Лучше вообще не болеть, это всем известно. Но мало кому удается безмятежно прожить жизнь и не попасть на прием к врачу.
Одним китайским утром я проснулся, потрогал лоб, прислушался к кашлю и понял: настал и мой черед. Конечно, я бывал у врачей много раз. Но то свои, отечественные эскулапы. А вот к их китайским коллегам ходить не приходилось. Первым делом направился в маленькую университетскую поликлинику в кампусе, полагая, что, раз работаю в университете, мне в это учреждение и лежит дорога. Но заспанные медики от меня шарахнулись, как от зачумленного. Подумал, всему виной мой вид, и оказался отчасти прав. Но не бледность чела и сверкание глаз насторожили местных врачей, а моя лаовайская внешность. «Вам не к нам!» – категорично заявили они. «А к кому же и куда?» – озадачился я. «Вам надо в международный госпиталь, только там принимают иностранцев». Туда обращаться не хотелось. За деньги, что международный госпиталь слупит за «визит доктора, говорящего по-английски» мне надо работать несколько месяцев, ночуя под мостом и питаясь на задворках продуктового рынка. Подумав, предложил компромисс: «Я парень простой, из народа. Направьте меня в обычный народный госпиталь, которых полно вокруг. Я уйду и не буду мешать вам трудиться». В переговорах с врачом и двумя медсестрами помимо меня участвовали старик-охранник в фуражке, его подруга-уборщица со шваброй в руках и несколько совершенно посторонних людей, по виду – студенты и преподаватели.
Участвовали совершенно на равных, разглядывая меня и обсуждая мою дальнейшую судьбу. За общим гвалтом я не уловил, кем же был вынесен окончательный вердикт. Надеюсь, это был врач, а не сторож и не уборщица. Я получил бумажку с адресом, направление на осмотр. Надо сказать, сердобольные участники дискуссии предлагали меня довезти – кто на велосипеде, кто на автобусе, а один дядечка профессорского типа настаивал на такси и даже принялся вызывать его по телефону. Из опасения, что они всей компанией и повезут меня к народным врачам, я отказался от помощи и поехал в больницу самостоятельно. Вслед мне неслись пожелания выздороветь быстрее и рекомендации пить больше горячей воды. Последнее – универсальное китайское лекарственное средство. Пьешь много горячей воды – будешь здоровым всегда, ну или быстро поправишься. Не пьешь много горячей воды – дела твои плохи, а дни сочтены…
В народном госпитале, первый этаж которого был больше похож на причудливое смешение банка с вокзалом, я помаялся в разных очередях во всевозможные окошки – оплата приема, сдача анализов, оплата анализов, ожидание приема… Врач – бодрый, лысый, полнолицый, в круглых очках – внимательно посмотрел на меня, на распечатку анализа крови, снова на меня.
«Мне кажется, вы больны», – не допускающим возражений тоном наконец изрек он. Я не стал спорить и кивнул. Потом стеснительно поинтересовался, что за болезнь со мной приключилась. Ответ врача поразил честностью: «Не знаю». Я снова кивнул понимающе: будь я китайцем, врач быстро определил бы все. Но поскольку я носитель не известного ему лаовайского организма, дела мои темны и перспективы туманны. Едва вознамерился узнать, что теперь делать, как лицо доктора просияло. Врач порылся в ящике стола и выудил оттуда две крупные, с палец, ампулы. «Это очень хорошее средство! Китайское, – с гордостью сказал он, держа передо мной в раскрытых ладонях ампулы. – Какую выбираете?»
Я пригляделся. Названий не было. Одна ампула – с бесцветной жидкостью, другая – с подозрительной желтоватой. «Очень хорошее средство, очень помогает!» – подбадривал меня доктор. «Что это?» – спросил я. Врач вздохнул и повторил: очень хорошее средство, китайское. Для убедительности даже продублировал по-английски: «Чайниз медисин. Вели гуда». Предавшись фатализму, я махнул рукой: «Давайте обе!» Доктор испуганно замотал головой – нельзя, очень сильное лекарство. Нужно выбрать только одно.
За нашим общением с интересом наблюдало множество народу, помимо доктора и медсестры. Кто они такие, я не знал, но догадывался: обычные скучающие в очереди пациенты, решившие зайти вместе со мной в кабинет врача и посмотреть на «собачку говорящую». Врач к их желанию отнесся спокойно и не гнал прочь – давал соотечественникам возможность вдоволь налюбоваться на лаовая.
Я колебался, как Нео из «Матрицы», когда ему предлагали синюю или красную пилюлю.
Самурай Ямамото Цунэтомо в подобных случаях советовал: «В ситуации “или-или” без колебаний выбирай смерть». Вооружившись этой яростной мудростью извечных врагов Китая, я отказался от обеих ампул, поблагодарил всех за заботу и поспешил покинуть переполненный кабинет.
«Пей больше горячей воды!» – раздалось мне вслед. Я послушался их и выздоровел. Через неделю.
Но, к сожалению, даже усердное и обильное питье горячей воды не во всех случаях выручает. И если уж суждено попасть в местную больницу, то надо приготовиться к тому, что и методы лечения будут сильно непривычными, и сами «условия содержания». Моя знакомая девушка Полина, давно живущая в Китае, однажды утром проснулась и почувствовала легкую боль в животе, с правой стороны от пупка. Боль то угасала, то проявлялась снова. А дальше… Вот ее собственный рассказ, как все было.
«У лаоваев все по-другому», – слышу я, возможно, в пятый раз за два дня и переворачиваюсь на другой бок, к окну, чтобы не видеть кишащую, бурлящую пациентами и их родственниками палату.
В больницу я попасть не стремилась совсем. Ведь в Китае я не первый год, и не второй, и не третий, обращаться к здешним лекарям раньше уже приходилось, и эти самые обращения и сформировали стойкое желание держаться от местных госпиталей подальше. К вечеру того же дня, когда я почувствовала боль в животе, ситуация настолько усугубилась, что я бы при всем желании не смогла уснуть. Живот болел уже постоянно, кажется, зона боли расширилась. Появился озноб. На страх и риск выпила таблетку, но эффект оказался очень краткосрочным. Решено было все же ехать в больницу, потому что надеяться на скорую помощь ночью иностранцу в Китае, ну, как бы легкомысленно, что ли.
В приемном отделении доктор, пощупав слегка пару раз, отправил на CT и анализ крови. Через час вынес вердикт: «Наверное, аппендицит. Иди на капельницу до утра, а утром придет хирург и тебя еще раз посмотрит».
Ну что ж, к такому повороту событий я была готова. Пока делали «капельницу от всего», изучала тщательно Инет на предмет самостоятельного выявления синдромов аппендицита. И так ногу подниму, и сяк перевернусь. Непонятно… Утром, после скромных ощупываний, два доктора вынесли вердикт. Цитирую: «Это аппендицит, но не серьезный. От капельницы пройдет». Как и большинство иностранцев, я не верю в силу антибиотиков при хирургической ситуации.
Тут, конечно, меня накрыла паника. С полуночи, как я поступила, и до следующего обеда никто не взял повторно мою кровь на анализ (а при подозрении на аппендицит вообще-то должны это делать постоянно, чтобы проследить динамику роста воспаления), никто не отправил на дополнительные анализы, чтобы подтвердить диагноз. Боли продолжались весь следующий день и уже были повсюду. Больше всего пугало, что случись перитонит, наверное, никто бы и не заметил. Особенно ночью. Ни температуру измерить, ни повторное УЗИ.
Через день осознала, что спасение утопающего – дело рук самого утопающего. Как бы ни комично это звучало в стенах больницы. Я стала выпрашивать анализы на все, что только можно (Интернет и друзья-медики из России помогли). За трое суток, что я находилась в больнице, меня осмотрели около семи врачей, и все разводили руками, только цокая языками – мол, возможно, у лаоваев все по-другому. За это время я поняла, что если это аппендикс, то он, вероятно, уже бы лопнул. Но вот незадача – до сих пор не было диагноза, и никто толком мне не сказал, от чего меня лечат. От всего! Ведь капельницы в Китае, действительно, от всего. Вон дедушка с гангреной под капельницей, а вот подросток с алкогольным отравлением тут же.
Почему я не отправилась в другую клинику? Двое суток у меня были очень сильные боли. Такие, что даже передвигаться не могла и боялась, чтобы в дороге ничего не лопнуло. Кроме того, это клиника позиционирует себя как одна из лучших в городе. В чатах иностранцев она фигурирует, и китайцы ее рекомендуют.
Под конец третьих суток меня из больницы отправили домой. Без диагноза, без рекомендаций. Стало ли мне лучше? Боль однозначно стала гораздо меньше, но я чувствовала себя больной. Вероятно, это не аппендицит, но должны же выяснить причину. Смешно до абсурда, но я самостоятельно дома, исследуя сайты и основываясь на своих анализах, пыталась ставить диагноз. Исключила прием всех медикаментов (да, они все же всучили мне антибиотики в таблетках). И через пару дней мне стало лучше.
Склоняюсь, что была острая кишечная колика, которую не смогли диагностировать (а как бы они смогли, если кроме анализа крови ничего толком не посмотрели). Когда я стала есть только бифидойогурты, понизилась кислотность. Мне моментально полегчало. Вот так в Китае я стала уже парикмахером, маникюрным мастером, поваром, моделью для фото. Кажется, теперь еще и доктором. Шаг за шагом, изучила симптомы, пообщалась с медиками на форумах. Все хорошо, что хорошо кончается, – люблю это выражение. Но немного страшновато стало после этой истории. Ощутила какую-то безысходность».
Как бы пристально ни следил иностранный человек за своим здоровьем, живя в Поднебесной, следует помнить и о возможных случаях, когда самолечение не поможет и попадания на операционный стол не избежать. Если только этот иностранец не робот-терминатор и не герой боевиков вроде Рэмбо, умеющий лечить раны с помощью прижигания порохом.
После своего случая с пилюлями и истории Полины с самолечением, я стал сторониться местного здравоохранения пуще прежнего. Если Полина сумела выудить из Сети нужную информацию, правильно ее воспринять, уточнить у знакомых медиков и грамотно использовать для помощи самой себе, то я, как человек мнительный, при чтении медицинских статей нахожу у себя все врожденные и приобретенные болезни – с осложнениями и запущенными формами, разумеется. Я даже легко могу переплюнуть герой повести «Трое в лодке, не считая собаки» – он хотя бы родильной горячки у себя не смог найти, а вот я не уверен, что не подвержен ей. Потому что с человеком может случиться все, что угодно. А в Китае это «что угодно» еще и примет местный неподражаемый колорит. Мне выпал шанс прочувствовать и познать этот колорит в один ненастный день, когда я вышел из станции метро и поддался соблазну не ждать переполненный автобус, а быстро доехать до своего дома на «мототакси». О них надо сказать пару слов предварительно. Эта нелегальная, но популярная услуга от разбитного вида дядек, сидящих или даже возлежащих на своих мотоциклах возле каждой станции – действительно удобная вещь. Чуть дороже, чем на автобусе, зато дешевле, чем такси. Садишься позади такого обветренного и смуглого водилы, он тебе вручает шлем, нахлобучиваешь шлем на голову (надеясь, что он более-менее чистый и ты ничего не подхватишь через него) и – погнали, ловко лавируя между автомобилями, автобусами, грузовиками, другими мотоциклами, скутерами и всякой велосипедной нечистью. В самый первый раз меня вез ужасно любопытный и болтливый китаец в шлеме, сильно смахивающим на немецкий, времен Второй мировой. Он все время оборачивался и пытался разузнать у меня, откуда я родом, когда приехал и нравится ли мне китайская еда – стандартный набор вопросов. «Американец?» – кричал он мне сквозь рев двигателя, шум ветра и гудки клаксонов. «Америка – хорошо!» – не дожидаясь ответа, водила показал большой палец. «Русский!» – крикнул я в ответ, чтобы отвязаться. Не тут-то было. «Русский!» – воскликнул китаец и вообще забыл про дорогу – а мы как раз нацелились в узкую щель между двумя автобусами. Мужик бросил руль и показал мне большие пальцы обеих рук, восхищенно выпалив: «Путин!» Потом все же схватился за руль, пронесся между автобусами, заложил пару виражей, игнорируя светофоры, и помчался по мосту, набирая скорость. «Русские – боевой народ! Путин! Китай и Россия – друзья!» – скандировал он, и его круглое узкоглазое лицо под козырьком фашистской каски светилось от радости. «А Америка?» – не удержался я от вопроса. Водила совершенно искренне крикнул мне: «Америка – очень плохо! Китай и Россия – хорошо!»
Доставив меня до ворот кампуса, этот дядька, распираемый жаждой общения, совершил вообще нечто из ряда вон выходящее. Едва я слез с мотоцикла и протянул ему деньги, он неожиданно схватил меня прямо через джинсы за то, что в старинных романах авторы именовали «сокровенной серединой тела». Пока я стоял, остолбенев от растерянности, разинув рот и размышляя, стукнуть ли по его немецкому кумполу, чтобы он ему в плечи вошел, китаец подмигнул мне и доверительно сообщил: «У тебя очень большой! Я чувствовал, когда ты сзади сидел! Русские – молодцы! Боевой народ во всем!»
С тех пор я старался, по возможности, избегать езды на мототакси.
Но в тот злополучный день автобуса все не было и не было. Дождь на время прекратился, но низкие тучи упрямо наползали на верхушки высоток и хотелось успеть домой до новой волны ненастья.
Восседавший на своем мототроне неподалеку от остановки водила приветливо махнул рукой и протянул второй шлем. Помня, что главное – не садиться слишком близко, я принял приглашение, залез на потертое сидение и назвал адрес. Водила на этот раз попался молчаливый и сосредоточенный на дороге. Вел он свой мотоцикл уверенно. Мы ловко помчались среди потока машин, вклиниваясь в просветы между рядами, лицами и коленями ловя мокрый ветер и брызги из-под шин. Поэтому я даже не сразу сообразил, что случилось. Внезапный крен, металлический звук удара, и вот я уже со всего маху прикладываюсь об асфальт, неведомая сила волочет меня по нему, подкидывая и кувыркая несколько раз, прежде чем окончательно приложить о бордюрный камень.
Боль пришла не сразу. Сначала я даже попытался подняться, но сил хватило лишь на то, чтобы ползком выбраться из лужи и сесть на бордюр. Шлем с меня слетел в какой-то момент – но голова была вроде цела, лишь сильно гудело в ушах. А вот левая рука висела и не слушалась, наливаясь болью. Порванный рукав набрякал темным, с пальцев текло, по луже змеились разводы… Вокруг мигом образовалась толпа – и даже хлынувший снова дождь не разогнал ее, в глазах рябило от разноцветных зонтиков, ярких дождевиков, одинаковых пятен лиц – с каким-то непонятным равнодушным любопытством меня разглядывало несколько десятков человек. Появился водила – прихрамывая, подошел и принялся о чем-то спрашивать, но быстро потерял ко мне интерес, переключившись на полемику с толпой. Гомон поднялся несусветный – громче всех кричал пожилой дядька в угвазданном дождевике, виновник аварии, влетевший на полном ходу в наш мотоцикл на своем электровелосипеде. Дядька тыкал пальцем в сторону моего водилы, поворачивался к толпе, ища поддержки. Водила гневно раздувал ноздри и взывал к народу в поисках справедливости. Назревали долгие китайские разборки, и я решил покинуть место происшествия. С трудом поднявшись, прислушался к себе – ноги держали, голова кружилась, но несильно. Навернулись мы всего в квартале от ворот кампуса моего университета. Расталкивая уцелевшей правой рукой зевак и стараясь не смотреть, что там у меня с левой, пробрался через толпу. Никто не препятствовал, лишь пара человек что-то говорили мне, но я не понимал. Дождь хлестал в лицо и в чем-то даже помогал держаться на ногах.
До кампуса я добрался весь вымокший, наполовину окровавленный. Дедки-охранники в серой форме выбежали из-под навеса, забегали вокруг, осторожно завели меня к себе в будку и принялись названивать куда-то. Я вспомнил о своем телефоне и с удивлением нащупал его в кармане – не вывалился, не разбился, но не работал. Скорее всего намок, пока я валялся в луже.
Никуда звонить мне и не пришлось. Переполох в университете поднялся нешуточный. Довольно быстро в будку примчался перепуганный завкафедрой, за ним следом прибежали мои студенты-старшекурсники. Все они с ужасом рассматривали меня, пара впечатлительных студенток начала плакать. Это встревожило меня не на шутку – я принялся снова ощупывать себя и просить дать мне зеркало. Но полюбоваться собой не удалось – подъехало вызванное такси, и в сопровождении все того же завкафедрой, мирового мужика, и двух самых толковых парней с четвертого курса я отправился в военный госпиталь. Там у коллеги-китайца работал завотделением двоюродный брат, а значит гуаньси были надежнее некуда – родственные.
В госпитале нас направили в большущий зал ожидания, с множеством окошек, больше похожий на банковский холл. Слышалось даже стрекотание кассовых аппаратов. Я ожидал увидеть кучу захворавших китайских военных, но вместо них на пластиковых неудобных стульях, рядами стоявших в центре зала, обнаружил обычных людей с медицинскими картами и талончиками в руках. Может, это были военные в отпуске или члены их семей, а то и вообще люди с улицы – выяснять мне не хотелось. Я сам ощущал себя на птичьих правах тут.
Кровь уже почти не шла, приложенная к руке кипа салфеток перестала промокать насквозь. Плечо и локоть саднили, но не настолько сильно, чтобы стонать или сидеть, стиснув зубы. Завкафедрой куда-то умчался – вот кого было мне действительно жаль, так это его, выглядел он несчастным и перепуганным. Студенты мои, впрочем, тоже сидели со мной рядом, с трагическими выражениями лиц. Вряд ли им раньше приходилось видеть кого-нибудь из своих лаоши, преподавателей, в таком вызывающем виде. Тут к нам решительным шагом подошел рослый и моложавый мужик в белом халате. Из-за его спины выглядывал наш запыхавшийся завкафедрой. Как бывают непохожи друг на друга двоюродные братья! Мой босс внешностью сильно походил на Дэн Сяопина в изгнании, а вот его родственнику можно было смело играть в сериалах офицеров Гоминьдана. Какое-то время они тихо переговаривались о чем-то. Врач цепко вглядывался в меня, словно оценивая предстоящий фронт работ. Жестом показал убрать салфетки, осмотрел руку, задрал рваный рукав моей футболки и удовлетворенно кивнул. По его приказу студенты вскочили и принялись поднимать меня.
Минут через сорок я лежал, тщательно обтертый намоченной в теплой воде губкой (слава богу, это не поручили сделать моим студентам, а взяла на себя немолодая, очень заботливая медсестра) на операционном столе под ярко горящими лампами. Без одежды – старая была больше непригодна. За новой, выдав ключ, я послал одного из своих сопровождающих. Позади были дискуссии по поводу вида анестезии – завкафедрой требовал от брата усыпить меня общим, а брат, поддерживаемый мной, настаивал на местном. Оставшийся студент осторожно воздерживался. Победил разум, меня обезболили несколькими уколами, подождали немного и принялись зашивать. Раны были не такими уж серьезными, но полюбоваться на меня каждые несколько минут заходили какие-то люди в халатах. Хорошо, что ту самую часть, которая так привлекла моего первого мотовозницу вновь появившаяся заботливая тетушка-медссестра прикрыла простыней, избавив меня от страха услышать обсуждение на тему «у лаоваев все по-другому!».
В смежную с операционной комнатой небольшую приемную дверь была распахнута и врач, зашивая мне плечо, громко переговаривался с коллегами. Темой, естественно, был предстоящий ужин. Заказ был уже сделан и доставка ожидалась с минуты на минуту. Я и представить себе не мог, что покрытого пылью и уличной гарью разносчика могут не просто пропустить в больницу, а разрешить ему беспрепятственно ввалиться в приемную, со своими кульками и лотками. Но именно так все и произошло. Голоса оживились, задвигались стулья, зашуршала упаковка и в операционную донесся отчетливый запах лапши, мяса и чего-то еще острого и будоражащего нюх. Мне показалось, мой врач затосковал – лицо его было наполовину скрыто повязкой, но глаза стали явно печальными. Не удержавшись, он уточнил у коллег, все ли в порядке с его порцией. Выслушав заверения, что все прислано правильно и ожидает его, стынет, он вздохнул, посмотрел на меня – я замер от нехороших предчувствий – и сказал по-английски: «Не волнуйся. Я сначала с тобой закончу, потом поем». Я выдохнул. Теперь я не сомневался, что попал в руки настоящего профессионала, способного к самопожертвованию ради пациента. Не зря он был похож на офицера, пусть и сериального.
Зашил он меня отлично. И даже, когда пришло время снимать повязки, отказался от предложенного мной благодарственного обеда. Лишь пожал руку и сказал, что был рад попрактиковать свой английский. Пригласил заходить еще и искренне посмеялся ответу «Спасибо, уж лучше вы к нам!»