Глава 33. Война вступает на немецкую землю

В первые дни 1945 года на Восточном фронте, на огромных пространствах между Карпатами и Балтийским морем, царила обманчивая тишина. Это было затишье перед новым наступлением Красной армии, которое началось 12 января.

После многочасовой артиллерийской подготовки, размалывавшей немецкие войска, Красная армия рванулась вперед. В конце января последнего года войны советские войска уже стояли на Одере под Кюстрином, в шестидесяти километрах от Берлина. Они захватили Верхнюю Силезию, лишив нацистскую Германию последней индустриальной базы. 26 января Восточная Пруссия была в кольце. Через три дня кольцо окружения сжалось вокруг Кёнигсберга. Войска группы армий «Центр» были разрезаны и оказались в трех котлах.

Война пришла на немецкую землю, и теперь немцам предстояло испытать то, что по их вине пережила вся Европа и больше других – Советский Союз. Немецкое население бежало от Красной армии. Но партийные секретари призывали держаться до последнего. Гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох, который два года свирепствовал на Украине, вернулся в родные края и был назначен имперским комиссаром обороны Восточной Пруссии.

Но он никого не может удержать. Гражданское население бросает все и, сложив имущество на повозки, движется на запад. Ночью температура падает до минус двадцати. Маленькие дети и старики погибают от холода. Колонны вермахта небрежно сбрасывают повозки с вещами в придорожные канавы. Таков приказ – очистить дороги, чтобы обеспечить армейским частям свободу передвижения.

«Немецкий народ, – записывал в своем дневнике Геббельс, – переживает сейчас испытание на прочность, и он должен его выдержать, если не хочет вообще прекратить свое существование как нация».

Иначе говоря, вождей рейха не интересует судьба беженцев. Оставаться немцы боятся. Они боятся красноармейцев, которые будут мстить за весь тот кошмар, что немецкая армия принесла на их землю, за невиданную войну на уничтожение Советского Союза.

Современные немецкие историки ввели в оборот документы, наглядно рисующие обстоятельства, при которых Красная армия вошла в Германию. Сейчас книги, которые описывают последние дни рейха, в большом количестве присутствуют на полках берлинских книжных магазинов.

В архиве в Кобленце хранятся отчеты тех лет, составленные в Восточной Пруссии и в других местах, куда пришли советские солдаты. Происхождение документов таково – несколько районов на короткое время были отбиты частями вермахта, и местные власти успели составить эти отчеты.

«Отчет из Оттенхагена, Восточная Пруссия:

Мы блуждали по глубокому снегу, был сильный мороз. Нас часто обгоняли небольшие отряды русских, которые всегда требовали часы и сапоги. При этом был застрелен восьмидесятилетний старик, который отошел в лес по нужде.

Неожиданно подъехали две автомашины с русскими, которые моментально забрали у нас все, что было ценного: сумочки, чемоданы, тюки, меха. Потом нас выстроили и стали расстреливать. Это произошло так внезапно, что никто ничего не успел сказать. Мой муж получил пулю в голову одним из первых. Я услышала крики, звуки выстрелов, от боли потеряла сознание и упала. Из девятнадцати человек я одна осталась жива.

Отчет из Эльбинга, Восточная Пруссия:

Нас гнали вперед под конвоем русских солдат. Во время этого марша смерти русские солдаты бросали в колонну ручные гранаты. Упавшие оставались лежать, а колонна должна была продолжать путь, перешагивая через них. Тех, кто не умер сразу, достреливали в затылок. Такие выстрелы мы называли милосердными.

Отчет из Арнсвальда, Померания:

Русские выстрелили сигнальной ракетой внутрь приусадебного сарая, который сразу загорелся. Из сарая выбежали человек пятьдесят – целые семьи. Русские стали стрелять в них из автоматов. Я спросил у русских, почему они это делают. Они ответили, что немецкие солдаты убивали русских женщин и детей.

Отчет из Катовице, Верхняя Силезия:

Через два с половиной месяца меня перевели в штрафной лагерь для пленных… Здесь каждый день умирало по двадцать пять человек, а когда разразилась эпидемия тифа, то и по семьдесят.

Отчет из района Кольмар, Позен:

20 января 1945 года нам велели уходить, но уже на третий день нас обогнали русские войска. Мой муж стоял у повозки и хотел взять у меня малышку, так как мы решили свернуть с дороги и бежать.

Тут подошел русский и спросил:

– Немец или поляк?

Муж ответил:

– Немец, – и тут же получил пулю в грудь. Он умер почти сразу, у меня на глазах.

Отчет из Данцига:

На глазах мужчин, на которых наставили пистолет, они изнасиловали женщин. Мы прятались, но они нас нашли. Один из них, лет восемнадцати, намеревался сделать это и со мной. Вооруженный бутылкой вина, он втолкнул меня в телефонную будку. Я говорила:

– Я совсем старуха, вся в морщинах.

От только повторял:

– Гроссмама, мусс („Бабушка, надо!“).

Одна молодая женщина с тремя маленькими детьми пыталась незаметно проскользнуть мимо, но эта орда ее схватила и стала насиловать. Дети кричали:

– Мама, мамочка!

Отчет из Щецина, Померания:

Русские, обыскивая и грабя поместье, нашли в винокурне спирт и шнапс и напились. И тут они начали убивать и насиловать. Нас, женщин, согнали в школу. Утром меня изнасиловал русский, другой в это время целился в меня из винтовки. Недавно вышедшая замуж дочь фрау Танков была изнасилована десять раз подряд».

У преступлений красноармейцев в Восточной Пруссии есть предыстория, которая, возможно, их не оправдывает, но многое объясняет. С 22 июня 1941 года Третий рейх вел преступную, безжалостную войну на уничтожение Советского Союза, народов России, русских. Эта война унесла жизнь почти трех десятков миллионов советских людей и разрушила половину страны. Язык не поворачивается осуждать красноармейцев за то, как они вели себя в Германии…

«Допускаю какие угодно жестокости, – писал философ Федор Степун, эмигрировавший после революции в Германию, – но на одном настаиваю: русский человек жесток только тогда, когда выходит из себя. Находясь же в здравом разуме, он в общем совестлив и мягок. В России жестокость – страсть и распущенность, но не принцип и порядок. Иначе у немцев…»

4-й немецкой армией, оборонявшей Восточную Пруссию, командовал генерал пехоты Фридрих Хоссбах, бывший военный адъютант Гитлера. Он потерял доверие фюрера, когда в скандале вокруг генерала Фрича принял его сторону. Гитлер отправил его в войска командиром полка. За эти годы Хоссбах вырос в звании и должности и был награжден Рыцарским крестом с дубовыми листьями.

В конце января 1945 года генерал Хоссбах понял, что сопротивление бесполезно, и попытался со своими попавшими в котел войсками прорываться на запад, в сторону Вислы.

– Гражданское население должно остаться, – объяснил он своим офицерам. – Это звучит жестоко, но изменить ничего нельзя.

29 января Гитлер сместил Хоссбаха с должности командующего армией и отменил приказ об отступлении. Войска были обречены, зато у гражданского населения появился шанс бежать. Мирное население уходило по единственной оставшейся дороге к Данцигу и к портовому городку Пиллау в надежде попасть на суда, уходящие в рейх. Пиллау был переполнен. В Данциге скопились сотни тысяч беженцев, рассчитывавших на спасительные суда.

После войны командующий военно-морским флотом гроссадмирал Карл Дёниц утверждал, что он сохранил жизнь двум миллионам немцев из Восточной Пруссии: «Спасение людей из восточногерманских провинций было приоритетной задачей флота весной 1945 года».

Гроссадмирал лгал. 22 января Гитлер одобрил предложение Карла Дёница зарезервировать скудные запасы угля исключительно для ведения боевых операций на море, а не для эвакуации беженцев. Дёниц обещал, что флот поможет находящимся в окружении войскам продолжить войну. В том числе курляндской группировке, то есть группе армий «Север», в командование которой вступил генерал-полковник Лотар фон Рендулич, австрийский нацист, обещавший Гитлеру не капитулировать.

У командующего военным флотом были и ведомственные интересы в Восточной Балтике, эта акватория являлась тренировочной базой новых типов германских подводных лодок. Дёниц, уверенный в окончательной победе Третьего рейха не меньше самого фюрера, считал, что новые лодки помогут ему добиться перелома в морской войне против союзников.

Поэтому усилия флота в первые месяцы сорок пятого были подчинены одной цели – удержать Курляндию, Восточную Пруссию и Данциг. Адмирал Карл Дёниц делал все, чтобы эта кровавая мясорубка не остановилась. До начала мая военный флот безостановочно поставлял окруженным войскам боеприпасы и снаряжение. И вывез около полумиллиона раненых, страшный показатель жестокости боев. На обратном пути корабли брали на борт оружие и транспортные средства, которые не были нужны окруженным и ведущим позиционную войну – «за каждую пядь земли» – группировкам. И только если на борту оставались свободные места, военные корабли подбирали беженцев.

Но и гражданский флот по большей части оставался недоступен для ожидавших помощи людей. Гауляйтер Гамбурга и имперский комиссар морских перевозок обергруппенфюрер СС Карл Кауфман объяснил: «Потребности группы армий „Север“ в поставках снаряжения и объем грузов, подлежащих вывозу, полностью исчерпывают возможности моего балтийского тоннажа».

Использование судов большого водоизмещения не помогало – они оказывались под прицелом подводных лодок. 30 января подводная лодка С-13 бригады подлодок Балтийского флота под командованием капитана 3-го ранга Александра Ивановича Маринеско торпедировала пароход «Вильгельм Густлофф», принадлежавший нацистской туристической организации «Сила через радость». Через несколько минут судно ушло на дно. В ледяной воде погибло не меньше пяти тысяч человек – точное число пассажиров не удалось установить.

16 апреля утонуло судно «Гойя», погибло шесть тысяч человек. Тысячи утонули при гибели пароходов «Карлсруэ», «Генерал фон Штойбен», «Мольткефельс»… Весной сорок пятого в Балтике утонуло около двадцати тысяч немцев.

Часть эвакуированных попали в Данию, где к ним отнеслись как к врагам. Немцев загнали за колючую проволоку, их почти не кормили, не оказывали им медицинской помощи. Тринадцать тысяч немцев умерли, половину из них составляли дети. Датчане ничего не желали делать для немцев, которых ненавидели. Для граждан рейха настало время расплаты.

Остальные беженцы добрались только до Данцига. Вырваться оттуда было практически невозможно – железные дороги обслуживали лишь военные перевозки. В результате в середине февраля в районе Данцига собралось около полумиллиона никому не нужных беженцев. По оценкам историков, каждый день сто человек умирало только от истощения.

Из Данцига кое-кто брел дальше, в Померанию. Гауляйтер Данцига и имперский комиссар обороны Западной Пруссии обергруппенфюрер СС Альберт Форстер отпускал по семь тысяч человек в день, потом нехотя увеличил квоту вдвое. Ему не хотелось, чтобы люди бежали из города, который он обещал фюреру удерживать до последнего.

24 февраля Красная армия наносит новый удар и заполняет Померанию. 4 марта советские войска прорываются к Балтийскому морю. Район вокруг Данцига превращается в огромный котел. Беженцы отхлынули назад.

Из документов штаба 2-й немецкой армии следует, что отчаявшиеся люди стали жертвами собственных властей: «В предместье Данцига находится ровно два миллиона человек. К сожалению, население сначала двигалось на запад, а потом снова на восток. Положение людей ужасающе, потому что отступающие части с согласия гауляйтера беспощадно сбрасывают население с дороги, и люди остаются лежать в придорожных канавах».

2-й армией командовал генерал-полковник Вальтер Вейс, имевший большой опыт прорыва из котлов, в которые его армия не раз попадала. 19 февраля вермахту удается ненадолго прорвать кольцо вокруг Кёнигсберга, и снова бесчисленные толпы вырываются из города в Пиллау и рыбацкие деревни.

К началу марта в маленьком Пиллау и граничащем с ним Замланде скопилось сто тридцать тысяч беженцев. Часть кёнигсбержцев предпочли вернуться в родной город. По подсчетам гауляйтера Коха, число беженцев превышало четверть миллиона. Но отвечавший в штабе командования флотом за транспортные перевозки контр-адмирал Конрад Энгельхардт ответил, что вывезти их невозможно, поскольку нет угля.

23 марта Красная армия начала большое наступление на Данциг. Генерал-полковник Вальтер Вейс, только что получивший повышение и поставленный во главе группы армий «Север», обратился к Дёницу: «Спешно присылайте суда, оборудование и любые плавательные средства!»

Гроссадмирал ответил, что «все возможности исчерпаны».

30 марта, когда Данциг был разрушен артиллерийскими обстрелами, Дёниц лишний раз продемонстрировал, как мало его волновала судьба сограждан и попавших в окружение солдат. Он подписал приказ, в котором вновь ставил на первое и второе место все военные транспорты и только на третью позицию – эвакуацию раненых и беженцев. Через несколько дней большие пассажирские суда, на которых можно было перевозить раненых и беженцев, из-за нехватки угля ставятся на прикол.

К концу марта Красная армия завершает ликвидацию Данцигского котла. В последних удерживаемых вермахтом областях наряду с десятками тысяч раненых остается около четырехсот тысяч беженцев. Еще двести пятьдесят тысяч – в Кёнигберге, Пиллау и Замланде.

Военный флот умоляют о помощи. Гроссадмирал Дёниц уверяет, что «делается все возможное». В реальности загрузка судов, уходящих из Восточной Пруссии, распределяется следующим образом. Сорок процентов тоннажа отдается для нужд вермахта, сорок процентов – раненым, остальные двадцать – беженцам. Флот продолжает вывозить оружие, снаряжение, транспортные средства для того, чтобы вермахт продолжал сражаться на территории рейха!

В начале апреля капитулировал Кёнигсберг, в середине апреля Замланд, остался только Пиллау, где было больше восьмидесяти тысяч беженцев. Сколько из них погибло во время боев за город – установить уже невозможно. Непостижимо, что даже в ситуации полной катастрофы и всеобщего бегства продолжается уничтожение евреев. В тот самый день, когда Красная армия взяла Пиллау, эсэсовцы начали эвакуацию по морю концлагеря Штутхоф. За несколько недель до этого, когда капитан 3-го ранга Маринеско потопил «Вильгельм Густлофф», эсэсовцы в отместку убили несколько тысяч евреев.

Теперь на лодках и на любых плавсредствах увозят еще три с лишним тысячи заключенных. Большинству из них не суждено было дождаться освобождения. Треть погибла по дороге, многие стали жертвами британских бомбежек – пилоты принимали суда-развалюхи за транспорты, перевозящие войска. Выживших заключенных добили эсэсовцы.

30 апреля Адольф Гитлер покончил жизнь самоубийством. В политическом завещании он назначил гроссадмирала Карла Дёница своим наследником на посту президента и Верховного главнокомандующего.

1 мая Дёниц выступил по радио с обращением к немецкому народу. Он провозгласил лозунг «Спасти немцев от уничтожения большевизмом!» и потребовал от вермахта продолжить вооруженную борьбу на востоке, чтобы население Германии избежало «порабощения и гибели».

Не зря, выходит, вознаграждая адмирала за безусловную верность, Гитлер назначил его своим преемником. Карл Дёниц был тем человеком, на которого фюрер мог положиться в любой ситуации и в любое время.

2 мая он назначил новых командующих родами войск и сформировал правительство. Исполнять обязанности рейхсканцлера и министра иностранных дел он поручил недавнему министру финансов Лютцу Шверину фон Крозигку.

Только 6 мая, за два дня до полной и безоговорочной капитуляции Германии, Дёниц впервые назвал главной задачей спасение людей. И приказал отправить в Курляндию все корабли и гражданские суда, еще остававшиеся на плаву. И наконец, разрешил пустить в ход горючее, зарезервированное для подводного флота. Но поздно – Красная армия уже добивала окруженные группировки вермахта. От трех до четырех миллионов немцев остались в Восточной Пруссии и Данциге. Почти всех вскоре изгнали. Восточную Пруссию поделили Польша и Советский Союз.

После войны бывшие немецкие военные моряки сделали все, чтобы переписать историю. Карл Дёниц отсидел десять лет по приговору Нюрнбергского трибунала и получил от правительства ФРГ адмиральскую пенсию. Еще в 1970 году он утверждал: «Я сделал все, что мог в той ситуации, для спасения немцев».

На самом деле нацистское командование в сорок пятом обрекло свой народ на смерть с той же легкостью, что прежде и другие народы. Руководители рейха и военное командование приказывали войскам сражаться до последнего в надежде оттянуть поражение в войне и неминуемое наказание за свои преступления…

А на западе 21 октября 1944 года американские войска вошли в город Аахен. Немцы, оставшиеся в городе, ощущали себя словно между двумя мирами. Они испытывали чувство неуверенности: вдруг вермахт вернется? Несколько недель части вермахта обстреливали город с востока, пока американцы не продвинулись настолько, что немецкие орудия уже не доставали Аахен.

Еще в сентябре в городе побывал рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Он сказал, что город никогда не будет сдан. Весной Аахен подвергся тяжелым бомбардировкам, большая часть горожан бежали. Двадцать пять тысяч остались жить в руинах. Город обороняла 116-я танковая дивизия вермахта.

Командовал дивизией генерал-лейтенант граф Герхард фон Шверин. В письме американцам генерал просил пощадить население. Письмо перехватили, Шверина обвинили в измене родине и арестовали. Он и по сей день считается спасителем Аахена, его именем названа одна из улиц города. При этом генерал приказал преследовать мародеров. Нескольких схватили и отпустили. Двоих расстреляли публично. Обоим было по четырнадцать лет.

Оставшиеся в городе прятались в подвалах. Они ждали, когда придут американцы. Из страха перед полицией и гестапо они не решались топить печки, чтобы дым их не выдал. Воду кипятили только ночью. Так продолжалось четыре недели. Сначала город обстреливали американцы, потом отступившие немцы. В начале октября американцы засыпали город листовками с предложением капитулировать.

10 октября американские парламентеры вручили ультиматум немецкому коменданту города подполковнику Максу Ляйхерру, который разместился со своим штабом в разбомбленном отеле «Квелленхоф». Подполковник Ляйхерр отклонил ультиматум. Он исполнял приказ командующего группой армий «Б» генерал-фельдмаршала Вальтера Моде-ля, которого боялся больше, чем американцев. В апреле сорок пятого Модель покончит с собой.

Защищать город поручили и эсэсовской дивизии лейбштандарт «Адольф Гитлер». Фюрер сам приказал удерживать Аахен любой ценой. Американцам пришлось брать с боем каждую улицу, каждый дом.

21 октября новый комендант полковник Герхард Вильк сдал город. В его распоряжении осталось всего триста солдат. Они уже не могли сопротивляться. Выстроив их, полковник сказал:

– Я нарушил приказ. Я был обязан сражаться до последнего солдата. Но я понял, что дальнейшая борьба бесполезна. Американцы запретили мне завершать речь словами «Зиг хайль!» и «Хайль Гитлер!», но мы можем сделать это мысленно.

Американцы демонстрировали дружелюбие. Дети получили шоколад и жевательную резинку, взрослые – сигареты. Затем взятых в плен солдат и гражданское население отправили в лагерь южнее Аахена. Ночью охранявшие лагерь американские солдаты предлагали немкам шоколад за любовные утехи. Женщины не возражали. Некоторые делали это вполне профессионально.

В середине ноября всех гражданских отпустили из лагеря. Они могли вернуться в город. Но вокруг Аахена не прекращались бои. По ночам слышны были разрывы – это взрывались не долетевшие до Антверпена ракеты Фау-1 и Фау-2. До конца марта сорок пятого вермахт обстреливал фламандский портовый город.

В начале ноября в соседнем Эйфеле, в Арденнах, началась одна из самых кровопролитных битв. За три месяца здесь погибли около полусотни тысяч американских солдат и примерно пятнадцать тысяч немцев. В одной этой битве американские войска понесли больше потерь, чем за всю войну во Вьетнаме. Вместо того чтобы маневрировать, отходить, искать более выгодные места для удара, американское командование бросало в прорыв все больше солдат. Многим не суждено было пережить даже первый день.

Эйфельская деревня Фоссенак больше двадцати раз меняла хозяев. В разбитой колокольне люди порой схватывались врукопашную. Так и осталось непонятным, почему американцы пошли через труднопроходимую лесистую местность Эйфеля, а не выбрали путь по открытой равнине. За несколько дней они дошли бы до Рейна.

До жителей Аахена доносились лишь отдаленные артиллерийские залпы. Радиоприемников ни у кого не осталось. Газеты не поступали. Слухи ходили противоречивые. Но к середине декабря шум битвы опять приблизился. Стали говорить, что немцы прорвались и вермахт скоро войдет в город. Это было контрнаступление немцев в Арденнах, последняя попытка вермахта вернуть себе инициативу на Западе, рассечь войска союзников и отрезать их от баз снабжения. Но контрнаступление быстро выдохлось. По пути в Антверпен у немецких танков кончился бензин.

В Аахене вышла первая ненацистская газета. С разрешения американских оккупационных властей дважды в неделю печаталась «Аахенер нахрихтен». Американцы назначили обер-бургомистром адвоката Франца Оппенхофа. Но его имя не называлось в печати, потому что американцы боялись за его жизнь. Оппенхоф пытался восстановить жизнь в городе. Газ, вода, электричество, телефон – все это должно вернуться в дома. Мусор надо убрать с улиц, дома – восстановить.

– Управлять, собственно, нечем, – говорил Оппенхоф, – все нужно создавать заново. Задача кажется безнадежной и превосходит наши силы. Но это наш долг – начать работу.

Обер-бургомистр обязал все мужское население в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет раз в неделю заниматься расчисткой развалин. Водопровод заменяют пожарные шланги. С половины шестого вечера до половины восьмого утра выходить из дома запрещалось. Впрочем, если не считать церкви, ходить больше было некуда. Окна, как и прежде, должны быть затемнены. Вечера аахенцы коротали при свете карбидных ламп.

Война все никак не кончалась. Гитлер требовал от верных нацистским идеалам бойцов наносить удары врагу в спину:

– Каждый километр, пройденный ими в глубь нашей страны, будет стоить им потоков крови!

25 марта ночью группа «Вервольф» из Аахена, несколько недель проходившая специальную подготовку – пятеро мужчин и одна женщина, – совершили прыжок с парашютом над родным городом. Через два дня они добрались до дома обер-бургомистра Франца Оппенхофа. Под каким-то предлогом они выманили его на улицу и застрелили. Но таких акций было всего несколько. Объявленная Гитлером партизанская война не началась.

8 мая аахенцы вздохнули с облегчением. Американцы ушли, вместо них город заняли британцы. Теперь жителям города было окончательно ясно: «наши» больше не вернутся. Можно начинать новую жизнь.