2.4. Медикаменты и трансмутанты

Я вернулся в Таллин, полный новых впечатлений. А тут еще Вадик прислал из Улан-Удэ граммов сто бурятского пластилина, а также статуэтку Будды, несколько танка и тибетско-монгольско-русский словарь «Источник мудрецов» с автографом самого Дандарона! Таким образом начал функционировать наш трансконтинентальный обмен: я отправлял туда товары народного потребления типа заморских джинсов, а сюда шли продукты восточной медицины и традиционного ремесла. Процесс, так сказать, пошел…

Леннон к тому времени женился на девушке Свете, завел бебика и переехал жить из своего подвала на Батарее к жене на Черную гору (Мустамяэ). Таким образом, мы с ним на некоторое время оказались близкими соседями. Квартира моих родителей, где я тогда еще бо́льшую часть времени жил, находилась неподалеку от квартиры родителей Светы, куда теперь заселился Леннон. Ссорясь в очередной раз с женой – а это происходило регулярно накануне авансов и зарплат, – Саша переезжал на время к Куне. Отсхаковав, через пару-тройку дней он возвращался назад в семью.

Вокруг Леннона сложилось нечто вроде оккультного сообщества. Помимо меня и Куни, туда входили наши девушки Юлька и Пепи, а также несколько общих знакомых со склонностью к психоделике: Эдик Малыш, Родригес, Бамбино, Ычу, Йокси, Ратик, Рита, Сосулька, Лиля, Нина… Всю эту компанию объединяла тяга к галлюцинациям, точнее, к вызывающим галлюцинации психотропным веществам. В советское время набор доступных средств не мог радовать изобилием. Помимо классического циклодола имелся близкий по действию, но несравнимо более смрадный димедрол, вызывавший во рту железный привкус.

Про димедрол мне впервые рассказал москвич по имени Игорь, который предложил совершить с помощью сих колес психоделический трип. По пути от пятачка на площади Победы к ближайшей аптеке мы встретили Влада.

– Ты не из аптеки? – окликнул его с ходу Игорь.

Широкое лицо нашего старшего товарища расплылось в улыбке:

– Сегодня дают спокойно, без рецепта!

В самом деле мы выбили в кассе две пачки по десять таблеток в каждой. Игорь сказал, что вещество нужно будет непременно запить – гадость чрезвычайная! Мы подошли к автомату с газированной водой, налили по стакану. Мой гид выложил все калики из пачки горочкой на ладонь и мигом проглотил, запив вдогонку пенящейся H₂O. Я повторил его жест. Димедрол в самом деле оказался на вкус снадобьем преотвратительнейшим, так что после воды пришлось еще и закурить. Мы вернулись на площадь, сели на лавочку. Вокруг тусовался пестрый пипл, люди подходили и отходили.

Тут я слышу, что меня кто-то слева окликает: «Кест!» В чем дело? Оборачиваюсь – рядом никого нет. Потом справа кто-то дотронулся пальцем словно до голого плеча – настолько явственно. И снова никого. Что за чертовщина? Смотрю вперед и вижу, что прямо на меня летит муха – точно в глаз! Я зажмурился, стал тереть глаз, а когда отвел немного руку, чтобы посмотреть, здесь ли муха, то, к полной для себя неожиданности, обнаружил, что рука моя будто бы сделана из воска. Я с удивлением начал ее разглядывать, и тут… «восковая» кожа лопнула, и наружу полезли какие-то жуткие насекомые. Я в панике отдернул руку, еще раз посмотрел на нее на расстоянии: вроде все в порядке… Глянул себе под ноги – и тут замечаю, что весь асфальт порос полупрозрачными голубыми цветами. Прямо настоящая колышущаяся галлюцинация. Ну и понеслось!

После того как дома́ на другой стороне площади поехали, будто трамваи, на маленьких колесиках, я понял, что, несмотря ни на что, пора идти домой. Вернее, тоже ехать – не дожидаясь, пока дом приедет сюда (была поначалу такая мысль). Я поднялся со скамейки, попытался сделать шаг и, к своему удивлению, обнаружил, что ступни ног не просто тяжелые, как свинец, но еще и сильно примагничиваются к земле. Можно только представить, как я выглядел со стороны, пытаясь добраться до троллейбусной остановки! Более того, по пути к ней мне постоянно, как казалось, попадались навстречу знакомые лица, я здоровался и останавливался поговорить, но через несколько мгновений все мои собеседники превращались в совершенно неизвестных людей, ошалело глядящих на меня ничего не понимающими глазами. Как я сел на нужный троллейбус, остается только догадываться. В реальном времени мне нужно было ехать до своей остановки минут десять. Чисто субъективно мне показалось, что эта поездка длилась бесконечно долго. Эффект «узнавания» продолжал действовать. То и дело мне казалось, что в троллейбусе едут одни знакомые, и я пытался с ними коммуницировать. Интересно было бы знать, за кого меня все эти люди принимали? Тем не менее я четко сошел на нужной остановке, пересек многорядную магистраль и добрался до квартиры.

Дома никого не было. Я вошел в свою комнату, рухнул на кровать лицом вверх… Все вокруг плыло и ехало, рок-идолы на развешанных по стене постерах звучно клацали зубами, а когда я обращал на них взгляд, стремно подмигивали. Среди прочей чумы постоянно накатывало ощущение, что в квартире еще кто-то есть: то мама, то знакомые. В дверь позвонили. Я открыл. На пороге стоял небольшого роста коренастый рыжий парень. Это был мой эстонский приятель, с которым мы обменивались пластинками. Он пришел якобы вернуть мой диск и забрать свой. До сих пор помню, как партнер, увидев мою аудиоколлекцию, стал просить дать ему на пару дней переписать несколько хитов. Помню, как вручил ему целую пачку винила, но… никак не могу вспомнить, что это был конкретно за человек. Вообще сложно сказать, приходил ли ко мне настоящий приятель или же просто привидевшийся глюк, так ловко «запрограммированный», что, будучи в действительности совершенно чуждой сущностью, вызвал эффект «узнавания» в качестве старого знакомого. Я помню, как он выглядел, но не уверен, что знал его в реальной жизни. Во всяком случае, пластинок на следующий день дома не оказалось.

Схожим с димедролом действием обладает циклодол (или коротко цикл). Отличие состоит в том, что в последнем случае таблетки размером меньше, а действие сильнее. Кроме того, циклодол лишен отвратительного горького привкуса димедрола, и его можно пить с чаем. Некоторые радикалы подмешивали циклодол в чай или кофе своим родителям, и те потом колбасились в непонятке, шизея от несхожести открывавшихся им миров и ощущений с рутинным восприятием привычной повседневности, рабами которой они пребывали в большинстве случаев с рождения.

В нашей компании одно время существовало развлечение: закинуться циклом и пойти гулять на старинное Александро-Невское кладбище, где хоронили в основном православных. Тут, кстати, нашел последнее пристанище король русских поэтов Игорь Северянин. «…Как хороши, как свежи будут розы, моей страной мне брошенные в гроб!» – гласит эпитафия на его могильном камне. На кладбище много красивых саркофагов, различных скульптур и надгробий.

Сразу у входа, как только минуешь старую каменную арку с православными луковицами, стоит черный мраморный гроб на четырех шарах, как на колесах. Не дай бог вам увидеть его под циклодолом! Гроб сдвигался с места, потом поднимался, словно бесшумный вертолет, в воздух и, как многотонный каменный снаряд, начинал носиться над могилами. Когда гроб на несколько мгновений зависал, левитируя в воздухе, можно было видеть, как на нем сидит полупрозрачная женская фигура в тунике. Она очень напоминала белое изваяние ангела в склепе на противоположной стороне кладбища, построенном, как говорили, одним американским миллионером. Каменный американский ангел, если на него долго смотреть под циклодолом, оживал: открывал глаза, начинал щериться и шевелить пальцами, что-то говорить. Из могил, как из аидовых темниц, доносились стоны погребенных; в густых кустах прятались ведьмы, сверкая желтыми глазами и скрипя зубами; мраморные и гранитные изваяния наливались внутренней жизнью, превращаясь в посланцев потусторонних смыслов.

Александро-Невское кладбище примыкало к узкой полосе густого и высокого леса, пройдя сквозь которую, вы упирались в обнесенную колючей проволокой ограду самой настоящей зоны: с вооруженными краснопогонниками на сторожевых вышках, угрюмыми корпусами лагерного производства и фигурами зэков, серыми тенями мелькающих то здесь, то там, по ту сторону экзистенциального Стикса.

Однажды на рок-фестивале в небольшом городке Кохила я закинулся десятком циклодолин после целого батла «Стрелецкой» – жутко крепкого и жутко горького (прямо как димедрол!) тридцатиградусного суррогата. Это был сильный трип. Ай-н-ай гат хай. Я до сих пор очень отчетливо помню следующую сцену. Сижу в зале, концерт должен вот-вот начаться. Вокруг меня несколько знакомых, все ждут первого выступления, а я вдруг отчетливо понимаю, что уже переживал эту ситуацию, и абсолютно точно знаю, чем она обернется. Взволнованный собственным откровением, я пытаюсь объяснить приятелям, что вижу будущее, и в доказательство сообщаю, что вот сейчас выйдет на сцену Андрес Пыльдроо, известный в те времена гитарист, в полурасстегнутой желтой куртке, сядет на стул, возьмет гитару, положит ногу на ногу и начнет играть такую-то вещь. Но никто меня не слушает – или, думая, что я, тащась, гоню, сами тащатся и врубаются в собственные догоны. И тут я вижу, как на самом деле выходит на сцену Пыльдроо в полурасстегнутой желтой куртке, садится на стул, берет гитару, кладет ногу на ногу и начинает играть именно эту вещь!

Но по большому счету колеса мне были не по вкусу: мне не нравилась тяжелая колесная таска – металлический привкус во рту, физиологическая монстроидальность галлюциноза, явная инфернальность состояния. Трава тогда была в наших местах еще крайней редкостью. Ее можно было открыто забивать и курить прямо в кафе. Можно было так же свободно резать прямо в центре города с грядок мачья, чтобы тут же сварить ханки. Люди собирали марлечки прямо у памятника Ленину, напротив билдинга ЦК КПЭ в центре города. В те времена не то что соломой – сухими головками никто не интересовался. Ну а на десерт можно было подышать сопалсом.

Так назывался пятновыводитель, производимый в те годы рижским химкомбинатом. Действие этого вещества на человеческую психику открыли питерские торчки, а через них информация распространилась в Таллине. Техника применения препарата была крайне проста. Сначала им смачивался платок (или иная ткань), а затем нужно было глубоко, во все легкие, дышать средством через рот, вплоть до самого момента отлета. Отлеты же бывали совершенно бешеные.

Мне впервые предложил подышать сопалсом человек по кличке Лошадь. Мы с ним сидели прямо в центре города, на скамейке у теннисных кортов, а за нами стоял длинный ряд туристических автобусов. Я задышал, и сознание сразу же улетело настолько далеко, что, возвращаясь назад, я обнаружил себя стоящим на четвереньках перед скамейкой и лающим на оторопевшую группу гостей города. Лошадь стебался, одновременно стремаясь, и делал публике нервные жесты в духе «проходи, не задерживайся».

Если описать действие сопалса в двух словах, то можно сказать, что это путешествие сознания за рамки обычных форм времени и пространства. С точки зрения физического времени трип продолжается считаные секунды, но получаемый в это «объективное время» объем психической информации превосходит все мыслимые параметры. Поскольку сопалс можно было купить за 20 копеек практически в любом отделе бытовой химии, я считал своим долгом познакомить с этим волшебным эликсиром всех достойных людей.

Свою первую массовую сопалсную мессу я провел в то лето в Нымме – лесном массиве за нашим домом в Мустамяэ. Я пообещал людям небывалый приход. Каждый взял с собой по флакону состава, приехали на место, взошли на заросший хвойным лесом и увенчанный большой поляной холм, называемый в народе Лысой горой. Всего людей было человек тридцать. Присели. Я стал объяснять технику дыхания, параллельно проводя сеанс практической демонстрации. Как только мое сознание отправилось в непостижимые глубины психокосмоса, тело упало на землю и поползло вперед, пока, уткнувшись головой в корягу, не остановилось и не «пришло в себя».

Народ дико впечатлился. Все тут же бросились к своим флаконам и начали лихорадочно дышать полным ртом. Эффект не заставил себя долго ждать. Через несколько минут лесная полянка представляла собой реальную босхиану, где существа, охваченные фатальным безумием, пересекаются, не пересекаясь. Каждый бредил собственными откровениями: кто-то громко гоготал, кто-то испуганно косился на соседа, съезжающего с пенька и заваливающегося с немигающими открытыми глазами на бок.

В сумерки наша шаманистическая команда, спустившись с Лысой горы, вышла из леса и медленно двинулась в сторону Мустамяэ. Люди, под еще не выветрившимися впечатлениями от эфирных трипов, скользили, как привидения, выдавая странные жесты или внезапно пугая друг друга неадекватностью мимики. А вокруг вдоль всего маршрута движения нашей колонны искрились высоковольтные линии передач, съезжали штанги у троллейбусов, включались сигнальные сирены, и мне даже показалось, что где-то совсем на периферии поля зрения из окон повыпадали несколько человек…

Будучи в Минске, я посвятил местных людей, в том числе Леннона, в таинства сопалсных путешествий. Возвратившись из своего первого трипа в полной ошарашенности, последний рассказал, как оказался на поросшем бурьяном лугу, по которому ходил некий гном и отвинчивал гаечным ключом колючки. Это переживание вызвало в Ленноне дикий стеб, воодушевивший всю компанию, которая тут же ломанула с зеленого пятачка у цирка, где мы сидели, в ближайший (ал)химмаг за колдовским снадобьем.

Приехав в Таллин, Леннон вспомнил о сопалсе, но теперь он подходил к нему не как психоделик, а как маг. Сопалсные отлеты непосредственно конкретизировали положения его магической теории об иных телах и мирах, о силах сверхъестественного влияния и ви́дения, об иллюзорности реальности и возможностях ее магической трансформации.

В отношении сопалса мы с Ленноном довольно долго и досконально экспериментировали, причем не только индивидуально или вдвоем, но также устраивая групповые сессии. В целом сопалсный трип проходил примерно следующим образом. Через некоторое время после начала сессии, по мере насыщения капилляров мозга эфирными парами, наступал эффект магического эха: каждый из доносившихся в сознание извне звуков, в том числе каждое слово окружающих, начинали многократно повторяться, постепенно угасая. Но поскольку звуков вокруг много, все превращалось в нескончаемую шумовую реверберацию, изначальным источником которой в конечном счете оказывалось божественное первослово, произносимое в пустом эфире.

Помимо звукового эха, возникал эффект «эха жеста». Иными словами, всякое движение объектов вокруг вас как бы многократно отражалось в сознании, а общая картина мира, таким образом, смещалась, обретая характер бесконечно накладываемых друг на друга дискретных фрагментов расчлененного бытия. Фаза магического эха, в которой происходило декомпонирование фундаментальной реальности, представлялась начальной стадией «выхода из тела».

Обычно, когда человека выбрасывает из тела, он не имеет никакого представления о том, куда может «приземлиться», в какое «пространство» попасть. Все происходит совершенно спонтанно. Чем сильнее насыщение нервной системы эфиром, тем дальше заносит. Однако, попрактиковавшись в таких вылетах, можно заметить, что достигаемые планы имеют некую дифференциацию, выстраиваясь от очень приземленных структур, сохраняющих еще видимость обычного мира, до крайне психоделических и даже психомагических форм. Чем выше план, тем круче, масштабнее переживание. На предельных уровнях интуиция осеняется невероятными откровениями о множественности времен и пространств, которые, замыкаясь в невероятную спираль бытия, манифестируются через наше самосознание в модусе персонализированного опыта. Вам открываются парадоксы микро- и макромира, причем не в теории, а live – как непосредственное переживание «здесь и теперь».

Один из наиболее разительных эффектов сопалсного трипа проявляется при возвращении в тело, когда человеку кажется, что все, произошедшее с ним до сих пор в жизни, являлось механическим повторением однажды прописанной схемы, то есть как бы уже некогда имело место, как в своеобразном дежавю. И что лишь с момента «приземления» начинается реальное, «самовольное» существование. Таким образом, весь мир разоблачается как тотальный обман или абсолютный стеб. Эта истина настолько шокирует, что неофит начинает сотрясаться шаманистическим смехом, во время которого мозг и нервная система в целом обрабатывают парадоксальную информацию, полученную из секретной лаборатории вселенной.

Специфическим сопалсным трюком был обмен платочками – теми, с помощью которых дышат. Здесь фокус состоял в следующем. «Ну что, – говорил один человек другому, – махнемся платочками?» Махнувшись и задышав из чужого платочка, можно было увидеть (или магически повторить) предыдущий отлет его владельца. То есть вы как бы переносились в сознание того человека, с которым обменялись платочком, и полностью переживали впечатления его сопалсного трипа, будто бы вы и есть он. А он, соответственно, полностью переживал ваш трип.

Бывало, собиралась компания человек по десять, и все дышали, постоянно меняясь платочками и шарфиками. В результате никто уже не мог понять, кто есть кто, а отыскать свой изначальный платок совершенно не представлялось возможным. Так и рубились, пока не кончалось вещество. Тут, конечно, можно было понаблюдать чужое безумие. Впрочем, собственное, наверное, со стороны представлялось тоже дай бог.

Приколы бывали совершенно неожиданные. Эдик однажды увидел себя в теле динозавра. Дыхнул, отлетел, и тут из кромешной тьмы психического аута высвечивается перед его взором, словно на магическом дисплее, окно в реальность, которая наблюдаема как бы с многометровой высоты. Постепенно до Эдика доходит, что он является динозавром вроде диплодока с длиннейшей шеей, на которой вознесена высоко вверх маленькая гипофизная головка. Вот с этой-то длинношеей высоты он и наблюдал мир, заросший папоротниками. Ратику же привиделась собственная могила, сложенная из флаконов сопалса. После этого он перестал дышать растворителем и сел на иглу. А можно оказаться в пространстве бестелесных душ, ощущаемых лишь как фактор чистого присутствия вне всякой формы. Постепенно опыт пребывания в различных планах и пси-пространствах позволяет понять структуру эфирного космоса, иерархичность его состояний.

Планы более приземленные меняют сознание не столь радикально и позволяют наблюдать обычную реальность из несколько смещенной в астральное состояние перспективы. Мы с Ленноном выработали специальную технику дыхания, позволявшую регулировать уровень погружения в астрал, с тем чтобы не отлетать сразу далеко, но задержаться в особом промежуточном состоянии, которое можно назвать магическим бардо.

Магическое бардо – это специальный план, откуда открывается вход в оперативное пространство практической магии, находясь в котором можно изменять законы действительности. Вход в этот план состоял из двух этапов: практического и инициатического. Сначала нужно было задержаться в ранней фазе магического эха. Это, так сказать, самый приземленный из астральных подпланов. В таком состоянии можно видеть некие астральные сущности, обитающие здесь. Это могут быть независимые существа, магические големы или проекции посторонних мыслей.

Характерная особенность магических креатур состоит в том, что снаружи они выглядят как настоящие люди, разве что – как и всё в этом призрачном мире – полупрозрачные. Попадая в непосредственное поле действия вашего излучения примерно в радиусе трех метров вокруг тела, эти креатуры обретают полноценное физическое проявление, словно напитываясь вашим биополем. Приблизившись к вам, креатуры просят «накапать платочек» – то есть дать им дыхнуть сопалсом. Его пары́ для них – что для акулы кровь.

Подчас новички в этом плане долго не могут понять, кто с ними разговаривает: настоящие человеческие друзья во плоти, просящие подогреться, или же креатуры, жаждущие подпитки. Отличить магическую креатуру от реального человека можно только со спины: у креатуры на затылке расположено второе лицо, а точнее, стремная маска, наподобие хеллоуинской тыквы, которая скалит зубы и нагло таращится: «Ну что, съел?..» Поэтому, если вдруг кто-нибудь будет настойчиво пытаться взглянуть на вас сзади, не спешите с выводами. Лучше постарайтесь сами заглянуть этому субъекту за спину: не из тех ли?..

Иногда креатуры появляются в личине не личных знакомых, а каких-нибудь знаменитостей или даже фантастических персонажей. Это может быть далай-лама, Чингисхан, какой-нибудь шаман, Рамакришна или даже сам сатана. Но конечный смысл пребывания в этом плане состоит вовсе не в том, чтобы накапать в платочек какой-нибудь очередной дутой креатуре, а в возможности встречи с джокером – магическим посредником между мирами.

Здесь начинается второй, инициатический этап входа в оперативное пространство практической магии. Джокер обычно является в виде клоуна-шута или просто стебаря (слово «joker» означает именно шутника-стебаря). Появившись, он подсказывает заклинательные жесты и мантры, повторяя которые вслед за ним, вы попадаете через эффект магического эха в особый план, где, действуя средствами оккультной манипуляции, можно влиять на процессы в реальном мире. К примеру, давать телепатические и даже телекинетические команды на расстоянии.

Бывало, мы с Ленноном, пропитавшись предварительно веществом, шли потом бухнуть куда-нибудь в бар-ресторан, ибо коньяк – лучшее средство продезинфицировать нервную систему после сопалсной накачки. Присаживались за столик, заказывали сразу по сто пятьдесят армянского пятизвездочного и закуски. По завершении трапезы Леннон давал официантке импульс, та оборачивалась, он поднимал вверх указательный палец, ловя ее внимание:

– Девушка, мы в расчете?

Официантка спохватывалась:

– Извините, я вам сейчас принесу сдачу!..

– Сдачу оставьте себе!

Девушка, на самом деле так и не получив денег, с благодарностью делала книксен, а мы шли пить в следующее заведение.

Как-то раз мы сидели с Ленноном, Куней и Пепи на Вышгороде, на лавочке у стоявшего там памятника эстонскому революционеру Виктору Кингисеппу. В ясном небе зажигались яркие звезды – идеальная летная погода. Мы достали по флакону, всколыхнули местный эфир. Поскольку Куня с Пепи не догоняли четких правил безопасности полетов, затаскиваясь в основном не целенаправленно (подобно нам с Ленноном), а спонтанно, наш коллективный выход в космос тут же был засечен так называемыми астральными ментами – примитивными черномагическими креатурами служебного типа, охраняющими низший астрал от несанкционированного вторжения извне. Эти астральные менты тут же, действуя телепатически, навели на нас реальных ментов, которые совершенно неожиданно и в самый неподходящий момент вдруг нарисовались прямо перед скамейкой:

– Что пьем?

Их было четверо. Мы все тупо молчали. Один из ментов подошел к Куне:

– А ну дыхни!

И каким-то ублюдочным жестом – ну прямо вылитый Шариков! – сунул нос прямо Куне чуть ли не в рот.

– Ох, твою мать! – Шариков очумело отшатнулся. – Что это за гадость вы хлещете? А ну покажь!

Куня так и стоял с флаконом в руках. Мент, видимо, думал сначала, что это стакан. Выхватил сопалсный пузырь из стылых рук Александра, присмотрелся к этикетке – и в ужасе отшатнулся:

– Так вы что, ЭТО ПЬЕТЕ?

Мы все молча уставились на мента угрюмыми взглядами тяжелых сумасшедших, готовых неизвестно на что. Тот неожиданно замялся, зыркнул на своих:

– Мужики, чего-то я хуево себя чувствую, заболел, наверное. Ну их на хрен, этих мудаков!

Мы по-прежнему молчали, нагнетая поле. Я дал наряду телепатическую команду: «Отваливайте!» В этот момент пошел крупный снег. Менты действительно начали как-то неуютно ежиться, еще раз взглянули на наши каменные лица и мрачно отчалили, уводя заломавшегося товарища. Мы же опять присели на лавочку и снова накапали горючего на концы шарфов, заменявших в холодный сезон носовые платочки.

Как-то раз мы с Ленноном решили провести дыхательный эксперимент в церкви. Взяли с собой по банке и Йокси в качестве свидетеля чистоты опыта. В принципе, входя в состояние магического бардо, можно сохранять сознательный контакт друг с другом, обмениваться впечатлениями и вообще информацией, причем не обязательно вербальным образом. Возвращаясь после совместных вылетов в обычное земное состояние, мы с Ленноном, как правило, обсуждали результаты трипов, старались перевести обретаемую в измененных состояниях информацию в формат рационального текста. Однако, чтобы зафиксировать эксперимент со стороны, требовался внешний свидетель в трезвом уме. Роль такого наблюдателя и должен был исполнять Йокси.

Йокси – коренастый, под Швейка, жизнерадостный ленивец – нарисовался в нашей альтернативной тусовке примерно в то же время, когда Леннон приехал в Таллин. Настоящее имя Йокси – Валерий, а изначальный полный псевдоним – Йокси-Кокси. Йокси сразу показал себя в компании как самобытный писатель, выступив с повестью «Муравлики» – телегой про муравликов, живущих в стране Муравликия. Быстро обретя пристрастие к галлюциногенам и вообще всему запредельному, Йокси сильно прогрессировал на пути духовного развития и даже дошел до того, что стал прислуживать на литургиях у отца Василия в маленькой православной церквушке в Копли на Ситцевой (Ситси).

Однако в качестве экспериментального полигона мы с Ленноном выбрали вовсе не ту церковь, а кирху Святого Иоанна (Яани кирик) на площади Победы (ныне площадь Свободы – Вабадузе-вяльяк), где можно было уютно устроиться с платком где-нибудь на задней скамейке. И вот заходим мы втроем в кирху, где полно народу и играет орган. Мы присаживаемся в последнем ряду. Посидели несколько минут, музыка закончилась, пастор приступил к проповеди со специального балкончика. Видимо, и нам пора! Леннон открыл свой знаменитый кожаный портфель, достал оттуда две банки.

Сидели мы так: я посередине, справа от меня Леннон, слева Йокси. Леннон передал мне банку, Йокси должен был за нами наблюдать и потом рассказать, как он видел всю ситуацию вменяемыми глазами. Мы смочили платочки и глубоко вдохнули. Знакомый сладковатый привкус эфирных паров обложил язык и всю носоглотку, в мозг пошли пузырьки дхармакаи. Я смотрел, как пастор заряжает публику с томиком Евангелия в руке. Тут святой отец откладывает книгу в сторону и обращается к аудитории:

– А теперь, дорогие братья и сестры, следите внимательно за мной и делайте, как я! – И начинает жест за жестом повторять магическую манипуляцию джокера: – Здесь нужно два раза прихлопнуть, тут три раза притопнуть, хип-хоп, тру-ля-ля!

Тут до меня доходит, что пастор и есть джокер! Публика следует его указаниям: люди хлопают, топают и все разом попадают в зазеркалье магического бардо. Я оборачиваюсь к Леннону и спрашиваю:

– Ты видел, как он ловко всех развел?

– А ты как думал, Петр! – Леннон хитро залыбился. – Ты лучше туда посмотри: вон в том углу, видишь, кагэбэшник тусуется?

Я посмотрел в указанном направлении и заметил, как в гуще набившейся в боковом приделе толпы крутится какой-то лысый типчик в черном плаще. «Странно, – подумалось мне. – Я раньше и не представлял себе, что кагэбэшники реально ходят по церквям. Ну пусть себе шустрят, все равно мы их видим, а они нас – нет!» Я обернулся к Леннону:

– Это тот, который с лысиной?

– Он самый!

– Круто мы его засекли! Нас им все равно не взять!

– Ха-ха! А теперь посмотри налево!

Я поворачиваюсь налево, но вместо ожидаемого лица Йокси упираюсь взглядом в того самого кагэбэшника, который только что крутился в толпе. Шок паники. Лихорадочно поворачиваюсь направо, но вместо Леннона в его кресле сидит Йокси. Гляжу вперед, туда, где несколько секунд назад шустрил кагэбэшник, – и вижу Леннона, стоящего на том же самом месте и машущего мне рукой. Такая моментальная смена позиций не укладывается у меня в голове. Я снова смотрю налево – вижу Йокси. Направо – там с невозмутимой миной сидит Леннон.

– Послушай, Петр, – говорю я ему, – что значит вся эта чертовщина?

– Это магическая игра «попрыгунчик»: моментальное перенесение тела в пространстве.

– Как же это у тебя так получается?

– Чтобы так прыгать, двадцать лет учиться надо! Эти способности открываются на продвинутых этапах практической магии. Так что мы с Эйнштейном еще потягаемся! Йах!

Леннон издал свой коронный клич и отсалютовал жестом с тремя растопыренными пальцами при соединенных мизинце и большом, что должно было символизировать трезубец Шивы. Мы уже совсем внаглую заржали. В ситуацию оперативно вмешался Йокси:

– Эй вы, кабаны, отваливаем! Саша, убери флакон в портфель и платок подальше, а то пахнет, сейчас людей заглючит! Быстро соскакиваем, пока тут не растусовались!

Йокси чуть ли не силой вытолкал нас, гогочущих во весь голос, на улицу. Глоток свежего зимнего воздуха немного привел в чувство. Ну так что же там было? По рассказу Йокси, все выглядело очень тривиально. Мы вошли в кирху, сели, накапали. Потом мы с Ленноном якобы затихли, уткнувшись в платочки. Тут же вокруг стал распространяться характерный химический запах. Йокси попытался нас остановить, но было поздно. Примерно с минуту мы с Ленноном не реагировали ни на какие внешние сигналы, а потом вдруг одновременно начали потихонечку хихикать. Йокси нас тряс, а мы хихикали все громче и громче, пока, наконец, не рассмеялись уже в полный голос, что нас окончательно и привело в себя. То есть весь сеанс с пастором и кагэбэшником занял от силы минуты полторы.

– А что пастор-то говорил, что пастор? – пытался я добиться от Йокси. – Ты сам-то топал, хлопал или как?

Йокси, казалось, не понимал, о чем его спрашивают.

– Какие прихлопы? Я же говорю: вы открыли флаконы, пошел шмон, я начал вас тормошить, а вы в ответ – стебаться. Пока я вас не вывел. Вот и все. Что там пастор говорил, я вообще не слушал.

Дышали мы не только в церквах, но и в могилах. Наиболее крутую из могил мы посетили во время раскопок территории вокруг церкви Нигулисте на Харьюской горке, рядом с известной в тогдашних хипповых кругах мороженицей. Вероятно, прежде на этом месте было кладбище. Прорытые траншеи открыли двухметровый слой человеческих костей и даже целостных скелетов, буквально наваленных друг на друга. Вот в одну из таких траншей, слегка присыпанную снежком, мы и спустились с Ленноном звездной зимней ночью. Нашей целью было, по ленноновскому выражению, «прорубить астрал» – то есть сделать астроскопическую съемку местности для определения ее магических свойств и связей.

По костям предков мы сошли в хладное чрево земли, присели в медитативных позах на анонимных останках, словно припорошенных белым порошком. Часы на башне старинной городской ратуши пробили полночь. Леннон раскрыл свой волшебный портфель, достал оттуда алтарный покров, свечи, подсвечники, изображения магических идамов, колокольчик, ритуальный нож и два флакона воды ведьм. Зажгли светильники, побрызгали с мантрами водой вокруг, призывая духов запредельного. Накапали на шарфики… Через некоторое время скелеты стали оживать. Могила наполнилась тяжелыми вздохами, глухими стонами и придушенными завываниями, а сами кости вокруг зажглись некоей призрачной жизнью.

Пошел снег. Снег вообще почти всегда начинает идти после установления контакта с космосом. Видимо, такие трюки в тонких слоях эфира приводят к возмущению геомагнитного поля и соответствующим атмосферным реакциям. Тут череп, на котором сидел Леннон, заговорил. Выяснилось, что это был череп Йорика, который просил Леннона взять его с собой в качестве вещей головы. Йорик обещал исполнять роль посредника между мирами, способного доносить до нас сюда, в земную юдоль, суть высших космических смыслов. Леннон решил принять его предложение, завернул череп в алтарный покров и положил в портфель.

Дома он приделал к лобной кости черепа, на место третьего глаза, козий рог, затем надел на Йорика стереонаушники и солнечные очки. Во время сеансов он садился напротив магической головы, надевал на себя другую пару наушников, подключая оба выхода к внешней антенне, а затем вставлял в челюсть черепа карту джокера из специальной окропленной (не путать с крапленой) колоды. После соответствующей синергической накачки Йорик начинал вещать и даже мог телепортировать сознание филдрулера (то есть своего магического хозяина) в заданные места. Роль младшего прислужника в магических ритуалах общения с вещей головой играл едва начинавший ходить ленноновский сын Денис.

– Денис – значит Денница! – любил многозначительно замечать молодой папа. – А ну, Денисик, отнеси дяде Йорику платочек, пусть дядя подышит!

И маленький Денисик бежал с протянутой ручкой, сжимающей насыщенную парами пятновыводителя тряпочку, к возлежавшему на инкрустированном восточном блюде рогатому черепу дяди Йорика. Надо сказать, Йорик действительно давал недурные советы. Лично мне он один раз, к примеру, объяснил, зачем во время сессий нужно зажигать огонь. Оказывается, он уничтожает «трупы мыслеформ», то есть психоэнергетические шлаки процесса мышления, заполняющие эфирное пространство вокруг человека. Огонь, как выяснилось, – и я это конкретно увидел, – сжигает остатки мыслей, очищая тем самым эфир для потенциального проявления в нем более субтильных вибраций. Другая вещь, которую мне показал Йорик, – это механизм происхождения иллюзии, действующий с точки зрения вовлеченного в него субъекта по принципу самозамыкающейся петли Мебиуса.