, судебное преследование коих приостановлено на основании сей статьи, если лица сии получат впоследствии выздоровление, производится окружным судом с соблюдением правил, изложенных в статье 355 и в примечании к оной.
По решению Уг. касс. д-та (1871, № 990), кроме того, освидетельствование подсудимых в умственных способностях на основании ст. 353–356 У. У. С., составляя часть предварительного следствия, не допускающего гласности, производится в закрытых заседаниях суда».
Приведенные статьи У. У. С. прежде всего ставят вне сомнения, что при возникновении вопроса о ненормальном состоянии обвиняемого он должен быть разрешен в том или ином направлении уже на предварительном следствии, до предания обвиняемого суду. Этот взгляд вполне подтверждается циркуляром г-на управляющего министерством юстиции г-дам прокурорам судебных палат 18 июля 1887 г.
«Уголовным кассационным департаментом Правительствующего Сената усмотрено, что при производстве по одному делу предварительного следствия состояние здоровья обвиняемого не было освидетельствовано в установленном законом порядке, несмотря на то, что о совершении обвиняемым преступления в припадке умоисступления было заявлено при самом начале предварительного следствия; последствием этого было постановление присяжными заседателями приговора и судом решения исключительно на основании тех только заключений экспертов, которые были выслушаны присяжными заседателями и судом во время следствия. Между тем закон (Ул. о нак. ст. 92 п. 3.), допуская в числе причин, по которым преступное деяние не вменяется лицу, совершившему оное, безумие, сумасшествие и припадки болезни, приводящие в умоисступление или совершенное беспамятство, в то же время с точностью определяет и порядок врачебного освидетельствования (ст. 336, 353–356 Уст. уг. суд.), которым судебный следователь, обвинительная власть, обязанная по силе 248-й ст. иметь постоянное наблюдение за производством следствия, и суд должны удостовериться в состоянии здоровья обвиняемого, о расстройстве умственных способностей которого будет положительным образом заявлено. Своевременное возбуждение производства о безумии, сумасшествии или временном расстройстве (припадки болезни, приводящие в умоисступление) умственных способностей обвиняемого и немедленное, после заявления, врачебное освидетельствование его при предварительном следствии представляется необходимым особенно по тому, что в большинстве случаев расстройство, особенно временное, не выражается в резких, постоянных признаках, а требует крайне осторожного, тщательного, а иногда весьма продолжительного освидетельствования. Такое только врачебное освидетельствование здоровья обвиняемого и может служить верным основанием для правильного решения судом вопроса о вменении подсудимому в вину его преступных действий. Засим, хотя в Уставе угол. судопр. (VII гл. IV кн. I ст. 687 и 695) и указаны правила, которыми суды обязаны руководствоваться при рассмотрении и поверке обнаруженных предварительным следствием доказательств, и порядок назначения нового освидетельствования, – но тем не менее лица, на которых закон возлагает производство и наблюдение за следствиями, постоянно должны иметь в виду, что порядок освидетельствования подсудимого во время судебного следствия не может заменить собою вполне освидетельствования, произведенного при предварительном следствии, так как судебное следствие имеет значение поверки и дополнения сведений, собранных при следствии предварительном.
На основании всего вышеизложенного, принимая во внимание:
1) что от выбора сведущих людей и приемов для освидетельствования обвиняемых, как разъяснил уголовный кассационный департамент Правительствующего Сената, зависит в большей части случаев степень достоверности освидетельствования;
2) что непринятие своевременно мер, указанных в статьях 336, 353–356 Уст. уг. суд., может нередко служить причиною неточного и неполного удостоверения в состоянии здоровья или умственных способностей обвиняемого;
3) что при упущении надлежащих предосторожностей для достоверного обнаружения болезненного или умственного состояния подсудимых преступления и проступки могут быть или неправильно им вменены в вину, или, наоборот, могут оставаться без заслуженного возмездия, с явным вредом для безопасности общества, – поручаю гг. прокурорам судебных палат иметь как с своей стороны наблюдение, так и предписать подведомственным им лицам прокурорского надзора и чрез их посредство предложить судебным следователям, чтобы в случаях, когда во время производства судебного следствия возникает основательное предположение о том, что обвиняемый совершил преступление в состоянии безумия, сумасшествия и припадков болезни, приводящих в умоисступление или совершенное беспамятство, судебные следователи и наблюдающие за производством следствия лица прокурорского надзора, удостоверясь в действительности такого заявления или предположения в порядке, указанном ст. 336 Уст. угол. суд., руководствовались точным смыслом ст. 353–356 того же Устава и давали следствию направление, указанное правилами, в этих статьях закона изложенными».
