О национальных характерах

Простонародье склонно доводить понимание национальных характеров до крайности; однажды установив в качестве принципа, что такой-то народ – это мошенники, трусы или невежды, оно не допускает никаких исключений и каждому отдельному человеку (из этого народа) заранее ставит все это в вину. Разумные же люди порицают такие не проводящие различия суждения, хотя одновременно допускают, что каждая нация имеет свои особые обычаи и что некоторые особые качества можно более часто встретить среди какой-либо нации, чем среди ее соседей. Простые люди в Швейцарии, вероятно, более честны, чем такие же люди в Ирландии; и каждый благоразумный человек, исходя только из данного обстоятельства, будет относиться к каждому из них с разной степенью доверия. Мы имеем основание ожидать большего остроумия и веселости от француза, чем от испанца, хотя Сервантес и родился в Испании. Естественно предположить, что англичанин обладает большими знаниями, чем датчанин, хотя Тихо Браге был уроженцем Дании. <…>

Тихо Браге (1546–1601) был интересен Юму не только как выдающийся астроном и радикальный критик аристотелевской физики, но и как создатель Ураниборга – городка-обсерватории, первого наукограда в истории.

То, что характер нации будет во многом зависеть от моральных причин, должно быть очевидно самому поверхностному наблюдателю, поскольку нация есть не что иное, как собрание индивидуумов, а обычаи индивидуумов часто определяются указанными причинами. Нищета и тяжелый труд коверкают ум простых людей и делают их неспособными к какой-либо науке или искусной профессии; и если какое-либо правительство становится слишком деспотическим для всех подданных, то это должно оказать соответствующее воздействие на их характер и ум и изгнать из их среды все свободные искусства.

Тот же принцип моральных причин определяет характер различных профессий и изменяет даже те наклонности, которые отдельные их представители получили из рук природы. Солдат и священник – различные характеры во все времена и во всех странах; и это различие основывается на обстоятельствах, действие которых вечно и неизменно.

Изменчивость жизни делает солдат щедрыми и великодушными, а также храбрыми; их праздность в сочетании с тем, что они образуют в лагерях или гарнизонах большие сообщества, располагает их к удовольствиям и галантности; часто меняя общество, они могут приобрести хорошие манеры и прямоту в обращении. Поскольку их используют только против открытых врагов общества, то они становятся откровенными, честными и прямодушными, а поскольку они больше напрягают мускулы тела, чем ум, то они обычно беспечны и невежественны.

Под щедростью и великодушием имеется в виду, прежде всего, смелость (умение вступиться за слабого) и милость (готовность заплатить полную цену за товар), что обычно для того, кто перемещается с места на место. Сейчас мы приписали бы такие качества среднему туристу.

Существует банальное, но не совсем лишенное правоты выражение, что священники всех вероисповеданий одинаковы; и хотя характер профессии не во всех случаях берет верх над личным характером человека, все же несомненно, что он имеет преобладающее влияние в большинстве случаев. Ибо, как замечают химики, алкоголь, если его довести до определенной крепости, всегда одинаков, независимо от того, из какого вещества он извлечен; так и эти люди: будучи подняты над человечеством, приобретают одинаковый характер, который присущ только им и который, вообще говоря, по моему мнению, не самый приятный из тех, с которыми можно встретиться в человеческом обществе. В большинстве своих черт он противоположен характеру солдата так же, как и тот образ жизни, из которого он вытекает.

Если солдат близок, по нашим представлениям, туристу, то священник – оседлому интеллектуалу, «городскому невротику», по известному выражению Вуди Аллена: прижимистый, странно боящийся каких-то вещей, грубоватый в общении и часто ссорящийся с людьми на пустом месте, сам не замечая, что поссорился.

<…>

Ум человека от природы чрезвычайно расположен к подражанию; невозможно также, чтобы входящие в какую-либо группу люди, часто беседуя совместно, не приобрели сходства в нравах и не передали друг другу свои пороки, равно как и добродетели. Склонность к общению и объединению в общества сильна у всех разумных существ; и то же самое предрасположение, которое дает нам эту склонность, заставляет нас глубже вникать в настроения друг друга и приводит к тому, что сходные аффекты и склонности передаются подобно инфекции всему клубу или союзу компаньонов. Когда ряд людей объединен в одну политическую организацию, случаи, когда они собираются для совместных бесед по вопросам обороны, торговли и управления, должны быть так часты, что вместе с одинаковой речью или языком они должны приобрести сходство в нравах и иметь общий, или национальный, характер наряду со своим личным, присущим каждому отдельному лицу. Далее, хотя природа производит самые разнообразные виды характеров и умы самого различного склада, из этого не следует, что она производит их всегда в одинаковых пропорциях и что в каждом обществе трудолюбие и лень, храбрость и трусость, человеколюбие и бесчеловечность, мудрость и глупость будут смешаны одинаковым образом. Когда общество находилось еще в младенческом возрасте и когда какая-либо из этих наклонностей обнаруживалась в большей мере, чем остальные, она, естественно, преобладала в смеси и придавала национальному характеру определенный оттенок. А если бы даже было доказано, что в этих небольших обществах ни одна из черт характера не является преобладающей и что те же самые соотношения будут всегда сохраняться в смеси, все же наверняка не будет так, чтобы лица, пользующиеся доверием и авторитетом, число которых еще более ограниченно, обладали одинаковым характером, а их влияние на нравы народа во все времена должно быть весьма значительным. Если бы с самого возникновения республики кто-либо подобный Бруту получил власть и был настолько захвачен энтузиазмом к свободе и общественному благу, что возвысился бы над всеми природными узами, равно как и над частными интересами, то такой блестящий пример, естественно, имел бы влияние на все общество и зажег бы ту же страсть в каждой груди. Что бы ни формировало нравы одного поколения, следующее усвоит более сильную степень того же самого, ибо ведь люди более чувствительны ко всем впечатлениям, полученным ими в детстве, и сохраняют эти впечатления, пока живут на свете. Я утверждаю в таком случае, что все национальные характеры, если они зависят не от твердых моральных причин, вытекают из таких случайностей, как эти, и что физические причины не имеют заметного влияния на ум человека. Во всех философских учениях существует положение, гласящее, что причины, которые себя не проявляют, следует считать несуществующими.

