Рассказ о змее, жене змеи
и о том, как царь мечом отрубил ей хвост
Ночь сорок третья

Когда золотой дракон-солце ушел в пещеру запада, а серебристая змея-месяц высунула голову из норы востока, Худжасте, внешне гневная, но в душе ослабевшая, пришла к попугаю и сказала: «О верный друг и дорогой приятель! Что это за безжалостность я вижу от тебя? Что за бессердечие встречаю с твоей стороны? Когда же твоя мудрость принесет мне пользу? Когда же твои изречения мне пригодятся? Примени же наконец какую-нибудь хитрость, надумай план! Быть может, мое внутреннее беспокойство уляжется, пламя тоски моей утихнет!..»

Дальновидный попугай, увидав, что она говорит эти слова оттого, что ее терзает внутреннее пламя, и взывает она к нему от чистого сердца, повел такую речь: «О хозяйка, вознаграждение соответствует работе и „алейка“ таково же, каков и „салам“. Каким путем ты изложишь мне свои страдания, таким путем постараюсь и я найти от них лекарство. А лекарство будет походить на следующий случай. Как-то в месяце рамазане некий мусульманин решил разговеться. Взял он хлеба, вареного мяса, пошел в поле и молвил про себя: „Я поем там, где нет людей“. Увидел он зеленый посев, а на краю его — дерево, уселся под этим деревом и начал есть хлеб и мясо. Случайно хозяин этого поля — индус сидел на этом дереве и сторожил свой посев. Увидел он, что мусульманин что-то ест, и рассмеялся, сидя на своем дереве. Мусульманин глянул наверх и увидел, что там сидит индус, опоясанный своим поясом. Он спросил его: „Хочешь есть?“ — „Да“, — ответил индус, слез с дерева, взял хлеб и мясо и стал есть.

Мусульманин изумился: „Как это так этот индус с повязкой брахманов и желтыми чертами на лбу может есть мой хлеб и мое мясо?“ И он спросил: „О сторож, ты одет как индус, как же можешь ты есть этот хлеб и это мясо?“

„О мусульманин, — ответил индус, — а почему ты ешь? Ведь ты же по наружному виду мусульманин. Если ты относишься небрежно к исламу, то и я небрежно отношусь к моей религии“».

«О Худжасте, свет солнца нельзя утаить, любовное волнение не останется скрытым. Из твоих речей мне ясно и очевидно, что пламя, которое бушевало в тебе, уже не таково, каким оно было ранее, что волнение, которое охватило твои внутренности, ослабело. Если ты все еще остаешься при прежних убеждениях и не изменила своих решений, послушайся моих слов и выслушай мои речи. Если ты послушаешься моих слов, то жизнь твоя пройдет в покое и довольстве, как прошла жизнь того царя, который послушался совета барана».

«А как это было?» — спросила Худжасте.

«Говорят, — ответил попугай, — что некогда один великий царь выехал на охоту и вместо лисиц истреблял львов, вместо волков избивал носорогов. Внезапно взгляд царя упал на самку змеи, отличавшуюся среди змей высоким и благородным происхождением. Она предавалась любовным играм и забавам с жалким змеишкой низкого происхождения и от чувственной похоти обвивалась вокруг него. Царь разгневался, ударил ее мечом и отрубил ей хвост, и она так, с отрубленным хвостом, и уползла в свою нору. Когда самец увидел, что она в таком состоянии, он воскликнул: „О самка, какой злосчастный осмелился это сделать? Чаша его жизни наполнилась до краев! Какой несчастный дерзнул так изувечить тебя?“ — „Царь этого города“, — ответила самка. — „А по какой причине?“ — „Я валялась в пустыне и наслаждалась, взгляд его упал на меня, он влюбился в меня, подошел ко мне и сказал: „О змея, все твое тело — локон и родинка, все твое существо — краса и прохлада! Твоя прелесть повергла меня в мрак, твоя чернота заставила покраснеть мои глаза. Нельзя ли устроить так, чтобы ты разрешила мне сблизиться с тобой и осуществила мои желания?“ — „О царь, — ответила я, — хотя ты и властелин над своим родом, но мой муж тоже государь своего рода. Не следует заглядывать нескромным взором в гарем себе равного, не следует совершать таких поступков“. Но он не обратил внимания на мои слова и хотел схватить меня и осквернить подол моей скромности. Я бежала от него, он ударил меня мечом и так изуродовал и опозорил меня“.

Самец разгневался от этих слов и сказал: „Что этот царь — слабоумен? Не знает он разве, что я обладаю растворяющим силу ядом, не ведает о моих раскалывающих наковальню укусах? Посмотришь, как сегодня вечером я развею его прах, как волью в него свой яд, каким образом отомщу ему и как отниму его жалкую жизнь!“

Когда страшный дракон-день уполз в пещеру запада, а черная змея-ночь высунула голову из корзины небосклона, змея-самец заполз в опочивальню царя, чтобы отомстить ему. Около ложа царя стояла корзина с цветами, и он спрятался там: когда он, мол, протянет руку к цветам, я ужалю его своим жалом. Таково возмездие за насилие, таково наказание за сладострастие».

«Когда прошло несколько часов ночи, пришла жена царя и хотела разделить с ним ложе. Царь прикрикнул на нее: „Пойди прочь отсюда и больше не показывайся мне на глаза. Я никогда более не буду любить женщин, ни одной жены не подпущу к себе. Сегодня я видел, как самка змеи предавалась любовным играм и ласкам с жалким змеенышем и готовилась удовлетворить свою похоть и замарать развратом подол своих дней. Я от гнева ударил ее мечом, но — увы! увы! — только отсек ей хвост, и она живой уползла от меня“.

Эти слова оскорбили жену царя, и она тотчас же удалилась. Когда самец услышал эти речи, он сказал: „Проклятие да постигнет эту самку! Что она сделала, а что сказала мне! Хорошо, что я не ужалил царя и не пролил на него яд моей самки!“

Самец выполз из корзины и поклонился царю. Царь спросил: „Змея, если ты приползла, чтобы ужалить меня, что же ты кланяешься? А если пришла служить мне, как смела войти без спросу?“ — „Я самец той самой самки, — отвечала змея, — которой ты сегодня отрубил хвост. Она совершенно по-другому передала мне, почему ты это сделал, и я пришел сюда, чтобы отомстить за ее отрубленный хвост. Однако из твоего рассказа явствует, что вина на ее стороне. Ты отрубил ей только хвост, а я, когда вернусь назад, откушу ей и голову, чтобы все в мире знали, что тот, кто возвеличивается пороком и развратом, утратит голову. Теперь же, о царь, попроси у меня что-нибудь, чтобы я по мере возможности мог услужить тебе, по мере сил мог бы отблагодарить тебя!“»

«„О друг, — молвил царь, — мне хотелось бы понимать язык всех животных“. — „Я пущу в ход одно средство и применю один способ, благодаря которому ты будешь понимать язык всех животных. Но только в этом деле кроется великая опасность, а именно: если ты когда-нибудь обмолвишься жене своей про эту тайну или откроешь ей эту загадку, ты тотчас же будешь убит“.

Царь дал обет, что никогда не откроет этой тайны жене и вовек не поведает этот секрет супруге. Змея-самец научил его языку животных и уполз в величайшем смирении.

Знай же, что добрый никогда не увидит лица зла, а к злому вовек не придет добрый день!»

«Когда прошла одна стража ночи, пришла жена царя, принесла чашу с сандалом и начала растирать царю ноги. Поблизости на крыше находились две ящерицы — самец и самка. Увидав чашу с сандалом, самка сказала своему мужу: „Если ты принесешь мне немного сандала, я тоже натру тебе ноги“.

Царь рассмеялся над смелым замыслом самки, улыбнулся хвастливости ящерицы. Жена царя обиделась и решила, что он смеется над ней.

„О царь, — сказала она, — нехорошо, что ты пролил на меня столько змеиного яда. Почему ты смеешься? Если ты не объяснишь мне причины твоего смеха, не разъяснишь, почему хохотал, я разведу большой огонь и брошусь в него!“»

„Под этим смехом сокрыта тайна, — сказал царь, — под этим хохотом кроется загадка. Тебе эта тайна недоступна, загадка эта не имеет к тебе никакого отношения. Если я раскрою тебе эту тайну и разгадаю загадку, то я тотчас же буду пленен арканом смерти, в то же мгновенье стану пленником когтей погибели“.

Жена принялась браниться и спорить, начала произносить клятвы:

„Если ты не раскроешь мне тайны этого смеха, я непременно сожгу себя, обязательно убью себя!“

Царь не вытерпел и сказал: „Я не считаю возможным, чтобы супруга, с которой я живу столько лет, убила себя. О жена! Если таково твое намерение, выйдем из дома, и я раскрою тебе эту тайну. Раскрыть эту тайну — значит для меня расстаться с жизнью. Сожги меня там, где я умру, а сама ступай куда хочешь“.

Царь попрощался со всеми близкими и вышел из дворца, чтобы умереть. Пришел он к колодцу, где паслись вместе баран и овца. Овца заглянула в колодец, увидала там траву и сказала барану: „Достань мне ту траву“. — „Достать эту траву невозможно, — отвечал баран, — ибо добраться до нее нельзя и броситься в колодец тоже нельзя“. — „Если ты не достанешь мне этой травы, — сказала овца, — я брошусь в колодец и расстанусь с жизнью в этом лишенном воды колодце“. — „Я не так глуп, как этот царь, — воскликнул баран, — и не хочу умирать, чтобы доставить удовольствие жене. Если умрет сто таких, как ты, что мне печалиться?! Если погибнет тысяча подобных тебе, я ничего не потеряю. Я не могу убить себя из-за такой жены, как ты, и не желаю губить себя ради твоего удовольствия. Если я останусь в живых, у меня найдется сколько угодно жен“.

Услыхав эти речи, царь передумал, сейчас же повернул назад, роздал в благодарность подаяние нищим, впредь уже никогда не выполнял желаний жен и весь остаток жизни провел в гареме».

Дойдя до этих слов, попугай обратился к Худжасте с такой речью:

«О хозяйка, ты видела, как царь послушался слов барана и до конца жизни прожил в веселье и радости. Если ты послушаешься моих слов, ты тоже всю жизнь свою проведешь в покое и довольстве. А я скажу тебе следующее: „Вставай сейчас же и ступай к своему другу, не убивай томящегося по тебе мечом томления“».

Худжасте хотела последовать его совету, но телец-солнце тотчас же высунул голову из колодца востока, поднялся дневной шум, утро показало свой сверкающий лик, и идти было уже невозможно…