При той важной роли, которая принадлежит предварительному следствию в делах, дающих повод подозревать ненормальное психическое состояние обвиняемого, необходимо самое тщательное и внимательное отношение к этому вопросу, при чем совершенно должна быть устранена возможность просмотра душевного расстройства со стороны судебного следователя, – и самые данные следствия должны быть собраны с возможною полнотою и обстоятельностью. В этих видах Московское юридическое общество, посвятившее в конце 1891 года два заседания обсуждению вопросов, касающихся судебно-врачебной экспертизы, между прочим высказалось за следующие положения:
1. Ввиду того, что в некоторых случаях душевное расстройство может быть не усмотрено при производстве предварительного следствия, желательны посещения тюрем предварительного заключения врачами-психиатрами.
2. Желательно допущение защиты на предварительном следствии по крайней мере для тех обвиняемых, относительно которых возбужден вопрос о состоянии их психического здоровья.
3. Участие врача-эксперта на предварительном следствии должно быть признано столь же необходимым, как и на судебном следствии. На предварительном следствии врачу-эксперту должно быть предоставлено право обращать внимание следователя на обстоятельства, могущие дополнить следствие, с правом присутствовать при допросе свидетелей и участвовать в оном.
Нет сомнения, что при условиях, выраженных в этих положениях, дана прочная гарантия в том, что предварительное следствие будет вестись в надлежащем направлении, что возможность просмотреть психическое расстройство или не обратить внимания на важные в медицинском отношении обстоятельства будет если не совсем устранена, то в значительной степени понижена. Трудно исполнимо только последнее положение о необходимости участия врача-эксперта на предварительном следствии. Чтобы это участие могло принести пользу, необходимо, чтобы врач был достаточно сведущим в тех специальных вопросах, в обсуждении которых ему придется принимать участие, чтобы он был врачом-психиатром. Между тем во многих даже губернских городах или совсем нет психиатров, или же есть один-два психиатра, занимающиеся в специальных больницах для душевнобольных и заваленные работой; требовать, чтобы единственный врач заведения отправлялся с судебным следователем в отдаленный уезд губернии, конечно, немыслимо. Таким образом, по необходимости останутся прежние условия, т. е. врачом-экспертом будет уездный или земский врач – лица, обыкновенно мало знакомые с психиатрией.
Центр тяжести всего предварительного следствия лежит, однако, в освидетельствования обвиняемого в закрытом заседании суда, причем последнему предоставлены законом очень широкие полномочия. Окружной суд не только постановляет определение о прекращении преследования (ст. 356), но на основании 95-й и 96-й ст. Улож. о нак. делает постановления относительно дальнейшей участи душевнобольных и, между прочим, за известные преступления должен сделать постановление о заключении в доме умалишенных, где больные должны пробыть еще два года после полного выздоровления. При существовании таких широких полномочий, предоставленных распорядительным заседанием суда, невольно обращает на себя внимание отсутствие в законе точных указаний, которыми должен руководствоваться суд в порядке освидетельствования и которые должны гарантировать правильность судебного постановления и предохранять от легко возможных ошибок. При отсутствии соответствующих указаний в законе различные судебные округи выработали для себя и различные правила, которыми они руководствуются при освидетельствовании обвиняемых. Одни округи всех без исключения лиц, подлежащих освидетельствованию, посылают для предварительного испытания в специальные больницы для душевнобольных на срок от 6 недель до 6 месяцев; другие округи, в том числе и Московский, назначают прямо освидетельствование без предшествующего испытания в больнице; в одних судах освидетельствование производится врачами-специалистами, в других – городовыми или полицейскими врачами (по назначение врачебного управления); суды, посылающие испытуемых в больницы, одни доставляют подробную копию со всего дела, другие ограничиваются только копией с заключения прокурора и т. д. Никто, конечно, не назовет такое положение дела удовлетворительным, и очевидна необходимость более точных, обязательных для всех судебных округов указаний относительно производства освидетельствования. Я, со своей стороны, для того чтобы освидетельствование достигало своей цели, было основано на точных научных данных, гарантирующих от возможности ошибок, считаю необходимыми следующие условия.
1. Все лица, подлежащие освидетельствованию, предварительно должны быть подвергнуты подробному клиническому исследованию в специальных больницах. Такой порядок практикуется, например, в Тамбовской губернии, но он не принят почему-то в Москве. Изучение душевнобольных нередко бывает настолько сложным и требует так много времени, что освидетельствование без предварительного испытания может повести к очень грубым ошибкам. Правда, и в настоящее время суд, согласно мнению врачей-экспертов, может постановить отослать обвиняемого для наблюдения в специальные больницы. Но суд может и не согласиться с мнением эксперта, так как «указание эксперта на необходимость испытания подсудимого в состоянии его умственных способностей не обязательно для суда» (реш. Уг. касс. д-та, 1867, № 571).
2. Врачам, под чье наблюдение поступает испытуемый, должны быть доставлены не только все подробные данные судебного следствия, но и доставлена возможность вызывать как родственников, или наиболее близких к обвиняемому лиц, так и свидетелей по возникшему делу. Иное дело расспросы следователя, и иное дело расспросы врача. При этом условии врач будет в состоянии собрать возможно полные сведения как обо всей прошлой жизни обвиняемого, так и об обстоятельствах дела, и при доставлении этой возможности врачу, наблюдающему за больным, участие врача-эксперта на предварительном следствии, – практически, как мы видели, трудно выполнимое, – не будет столь необходимым, как это представляется в настоящее время.
3. По ст. 355 освидетельствование производится чрез врачебного инспектора, или его помощника, и двух врачей по назначению врачебного отделения. По смыслу ст. 325 Уст. уг. судопр. сведущие люди приглашаются в тех случаях, когда для точного уразумения встречающегося в деле обстоятельства необходимы специальные сведения или опытность в науке, искусстве, ремесле или каком-либо занятии. Назначение врачей от врачебного управления казалось бы вполне целесообразной мерой; кому же, как не врачебному управлению, лучше знать, кто из врачей обладает специальными сведениями и опытностью в науке. В Москве, однако, лучшими специалистами по психиатрии оказываются почему-то полицейские врачи, которые в большинстве случаев и назначаются врачебным управлением. Поэтому желательно, чтобы приглашение врачей-экспертов было предоставлено самой судебной власти по собственному выбору. Нет, конечно, нужды доказывать, что и обязательное участие инспектора или его помощника в освидетельствовании не оправдывается никакими соображениями, так как эти лица, за случайным исключением, обыкновенно не обладают специальными психиатрическими сведениями и с гораздо большей пользой для дела могут быть заменены действительно специалистами, конечно, там, где такие есть.
4. Освидетельствование должно производиться врачами. Казалось бы, что это такая азбучная истина, которая не нуждается в подчеркивании, тем более что и сама 355-я ст. определенно указывает, что освидетельствование производится только «в присутствии окружного суда», «чрез врачебного инспектора и двух врачей». Общее собрание I и кассационных департаментов смотрит, однако, на дело иначе и решает, что «в производимом в окружных судах освидетельствовании обвиняемых, оказавшихся страждущими умственным расстройством (сумасшествием или безумием), особое совещание из судей (в том числе и назначенных от военного и морского ведомств офицеров) и врачей, присутствие должно принимать прямое участие, и посему одно только участие в освидетельствовании врачей не может служить законным основанием к признанию действительного существования в деле законного повода к его прекращению» (реш. общ. соб. I и касс. д-тов по делу Матвеева, 1874 г.). Департаменты забывают при этом, что освидетельствование есть чисто медицинский акт, что судьи и офицеры не только не должны, но и не могут принимать в нем участия уже по одному тому, что не обладают необходимыми для этого познаниями.
5. Статья 355 не указывает, как именно должно производится освидетельствование, и дает экспертам полную свободу в выборе методов и способов исследования. Это, несомненно, представляет громадное преимущество в сравнении с освидетельствованием, назначаемым с целью наложения опеки, где даны точные указания, в чем должно заключатся освидетельствование (именно «в строгом рассмотрении ответов на предлагаемые вопросы, до обыкновенных обстоятельств и домашней жизни относящихся»). Не подлежит сомнению, что с научным развитием изменяются и способы исследования, что исследование душевнобольных не может быть одинаковым во всех случаях и что врач должен постоянно сообразовать свой план исследования с личностью исследуемого, с состоянием его здоровья и т. д. Тем не менее практикуемый в настоящее время порядок освидетельствования в заседании суда нельзя признать удовлетворительным. Обыкновенно в распорядительном заседании после прочтения данных судебного следствия (и больничного исследования, если обвиняемый подвергался предварительному испытанию) присутствие путем личных расспросов «принимает прямое участие» в освидетельствовании, и затем врачам предлагается написать короткие ответы – без всякой мотивировки – на два вопроса: 1) не страдал ли такой-то в момент совершения преступления безумием, сумасшествием или припадками болезни, приводящими в умоисступление или совершенное беспамятство, и 2) в каком состоянии находятся его умственные способности в настоящее время. Этими ответами и исчерпывается задача экспертизы, с которою суд может согласиться или нет, так как «мнения экспертов о болезненном состоянии умственных способностей обвиняемого во время совершения преступления не обязательны для суда, который и в этом случае основывает приговор на обстоятельствах дела и внутреннем убеждении» (реш. Уг. касс. д-та, 1867, № 571, 1869, № 821). Этот способ, конечно, недостаточен и предоставляет слишком широкий простор внутреннему убеждению суда, между тем как его приговор решает участь обвиняемого на всю последующую жизнь. Ввиду такого важного значения освидетельствования должны быть даны прочные гарантии, что, с одной стороны, врачи воспользовались всеми данными для своего заключения, а с другой, и судьи имели веские доводы, если они отвергли многие экспертизы. Такого рода гарантия, по моему мнению, может состоять только в том, что на вопросы, предложенные судом, врачи должны давать подробные, мотивированные ответы, основываясь не только на личных расспросах, но и на данных следствия и больничного исследования. Конечно, и такое мотивированное мнение не может быть признано обязательным для суда, но в случае несогласия с мнением врачей и суд должен дать обстоятельное, мотивированное объяснение своего несогласия, а не основываться на одном внутреннем убеждении, как это делается теперь. Таким образом, предварительное заключение, дающее возможности наблюдающему врачу собрать все необходимые данные, освидетельствованные врачами и притом врачами-специалистами, мотивированное мнение врачей и, в случае несогласия суда, такое же мотивированное мнение суда – таковы необходимые условия правильного порядка освидетельствования, вполне соответствующие тому важному значению, какое оно имеет для участи обвиняемого.
Заслуживает внимания еще одно обстоятельство. Ст. 754 Уст. уг. суд. говорит: «Вопросы о том, совершилось ли собственно преступление, было ли оно деянием подсудимого и должно ли оно быть вменено ему в вину, соединяются в один совокупный вопрос о виновности подсудимого, когда никем не возбуждено сомнения ни в том, что деяние действительно совершилось, ни в том, что оно должно быть вменено подсудимому в вину, если признано будет его деянием. В случае какого-либо сомнения по которому-либо из сих вопросов они должны быть поставлены отдельно». Между тем в распорядительных заседаниях суда такое сомнение обыкновенно не возбуждается. Если в совершении какого-либо преступления подозревается лицо, оказавшееся при освидетельствовании душевнобольным, то суд обыкновенно уже не рассматривает, насколько справедливо это подозрение, действительно ли совершено преступление и если совершено, то именно этим лицом, а не кем-либо другим. Все эти вопросы как бы считаются уже решенными в утвердительном смысле, и суд находит возможным и правильным распоряжаться участью душевнобольного, не выяснив предварительно, действительно ли он виноват. И, по-видимому, это не составляет большой редкости. Во время заведывания мною Тамбовской лечебницей для душевнобольных на 20 испытуемых, присланных окружным судом в течение года, пришлось два таких случая, т. е. 10 %. Один несомненно больной крестьянин, поссорившийся с родными, убежал в дом диакона, где и был задержан, при чем в кармане его был найден складной нож. Этого было достаточно, чтобы возникло дело по обвинению в покушении на вооруженную кражу. Распорядительное заседание, признав его больным, постановило оставить его в больнице до выздоровления, «если родные или другие благонадежные лица не пожелают взять его на свое попечение». Наличность преступления здесь далеко не была доказана: если больной задержан в чужом доме, то это отнюдь не доказывает, что он пришел туда, чтобы обокрасть, а если у него нашелся в кармане нож, из этого не следует, что он предполагал произвести вооруженную кражу. А между тем суд помещает его в больницу до выздоровления, т. е., говоря иначе, на всю жизнь, так как больной неизлечим. В данном случае преступление считается небольшим, и родные, если бы пожелали, могли его взять. Но если бы подозрение было не в краже, а в покушении на убийство, то в таком случае применение 95-й ст. Ул. о нак. было бы равносильно пожизненному заключению, хотя бы родные и желали содержания больного у себя. Еще более удивительным представляется другой случай. После пожара рабочий, который и раньше вел себя очень странно, заявил управляющему, что поджог совершен им, по наущению чертей, не дающих ему покоя. И вот голословного заявления душевнобольного было достаточно для возникновения дела по обвинение в поджоге и для того, чтобы суд без всякой проверки его указаний считал его преступником и соответственно этому распоряжался всей его дальнейшей судьбой. При этом нужно иметь также в виду возможность совершенно ложных обвинений душевнобольных со стороны окружающих с целью отклонить подозрение от лица, действительно совершившего преступление.
Если по производстве надлежащего освидетельствования окружной суд постановляет определение о прекращении судебного преследования, то этим задача его еще не исчерпывается. Приостановив судебное следствие, суд вместе с тем делает постановление о дальнейшей участи подсудимого, руководствуется статьями 95–97 Улож. о нак.
«Ст. 95. Преступление или проступок, учиненные безумным от рождения или сумасшедшим, не вменяются им в вину, когда нет сомнений, что безумный или сумасшедший, по состоянию своему в то время, не мог иметь понятия о противозаконности и о самом свойстве своего деяния. Однако ж учинившие смертоубийство или же посягнувшие на жизнь другого, или свою собственную, или на зажигательство, безумные и сумасшедшие заключаются в доме умалишенных даже и в случае, когда бы их родители или родственники пожелали взять на себя обязанности смотреть за ними и лечить их у себя. Порядок заключения их в доме умалишенных и сроки для их содержания и освобождения определены особыми о сем постановлениями (см. приложение IV).
Ст. 96. На том же основании не вменяются в вину и преступления и проступки, учиненные больным в точно доказанном припадке умоисступления или совершенного беспамятства. Совершивший в таком припадке болезни смертоубийство или же посягнувший на жизнь другого или собственную или на зажигательство отдается вместо дома умалишенных на попечение родителям, родственникам, опекунам или, с согласия их, и посторонним с обязательством иметь за ним тщательное непрестанное смотрение во время его болезни, предотвращая всякие дурные или опасные для других или же для него самого последствия его припадков умоисступления. Когда же родители больного или его родственники, опекуны или посторонние, желающие его взять на свое попечение, оказываются недостаточно благонадежными и от них нельзя ожидать точного исполнения возлагаемой на них обязанности, то страдающий припадками умоисступления отдается для лечения его и присмотра за ним в больницу, где и оставляется до совершенного выздоровления.
Ст. 97. Постановление предшедшей 96-й статьи о невменении в вину преступления и проступков, учиненных в припадке болезни, сопровождаемой умоисступлением и совершеннейшим беспамятством, распространяются и на потерявших умственные способности и рассудок от старости и на лунатиков (сонноходцев), которые в припадках своего нервного расстройства действуют без надлежащего разумения. Они также отдаются на попечение ближайшим родственникам или, с согласия их, и посторонним или же помещаются в одно из заведений Приказа общественного призрения для бдительного за ними присмотра.
В дополнение к прилож. к ст. 95 изложено, что определение о заключении в доме умалишенных по ст. 95 и 96 постановляется тем судебным местом, которое постановило определение о прекращении следствия или приговор об освобождении от уголовной ответственности, т. е. окружным судом или судебною палатою».