В этом абзаце Юм обозначает новый республиканский политический идеал, который потом отчасти воспроизводили отцы-основатели США, Наполеон, декабристы, Гарибальди и другие. Так, в формуле Пушкина «Пока свободою горим, Пока сердца для чести живы» сказано и об энтузиастическом восприятии свободы, и о возвышении над частными интересами во имя «чести», «честь» у Пушкина и есть возвышение над природными узами и частными интересами.

Если мы обойдем весь земной шар или просмотрим анналы истории, мы всюду обнаружим признаки совпадения или заимствования нравов и нигде – влияние воздуха или климата.

Анналы – летопись, хроника, изложение событий по годам, в общем смысле – фундаментальное изложение истории.

Во-первых, мы можем заметить, что там, где в течение многих веков существует чрезвычайно обширное государство (government), оно распространяет национальный характер по всей своей территории и передает сходство нравов каждой части страны. Так, китайцы имеют самое большое единообразие характера, которое только можно себе представить, хотя воздух и климат в различных частях тех обширных владений весьма разнообразны.

Во-вторых, в небольших государствах (governments), расположенных рядом друг с другом, люди тем не менее обладают разным характером и часто так же различаются по своим нравам, как самые отдаленные друг от друга нации. Афины и Фивы были расположены друг от друга всего лишь на расстоянии краткого однодневного путешествия, хотя афиняне были столь же знамениты своим хитроумием, вежливостью и веселостью, как фиванцы своей тупостью, неотесанностью и флегматичностью. Плутарх, рассуждая о влиянии воздуха на умы людей, замечает, что жители Пирея обладают нравами, резко отличающимися от нравов жителей более высоко расположенного города Афины, который отстоял примерно на четыре мили от первого. Но я полагаю, что никто не приписывает различие в нравах (жителей) Уоппинга и Сент-Джеймса какому-либо различию в воздухе или климате.

Фивы находятся на расстоянии дня конного, а не пешего путешествия от Афин: либо Юм имеет в виду под путешествием только конное, либо отсылает к завоеванию Афин и Фив спартанцами, которые контролировали завоеванные территории конными объездами и расположением гарнизонов вблизи городов. Фивы были центром Беотии, а в Афинах у Беотии была репутация области недалеких людей.

В-третьих, один и тот же национальный характер обычно подчиняется власти одного государства (government) до какой-либо четкой естественной границы; и, перейдя реку или перевалив через горный хребет, ты найдешь новый комплекс нравов и обычаев и другое государство (government). Лангедокцы и гасконцы – самые веселые люди во Франции, но, где бы ты ни пересек Пиренеи, ты окажешься среди испанцев. Возможно ли, чтобы качества воздуха менялись в точном соответствии с границами империи, которые так сильно зависят от случайностей битв, переговоров и (династических) браков?

В-четвертых, когда какая-либо группа людей, рассеянных по отдаленным друг от друга странам, сохраняет тесное общение друг с другом, образуя отдельное сообщество, они приобретают сходные нравы и у них бывает очень мало общего с народами, среди которых они живут. Так, евреи в Европе и армяне на Востоке имеют каждые свой особый характер, и первые так же известны своей склонностью к мошенничествам, как вторые – своей честностью. Замечено также, что иезуиты во всех католических странах обладают характером, присущим только им.

Армяне были торговой элитой в Османской империи, и, вероятно, репутация их была просто выше репутации арабов как торговцев; богатым армянам не нужно было жульничать, тогда как еврейские торговцы могли сравниваться только с европейскими, и потому европейские авторы могли легко клеветать на евреев и их дискредитировать, в частности, объявляя мошеннической любую торговлю в кредит.

В-пятых, когда какая-либо случайность, например различие в языке или религии, удерживает две нации, живущие в одной и той же стране, от смешения друг с другом, они сохраняют в течение нескольких столетий отличные друг от друга и даже противоположные комплексы нравов. Честность, серьезность и храбрость турок составляют абсолютно прямой контраст с тщеславием, легкомыслием и трусостью современных греков.

Такое стереотипное и крайне несправедливое изображение греков во многом сохранилось до наших дней (имеется в виду характер греческих бандитов или торговцев в бульварной литературе и сериалах).

В-шестых, один и тот же комплекс нравов следует за представителями нации и остается присущ им на всем земном шаре так же, как те же самые законы и тот же самый язык. Испанские, английские, французские и голландские колонии – все они поддаются различению даже между тропиками.

В-седьмых, нравы одного народа весьма значительно меняются с течением времени либо из-за огромных изменений в их системе правления, либо из-за смешения с другими народами, либо из-за того непостоянства, которому подвержены все людские дела. Изобретательность, трудолюбие и активность древних греков не имеют ничего общего с глупостью и праздностью нынешних обитателей соответствующих районов. Прямота, храбрость и любовь к свободе составляли характер древних римлян, так же как коварство, трусость и рабская покорность отличают их современных потомков. Древние испанцы были непоседливы, буйны и настолько любили воевать, что многие из них покончили жизнь самоубийством, когда римляне лишили их оружия. Теперь столь же трудно (по крайней мере, это было трудно пятьдесят лет назад) побудить современных испанцев взяться за оружие. Все жители Батавии были авантюристами и нанимались в римские армии. Их же потомки используют иностранцев для той самой цели, для которой римляне использовали их предков.

Батавия – историческое название области Нидерландов. Юм говорит о наемных армиях Соединенных Провинций.

Хотя кое-какие немногочисленные черты характера француза таковы же, что и те, которые Цезарь приписал галлам, все же, какое может быть сравнение между любезностью, человеколюбием и образованностью современных обитателей этой страны и невежеством, варварством и вульгарностью прежних? Не говоря уже об огромной разнице между нынешними владетелями Британии и теми, кому она принадлежала до римского завоевания, мы можем заметить, что несколько веков назад наши предки погрязали в самом презренном суеверии, в прошлом веке они прониклись самым яростным (религиозным) исступлением, а сейчас успокоились и отличаются наиболее холодным безразличием в отношении религиозных вопросов, которое только можно встретить в какой-либо стране мира.

Цезарь приписал галлам – в «Записках о галльской войне» Гай Юлий Цезарь, прежде всего, отмечает непостоянство, вспыльчивость, легкомыслие, неусидчивость, непривычку к труду галлов. Например: «При принятии решений они непостоянны и бросаются на все новое» (sunt in consiliis copiendis mobiles et novis plerumque rebus student). Стереотип «легкомысленного француза» отчасти подпитывался свидетельством Цезаря.

В-восьмых, когда несколько соседних наций имеют очень тесное общение между собой благодаря политике, торговле или путешествиям, они приобретают сходство в нравах, соответствующее степени общения. Так, все франки в глазах восточных народов имеют одинаковый характер. Различия среди них подобны особым акцентам разных провинций, которые можно различить не иначе как ухом, к ним привыкшим, и которые обычно не замечаются иностранцами.

Франки («свободные») – тогда в узком смысле жители земель, объединенных королями от Хлодвига до Карла Великого, в более широком смысле – все романские народы в противовес германским или даже все европейцы в противовес жителям Востока. В широком смысле термин употреблялся в Османской империи, включая греческие земли, на которые она притязала («франкократией» называли власть генуэзцев и венецианцев на греческих островах), а также на Руси: «фрягами» звали равно итальянцев, французов и испанцев.

В-девятых, мы часто можем заметить поразительное смешение нравов и характеров в одной и той же нации, говорящей на одном языке и подчиняющейся одному правительству. И в данном отношении англичане являются, пожалуй, самым замечательным из всех народов, которые когда-либо жили в мире. Этого нельзя приписать ни изменчивости и непостоянству климата, ни каким-либо другим физическим причинам, поскольку все эти причины имеются и в соседней Шотландии, но не приводят к такому результату. Когда система правления какой-либо страны чисто республиканская, она может породить определенный комплекс нравов. Когда она чисто монархическая, она в еще большей степени может совершить то же самое; подражание высшим слоям общества быстрее распространяет национальные обычаи среди народа. Если правящие круги государства состоят целиком из купцов, как в Голландии, то их единый образ жизни установит и их характер. Если же они состоят главным образом из дворян и джентри, как в Германии, Франции и Испании, результат будет тот же самый. Дух какой-либо отдельной секты или религии также может формировать нравы народа. Но английская система правления представляет собой смешение монархии, аристократии и демократии. У власти стоят лица из среды джентри и купцов. Среди них можно встретить все религиозные секты. И та огромная свобода и независимость, которой пользуется здесь каждый человек, позволяет ему проявлять нравы, присущие только ему. Поэтому англичане из всех народов вселенной почти не имеют общего для них национального характера, если только сама указанная особенность не может сойти за таковой.

Из дворян и джентри – не совсем точный перевод: в оригинале nobles and landed gentry, родовитых аристократов и владельцев мелких поместий. Юм вовсе не имел в виду безземельных джентри, но употребил два слова, чтобы обозначить вообще землевладельцев по праву рождения, принадлежащих к высшему сословию.