Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Финансы играют центральную роль в сегодняшних недугах экономики, социальной и политической сферы — в экономическом кризисе, в котором Америка пребывает уже почти десятилетие, а также в усилении неравенства и замедлении роста. Ресурсы — включая часть наиболее талантливых молодых людей — идут в сферу финансов, а не в реальную экономику. Сектор, который должен служить средством достижения цели, более эффективному производству товаров и услуг, стал самоцелью. Ни одна современная экономика не может эффективно работать без четко функционирующего финансового рынка, и именно поэтому принципиально важно реформировать его так, чтобы он служил обществу, а не наоборот.
Уже в момент образования республики существовало опасение, что влиятельные банки могут подорвать демократию, — именно поэтому многие возражали против создания Первого национального банка, а президент Эндрю Джексон отказался продлить его работу, когда в 1836 г. истек 20-летний срок действия устава банка. Это опасение оказалось более чем оправданным в последние годы, когда попробовали регулировать деятельность банков, чтобы не допустить повторения кризиса 2008 г. Более трех четвертей американцев считали, что жесткое регулирование необходимо. Однако десятка крупнейших банков страны, приставившая по пять лоббистов к каждому конгрессмену, получила большее влияние, чем 250 млн американцев. Потребовалось два года, чтобы принять так называемый закон Додда–Франка (вступивший в силу в 2010 г.), призванный устранить проблемы, которые привели к кризису. А ведь этот закон очень далек от того, что действительно нужно. Не успели высохнуть чернила, как армия лоббистов развернула кампанию за ограничение его действия — и в 2018 г. добилась своего, когда подавляющее большинство банков освободили от жесткого надзора, предусмотренного законом.
Финансовая помощь, оказанная банкам в 2008 г., наглядно демонстрировала силу банков. Они устроили кризис, а правительство облагодетельствовало их вместо того, чтобы призвать к ответственности за содеянное, и предоставило мизерную помощь работникам и домовладельцам, которых посчитали случайными жертвами в войне жадности финансистов. Список встреч Обамы и его министра финансов Тима Гейтнера во время разработки плана оживления экономики показывает, кто сидел за столом переговоров, а кто нет. Рядовых домовладельцев, которые находились в бедственном положении, там не было, зато присутствовали крупные финансовые компании.
Действительно, нужно было спасать банки и не дать иссякнуть потоку кредитов (этой живительной крови экономики). Однако банки можно было бы спасти без спасения банкиров, акционеров и держателей облигаций. Можно было бы играть по правилам капитализма, где у фирмы, в том числе и у банка, неспособной рассчитаться по долгам, сначала теряют все акционеры и держатели облигаций и только потом идут к налогоплательщикам с просьбой раскошелиться.
Кроме того, когда мы вливали деньги в банки, спасая их акционеров и держателей облигаций, можно было бы поставить банкам условие, что они используют эти деньги для помощи домовладельцам и небольшим компаниям и не будут выплачивать банкирам крупные бонусы. Мы этого не сделали. Обама и его команда положились на банкиров, которые на протяжении предшествующего десятилетия делали все, чтобы потерять наше доверие. Они решили: если дать достаточно денег банкам, их держателям облигаций и акционерам, то эти деньги как-то просочатся вниз и выиграют все. Но этого не случилось — в первые три года оживления экономики 91% роста ушел в карманы 1% населения страны. Миллионы людей потеряли свои дома и работу, а банкиры, которые устроили все это, загребли миллионные бонусы. То, что мы получили, не было ни эффективным, ни справедливым, однако именно этого и следовало ожидать в демократической стране, где весы склонились в пользу банков.
Финансовая реформа на обеих сторонах Атлантики направлена по большей части на удержание банков от нанесения вреда обществу, то есть от того, чем они занимаются с размахом не только при безрассудной раздаче кредитов, но и при хищническом кредитовании, недобросовестной практике в сфере кредитных карт и использовании рыночной власти. После кризиса 2008 г. они стали действовать еще безобразнее, чем можно себе представить: Wells Fargo, третий по размеру активов банк Америки, начал открывать счета на имя физических лиц без их согласия, многие банки занялись манипулированием валютными курсами и процентными ставками, а рейтинговые агентства и большинство инвестиционных банков погрязли в мошенничестве.
Повсеместное безнравственное поведение есть не что иное, как проявление самой серьезной и труднопреодолимой проблемы — изменения норм и культуры финансов. Банкиры знают, что наша судебная система не в состоянии бороться с масштабным мошенничеством или с неисполнением контрактов, и банки просто отказываются выполнять подписанные ими контракты. Они словно напрашиваются, чтобы против них подали иск. Им прекрасно известно, что в лучшем случае истцов ждет длительное разбирательство, а в худшем — благосклонное отношение судьи к банкам. В случае проигрыша им просто придется выплатить то, что от них и так причитается, а может быть, они и выиграют. Возможно, у стороны, которую они надули, не такие набитые карманы, как у крупных банков, и она уступит, согласившись лишь на часть того, что ей должны. Для банкиров — это беспроигрышная ставка. Для тех, кто понадеялся на контрактные гарантии, все иначе: затянувшееся правосудие равносильно его отсутствию.
Главное то, что наша экономическая система не может работать при отсутствии доверия, и это в первую очередь относится к банкам. Мы верим, что банки вернут наши деньги, когда они нам потребуются, и мы верим, что банки не обманут нас, когда продают сложные финансовые продукты. Вновь и вновь банкиры показывают, что им нельзя доверять, и тем самым подрывают основы всей экономики. Близорукость банкиров привела к отказу даже от видимости «репутации». Если Питер Тиль заявил, что конкуренция — это для неудачников, то Ллойд Бланкфейн, глава Goldman Sachs, дал ясно понять, что репутация честного и надежного банка — которая традиционно считалась самым важным банковским активом — это нелепый пережиток прошлого. Goldman Sachs создал вид ценных бумаг, которые по определению должны обманывать ожидания. При продаже этого продукта другим он фактически делал ставку на то, что именно так и произойдет (это называется «продать в короткую»), но, конечно, не говорил клиентам этого, а использовал свое знание для игры против них. Если вы считаете это аморальным, то, наверное, принадлежите к 99% людей, которые мыслят давно устаревшими категориями, пригодными разве что для ушедшего мира. Бланкфейн положил конец идее доверия к банкирам, когда сказал (фактически), что тот, кто доверяет банкиру, — дурак.
Близорукость финансового сектора — там почти никогда не смотрят дальше следующего квартала — также ослабляет экономику. Банки настолько близоруки, что жертвуют своей долгосрочной репутацией ради сегодняшней прибыли, когда обманывают инвесторов (как в случае Goldman Sachs) или обычных вкладчиков (как в случае Wells Fargo). Именно близорукость (или расчет на то, что они не поплатятся за нее) привела многие инвестиционные банки и рейтинговые агентства к мошенничеству.
Одной из основных функций финансового сектора является посредничество — сведение тех, у кого есть избыточные средства, с теми, кому требуются дополнительные средства. Этот процесс существует с незапамятных времен: в примитивной аграрной экономике фермер с излишками зерна мог предложить их соседу. В современной экономике посредники берут деньги у домохозяйств, которые копят на старость, на первый взнос при покупке дома или на учебу детей в колледже, и превращают их в инвестиции в корпоративном секторе.
По мере развития банковского дела посредничество все больше отходило от поддержания связи между вкладчиками и фирмами, стремящимися расшириться и создать новые рабочие места. Банки охотнее стали посредничать между вкладчиками и домохозяйствами, которые хотели тратить больше своих доходов, например с помощью заимствований через кредитные карты. Карточное кредитование было прибыльным из-за легкости эксплуатации потребителей — назначения ростовщических процентных ставок, комиссии за просрочку (даже когда просрочки нет), комиссии за превышение кредитного лимита и кучи других начислений. Этот бизнес особенно расцвел на фоне дерегулирования, снявшего ограничения с хищнического поведения банков. Банки получили возможность запустить руку в карманы всех сторон — используя свою рыночную власть, они установили высокую комиссию одновременно и для потребителей, и для коммерсантов. Кроме того, при кредитовании эксплуатировать потребителей было намного проще, чем фирмы. Работа с потребителями приносила более легкие деньги, чем кредитование малого и среднего бизнеса. По этой причине малому и среднему бизнесу все труднее получить деньги, особенно у крупных банков. Так, в 2016 г., когда кризис остался далеко позади, объем кредитования малого и среднего бизнеса (без учета инфляции) был примерно на 14% ниже, чем в 2008 г. В некоторых европейских странах падение еще заметнее.
Так же плохо банки работали и в одной из центральных сфер — в сфере посредничества между долгосрочными вкладчиками и долгосрочными инвесторами. В мире многие делают долгосрочные вложения — пенсионные фонды, университетские фонды и фонды национального благосостояния, которые накапливают средства для будущих поколений. Многие инвестиционные потребности также имеют долгосрочный характер, например создание инфраструктуры и модернизация мировой энергетической системы в соответствии с изменением климата. Однако между долгосрочными инвесторами и долгосрочными вкладчиками стоят недальновидные финансовые рынки. Банкиры просто не в состоянии принимать решения о долгосрочном распределении ресурсов. Им нужны краткосрочные проекты, приносящие быструю отдачу. И они не в состоянии создать финансовые продукты, которые помогают управлять долгосрочными рисками.
Международные банки развития вроде Всемирного банка, Азиатского банка инфраструктурных инвестиций, Нового банка развития (называемого также банком БРИКС) и Африканского банка развития, которые фокусируются на долгосрочном развитии, все в большей мере берут на себя эту работу. Однако они не имеют достаточного капитала и не могут в полной мере заменить плохо функционирующую частную финансовую систему.
Банки, помимо прочего, переключились на деятельность, которая сулит намного более значительную выгоду, чем посредничество, например участие в больших играх. То, что в Лас-Вегасе просто называют ставкой, на Уолл-стрит именуют более затейливо «деривативом» (это тоже своего рода пари, например на то, что произойдет с процентными ставками, валютными курсами или ценами на нефть) или «дефолтным свопом», подразумевая под ним ставку на возможность банкротства той или иной фирмы или банка. Эти ставки размером не в четвертак, как на одноруком бандите, а в миллионы долларов. Такой игорный рынок существует потому, что он частично страхуется правительством. Если убыток будет слишком большим, правительство предоставит банку финансовую поддержку. Это еще один способ участия банков в беспроигрышных играх — если удача окажется на их стороне, они выйдут из игры с прибылью, если нет — правительство всегда на подхвате. Банки готовы играть в такую игру только потому, что правительство страхует их, они знают, что условия контракта будут выполнены в любом случае.
Закон Додда–Франка был попыткой положить конец этой игре под гарантии правительства, которая оказалась такой накладной. На поддержку только одной компании AIG ушло $180 млрд — больше, чем Америка потратила на все программы социальной помощи детям за целое десятилетие.
Наглость ответа банков на попытку ограничить их игру за государственный счет была потрясающей: в 2014 г. лоббисты от Citigroup сформулировали положение, восстанавливающее право банков на игру с фактическим перекладыванием убытков на правительство, и включили его как дополнение в законопроект (о финансировании правительства), который только что приняли.
Невероятно, но банки отказались даже брать на себя риск, связанный с ипотечным кредитованием. Через 10 лет после финансового кризиса, через 12 лет после схлопывания пузыря на рынке жилья правительство продолжает гарантировать подавляющее число ипотечных кредитов. Банкиры хотят получать комиссию за выпуск ипотек, но не желают брать ответственность за промахи в своих оценках. Они хотят, чтобы правительство принимало на себя убытки по плохим кредитам. Как ни парадоксально, в стране, которая вроде бы твердо стоит на принципах капитализма, частный сектор говорит, что не может справиться с простой задачей выпуска ипотечных кредитов и принятия связанного с этим риска. Любое предложение по реформированию ипотечного рынка наталкивается на упорное нежелание банков брать на себя риски, связанные с выпуском ипотек.
Другим высокодоходным для банков побочным занятием являются «слияния и поглощения», поддержка слияний — помощь крупным фирмам в наращивании их размеров и, таким образом, повышении и без того высокого уровня рыночной концентрации и власти. Всего одно слияние или поглощение может принести банкам сотни миллионов долларов в виде комиссий. В главе 3 мы уже говорили об экономических и социальных последствиях высокой концентрации власти, и банки являются пособниками, если не зачинщиками, подобной трансформации экономики.
Третье очень доходное направление банковского бизнеса особенно вредно для общества — это помощь транснациональным корпорациям и богатым людям в уходе от уплаты причитающихся налогов, перемещение денег из юрисдикций с высоким уровнем налогообложения в юрисдикции с низкими налогами, обход законодательства, а то и его нарушение. При этом банки сопротивляются попыткам реформировать глобальную налоговую и финансовую систему. Десятки миллиардов долларов ежегодно ускользают от налогообложения.
Вот пример того, как банки способствуют минимизации налогообложения. Apple, работающая с финансовым сектором, упражняется в изобретательности не только при выпуске популярных продуктов, но и при избежании налогообложения. Некоторые акционеры Apple, видя, какие деньги крутятся в компании, хотят получить их. Пока деньги остаются за границей, по старому налоговому закону (до 2017 г.) Apple ничего не должна платить за них, однако, как только они окажутся в США, компании придется уплатить с них налог на прибыль. Поэтому Apple обращается на финансовые рынки. Заимствуя средства для выплаты дивидендов, она совмещает приятное с полезным: избегает возврата на родину прибылей, а вместе с этим уплаты причитающихся налогов. Однако ее акционеры получают то, что им нужно, — деньги в свои карманы.
Этот пример избежания налогообложения, как и предыдущий, где говорилось о выводе прибылей Apple в Ирландию, демонстрирует полное отсутствие корпоративной совести: хотя рост компании связан с технологиями, разработка которых финансируется правительством США, Apple, как и банки, хочет только брать, но не отдавать, несмотря на широко рекламируемую политику корпоративной ответственности. Для меня первейший элемент корпоративной социальной ответственности — это уплата причитающихся налогов.
Финансовый сектор помимо отказа от своей традиционной роли посредника, перемещающего деньги из сектора домохозяйств в корпоративный сектор, занялся сегодня прямо противоположным делом — он берет деньги в корпоративном секторе и перекачивает их в сектор домохозяйств с тем, чтобы богачи могли получить еще больше благ прямо сейчас. Одним из способов, дающих значительные налоговые льготы, является предоставление фирмам банковских кредитов на выкуп собственных акций на рынке, как показывает пример Apple. Как результат, деньги утекают из фирм. У них остается меньше средств для инвестирования в будущее, сокращаются возможности по созданию рабочих мест. А получателями, конечно, являются владельцы акций, которые и так непропорционально богаты. Выкупы акций в последние годы приобрели такой размах, что стали стабильно превышать инвестиции нефинансовых фирм (их капиталовложения) — эта ситуация в корне отличается от той, что наблюдалась в годы после Второй мировой войны, когда размеры выкупов были ничтожными. После того как республиканцы протащили свой налоговый закон в декабре 2017 г., объем выкупов пошел вверх такими темпами, что приблизился в 2018 г. к рекорду.
Финансовый сектор не всегда функционировал так плохо, как сегодня. Хотя его размер вырос с 2,5% ВВП в 1945 г. до 8% в период кризиса, эффективность экономики не увеличилась. В действительности ее рост замедлился, а нестабильность возросла и в конечном итоге вылилась в самый тяжелый за 75 лет кризис.
Изъяны финансового сектора нарастали очень медленно в течение последней четверти века по мере его отхода от традиционной банковской деятельности. Традиционно банки, как уже говорилось, занимались привлечением сбережений частных лиц и кредитованием предприятий, которые, в свою очередь, нанимали больше работников или приобретали больше машин. Деньги поступали к тем, кто лучше других мог использовать полученные средства. Банк не пытался выжать последний цент из заемщика: он знал, что слишком высокая процентная ставка охлаждает интерес ответственных заемщиков и подталкивает к принятию излишнего риска. Более того, у банка были долгосрочные отношения с заемщиком, а потому он знал, когда у фирмы хорошие, а когда тяжелые времена. Это называется персонифицированным банковским обслуживанием.
Современная банковская деятельность изменилась в очень многих аспектах. Традиционные банкиры были скучными, но уважаемыми людьми, опорой местных сообществ. Они хотели убедиться в честности других — и убедить других в своей честности, в том, что им можно доверить деньги. Они брали на себя ответственность за последствия рискованного кредитования: если работа была выполнена плохо и заемщики не могли погасить кредиты, банкиры теряли свой капитал.
В новой модели «выпустить-и-передать», которая стала доминировать в XXI в., банки выпускают кредиты, но передают их другим, кто берет на себя риски, связанные с низкокачественными кредитами. Источником их прибыли служит не спред между ставкой, по которой платят заемщики, и ставкой по депозитам, а комиссия, взимаемая на каждом этапе процесса.
Объем кредитов, которые банк может предоставить, не ограничивается объемом имеющихся у него депозитов. В этом отношении нынешняя ситуация сильно отличается от той, что была в примитивной аграрной экономике, о которой упоминалось выше. Тогда «зерновой банк» мог предоставить зерно фермеру, желающему посеять больше, только если другой фермер передал в распоряжение банка свои излишки зерна. Однако за сотни лет банки поняли, что клиенты в любой момент времени востребуют лишь часть своих средств. Так мы получили систему частичного банковского резервирования, когда размер резервов банков составляет часть того, что они должны. Сегодня эта система работает, поскольку мы надеемся, что правительство следит за достаточностью таких резервов, за осмотрительностью управления тем, что не покрыто резервами, и вмешается в случае нехватки средств.
Даже если кредитование и не было самым выгодным видом банковской деятельности, банкиры все равно неплохо зарабатывали на нем — не только в результате того, что средства ссужались под более высокий процент, чем тот, который они выплачивали вкладчикам, но и потому, что могли создавать кредиты практически из ничего. Банк просто делал запись в своих бухгалтерских книгах о том, что у человека есть депозит (право тратить деньги) в размере, скажем, $100 000. Банк в некотором смысле одалживал заемщику эти деньги. Однако одалживание денег означало одновременно, что банк создавал актив равной стоимости, то есть собственно кредит. Заемщик высоко ценит такой депозит, поскольку другие принимают выписанный под него чек. Причиной, по которой другие готовы принять такой чек, является то, что банк обеспечен гарантией правительства США. Фактически банки используют в своих интересах доверие к правительству США и делают на нем деньги. Это означает, что в случае банкротства по счету расплачиваются налогоплательщики. Поскольку банковское дело очень прибыльно и чем больше объем выпущенных кредитов, тем больше навар, у банкиров есть прямой резон убедить правительство в том, что им не нужны значительные резервы. Именно вокруг них развернулось одно из самых больших сражений в мире после кризиса 2008 г. Чем меньше резервы, тем больше прибыли банков и тем выше риск, перекладываемый на налогоплательщиков. С социальной точки зрения, впрочем, это больше, чем вопрос переноса риска с банкиров и банков на правительство. При более высоких резервах, то есть когда у банков больше стоит на кону, банкиры более осмотрительно занимаются кредитованием, качество кредитов повышается, а наша экономика работает более результативно.
Понятно, что банкиров мало заботит общая эффективность экономики — их интересует получение прибыли. Здесь опять частные и общественные интересы расходятся. Во время слушаний в конгрессе, посвященных причинам финансового кризиса, бывший председатель совета Федеральной резервной системы Алан Гринспен сказал, что ему казалось, банкиры лучше управляют рисками. Это была серьезнейшая «ошибка», которая обошлась глобальной экономике в триллионы долларов. Реальная ситуация, по словам Гринспена, очень его удивила. А меня удивило его недоумение: любой, кто разбирается в экономике и побудительных стимулах банков и банкиров, должен понимать, что они заинтересованы в принятии чрезмерного риска. Гринспену следовало бы знать это.
Финансовый сектор сам стал жертвой ряда доктрин, которые обрели популярность в эпоху Рейгана: фирмы должны действовать в интересах своих акционеров; такое поведение должно привести к процветанию всех заинтересованных лиц и нашей экономики в целом. А под интересами акционеров понимались интересы не долгосрочных инвесторов, которых волнует будущее фирмы через годы и десятилетия, а краткосрочных спекулянтов, которые смотрят лишь на текущую цену акций и думают о повышении краткосрочных прибылей без учета долгосрочных последствий. Сложилась такая структура стимулов, которая поощряла краткосрочное видение, — и она работала, создавая основу для самого серьезного за 75 лет финансового краха.
Недуги финансового сектора сами по себе достаточно негативны. К сожалению, многие стали перенимать дурной опыт. В стремлении получать такую же высокую заработную плату они воспроизводили структуру стимулов, которая поощряла близорукое поведение, ставя текущие результаты фондового рынка выше долгосрочного роста. Помимо прочего, фирмы неизбежно чувствительны к представлениям своих инвесторов, и, если инвесторы близоруки, они становятся такими же. Таким образом, финансовый сектор сыграл важную роль в распространении одного из самых серьезных недугов американского капитализма: невозможно делать долгосрочные вложения в людей, технологии и основные средства, ориентируясь на квартальный горизонт. Экономика с краткосрочным горизонтом — это экономика с низким темпом роста.
В финансовом секторе наглядно проявляются все недостатки нашей экономики. Он является образцовым примером погони за рентой — банкиры наращивают свое богатство за счет остального общества, фактически они ведут игру с отрицательной суммой, где потери общества намного превышают получаемое ими. Они эксплуатируют не только финансово неискушенных клиентов, но и друг друга. Это наносит ущерб экономике по многим направлениям: ресурсы, которые могли бы пойти на создание богатства, направляются на эксплуатацию, финансовый сектор по мере своего разрастания засасывает наиболее талантливых представителей нашей страны. Однако все, что страна получает за это, ограничивается замедлением роста, повышением волатильности и усилением неравенства. Финансовый сектор показывает, помимо прочего, что не так с нерегулируемыми рынками: безудержное стремление банкиров к получению выгоды привело не к процветанию общества, а к крупнейшему за 75 лет финансовому кризису.
В помешанной на деньгах американской политике банкиры использовали свое богатство для проталкивания правил (читай — дерегулирования), которые позволяют им загребать еще больше за счет других. А когда они сели в лужу, то добились получения крупнейшей в истории мира финансовой помощи со стороны государства, бросив тех, кого эксплуатировали (домовладельцев и работников), на произвол судьбы.
Вполне возможно, что любовь к деньгам не главная причина всех бед, однако, без сомнения, финансы лежат в основе многих недугов страны. Близорукость и безнравственное поведение замкнутых на деньгах банкиров распространяются, заражая нашу экономику, политику и общество. Во многих отношениях это меняет наш облик, делая многих американцев более меркантильными, эгоистичными и недальновидными.
По всему политическому спектру американские избиратели сыты по горло действиями крупных банков и ненадлежащим поведением финансового сектора. Неспособность Обамы заставить банки отвечать за свои промахи — и предоставление им финансовой помощи почти на триллион долларов — усилила разочарование в правительстве и привела сначала к появлению движения чаепития, а потом и Трампа. Обещание Трампа «осушить болото», казалось, распространялось на влияние Уолл-стрит в такой же мере, как и на все остальное, но даже Трамп ввел в свой кабинет беспрецедентное число богатых финансистов.
Негодование народа в отношении крупных банков полностью оправданно. Банки употребляют свою рыночную власть во вред обществу, превращая экономику в заложницу. В отсутствие рыночной и политической власти неблаговидные поступки не сходили бы им с рук. На эффективном, конкурентном рынке фирмы, которые подмочили свою репутацию подобно нашим крупнейшим банкам, долго не живут. Банки, однако, не только остаются на рынке, но и получают рекордные прибыли. Вместо того чтобы наказать банкиров за их грехи, мы оказываем им финансовую помощь, а в некоторых случаях даже вознаграждаем. Организации и физические лица должны нести ответственность за такое безрассудное и неблаговидное поведение, как в финансовом секторе в последние десятилетия. Можно с уверенностью утверждать, что наша политическая система сегодня расплачивается за свою неспособность эффективно пресечь неправомерные действия в финансовом секторе: за то, что политики, из обеих партий, больше служили банкирам, а не тем, кому должна служить и политическая, и финансовая система.
Так или иначе, финансы по-прежнему жизненно важны для экономики. Нам нужны кредиты, чтобы запустить новый бизнес или расширить старый, чтобы создать рабочие места. Финансы имеют критическое значение, однако в них нет ничего такого, что неизбежно превращало бы финансовый сектор в такое чудовище, которым он стал. Сегодня финансовый сектор занимается слишком много тем, чего он не должен делать, и слишком мало тем, чего должен. Он использует свою рыночную власть не для служения обществу, а для извлечения прибыли.
Мы рассмотрели целый ряд способов, с помощью которых сектор наносит нам вред, однако этот список далеко не полон, и чуть ли не каждый день приносит нам все новые формы и новые примеры безнравственного поведения. Хорошо известно, что нужно предпринять для эффективного ограничения вреда, наносимого сектором в результате как прямой эксплуатации, так и безрассудного кредитования. Реализовать необходимые меры не так уж и трудно. Нам необходимо всеобъемлющее регулирование, не позволяющее банкам становиться слишком большими, чтобы допустить их банкротство, предотвращающее принятие чрезмерного риска, манипулирование рынком, использование рыночной власти, а также злоупотребления и хищническое поведение.
Самый главный порок банков заключается, однако, не в том, что они обманывали и эксплуатировали других или принимали чрезмерный риск, который поставил на колени глобальную экономику, а в том, что они перестали выполнять свою прямую обязанность — предоставлять на разумных условиях финансирование компаниям, нуждающимся в инвестициях, которые позволяют экономике расти. Многие из таких проектов долгосрочные по своему характеру, а банки ориентированы на краткосрочные цели и потому уделяют основное внимание более легким способам получения прибыли. Многочисленные попытки удержать банки от нанесения вреда упускают из виду этот критически важный вопрос: создание условий, при которых финансовый сектор будет реально делать то, что он должен по определению.
Ограничивая возможности использовать высокорискованные и неправомерные способы получения прибыли, мы заставим финансовый сектор заниматься тем, чем он должен. Но одного лишь этого недостаточно. Необходимо также сделать финансовый сектор более конкурентным.
Правительства всех стран мира должны играть активную роль в обеспечении финансирования малого бизнеса и новых компаний, долгосрочных инвестиций, в том числе в инфраструктуру, высокорискованных технологических проектов и малообеспеченных социальных групп — даже в условиях недискриминационного законодательства наши банки занимаются дискриминацией. Даже в такой капиталистической стране, как США, правительство давно играет активную роль в сфере финансирования. Возможно, ему нужно быть еще активнее — в какой мере, зависит от того, насколько успешно мы справимся с реформированием регулирования и насколько успешно будут реформироваться наши банки. Финансирование через государственный сектор, например ипотечного кредитования, усилит конкуренцию в частном секторе, а это, возможно, будет более эффективно ограничивать эксплуатацию, чем попытки добиться конкуренции и ответственного поведения с помощью регулирования.
Трудности лежат не в экономической сфере, а в политике: в помешанной на деньгах политической системе источник денег — финансирования — неизбежно имеет больший политический вес. К сожалению, банки борются не на жизнь, а на смерть против регулирования, ограничивающего их дурную практику и поощряющего надлежащее поведение, поэтому простые экономические меры упираются в политику. Это ясно показывает, почему уже в момент образования нашей республики некоторые так опасались чрезмерного политического влияния крупного финансового сектора, — и одновременно подчеркивает важность центральной темы последней части этой книги: если мы хотим осуществить необходимые экономические реформы, нам нужно реформировать нашу политику.
Войти с помощью соц. сетей: