Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Глобализация занимает центральное положение в американском экономическом кризисе. С одной стороны, критики глобализации обвиняют ее в бедственном положении американского среднего класса. По словам президента Трампа, наших участников торговых переговоров облапошили более хитрые представители других стран. Мы заключили невыгодные сделки, которые и привели к ликвидации рабочих мест в американской промышленности. Такие нападки на глобализацию находят огромный отклик, особенно в тех районах страны, где произошла деиндустриализация.
С другой стороны, сторонники глобализации заявляют, что все это полная чушь. Америка только выигрывает от глобализации. Протекционистская политика ставит под удар все, что было приобретено в результате торговли. В довершение всего, говорят они, протекционизм не поможет даже тем, кто потерял работу из-за глобализации или пострадал от снижения заработной платы. У них, США и всего остального мира будет лишь еще больше проблем. Сторонники глобализации перекладывают вину за деиндустриализацию и другие американские недуги на что угодно еще — реальной причиной сокращения числа рабочих мест и низких зарплат неквалифицированных рабочих, по их мнению, является совершенствование технологии, а на глобализацию навешивают ложные обвинения.
Вот уже больше 20 лет я указываю на ошибки в управлении процессами глобализации, однако под совершенно другим углом. С моей позиции главного экономиста Всемирного банка прекрасно видно, что глобальные правила игры перекошены — не против, а в пользу Соединенных Штатов и других развитых стран в ущерб развивающимся странам. Торговые соглашения несправедливы — они выгодны США и Европе и идут во вред интересам развивающихся стран.
Гипотеза о том, что наших участников торговых переговоров облапошили, смехотворна: в конце XX в. мы получали практически все, что хотели, на торговых переговорах. Несмотря на сопротивление представителей развивающихся стран, мы добились эффективной защиты интеллектуальной собственности, которая распространялась на интеллектуальную собственность развитых стран, обходя стороной развивающиеся страны. Мы заставили страны открыть свои рынки для наших финансовых фирм — и даже принять те высокорискованные деривативы и другие финансовые продукты, которые сыграли ключевую роль в нашем собственном финансовом крахе.
Это правда, что американские работники оказались в невыгодном положении в определенной мере из-за глобализации, особенно низкоквалифицированные работники, которые потеряли в зарплате. Однако это произошло потому, что американские участники переговоров получили чего добивались: проблема в том, как мы использовали глобализацию и чего от нее хотели, — торговые соглашения просто продвигали корпоративные интересы за счет работников как развитых, так и развивающихся стран. Мы как страна не делали того, что следовало для помощи работникам, которых затрагивала глобализация. Вполне можно было сделать так, чтобы от глобализации выигрывали все, однако жадность корпораций оказалась безмерной. Победители не захотели поделиться своим выигрышем с проигравшими. Помимо прочего, им по вкусу пришлось снижение уровня зарплат в результате того, что американским работникам пришлось конкурировать с работниками развивающихся стран. Это увеличило корпоративные прибыли еще больше.
Может показаться, что я нахожусь на одной стороне с президентом Трампом в борьбе против глобализации, однако это не так. Я полностью на стороне верховенства закона — системы правил, регулирующих международную торговлю. Аналогично необходимости верховенства закона в нашей собственной экономике — без этого не может функционировать ни одно общество — нам требуется международная система правил. Трамп же, напротив, хочет вернуться к закону джунглей и решать торговые споры между двумя странами «в кулачном бою», где побеждает более сильный. На его взгляд, раз мы сильнее любой отдельно взятой страны, именно нам должна доставаться победа во всех этих сражениях и у нас должно быть право устанавливать такой режим международной торговли, который будет обслуживать интересы США. При этом он упускает из виду два критически важных момента. Во-первых, зачем кому-то присоединяться к такой проигрышной для него системе вместо того, чтобы вести торговлю и поддерживать экономические связи с партнерами, которые достойно относятся к другим? И, во-вторых, другие страны могут объединиться и наверняка сделают это. Сейчас мы не слишком сильно отличаемся по размеру экономики от Китая и Европы (Китай, впрочем, уже нацелился превзойти США на 30% в скором времени), и если они объединятся друг с другом — или с кем-нибудь еще из третьего мира, — то наше преимущество быстро исчезнет.
Трамп ошибается, обвиняя глобализацию, будь то несправедливые правила торговли или нежелательные иммигранты, в проблемах нашей страны, однако неправы и защитники глобализации, настаивая на том, что она не имеет отношения к бедственному положению нашего населения, а во всем виноват технический прогресс. Кого реально нужно винить за все, так это нас самих — это мы плохо справились с негативными последствиями и глобализации, и технического прогресса. Если бы мы действовали правильно, и то и другое пошло бы нам во благо, о котором твердят их сторонники.
Нам нужны более справедливые правила международной торговли. Однако больше всего Америке необходимо более эффективное управление изменениями, связанными с глобализацией и технологией. Альтернатива существует — это прогрессивная программа действий, которую я представлю позже на страницах этой книги.
В этой главе кратко объясняется, почему глобализация не оправдала своих обещаний и почему президент Трамп лишь ухудшает ситуацию. Я намечаю в общих чертах альтернативную программу глобализации, которая пойдет на пользу и богатым, и бедным странам, а в особенности их рабочей силе — но не обязательно крупным транснациональным компаниям, которые правят бал в сфере глобализации.
Глобализация оказывает влияние и на занятость, и на уровень оплаты труда. Ее эффекты лучше всего видны на примере низкоквалифицированных работников. Когда развитые страны вроде США импортируют товары, производство которых требует значительных затрат низкоквалифицированного труда, спрос на низкоквалифицированную рабочую силу в стране снижается просто потому, что выпускается меньше такой продукции. Чтобы обеспечить полную занятость в таких условиях, необходимо снизить зарплату низкоквалифицированных работников с учетом инфляции. В случае недостаточного снижения зарплаты безработица возрастает. Зависимость здесь предельно проста. Любой, кто знает закон спроса и предложения, должен понимать, почему глобализация (в отсутствие правительственных программ по нейтрализации ее негативных эффектов) наносит ущерб низкоквалифицированным работникам.
То же самое относится и к рабочей силе в целом: если США импортируют трудоемкие товары, то либерализация торговли (открытие рынков США для иностранных товаров в результате снижения тарифных или других торговых барьеров) снижает общий спрос на рабочую силу и, следовательно, ведет к сокращению (реальной) заработной платы. И опять, если уровень зарплат снижаться не будет, сократится уровень занятости.
Сторонники развития торговли не устают подчеркивать, что торговля увеличивает ВВП страны, которая использует свое преимущество (результат либо специализации, либо обеспеченности ресурсами), и мистическим образом обеспечивает выигрыш всем — еще один пример веры в экономику просачивания благ. Даже когда страна в целом выигрывает, это не значит, что выигрывают все, — все могут выиграть, только если победители поделятся выигрышем с проигравшими. Это не значит, что все гарантированно получат долю выигрыша, — в эгоистичном капитализме американского типа на такое рассчитывать не приходится.
Помимо прочего защитники глобализации утверждают, что экспорт приводит к созданию рабочих мест, однако при этом забывают упомянуть о количестве рабочих мест, ликвидируемых в результате импорта. Если торговля приближенно сбалансированна и импортируемые товары более трудоемки, чем экспортируемые, то в целом торговля ведет к сокращению количества рабочих мест.
Если власти, отвечающие за денежно-кредитную политику, понижают в ответ процентные ставки, стимулируя таким образом инвестиции или потребление, то они могут восстановить полную занятость. Однако иногда денежно-кредитная политика не работает или работает не так хорошо, чтобы восстановить полную занятость. Это объясняет, почему после принятия Китая в ВТО в 2001 г. в Америке выросла безработица и снизился уровень зарплат в тех отраслях, которые выпускали товары, конкурировавшие с тем, что импортировалось во все возрастающих объемах из Китая.
Даже когда денежно-кредитная и налоговая политика обеспечивает в конечном итоге возврат экономики к полной занятости, глобализация нередко приводит к уничтожению рабочих мест в краткосрочной перспективе. Все дело в том, что сокращение количества рабочих мест при резком наращивании объемов импорта происходит быстрее, чем создание рабочих мест в результате увеличения экспорта, особенно когда банки не горят желанием кредитовать предприятия, которые пытаются использовать возможности, открываемые, например, новым торговым соглашением.
К тому же торговые соглашения и налоговое законодательство фактически подталкивают фирмы к выводу производства за границу и ликвидации рабочих мест в стране. Дело не только в низких налогах, но и в том, что наши торговые соглашения обычно обеспечивают американским фирмам более надежную защиту права собственности за границей, чем у себя дома. Они, как правило, защищают фирмы от изменений регулирования — в Соединенных Штатах о такой защите никто и мечтать не может. Если изменение регулирования вызывает снижение текущего или будущего финансового результата фирмы, то в соответствии с положениями стандартного инвестиционного соглашения она может подать иск в лояльную к корпорациям арбитражную комиссию. Исторически одна из причин, по которым фирмы выбирали в качестве места расположения США, а не какую-нибудь развивающуюся страну с ее ощутимо более низким уровнем оплаты труда, заключалась в том, что они чувствовали себя в Америке «более защищенными». Наше правительство не могло отобрать у них собственность по своей прихоти. Защита права собственности всегда была одной из сильных сторон нашей страны. Торговые соглашения, однако, изменили ситуацию. Американский инвестор, который вкладывает деньги в Мексику или другую страну, подпадающую под их положения, защищен в большей мере: иностранное правительство не может не только отобрать у него собственность без компенсации, но и изменить регулирование. В отличие от этого правительство США вольно менять регулирование без каких-либо компенсаций. США, таким образом, отдали свое критически важное институциональное преимущество, связанное с верховенством закона и защитой права собственности.
Почему страна с такой легкостью отказывается от столь значительной части своего сравнительного преимущества? Это корпорации добились введения защитных положений, поскольку они отвечают их краткосрочным интересам. Эти положения подарили им дешевую рабочую силу не только за границей, но и дома, в силу того что ослабили переговорную силу работников. Угроза вывести производство за границу более чем реальна. Если корпорации хотели ослабить переговорную силу работников, то лучший способ вряд ли можно было отыскать.
Простым американцам глобализация вредит иным образом — через лишение страны налоговых поступлений. Корпорации гарантировали себе освобождение прибылей от двойного налогообложения — в государствах, где они работают, и в Соединенных Штатах. Однако гарантии того, что они заплатят налог хотя бы однократно, отсутствуют. Глобализация открыла корпорациям возможность сталкивать в своей игре страны друг с другом. Они убеждают правительство в том, что, если оно не понизит ставку налога на прибыль, производство будет выведено за границу. Некоторые фирмы и в самом деле идут на это, придавая определенную правдоподобность такому аргументу. Конечно, добившись снижения налога на прибыль в одной стране, они начинают шантажировать своим уходом и другие страны. Стоит ли удивляться тому, что корпорациям очень нравится эта гонка по нисходящей.
Аргументом о том, что снижение налога на прибыль необходимо для обеспечения нашей конкурентоспособности, республиканцы размахивали, когда сокращали ставку с 35 до 21% в 2017 г., точно так же, как делали это и раньше, в 2001 и 2003 гг., когда снижали налоги на прирост капитала и дивиденды. Те, более ранние, налоговые послабления так ничего и не дали — они не привели ни к росту сбережений, ни к повышению предложения рабочей силы, ни к ускорению экономического роста. Нет причины ожидать позитивных эффектов и от снижения налогов в 2017 г. Зато есть все основания полагать, что в результате снижения налогообложения, начавшегося 10 лет назад, сократятся доходы американцев. Что реально нужно для привлечения фирм, так это высокообразованная рабочая сила и хорошая инфраструктура, а для этого необходимы налоги. Корпорации хотят получить все бесплатно в надежде, что кто-то другой профинансирует эти базовые государственные вложения.
Словно одной только гонки по нисходящей недостаточно, наши корпорации пользуются лазейками в налоговом законодательстве — обычно оставляемыми в законодательстве с подачи лоббистов, — чтобы снизить фактически уплачиваемые налоги еще больше, в некоторых случаях до нуля. Эффективная ставка налога на прибыль в Америке (сумма уплаченных налогов как доля от совокупной прибыли) у транснациональных компаний резко упала и к 2012 г. составляла лишь чуть больше половины официальной максимальной ставки. Google и Apple прикидываются, что их огромные прибыли приносит кучка работников в Ирландии, где они облагаются по ставке 0,005%. От таких лазеек не так уж сложно избавиться, и именно это первоначально обещал налоговый законопроект 2017 г. Однако, поскольку тон в формулировании нового налогового закона задавали корпорации, это обещание так и не было выполнено. На деле ситуация стала еще хуже. Раньше существовало положение об альтернативном минимальном налоге, которое ограничивало масштабы обмана налоговой системы корпорациями. Нужно было всего лишь ужесточить это положение, но его вместо этого просто ликвидировали.
Но для наших корпораций и сверхбогатых низких ставок налогообложения и массы лазеек в законе недостаточно. Для еще большего ухода и уклонения от налогообложения создаются «налоговые оазисы» — скрытые убежища вроде Панамы и Британских Виргинских островов. Проще всего было бы закрыть эти налоговые оазисы. Для этого нужно всего лишь отрезать их банки от финансовой системы США, если они не выполняют требования по обеспечению прозрачности, применяемые к американским финансовым институтам. Экономическая основа этой и других реформ, описываемых здесь, проста: как мы уже неоднократно отмечали, все упирается в политику, влияние богатых, которые делают все возможное для сохранения своих «преимуществ». Банки у нас и в Европе включают создание налоговых оазисов в состав своих «услуг» для богатых клиентов и самих себя.
Как уже говорилось, сторонники глобализации винят технологические изменения в снижении зарплаты работников и сокращении количества рабочих мест. Технология действительно может снизить спрос на рабочую силу, особенно низкоквалифицированную, и стать причиной падения уровня оплаты труда и увеличения безработицы. Многие экономисты пытаются вычленить ту долю роста безработицы или снижения заработной платы, которая обусловлена глобализацией. Однако два этих фактора настолько взаимосвязаны, что, на мой взгляд, сделать это просто невозможно. Единственное, что здесь следует отметить, даже если нет никаких технологических изменений, — глобализация сама по себе наносит серьезный ущерб американским работникам в отсутствие помощи со стороны правительства. А при наличии технологических изменений, которые доставляют работникам массу проблем, глобализация еще больше усиливает тяжесть ситуации.
Вместо помощи работникам правительство, особенно американское, делает во многом прямо противоположное. Глобализация ослабляет переговорную силу работников, а законодательство, затрагивающее права профсоюзов и работников, еще больше подрывает ее. Повышение минимального уровня оплаты труда по мере роста экономики могло бы защитить находящихся внизу, однако минимальные зарплаты никто не повышает даже для компенсации инфляции. Короче говоря, политика, технология и глобализация совместно являются причинами сегодняшних проблем. Тот факт, что профсоюзы бессильны в борьбе против негативных эффектов технологии и глобализации, без сомнения очень ослабляет их — зачем платить взносы профсоюзам, которые не могут даже удержать реальные зарплаты от падения? Ослабление профсоюзов ведет к появлению несбалансированных торговых соглашений и к стагнации минимальных зарплат. За работников некому вступиться, некому создать противовес огромному влиянию наших корпораций. Торговые соглашения являются одновременно и отражением, и причиной роста несбалансированности экономической власти. Характер управления глобализацией усугубляет трудности: положение работников, страдающих от деиндустриализации в результате технологических изменений, лишь ухудшается.
За последние 60 лет таможенные тарифы снизились очень сильно. Сегодня на торговых переговорах в центре внимания обычно находятся другие вопросы, в том числе регулирование и другие «нетарифные» барьеры, интеллектуальная собственность и инвестиции. Подписанное в 2016 г. соглашение о Транстихоокеанском партнерстве, охватывающее 44% глобальной торговли, которое Трамп аннулировал в первый же день своего пребывания в должности, хорошо иллюстрирует это. Исключение слова «торговое» из названия свидетельствовало о том, что торговля, в том виде, в каком мы обычно ее представляем, не была главным в этом соглашении. Его чистый эффект с точки зрения роста экономики США после полной реализации должен был составить всего 0,15% ВВП по оценкам правительства. Менее предвзятые оценки, впрочем, говорили о том, что даже эта низкая величина была большим преувеличением.
Если в Транстихоокеанском партнерстве и других недавних соглашениях торговля не была главным вопросом, то чему же они посвящались? В них рассматриваются вопросы инвестиций, интеллектуальной собственности и регулирования — масса спорных вопросов, затрагивающих интересы компаний. Борьба вокруг этих новых вопросов заметно отличается от традиционного конфликта в торговых переговорах по тарифам. Раньше вопрос понижения тарифов сталкивал интересы производителей в одной стране (которые хотели получить защиту) с интересами производителей в другой (которые хотели выйти на новый рынок), а выигрывали от снижения цен потребители. В последнее время конфликт зачастую наблюдается не между коммерческими интересами двух стран, а между потребителями обеих стран и коммерческими интересами этих стран. Обычные граждане хотят получить защиту от небезопасных и вредных для здоровья продуктов, которые наносят ущерб окружающей среде; фирмы по всему миру просто хотят максимизировать прибыль, а не слишком порядочные фирмы пытаются втянуть еще и правительства в это сражение, устраивая гонку по нисходящей. Стремление к гармонизации регулирования (созданию общих «стандартов») обычно означает гармонизацию на предельно низком уровне. Выгоды от нее в лучшем случае ограниченны, а затраты могут быть существенными, особенно когда корпорации добиваются своего, а общий стандарт является низким. Многие европейцы беспокоятся по поводу генетически модифицированных продуктов. Они хотят, чтобы их запретили или как минимум ясно маркировали. США говорят, что маркировка оттолкнет европейцев от американских продуктов, — и они совершенно правы. Как следствие, США считают маркировку торговым барьером, но такое представление ошибочно: каждая страна должна иметь право защищать своих граждан, свою окружающую среду и свою экономику так, как считает нужным. Цель раскрытия информации о наличии ГМО в продукте — это не протекционизм, это подлинная забота о гражданах. Аналогично одна из главных задач американской торговой политики в последнюю четверть века заключалась в принуждении других стран открыть свои рынки для деривативов (финансовых продуктов, которые сыграли центральную роль в крахе 2008 г.) и таким образом увеличить прибыли наших финансовых фирм, хотя такие продукты создавали очень высокий риск для экономики этих стран. Целью многих стран, ограничивающих обращение деривативов, является не протекционизм, а защита экономики от реально опасного финансового продукта. Я считаю, что правительства должны иметь право на такую защиту, и прекрасно понимаю страны, которые противятся принятию торговых соглашений, ограничивающих действия правительств подобным образом.
Один из важных торговых вопросов сегодня касается интеллектуальной собственности. Big Pharma — группа производителей дорогих оригинальных лекарственных препаратов — пытается использовать положения об интеллектуальной собственности в торговых соглашениях для блокирования выпуска значительно более дешевых лекарств-дженериков. Она делает все возможное для того, чтобы оттянуть конкуренцию с их стороны.
Транснациональные корпорации всегда мечтали о заключении жесткого международного соглашения по интеллектуальной собственности, и в 1995 г. их желание исполнилось в определенной мере — они получили Соглашение по торговым аспектам прав интеллектуальной собственности. Его целью было вовсе не стимулирование инноваций. В главе 3 мы уже говорили о том, как право интеллектуальной собственности рождает монопольную власть и увеличивает прибыли, и о том, что плохо продуманный режим его защиты создает препятствия для инноваций. На деле оно направлено исключительно на повышение прибылей Big Pharma и фирм в некоторых других отраслях. Это соглашение о том, как организовать перекачивание денег из бедных развивающихся стран и новых рынков в Соединенные Штаты. Вряд ли стоит удивляться его несбалансированности даже в сфере интеллектуальной собственности. Оно не признает интеллектуальную собственность развивающихся стран, как и собственность на генетические ресурсы, а также на традиционные знания.
Хотя глобализация и, особенно, плохо управляемая либерализация торговли усиливают деиндустриализацию, безработицу и неравенство, протекционистская политика Дональда Трампа не решает ни одной из этих проблем. Более того, его бездумное разрушение системы глобальных правил может даже усугубить некоторые из них. Пересмотр торговых соглашений не сократит торговый дефицит и не приведет к возврату рабочих мест в сфере производства. Дело в том, что торговый дефицит обусловлен в основном макроэкономическими факторами, а не торговыми соглашениями. Макроэкономические факторы определяют обменный курс валют — то есть стоимость одной валюты, выраженную в другой валюте, — а обменный курс критически важен для экспорта и импорта. Когда стоимость доллара высока, мы экспортируем меньше, а импортируем больше.
Когда такая страна, как США, сберегает настолько мало, что даже ее мизерные инвестиции превосходят эти сбережения, она вынуждена привлекать капитал из-за границы для финансирования дефицита. Когда капитал приходит в страну, обменный курс идет вверх, поскольку инвесторы конвертируют свои деньги в местную валюту. Иначе говоря, если капитал приходит в США, стоимость доллара повышается относительно, скажем, евро. Американские товары и услуги становятся более дорогими для Европы, что вызывает пропорциональное падение американского экспорта. Это также означает, что стоимость европейских товаров снижается, а американский импорт растет. Возникает реальная проблема: поскольку США импортируют больше, исчезают рабочие места в конкурирующих отраслях. Именно поэтому возникает потребность в «протекции» — защите от иностранных товаров либо путем ограничения разрешенного для ввоза количества, либо путем установления ввозных пошлин (тарифов). На высококонкурентных рынках даже низкие тарифы могут фактически перекрыть продажи импортных товаров.
Поскольку совокупный торговый дефицит в точности равен сумме, на которую внутренние сбережения меньше внутренних инвестиций, то существенной для размера дефицита является политика, влияющая на уровень общенациональных сбережений или инвестиций. Таким образом, налоговый закон 2017 г. намного сильнее влияет на него, чем любое двустороннее торговое соглашение. Происходит вот что: принятый в 2017 г. налоговый закон сильно увеличил будущий дефицит правительства и одновременно привел к росту объема капитала, который США в конечном итоге придется привлечь из других стран, чтобы профинансировать этот дефицит. Последнее повышает стоимость доллара (по сравнению с тем, сколько он стоил бы иначе) и, следовательно, торговый дефицит. Взаимосвязь здесь предельно проста — рост бюджетного дефицита обычно ведет к росту торгового дефицита. И это будет так, каких бы успехов Трамп ни добился в пересмотре торговых соглашений.
Торговые соглашения имеют значение, однако в большей мере для характера торговли, а не для торгового дефицита. Изменения характера торговли, со своей стороны, влияют на двусторонний торговый дефицит (то есть торговый дефицит между любыми двумя странами), а вот многосторонний торговый дефицит (иначе говоря, совокупный торговый дефицит, разницу между суммарной стоимостью американского экспорта и импорта) они почти не затрагивают. Если Соединенные Штаты введут, скажем, 25%-ный тариф для Китая, то они будут импортировать меньше одежды из Китая и больше из какой-нибудь другой страны, например Малайзии. Поскольку малайзийская одежда чуть дороже, чем то, что производится в Китае (если бы это было не так, то мы бы и раньше импортировали одежду из Малайзии), то ее стоимость в Соединенных Штатах должна повыситься. А уровень жизни в Америке, в свою очередь, должен понизиться.
Важно отметить, что, несмотря на успех Трампа в пересмотре торговых соглашений, это, скорее всего, даст очень ограниченный эффект с точки зрения возврата производства продукции в Соединенные Штаты. Даже если производство и вернется, оно будет очень капиталоемким, требующим мало рабочих рук. Более того, трудно сказать, появятся ли новые рабочие места именно там, где они были ликвидированы. Протекционизм, таким образом, не решает проблемы тех, кто потерял работу в сфере производства.
Возьмем хотя бы новое торговое соглашение между США, Канадой и Мексикой. Оно предусматривает небольшое снижение импорта мексиканских автокомпонентов. Даже если его положения сработают как задумано, американские автомобили станут более дорогими и менее привлекательными. Возможно, мы получим чуть больше рабочих мест в сфере производства автокомпонентов, однако при этом потеряем рабочие места в сфере производства автомобилей, поскольку объем продаж сделанных в Америке автомобилей снизится.
В качестве другого примера возьмем сильно разрекламированный тариф, который Соединенные Штаты установили для китайских солнечных панелей в 2018 г. Он точно не приведет к возрождению угледобывающей отрасли. Он даже вряд ли станет стимулом для создания в Америке отрасли по производству солнечных панелей. Китай уже ушел так далеко в эффективном производстве таких панелей, что Соединенным Штатам будет трудно угнаться за ним, особенно с учетом стоимости труда в Америке. Скорее всего, солнечные панели, используемые в Соединенных Штатах, и дальше будут производиться в Китае, однако тариф сделает их более дорогими и, следовательно, менее привлекательными для американских потребителей и компаний. Это уничтожит рабочие места в сфере монтажа солнечных панелей — зарождающегося, но быстро развивающегося сектора, в котором до введения повышенных тарифов было занято в два раза больше американцев, чем в угледобыче. Предсказания в отношении сокращения занятости в этом зеленом секторе, похоже, сбываются, а это означает, что экологически чистое производство энергии сворачивается.
Мало того, что рабочие места уничтожаются в процессе глобализации, так к их ликвидации приводит еще и процесс безрассудной деглобализации, предложенный Трампом. В мире сложились эффективные глобальные цепочки поставок, и мудрые государства пользуются их преимуществами. Отказ Америки от этих цепочек поставок делает наши фирмы менее конкурентоспособными. А главное — перестройка связана с большими затратами. Приспособиться к глобализации было нелегко, и мы — особенно наши работники — заплатили за это сполна. Теперь мы платим еще раз, пытаясь приспособиться к деглобализации.
Хотя протекционизм не помогает США и даже тем, кто пострадал от деиндустриализации, он может крайне негативно сказаться на торговых партнерах Америки и глобальной экономике. В течение последних 70 лет международное сообщество создало систему правил, которые способствуют коммерции и сотрудничеству. США играли центральную роль в создании этой системы. Мы делали это вовсе не из-за альтруизма, а потому, что, на наш взгляд, такая система шла на пользу всему миру, включая США. Считалось, что коммерция и обмен товарами улучшают взаимопонимание разных стран, а это ведет к укреплению мира и снижает вероятность возникновения войн, которые были бичом предыдущего столетия. Это также благотворно сказывалось на экономике: известные правила и хорошо управляемая глобализация несли в себе потенциальные выгоды для всех стран. В целом выигрывала вся экономика США — проблема была в том, что мы не позаботились о справедливом распределении плодов ее роста.
Теперь эта система правил глобальной торговли оказалась под ударом. Когда президент Трамп впервые заикнулся о намерении начать торговую войну с Китаем, многим в США и за их пределами казалось, что такое вряд ли случится. В конце концов, это слишком уж сильно противоречило интересам обеих сторон, особенно корпоративным интересам, которые уже давно стояли во главе угла международной экономической политики США. Трамп, однако, никогда не отличался рациональностью и рассудительностью. Первые столкновения в вопросах торговли сталью, алюминием, стиральными машинами и солнечными батареями переросли в 2018 г. в полномасштабную торговую войну, когда США ввели тарифы для китайских товаров стоимостью более $200 млрд а Китай предпринял ответные меры. Трамп не сомневается в победе США просто потому, что наша страна импортирует из Китая больше, чем экспортирует туда. Однако такая логика ошибочна по нескольким причинам. Что имеет значение, так это доступные каждой стороне инструменты — решимость, способность нанести ущерб другой стороне и смягчить ущерб, нанесенный противником, а также поддержка внутри страны. Поскольку в Китае по-прежнему более контролируемая экономика, чем в США, он может не только действовать более целенаправленно, но и предпринимать более эффективные компенсирующие меры в секторах, оказавшихся под угрозой. Китай всегда хотел избавиться от экспортной зависимости, а США просто ускоряют этот процесс — и усиливают решимость Китая развивать собственные технологические возможности. Более того, та часть китайского экспорта, которая в полном смысле «сделана в Китае», намного меньше американского экспорта, поэтому денежное сокращение китайского экспорта намного меньше сказывается на его экономике, чем сокращение американского экспорта на экономике США.
Китай, кроме того, вступает в эту торговую войну, имея довольно единодушную поддержку правительства со стороны народа. В США же большая часть, если не большинство, населения против. И наконец, Китай может предпринять множество других экономических и неэкономических мер, от вытеснения американских фирм, функционирующих в стране, до более агрессивных действий в Южно-Китайском море.
В конечном итоге с высокой вероятностью в проигрыше останутся все из-за распространения негативных последствий протекционизма далеко за пределы прямых экономических связей. Нам необходимо международное сотрудничество на многих фронтах помимо торговли. Нам, например, требуется помощь Южной Кореи и Китая в ведении дел с Северной Кореей, а также помощь Европы в ведении дел с Россией. Мы вряд ли сможем рассчитывать на такую помощь, если наши страны находятся в состоянии торговой войны.
В основе угрозы развязывания торговой войны лежит глубокое недовольство глобальной системой торговли, которое выходит за пределы проблем, обусловленных плохим управлением ею. Многие сторонники глобализации исходят из того, что мы можем установить режим свободной торговли со странами с совершенно другими системами ценностей. Ценности оказывают на нашу экономику — и сравнительное преимущество — всеобъемлющее и существенное влияние. Вполне возможно, что менее свободное общество способно превзойти нас, скажем, в какой-нибудь важной сфере вроде искусственного интеллекта. Большие данные имеют критическое значение, а в Китае меньше препятствий для сбора и использования данных. Могут ли европейцы жаловаться на то, что использование в Америке труда заключенных (заключенные составляют почти 5% индустриальной рабочей силы США) дает ей несправедливое преимущество, поскольку заключенные обычно получают намного меньше минимальной заработной платы? Или на то, что отказ Америки ограничить выбросы углекислого газа дает ей несправедливое преимущество?
Четверть века назад, когда США и страны Запада все больше втягивались в торговлю с Китаем, существовала надежда на то, что участие в торговле ускорит процесс его демократизации. Как уже говорилось, Запад и особенно США расценили падение железного занавеса как триумф нашей экономической и политической системы. Казалось, что нужно лишь немного времени, и все, за исключением, пожалуй, стран-изгоев вроде Северной Кореи, прозреют и примут демократию и капитализм в американском стиле.
Однако это было до финансового кризиса 2008 г., который показал ограничения американского капитализма; до избрания Трампа, которое показало ограничения американской демократии; и до того, как председатель КНР Си отменил ограничение срока пребывания у власти, показав, что Китай может отказаться от авторитаризма не так быстро, как мы надеялись, или вовсе пойти в другом направлении. Особенная экономическая модель Китая — некоторые называют ее государственным капитализмом, а сам Китай «социалистической рыночной экономикой с китайским лицом» — оказалась удивительно жизнестойкой, и страна пережила глобальный кризис 2008 г. легче, чем другие. Хотя ее рост сейчас замедлился, его темпы в три раза выше, чем в Европе, и в два раза выше, чем в США. Успех Китая в сочетании с его масштабными программами помощи иностранным государствам показался привлекательным многим странам третьего мира, выбирающим подходящую для себя экономическую модель.
Когда Китай 40 лет назад начал переход к рыночной экономике, никто и представить не мог, что эта нищая страна меньше чем через полвека будет сравнимой с Соединенными Штатами по ВВП. Успех Китая в некоторых перспективных областях вроде искусственного интеллекта и кибербезопасности вызывает опасения, но с точки зрения не экономического соперничества, а национальной безопасности. Энтузиазм бизнеса в отношении Китая тоже поутих. Хотя когда-то наши фирмы смотрели на страну как на золотую жилу, повышение уровня оплаты труда, ужесточение природоохранных и других норм, а также более интенсивная конкуренция со стороны китайских компаний привели к тому, что Китай стал не таким прибыльным, а его перспективы не такими оптимистичными, как раньше.
Американские фирмы жалуются, что Китай несправедливо настаивает на создании совместных предприятий (которые предполагают совместное использование интеллектуальной собственности) в качестве условия входа. Китай на это отвечает, что никто не заставляет фирмы выходить на его рынок, — они приходят сами, прекрасно зная об условиях. Китай — развивающаяся страна, хотя и большая, с доходом на душу населения в пять раз меньше, чем в США. Он делает все возможное для устранения разрыва между ним и более развитыми странами, особенно разрыва в знаниях, и в некоторых областях, в том числе очень важных, ему удается добиться этого. Каких-либо международных законов или хотя бы норм, запрещающих совместные предприятия, не существует со всеми вытекающими последствиями.
Сегодняшний успех Китая, однако, является многогранным и не зависит исключительно от совместных предприятий с западными компаниями или от кражи интеллектуальной собственности. В некоторых областях, в частности в социальных сетях и искусственном интеллекте, он уже находится на передовых позициях. Количество получаемых им патентов растет очень быстро. Во многих других сферах он практически ликвидировал разрыв в знаниях, отделяющий его от ведущих стран. Администрация Трампа в торговле с Китаем пытается закрыть ворота стойла после того, как лошади убежали оттуда.
После того как мы выбросили из головы заманчивую идею о том, что торговля с Китаем быстро приведет к его демократизации, остался один реальный вопрос: можно ли вести полностью свободную торговлю со страной, имеющей кардинально другую экономическую систему? Что значит иметь «единые правила игры», например со страной, где мало заботятся о защите персональных данных, но готовы ввести цензуру и блокировать веб-сайты, которые политически неугодны, с их точки зрения? В более сдержанной форме эта проблема обсуждается уже давно. Развивающиеся рынки и страны настаивают на том, что справедливая глобальная торговая система не появится до тех пор, пока США и ЕС будут субсидировать сельское хозяйство — сектор, который дает средства для существования миллиардам бедняков по всему свету. США заявляют, что скрытое субсидирование пронизывает всю китайскую экономику; Китай утверждает, что такое субсидирование есть во всех странах, включая масштабное сельскохозяйственное субсидирование, массированную поддержку финансового сектора и огромные расходы на исследования министерства обороны, некоторые результаты которых (вроде пассажирских самолетов Boeing) превращаются в потребительские продукты. Европа тоже возражает против этого скрытого субсидирования авиастроения, а США жалуются на более прозрачную помощь ЕС компании Airbus.
Реальность такова, что разные страны в настоящее время организуют свою экономику принципиально по-разному в соответствии со своими ценностями и представлениями. Не всех устраивает американский капитализм с присущими ему властью корпораций и неравенством. И, конечно, не всем нравится степень вмешательства Китая в экономику или отсутствие заботы о защите персональных данных. Лишенная ценностей, ничем не ограниченная глобализация не может работать, как и система, где правила игры диктует та или иная страна. Нам необходимо найти новую форму глобализации, эдакую версию мирного сосуществования, признающую, что даже при сильном различии экономических систем остается достаточно областей для плодотворной коммерческой деятельности. Нам нужен минимальный набор правил (своего рода верховенство закона), который может считаться базовым. Мы не можем заставить других принять нашу систему регулирования, но и они не должны заставлять нас принимать их системы. А потому лучше, если такие правила будут глобальными, многосторонними и согласованными всеми странами.
Протекционизм — это не решение проблем США и остального мира. Но и толку от удваивания ставок на глобализм в том виде, в каком он существует, тоже не будет. Повторение того, чем мы занимались в последнюю треть столетия, не принесет никакого улучшения в грядущие десятилетия. Результатом этого станет, скорее всего, лишь усиление страданий и политических потрясений.
Мы видели, что в прошлом глобализацией управляли исходя из ложных предпосылок, то есть предполагая, что выиграют все (но без вмешательства правительства некоторые сильно проиграли) и что глобализация — это вопрос одной лишь экономики (а на деле она стала инструментом продвижения корпоративных политических интересов, который ослабил переговорную силу работников и увеличил власть корпораций, особенно в некоторых секторах). Кивая на глобализацию — на необходимость поддержания конкурентоспособности стран, — работников убеждали, что они должны согласиться на более низкую оплату труда, ухудшение условий работы и урезание основных программ государственной поддержки. Разве могла такая политика привести к повышению уровня жизни работников? Теперь мы знаем, что выигрыш в передовых промышленно развитых странах был преувеличен, а эффект от его распределения переоценен.
Конечно, развивающиеся рынки вроде Китая, где глобализацией управляли должным образом, добились огромного успеха. Китай избежал нестабильности, связанной с краткосрочными потоками капитала — горячими деньгами, которые могли прийти и уйти в одночасье. Он поощрял иностранных инвесторов и добивался сокращения разрыва в знаниях, отделявшего его от более развитых стран. Он поощрял экспорт, поддерживая в целом стабильный обменный курс, а в начале развития (этого нельзя сказать о последнем времени) держал стоимость своей валюты на чуть более низком уровне, чем она была бы в противном случае. Но главное — он, хотя и позволял неравенству усиливаться, позаботился о том, чтобы все выиграли от глобализации (вытащив, как уже отмечалось, 740 млн человек из нищеты).
Было бы соблазнительно сказать, что они росли за счет развитых стран, но это не так. Стандартное утверждение, что торговля взаимовыгодна для обеих сторон, в целом правильно (если правительства хорошо управляют рисками и возможностями). Однако положение больших групп населения в стране может ухудшиться, если правительство не предпримет мер по компенсации негативных эффектов. В США правительство не сделало ничего для этого, и мы получили результаты, которых и следовало ожидать.
Влияние глобализации выходит далеко за пределы экономики. Большой вклад в увеличение средней продолжительности жизни внесло глобальное распространение знаний в области медицины, как, впрочем, и глобальное признание равенства полов. Мы видим, как глобальная минимизация и уклонение от налогов лишает страны доходов, необходимых для предоставления базовых государственных услуг. То, как глобализация осуществляется, зачастую разрушает местные сообщества, а в некоторых случаях и государства. Владельцы местных магазинов нередко играют роль стержня сообщества. Однако местные магазины не могут устоять перед крупными торговыми сетями, закупающими дешевые товары за границей. Менеджерам сетевых торговых точек ближе интересы компании, а не сообщества, да и задерживаются они на одном месте не слишком долго, чтобы пустить корни.
Правила глобализации далеки от идеала. Они защищают интересы корпораций за счет работников, потребителей, окружающей среды и экономики. Big Pharma добилась расширения защиты своих дорогостоящих лекарств ценой жизни людей по всему миру. Крупные корпорации добились введения такого режима защиты интеллектуальной собственности, который дает им преимущества перед небольшими компаниями. Для них прибыли важнее не только жизней и окружающей среды, но даже долгосрочного роста и инноваций. Когда мы позволяем транснациональным компаниям избегать налогообложения, возрастает налоговое бремя работников и малого бизнеса. Не имеет смысла и предусматриваемая нашими соглашениями более мощная защита прав собственности для инвестиций за рубежом по сравнению с защитой на своей территории.
Список предлагаемых реформ невелик: наши инвестиционные соглашения должны фокусироваться на одном — на защите американских фирм от дискриминации. Положения об интеллектуальной собственности в наших торговых соглашениях тоже должны фокусироваться на доступе к лекарствам-дженерикам, а не на обеспечении высоких прибылей для Big Pharma. В дополнение нам необходимо больше беспокоиться об использовании глобализации в целях избежания налогообложения и уклонения от уплаты налогов.
Практически наверняка мы получим более эффективные правила международной торговли, если они будут вырабатываться с использованием открытого и демократического процесса. В настоящее время переговоры по соглашениям ведут торговые представители США за закрытыми дверями — однако закрыты они не полностью. Фактически, за столом переговоров находятся корпорации, поскольку торговые представители обсуждают с ними, о чем следует договариваться. При этом члены конгресса нередко не допускаются на переговоры, а торговые представители даже отказываются раскрывать им свою переговорную позицию.
Самое главное, какими бы ни были правила, мы должны помогать обычным гражданам приспосабливаться к изменяющейся экономике независимо от того, с чем связаны изменения, с глобализацией или технологией. Рынки сами по себе не слишком хорошо организуют процесс перехода при трансформации экономики. Страны, которые помогают своим народам с переходом, как это делают некоторые на Скандинавском полуострове (например, Швеция и Норвегия), имеют более динамичную экономику, более открытую для изменений систему государственного управления и более высокий уровень жизни. Для этого требуется активная политика на рынке труда, нацеленная на переподготовку людей и предоставление им шанса найти новую работу; а также активная политика в сфере промышленности, позволяющая создавать новые рабочие места так же быстро, как исчезают старые, и помогающая наиболее пострадавшим регионам найти новые экономические возможности. Также необходима хорошая система социальной защиты, не оставляющая никого без помощи. Однако те, кто заправляет глобализацией и нашей экономикой, требуют сокращения таких программ — вроде бы для повышения нашей конкурентоспособности в глобализированном мире — именно тогда, когда они больше всего нужны нам.
Не так уж сложно — по крайней мере с экономической точки зрения — переписать правила глобализации и обеспечить более эффективное управление ею. Далее в этой книге (в главе 9) я опишу некоторые методы эффективного такого управления глобализацией и технологическими изменениями, чтобы все или как минимум большинство граждан оставались в выигрыше.
Войти с помощью соц. сетей: