8. Последний допрос

Таллин, 1986

Однако, вернувшись в Таллин, я столкнулся с недружественными реалиями. Меня вызвали в КГБ на предмет Вяйно с Мадисом и их побега. В конторе почему-то не сомневались, что я знал про это дело заранее. Вероятно, Вяйно они засекли еще в каазиксаареской тусовке.

– Ведь он к Раму поехал, в Америку, не так ли? Вот и по «Свободе» выступил, – давил офицер. – Ты же туда собираешься? – Он внимательно всматривался в мое лицо, которое я делал совершенно каменным:

– Помилуйте, какая Америка! А насчет Вяйно – так впервые слышу!

– Вы думаете, мы не знаем, чем вы занимаетесь на самом деле? Не надо отверчиваться, иначе мы ведь можем привлечь вас к ответственности, например, за нелегальное распространение лекарственных средств!

– Каких таких средств?

«Уж не наркотики ли шьют?» – пронеслась в голове тревожная мысль.

– Ну, например, мумие или облепихового масла…

После упоминания «облепихового масла» меня как молнией прожгло. Я мгновенно догадался, кто стоит за информантом.

Во время своих путешествий по Средней Азии я познакомился с традициями тамошней народной медицины, использующей целый ряд специфических средств, мало известных на Западе. В их число входят такие снадобья, как мумие, облепиховое масло, золотой корень, зарчуба (корень куркумы), эфедра, целый ряд разных трав. Мне самому приходилось добывать в горах некоторые из перечисленных продуктов, участвовать в процессе их переработки. К концу семидесятых я наладил поставки мумие и облепихового масла из Таджикистана в Эстонию.

Основными потребителями на этом рынке «гомеопатических» медикаментов были члены разного рода эзотерических тусовок с оздоровительным профилем, а также профессиональные врачи с широкой частной клиентурой. В Прибалтике один грамм мумие стоил рубль и выше, а на месте производства за него просили по десять копеек. Облепиховое масло стоило вообще баснословных денег, до 20 рублей за грамм. В Таллине я регулярно снабжал мумие своих учеников и некоторых знакомых. С этой стороны засветка была вполне возможна, учитывая многочисленность посвященной аудитории. Однако облепихового масла, принимая в расчет его уникальность, я никому не предлагал, за исключением одного человека – Таниной мамы.

Неужели она? В принципе, это было вполне реально. Таня, будучи человеком кристально честным, рассказала маме, что собирается ехать в Америку к «Володиному учителю». После этого стук мамы в контору воспринимался как нечто само собой разумеющееся. Еще бы: единственная дочь навострила лыжи за океан! Это ведь даже хуже, чем в монастырь! Я подумал, что если речь идет о Таниной маме, то ничего серьезного на меня у них нет и можно не волноваться. Ведь я ей конкретно ничего не продавал.

– Я никаких снадобий никому не продавал.

– Зато продавали шкуры!

У меня аж дыхание перехватило. Откуда они узнали, что я занимаюсь перепродажей соболей? Моими клиентами были номенклатурные портные, платившие за шкурку до трехсот рублей, тогда как я сам брал их по полтиннику. Пушнину мне поставлял Сережа Борода – хипповый человек родом из Костромы, похожий на члена группы Black Sabbath. Он играл в рок-группе на барабанах и пел фальцетом «Paranoid» на танцах в «Железке».

Помимо соболей я скупал у Бороды русские иконы и итальянское серебро, точнее, «квадратные» серебряные цепочки итальянского производства, на которые одно время в Таллине был совершенно фантастический спрос. Ситуация становилась критической. По советским законам соболя приравнивались к золоту и иностранной валюте, а тут еще светили иконы с серебром!

– Что, продавали? – службист злорадно торжествовал. – И не отпирайтесь, мы же знаем, что шкуры вам привозил из Средней Азии гражданин Кеэс!

Я не поверил своим ушам: ах вот что за шкуры! Дело принимало анекдотический оборот. Ведь речь в данном случае шла вовсе не о подрасстрельных сибирских соболях, а всего-навсего о каких-то там туркменских баранах.

Краткое содержание всей истории таково. Однажды ко мне явился «гражданин Кеэс», он же Вяйно, и рассказал, что привез из азиатской поездки роскошную коллекцию оригинальных каракулевых шкур. Теперь их нужно было продать, и Вяйно, зная мои обширные связи, предложил партию: шкуры – налево, прибыть – пополам. Таким образом он собирался профинансировать свою (нашу) программу по выезду из СССР. Вяйно рассказал, что купил по случаю в Ходжейли два десятка шкур абсолютно элитных баранов и всего-то по 100 рублей за штуку. При этом готовая каракулевая шуба из шести-семи шкур стоила в простом советском магазине порядка 15 тысяч рублей.

Поскольку у меня был выход на меховое ателье, куда я сбывал своих соболей, я согласился участвовать в бизнесе. В качестве образца Вяйно дал мне небольшой лоскуток нежнейшей шкурки, совершенно белой и отлично выделанной. Мои знакомые в ателье были в полном экстазе и согласились уплатить 20 штук за всю партию оптом. Таким образом, чистый навар должен был составить до 1000 процентов!

В условный день и час Вяйно приехал ко мне на крупногабаритной тачке, набитой драгоценными мехами. Каждая шкура была запакована в отдельный пластиковый мешок, обмотанный сверху толстым слоем целлофана. Мы вместе отправились в ателье. Там нас встретили с энтузиазмом:

– Барашков привезли? Давайте их скорей сюда!

Наконец, когда все упаковки были перетасканы на пятый этаж, а тачка отпущена, главный шкурных дел мастер, с которым я договаривался, достал сверток с деньгами:

– Ну вот, ребята: давайте сейчас еще раз проверим товар и рассчитаемся!

Мастер взял со стола огромные ножницы и начал взрезать первый пакет. Как только герметичность упаковки была нарушена, в комнате потянуло гнильцой. А когда наконец хозяин заведения извлек на свет божий саму шкуру, нас всех, стоявших вокруг, хватил кондрашка: вместо ожидаемого тонкорунного белька по образу и подобию представленного мной лоскутного эталона перед нами лежала покрытая грязной шерстью и какой-то тлей вонючая негнущаяся фанера.

Вяйно перевернул «каракуль» кожей вверх, и тут выяснилось, что шкура-то наша не только совершенно не обработана, но даже не очищена от органических остатков после снятия! Она в полном смысле слова смердела, распространяя в пространстве тягостные, тошнотворные миазмы.

– Окно! – закричал мастер. – Откройте кто-нибудь окно!

Он зыркнул на меня ошалело-вопрошающим взглядом. Я переадресовал этот взгляд Вяйно. Тот не стал ничего комментировать, а просто бросился к другой «куколке» и стал ее лихорадочно тормошить. И снова – вонь и тля.

– Эй, дорогой, – протянул к нему руку мастер, – оставь это все, не надо тут пыль поднимать.

Это было классическое кидалово. Вяйно рассказал, что шкуры ему предложили молодые чабаны, с которыми он познакомился чуть ли не на вокзале. Они уверили парня, что тот может приобрести самый настоящий каракуль высшей пробы по совершенно бросовой цене. В самом деле, что там сотня, если минимальная цена за такое руно – штука! Вяйно воспринял весь базар за чистую монету и с эстонской основательностью поехал домой, занял под проект денег и вернулся в Ходжейли с необходимой наличкой. Все побочные расходы – дорога туда-сюда, договоренности с проводниками о провозке товара и т. д. – обещали быть сторицей компенсированными.

Единственная накладочка состояла в том, что, осмотрев демонстрационный лоскуток (тот самый, что он потом передал мне, а я показал нашим клиентам), Вяйно позабыл проверить содержание самих целлофановых пакетов. Вернее, не то чтобы позабыл, а просто поверил «чабанам» на слово: а как же иначе, ведь на Востоке люди духовно продвинуты, врать не будут… Вяйно до последней минуты совершенно не сомневался, что в свертках лежат самые настоящие каракули. Там и оказались каракули – да не те!

Однако нет на свете такой вещи, которая не могла бы служить товаром. Покупателей на шкуры – уже не как каракулевые, но именно такие, как они есть, неочищенные сырцы, – нашел Алис. Подобно мне он работал с оздоровительными группами, обучая людей основам восточной терапии и автотранса. Он активно распространял в среде своих подопечных и их ближних различные «гомеопатические» средства и традиционные народные снадобья типа мумие, золотого корня, облепихового масла. Именно ученикам сбыл Алис наши туркменские каракули под брендом «лечебных медитационных шкур» – по 200 рублей за штуку! Таким образом Вяйно отбил свои затраты, а вторую часть прибыли Алис взял себе в качестве гонорара.

Когда службист сказал про гражданина Кеэса, я понял, что соболя здесь ни при чем. Однако как могла Танина мама узнать про наши с Вяйно дела? Откуда ГБ известно про шкуры? От портных? Или от Алисовских йогов? По факту Контора не могла меня ни в чем конкретно уличить, никаких вещественных доказательств у гэбэшников не было.

Тем не менее на свой запрос о выезде на постоянное жительство за границу я вскоре получил официальный отказ без объяснения причины. В резолюции лишь говорилось, что мой выезд к законной жене кем-то там «сочтен нецелесообразным». При этом все остальные наши люди, в том числе Ирина, получили зеленый свет с первого раза. Но локомотив истории было уже не остановить. Весной 1987 года я наконец обрел долгожданное разрешение.

Вскоре после этого в Таллин на гастроли прибыл степановский «Корабль дураков». В те времена мастер Джи в сопровождении своих телохранителей Кости и Гурама путешествовал по стране в составе бригады грузчиков, сопровождавших гастроли джаз-оркестра «Арсенал» под управлением Алексея Козлова. В действительности это «Арсенал» путешествовал на борту «Корабля дураков». Через меня Владимир также передал приглашение на представление своему старому другу Хальянду Удаму. Они не виделись двадцать лет. Мы все встретились в фойе концертного зала театра «Эстония» за чашкой кофе и графинчиком коньяка. Это был истинный момент бодрствования, вкус которого запоминается навсегда…

В молодости друзья были членами одного карасса. Сейчас Хальянд переводит Омара Хайяма с персидского на эстонский, Владимир – реализует хайямовские притчи сценическими средствами русского театра. А тогда музыкальные выступления коллектива сопровождались модными в те времена роботообразными движениями, которые воспроизводили актеры в масках. Абсолютный Мейерхольд. Джи трактовал действо как перформанс, обнажающий монстроидальную природу современного человека, его фатальную механистичность… Это была последняя встреча людей, замкнувших московско-балтийскую инициатическую дугу, в результате чего возник некий интеллектуально-мистический антипод рационалистически-сциентистской тартуско-московской школы.

Между тем отлет приближался. Отвальные были устроены две: одна в Эстонии, под Таллином, на хуторе у Аарэ, другая под Москвой, на даче у Хайдар-аки. На хуторе собрались человек тридцать, включая Каландара и группу девушек в индийских сари из Ириного танцкружка (саму Ирину «отгуляли» месяцем раньше, и в это время она уже загорала в шезлонге в Андах). Апофеозом пиршества стало коллективное камлание вокруг огромного костра, который сложили из мебели хозяина.

Дмитрий Петряков писал: «Это все у костра было. Не помню, что там готовили. Но Каландар вдруг неожиданно бросился мне головой в живот с отчаянным воинственным криком. Я его принял, завалил и локтем прижал горло, как змей обычно прижимают. Он потрепыхался. Но я не отпускал, покуда он не прохрипел клятву о том, что больше безобразничать не будет…»

А на следующее утро Каландар, к ужасу Аарэ, устроил на хуторе полный разгром: перевернул шкаф с посудой, еще там что-то посшибал – и свалил по-английски, не прощаясь.

На подмосковной даче все было скромнее. Здесь за тремя бутылками пшеничной водки собралось секретное совещание большой тройки. Пилось на свежем воздухе просто гениально, а выделяемая тепловая волна тут же переводилась в жар интеллектуального брейнсторминга, полностью снимавшего своей предельной метафизической трезвостью всякий эффект физического опьянения. Видимо, именно так пьют водочные шаманы, управляющие неизвестными простым смертным потоками сознания. Мы пытались манипулировать силами истории в режиме интеллектуальной воли, седлавшей тигров антропогенных паттернов. Боюсь, что человеческой композиции и ее идолам от нас в ту ночь крепко досталось…

Наутро голова совершенно не болела. Прямо с дачи я поехал к тете Саше, где меня дожидались мама и тетя Соня. В этот день я улетал в Новый Свет. Мама с тетей проводили меня в «Шереметьево-2». Мама очень переживала, но я просил ее не волноваться – ведь все к лучшему! В два часа пополудни с 90 долларами в кармане и билетом в один конец я взошел на трап трансконтинентального лайнера, отправлявшегося по маршруту Москва – Шеннон – Гандер – Гавана – Лима. Включились бортовые турбины, машина вырулила на старт, разбег, взлет…