Вопрос об участи душевнобольных, совершивших преступление и признанных невменяемыми, представляется очень сложным, и мы еще вернемся к его обсуждению впоследствии. Разрешение, даваемое приведенными статьями Улож. о нак., совершенно неудовлетворительно. Вполне справедливо, что душевнобольной, совершивший преступление, не должен быть оставлен на произвол судьбы, не должен быть возвращен в общество, если он представляется опасным для других или для себя. Но это справедливо относительно всех больных, а не только тех, которые совершили смертоубийство, зажигательство или посягали на свою жизнь или жизнь другого и которые по 95-й ст. только и подлежат заключению в доме умалишенных, тогда как относительно больных, совершивших другие преступления и проступки, в законе ничего не говорится. Далее закон устанавливает различные юридические последствия для учинивших даже смертоубийство или зажигательство, смотря по тому, принадлежат ли они к категории безумных и сумасшедших или к категории лиц, страдающих припадками болезни, приводящими в умоисступление и беспамятство. Первые обязательно заключаются в дом умалишенных, вторые же отдаются на попечение родственников. Очевидно, закон считает опасными только первых и неопасными при непрестанном уходе вторых. Между тем повседневная жизнь на каждом шагу доказывает ошибочность этого мнения. Так, эпилептики, припадки которых могут выражаться взрывами самого дикого насилия, являются наиболее опасными из всех душевнобольных, особенно в тех случаях, когда эти припадки являются неожиданно, и тем не менее по закону они не подлежат обязательному заключению, тогда как заключаются – нередко на веки жизни – совершенно неопасные больные, которые при небольшом присмотре со стороны окружающих могли бы жить дома и даже быть там полезными. Совершенно непонятно, кроме того, почему потерявшие умственные способности и рассудок от старости выделяются от других сумасшедших и приравниваются по юридическим последствиям к действовавшим в умоисступлении или беспамятстве. Очевидно, что страдающие старческим слабоумием также считаются неопасными для общества, но вряд ли можно найти какое-либо основание для такого мнения.
Таким образом, законодатель устанавливает два положения: 1) разделяя больных на две категории, он признает опасными только больных, принадлежащих к одной из этих категорий (безумных и сумасшедших, за исключением старческого слабоумия), и 2) из этой категории считает опасными только совершивших известные преступления (убийство, поджог, покушение на убийство и самоубийство). Между тем оба эти положения совершенно неверны. Больной, совершивший какое-либо иное преступление помимо перечисленных и возвращенный домой, может через несколько дней совершить и убийство, и поджигательство; следовательно, опасность больного зависит не только от совершенного им деяния, но и от возможности совершения других преступлений. С другой стороны, произвольное деление больных на две категории отнюдь не ведет за собою признания опасности только за одною категориею и неопасности за другою; в действительности очень часто наблюдаются совершенно обратные отношения. Вообще вопрос об опасности, представляемой больным, не может быть предрешен на основании общих умозаключений и в каждом случае должен разрешаться отдельно на основании тщательного индивидуального исследования больного. Понятно, что такое исследование может быть произведено только врачом. Поэтому постановление о заключении в дом умалишенных должно состояться только на основании заключения эксперта или экспертов о состоянии душевнобольного и степени представляемой им опасности. Решение вопроса, следует ли больному быть в больнице или дома, может принадлежать исключительно врачу; только при этом условии можно будет избегнуть того странного положения, что в больницы заключаются совершенно безвредные больные, а больные действительно опасные водворяются на попечение родных.
Наконец, возникает более общий вопрос, должна ли вообще судебная власть делать постановления о заключении в дом умалишенных. Правильно ли, что это предоставлено ей, и не должно ли это право быть предоставлено не суду, а администрации? Первая обязанность правосудия – удостовериться, может ли преступление быть вменено в вину или нет. Если суд признает душевнобольного невменяемым, то этим его задача исчерпывается, «ибо на таковых нет ни суда, ни закона», или, как говорит французский кодекс, нет ни преступления, ни проступка, когда обвиняемый во время совершения деяния находился в состоянии помешательства. Больной не может подлежать наказанию, остается только принять предохранительные меры, если это больной опасный, если его состояние в каком-либо отношении угрожает обществу. Но забота об этом всецело должна принадлежать не суду, а администрации. Поэтому проект нового французского закона постановляет: «Всякий совершивший преступление, признанный вследствие своего психического состояния невменяемым, и по поводу которого состоялось распоряжение о прекращении дела, передается в распоряжение административной власти для помещения в заведения душевнобольных в случае, если его психическое состояние угрожает общественному спокойствию, приличию или безопасности или его собственной безопасности, и после новых удостоверений, если последние считаются необходимыми» (art. 39). Необходимо, однако, иметь в виду, что это постановление находится в связи с правом, представленным во Франции административной власти (префектам), на помещение всякого больного в заведение, если его состояние угрожает общественной безопасности, приличиям или спокойствию. У нас же, при отсутствии выработанного законодательства относительно призрения душевнобольных, при отсутствии каких бы то ни было мер для ограждения общественного спокойствия, приличия и безопасности, остается быть благодарным, что хотя бы суду вменяется в обязанность принимать надлежащие меры для охраны общества, хотя бы по отношении лишь к немногим больным.
Не менее важным является вопрос об освобождении из больницы душевнобольных, заключенных по постановлению суда.
Первоначально безумные и сумасшедшие, учинившие смертоубийство или зажигательство, заключались в дома умалишенных без определения срока; затем срок заключения был ограничен пятью годами после выздоровления, в настоящее же время этот срок сокращен до двух лет после выздоровления.
«Прил. IV к ст. 95. Когда по такому свидетельству они будут признаны действительно безумными или сумасшедшими, то отсылаются для содержания и лечения в дом умалишенных, с тем чтобы ни в каком случае не были из того дома исключаемы и водворяемы в общество без разрешения высшего начальства.
Если ж время покажет, что сумасшествие их совершенно прошло, и в выздоровлении от оного в течении двух лет сряду не будет замечено никаких сего рода припадков, тогда по точным удостоверениям в состоянии их здоровья они освобождаются из дома умалишенных, а имения их от опеки на основании законов гражданских.
Для выздоровевших от сумасшествия двухлетний срок наблюдения может быть сокращен, и в случае особых к сему побуждений и достаточного удостоверения, что от того не может быть никакой опасности, выздоровевший сумасшедший может быть отдан родственникам его на поручительство с обязанностью тщательно наблюдать за ним и в случае малейших признаков возврата сумасшествия брать надлежащие меры предосторожности или препровождать его снова в дом умалишенных.
По указу Общ. собр. I и касс. департаментов „освобождение из дома умалишенных лиц, признанных совершившими указанные в прил. к ст. 15 Улож. о нак. изд. 1876 г. преступления в состоянии сумасшествия, и сокращение установленного законом 2-летнего срока наблюдения за теми лицами, по их выздоровлении, зависит на основании 355-й и 356-й ст. Уст. уг. суд. от окружных судов и судебн. палат по принадлежности“ (1879 г. № 67), при чем производится новое освидетельствование в присутствии суда».
Таким образом, освобождены из дома умалишенных могут быть только вполне выздоровевшие, и то лишь через два года после выздоровления. Назначение двухлетнего срока пребывания в доме умалишенных не оправдывается никакими соображениями и лишено какого-либо действительного основания. Единственная цель назначения этого срока состоит в предотвращении опасности повторения болезни, но возможность возврата болезни не устраняется и по истечении двух лет, так же как после какого бы то ни было срока. Руководствуясь только возможностью рецидива, закон, чтобы быть последовательным, должен был бы заключать больных на всю жизнь, как это и делалось раньше, и ни в коем случае не освобождать их от этого заключения. Определенный же законом срок не достигает никакой цели, а между тем пребывание в доме умалишенных для выздоровевшего больного в течение двух лет является обыкновенно тяжелым наказанием. Правда, в случае особых к сему побуждений и достаточного удостоверения, что от того не может быть никакой опасности, «двухлетний срок наблюдения может быть сокращен, при чем выздоровевший может быть отдан на поручительство родственникам с обязанностью тщательно наблюдать за ним и в случае малейших признаков возврата сумасшествия принимать надлежащие меры предосторожности или препровождать его снова в дом умалишенных». Это добавление очень существенно, и можно лишь пожалеть, что оно только добавление, а не общее правило для освобождения выздоровевших больных. Не совсем понятно только, какие закон подразумевает «особые побуждения», так как единственным побуждением для выхода выздоровевшего больного из больницы может быть только его выздоровление. Указываемая этим добавлением условность выхода, при чем в случае малейших признаков возврата сумасшествия больной может быть снова препровожден в больницу, приближается к системе условных отпусков, практикуемых с полным успехом с 1871 года в Шотландии, отчасти в Англии, которую предполагает ввести и новый проект французского закона. Шотландский закон, позволяя освобождать больных, которые выздоровели, но возбуждают еще сомнение в возможности повторения болезни, обставляет их пробный отпуск, который всегда может быть отменен, известными условиями, которые изменяются сообразно с обстоятельствами каждого случая. Общее требование состоит в том, чтобы лицо, отпущенное на свободу, имело попечителя, который принимает на себя ответственность за его наблюдение и обязан ежемесячно доставлять о нем сведения. Кроме того, эти лица посещаются периодически врачом, который, в свою очередь, представляет отчет об их состоянии. Если предписанные условия не исполняются или является опасность возврата болезни, отпущенное лицо немедленно водворяется обратно в больницу. Система условных отпусков, дающая в Шотландии очень хорошие результаты, требует, однако, общей организация призрения душевнобольных, установления со стороны государства надлежащего наблюдения и контроля за всеми душевнобольными, о чем в России пока еще нет и помину.
Таким образом, по нашему закону могут быть освобождены только лица вполне выздоровевшие: как общее правило – через два года после выздоровления, в виде исключения – через более короткий срок. Все остальные больные, раз они неизлечимы, присуждаются на пожизненное заключение. Закон предполагает, что все не вполне выздоровевшие продолжают быть опасными, но это предположение совершенно неверно. Многие больные поправляются только относительно, наступает так называемое выздоровление с дефектом, который может варьироваться от едва уловимого до более или менее значительного. С научной точки зрения они не вполне выздоровевшие и по закону не должны быть освобождаемы, между тем их состояние настолько изменилось, что они не представляют уже какой-либо опасности, и многие из них могут снова с успехом продолжать прежние занятия. Далее, даже при отсутствии улучшения с течением времени в состоянии душевнобольных могут наступить очень резкие изменения. Больной, бывший опасным в течение острого периода болезни, перестает быть им при переходе в хроническое состояние. Прогрессивный паралитик, который может внушать опасения в начальных периодах болезни, делается не только безопасным, но и вполне беспомощным в ее конечном периоде. Нет никакого основания задерживать подобного рода больных, если родственники желают взять их под ответственный надзор. Единственная ведь цель заключения, налагаемого по определению суда, – это предохранить общество или самого больного от представляемой им опасности; раз эта опасность миновала – безразлично от того, выздоровел ли больной или нет, – минует и основание для принудительного заключения. Следовательно, как при заключении в дом умалишенных, так и при освобождении из него, главный вопрос состоит в том, представляет ли больной опасность для себя или для общества. Решение этого вопроса не может быть дано в какой-либо общей форме, оно может быть только индивидуальным, сообразно с особенностями каждого случая, и должно неизбежно быть основано на заключении врачей. Мы приходим опять к основному положению, что решение вопроса о том, следует ли больному находиться в больнице или дома, может принадлежать исключительно врачу.
Действующие в настоящее время постановления о заключении в доме умалишенных и освобождении из него (т. е. 95, 96 и 97-я статьи Улож. о нак.) заменены во второй половине 36-й статьи нового проекта Уложения о наказаниях следующим образом:
«В тех случаях, т. е. при невменении деяния в вину, суд может или отдать такое лицо под ответственный надзор родственников или других лиц, пожелавших принять его на свое попечение, или же поместить его во врачебное заведение впредь до выздоровления, удостоверенного установленным порядком».
Эта статья имеет неоспоримые преимущества в сравнении с действующими постановлениями. Она относится ко всем без исключения больным, признанным невменяемыми, и не устанавливает никакого подразделения ни по роду совершенного деяния (смертоубийство и поджигательство с одной стороны и все остальные преступления с другой), ни по категории совершивших это деяние больных (безумие и сумасшествие и припадки болезни старого Уложения). Несмотря, однако, на это преимущество – бесспорно, очень крупное, – нельзя признать редакцию новой статьи вполне удовлетворительной. Именно, она предоставляет суду право или отдать больного родственникам, или поместить его в специальное заведение, и в то же время не дает никакого указания, чем должен руководствоваться суд в применении этого права, как бы предоставляя этот крайне важный вопрос произволу суда. Между тем (на основании изложенных выше соображений) определение суда (о помещении в специальное заведение или об отдаче под надзор родственников) должно быть основано на заключении экспертов, которые в свою очередь – насколько речь идет о принудительном помещении – должны иметь в виду исключительно вопрос о том, представляет ли больной в каком-либо отношении опасность для себя или для общества. При этом принудительное задержание в специальном заведении должно иметь место не «впредь до выздоровления», а только до тех пор, пока существует опасность. Сделав соответствующие поправки, мы получим следующую редакцию второй половины 36-й статьи.
«В сих случаях суд на основании заключения экспертов может или отдать такое лицо под ответственный надзор родственников или других лиц, пожелавших принять его на свое попечение, или же поместить его, в случае, когда его психическое состояние угрожает общественной безопасности, приличию или спокойствию или собственной безопасности, в специальное врачебное заведение, откуда оно может быть освобождено по представлению надлежащего врачебного начальства, согласно заключению экспертов и по утверждении судом».
Войти с помощью соц. сетей: