Рассказ о пиршестве царя,
о том, как в гости пришло само море и принесло дары,
а царь отдал их брахману
Ночь семнадцатая

Когда любовник моря — солнце — вошел в комнату запада, а возлюбленная звезд — луна — воссела на парадном сиденье востока, Худжасте, очи которой напоминали моря, а слезы — Плеяды, пришла просить у попугая разрешения и сказала: «О поверенный моих тайн! О основа моих молений! Сегодня мощь любви препятствовала мне заниматься чем-либо другим, плен страсти препятствовал выполнять какие-нибудь другие дела. Твои безграничные заботы не дают мне окончательно свалиться с ног, твоя бесконечная милость не позволяет совершенно потеряться. Все советы этой растерявшейся проистекают от твоей беспорочной мудрости, все поучения этой смятенной связаны с твоей лишенной недостатков сметливостью. Сегодня вечером я пришла к тебе, и, если ты сочтешь это возможным, дай мне дозволение ухватить за ворот желание, если же не согласишься с этим, укажи, как мне спрятать ногу под подол терпения, хотя любовь и терпение вредят взаимно друг другу».

Нахшаби, любовь — сплошное нетерпенье,
Хоть она наружно мягкости полна.
Невозможно слить с любовию терпенье:
Терпеливая любовь была б странна!

«О Худжасте, — ответил попугай, — то, что ты иногда приходишь ко мне за наставлением, по временам советуешься со мной, тебе не повредит. Ибо тот, кто ищет поучения, увидит то же, что и тот старец, тот, кто советуется в делах, найдет то же, что нашел тот брахман!» — «А что они нашли?» — спросила Худжасте.

«Говорят, — ответил попугай, — что некогда жил царь, мудрый и разумный, ученый и рассудительный. Случилось ему как-то раз устроить празднество в честь своего сына. Хотел он довести угощение до такой степени, до какой не доводил его никто до него. Поэтому он приготовил все необходимое для угощения и раскрыл врата гостеприимства. Он хотел, чтобы земля и вода пришли на его пир, обитатели суши и влаги были его гостями. Начал он держать совет с визирями дворца и сказал: „Я хочу, чтобы пир этот достиг крайних пределов пышности и хочу позвать в гости на пир само море, ибо море по сану своему похоже на царя, и поэтому, если кто-нибудь увидит во сне море, толкователи говорят, что этот сон имеет отношение к царю“. — „Прекрасно, — ответили все, — ты ныне такой властитель, что из стыда перед твоей щедростью растеклось могущество моря и из страха перед всадниками твоими его всадничков охватила дрожь. Разве море так мощно, что может пренебрежительно отнестись к твоей чести и не прикатит стремительно на приглашение твое сюда свои волны?“»

Вещь ужасная — царская мощь, Нахшаби,
Даже львиное сердце пред нею дрожит.
Мощь царей — это страшное пламя: ты знай,
Что и море воды это пламя лишит.

«Затем царь позвал мудрого старца, хитрого брахмана, который славился в его царстве основами мудрости и пользовался всеобщим уважением за глубокое знание правил мудрости, и сказал: „Пойди к морю, доставь ему мою весть и скажи: „Случилось нам устроить пир в честь нашего сына: если ты соблаговолишь пожаловать к нам и придашь нашему пиру полноту великолепием твоим, ты заставишь блистать устои дружбы и освежишь основы единения. Просим мы тебя, вместе с вельможами, столпами державы, всеми постельничими и всеми правителями, как-то: морскими змеями, китами, крабами, черепахами, лягушками, крокодилами и обитателями раковин, подарить веселье здешней стороне и всех нас озарить своим появлением…“ Но только, брахман, необходимо, чтобы ты вернулся на третий день и привел с собою море, иначе прольется твоя кровь и ты будешь лишен жизни“.

Когда брахман услышал эти речи и выслушал эту весть, его охватила дрожь. Пошел он домой и сказал своей жене: „Царь поручил мне пригласить море!.. Что это за нелепая мысль овладела его разумом?! Что за безнадежная мечта укрепилась в его сердце?! Чьим гостем бывало когда-нибудь волнующееся море?! Может ли оно прийти к нему в гости?! В чей дом приходил когда-либо бурный океан?! Может ли он прийти к нему в дом?! Какими весами и какой чашкой можно взвесить тяжесть неба?! В какое помещение вместить все пожитки моря?!“»

Нахшаби, твои желанья до чего дойдут, скажи?
И твое терзает сердце невозможная мечта…
Нет, руке твоей, мой милый, с талисманом не дружить,
Ведь в дворце небес высоком не поселится никто!

«„Это хитрость, — продолжал он, — придуманная, чтобы убить меня, предлог, изобретенный, чтобы погубить меня. Отсюда до моря путь в целый месяц, как можно попасть туда за три дня? Как можно привести столь огромное море? Я не могу решиться на такое дело и не в состоянии привести море. Если царь убьет меня, он убьет невинного, прикончит неповинного, а кровь невинного никогда не проливается понапрасну, страдание притесненного несет неминуемые последствия…“»

Нахшаби, притесненье — великий позор.
Вместо сахара можно ли пробовать яд?
Притеснители то испытают всегда,
Что терпел притесненный, так все говорят…

«Когда брахман в отчаянии вымолвил эти слова и в мыслях своих уже видел, как льется его кровь под рукой палача, западный ветер, гонец моря, подхватил эту весть и передал ее рыбе, рыба же оповестила об этом море. Море дрогнуло в своих глубинах, поднесло руку к устам и молвило: „Не годится, чтобы неповинный был казнен из-за меня и на меня пала бы из-за этого вина“».

Великий Аллах! Были некогда времена, когда таким образом охраняли одного брахмана, теперь же настало время, когда ученых уже более не берегут!

Нахшаби, что за время настало теперь!
Мы — Иосифы все, мир колодцем нам стал.
Если час должен страшный для мира настать,
Не придет день страшнее, чем ныне настал.

«Море созвало семьсот различных образов, находившихся под его властью, и обратилось к главе их — морскому змею с такой речью: „Царь поручил брахману пригласить меня, он же не решается на такое дело и не может прийти к нам. Не годится, чтобы его постигла беда и грех убийства брахмана лежал на мне. Ступай и скажи брахману: „Не тревожься, я принимаю твое приглашение, услышал твой зов. Со спокойным сердцем иди сюда, и мы вместе отправимся к царю, забрав с собой драгоценные дары“.

„Я пойду и готов выполнить приказ, — ответил морской змей, — но только я — зверь великого роста и причудливого облика, большой длины и внушительной ширины. Всякий, кто увидит меня, растеряется, более того, упадет и потеряет сознание. Как же я снесу послание, если у людей нет силы смотреть на меня и они даже говорят, что в мире нет существа больше морского змея, все обитатели моря страшатся его, а сам он никого не страшится?! В день он съедает столько-то тысяч морских животных. Говорят, что в зимнее время, в студеные дни он в одно место упирается головой, в другое хвостом, приподымает туловище на воздух и греется у огня солнца. Кто смотрит на него издали, думает, что это радуга. Когда он снова опускается в море, там не остается ни единой капли воды, которая не содрогнулась бы от этого толчка. Когда он умирает, жителям моря достается обильная пища и рыбы проводят много месяцев, питаясь его мясом“».

Нахшаби, много дивного есть в этом мире:
В разных странах и день ты увидишь, и ночь,
В мир пустись, обойди его сам, милый друг мой,
Рассказать про его чудеса мне невмочь.

„О змей, ты говоришь правду, — сказало море, — скажи же, кто годится для этого дела?“ — „Годится для этого дела кит, — ответил морской змей, — потому что о нем говорится: он наибольший из них ростом, наикрасивейший обликом, наилучшего нрава, наиболее скорый в движении, наилучший странник, наиболее гладкий телом и чаще всего встречающийся“. — „О кит, — сказало море, — что это говорит морской змей?“ — „Он говорит правду, — молвил кит, — а только я не знаю, как я пойду туда и как заговорю с ними. Нет у меня ног для ходьбы на них, нет языка, чтобы говорить им, не могу я вытерпеть без воды и единого часа. Но вот черепаха подходит для этого дела, потому что она обходится без воды, пасется на суше и вместе с тем сильна телом, крепка спиной, кротка, честна, терпелива и благодарна“. — „О черепаха, — сказало море, — что это говорит кит?“ — „Он говорит красно, — ответила черепаха, — и все же не гожусь я на это дело и поручение. Ведь я тяжела на подъем, малоречива, а путь далек и разговор придется вести оживленный. Но вот краб годился бы для этого — у него много ног, он бодро шагает, быстро двигается и спина у него пустая“. — „О краб, — сказало море, — что это говорит черепаха?“ — „Прекрасно она сказала, — ответил краб, — но только я боюсь, как бы меня там не засмеяли. Ведь я животное без головы, глаза у меня на плечах, а рот на груди. У меня девять искривленных ног, которые постоянно устремляются в одну сторону. Вот крокодил, тот годится для этого, потому что у него удивительный облик, много ног, он быстро ступает и скоро движется, пасть у него широкая, а язык длинный“. — „О крокодил, что это говорит краб?“ — сказало море.

—„Он очень хорошо сказал, — ответил крокодил, — а только я не гожусь на это дело, потому что нрава я гневного, раздражителен, горяч, пуглив и склонен к предательству. А тамошнее дело силой и резкостью уладить нельзя. Это дело, где требуется кротость и умеренность, чего у меня нет. Но вот лягушка более достойна такого поручения, потому что она умеренна, красноречива и велеречива и относится к числу животных, способных жить и в воде и на суше, может существовать и на земле и в море. У нее круглая голова, глаза чарующие, руки вытянутые, и она может садиться на корточки. Вхожа она и в дома сынов Адамовых и не боится их, и они ее не боятся“. — „О лягушка, — сказало море, — что это говорит крокодил?“ — „Он говорит прекрасно, — ответила лягушка; — что ты прикажешь? Я соберу свои пожитки и отправлюсь в любое время“.

Море, увидев, что вельможи и сановники не хотят идти, а лягушка согласна приступить к этому делу, начало опасаться: „Может быть, брахман не поверит словам лягушки и не признает ее за моего гонца, а потому будет медлить и понесет тяжкую кару. Это дело имеет связь с религией, а в делах религии небрежность недопустима. Если пройдет три дня и его постигнет беда, мне придется устыдиться. Надо мне сделать это дело самому и пойти лично. Нельзя измерять пути религии чужими стопами, нельзя пройти их ногой кого-нибудь другого“».

Нахшаби, свое дело ты сам выполняй,
Если ты из разряда разумных людей.
О других я не буду делах говорить,
Дело божие сам выполняй поскорей!

«В то же мгновение море приняло облик человека, отправилось в дом брахмана и сказало: — „О брахман, я тот самый, кого тебе сегодня поручил пригласить царь“.

Брахман, узнав, что это море, упал к его ногам и начал говорить: — „О, какое участие ты проявило! Солнце само идет к пылинке, месяц посещает мелкую звездочку! Но от такой чистой воды, как ты, и следовало этого ожидать“.

Затем оба они отправились поклониться царю. Царь, увидев брахмана, спросил: „Разве ты не тот самый человек, которого я сегодня послал к морю?“ — „Тот самый, — ответил брахман, — но хотя ты и дал мне три дня сроку, я постарался выполнить твое поручение до истечения срока и привел с собою море“. — „Где же оно?“ — спросил царь. „Стоит за дверями“.

Царь вышел из палаты, обнял море и начал извиняться: „Ты чрезвычайно пристыдило меня и весьма поторопилось. Не надо было так торопиться, можно было и помедлить“. — „Ты пригрозил брахману казнью, — возразило море, — напугал его и дал ему три дня сроку, когда до моря путь в целый месяц. Ветер принес мне эту весть, и я побоялось, что ему не справиться с этим делом, что ты сурово обойдешься с ним и я из-за него стану грешником“. — „Я потому дал ему столь краткий срок, — молвил царь, — чтобы он с большим старанием отнесся к поручению и чтобы он убедил и уговорил тебя прийти. Поистине, от такой чистой стихии, как ты, и следовало ждать такого великодушия“».

Чистый нрав — величайшее дело, мой друг,
Благородные жилы нам славу несут.
Счастье тем, кто из чистой воды созданы,
У стихий благородных прекрасен и труд!

«„Хотя я и поторопилось прийти, — молвило море, — но я чрезвычайно стыжусь, что пришло с пустыми руками и не принесло никакого подарка“.

Но через несколько дней подарки моря прибыли, и в таком обилии, что лицо земли не могло их вместить, страны света не могли снести их тяжести. Там были все прибрежные товары и все материи моря — красный философский камень, эликсир жизни, зеленые смарагды, блестящие жемчуга, морские кони, заморские слоны, расшитые и простые одежды, южные кораллы, оникс телесного цвета и цвета печени, яхонты гранатового и пурпурного цвета, изумруды травяного, мыльного и темно-зеленого цвета, рубины цвета крови и цвета скорпиона, жемчуга мелкие, продолговатые и круглые и, помимо всего этого, еще много береговых редкостей и морских драгоценностей, как алоэ, амбра, чистый мускус, говорящие птицы и благовонный сандал, так что счетчик разума не мог сосчитать всего этого, а механик рассудка не был в состоянии охватить такое обилие.

Но царь все это вернул и сказал: „Для меня нет ничего дороже свидания с тобой, нет подарка ценнее встречи с тобой“.

Море обиделось, и царь, чтобы успокоить его, принял четыре вещи: во-первых, золото, во-вторых, драгоценные камни, в-третьих, коней и, в-четвертых, одежды. Затем он обратился к брахману и сказал: „Из этих четырех вещей возьми себе то, что пожелаешь“. — „Дай мне подумать сегодняшнюю ночь, — ответил брахман, — я порассужу, а завтра решусь“.

А у брахмана было четыре сына, и начал он советоваться с ними: „Выберите что-нибудь из этих четырех вещей, чтобы завтра я мог на чем-нибудь остановить мой выбор“.

Старший сын сказал: „Надо взять золото, ибо все мирские дела зависят от золота“. — „Надо взять драгоценные камни, — возразил второй сын, — ибо если у тебя будут драгоценные камни, то и золота будет сколько угодно“. — „Надо взять одежды, — заметил третий сын, — ибо честь людей зависит от одежд“. — „Нет, надо взять коней, — воскликнул четвертый, — ибо с конями можно приобрести и все остальное“.

На следующее утро брахман предстал перед царем и сказал: „Вчера мне был предоставлен выбор одного сорта вещей из четырех родов их. У меня четыре сына, я посоветовался с ними и спросил: „Что вы выбираете из этих четырех вещей, чтобы я мог остановить на чем-нибудь мой выбор?“ Один из них выбрал золото, другой — драгоценные камни, третий — одежды, а четвертый — коней. Я так и не знаю, что мне выбрать“.

Царь рассмеялся, похвалил тонкость и остроумие брахмана и отдал ему все четыре подарка».

Нахшаби, хвалы достойны мудрецы!
Неудачным не бывает дело их.
Все, что разум мудреца изобретет,
Будет складным и изящным, как твой стих.

Дойдя до этих слов, попугай обратился к Худжасте с такой речью:

«О хозяйка, брахман добился такого счастья благодаря благословению совета — советуйся и ты в твоих делах, ибо вполне ясно и очевидно, что от этого совета вреда не будет и в скором времени он принесет тебе добрый плод. Сейчас наступило время действия счастливой планеты, настало счастливое мгновение: вставай, со спокойной душой и беззаботным сердцем иди на свидание с твоим возлюбленным и очисти помутневшие очи светом встречи с твоим другом».

Худжасте хотела последовать его совету, но утро словно сидело в засаде, тотчас же поднялся дневной шум, утро показало свой сверкающий лик, и идти было уже невозможно…

Нахшаби сегодня ночью собирался
Повидаться с другом нежным и прекрасным,
Только утро помешало это сделать:
Всем влюбленным утра вестник — враг ужасный.

Рассказ о пиршестве царя, о том, как в гости пришло само море и принесло дары, а царь отдал их брахману Ночь семнадцатая

Рассказ о пиршестве царя,
о том, как в гости пришло само море и принесло дары,
а царь отдал их брахману
Ночь семнадцатая