«Когда нет денег – нет любви»

Китай – это не другая планета, как часто любят его называть блогеры-путешественники. Это просто необычная, очень интересная страна со своей длинной историей и традициями, растянутыми не на века даже, а на тысячелетия. А люди всегда остаются людьми, во все времена – со своим желаниями, надеждами и даже пороками. Поэтому в Китае есть практически все, что имеется и в других странах. В том числе, конечно, и проституция. Отношение властей и общественной морали к этому явлению далеко не всегда было отрицательным. Так уж сложилось, что в течение столетий проституция была неотъемлемой частью культуры. Наложницы славились умением складывать изящные стихи и поддерживать беседы. Женщинам легкого поведения посвящались картины, сочинялись в их честь музыкальные произведения, о них слагались легенды. Конечно, далеко не всегда и не везде все происходило так возвышенно. В узких переулках на окраинах существовали невообразимо грязные дешевые бордели и притоны, в которых почти потерявшие человеческий облик женщины были готовы обслужить невзыскательных клиентов. На заре прошлого столетия за ситуацией принялись следить и взяли ее под государственный контроль. В Китайской Республике – многим известной сейчас под названием Тайвань – труженицам секс-индустрии выдавали специальные разрешения на работу, ставили их на учет. Хозяин борделя давал за каждую девушку свое поручительство, оформлял документы – все это было обязательно и строго контролировалось властями.

Двадцатый век с его упрощением нравов все более вытеснял древние традиции, наступая и на консервативный Китай. Заведения, где состоятельные господа прежде всего наслаждались пением и актерским мастерством девушек, а все остальное считалось просто приятным завершением вечера, постепенно вырождались в заурядные публичные дома. В них уже никому особого дела до лицедейства не было, а устремлялись туда исключительно за сексуальными утехами. Канули в прошлое времена, когда посещение борделя больше походило на выход мужчин в свет, где они отдыхали или собирались обсудить текущие дела. Города разрастались, менялся состав населения и его численность, количество солдат и работников с соответствующими их жизненному уровню запросами увеличивалось стремительно. Публичные дома расширяли свои штаты, набирая любых девушек, особенно из городской и деревенской нищеты. Ни о каких возвышенных отношениях, искусстве и тонком вкусе уже речи не шло. Рынок реагировал на растущий спрос. Многих девушек продавали в такие дома их же родители – отношение к женщине в Китае было немногим лучше, чем к животным.

Все это длилось вплоть до октября 1946 года, когда Мао Цзэдуном было провозглашено создание Китайской Народной Республики. Любопытно, что уже в следующем месяце власти приняли резолюцию о необходимости закрытия всех публичных домов. Напрашивается вывод, что проблема была довольно острой, раз правительство только что образовавшейся страны уделило ей практически первоочередное внимание. К услугам проституток китайцы прибегали на протяжении всей своей истории, поэтому когда перед новой властью КНР встал вопрос о борьбе с продажной любовью, многие сомневались в успехе. Но за дело китайцы взялись со свойственными им энтузиазмом и энергичностью. В столице организовали большую облаву, которая накрыла две с половиной сотни борделей. Арестовали и отдали под суд полтысячи их владельцев, а вслед за ними отправили в тюрьму множество проституток. Следом случились такие же массовые аресты с закрытием домов терпимости и в других крупных городах. Одновременно с этим начали открываться исправительные учреждения для перевоспитания бывших жриц любви – там они могли обучиться разным более полезным молодой стране профессиям.

Кампания по борьбе не была разовой и показательной, а велась упорно и непреклонно, не ослабевая и время от времени накаляясь. В середине пятидесятых годов в Шанхае арестовали и отправили в трудовые лагеря свыше пяти с половиной тысяч проституток и сутенеров. Часть осужденных сутенеров решили показательно расстрелять. Это произвело устрашающий эффект по всей стране и многие местные власти даже принялись докладывать наверх об успешном и стопроцентном искоренении проституции как позорного явления прошлого. Но, конечно, это они поторопились. Явление загнали в подполье, но искоренить его оказалось не под силу. А в восьмидесятых-девяностых годах, все еще оставаясь формально незаконной, проституция снова расцвела и вылезла на свет в виде многочисленных якобы парикмахерских и массажных салонов, отличить которые от обычных можно было сразу по характерному розовому свету внутри. Власти и сейчас периодически совершают рейды по таким заведениям, закрывая их на какой-либо срок или вовсе ликвидируя, но они возрождаются в других местах. Ведь мужского населения значительно больше, чем женского. Сейчас количество «лишних мужчин» достигло двадцати миллионов, а в ближайшие годы грозит вырасти еще на пятнадцать. Причем этот перекос случился буквально за последние несколько десятков лет. В первую очередь из-за политики «одна семья – один ребенок» и из-за развития технологии ультразвукового обследования. Имея возможность узнать пол будущего ребенка, китайцы очень часто делают выбор в пользу мальчиков, избавляясь от девочек. Для их менталитета это совершенно логичный и практичный поступок. Сыновья – это продолжатели рода. Дочери продолжают род мужей, по определению. Так как Китай исторически являлся аграрной страной, сыновья в нем всегда ценились намного больше. Они могли выполнять тяжелую работу, а когда женились, не уходили из семьи и заботились о своих престарелых родителях. Дочери покидали семьи, и в их обязанности входило ухаживание за родителями мужа. «Пусть твоя жена рожает только сыновей!» – существует вот такое традиционное китайское пожелание мужчине. Самими китайцами доступность технологий определения пола рассматривается как гуманный шаг. Ведь в былые времена, когда о поле ребенка можно было лишь гадать, и узнать его было возможно только после родов, новорожденных девочек зачастую просто выкидывали в реку. Аборт все же в этом плане представляется более щадящим действием, как бы жестоко это не звучало для представителей других культур. Дело дошло до строгого запрещения врачам сообщать будущим родителям, кто у них появится. Но выход был найден быстро. Можно отправить кровь будущей мамы на якобы общий анализ для определения состояния здоровья в какую-нибудь гонконгскую клинику. А там вам определят, кого вы ждете. К сожалению, до сих пор традиционные чаяния именно сына столь сильны во многих семьях, что беременную женщину муж и его родня могут принудить сделать аборт, если анализы определили девочку.

Для тех же девочек, которым повезло родиться, этот гендерный перекос во многом даже на руку. Из мужиков можно веревки вить – тот, кому удалось заполучить жену, будет готов вытерпеть все. Ведь за его спиной – пара десятков миллионов жаждущих занять его место. А у него самого второго шанса может и не быть. Нужно не только снова суметь найти свободную девушку, но и совладать с ценой на женитьбу, которую выставят родители невесты и она сама. Это не выкуп семье, не «калым», как у нас в Средней Азии, а некий прожиточный минимум в представлении семьи невесты. Полвека назад прослыть богачом можно было, имея лишь велосипед, а совсем недавно для будущего семейного счастья хватало обладания телевизором и стиральной машиной. Но, как говорится, «теперича не то, что давеча». Если у городского жениха нет приличной квартиры, дорогой машины и высокого годового дохода – он практически обречен оставаться холостым до конца жизни.

Кроме несчастных мужиков, которым не к кому больше обратиться для решения своих постельных дел, к услугам проституток прибегают и обеспеченные семьянины с хорошим доходом, и работяги-мигранты, живущие вдали от своих жен, и даже иностранцы, воспринимающие поход в китайские увеселительные заведения подобного рода как некое приключение и экзотику. Последних хотелось бы предостеречь – покупка услуг проститутки также является незаконным действием. Помимо возможного наказания, которое может последовать со стороны официальных властей, иностранец сильно рискует стать лакомой добычей всевозможных криминальных лиц, которых в сфере торговли сексом навалом. Никакой романтики и экзотики в подобных походах нет, а возможность нарваться на всевозможные «подставы» и полицейские рейды весьма вероятна. Стоит ли рисковать, каждый решает, конечно, сам.

Ну и вопрос о моральности самого действа тоже остается открытым.

Ниже приведу рассказ одного туриста, знающего китайский язык и часто посещающего Китай. На мой взгляд, в нем весьма точно и правдиво изложены детали и ощущения человека, решившего скрасить свой одинокий досуг промозглой зимней ночью в Шанхае.

«Таксист потыкал пальцев в боковое стекло.

– Дао лэ!

Приехали.

Полутемные, экономно освещенные здания. Чуть поодаль, за чернотой парка, рубиновым тюльпаном переливалась в ночном небе крыша небоскреба.

Я протер глаза и расплатился, силясь понять, зачем приехал в самый центр, на Народную площадь.

Вылез из машины.

После душно-жаркого салона «фольксвагена» на площади было ощутимо холодно. Огляделся. Мрачно, стыло и безлюдно – лишь недлинная вереница свободных такси тянулась от подземного перехода до еще не закрытого, но уже пустого «Старбакса». Водилы прятались от ветра и холода внутри своих «сантан», дремали – сквозь стекла виднелись их скрюченные фигурки.

Ничего не меняется у них, – подумал, сворачивая на знакомую улицу.

Центр, улица Нанкин, пятница, вечер – и почти тьма, пустота. Хотя гулять в такую погоду мало дураков.

К редкой ночной добыче тут же потянулись из закутков бесформенные шаркающие фигуры. Обмотанные тряпьем старухи профессионально окружили, дернули за рукав. Самая бойкая уцепилась за край куртки, принялась совать мне в лицо тонкие блестящие свертки – букетики чахлых, побитых холодом цветов.

– Хэло-хэло-хэло!

Поразительно быстрая жестикуляция… Машут букетами в доказательство их красоты. Тычут себе в рот и живот – намекают на голод. Потирают сложенными в щепотки пальцами, требуя раскошелиться. Разводят руки в стороны и вверх, как в детской игре «Каравай», – восхищаются моими габаритами.

– Кыш! – сделал страшное лицо и попробовал вырваться из окружения.

Старух моя мимика не впечатлила. Сжали кольцо плотнее и загалдели настойчивей. Из-под толстых платков выглядывали темные морщинистые лица – будто кто-то вырезал из коры жалостливые маски.

Аккуратно, но непреклонно, я разметал вражьи ряды.

Старухи, не признав поражения, резво преследовали меня по улице. Самая хваткая и бойкая так и не выпустила мой рукав. Убегать смысла не было – впереди заметил еще пару, с букетами наизготовку.

– Ладно, давай свои цветы, – вытащил из кармана потрепанную купюру. – Пять юаней, о’кей?

Старуха гневно затараторила, требуя двадцатку. Пожал плечами и сделал вид, что убираю деньги.

– Окэ-окэ-окэ-окэ! – закаркала, выхватила синюю бумажку, всучила самый мятый кулек с двумя мелкими розами. Тут же извлекла откуда-то пластиковый стакан для пива и затрясла им, требуя подаяния. Бабки лихо совмещали бизнес с попрошайничеством. Купленный букет, которым я планировал отмахиваться от остальных, ничего не значил. Насыпал ей в стакан горсть мелких монет, в награду за настойчивость.

Лишь за пустынным перекрестком цветочницы отвязались – там заканчивалась их зона влияния.

Сунул букет в карман куртки и зашагал прочь, в сторону набережной.

Набережная оказалась закрытой. Прямо за полуразобранной дорогой тянулась сплошная бетонная стена. Сквозь шум ветра из-за стены доносился гул большой стройки – отбойные молотки, рык мощных двигателей и какой-то грохот, будто трясли в железной бочке булыжники. Желто-белые лучи прожекторов тонули в дыму и пыли. Их свет не позволил мне разглядеть небоскребы на той стороне реки – виднелись лишь красные огоньки спящей телебашни.

Ветер здесь дул сильнее.

Я поежился, накинул капюшон и направился вдоль стены в сторону моста возле российского консульства.

Необычный для Шанхая квартал больше походил на «чайна-таун» где-нибудь в Штатах. Притихла в сыром мраке узкая улочка с кучей ресторанов, во всех уже погасили свет в поздний час. Возле закрытых дверей разевали пасти бетонные львы. Серебристые драконы обвивали огромные вазы у входов в сувенирные магазины. Вертикальные вывески свешивались повсюду, скрывая темную полосу неба. Работала лишь мусульманская забегаловка – в пустом зале за дальним столиком несколько совершенно разбойного вида человек смотрели телевизор. По соседству с лапшевней светилась витрина табачного магазинчика. Продавец дремал, положив голову на кассовый аппарат.

Я огляделся. Заметил слабый розовый свет неподалеку,

Подошел ближе.

За витринным стеклом салона – пижамки, кружева, голые плечи и ноги.

Девчонки оживились, с любопытством уставились. Помахали призывно ладошками. Та, что сидела ближе всех к дверям, легко вскочила с дивана, подбежала на каблучках к дверям, приоткрыла, выглянула, ежась от холода:

– Хэллоу? Массаджа?

Голубой полупрозрачный пеньюар, короткий и с открытыми плечами – вот и вся одежда на ней.

– Кам-кам, гуда-гуда! – массажистка энергично закивала, приглашая. Подумав, добавила, хихикая и прикрывая рот: – Секса, гуда!

Выскочила на ветер, уцепилась пальцами в серебряных кольцах за мою куртку, потянула ко входу.

Волнистые волосы, яркие губы, густо подведенные глаза. Лет двадцать, может, чуть больше. Все же это лучше недавно хватавших меня за одежду старух.

Мысленно махнул рукой и послушно вошел в жаркий салон, скинув капюшон и на ходу расстегивая куртку.

За конторкой, под невнятной абстрактной картинкой, скучал хмурый пожилой дядька.

– Сто юаней! – назидательно поднял дядька коричневый палец, изображая одну сотню.

Я удивился:

– Всего?

Дядька покрутил пальцем, словно ковыряя в носу невидимого собеседника:

– За массаж – сто юаней. Остальное – сами договоритесь.

Девчонка уже плотно прижималась ко мне, смешливо заглядывала в лицо. Пальцы ее скользнули под мою куртку, пробежались по груди и животу, мимолетом огладили ширинку на джинсах и тут же взлетели к шее, изображая массаж.

– Высокий! – радостно сообщила публике «массажистка». – Лаоваи всегда высокие!

Девицы с дивана кивнули. Дядька за конторкой хмыкнул, проворчал что-то по-шанхайски.

– Трудно достать, неудобно, надо прилечь! – подмигнула накрашенным глазом девчонка, почти повиснув у меня на шее.

Протянул менеджеру сотню. Пошел за девчонкой по узкой – они почему-то всегда в этих заведениях такие – лестнице на второй этаж. Обтянутый шифоном маленький зад покачивался в паре сантиметров от моего лица.

Второй этаж делился невысокими перегородками на тесные кубрики. Тускло светила синеватая лампа. Было намного холоднее, чем внизу. Дощатый пол поскрипывал под моими ногами. Глухо постукивали каблуки девчонки.

– Сюда! – показала она, распахнув фанерную дверцу.

Топчан с парой серых подушек и обтянутый кожзамом пуфик в углу. Обогреватель-ветродуй под потолком. Девчонка вскочила на пуфик, потянулась к кнопкам, ее пеньюар задрался, открыв черные кружевные трусики.

– Ты говоришь по-китайски? – спрыгнула, оглянулась на ветродуй – тот мерно гудел, разгорались алые спирали.

– Немного, – я улегся на кушетку, и погладил девчонку по холодному колену. – Замерзла?

– Привыкла, – пожала плечами. – Сейчас нагреется. Массаж хочешь?

– Ну, попробуй.

– Давно в Шанхае? – положив мою руку себе на бедро, она начала пощипывать подушечки пальцев.

– Сегодня утром прилетел. А ты?

– Второй год. Я из Шаньдуна. Цюйфу, такой город.

– Знаю.

– Знаешь? – сильно встряхнула моей кистью, что-то даже щелкнуло. – Откуда?

– Родина Конфуция, как же не знать.

С достоинством кивнула:

– Был у нас?

– Нет. Но, наверное, съезжу.

– Нечего там делать. Скука. Работы нет.

– А тут?

– Тут – Шанхай. Тут все есть.

– Тебе сколько лет?

Склонила набок голову:

– А ты угадай!

– Хм… Двадцать?

Рассмеялась:

– Ничего не знаешь! Мне двадцать три!

– Это одно и то же, – возразил ей.

Удивилась и несогласно тряхнула головой.

– Слушай, я свитер сниму, а то жарко, – я приподнялся на локте.

– Погоди, – пальцы ее остановились. – У тебя что под ним?

– Футболка… – ответил с недоумением.

Оттянула край моего свитера. Взглянула, убедилась.

– Тогда можно.

– А что, кхм… Разве у вас… это… ну, в общем, делать… нельзя разве?

– Мэйка лаве? – переспросила она на своем английском, и почему-то полушепотом. – Почему нельзя? Можно.

– Но только в одежде?

– Как хочешь.

– Тогда не понимаю…

Терпеливо объяснила:

– Массаж нельзя без одежды. Любовь – можно.

«Тонкости сервиса», – подумал, стягивая через голову свитер.

– Хочешь? – улыбнулась и ухватила меня за бедро, крепко сжала, массируя.

– Что?

– Мэйка лаве, хочешь?

– Сколько?

Отцепилась от моей ноги, пошевелила в воздухе пятью пальчиками.

«Сотня хмырю за конторкой, пятьсот ей… Не, дорого!»

– Я бедный студент. Давай тогда просто массаж сделай.

– Окэ. Четыреста?

Погладила, легонько сжала.

Знакомый прием.

– Триста, – сделав непреклонный взгляд, сказал я.

Хитро улыбнулась, ощущая мою реакцию под своей рукой:

– Будь щедрее!

Ловко вжикнула молнией, сунула руку внутрь.

– Ну хорошо. Триста пятьдесят, больше никак – на такси оставить надо.

– Окэ. Пойдем! – застегнула мне джинсы и протянула свитер.

– Разве не тут?

– Нет, конечно. Тут нельзя, тут массаж.

– А куда идти?

– Третий этаж. Там хорошо!

Пока я возился со свитером и курткой, снова взобралась, на этот раз на кушетку – выключить ветродуй.

«Экономика должна быть экономной», – подумал я одобрительно.

Снова узкая лестница, передо мной – голые ноги и маленький зад.

Третий этаж оказался коротким коридором с несколькими дверьми.

Девчонка завела меня в комнатку без окон, чуть больше массажной. Почти все место занимала низкая тахта с цветным одеялом поверху. Тут было тепло и немного душно. Взяла у меня куртку, повесила на рогатую вешалку в углу. Скинула туфли и забралась на тахту. Стоя на коленях, равнодушно приспустила пеньюар и завела руки за спину, расстегивая лифчик.

Потянула меня на тахту, уложила на спину. Юркнула куда-то в сторону. Я увидел в ее руках упаковку презервативов.

– Умею надевать ртом! – похвасталась, надкусывая белыми зубами краешек упаковки.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся ей…

…Опустошенным, обмякшим телом придавил ее, будто земляной холм – простенький гробик, и замер.

Природа не терпит пустоты, и лежа на проститутке, я горько познавал этот закон. Приятная истома исчезала, заполнялась разочарованием, усталостью и брезгливостью. Несвежая наволочка у самых глаз, слипшаяся прядь волос возле губ… Излишек пудры и крошки туши на неестественно белом лице. Резкий, едкий запах чужого тела – поглаживания по спине сменились настойчивыми, отчужденными похлопываниями: «Ваше время истекло». Я сполз с девчонки, улегся на спину. Сквозь полуприкрытые глаза наблюдал, как она тут же села и зашуршала пакетом с влажными салфетками. Потом потянулась к бюстгальтеру…

Быстро оделись.

– Пить хочешь? – спросила меня, поправляя на себе трусы.

– Нет, спасибо. Я бы покурил.

Кивнула:

– Кури.

Сел на тахту, огляделся в поисках пепельницы.

– А куда пепел…

– Да прямо на пол.

– Ладно. Ты будешь?

Села рядом.

– Буду. Что ты куришь?

– «Чжунхуа».

– Лаоваи обычно не курят китайские. Ты странный.

Курили в молчании. Она положила мне голову на плечо. Я погладил ее колено. Чужая, не ставшая близкой после суррогата любви плоть, захватанная сотнями местных предшественников.

Нагнулся, затушил сигарету об пол.

Встал и снял с вешалки куртку. Достал из кармана четыре сотни, протянул:

– Спасибо тебе.

Она бросила окурок, придавила туфелькой. Поднялась и взяла деньги.

– Тебе спасибо. Подожди, принесу сдачу.

– Не надо. Оставь себе.

Сложив руки с деньгами, быстро поклонилась:

– Спасибо!

Что-то шуршало в боковом кармане куртки. Глянул и удивился – букетик. Ну да, купил у старухи.

– Вот, тебе! – протянул ей.

Растерянно взяла у меня увядшие розы.

– Спасибо.

Стали злить ее «спасибо».

– Мне пора. Я сам выход найду.

Вышел из комнатки, спустился по темной и холодной лестнице вниз. Диван пустовал. За конторкой в одиночестве листал газету смурной менеджер-сутенер.

– Пока! – сказал ему на ходу.

Он не ответил.

На улице я сразу озяб на ледяном ветру. Натянул капюшон и, подрагивая от холода, зевнул.

Спать, спать, спать.

Плюхнулся в подъехавшее такси и назвал адрес».