10. Тайная агентура подпольных школ

Таллин – Каазиксааре – Москва, 1981

Я почти безвылазно просидел в Каазиксааре до самой весны. День весеннего равноденствия, безусловно, лучшая дата для начала какого-нибудь большого мероприятия. Мне, глядя на Рама, хотелось самому попробовать поработать с группой в качестве филдрулера, поэкспериментировать с коллективным полем так, как мне этого желалось. Дело стояло за коллективом. Откуда же его взять? Набирать через знакомых энтузиастов восточного мистицизма и сочувствующих? Ну так они и без того все давно уже у Рама сидели. Я решил поработать с совершенно посторонней средой, создавая при этом вокруг ашрама нечто вроде второго кольца обороны.

Для такого предприятия самый подходящий материал – спортсмены. Поэтому первым делом я пошел в большой спорт. Вернее, в управление ДСО «Калев», в те времена – главного спортивного учреждения республики. Я представился в отделе кадров педагогом-методистом и сказал, что хотел бы испытать новейшие автотренинговые технологии на каком-нибудь продвинутом спортивном коллективе. Кадровик, к полному моему недоумению, встретил предложение с исключительным энтузиазмом:

– Вы знаете, нам как раз нужны методисты!

Выяснилось, что спортинструктор требуется одному из филиалов таллинского «Автотранса». Работа была совершенно блатная. Вся она состояла в том, что раз в неделю методисты всех 12 филиалов собирались в центральном бюро и в течение академического часа обсуждали текущие вопросы. Предполагалось, что методисты находятся в курсе актуальных проблем своих подшефных, и в методику их двусторонних отношений с филиалами центр не вмешивался. Это означало, что спортинструктор должен был два раза в году привозить команду своего филиала на летние и зимние игры «Автотранса». С директором нашего автопарка мы договорились так: я появляюсь на рабочем месте пару часов раз в неделю на тот случай, если потребуется выдать напрокат кому-нибудь из работников предприятия спортинвентарь, числившийся на моем балансе, – например, лыжи. Кроме того, я должен был обеспечить – фактически сколотить – к очередным играм команду филиала человек из пяти-шести. За все это удовольствие мне полагалось 90 рэ в месяц.

Кроме того, на моем балансе числился клубный инвентарь, состоявший из аппаратуры для вокально-инструментального ансамбля. Имелся и сам клуб на территории филиала. Здесь наша группа «Таллинский вариант» отрабатывала свои первые хиты. Но самое главное, что по линии «Калева» я получил право бесплатно пользоваться ведомственным спортивным залом, где можно было заниматься с группой. Людей я набрал через объявление в нашей межфилиальной газете «Автотранс». Официально это была оздоровительная группа, но фактически мы изучали хатха-йогу. Я периодически публиковал в той же газете статьи о здоровом образе жизни, снабжая их фотографиями наших занятий. Группу посещали также люди со стороны, которые, в отличие от сотрудников «Автотранса», платили в месяц по десять рублей. Таких было как раз большинство, а в целом весь коллектив насчитывал до двух десятков человек.

Формирование группы всегда связано с известной притиркой людей друг к другу. Если в коллективе одновременно находятся несколько шизофреников, они начинают между собой борьбу за первенство, попутно разрушая атмосферу групповой защиты и обессмысливая тем самым всю практику совместной работы. Если в коллективе только один шизофреник, он противопоставляет себя всем остальным участникам. Рам всегда чистил свое окружение от шизофреников, запрещая им приезжать к себе. Поэтому, видимо, ему удавалось собирать вместе столь разных людей и совместно добиваться исключительно тонких результатов. Хотя защитное поле срабатывало не всегда, оно тем не менее функционировало.

В моем случае оно, к счастью, тоже сработало. Начиная работу с группой, я, следуя рамовской методике, стремился сгенерировать общее защитное поле и запрограммировать его на выявление подрывных вторжений со стороны, прежде всего спецслужб. Если в таком поле появляется агент враждебных сил, оно должно спровоцировать его на знаковое самообнаружение. Агент может закашляться, уронить что-нибудь, начать неадекватно себя вести.

Однажды в нашу группу пришел новый человек. Сказал, что кто-то рекомендовал ему сюда прийти. Мне этот тип почему-то сразу не понравился. Особенно после того, как он усиленно закашлял во время общей медитации. Я ему мягко намекнул, что сейчас новых людей в группу не принимаю. Он начал тоже мягко упорствовать:

– Почему нет?

Я его спрашиваю:

– Вы из «Автотранса»?

Он отвечает:

– Нет.

В таком случае извините: я его, грубо говоря, брать не обязан. Говорю, что не принимаю новых участников, и все тут. Он покрутился-покрутился и исчез. Я почему-то до сих пор абсолютно уверен, что тот тип был засланным казачком. На нем, что называется, аура горела.

Наше поле производило и более мощные эффекты. Как-то раз мы сидели в круг, человек десять-двенадцать, и медитировали. Вдруг я слышу у себя за спиной падение какого-то предмета, и в тот же самый момент одна из наших дам испуганно вскрикивает: «Ой!» Я открываю глаза, смотрю: что же упало? Оказывается, почему-то рухнула со стола на пол моя кожаная сумка, в которой я принес спортивную форму. А испугавшаяся дама рассказывает:

– Когда мы сидели, я вдруг почувствовала в середине нашего круга дух Рама. Он словно начал ходить внутри, а потом вышел из круга и отправился к столу, взял сумку и бросил ее на пол. И в этот момент я в самом деле слышу шум падающей сумки!

Дело шло к зимним играм. Директор намекнул на команду. Теоретически нужно было индивидуально уговаривать шоферов и итээров поехать на несколько дней на турбазу, где предстояло не только париться в сауне и пить водку, но также два-три раза пробежаться на лыжах на различные дистанции вплоть до десятки. Поэтому чем больше команда, тем меньше людям надо бегать. После первых же двух-трех попыток я понял, что найти желающих бегать, даже при наличии бани с водкой, в принципе невозможно. Правда, минимальный костяк все же был. Его на всех предприятиях традиционно составляют сам методист, а также профессиональные спортсмены союзного и республиканского значения, номинально приписанные – существовала такая практика – к отдельным учреждениям. В нашем филиале был только один номенклатурный спортсмен, так что вторую половину командной нагрузки пришлось бы брать на себя мне. Видимо, очень сильное нежелание бегать лыжные кроссы так изощрило мысль, что выход из ситуации был найден довольно быстро.

Мне удалось выяснить, что наш филиал выступал в роли шефов над близлежащей средней школой: помогал с ремонтом, благоустройством и т. д. Я предложил директору организовать для сотрудников нашей автобазы бесплатный оздоровительный кружок. Шеф одобрил идею. В качестве базы для занятий я предложил договориться с подшефной школой, где должен был иметься неплохой спортзал. Мне его школа предоставила, естественно, бесплатно, в любое свободное время. Я повесил у нас в филиале, на доске объявлений, анонс о наборе желающих в группу карате. В те времена все восточные единоборства, включая карате, были в СССР официально запрещены как опасные для личного и общественного здоровья практики. Поэтому на объявление народ откликнулся. Пришли записаться человек двадцать. Условием принятия в группу я поставил обязательное участие в автотрансовских летних и зимних играх. Половина народу согласилась. Это уже была команда. Оставалось найти тренера.

Поскольку карате было запрещено, энтузиасты занимались в подпольных кружках. В Эстонии одна из первых каратешных групп сложилась в середине 1970-х на базе Худинститута. Занятия здесь вел Рейн Сийм – человек-легенда таллинских ниндзя. У него в группе занимались несколько моих знакомых. Мне тоже всегда хотелось попробовать, да только руки не доходили – и вот теперь дошли. Я быстро выяснил, где проходят тайные тренировки адептов пустой руки. Правда, это была школа не самого Сийма, но его последователей. Мы договорились с сэнсэем, что он отрядит мне в группу инструктора, за которого я буду платить школе пятьдесят рублей в месяц – при двухчасовых занятиях два раза в неделю.

Всего в нашей группе набралось человек сорок, из них работников «Автотранса» – примерно четверть. Остальных я пригласил через сеть осведомителей. Участники со стороны должны были платить за амортизацию по десять рублей в месяц. В целом получалось около 300 рублей, из которых 50 отчислялись инструктору. Таким образом, моя зарплата увеличивалась еще на 250 рублей, к которым можно было прибавить еще примерно 200 рэ от йогов. Тем не менее я не стал бы называть свое групповое предприятие чисто коммерческим, ибо цель стояла не заработать, а поэкспериментировать. Вместе с тем я мог теперь профинансировать изготовление восточной литературы, подпольная торговля которой, в свою очередь, дала мне возможность консолидировать ресурсы в перспективе выезда из страны.

В течение трех месяцев я занимался вместе со всей группой под руководством инструктора. Мы прошли основные стойки, блоки, удары, развороты и способы перемещения в пространстве. Перешли к катам, освоили три начальных. После этого инструктор заниматься с нами почему-то перестал. Может быть, ему сэнсэй запретил работать на «чужую школу»? Ведь мы, игнорируя эмблематику материнской ложи, сделали на своих кимоно автономную нашивку в виде красной буквы «А» («Автотранс»), в которую был вписан черно-белый круг инь-ян. Но я не стал сразу искать нового тренера, а решил попробовать немного покомандовать самостоятельно. Я продолжал вести групповые тренировки в усвоенном духе, а новые материалы, в том числе каты, брал у своего друга Сережи Бердюгина – одного из близких учеников самого Сийма. Я посещал занятия личной Сережиной группы и приглашал его на собственные, где тот немного продвигал моих балбесов.

Работа с группами дает неплохие навыки управления коллективным полем, манипуляции эфиром, а кроме того, помогает систематизировать учебный материал. Вынужденный параллельно преподавать такие, казалось бы, разные дисциплины, как йога и карате, я тем не менее нашел между ними общий знаменатель. Это был «небесный бокс» – тайцзицюань, базирующийся на китайской алхимии, имеющей, в свою очередь, очевидное родство с индийским тантризмом. В группе карате я постепенно вводил разминочные упражнения из хатха-йоги. В йоговскую группу, наоборот, привносил элементы каратешного тренинга, а позже – отдельные формы тайцзи и кунфу в целом. В конце концов йоги полностью перешли на тайцзи, оставив собственно хатха-йогу в качестве разминочной стадии. Пранаяма и цигун были фактически сведены в единую систему, не говоря уже о дхьяне и дзене.

Рам объяснял, что дао – это и есть Нуль, или пустота (в терминологии ТГН), а дэ – это Один, или полнота. По его мнению, в китайской традиции, интегрировавшей местную религию с буддизмом, пустота дао и дхармы практически идентичны. Рам неоднократно говорил, что видит духовное будущее за Китаем: ветер с Востока пересилит ветер с Запада! При этом он с хитрым прищуром отсылал к суре из Корана, где мусульманин призывался Аллахом искать мистическое знание именно в Китае. Рам считал, что в настоящее время китайские мастера генерируют наиболее пустую энергию, пользуются самой пустотной магией. Он наблюдал мои занятия небесным боксом и давал комментарии, лейтмотивом которых было одно: больше магического импульса!

Однажды в Таллин приехал известный в те времена «маг» Лев Бендиткис. В расклеенных по всему городу плакатах анонсировалась демонстрация телепатии. Меня такая наглость заинтриговала, и я рассказал о Бендиткисе Раму: так, мол, и так, будет публичный сеанс, может быть, вмешаемся в экспериментально-демонстрационных целях? Рам дал добро. Я ему сообщил точное время начала представления, которое должно было проходить в таллинском Доме офицеров флота. Рам сказал, что поддержит меня импульсом на расстоянии. Я же должен буду трансформировать этот «энергетический кредит» в оперативное поле конкретной суггестии.

Я попытался достать билет поближе к сцене и получил шестой ряд. Вместе со мной на представление пришла Нина. Мы сели в кресла и стали ждать. Зал был полон. Наконец на сцене появился маэстро. Он объявил, что сейчас продемонстрирует примеры телепатических команд, чтение мыслей на расстоянии и прочие парапсихологические трюки. Но для этого ему нужно несколько добровольцев из зала. Именно этого-то я и ждал! Главное – просочиться на сцену, а там… Теперь было нужно как-то обратить внимание Бендиткиса на себя, чтобы он заметил мою поднятую руку в числе двух-трех десятков, выросших по всему залу. Я мысленно сосредоточился, установил контакт с Рамом и начал суггестировать на расстоянии заезжего магнетизера. И буквально через несколько секунд тот действительно посмотрел на меня и первым из всего зала пригласил взойти на сцену!

Всего туда пригласили человек пять-шесть. Бендиткис поставил нас в ряд и объяснил всему залу, что сейчас будет реагировать на наши телепатические сигналы. Еще не зная, в чем конкретно будет заключаться трюк, я не сомневался, что Бендиткис – шарлатан, и мне очень хотелось как-то разоблачить его перед аудиторией, и лучше всего – прямо в самом начале шоу, пока публика еще сидит со свежей, незамороченной головой. Я дал Бендиткису импульс, чтобы он опять выбрал меня. Через пару секунд маэстро действительно обратился ко мне со словами:

– Вот у вас, молодой человек, есть в этом зале знакомые?

– Есть!

– Очень хорошо. А теперь мы сделаем так. Сначала вы напишете имя вашего знакомого на этом листке бумаги и отдадите его моей ассистентке. А потом я возьму вас за руку и пойду вперед, а вы меня будете телепатически корректировать, давая команду, как найти в зале вашего знакомого. Вы знаете, где он сидит?

Я кивнул.

– Ну тогда поехали!

Бендиткис схватил меня за запястье и рванул со сцены в зрительный зал, интенсивно таща меня за собой. Суть данного трюка состоит в том, чтобы по бессознательным микродвижениям руки партнера сориентироваться, когда и куда нужно повернуть, чтобы выйти на цель. Я сознательно лишил фокусника обратной связи, совершенно не реагируя на его нервные рывки и метания по рядам. Бендиткис таскал меня за собой по всему залу, пока мне это не надоело. Я попытался выдернуть руку. Телепат тут же остановился перед каким-то мужчиной, схватил его второй рукой и выволок, не отпуская при этом и меня, в проход, а потом на всех парах повлек нас обоих на сцену. Непредвиденные сложности выявились в том, что вытащенный мужчина оказался инвалидом в ортопедической обуви и поспевать за шустрым шоу-мастером ему было очень непросто. Наконец наша троица предстала в освещении рампы перед залом. Бендиткис вывел инвалида за руку к микрофону, подозвал ассистентку и покровительственно бросил ей:

– Ну а теперь прочтите, пожалуйста, как зовут этого человека!

Ассистентка манерно развернула мою бумажку и громко, на весь зал произнесла фамилию, имя и отчество моей спутницы. Зал разразился смехом. Бендиткис, совершенно ошарашенный, обратился ко мне:

– Вы в самом деле написали это имя?

– Да, именно это.

В зале опять засмеялись. Бендиткис понял, что попался, и тут же отчаянно и грубо стал пытаться спасти положение:

– Молодой человек, вы неправильно посылали мне импульсы!..

И он понес какую-то ахинею, из которой выходило, что именно я и виноват в его оплошности. Не так, видите ли, сигнализировал! Не в те чакры сигналы посылал или не на той частоте. Но в принципе он был прав: если «правильно сигнализировать» предполагало дергать рукой на нужных поворотах, то я действительно сигнализировал не просто неправильно, но намеренно неправильно. Ну так ведь это же его проблема! Назвался телепатом?..

В общем, бенефис Бендиткиса мы провалили, и, хотя последний пытался взять реванш на других добровольцах, ловя их на примитивнейших трюках «отгадывания» рядов, кресел и даже номерков в гардеробе, все это выглядело уже неубедительно. Жаль только, что публика не поняла в полной мере всей сути ошибки Бендиткиса. Ведь дело было вовсе не в том, что маэстро случайно выдернул не того человека. А в том, что он сам стал первой жертвой телемагического шоу, вызвав меня на сцену, а затем жестоко обманувшись в «сигналах». Это был как раз демонстративный случай манипуляции сознанием на грани шарлатанства и реальной магии: Бендиткис хотел одурачить публику, выдавая себя за телепата, но в реальности как раз и выступил таковым (отрефлексировав мои сигналы), хотя, скорее всего, сам об этом даже не подозревал.

А через пару дней выяснилось, что нужная публика, все правильно понявшая, в зале все-таки была. Несколько человек из нашей йоговской группы, в том числе жена Рэда Нина, решили сходить на Бендиткиса, наткнувшись подобно мне на его афиши с обещанием телепатических фокусов. Когда, к их полной неожиданности, на сцену первым из зала поднялся я, они сразу интуитивно поняли, откуда дуют ветры. Весь конфуз сцены с инвалидом только подтвердил их догадку. После этого мой авторитет в группе сильно возрос.

Однажды на пороге спортивного зала, где занималась наша йоговская группа, появился Али-Паша. Всем своим видом этот человек напоминал Чингисхана, как того изображала средневековая монгольская миниатюра из старого учебника истории: ватный халат, коренастая фигура, хитрый прищур раскосых глаз… Али-Паша был душанбинцем казахского происхождения. Юность он провел в Казахстане и считал эту страну мистическим центром мира, а казахов – шаманистической элитой красной расы.

– Человек подобен железу при ковке, – учил Али-Паша. – Сначала оно черное, потом, при нагреве, становится белым, а в конце раскаляется докрасна.

Эти три фазы накаливания и закаливания якобы соответствуют трем состояниям человеческой природы и одновременно – трем основным расам, последовательно сменяющим друг друга в роли лидеров цивилизации: черной, белой и красной. Красная раса – самая горячая, наиболее продвинутая.

Прибалтику Али-Паша называл Землей болотных людей. Сюда его впервые привез Ычу. Али-Паша приходился старым знакомым Каландару. Тот, в свою очередь, познакомил его с Ычу, который после первой же поездки в Таджикистан стал активно ориентализироваться: сначала надел тюбетейку, затем обрил голову и задружил с местными молодыми мистиками из традиционалистских семей. Наконец встал вопрос о ритуальном принятии ислама. В этот момент и появился Али-Паша, который подавал себя в качестве инкарнации Большого евразийского шамана. Вместе с тем он ни в коей мере не отказывался от суфийского наследия степей и подчеркивал свою включенность в линию бараки по очень специальному туркестанскому чину.

В нескольких километрах от Душанбе в сторону озера Варзоб, в верховьях одного из боковых ущелий, стоял маленький домик геологов. Его облюбовали любители альтернативного отдыха из разряда мистиков и бродяг. Люди называли это место Квак. Ычу с Али-Пашой провели на Кваке много дней и ночей в философских беседах и психомистических упражнениях. Игорь рассказывал, что заметил, как Али-Паша наблюдает за ним спящим, внимательно прислушиваясь к его дыханию и стремясь попасть в тот же самый ритм. Он чувствовал, как Большой шаман давит на него, пытается влиять. И Ычу решил противопоставить вызову степей меч ислама. Зная, что Али-Паша происходит из атеистической среды необрезанного советского базиса, он предложил ему вместе пройти через гиюр – инициатическое обрезание.

Али-Паша рассказывал, как в юности их полукриминальная компания из индустриального гетто Караганды намеренно разлагала номенклатурных отпрысков: подсаживала на иглу, потом шантажировала, выкачивала деньги, всячески опускала. Это была священная месть рабочего класса номенклатурным эксплуататорам, как ее понимали подростки. Сделать хроническим наркоманом сына мента – разве это не приятно? Превратить дочь партсекретаря в вафлистку – что может быть круче? Была выработана целая стратегия вовлечения жертвы в круг соблазнов. Сначала все предлагалось походя, бесплатно, потом – по мере увеличения дозы и зависимости – начинали выставляться счета. Таким образом, происходило как бы обратное перераспределение ВВП от номенклатуры к народу.

Ычу по своему социальному происхождению был как раз номенклатурным сынком, хоть и восставшим против своей касты и ее системы. Из активиста-комсорга он превратился в хиппи-наркота. Отец-чекист много раз сдавал сына в дурдом. Ычу отлеживал и в «Белых столбах», и в Кащенко, и на Палдиски-мантеэ – в зависимости от того, где его винтили менты, которым папа потом давал указания, что делать с его непокорным чадом. Игорь, по натуре пассионарий, до последнего не давал на себя наехать, за что периодически получал сульфозин в лошадиных дозах, стоивших ему в конце концов здоровья. После отлежек он вновь садился на иглу или отправлялся в странствия. В Среднюю Азию Ычу впервые приехал в 1980-м, после чего катался только туда.

Я к тому времени наладил в Таллине подпольное производство Коранов и их сбыт в Таджикистане. Ычу, который стал-таки на тропу джихада вместе с Али-Пашой и звался теперь Икромом, помогал мне, причем совершенно бескорыстно, в наведении мостов с потребительской средой. Поразительно, но он положительно настоял на том, чтобы я взял у него деньги – минимум по затратной стоимости – за Кораны, которые он хотел подарить своим друзьям-мусульманам. Те с удовольствием читали священную книгу с русским подстрочником, так как арабского не понимали, а переводов на таджикский (фарси) почему-то не было.

Однажды Икром сказал мне, что КГБ каким-то образом прознал о трансфере самиздатной литературы из Эстонии в Среднюю Азию. Отец-чекист думал, что этим занимается именно его сын, и решил сначала лично проверить почву. Девушке, делавшей для меня ксерокопии, я объяснил, что это средневековая арабская и персидская поэзия для нужд факультета восточных языков в МГУ. Одна страница, учитывая объемы заказа, стоила одну копейку, объем Корана выходил в пределах пяти – семи рублей. Плюс переплет, который делали в другой мастерской, не гэбэшной, за отдельные деньги. В конце концов томик Корана мне обходился не дороже червонца, тогда как его продажная цена доходила в отдельных случаях до трех сотен в тогдашних советских рублях. Игоря деньги уже не интересовали. Его перестала интересовать даже поэзия.

 

Словно пылинки, уносит нас ветер из жизни текущей.

Разве не радостно вслед уходящим невзгодам глядеть?

Книга закрыта, и где ты, мудрец вездесущий?

Новые строки и снова улыбка и смерть.

Чьим же причудам ты станешь усердно молиться?

Сердце бродяжить зовет, по стенам снуют пауки.

Чаша последняя в доме разбилась, и на пол

Капает мерно вода, собираясь в круги.

Древними тропами можно измерить планету.

Стал ты умнее иль проще – твой скромный багаж.

Эй, прислонившийся к глине тысячелетней,

Жизнь за жемчужину света ты сразу отдашь?

Где ты… Растаял. Под солнцем твоей нет приметы.

Просто афганец принес мимолетный мираж.

Старый чинар шелестел костяною листвою,

И у арыка играли чумазые дети…

 

Он занялся исключительно изучением религиозной литературы, арабского и таджикского языков. Самое поразительное – Игорь сошел с иглы, перестал употреблять алкоголь и даже курить! Пять раз в день он совершал намаз – к полному безумию своей бабушки – и громко рецитировал суры на языке пророка.

Икром рассказал Али-Паше про Рама, и тот захотел пренепременно повидать нашего Белого старца, «прощупать» его магические измерения. А как же: в Евразии не может быть двух Больших шаманов! Поэтому первым делом Икром привел своего восточного гостя ко мне. Незадолго до этого Йокси привозил к Раму Каландара – старого магического соперника Али-Паши.

Из личного дневника Йокси: «Знакомство с Вовчиком, впоследствии ставшим Каландаром, не переросшее в дружбу в Душанбе, кармическим образом продолжилось на хуторе Каазиксааре, где я проводил последнюю зиму под рукой учителя перед бесконечной разлукой с Рамом. Принося воду из колодца, чертя гексаграммы рейсфедером, растапливая печь в холодном доме аскета, я все время думал о предстоящем расставании. Приезжали люди из Таллина, Питера, Москвы, Тарту, Каунаса, Душанбе… Однажды утром я увидал, как среди снежного поля, раскинувшегося вокруг хутора, похожего на остров, движется издалека подозрительно странная фигура. Я догадался: это мой должник Вовчик-Каландар. Вот только как ему предъявить за восточное гостеприимство? У Рама это исключено, но кодекс чести требовал спросить с гостя. Тем временем Вовчик, нагруженный рисом, приправами, машем, мороженой бараниной и громадным чугунным котлом, уже улыбался по-восточному в пяти шагах от меня.

– Йокси, дружище, сколько лет, сколько зим… – запел соловей.

– Да нисколько. Сам знаешь – полугода не прошло. И нефиг тебе здесь лыбиться!

Я заметил мгновенно брошенный острый взгляд исподлобья и злобную судорогу лица, но сдержал естественную реакцию.

– Пошли. Рам чаем сейчас угощает. Рамовский чай исправляет карму – слышал? Шутка.

Вовчик уже не знал, как реагировать. Для начала этого было достаточно. Я проводил его к Раму и представил как нашего друга-покровителя из Душанбе. Рам уважал художников. После моей первой пассии Татьяны Козаковой, талантливой ваятельницы и неистовой искательницы истины через нижние чакры, это был второй случай приезда яркой художественной натуры на Березовый Остров. Постепенно Вовчик стал тянуть внимание на себя: занял место на кухне, задействовал паломников в чистке картофеля, поставил на огонь свой чугунок и стал рассказывать о корейской соевой приправе „тере“. Рам улыбался и, когда слышал слово „тере“, отвечал: „Тере, тере…“ Ужин был чрезмерным, отчего ежевечерняя медитация превратилась в восточную беседу, в которой непонятно, двигаешься ли ты по спирали или по кругу. Нам с Вовчиком пришлось лечь спать в одной комнате. Я устроился на диване, посредине, а Каландар лег на кровать в северо-восточном углу. Печь наконец разогрелась, и сон навалился на веки… Я долго сопротивлялся, потому что знал: Вовчик попытается мной манипулировать. Но тяжелый ужин, расслабляющее тепло печки и усталость сделали свое дело: я погрузился в дрему. Cначала ничто не предвещало катастрофы. Я шел по пыльной дороге к дому на опушке леса. Там меня ждали дети, жена, любовь, покой и… ну что там пишут в таких случаях. Мне оставалось пройти метров триста, но я шагал уже два часа и не приблизился к дому ни на метр. Тем временем солнце село за кронами сосен и поднялся ветер. Нет, это был не ветер – это был ураган, он валил с ног, заставлял цепляться за столбы, деревья, кусты. Стало тяжело дышать. Ветер разрывал рот, и я делал только длинный, глубочайший выдох. В темноте я различал светящиеся окна моей будущей жизни, но этот ветер отталкивал меня назад. Из последних сил я дотянулся до ручки двери, уже почти теряя сознание, потянул ее на себя… Какой-то страшный звук порвал тишину в мелкие клочья. Потом я понял, что этот звук происходит из меня. После долгой паузы, чуть не лишившись чувств, я громко вдохнул и мгновенно открыл глаза. Вовчик бесшумной тенью отскочил от меня, не успев даже скрыть сведенных судорогой рук, пассирующих в мою сторону. В соседних комнатах скрипнула дверь: Рам проснулся и понял, что что-то неладно. Мы среди ночи помедитировали втроем, а наутро Каландар засобирался в Таллин.

P. S. Знакомство это имело продолжение в Питере, когда Вовчик, также зимой, поселился в моем кабинете на Карповке. Поняв, что человек ничуть не изменился, я таки сделал его и вышвырнул из дома, собственно, повторив его „беспримерный подвиг“ в Душанбе».

Я сказал Али-Паше, что к Раму мы, наверное, сможем поехать через несколько дней, а для начала пригласил к себе на занятие в кружок йоги. Восточный гость приехал в Таллин в бабайском чапане, матерчатых сапогах и традиционной киргизской войлочной белой шапке с национальным узором. В общем, вид у него был что надо, и я заранее представлял себе, какой эффект он произведет на моих эзотериков. Эффект действительно имел место, однако не совсем в том формате, который я изначально предполагал. Я представил Али-Пашу как специалиста по тайным наукам Востока, мастера суфийской йоги в лучших традициях накшбандийской практики внутренних точек. Новый мастер внимательно наблюдал наши занятия, однако на общую медитацию я его из соображений техники безопасности не допустил – чтобы не мутил поле. Но он его таки замутил, да еще как! Когда я наконец предложил Али-Паше поехать к Раму, тот сказал, что у него есть в Таллине важные дела и он хотел бы сначала с ними разобраться. Прошла неделя, прошла другая. Паша периодически появлялся в различных компаниях, готовил «специальный» плов (надо сказать, действительно неплохой), а про Рама, казалось, совсем забыл: дела, дела, дела… Что это были за дела, я узнал чуть позже. В КГБ.

Вызывают меня в очередной раз в наш Тауэр. Офицер спрашивает, не знаком ли я с человеком по имени Ишмухамбетов Алпаш. Ну, думаю, кто-то с Коранами заложил, не иначе: то-то Икром предупреждал!

– Нет, – говорю, – не знаю такого!

Да я и в самом деле впервые слышал это имя, не говоря про фамилию. Что бы там ни было, главное – ни в чем не признаваться.

– Не знаю я, гражданин начальник, никаких Бетовых-Метовых! Что это вообще за человек?

– Как не знаете? А вот есть женщина, которая утверждает, что именно вы его с ней познакомили!

У меня совсем зашли шарики за ролики: какая женщина, какие Мухамбетовы? И в этот момент в кабинет входит… одна из наших йогинь.

– Вот, гражданка N говорит, что с гражданином Ишмухамбетовым ее познакомили лично вы на занятиях в оздоровительной секции, которую вы же и ведете, – не так ли? – Кагэбэшник бросил взгляд на выглядевшую немного ошалелой йогиню.

Наконец выяснилось: речь идет об Али-Паше! Да еще какая речь! Йогиня сетовала:

– После того как вы, Владимир, закончили занятия, я разговорилась с вашим восточным знакомым. Он представился специалистом по йоге и гипнозу. Я спросила его, не мог бы он немного позаниматься с моей дочкой: у нее в школе плохие отметки, ей необходимо научиться концентрироваться. Он сказал, что нет проблем, и стал приходить каждый божий день. Он все Машеньке чего-то объяснял, и я заметила, очень много курил. Постоянно набивал табак в папиросы. Мы и кормили его, а он все чай постоянно зеленый требовал… В общем, потом сказал, что будет делать психологические упражнения, как ваши медитации, начал с Машенькой надолго закрываться в комнате – чтобы якобы не мешали. Что они там делали, не знаю, но теперь догадываюсь! Бывало, долго сидят, под музыку восточную. Потом там дым стоит коромыслом. Я его спрашиваю: неужели йоги курят? А он все повторял: «Эх, жизнь бекова, жизнь бекова!..»

Я вспомнил коронное выражение Али-Паши: «Эх, жизнь бекова: нас ебут, а нам – некого!» Как выяснилось, он все это время обучал девочку вовсе не йоге, а ублажению обкуренного мужчины, пока мама-йогиня готовила ему на кухне пироги как знатному «заморскому» специалисту по аутотренингу. Наконец специалист решил сбежать с Машенькой на яхте в Финляндию. Та подписалась. Они вместе отправились в один из прибрежных эстонских рыбосовхозов, где действительно попытались угнать какую-то шхуну. Правда, в море выйти погранслужба им не дала. Пару взяли еще на пристани при попытке отчалить. У Али-Паши в сумке нашли карту Финляндии, но он объяснял, что только хотел показать девушке ночное небо в открытом море.

Их, естественно, привезли на заставу. Там связались с ГБ и милицией. Али-Паше теперь грозило сразу несколько статей: за попытку перехода границы, за нахождение в пограничной зоне без разрешения и за совращение малолетней. Еще при нем обнаружили хороший запас шишек, что, разумеется, шло отдельной статьей. Парень, видимо, понял, во что попал, и решил прикинуться дуриком.

– Странный он какой-то, этот азиат, – рассказывал нам офицер. – Пограничники посадили его в камеру, так он начал буянить: вот, говорит, выйду сейчас наружу сквозь стену и остановлю солнце – что делать будете? Грозил всякими болезнями, мол, порчу нашлет. Так откуда вы его знаете?

Вопрос был обращен ко мне. Я сказал, что сам впервые в жизни видел этого человека у себя в спортзале. Как он ко мне попал, сам не понял. Мало ли сколько сумасшедших вокруг бродит! Гэбэшники в самом деле позвонили в душанбинский дурдом и неожиданно получили полное подтверждение моей версии: их восточный пленник действительно числился на учете в психдиспансере Кишлака наркомов – как называли таджикскую столицу в первые годы советской власти. Как он туда попал, сказать не могу. То ли от армии, то ли от зоны отмазывался… Во всяком случае, сажать его в Таллине не стали, а отправили с сопровождающим в родной дурдом. Таким образом, Али-Паша достаточно легко отделался, но добраться до Рама при этом ему так и не удалось.

Зато в Каазиксааре удалось прорваться еще одному «черному» Саше, которого Рам для различения также называл Московским Сашей. Этот Саша приехал в компании со столичным мистиком и переводчиком Виталием Михейкиным. Сам Михейкин был благодушным, симпатичным, скромным бородачом, очень дружелюбным. Он пытался выяснить у Рама технические детали тантрических психопрактик и все очень удивлялся «пустому» подходу в интерпретации пустоты. Московский Саша, напротив, по мнению Рама, был сверхконцентративным типом, чья суггестия по качеству приближалась к магической. Дед был уверен, что Михейкин находится под сильнейшим воздействием своего компаньона.

– Я никогда не встречал настолько концентративного человека, – не уставал удивляться Рам. – Он намного концентративнее Блэк Саши, потому что не употребляет ослабляющих психику наркотиков. Я попытался немного освободить Виталия от этого влияния, но знаю, что это ненадолго…

Через Михейкина Раму передавал свою книгу профессор математики Василий Налимов – один из гуру московской психосцены, близкой к научным кругам. В прилагаемом письме академик сравнивал себя и Рама с мужчинами, делившими одну и ту же женщину (имея в виду божественную Софию). Рам отправил в ответ «томик» (в действительности – пачку из восьмисот страниц) по Теории-Гипотезы-Нуля на английском языке.

– Меня многие спрашивают: почему я пишу так сложно, когда можно писать просто? – спрашивал риторически Рам. – В самом деле: почему? Мой ответ таков: а зачем писать просто, если можно сложно?