Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Я дам приют голодным, оскорбленным.
Пришлите мне отверженных судьбой.
Я ключ вручу униженным, бездомным,
И свет зажгу над дверью золотой!
Американская политическая система перекосилась настолько сильно, что для устранения источников наших страданий необходимо что-то делать с фундаментальными аспектами. Незначительные текущие меры не принесут нам того, что требуется.
Прежде всего, во что мы как американцы верим? По моему убеждению, несмотря на ситуацию, в которой мы оказались, и тот образ, в котором мы сейчас предстаем перед миром, наш народ по-прежнему верит в справедливость, равенство возможностей и в то, что написано на статуе Свободы. Мы по-прежнему страна людей, которые заботятся о ближних и менее обеспеченных. Мы также небезразличны к истине, знаниям и нашему сообществу: мы вовсе не брутальные индивидуалисты, скитающиеся по просторам Запада.
Восстановление нашей политики — и, в свою очередь, экономики — для возврата к этим ценностям должно начаться с обсуждения самих ценностей и признания того, что правящие круги опасно далеко отошли от них в политике.
В чем заключаются американские ценности? Спросите об этом любого политика, и он будет говорить вам одно, хотя его действия свидетельствуют о другом. Этот вопрос может показаться расплывчатым по краям, однако он является краеугольным камнем устранения того, что причиняет нам как стране страдания. Я говорю о «ценностях» не в том смысле, который нередко имеют в виду религиозные консерваторы: ценности, определяющие наши личные предпочтения и характер семейной жизни. Нет, я говорю про ценности, которые оказывают влияние на нашу государственную политику, программы и экономические перспективы.
Один из парадоксов экономической науки заключается в том, что мы представляем людей упрощенчески, как эгоистичные и меркантильные создания. Однако нам прекрасно известно, что человеческая натура намного шире этого. Мы стремимся к богатству, но не видим ничего хорошего в чрезмерной алчности и меркантильности или в безнравственности некоторых способов сколачивания состояния. Одни стремятся обратить на себя внимание, другие предпочитают анонимность, однако мало кто находит что-то достойное восхищения в Трампе, который добивается внимания путем постоянных разглагольствований и самолюбования.
Мы также восхищаемся теми, кто жертвует собой ради других. Думаю, большинство из нас хотят, чтобы наши дети были неравнодушными и щедрыми, а не эгоистичными и своекорыстными. Мы, короче говоря, намного сложнее и совершенно не похожи на человека рационального, так хорошо изученного экономистами, того эгоиста, который все время стремится к удовлетворению личных желаний. Таким образом, если мы не будем пытаться признать наши более достойные восхищения позывы и включить их в свои модели и политику, то вакуум заполнят менее благородные мотивы — корыстолюбие и безразличие к благополучию других. Страну понесет в темные воды, где самых незащищенных бросят без поддержки, правонарушители останутся в выигрыше, регуляторы окажутся под пятой у тех, кого они должны регулировать, органы контроля будут бесправными, экономическая выгода пойдет в основном в карманы тех, кто уже богат, создание богатства уступит место эксплуатации, а понятия вроде истины, фактов, свободы, сострадания и прав человека станут чисто риторическими, используемыми по мере политической надобности.
Посмотрите вокруг, и вы ясно увидите, что наша страна в эпоху Трампа очертя голову несется прямо в эти темные воды. Как бы то ни было, некоторые признаки дают надежду на то, что мы все же можем найти выход. Отвращение, которое мы чувствуем в отношении поведения наших политических и деловых лидеров, — хороший знак. Он говорит о том, что мы пока еще не полностью утонули в мире меркантилизма и алчности. Впрочем, если не взять под контроль курс нашей страны, то мы будем погружаться в этот мир все больше и больше.
Общество всегда создает мифы, истории и легенды, отражающие его ценности и оказывающие большое влияние на культуру, в частности на молодежь. В лучшем своем проявлении мифы могут подкреплять общие ценности и создавать мотивацию. Наши мифы воспевают здоровый индивидуализм, людей, самостоятельно добивающихся успеха, предпринимателей, как создателей рабочих мест, и американскую мечту. Миф об американской мечте очень важен для подкрепления представления о том, что Америка — это страна возможностей. Он позволяет отделить нас от других стран, от «старой Европы», откуда в давние времена в Америку приехало так много народу в поисках возможностей.
Бедный, усердно работающий американец, который добивается процветания своими руками, является национальным символом. Мы уверяем себя, что любой, кто трудится достаточно усердно, может добиться этого. Тем не менее, как уже было показано в этой книге, статистика убедительно говорит об обратном. Многие упорно работающие не видят процветания как своих ушей, в то же время многие из тех, кто добивается его, приходят к успеху не с помощью упорного труда, а в результате нечистоплотной деловой практики и поддержки со стороны состоятельных родителей.
Мы так влюблены в свое мифологизированное самовосприятие, что настаиваем на его реальности, хотя факты кричат об обратном. Например, многие продолжают верить в то, что возможности — это незыблемое качество нашей страны, несмотря на прямо противоположные статистические данные. Как ни парадоксально, наша приверженность мифологизированному самовосприятию заставляет нас принимать политику, которая фактически подрывает выражение наших ценностей — делает еще менее вероятной реализацию американской мечты. Если бы все, просто усердно работая, могли вылезти из ямы без посторонней помощи, нам бы не потребовались программы помощи бедным — они и так нашли бы себе работу и заработали бы на колледж — и программы выравнивания условий игры для тех, кто страдает от дискриминации. Однако реальная статистика говорит, что даже с ограниченной помощью, которую мы предоставляем, выходцы из бедных семей и групп, подвергающихся дискриминации, не в состоянии выбраться из западни. Обстоятельства настолько оказываются не в их пользу, что волей-неволей будешь считать американскую мечту выдумкой. Даже после поверхностной честной оценки ситуации любой выходец из семьи с высоким или средним доходом должен усомниться в том, что смог бы добиться успеха, родись он в более бедной семье.
Миф, впрочем, сильно влияет на характер новостей: когда СМИ обнаруживают кого-то, кому удалось пробиться из низов наверх, они не жалеют на его историю эфирного времени и типографской краски, а это в свою очередь усиливает предвзятость нашего мнения о самих себе. Психологи называют это предвзятостью подтверждения: мы придаем вес тем фактам, которые соответствуют нашим существующим представлениям — устойчивым мифам. Мы закрываем глаза на факт, свидетельствующий о противоположном, — очевидное стремление элит удержаться наверху и ловушки нищеты и неравенства внизу.
Или возьмем миф о «здоровом индивидуализме». В бизнесе хорошо известно, что здоровый индивидуализм редко работает: компании добиваются успеха только в результате коллективной работы, в результате сотрудничества. Компании нередко создают внутренние команды, укрепляют сплоченность, целостность и сотрудничество. Они иногда пытаются играть на духе соперничества работников, поощряя здоровую конкуренцию между командами. В некоторых случаях для поощрения конкуренции используется система оплаты труда в зависимости от результативности команд. Эта стратегия, однако, противоречит традиционной экономической теории. Теория гласит, что командная работа неэффективна, поскольку члены команды неизменно стараются добиться успеха за счет своих коллег. Большинству из нас известно, что в реальности все происходит наоборот. Нам всем необходимо одобрение со стороны коллег, а его не получить тому, кого считают халявщиком. Это всего лишь один из множества моментов, когда традиционная экономическая наука неправильно моделирует поведение людей и человеческую натуру, однако, действуя подобным образом, она выстраивает экономическую систему, которая фактически меняет облик американцев и их поведение так, что они зачастую расходятся с высшими ценностями.
Еще одним национальным мифом и легендой является вера в то, что мы — страна, склонная к изменениям. В самом деле, некоторые, похоже, не против изменений ради изменений. Однако при более близком рассмотрении в Америке обнаруживается сильный противоток — глубоко укоренившийся консерватизм в некоторых частях страны. Немало таких, кто постоянно смотрит в зеркало заднего вида и полагает, что прошлое лучше, чем ожидающее нас в будущем.
В вопросах социальной и экономической политики возврат назад — неприемлемый вариант. Это совсем не то, чего бы мы хотели, если бы могли повернуть время вспять. Разве мы хотим сокращения продолжительности жизни? А ухудшения качества медицинского обслуживания? Или существенного снижения дохода на душу населения? Совершенно очевидно, к каким последствиям приведет намерение Трампа вернуть страну в прежние времена, например восстановить ее производственную экономику и утраченное величие, которым она гордилась в середине XX в. За возврат в прошлое придется дорого заплатить — более низким уровнем жизни для подавляющего большинства граждан, даже в том случае, если будут восстановлены рабочие места на угольных шахтах.
С международной точки зрения риски взгляда, обращенного в прошлое, еще выше. Мы не можем рассчитывать на то же самое положение, что и три четверти века назад. Америка больше не доминирует в мире, как в годы после Второй мировой войны. Попытка вернуть доминирование обречена на провал — наша позиция в глобальной экономике и, в более широком смысле, наше глобальное влияние будет утрачено в еще большей мере.
Проблема экономических изменений последних четырех десятилетий, и центральная тема этой книги, заключается в том, что, хотя мы, как страна, сейчас значительно богаче, чем в те времена (по крайней мере, с точки зрения традиционных показателей, скажем ВВП), многие ничего не получают от этого процветания. У некоторых перспективы сузились не относительно, а в абсолютном выражении. Многие чувствуют, что жизнь на уровне среднего класса постепенно становится недосягаемой для них.
Правильная реакция на изменение — это оценка всех возможных его вариантов, принятие того, что реально нельзя изменить, и выработка политики, позволяющей максимально приблизить изменение к существующим ценностям и защитить людей, особенно социально уязвимых.
С 1980-х гг. Соединенные Штаты не могут похвастаться такой сбалансированной реакцией. У нас, например, есть такие, кто настаивает на слепом принятии глобализации в том виде, в каком она есть сейчас, в то время как другие цепляются за воображаемое прошлое и пытаются отвергать все новое и непривычное — не только тенденции в производстве и автоматизации, но и глобальные потоки товаров и людей. В главе 4 было показано, что ни один из этих подходов не годится для движения вперед.
Соединенные Штаты, без сомнения, могут не только принимать экономические изменения, но и управлять ими. Мы доказывали это неоднократно. Экономика и общество XXI в. совсем иные, чем три четверти века назад, не говоря уже о конце XVIII в. Социальные концепции и институты вроде расизма, рабства и гендерной дискриминации более неприемлемы для подавляющего большинства американцев, во всяком случае я верю и надеюсь на это.
Когда писали конституцию, мы были аграрным обществом, в котором более 70% населения прямо или косвенно зависели от сельского хозяйства. К 1950-м гг. наше общество стало производственным/индустриальным. Сегодня у нас постиндустриальное общество, где в производстве занято менее 10% трудовых ресурсов.
Такое изменение экономической ситуации неизбежно влечет за собой изменение роли правительства. Измениться должно не только то, чем правительство занимается, но и как оно делает это. Причина увеличения масштабов регулирования и государственных расходов заключается не в том, что политики подмяли под себя власть, а в том, что это необходимо, если мы хотим иметь динамичную, исправно функционирующую, инновационную, урбанизированную, постиндустриальную экономику XXI в.
Успехи в решении таких задач никогда не были результатом действий отдельных людей. Все это требует совместных усилий, которые во времена, когда взаимодействие вышло за рамки фольклорного образа местной общины, коллективно возводящей амбар, стали намного разнообразнее и распространились на такие сферы, как согласие на определенные правила, регулирование и ограничение личной свободы. Однако характер и размах сотрудничества, необходимого для экономики XXI в., будет новым и беспрецедентным. Уровень коллективных действий, которые нужны сейчас, абсолютно несопоставим с тем, что требовался в конце XVIII в., в тот период, в который писалась конституция и на который некоторые смотрят с таким обожанием.
В предыдущем разделе речь шла о многочисленных мифах, которые искажают наше представление о том, кто мы такие как нация и что нужно делать. Несмотря на расслоение, которое произошло в стране в последние годы, у нас остается немало общих ценностей. Мы (или как минимум большинство из нас) верим в равенство, не абсолютное равенство, но значительно более полное, чем то, которое характерно для сегодняшней экономики. Особенно сильна вера в равенство возможностей, в справедливость и демократию — не в систему «один доллар — один голос», которая сформировалась у нас, а в систему «один человек — один голос», о которой нам рассказывали в школе. Мы верим в терпимость, в право людей действовать так, как им нравится, пока это не наносит вред другим. Мы верим в науку и технику и в научный метод — ключи к пониманию вселенной и повышению нашего уровня жизни.
Мы уверены, что можем на основе благоразумия и рассудительности решать, как лучше выстроить отношения в обществе, создать такие социальные и экономические институты, которые не только повысят наше материальное благополучие, но и приведут к появлению общества, где непохожие друг на друга люди будут работать вместе и добиваться сообща намного большего, чем удастся добиться в одиночку. Это действительно так — мы, хотя и не полностью рациональны, все же, слава богу, не абсолютно эгоистичны. Еще Адам Смит подчеркивал важность наших морально-нравственных предпочтений. Эти моральные ценности являются важным аспектом нашего облика.
Конституция была продуктом как раз такого благоразумия и аргументации. Рассудительность привела Отцов-основателей к пониманию того, что люди склонны допускать ошибки, как и все институты, созданные людьми. Они предусмотрели возможность совершенствования институтов. Это нашло отражение в самой конституции — в нее включен механизм внесения изменений и дополнений. В ней имелась система сдержек и противовесов. В ней была даже процедура смещения президента — никто не стоял выше закона.
Мы согласились также с тем, что эти базовые принципы должны встраиваться в любую функционирующую рыночную экономику подобно принципу верховенства закона. И большинство из нас верит в то, что верховенство закона должно играть особую роль в деле защиты обычных людей от тех, кто обладает властью.
Хотя это, возможно, не так очевидно, большинство из тех, кому понятно проведенное мной различие между богатством народов и богатством отдельных людей, должны согласиться с такой идеей. Они должны с готовностью вознаграждать тех, кто своим творческим подходом и напряженным трудом вносит вклад в национальный пирог, относиться очень неодобрительно к тем, кто разбогател в результате эксплуатации других, открытого или тайного грабежа, к охотникам за рентой, которых развелось немало сегодня. Большинство (кроме, конечно, самих охотников за рентой) должно согласиться с тем, что нам необходимо развернуть экономику в сторону создания богатства и сокращения масштабов погони за рентой.
Фундаментальным для предложенной Отцами-основателями концепции роли правительства было определение границ для власти большинства. Создатели конституции осознавали, что правительство должно не просто гарантировать индивидуальные свободы, а балансировать их с коллективным интересом. Правительство могло, например, изъять частную собственность в интересах государства, но только с соответствующей компенсацией.
В общей сложности на протяжении двух с лишним столетий наше правительство, опираясь на эти общие ценности и принципы, работало хорошо. Вместе с тем система может, как это происходит сейчас, переживать кризисы, когда одна ее часть перестает выполнять свою роль, и заходить в тупик, когда возникают острые разногласия. Это в определенной мере причина, по которой стране, основанной на множестве благородных идеалов, нередко требовалось слишком много времени, чтобы сделать, казалось бы, высоконравственный выбор. Сейчас мы вновь переживаем один из таких моментов, когда система подводит нас.
В настоящее время нас совершенно справедливо беспокоит хрупкость наших демократических норм и институтов. Когда экономическая и политическая системы перестают оправдывать ожидания значительной части населения, многие ищут альтернативу и становятся легкой добычей демагогов и клюют на их лживые обещания. Такие демагоги обвиняют других в проблемах общества и выдвигают все новые обвинения против внешних сил по мере того, как их собственные обещания сходят на нет.
Сегодняшние проблемы выходят далеко за пределы обычного тупика и неспособности наших политиков идти в ногу со временем. Система, созданная для защиты меньшинства от большинства, обратилась в свою противоположность. Теперь большинство беспокоится о том, как защититься от злоупотреблений меньшинства, которое получило власть и использует ее для увековечения своего контроля.
Обеспокоенность связана с тем, что правила игры переписываются с несоразмерным размахом меньшинством, которое, как говорилось выше, представляет собой коалицию сверхбогатых, религиозных консерваторов и недовольных синих воротничков с экономической программой, определяемой в значительной мере финансовыми элитами, даже когда это идет вразрез с интересами остальных. В определенном смысле власть такой ущербной коалиции еще хуже, чем управление страной одним процентом населения, действующим в своих интересах. Дело в том, что для сохранения коалиции элитам приходится время от времени раздавать подачки партнерам: опасный протекционизм одним, сокращение доступности абортов для бедных — другим.
Какой бы плохой ни была текущая ситуация, она может стать еще хуже — и Трамп тянет нас именно в этом направлении. В этой книге я уделяю не очень много внимания критике конкретных политических инициатив, которые он выдвигает. Даже в случае принятия они не представляют реальной опасности, поскольку их можно повернуть вспять. Меня больше беспокоят вещи, последствия которых значительно труднее устранить, — нападки на наши институты, наше понимание того, что идет на благо общества, и, как мы выяснили, увеличение разрыва не только в доходах и богатстве, но и в убеждениях, а также угасание чувства доверия, необходимого для функционирования многонационального общества.
Трамп, по примеру президента Эндрю Джексона, пытается развалить одновременно и нашу систему регулирования, и профессиональную гражданскую службу. В соответствии с новым и все более распространяющимся мировоззрением «победитель получает все» он требует предоставить ему право увольнять членов правительства с тем, чтобы освободить место для своих друзей и корпоративных лоббистов, которые поддерживают его.
В определенном смысле он просто довел до крайности давно начатое нынешними республиканцами наступление на безликих бюрократов. Однако большинство представителей правительства на деле эффективно и справедливо справляются с тем, что мы принимаем с удовольствием и что нам так необходимо: рассылают чеки с социальными выплатами, заботятся о том, чтобы мы получали медицинское страхование по программам Medicare и Medicaid, защищают нас от внешних угроз (армия) и от беспорядков внутри страны (ФБР), охраняют наше природное наследие и управляют национальными парками (Служба национальных парков).
Мы привыкли полагаться на правительство в вопросах социальной защиты — социального обеспечения, страхования на случай безработицы, медицинского обслуживания престарелых. Правительство было создано потому, что все это нужно людям. Рынок не мог обеспечить этого, и правительство заполнило пробел.
Как и республиканцы до него, Трамп обвиняет служащих правительства в неэффективности. При этом он приводит те же самые примеры, что характерны и для частного сектора, — я могу до бесконечности перечислять недостатки авиаперевозчиков, своей телефонной компании, интернет-провайдера и страховой компании. Как уже говорилось, транзакционные издержки, связанные с государственным социальным страхованием, составляют лишь небольшую долю издержек частных поставщиков страховых аннуитетов. По сравнению с миром американская частная система медицинского страхования предоставляет меньше услуг при значительно более высокой плате. В целом занятость в государственном аппарате сегодня мало чем отличается в абсолютных показателях от того, что было полвека назад, хотя государственные служащие обслуживают сейчас на сотню миллионов человек больше, а диапазон их обязанностей значительно расширился.
В дискуссиях о государственных расходах помимо социального страхования и программы Medicare консерваторы обычно настаивают на том, что все они не более чем выбрасывание денег на ветер. Они напрочь игнорируют огромные выгоды, которые мы получаем от государственных расходов на образование и инфраструктуру. Отдача от этих инвестиций в реальности превышает отдачу большинства частных вложений, что лишь усиливает широкий консенсус — у нас совершенно недостаточно государственных инвестиций.
Еще более высокую отдачу приносят государственные инвестиции в исследования и разработки — в прогресс, который в этой книге назван главным источником повышения уровня жизни. Только представьте, где было бы наше общество и наша экономика — даже наши жизни — без финансируемых правительством исследований: мы бы просто умирали более молодыми, у нас бы не было ни интернета, ни смартфонов, ни браузеров, ни социальных сетей.
Трамп поднял выступления против регулирования и наших бюрократов на новый уровень, представив регуляторный процесс как нечто осуществляемое не несущими никакой ответственности чиновниками. Как мы видели, такое представление абсолютно неверно, это очередная ложь: правила и нормы вместе с регуляторным процессом сами являются объектом регулирования. Существует жесткая система сдержек и противовесов, а также всеобъемлющей ответственности перед судами и конгрессом. И слава богу, что это есть: сдержки, установленные для регуляторного процесса, означают, что само регулирование нельзя отменить легко и по настроению. В противном случае Трамп и его команда смогли бы свернуть все демократические процессы и переписать правила в пользу крупных корпораций, оставив обычных граждан, окружающую среду и нашу экономику беззащитными перед их прихотями и неустанной погоней за прибылью.
Только представьте, какой была бы жизнь, если бы каждый раз при покупке финансового продукта приходилось опасаться, что банк надует вас; если бы каждый раз при покупке игрушки приходилось опасаться, что краска окажется ядовитой, а оторвавшаяся часть задушит ребенка; если бы каждый раз при поездке на автомобиле приходилось опасаться его небезопасности. Мы забываем о курсе, которым шли 50 лет назад, — к стране, где воздухом невозможно дышать, а воду невозможно пить. На примерах Нью-Дели и Пекина наглядно видно, чем все могло обернуться, если бы не было жестких экологических норм и жесткого контроля за их соблюдением.
Как я уже говорил в этой книге, процесс повышения уровня жизни в последние 250 лет держится на двух столпах: более глубоком понимании организации нашего общества (сдержки и противовесы, верховенство закона) и более глубоком понимании природы (научный и технический прогресс). Трамп и его команда пытаются разрушить и то и другое — опять, как минимум в некоторых случаях, доводя более сдержанные нападки республиканцев до новых экстремумов.
Наша политика деградировала до такого состояния, что, например, верховенство закона и система сдержек и противовесов, некогда воспринимавшиеся как нечто должное, теперь подвергаются сомнению чуть ли не каждодневно.
Мы говорили, в частности, о нападках на судебную систему и СМИ. Хотя наша система сдержек и противовесов в целом работает, некоторые ключевые нормы и правила переписываются. Однако Трамп и иже с ним понимают, что сама система сдержек и противовесов мешает им развернуть программу переориентации нашей экономики и общества на обслуживание приближенных охотников за рентой. Именно поэтому они усиливают давление на эти институты. Совершенно очевидно, что мы должны быть постоянно начеку, если хотим сохранить свою демократию.
Политические лидеры, не обремененные самоограничениями и угрызениями совести по поводу игры на самых низменных инстинктах избирателей, пытаются подмять под себя даже истину и науку. Как уже подчеркивалось, пожалуй, самым опасным деянием администрации Трампа в долгосрочной перспективе является ее поход против эпистемологии — наших представлений о том, что есть истина и как она устанавливается.
Труднее всего будет устранить глубокий раскол нашей политической элиты. Растущее экономическое неравенство усугубляет раскол во всех прочих сферах. Самое главное, как уже говорилось, — общественные сдержки и противовесы, необходимые, если мы хотим, чтобы наша страна функционировала должным образом, требуют ограничения неравенства богатства и доходов, которое ведет к неравенству во власти, в том числе и в политической. Рыночная власть вызывает беспокойство во всех областях, а особенно в сфере СМИ. Мы уже видели, как рыночная власть в этом секторе помогает добиваться (или манипулировать) политических результатов.
Короче говоря, ущерб, который наносится нашим экономическим и политическим институтам, очень значителен. Его не устранить одним махом: последствия будут ощущаться еще долго после того, как уйдет Трамп.
Обострив до крайности давний спор о роли правительства, Трамп лишний раз подчеркнул необходимость правительства и хорошего управления со строгой подотчетностью и эффективной системой сдержек и противовесов.
Некоторые европейские лидеры видят позитивную сторону Трампа в том, что он заставил Европу сплотиться. Сейчас там более ясно понимают, что они поддерживают и против чего выступают. Там гораздо лучше осознали угрозу, которую несет призыв к нетерпимости, звучащий со стороны ультраправых. Там, например, выступают за международную систему на основе правил — точно так же, как выступают за верховенство закона в своих странах. Верховенство международного права — даже в усеченной форме — так же важно для функционирования мировой экономики и политики, как верховенство национального права для внутренней экономики и политики. Отказываясь от соглашений, подписанных своими предшественниками, Трамп подрывает веру в международное право. Как результат, в отсутствие возможности положиться на добросовестность приходится уделять больше внимания тому, что произойдет с уходом лица, подписавшего соглашение.
Нынешние негативные моменты сильно отличаются от тех, с которыми мы сталкивались 30 лет назад, когда демократия и рынки, казалось, триумфально шествовали по миру после падения железного занавеса. Свободные глобальные рынки должны были, как считалось, стать лучом света, который в конечном итоге принесет идеалы демократии во все уголки мира.
Всем, кто уже забыл о фашизме 1930-х гг. и оптимистично уверовал в то, что мир в своей основе добродетелен, Трамп и Путин напомнили, что опасные фигуры по-прежнему здесь, рядом с нами, что по-прежнему идет борьба между добром и злом и что в этой борьбе, как ни печально, иногда побеждает зло, особенно в краткосрочной перспективе. Это служит нам предупреждением о вреде, который плохие лидеры могут принести обществу. Однако, по крайней мере до настоящего момента, добропорядочность подавляющего большинства людей побеждала в конечном итоге. Сегодня мы должны сделать так, чтобы это произошло вновь.
Америка всегда гордилась своим авторитетом, своим положительным влиянием на весь мир. Мы, конечно, никогда не были такими белыми и пушистыми, как заявляли, — во времена холодной войны случалось немало темных эпизодов, — но в целом США реально способствовали распространению демократии, соблюдению прав человека и экономическому развитию. Однако сейчас мы видим другую сторону этой медали: Трамп дает образец для подражания всему миру, модель расизма, женоненавистничества и пренебрежения принципом верховенства закона. У нас есть институты, которые (пока что) обеспечивают нам защиту. В некоторых других странах, где победила нелиберальная демократия, вроде Венгрии и Филиппин, это может быть не так.
Когда такое поколение безнравственных лидеров ополчается против идеала истины, мир и страна оказываются перед угрозой значительно более серьезной дезинтеграции — такой, при которой будет невозможно выступить даже с мирными призывами к действию, звучащими в этой книге. Боюсь даже думать о том, какое экономическое потрясение, война или кризис в сфере безопасности может столкнуть нас в эту пропасть.
Некоторые смотрят на успехи американской экономики в годы, прошедшие после избрания Трампа, и рост фондового рынка как на доказательства мудрости его политики. На мой взгляд, однако, экономическую политику Трампа ждет неизбежный провал (как и экономическую политику других стран с аналогичными националистическими и популистскими программами). Головокружение от колоссального роста дефицита бюджета после сокращения налогов и увеличения расходов долго не продлится — несмотря на эйфорию, экономические результаты США лишь чуть лучше средних показателей развитых стран. Бум на фондовом рынке оказался кратковременным и сошел на нет еще до конца второго года пребывания Трампа в кресле президента. Более глубокие проблемы нашей экономики не решаются или обостряются — низкие реальные заработные платы, усиление неравенства, плохое медицинское обслуживание, сокращение средней продолжительности жизни, недостаточные долгосрочные инвестиции. Его экономическая политика, включая налоговый закон 2017 г., особенно после полной реализации, лишь усугубит неравенство и приведет к сокращению страхового покрытия лечения. Налоговый закон уведет страну еще дальше от динамичной, инновационной экономики на основе знаний, которая является единственным путем обеспечения устойчивого роста. Он также выставит на посмешище принцип финансовой ответственности, который всегда был фундаментальным для республиканской партии и деловых кругов, превратит его в простое орудие, вытаскиваемое на свет, например, когда нужны аргументы против расширения программ поддержки бедных американцев или среднего класса, и легко забываемое, когда дело доходит до сокращения налогов для богатых и корпораций. Просто удивительно, что американцы не становятся более циничными.
Понятно, что усиление экономического, расового и этнического разобщения вредит обществу и демократии, однако оно также очень плохо сказывается на экономике. Оно создает перекосы на рынке труда, не позволяя значительной части населения реализовать свой потенциал. Барьеры для иммиграции означают, что мы не сможем принимать самых талантливых людей в мире и заполнять существенные пробелы на нашем рынке труда.
Для хорошо функционирующего общества и экономики необходимы доверие и стабильность. Трамп сеет недоверие, а его неустойчивая политика, включая торговую войну без ясной стратегии и достижимых целей, служит источником сильной неопределенности. Манера, в которой приняли налоговый закон 2017 г. — без слушаний в комитетах, с голосованием по первоначальной версии, содержащей необозначенные изменения, когда сенаторы не знали, за что они голосуют, — не только превратила демократические процедуры в насмешку, но и открыла простор для ошибок, несоответствий и лазеек, пропихиваемых лоббистами, когда никто не видит. В отсутствие поддержки широких масс и голосов со стороны демократов этот закон в значительной мере будет отменен, стоит только измениться политическим ветрам. Широкие жесты в пользу корпораций были призваны стимулировать инвестиции. То же самое должна была сделать и протекционистская политика Трампа. Однако этого не произошло в определенной мере из-за того, что для инвестиций требуется стабильность, а трамповская политика порождает неопределенность.
Нужно, однако, четко понимать: даже если эйфория продлится достаточно долго, чтобы Трамп смог переизбраться на второй срок, долгосрочный ущерб, который он наносит нашей экономике и обществу, может быть очень серьезным. Мы уже говорили о том, как Трамп разрушает все устои нашей цивилизации, которые сделали страну великой и которые лежат в основе грандиозного повышения уровня жизни.
История о том, как мы оказались в нынешнем положении, хорошо известна: развитие глобализации, финансиализации и новых технологий пошло таким путем, который оставил за бортом множество работников, а характер этого пути в значительной мере был обусловлен экономической политикой. Даже во время подъема деловой активности в 2018 г. экономика не обеспечила такого улучшения благополучия многих, чтобы говорить о восстановлении уровня жизни, существовавшего десятилетие назад, до финансового кризиса. Неравенство благосостояния сегодня значительно выше, чем до начала Великой рецессии 2008 г., когда ситуация уже была довольно печальной. А с принятием налогового закона 2017 г. и с учетом мании дерегулирования, охватившей нынешнюю администрацию, оно, скорее всего, обострится еще больше и станет еще болезненнее.
И республиканцы вроде Джорджа Буша–старшего, и демократы вроде Билла Клинтона обещали, что политика либерализации и глобализации принесет процветание всем. Сейчас в этих обещаниях видят то, чем они являются на самом деле, своекорыстные общие фразы (или ложь): неудивительно, что разочарование в элитах и их «системе» растет.
Соедините эти обманутые надежды с достижениями в сфере маркетинга и поведенческой экономики (добавьте толику русского вмешательства), и вы поймете, почему почти половина населения страны клюнула на трамповское шарлатанство. Предательство элит открывает простор для манипуляций.
Мы оказались в нынешнем опасном положении не мгновенно. Из разных регионов страны поступали сигналы о том, что все идет не слишком хорошо и что, если проблемами не заниматься, ситуация может легко привести к появлению какого-нибудь демагога. Мы не знали, какую форму это может принять, но риск был налицо. Никто не обратил внимания на эти сигналы, и в этом смысле текущая ситуация является плодом наших собственных рук: мы неверно истолковали экономику, политику и ценности.
У нас были неправильные представления об экономике: мы думали, что свободные рынки — включая более низкие налоги и дерегулирование — решат все экономические проблемы. Мы думали, что финансы, глобализация и технический прогресс сами по себе принесут процветание всем. Мы думали, что рынки сами по себе всегда конкурентны, и потому недооценивали опасность рыночной власти. Мы думали, что слепое стремление к получению прибыли принесет социальное благополучие.
У нас были неправильные представления о политике: слишком многие думали, что выборы — это все, что нужно для демократии. Мы не понимали опасности денег в политике, их власти. Мы не понимали, как сконцентрированные деньги развращают демократию и как элиты могут использовать деньги в экономике и политике для обеспечения еще большей концентрации экономической и политической власти. Не представляли мы и то, насколько легко скатиться к системе «один доллар — один голос» или насколько легко можно разочароваться в демократии, когда большая часть населения считает систему продажной.
У нас были неправильные представления о ценностях. Мы забыли, что экономика должна служить гражданам, а не наоборот. Мы перепутали цели со средствами: глобализация вроде бы должна была создать экономику, которая лучше служит нашим гражданам, однако мы стали говорить людям, что из-за глобализации, запущенной нами же, им необходимо смириться со снижением уровня оплаты труда и сокращением государственных программ. Финансы тоже стали целью сами по себе, что привело к менее стабильной экономике, замедлению роста, усилению неравенства и ограблению обычных граждан. Погоня за прибылью и здесь не принесла ожидаемых улучшений.
Перекосы в экономике и политике поддерживаются и усиливаются искаженными ценностями. Мы становимся все более эгоистичным обществом — эгоистичным с точки зрения наших экономических моделей, а не идеала, к которому стремимся. Мы позволили неправильным проявлениям человеческой натуры взять верх над нами. Мы стали более меркантильными, менее внимательными к другим и менее бескорыстными. Мы стали сначала равнодушными к морали (мораль — это что-то такое для наших религиозных лидеров и воскресных проповедей), а потом и аморальными — безнравственность, характерная для сферы финансов, захватывала сектор за сектором до тех пор, пока мы не избрали себе президента, который сам является образцом этой новой антиэтики.
У нас были неправильные представления об истинных основах нашего благосостояния (повышение уровня жизни и реализация высших идеалов), опирающихся на науку, рациональное познание и обмен мнениями, а также о вытекающих из них общественных институтах, включая верховенство закона, опирающееся на демократические процессы.
На смену интернационализму и свободным рынкам неолиберализма с их несбыточными обещаниями идет примитивный протекционизм и национализм, чьи обещания вернуть Соединенным Штатам процветание еще более несбыточны. Экономисту довольно просто раскритиковать рыночный фундаментализм/неолиберализм, который доминирует у нас со времен Рейгана. Он опирается на набор поддающихся опровержению (и опровергаемых) гипотез. Однако этот набор можно хотя бы рационально обсуждать и выяснять, есть ли зерна истины в его аргументах и эмпирических допущениях. В случае Трампа этого сделать нельзя уже потому, что его основополагающие идеи (если их вообще можно так называть) рудиментарны. Если во внутренней политике он отстаивает достоинства рыночной экономики — пусть даже в американском варианте, нацеленном на погоню за рентой, — то в международной торговле занимает противоположную позицию: он не верит в свободные конкурентные рынки и склоняется к торговле на основе силового давления, возвращаясь к дискредитировавшим себя меркантилистским идеям.
Анализ других опасных эпизодов в американской и мировой истории все же дает нам определенную надежду и перспективу. Трамп — не первый президент, который злоупотребляет своей властью. И мы не впервые сталкиваемся с возмутительным неравенством и деформацией нашей экономики в результате чрезмерного использования рыночной власти. Однако каждый раз нам удавалось ограничить злоупотребления и скорректировать курс.
Президент Эндрю Джексон, по рассказам, так отреагировал на непонравившееся ему решение Верховного суда: «Джон Маршалл принял это решение. Пусть он его и исполняет!» Джексон знал, что в нашей политической системе обеспечивать исполнение законов должен президент — под его контролем находились все ведомства, отвечавшие за это. Суды не имели в своем распоряжении органов правоприменения. Джексон председательствовал в великом разделении молодой республики тех времен.
По мере становления республики наши институты совершенствовались и переосмысливались. Печальный опыт «коверкания» системы Эндрю Джексоном привел в конечном итоге к созданию профессиональной гражданской службы.
Это был не первый случай, когда политики пытались воспользоваться низменными инстинктами с целью получения преимущества. После Гражданской войны, Реконструкции и последующих десятилетий расовой дискриминации было немало глубоких кризисов и проявлений несправедливости, которые казались непреодолимыми и безысходными, по крайней мере людям того времени, особенно жертвам расизма. Проблемой тогда были не только предрассудки, но и эксплуатационный характер экономической системы. Нынешняя ситуация в Америке, где Трамп разжигает нетерпимость в стремлении обратить возмущение белых избирателей из рабочего класса против иммигрантов, во многом перекликается с тем, что происходило в прошлом.
Баталиям за расовую справедливость сопутствовала борьба за экономическую справедливость. Неравенство и концентрация рыночной и политической власти достигли новых высот в конце XIX в. Однако прогрессивное законодательство, включая законы, направленные на обеспечение конкуренции, позволили нам выбраться из пропасти. Когда экономическое неравенство вновь достигло максимума в 1920-х гг., социальное и экономическое законодательство Нового курса положило начало новой эре, в которой американцы получили системы социального страхования и страхования на случай безработицы. Экономическая власть была уравновешена с помощью законов, ограничивших финансовый сектор и вдохнувших новую жизнь в рабочее движение.
В этой книге я представляю альтернативную, или, если хотите, прогрессивную, программу. Ее стержнем является та часть преамбулы конституции, в которой говорится о «создании условий для всеобщего процветания». Под всеобщим имеется в виду процветание не 1%, а всего населения. Я наметил контуры платформы, которая, по моему разумению, может служить основой для консолидации и обновления демократической партии. Она может показать, что партия объединяется совсем не для борьбы с Трампом и его политикой, а для отстаивания тех ценностей, о которых я кратко говорил выше в этой главе. Это своего рода видение того, где мы находимся, кем можем быть, к чему можем прийти и каким образом туда добраться. Это, кроме того, новый общественный договор XXI в. Излагаемое мной видение основывается на осмыслении истории и глубоком понимании экономики и социальных сил, которые формируют экономику и сами изменяются под ее влиянием. Оно говорит на языке технократов, однако отражает наши высшие морально-нравственные устремления и готово перейти на язык этики и ценностей.
Нам необходимо начинать с прояснения цели — не с банального заявления о том, что у нас есть ценности, а с понимания сути этих ценностей и того, что экономика является средством достижения цели. Мы должны четко представлять, в чем заключается эта цель: успешность экономики нужно оценивать не по ВВП, а по благосостоянию граждан. Как заметил президент Клинтон, мы должны ставить интересы народа выше всего. Новый общественный договор включает в себя положения о сохранении окружающей среды для будущих поколений и о возврате политической и экономической власти обычным людям.
Эта программа XXI в. ставит во главу угла справедливое и гарантированное распределение плодов прогресса, предоставление каждому возможности подняться до уровня среднего класса без дискриминации, нетерпимости и исключений. Мы, как страна, можем считать себя процветающими, только если процветание общее: как с точки зрения экономической реальности, так и с точки зрения глубинных ценностей. Новый общественный договор должен содержать обязательство по предоставлению каждому человеку возможности жить полной жизнью и гарантировать, что его голос будет услышан в нашей демократической системе. Таким образом, ключевые положения нового общественного договора должны предусматривать обеспечение справедливости и возможности для всех, богатых и бедных, чернокожих и белых, иными словами, превращать американскую мечту в реальность.
Программа, сфокусированная на создании условий для прогресса, должна опираться на глубокое понимание источников богатства народа. Она должна гарантировать, что от технического прогресса и глобализации будут выигрывать все: нынешние споры вокруг того и другого излишне обостряют разногласия. В этой книге намечены контуры фундамента прогресса и политики, которая может его обеспечить.
В этой прогрессивной программе правительству отводится центральная роль. Оно должно гарантировать, что рынки будут работать должным образом, и создавать условия для достижения всеобщего благосостояния, которые люди и рынки сами по себе создать не могут. Такую программу, однако, возможно принять только в том случае, если мы развеем заблуждение, в соответствии с которым правительство всегда и везде неэффективно, и будем считать, что оно, как все общественные институты, включая рынки, склонно делать ошибки и поддается улучшению. Мнение о том, что правительство несет проблемы, а не решения, просто неверно. Наоборот, многие, если не большинство, проблемы общества, от чрезмерного загрязнения окружающей среды до финансовой нестабильности и экономического неравенства, создаются рынками и частным сектором. Короче говоря, рынки сами по себе не решат наших проблем. Только правительство может защитить окружающую среду, обеспечить социальную и экономическую справедливость и создать условия для формирования динамичного обучающегося общества путем вложения средств в фундаментальные исследования и технологии, составляющие основу прогресса.
Либертарианцы на правом фланге видят в правительстве препятствие на пути к свободе. Корпорации на правом фланге видят в правительстве орган, который вводит регулирование и устанавливает налоги, уменьшающие их прибыли. Для 1% населения сильное правительство — это власть, которая может отобрать деньги и отдать их нуждающимся. У всех этих действующих лиц есть прямой интерес выставить правительство как нечто неэффективное и усугубляющее проблемы страны. Однако базовые гипотезы каждой из этих групп глубоко ущербны. Сегодня представители 1% населения фактически выплачивают в виде налогов меньше справедливой доли своих доходов, то есть отдают меньше положенного на поддержание благосостояния общества, в том числе и обороны. При этом они присваивают, в основном в виде «ренты», больше соразмерной доли национального дохода и богатства.
В этой книге показано, как, помимо прочего, они меняют правила игры в свою пользу за счет подавляющего большинства. Это не «естественные» экономические силы привели почти к полной стагнации доходов большинства, в то время как доходы 1% населения резко выросли. Это не законы природы, а законы, принятые людьми, привели к таким неестественным результатам.
В реальности рынки требуют структуризации, а в последние четыре десятилетия мы структурировали их так, что получили замедление роста и усиление неравенства. Из всего многообразия форм рыночной экономики мы «выбрали» такую, которая плохо служит значительной части нашего населения. Теперь нам необходимо вновь переписать правила и сделать так, чтобы экономика служила нашему обществу лучше. Мы должны, например, заставить рынки вновь работать должным образом, вернув на них конкуренцию и ограничив чрезмерную рыночную власть.
В Америке, кроме того, существует более богатый набор институтов, чем готовы допустить «рыночные фундаменталисты». У нас действуют не только многочисленные эффективные государственные институты, но и активные неправительственные организации и фонды. В значительной мере основой нашего прогресса являются университеты, а по своей организационной форме это либо государственные, либо некоммерческие организации. У нас есть фирмы, находящиеся в кооперативной собственности. Частью нашей финансовой системы, не замеченной в безнравственном поведении во время кризиса 2008 г., были кредитные союзы, где кооперативные банки, принадлежащие членам, нередко связаны с конкретными фирмами и отраслями. Кооперативы играют важную роль в различных секторах многих регионов страны. Кооперативы и фирмы с участием работников в принятии решений и в капитале вели себя более достойно во время кризиса.
У Америки есть все возможности укрепить эту сложную систему разнообразных институтов. Каждый из них имеет свою нишу, и они дополняют друг друга. Частному сектору, например, нужна инфраструктура, финансируемая правительством, и знания, генерируемые университетами и исследовательскими институтами нередко с государственной поддержкой. Наш частный сектор в действительности много чего добился, однако его нельзя назвать ни кладезем всей мудрости, ни источником решений всех проблем нашего общества. Успехи частного сектора опираются на фундамент, заложенный правительством и нашими некоммерческими университетами и научно-исследовательскими центрами.
Таким образом, главное в предлагаемой программе XXI в. — это призыв к повышению в нашем обществе и экономике сбалансированности государственного, частного и общественного. Есть и другие аспекты этого восстановленного баланса: он должен ограничить чрезмерный меркантилизм и безнравственное поведение, которые мы наблюдаем в последние десятилетия; открыть простор для индивидуальных и коллективных инициатив и процветания; а также заставить людей и общество в целом вести себя в соответствии с нашими высшими ценностями и устремлениями. В числе таких ценностей следует назвать уважение к знаниям и истине, к демократии и верховенству закона, а также к институтам либеральной демократии и знаниям: только это позволит не остановиться прогрессу, который мы наблюдаем в последние 250 лет.
История Америки дает нам надежду. Однако любому студенту, изучающему темные периоды авторитаризма и фашизма в других странах, известно, что светлое будущее нельзя считать неизбежным.
Как мы уже говорили, Америка дважды в истории выходила из периодов крайнего неравенства — после «Позолоченного века» и «Бурных двадцатых». Нынешняя задача, впрочем, может быть еще масштабнее: уровень неравенства сейчас, пожалуй, выше, а после недавнего решения Верховного суда деньги обрели еще больше власти в политике. К тому же современная технология позволяет более эффективно превращать денежное неравенство в неравенство политической власти.
По сути, сегодня единственная уравновешивающая сила видится во власти народа, власти избирательных урн. Однако чем больше неравенство богатства и доходов, тем труднее эффективно пользоваться этой уравновешивающей силой. Именно поэтому обеспечение равенства является не только вопросом морали или правильной экономики, но и вопросом выживания нашей демократии.
Предлагаемая мной программа позволит всем американцам вести такую жизнь, к которой они стремятся — в соответствии с нашими ценностями свободы выбора, личной ответственности и свободы. Эта программа амбициозна, но необходима: при таком тяжелом положении, как сегодня, существует высокая вероятность того, что технологические достижения, которые уже маячат на горизонте, еще больше ухудшат ситуацию, если мы продолжим нынешний курс. Мы можем получить еще большее неравенство и еще более разделенное общество. Инкременталистская политика — чуть лучше образование здесь, чуть больше помощи там, — хотя и важна как элемент общей стратегии, не подходит для решения проблем, которые стоят перед Америкой сегодня. Нам требуется кардинальное изменение направления, к которому и призывает изложенная здесь прогрессивная программа.
Мы положили начало нездоровой динамики. Если оставить ее без изменения, страшно даже подумать, к чему она может привести. Эта книга написана в надежде на то, что альтернативный мир возможен, что достаточно много американцев верят в это и что совместные действия могут положить конец зловещей тенденции. В числе этих американцев молодежь, которая пока что не растеряла свой идеализм, представители более зрелого поколения, которые все еще верны идеалам равенства возможностей и всеобщего процветания, а также те, кто помнит борьбу за гражданские права, кто примкнул к ней сердцем и душой, но после недолгого успеха увидел, как страну затягивают еще более темные тучи. Альтернативный мир — это не воссоздание воображаемого прошлого, а строительство реалистичного будущего на основе знания экономики и политики, включая то, чему мы научились на провалах последних десятилетий. Должным образом структурированные, хорошо регулируемые рынки, работающие вместе с правительством и широким кругом институтов гражданского общества, — это единственно возможный путь вперед.
Это альтернативное видение будущего, этот новый общественный договор XXI в., который я описал, кардинально отличается от того, что Америке предлагают сегодня администрация Трампа и республиканская партия при значительной поддержке бизнес-сообщества. Наши прошлые неудачи служат прологом к будущему: если мы не сможем лучше управлять техническим прогрессом, то легко придем к антиутопии с еще большим неравенством, с еще более разделенной политической системой. То, чего хотели бы люди и общество в целом, окажется еще более недоступным для нас.
Пока что не поздно спасти капитализм от самого себя.
Войти с помощью соц. сетей: