5. Мистерии Евразии

Таллин – Москва – Ашхабад – Пярну, 1984

Вскоре после возвращения из Москвы мне приснился странный сон. Сначала я увидел Мавзолей Ленина, стоящий как бы в самом центре Красной площади, а вокруг него двигалась процессия паломников, причем все они находились в сомнамбулическом состоянии и, словно слепые, воздев пустые очи к небу, брели, держась за край одежды друг друга. Этот хоровод спящих вокруг мертвого вызывал самые ужасные ассоциации, сквозь которые, однако, манило безумие ультимативного гнозиса. Я подошел к процессии и ухватил за полу последнего в цепи. И тут, двинувшись вслед за всеми, я увидел то, чего не могли видеть другие, спящие, участники хоровода: у всех у них из пространства между бровями обращенных к небу лиц выходили призрачно светящиеся розоватые нити, свивающиеся над Мавзолеем гигантским зонтиком и сплетающиеся потом в единый канал, который шел в третий глаз лежащей в мраморной подземной гробнице мумии.

«Так вот в чем тут дело! – бешено заработала интуиция. – Мумия живет за счет сомнамбул!» Но это было только начало. На моих глазах лицо Ленина стало превращаться в земной шар, который при этом являлся головой какого-то космического гиганта, у которого на месте третьего глаза находился остров Исландия. А потом этот гигант вновь оказался лежащим в Мавзолее телом, но уже не на подушках, а как бы в ванне. И тут он проснулся, достал откуда-то топор и сам себе последовательно отрубил руку, обе ноги и голову. В переполненной кровью ванне остался лишь торс с одной рукой, судорожно сжимающей топор. «Как же это ты так, парень, сам себя обрубил?» – пронеслось у меня в голове спонтанно. Я вспомнил о Рамовском сравнении советской системы с шизофреником, блокирующим собственную же дееспособность, – и проснулся.

Через несколько дней мы с Ириной ехали в троллейбусе, когда по радио объявили о кончине Андропова. В воздухе мгновенно воспроизвелась атмосфера эйфории. Я же вспомнил свой сон и подумал, что самообрубившийся гигант – это интуитивная аллегория смерти генсека. Интересно, что смерть следующего хозяина Кремля я в прямом смысле слова зафиксировал буквально в момент ее свершения. Я сидел вечером у себя дома в Мустамяэ и медитировал. И тут некий голос произнес в голове сухо и отчетливо: «Черненко умер». А наутро СМИ действительно сообщили, что накануне умер генсек.

БЕЛОЕ НЕБО ПОХЪЁЛЫ

 

Никого не будет в доме

Этой полночью чумной,

Я закрою крепко двери

За тобой и за собой.

За окном глумится ветер,

В клочья рвет шелка берез.

Я его сегодня встретил,

Он луну в пески унес.

Весь прозрачный, пальцем манит

Раствориться в вечной мгле,

И цветы при нем увяли

В засмердевшей вдруг воде.

В закипающем рассвете

Мерзнет сердце соловья.

Никого не будет в доме,

Только тени – ты и я…

 

Игорь Еробкин (1978)

Зато внезапная смерть Икрома явилась для всех полной неожиданностью. В последний день своей жизни он зашел ко мне в гости. Он был очень возбужден и все время порывался сказать что-то важное. Икром поведал, как ему являются всевозможные инфернальные сущности. В последнее время его постоянно одолевал шайтан, который бил его то под дых, то по почкам очень больно. Иногда вырубал до бессознательного состояния. Икром пытался противостоять воинству Иблиса изо всех сил, как некогда противостоял сульфозиновым атакам советской психиатрии – внутренней молитвой. Свои впечатления он описывал в манере, близкой гурджиевским «Рассказам Вельзевула», но за всем этим стояли, насколько я мог догадаться, поиски невидимой инициатической цепи анонимных мастеров. Туркестан и Центральная Азия манили Икрома гораздо больше, чем Мекка и Иерусалим.

Я предложил Икрому, который до этого как раз был в гостях у жившего по соседству приятеля, Толика Белова, поехать со мной к Дмитрию Петрякову. Тот согласился. У Мити мы еще очень много и жарко говорили.

Из монолога Икрома, записанного Дмитрием: «Я состриг волосы и выбросил очки. Очки мешали мне разглядеть Бога, а за волосы масоны привязали меня к мнимым ценностям и заставили страдать. Все то, что они несут, это давно больное и зараженное. Они всегда несли египетскую магическую культуру, всегда волхвовствовали, всегда воевали против человека. Жертвоприношения Адаму… Несколько сот лет они мешали поколениям человеков прийти к Адаму, встретиться всем. Но это сейчас у них не получится. Их время вышло. Не получится помешать Адаму встретиться на небе. Но они ошибаются, если думают, что Адам может жить только на небе. Бог сказал: как на небе, так и на земле. Человек живет как на небе, так и на земле. Поэтому их царство подходит к концу. И вся их культура, цивилизация, искусство, литература, ценности – все они ценны только тогда, когда люди погружены в сон и живут постоянно в мире злого, в мире дьявола… Но, когда они приходят в город Рахмона, в город добра, они начинают смотреть на все это как на больные ценности…

Вы принимаете своих сатбн за богов. Вы создаете себе кумиров, таких как деньги, женщины, как различные герои и артисты. Вот ваши кумиры, вот кому вы поклоняетесь. Это – ваши боги. Они созданы вашим воображением, поэтому для вас нет истинного Бога, поэтому вы отделены от Бога… Наша культура и цивилизация поражены злой болезнью. Все подчиняются дьяволу. Почти все продали Бога. Почти все забыли… Вот поэтому черный жрец и правит миром. Бог усмирял один народ другим народом. Вспомни, вспомни, сколько было неверных народов в истории земли! Сколько было блядствующих, безбожествующих, творящих страшные жертвоприношения! Сколько было! Все были стерты! Все были стерты… Вы думаете, что вы чем-то отличаетесь?.. Ничем не отличаетесь! Пришли ваши последние годы!.. Поэтому никуда не уйти от того, что придется расплатиться за все. За несколько сот лет вашего царствования. Человеки не должны бояться смерти. Кто по-человечески живет, тот по-человечески и умрет».

Икром все время жаловался, что шайтан его иссушает изнутри, и просил пить. Он выпил действительно очень много, в том числе целую кастрюлю компота. Уже за полночь он поехал домой. И той же ночью умер. Оказалось, у него было обострение сахарного диабета – следствие зоны, куда его однажды в воспитательных целях закатал папа, подловив на траве. Вот последние стихи Игоря:

 

Веют ветры из пустыни,

Больные ветры из пустыни,

Ты печалишься о сыне,

Я тоскую о тебе.

Сердце, выжженное солнцем,

Желтой коркою от дыни,

Молчаливо, словно тень.

Бред забыт. Страшнее бреда

Бесконечное скольженье

Изуродованных солнцем

Скал, воды, песка и трав.

Начинаю с отреченья.

Отрицаю возвращенье.

Белым-бело будет небо

В день, когда мы рассмеемся.

 

Похороны Игоря чем-то напоминали магический театр – даже черномагический. Перед кладбищенскими воротами стояли штук двадцать черных «Волг». А чуть дальше, в сотне метров, среди накрытых снежными шапками сосен зияла могила, которую обступили с полсотни людей в черных пальто и черных шляпах. Ни одной женщины. Создавалось впечатление, что перед вами масонское собрание. Это и было собрание ложи, но только рыцарей не угольника и мастерка, а плаща и кинжала. Игорев папа пригласил на церемонию исключительно своих коллег. Черный гроб с телом сына опустили в алхимическую яму и засыпали землей. Начался снегопад, небо было белым-бело. Никто не произнес ни единой молитвы. Похороны Икрома обернулись мистерией того, как режим хоронит собственных детей. На этом таинства не заканчивались. Икрома погребли в том же самом лесу, где с 1979 года стоял надгробный камень Леннона – нашего старого друга, трагически погибшего в результате магических экспериментов с вызовом потусторонних сил. Игорь собственноручно привязал к молодой сосенке у ленноновского надгробия маленький колокольчик. За истекшее семилетие дерево выросло и колокольчика уже было не достать…

Мы наблюдали орденскую церемонию nigredo со стороны, из-за деревьев, не приближаясь к окруженному черными полковниками гробу. И подошли к могиле только после того, как спецслужбы покинули кладбище. Потом устроили достойные поминки. Дмитрий в своем спиче назвал Икрома «величайшим тайновидцем и стоятелем за правду». Толя Белов позже напишет: «Основным жизненным кредо Игоря были поиск Правды и борьба за нее. Причем реально, бескомпромиссно и настолько круто, что он всегда оказывался в одиночестве. Путь, который он прошел за свою короткую жизнь, едва ли мог вместиться даже в несколько жизней обыкновенного человека».

Поминки по Ычу проходили в Мустамяэ, в квартире у Леши Чертовича – эфирного ученика Леннона. Алексей, чтобы не забывать джокерских паролей, выколол их у себя на пальцах: при необходимости всегда можно взглянуть и вспомнить. То же самое сделал Пугач – другой ученик Леннона, тоже эфирный. Ребята развили собственную метафизику полетов – мистерию нового поколения, уже совсем безбашенного. Леша жил на самом верху многоэтажной пирамиды. Я глянул из окна вниз: там сновали карликовые человечки и ездили смешные игрушечные машинки. А если смотреть вперед, то там вставал окутанный туманами погребальный курган древнего героя-великана Калева – каменный утес Вышгорода с зубчатыми башнями орденского замка и готическими шпилями средневековых кирх на фоне свинцовых вод Финского залива, по ту сторону которых лежала загадочная Похъёла – северная страна угро-финского эпоса, античная Гиперборея, Ультима Туле примордиальной традиции, нордический кутб. Я понял, что именно из этого окна Леша совершает свои эфирные вылеты. Но однажды он сошел с подоконника не в астральном, а физическом теле…

 

Ultima Thule! Utmost Isle!

Here in thy harbors for a while

We lower our sails; a while we rest

From the unending, endless quest.

 

Тему Ультима Туле мы в свое время очень активно обыгрывали с Ленноном. Из его кухни был виден Длинный Герман – самая высокая башня замка псов-рыцарей на колыванском утесе, именуемом в автохтонной традиции Тоомпеа. Колывань-Калевин, город Калева, – древнее название Таллина, который в русских летописях именовался Леденцом от датского Линданисе – город Линды, жены Калева, натаскавшей на могилу мужа камней, образовавших этот курган. Выходя в городской астрал, мы видели тевтонскую цитадель как тулеанский Асгард, а на место вившегося на Длинном Германе кумача телепортировали магический триколор, призванный включить национальное самосознание эстов. Мы знали, что Туле – это то самое место, где мы в действительности присутствуем: крайние северные пределы орденской экспансии.

В середине 1980-х эстонский историк и будущий президент Эстонской Республики Леннарт Мери, видимо, подхвативший нашу эфирную посылку, выпустил книгу, в которой доказывал, что Ультима Туле античных авторов – это эстонский остров Сааремаа. Вскоре после этого в Таллине появилась популярная группа «Ультима Туле» с Тынисом Мяги во главе. А кумач на Длинном Германе через десятилетие действительно сменился триколором. В общем, национальное самосознание включалось: Ультима Туле – ультимативная столица Похъёлы.

Тем временем Ирина организовала первую в Эстонии группу индийского танца. В основном это были девочки с кафедры культуры Таллинского пединститута, всего человек десять – пятнадцать. Время от времени Ира выступала на разных городских сценах, а потом стала выводить на них свой коллектив.

Индийский классический танец – это особая история. Принято различать два основных стиля: северный (катхак) и южный (бхаратнатьям). Катхак состоит в основном из вращений прямого корпуса и ножных дробей и явно родственен суфийским зикрам. Это, собственно говоря, танец персидского происхождения, распространенный со времени правления моголов при дворах раджастанской знати. Бхаратнатьям – сугубо индусский танец. Его история насчитывает до трех тысяч лет. Сто восемь классических позиций танца высечены на каменных барельефах южноиндийского храма Кхаджурахо. Здесь основная стойка – полуприсед, ноги на цыпочках, руки разведены в стороны, кисти на уровне плеч; указательный, средний и безымянный пальцы сложены вместе, напротив сосков: тейум-тат-та-тейум-та…

Ноги в бхаратнатьяме постоянно выстукивают ритм, тогда как руки, а также глаза и мышцы лица часто заняты пантомимой. При этом ритм пантомимы может не совпадать с ритмом ног, и тогда верхняя и нижняя части тела движутся на разных скоростях, несинхронно. Такого эффекта в полном его объеме может достичь лишь очень опытный танцор, добившийся высокой степени автоматизма движений или, выражаясь в гурджиевской терминологии, при автономной работе двигательного центра с его энергией.

Аналогичные упражнения, направленные на автономизацию двигательного центра, есть в карате. Например, человеку, исполняющему кату, время от времени называют какие-нибудь числа, которые тот должен последовательно перемножать. При этом нельзя ошибаться в движениях. Здесь происходит communication breakdown между умом и телом, интеллектуальным центром и двигательным: оба должны работать в самостоятельном режиме – интеллектуальный считает, а двигательный координирует движения в соответствии с заданным алгоритмом.

Низкая стойка бхаратнатьяма смещает центр тяжести тела в пупок, который одновременно становится опорой глубокого дыхания. Это, собственно говоря, есть основная шаманская позиция, а также ключевая стойка в карате и кунфу. Она дает расширенное ощущение физического тела, раскрывает его генную память. Таким образом происходит высвобождение инстинктов и одновременно дисциплинирование тела в его физиологической совокупности.

Продолжала действовать и моя йоговская группа, стартовавшая некогда в «Автотрансе», а затем перебравшаяся в Институт повышения квалификации руководящих работников – небольшое научно-исследовательское учреждение, где проводились всевозможные психологические исследования и проходили психотренинг, вырабатывая командный голос, разного рода начальники от производственных до партийных, которых натаскивали специальные инструкторы. Эти-то инструкторы и составляли основной костяк моей группы, плюс несколько человек со стороны – остатки «Автотранса» и отдельные знакомые. Трехэтажный особняк института находился в центре города, рядом с телецентром. Здесь помимо обширного зала для занятий имелась сауна, где можно было при желании даже выпить и закусить.

Сауна стала неизбежной составляющей наших занятий. Иногда мы отмечали здесь дни рождения и «престольные праздники» типа равноденствий и солнцестояний. В таких случаях наши мероприятия обретали характер античных сисситий. Однажды на таком пиру в качестве музыкантов выступали кришнаиты, которых привел с собой Мярт Каарма, эстонский интеллектуал-индоман из Нымме, к тому времени уже получивший брахманскую инициацию и читавший Упанишады на санскрите без словаря. Надо сказать, было очень приятно париться под киртан, а потом, полуразвалясь в банном кресле, наливать белую под прасадные маринады. Сами вайшнавы, разумеется, в рот ничего спиртного не брали. Парадоксальным образом за них за всех выпил даос Иво – старый приятель Мярта, игравший в кришнаитском бэнде на мриданге.

Главной целью своей жизни Иво ставил получение «пилюли бессмертия», а говоря более предметно, он полагал выплавить ее в собственном теле, как предписывали рекомендации древнекитайских алхимиков. Иво, следуя учению Уку Маазинга, был уверен, что как эстонец, угро-финн и представитель урало-алтайской ментальности он гораздо больше открыт в сторону китайского эгрегора, чем западного. Однако наплыв кришнаизма и переход в стан прабхупадовцев ряда близких друзей заставили его сойти с пустых небес и поближе присмотреться к ведийским практикам. Последние ставили первоначальным условием просветления ритуальную чистоту. Чтобы форсировать процесс самоочищения организма, Иво решил прибегнуть к радикальной голодовке месяца на полтора.

К моменту нашей бани он находился уже на сороковом дне. Он воодушевленно барабанил весь вечер, с горящими глазами подпевая кришнаитским речовкам: «Харе Рама, ха-ре бол!» Смычка с трансцендентным совершилась абсолютно неожиданно. Внезапно Иво понял, что все – лишь проявления Высшего Стеба. Прозрение такого уровня требовало симметричного жеста. Иво снял с шеи мридангу, подошел к столу, взял непочатую бутылку Viru valge (эстонская водка «Вируская белая»), сорвал зубами пробку и… в несколько секунд влил в себя все содержимое сосуда. Вслед за этим последовала немая сцена, после чего Иво взревел, как мамонт, ударил себя обеими кулаками в грудь и рухнул на спину, будто подкошенный. Потом он рассказывал:

– Когда я пил, то ничего не чувствовал, словно вода льется. Потом пришло ощущение, что все тело превратилось в сосуд со спиртом, а затем в горле появилось чувство какого-то пузырька с воздухом. Я его проглотил. Пузырек спустился в живот, затем проник еще ниже, в промежность, потом вошел в основание позвоночника и стал подниматься по нему к голове. Вместе с ним поднималась волна тепла. Пузырек вошел через основание черепа в голову, а когда достиг темени, я увидел вспышку света и потерял сознание.

Иво выжил, но трип этот запомнил навсегда. Утверждает, что никогда себя раньше не чувствовал таким целостным. Кришнаитом он так и не стал – вернулся к даосским практикам, да и его приятель Мярт от кришнаитов очень скоро отошел, но не в даосизм, а в православную мистику. Он принял сан православного священника и стал служить в соборе Александра Невского на Вышгороде. Говорят, служит там до сих пор (дай Бог ему здоровья).

Другим завсегдатаем вышгородского собора стал Эдик по прозвищу Схак (Малыш). Много лет пропев в церковном хоре, он погрузился в православную мистику, в которой его больше всего интересовало изгнание бесов – экзорция. Однажды Эдик пригласил меня в Васьк-Нарву, на литургию отца Василия, который тогда считался одним из наиболее продвинутых мастеров.

– Вова, – говорил мне Эдуард, – я уважаю все пути, но поверь мне, в сравнении с отцом Василием остальные гуру отдыхают. Не поленись, съезди в Васьк-Нарву. Это схак только для русских!

Ехать от Таллина по заснеженной зимней трассе пришлось часов шесть. Высокий красный терем храма, где служил отец Василий, окружали хозяйственные постройки и забор, образуя, в сущности, подобие монастыря. Перед воротами были припаркованы несколько легковушек и пара небольших автобусов с ленинградскими номерами. В трапезной оказалось полно народу. Сидя на лавках по обе стороны длинного стола, паломники трапезничали хлебом с чаем, крестясь всякий раз, когда нужно было положить в стакан сахар или передать что-либо соседу.

Нам предложили пройти вдоль стены в самый дальний конец стола. Там сидела, как очень быстро стало понятно, компания питерских наркотов-циклодольщиков, которые очень активно обсуждали предстоящий перформанс в ключе собственного психоделического интереса. Они делили калики, потом попросили набожную тетеньку в платке налить еще чаю, чтобы запить. За столом сидели преимущественно женщины. Наблюдая их византийские лики мценского розлива, я вспомнил об одной особе, которую, наверное, по всем параметрам можно причислить к одержимой. Дело происходило в пасхальную ночь, на службе в Псково-Печорской лавре. Это как раз был год, когда в СССР впервые перешли на зимнее время. И вот начинается Великая Пасхалия, вступает хор; я, голодающий третьи сутки, стою в полнейшем благочестии со свечой в руке и вдруг прямо под ухом слышу истошный вопль:

– Люди, остановитесь, что вы делаете! Христос еще не воскрес, ведь время поменяли!

Невысокого роста, вся в черном, закутанная в платок дама неясного возраста, но очень голосистая, пыталась прорваться в сторону алтаря, видимо, чтобы сорвать неправедную службу. Ее очень быстро блокировали, и двое бородачей в валенках вынесли нарушительницу покоя под локти из храма вон. А может быть, следовало прямо батюшке под крест, под святую воду?

Впрочем, это был еще легкий случай. Эдик насмотрелся в церкви и не таких. Однажды в собор на Вышгороде повадилась ходить некая молодая активистка: что ни заутреня – она здесь, что ни вечеря – она опять тут как тут. И вот приходит она в очередной раз – никто из своих на нее внимания уже не обращает – и так по-тихому вдоль стеночки подходит к клиросу и тут резко проскальзывает боковыми вратами в алтарь. А там служба идет вовсю, иереи кадят вышним силам… Не успели они сообразить, как дамочка легким движением руки сбросила с себя пальто и оказалась… в чем мать родила! Тут Эдик слышит, как ему староста на ухо строго шепчет:

– Пойди в алтарь, выведи ее оттуда нахрен на улицу!

Что делать? Надо идти! И вот идет Малыш через весь храм, входит в алтарь, берет голую даму под локоть и галантно шепчет ей на ухо:

– Тихо-тихо-тихо, спокойно-спокойно-спокойно!

В этот момент ему мерещится, что на самом деле в соборе происходит ритуал его алхимической свадьбы с магической супругой. Все сходится! Сейчас по сценарию необходимо выйти из скинии и пройти через весь ковчег к выходу. Эдик начинает заговаривать подругу первой попавшей на ум ахинеей – лишь бы захватить ее внимание, пока та не опомнилась и не ломанулась назад. И вот он спускается, окутанный фимиамами, с клироса и неспешно шествует через весь храм, по ковровой дорожке, под хоровое пение с голой дамой под руку – в новую жизнь…

Я давно пытался выяснить, что движет людьми, срывающими с себя одежду в публичных местах – прежде всего, в священных. Козельский тайновидец отец Серафим, с которым я был знаком еще по «Щелковской», на этот счет сказал мне, что у них в Оптиной в каждом приличном храме в свечном ящике за алтарем на всякий пожарный держат наготове халат. А одежду с себя человек срывает потому, что она мешает ему взлететь – бывает такое ощущение в особых состояниях. Так что нашим эстонским батюшкам опыт оптинских старцев очень пригодился бы!

Тем временем народ из трапезной потянулся к выходу. Началось! Питерцы еще раз, на посошок, закинулись своими таблетками и в оживлении пошли занимать места. Мы отправились вслед за ними. В небольшом храме собралось с полсотни человек. Отец Василий начал священную литию с обращений к Святому Духу триипостасного божества, церковный хор огласил пространство надмирными гармониями. Паства пыталась подтягивать нестройными голосами, а потом в общий хор стали прорываться какие-то странные фальцетные взвизги и подвывания.

– Бесы проснулись, – сказал Эдик и перекрестился.

Отец Василий махнул в сторону собрания кистью со святой водой. Над головами полетел по дуге рой искрящихся брызг. Несколько капель упали на меня и на стоявшего рядом солидного мужчину с аккуратной бородкой, в очках и добротном пальто.

– Блядь, опять дождит! – неожиданно произнес он тягучим гнусавым голосом, а потом вдруг почему-то упал на четвереньки и бросился с собачьим воем под лавку.

Публика шарахнулась в разные стороны, а с задних рядов зычно закричал другой бес:

– Водку давай, коньяк!

Здоровый дядька в телогрейке с нечесаной бородой, как русский раста, топтался в темном углу, комкая в руках шапку и выпучив глаза. Священник махнул в его сторону кистью: кыш, нечистая сила! Атмосфера в молельне накалялась. Отец Василий запалил кадило, вокруг распространился запах ладана. Стоявшая впереди молодка с точеным ликом софийного ангела вдруг отпрянула, замахав в воздухе руками, а потом у нее будто бы из самого чрева кто-то проговорил густым басом:

– Фу, дышать нечем!

– Ты кто такой, как тебя зовут? – обратился к бесу отец Василий, еще раз наподдав ладаном и покропив вдогонку водицей.

– Легион!

Тучи сгустились, накатила атмосфера суеверного ужаса. Молодка, словно зомбированная, вступила в диалог, отвечая на вызовы Василия Всесильного утробным голосом инородного существа.

– Что вам надо?

– Шоколада!

– Водки давай, коньяку! – вновь послышались крики из темного угла.

Под скамейками, укрывшись от святой воды, завыли болящие. Всего бесновались человек десять, кто – по-тихому подвывая, кто – буйно откидываясь навзничь, с пеной у рта, по нескольку раз подряд. Тех, кто совсем в нокауте, водили в трапезную – отпаивать чаем, а потом отчитки продолжались: с кадилом, кроплением, помазанием, чтением и пением канонов, диалогами с бесами и прикладыванием бесомых к честному кресту и святым дарам.

Наблюдая публику, я заметил, что, пожалуй, больше всего от происходящего тащились питерские циклодольщики. Они действительно кайфовали в полный рост – судя по их восторженным лицам и вытаращенным глазам со зрачками в пятак. Наверное, они воочию созерцали летающих под потолком упырей, слышали эзотерические нашептывания обрамленных иконными окладами темных ангелов и единственные во всем собрании понимали, как разводит Вий в облачении священника собравшуюся аудиторию на хип-хоп, тру-ля-ля!

– Это еще что! – сказал Эдик. – Вот в Псково-Печорской лавре на отчитках у отца Адриана одновременно человек по пятьдесят беснуются всю ночь напролет, до третьих петухов!

Мои йоги официально оформили меня работать в НИИ повышения квалификации руководящих работников в качестве лектора по спецдисциплинам. Занятия мы проводили пару раз в неделю, занимаясь в основном хатха-йогой, тайцзицюанем и разного рода медитационными практиками. Но бывали и настоящие лекции – как в бане, так и в аудитории. Основные темы, которые мы обсуждали, касались всего сверхъестественного: мистики, магии, интуиции, необъяснимых феноменов.

Иногда я приводил на занятия своих знакомых со стороны, в том числе и как докладчиков. Здесь приходилось выступать даже самому Хайдар-аке, разъяснявшему сливкам эстонской элиты, в каких целях известный английский алхимик Джон Ди стегал хлыстом собственное отражение в зеркале. Несколько человек из этой группы – в том числе Март, Велло и Аллан – всерьез заинтересовались Рамовской ТГН. Алан даже взялся перепечатывать на машинке отдельные эстонские рукописи.

Как-то рано утром меня разбудил звонок в дверь. Спросонья, ни о чем не думая, я вывалился в халате в прихожую, механически повернул ключ в замке… После того как дверь открылась, сознание в доли секунды полностью включилось в реальность. На пороге стоял милиционер в сопровождении еще одного человека в кожаной куртке и темных очках. «Гэбэшка!..» – молнией пронеслось в голове. Милиционер представился участковым, а гэбэшник уже вглядывался через мое плечо во внутреннее пространство квартиры, хищно рыская взглядом по углам. Галина?

– Вы почему не на работе? – резко обернувшись ко мне, спросил службист.

– У меня сегодня выходной.

– Как так, в середине недели – и выходной? Вы где работаете?

Я объяснил, что работаю в Институте повышения квалификации руководящих работников лектором.

– Ну, мы это все проверим!

Гэбэшник нервно дернулся. Ни брать меня, ни вламываться в квартиру формальных оснований у них не было. Мне выписали повестку: прийти на беседу.

– Зачем?

– Там узнаете!

Надо сказать, я в то утро действительно отделался легким испугом, ибо если бы, не дай бог, мент с гэбэшником проникли в квартиру, то обнаружили бы там штук пятьдесят свежеразложенных пачек с текстом священного Корана и еще целый ворох неразобранной литературы религиозно-мистического и диссидентского содержания. В этот же день мы с Ириной вынесли все ненужные распечатки в лес и спалили на магическом костре под защитную мантру. А нужные я вынес из дома и раскидал по надежным адресам. Таким образом, всякие следы самиздатской деятельности у себя в квартире я полностью ликвидировал, готовясь к очередному визиту.

А через несколько дней на занятии в институте две дамы из администрации, Катрин и Керстин, рассказали мне, как сюда приходил тот же самый типчик в кожаной куртке и черных очках, что выписал мне повестку. Его фамилию было легко запомнить: Жулин. Этот Жулин пытался подбить членов нашей группы дать на меня компрометирующие показания: что я, например, нелегально получаю деньги за свои уроки, распространяю самиздатовскую литературу, веду антисоветскую или на худой конец ненаучную (а стало быть, немарксистскую) агитацию. Дамы твердо стояли на том, что деньги за лекции я получаю законно, никаких претензий ко мне со стороны учеников нет. Гэбэшка пыталась обработать и других членов группы, но все они стойко держались. Меня не сдал ни один.

Не сдавала меня на самом деле и Галина. Это выяснилось сразу после визита Жулина, за которым угадывались совершенно иные профили. Получалось, что паника в Москве была неким предчувствием того, что спецслужбы гонят на меня волну и готовятся, выражаясь словами Мбембы, закупорить бутылку. Галина тут выступила лишь в функции магического зеркала, рикошетом отразившего – видимо, в силу специфики собственного кармического поля, – шедший из Таллина гэбэшный сигнал. Одновременно это было и предупреждение духов. Если бы я вовремя не вернулся из Москвы и не устроился лектором в институт, меня могли бы привлечь к уголовной ответственности по статье «тунеядство».

Я понял, что пора срочно подыскивать какое-нибудь постоянное место работы, ибо гонорарный вариант с институтом не отвечал в полной мере советским нормам крепостного трудового законодательства. Самое интересное, что буквально через два-три дня, после специального сеанса «притягивания рабочего места», мне позвонил Тынис, который как раз искал фиктивного человека на липовую должность к ним в КБ «Дезинтегратор». Из номинальных двух с половиной сотен я брал себе полтинник, остальное клал в карман директор. Получалось, и трудовая книжка подвешена, и еще платят за это.

Само по себе КБ, в которое я тогда устроился «работать», заслуживает особого упоминания. В середине семидесятых на этом предприятии был получен биоактивный препарат, который назвали, видимо, в честь алхимического золота AU. Главной составляющей препарата были какие-то гиперактивные бактерии, которые агрессивно перерабатывали всякую биологическую материю.

Опыты на быках якобы показали, что добавка в корм AU повышает процесс спермообразования. НИИ «Дезинтегратор» начал производство препарата в небольших дозах для ряда животноводческих предприятий. Кто первый пустил слух о целительном воздействии AU на человека, остается загадкой. Но очень скоро рядом с предприятием появился киоск, в котором продавались поллитровки чудодейственного эликсира примерно по червонцу. Говорили, что AU повышает потенцию, обеспечивает концентрацию и витализирует тело, аки живая вода.

Тынис, один из разработчиков проекта, привез бесплатно несколько литров этого добра в Каазиксааре. Но пить препарат никто так и не стал. Рам, продегустировав вещество (а гадость была, надо сказать, просто мерзейшая), сказал, что эти самые бактерии стимулируют у человека, в отличие от быка, агрессивную шизофрению: уж слишком ядрены микробы, настоящие черномагические мутанты!

AU-бум тем временем набирал обороты. Через некоторое время вокруг киоска возник многометровый лабиринт из оградительных решеток, с помощью которых приходилось сдерживать желающих обрести заветную жидкость. Соответственно росло производство. Для размножения бактерий в ход шли любые органические отходы, которые предприятие могло достать. В конце концов в чаны для брожения начали сливать и просто экскременты. И вот это перебродившее говно по цене хорошего армянского коньяка уходило в течение нескольких лет просто на ура: пипл, как говорится, хавал.

Вокруг особняка и производственного комплекса «Дезинтегратора» на Ленинградском шоссе образовался целый автогородок. Люди приезжали аж из самой Москвы и даже еще более отдаленных мест, не говоря уже о Питере, Пскове, Новгороде, Риге и самой Эстонии. И потом стояли в очереди по многу часов, иногда сутками. Деньги там зарабатывались, конечно, бешеные.

Мне неизвестна вся закулисная арифметика этого дела, но в конце концов создатель и руководитель «Дезинтегратора», доктор наук, лауреат Ленинской премии и отец советского силикальцита Йоханнес Хинт пытался, как я слышал, с кассой улететь в Швецию, но не успел: буквально в последнюю минуту его взяли и посадили в тюрьму. По делу о предприятии было начато следствие. Ну действительно: как можно в течение стольких лет поить граждан реальным дерьмом, да еще за такие деньги! В результате доктору дали 15 лет, но он не протянул всего срока и в 1985 году умер в заключении.

Когда Тынис предложил мне устроиться в это КБ, предприятие еще действовало и за счет фиктивных должностей выплачивало дополнительные гонорары своим сотрудникам. Я здесь «проработал» около года, а потом начальство посадили, история бренда закончилась. Мне пришлось опять трудоустраиваться. На этот раз через знакомых Леонида Претцера. Меня зачислили в медицинский техникум на должность сантехника. На самом деле работу выполнял «по совместительству», то есть фактически нелегально, участковый милиционер. Так что крыша здесь у меня была в самом деле железная.

Сам Леонид перебрался тем временем из Пайде в Таллин. Ему удалось устроиться массажистом в одной из больниц, не имея городской прописки (поскольку немцам ее не давали). Я помог ему частным образом снять комнату у моих знакомых. Леня активно осваивал дальневосточные методы работы массажа и самомассажа по системе до-ин. Он ожидал вызова из Германии и старался максимально повысить свою профессиональную квалификацию. Однажды я заметил у него на столе баночку с эфиром – настоящим, медицинским, и вспомнил, что с тех пор, как ушел Леннон, у меня ни в одной ноздре не было! Более того, сопалс – пятновыводитель, который мы так активно нюхали, – просто исчез из продажи. Обычным эфиром я никогда не дышал, но предполагал, что результат будет схожим. Я выпросил у Леонида эту банку и вечером, усевшись перед магическим экраном, повернул крышку.

Чистый эфир – это, конечно, не пятновыводитель. Последний включает сразу же, наполняя мозг ядовитыми парами, которые материализуют в фантастическом гротеске свернутые в подсознании иконки психокодировок. Медицинский эфир, напротив, настолько тонок, что им очень трудно насытить мыслеформу до уровня кислотного свечения. Леннон явился мне полупрозрачный:

– Ну что, Петр, выпьешь за мое здоровье?

Его лицо астрально лучилось характерной улыбкой. Самое смешное состояло в том, что я в тот период практически отказался от алкоголя и ничего спиртного из принципа не пил (даже коньяк в компании степановских нимфеток). Леннон как бы уловил мое колебание и, не дожидаясь ответа (да ведь он ответ знал так и так – телепатически), язвительно бросил:

– Ты что, Петр, святым стал, совсем не пьешь? А знаешь, почему святые не пьют? – И, выдержав паузу, сам же ответил: – Да потому что они насквозь проспиртованы!

И он разразился своим специфическим хохотом. А потом провалился в какой-то спиралеобразный коридор, откуда еще в течение нескольких секунд затухающим эхом доносились отдаляющиеся отголоски этого космического в своей концепции стеба.

И тут моему внутреннему взору открылась такая картина: наша планета находится, словно экран, на пути потока мощного космического излучения – Святого Духа. Этот поток проходит и сквозь человеческие тела как особую сенсибельную биомассу. Если внутренние каналы тела открыты, оно спонтанно насыщается этим небесным духом, поглощая его вместе с воздухом через нос, а если закрыты, тогда тело должно получить ту же дозу спиритуальной радиации, но уже не через ноздри, а через пищевод (эзотерический змеевик) – когда спиритус становится спиртом. Получается, чем больше человек пьет, тем больше у него предрасположенность к спи-ритуальной жизни, в пределе – к святости. Так вот она, тайна Святой Руси!

Типичными представителями проспиртованных мистиков являются водочные шаманы. Такие люди водятся во всех уголках планеты. Одним из самых крупных их представителей в СССР был в те времена московский детский писатель Геннадий Снегирев. Из всех моих знакомых ближе всех с ним сошелся Эдик. Со Снегиревым его познакомил Рэд, который в свою очередь знал писателя через своего гуру Вараверу. Однажды Эдуард отправился в очередной трип в Среднюю Азию транзитом, и ему пришлось провести несколько часов в Москве.

– Не хочешь ли зайти на чай к моему знакомому? – спросил его Рэд.

Почему бы и нет? Оказавшись в столице, Малыш отправился прямо с вокзала в гости к писателю.

Снегирев открыл дверь в майке и спортивных штанах, всклокоченный, с похмелья. И тут же с порога послал гостя за водкой: «За знакомство!» Где-то через час зашел еще один человек, тоже с водкой. Как оказалось, пациент. Снегирев был не только писателем, но и целителем. Он рассказал, как некогда, будучи в командировке от Союза писателей в Туве, познакомился с шаманом Мендуме. Тот предложил московскому гостю выпить. Они проквасили до утра, употребив несколько литров водки. После чего Мендуме сказал Геннадию Яковлевичу:

– Ты такой же, как я!

Это было актом высшего признания, фактически инициацией в примордиальный евразийский шаманизм – «черную веру», как называл его Хайдар-ака. После этого Снегирев обрел дар целительства и начал лечить людей, как Мендуме – плевками.

Когда на кухню вышла жена писателя, там уже сидели человек пять. Она тут же стала наезжать на мужа, что тот квасит с утра пораньше, да еще с братвой.

– Не мешай мне работать, ты же видишь, я делом занимаюсь! – парировал Снегирев.

Он действительно был в процессе. Во всяком случае, в полном процессе находился первый из пришедших пациентов, который лежал, загипнотизированный, на кровати в одной из комнат – «набирал кондицию», пока доктор пил с новоприбывшими свежепринесенную водку.

Такие визиты продолжались до самого вечера, и все посетители непременно приносили с собой белую. В конце концов мастер, проспиртовавшись в буквальном смысле слова, рухнул под стол и тут же обоссался. На грохот падающего тела опять вылетела жена. Она начала усиленно пинать и расталкивать супруга:

– Давай нахрен вставай и поднимай своих уродов, сколько им можно тут валяться!

«Уродами» были пациенты, которых маэстро поочередно погружал в транс и оставлял в таком состоянии «пропитываться доминантой», которую засаживал в их психику наряду с целительным плевком в лицо (или на худой конец на больное место). Часто случалось, что Геннадий Яковлевич так надирался в течение дня, что забывал про загипнотизированных и те оставались лежать в каталепсии до самого утра. Пока на них случайно не наталкивались жена или внезапно проснувшийся с тяжелого похмелья хозяин, который резко будил своих подопечных и отправлял в магазин за пивом, а если были деньги – то и снова за белой.

Эдик утверждал, что Снегирев владел настоящими магическими силами. Однажды он предложил Малышу спонтанно, по пьяни, поехать в Туркмению – к приятелям в змеепитомник поквасить. Пришли они вместе в Союз писателей, Снегирев говорит секретарше:

– Мне нужно выписать командировку в Ашхабад.

Та начинает печатать. Снегирев встал позади нее, расставил ладони за висками. И на глазах у Эдика секретарша выписывает второй билет на его имя и фамилию. Откуда она их знает? Так они вместе с мастером оказались за счет писательского профсоюза в туркменском серпентарии.

Радушные хозяева, разумеется, приняли номенклатурных московских гостей по полной программе: пить, курить, всего прочего – вдоволь. Гуляли неделю. Накануне Первомая змеевики сообщили, что их коллектив пренепременно должен принять участие в праздничной демонстрации, и пригласили к участию в шоу столичных раисов. Наутро все участники банкета, включая Эдика с Геной, восседали в кузове украшенного кумачами совхозного грузовика, медленно катившего по центральной площади туркменской столицы мимо трибуны с высшим руководством республики. Интересно, был ли тогда среди них Туркменбаши? Радикально опохмелившись, все змееловы держали в руках живых кобр, замерев, подобно мифическому Лаокоону, в немыслимых позах и только поворачивая по ходу движения транспорта щерящиеся лица в сторону августейших подмостков.

– Да здравствует Первое мая! – проорал внезапно пьяный уже в предпоследней степени Гена.

– Ура! – нестройно грянула шалеющая компания.

Этим криком они спугнули змей. Один из гадов дернулся особенно сильно и укусил державшего его заклинателя в руку. Тот заорал, бросил змею из кузова прямо на трибуну. Все встрепенулись. Другие змеи тоже начали кусаться. В кузове вспыхнула паника, змеи полетели во все стороны, в толпу. Через несколько секунд паника охватила в равной степени как трибуну, так и публику вокруг грузовика. Милиция бросилась забивать кобр резиновыми дубинками. Женщины причитали, аксакалы взывали к небу гортанными речитативами.

– Какого хера, жми, Вася! – крикнул Снегирев, постучав по кабине ничего не понимающему водителю.

Машина, засигналив, прибавила ходу. Поскольку никто действительно ничего не понял, уйти с места событий оказалось несложно. Теперь нужно было покинуть так же незаметно и эффективно сам Ашхабад. Московские гости незаметно отстали от полностью дезориентированных водкой, змеиным ядом и автогонками факиров и отправились в аэропорт. Взять без очереди билеты по корочкам члена Союза писателей СССР Гена успел, но вот дойти до посадки ему так просто не удалось. Совершенно неожиданно он просто упал навзничь, прямо в центре аэровокзала, и моментально захрапел. Это была последняя степень.

– Что такое, пьяный? Позвать сюда милицию!

Народ вокруг заволновался. Дело принимало стремный оборот.

– Какой пьяный, у него сердце! – Эдик патетически схватился обеими руками за собственную грудь.

Публика примолкла.

– Граждане, разойдитесь, пожалуйста, больному нужен воздух!

Люди опасливо попятились.

– Может быть, врача вызвать, – неуверенным тоном предложил кто-то.

– Зачем врача? Не надо врача! Я его знаю, он сейчас просто так полежит и отойдет!

Тем временем подошел милиционер.

– Человеку плохо, – объяснили ему из публики, еще на подходе к телу.

– Граждане, разойдитесь, не толпитесь вокруг больного! – Милиционер начал пассами рассеивать народ, словно ликвидируя в общественном пространстве невидимые энергетические пробки.

Но не успела публика толком разойтись, как Снегирев вдруг открыл глаза, сел, вытянув ноги, с удивлением посмотрел по сторонам и громко спросил Эдика, указывая на милиционера пальцем:

– А этот хрен что здесь делает?

Все опешили. Сам служитель порядка, наверное, в первую очередь. Но только не Эдик. Он бросился поднимать Гену на ноги и резко потащил к выходу на посадку:

– Это американский гражданин, у него дипломатический паспорт! – прокричал он истерично в лицо милиционеру и толпе одновременно, уволакивая упирающегося и мычащего Гену.

– Гена, врубись нафиг: мы отваливаем!

Эдик жестко схватил мастера за грудки и сильно встряхнул. Тот открыл глаза, мотнул головой и совершенно трезвым голосом повторил:

– Отваливаем.

Он резко рванул прямо к трапу, Эдик – за ним. Так они ушли от погони во второй раз.

В моей таллинской группе занимался художник Велло, о котором я уже говорил. Он любил оттягиваться на небольших необитаемых островках, которые периодически посещал, бороздя воды балтийского побережья на своем швертботе. Летом 1984-го ему предложили место главного художника в Пярнуском драмтеатре. Там Велло «заразил» йогой еще одного человека – артиста Мати. Вот они-то и пригласили нас с Ириной бесплатно отдохнуть в закрытом санатории у самого моря. Потом выяснилось, что в Пярну можно пригласить хоть весь «Белый лотос» – с размещением никаких проблем не возникало. У ребят все было схвачено на самом высоком уровне – супруга Мати рулила в важной сервисной структуре города.

Пярну в те времена представлял собой эксклюзивный летний курорт для московской публики, избегавшей шума людных и жарких мест. Легкий балтийский бриз, глубокий и целебный северный загар, сосновый запах, европейский сервис в условиях отсутствия продовольственного дефицита – что еще нужно для полного счастья? Галину с девочками расселили в пансионате, в самом центре города, и даже выделили зал для тренировок. Мы с Ириной разместились в нескольких километрах оттуда, у самого моря, в бревенчатом бунгало. Однажды к нам в комнату влетел запыхавшийся Мати:

– Сейчас Аарма будет выступать!..

Гуннар Аарма слыл местной знаменитостью. Его отец – основатель Таллинского банка домовладельцев – был в досоветской Эстонии самым богатым человеком страны. Ему, в частности, принадлежал тот самый дом на площади Победы (сейчас площадь Свободы), где размещалось в «русское время» (как говорят теперь в Эстонии) кафе «Москва». Одновременно он был гроссмейстером местной масонской ложи шведского обряда. Гуннар, видимо, унаследовал от папы-масона интерес ко всему мистическому и сверхъестественному. Молодым человеком он поехал в Европу в поисках чудесного. В отличие от Рама, с которым он был хорошо знаком еще по европейским тусовкам, Гуннар вернулся в Эстонию до присоединения ее к СССР и обрел советское гражданство естественным путем. При советской власти работал учителем музыки, основную часть свободного времени тратя на мистические штудии и разного рода запредельные практики. Жил он в пригороде Пярну и еще в советское время построил рядом со своим домом магическую пирамиду, привлекавшую «посвященных». Аудиторию аарманских перформансов составляли в основном продвинутые представители национальной интеллигенции.

К нам в санаторий Аарма прибыл на лекцию, которую ему частным образом организовала супруга Мати. В двух шагах от нашего бунгало, на крыльце одного из дачных домиков, восседал мэтр, а на травке перед ним расположились полукругом еще человек двадцать. На этот раз старый мистик гонял телеги в основном о том, как он до войны оттягивался в Европе:

– Между прочим, правильно курить трубку я научился в Англии, – бросал он мяч публике, – а вино пить – во Франции!

Аудитория охала.

– У меня был друг – владелец винных заводов, так что мы с ним продегустировали очень много разных сортов, и для каждого был предусмотрен свой температурный режим и даже особая форма бокала!

Да, это вам не щи лаптем хлебать!..

– Однажды, – продолжал Аарма, – этот мой приятель решил построить новый фабричный корпус. Я ему говорю: «По законам геомантии строение нужно расположить с запада на восток». А архитектор уже заложил фундамент с севера на юг. Я говорю: «Так фабрика прибыли приносить не будет, это контрпродуктивная ориентация». Они меня не слушают. Построили. Проходит какое-то время. Прибыли действительно нет. Я говорю: «Видите?» Мой приятель спрашивает: «Что делать?» Я говорю: «Перестраивайте!» Ну делать нечего: взяли – перестроили. И тут же все заработало, пошла прибыль! Все дело в том, что под фабрикой проходил энергетический поток, и поэтому было очень важно, как пространственно расположены рабочие места. Если работник стоит поперек канала, у него блокируется работоспособность, ухудшается координация, в продукцию идет негативный, удручающий импульс, и она не раскупается. Если же положение работника соответствует нормам геомантии, то, напротив, производительность труда увеличивается, продукция получает позитивный импульс и уходит на ура.

Народ балдел. Мы тоже. Талант артиста – большое дело.

Каждое утро мы ходили в город. Ирина – в пансионат на репетицию «Лотоса», я – в драмтеатр на тренировку. По просьбе Велло и Мати я занялся с местной театральной труппой тайцзицюанем – для общего развития актерской пластики. Я разработал практический метод быстрого и эффективного обучения длинной форме небесного бокса из 108 позиций. Особенность моего метода состояла в следующем.

Обычно, изучая боевые искусства, люди акцентируют стойки и позы. А потом, исполняя кату или сет, просто переходят от одной статической позы к другой. Я же сделал упор на движении. Мне удалось вычленить в тайцзи несколько ключевых движений – в основном круговых, для рук, ног и корпуса, – комбинируя которые, можно плавно перемещаться из одной «боксерской» позиции в другую и так прогонять весь цикл практически в любом направлении: вперед, назад, вдоль и поперек. Главное – научиться двигать разными конечностями в противоположных направлениях. Например, левая рука вращается против часовой стрелки, правая – по часовой. Потом – в обратную сторону, на разных скоростях, с дополнительным вращением ладоней, движением пальцев, ног, ступней, корпуса, головы, с периодической переменой направления. Четко расписанная стереометрия движений позволяет быстро узнавать в сете те или иные элементарные фигуры и их комбинации. Мы выучили, как я уже говорил, длинную форму небесного бокса из 108 фигур – причем в прямом и зеркальном варианте – всего за десять занятий по полтора часа каждое.

Одна из особенностей Пярнуского драмтеатра состояла в том, что он никогда не гастролировал в летние месяцы. В течение всего пляжного сезона труппа каждый вечер исправно выходила на родную сцену при неизбежно переполненном зале, который на 90 процентов состоял из отдыхавшей в Пярну столичной публики. Дамы и господа из московских салонов ни слова не понимали по-эстонски, на котором шли все представления – от драм до водевилей местных авторов, – однако это никому не доставляло неудобств. Ведь в театр народ шел не на спектакль, а просто потому, что в маленьком Пярну некуда больше податься культурному человеку после проведенного в шезлонге дня. А тут и развлечься можно под музыку, и наряды показать, и в уютном буфете пива попить. Одним словом, на лето Пярнуский театр превращался в русский клуб с туземной развлекательной программой. Билеты туда доставались крайне непросто, особенно на премьеры. Можете себе представить аншлаг, когда стало известно, что здесь выступит группа индийского танца из Москвы!

Мати познакомил Ирину со своим коллегой – тоже йогом, но не из театра, и даже не из Пярну. Это был парторг одного из таллинских предприятий, отдававший йоге больше времени, чем предприятию и партии. К сожалению, я напрочь забыл его имя, но, думаю, многие жители города помнят человека со змеей, выступавшего в 1970–1980-е годы в таллинских клубах и на танцплощадках.

Я помнил этого персонажа еще по «Притсу» – клубу пожарников у Вируских ворот, где в студенческие годы мне приходилось играть на танцах в качестве клавишника рок-группы «Пилигримы». Йог вышел на сцену в набедренной повязке, огромном тюрбане и с питоном на шее, а потом начал демонстрировать под восточную музыку эффектные позы хатха-йоги: стойку на голове с ногами в лотосе (заплетенными восьмеркой), закладывание обеих ног за шею, стояние на одной ноге с другой на шее и т. д. Все это время дрессированный гад ползал по телу хозяина, аки древний змий по райскому древу познания добра и зла.

Ирине как специалисту по индийским танцам йог-парторг предложил долю в своем шоу-бизнесе. Будучи секретарем парторганизации, он имел возможность, задействуя свои каналы, выступать не только в клубах и домах культуры, но и на корпоративных пьянках, причем за хорошие деньги и при полной «крыше». Ира своими танцами должна была расширить репертуар ориентального шоу, привнеся в него элемент культурной аутентичности и новой добавленной стоимости. Надо сказать, ей это удалось. Перформансы стали разнообразнее, ярче, музыкальнее – и одновременно безумнее.

Схема представлений была такова. Сначала Ирина выходила со своей танцевальной программой. Затем появлялся йог-парторг – со змеей, в повязке и в тюрбане. Он закручивался в узлы, используя земноводное в качестве особого эротогенного инструмента и сыпля шутками по поводу и без, иногда довольно сальными. Кульминацией всего перформанса являлся интерактивный обход публики вместе со змеей – чтобы каждый мог потрогать гада собственными руками. Для особых случаев была заготовлена третья часть перформанса.

Артист, сменив набедренную повязку на костюм с галстуком, возвращался в зал и садился за стол уже как парторг, но при этом продолжал стебаться, принимая смешные позы. На одной из номенклатурных пьянок он дошел до того, что стоял на столе на руках, головой вниз, активно стуча пятками и истошно крича – пока у него не выпал из кармана партбилет и какой-то коллега не вставил его ему в зубы. Это был апофеоз мистического коммунизма, бастионы которого в астрале так рвался защищать гуру Варавера. В конце концов бедную змею так затрогали, что она, не выдержав стресса, отдала концы и шоу развалилось.

Мати, наглядевшись на своего приятеля-парторга, тоже, видимо, решил попытать счастья на альтернативной сцене. Но уже во всесоюзном масштабе. Он действительно очень скоро выработал совершенно немыслимую гибкость, занимаясь физическими упражнениями по четыре часа в день, а потом и по шесть. Мати ушел из театра и даже от жены, начав вести образ жизни бродячего факира. Он устраивал себе какие-то немыслимые выступления в глубинах России, вплоть до Северного Урала и дальше, собирая переполненные залы местных ДК и лекториев. Время от времени Мати появлялся в Таллине и делился впечатлениями.

Он рассказывал, что в процессе своих туров встретил в каком-то заброшенном восточноказахстанском промышленном городишке некого литовца, застрявшего по жизни в той дыре, но оказавшегося при этом истинным тайновидцем с открытыми чакрами. «Весь мир – информация», – такова была ошеломляющая истина, высказанная балтийским гуру и поразившая Мати до корней волос, до мозга костей. Еще Мати рассказывал, что ему отбоя не стало от женщин, особенно в России. Практически после всех представлений с ним пытаются познакомиться всевозможные мистические особы, подчас откровенно спрашивая, не мешает ли йоге секс и не нужна ли самому мастеру на ночь женщина, хотя бы по чисто медицинским соображениям.

Головокружение от успехов, видимо, на пользу Мати не пошло. Он все больше истощался, худел прямо на глазах. Однажды он зашел к Ирине и попросил чего-нибудь поесть, только йогически строго кошерного. Обнаружив на кухне трехлитровую банку деревенского меда, он в течение считанных минут буквально опустошил ее. После чего отправился в туалет и вытошнил все съеденное назад.

– Вот теперь я прочистил каналы, можно и позаниматься!

И Мати с горящими глазами отправился упражняться в асанах – часов на шесть. И я вспомнил золотые слова старого душанбинского мастера Анатолия Игнатьевича Мерзлякова: «В йоге – как? Не знаешь броду, не суйся в воду!»

Психотические эксцессы на почве йоги Рам объяснял следующим образом. Систематические и тем более продолжительные занятия хатха-йогой повышают внутренний стресс организма, усиливают кровообращение и обмен веществ. Этот стресс одновременно является средством выявления слабых мест в организме и нервной системе. В наиболее слабых местах жизненной цепи человека могут пробить болезни, развиться патологии. Чтобы снимать излишний стресс, в йоге предусмотрена медитация, но это должна быть действительно расслабляющая интуицию дхьяна.

Если пар не выпускается, то йога превращается в средство накачивания шизы, повышения стресса, агрессивности, вплоть до полного разрушения личности. В самой технике хатха-йоги тоже есть свои секреты и особенности. Например, выполняя стойку на голове (ширшасану), никогда не следует вставать на темя – исключительно на лобную кость. Стояние на темени, даже непродолжительное, может вызвать деформацию черепа и спровоцировать опасное давление на мозг с непредсказуемыми последствиями. При этом классические авторитеты рекомендуют продвинутым йогинам стоять в ширшасане ежедневно до четырех часов.

Однажды я стоял на голове у Рама в саду. В этот момент зашла соседка. Увидев меня в ширшасане, она с удивлением спросила Рама:

– Послушай, а что он такое делает?

– Он делает себя умнее.

– Как так умнее?

– Видишь ли, когда человек ходит ногами вниз, то мозг из головы стекает в жопу и человек глупеет, а чтобы снова поумнеть, нужно перевернуться и подождать, пока мозг обратно не затечет в голову.

Осенью в Таллин приехал Айварас. Мы сидели у меня на кухне, пили чай. Айварас достал из внутреннего кармана паспорт:

– Вот, приехал попрощаться…

Что значит «попрощаться»? Я взял документ в руки, и тут до меня дошло, что это не просто паспорт, а заграничный. Имя, фамилия, отчество и вдруг – «место постоянного жительства: Нью-Йорк, США». Мне показалось, что у меня в руках разорвалась граната – психотронная, разумеется. А может быть, в голове. Вокруг Айвараса я уже видел поле нездешней реальности, ауру небожителя. Неужели он действительно через неделю спокойно сядет в самолет и улетит в Америку, увидит Рама и будет уже с той стороны Атлантики посылать в эфир вакуичные позывные «Рама Там Ом…»?

Айварас рассказал, что познакомился со своей пассией в Питере. Она была одной из многочисленных западных студенток, изучавших русский язык в Северной столице. Айварас до последнего момента держал свои манипуляции в глубокой тайне, чтобы, не дай бог, никто не поставил в колесо палки – ни астральные, ни физические. Кроме того, все происходило на фоне ареста и посадки Миши Мейлаха, которого взяли с контрабандной литературой, накрутив ему, насколько я помню, года два якобы за спекуляцию. Со слов Айвараса выходило, что истинный клондайк невест находится как раз не в Москве, а Ленинграде. Мне было трудно в это поверить, но с очевидностью спорить невозможно. В самом деле, чего сидеть в Москве с ее удаленностью от дома, антигуманными масштабами и повышенной шизой, если то же самое можно делать под боком – в Питере?