11. Отъезд Рама

Рам, находясь в Советской Эстонии на положении интернированного апатрида более четверти века, не переставал надеяться на освобождение и выезд из Союза – куда угодно, лишь бы вне досягаемости политической власти империи зла, управляемой тайным орденом враждебных свободному духу спецслужб. Некогда он писал письма Косыгину как главе советского правительства по поводу своего незаконного задержания. Без привета и ответа, разумеется.

Вообще, обращаться к Косыгину было небезопасно. Мне однажды пришлось видеть человека, пытавшегося попасть на прием лично к Алексею Николаевичу. Дело происходило в Москве, на Стриту, вернее – в знаменитом 108-м отделении, куда ментура собирала со Стрита хипповый пипл, когда тот начинал слишком высовываться: открыто пьянствовать или нагло аскать. Именно за то и другое вместе я оказался здесь с парой приятелей. Пока мы сидели в ожидании проверки, в отделение привели мужчину лет шестидесяти.

– Вот, – бросил дежурному один из доставивших клиента, – взяли у кремлевской приемной, требует срочной встречи с Косыгиным.

Дежурный глянул на ходока:

– Откуда будете, зачем в Москве?

Тот оказался залетным, из какой-то тмутаракани:

– Я приехал в Москву, чтобы передать лично товарищу Косыгину документы, раскрывающие чудовищный троцкистско-зиновьевский фашистский заговор под кодовым названием «Беллетристика»…

Дежурный внимательно посмотрел на него и вежливо произнес:

– Пройдите, пожалуйста, в комнату ожидания, товарищ, мы сейчас сообщим о вас в аппарат Косыгина. – И он действительно поднял трубку, набрал номер. – Алло, тут сто второе. Да, есть клиент. Присылайте. Нет, не буйный, но упорный. Давайте!..

Очень быстро, через полчаса, появились несколько санитаров в белых халатах – кремлевские ангелы.

– Але, гражданин, товарищ Косыгин прислал за вами машину, собирайтесь! – крикнул дежурный, и через минуту мент вывел откуда-то из запасников сияющего ходока.

Санитары подхватили его под руки:

– Все в порядке, товарищ, в Кремле вас ждут!

– Спасибо! – крикнул ментам ходок уже на выходе.

– Не за что, – бросил ему вслед дежурный.

– В Москве правду всегда найдешь! – обнадеживающе пустил вдогонку еще один из милиционеров.

Все – и мы, и менты, и санитары – грохнули со смеху. Перевозка с сиреной помчалась в «Кремль».

Интересно, что Рама после его писем Косыгину тоже пытались запрятать в психушку. Но он властям заявил: если сунетесь – совершу самосожжение. И действительно, одно время держал наготове канистру с бензином. Он считал, что лучше сразу великая агнихотра, чем медленное разложение в советском дурдоме без всяких шансов на освобождение. Его оставили в покое – если так можно назвать режим жесткой регистрации и особого присмотра, ограничивающий даже физическое перемещение лица радиусом в десять километров, не говоря уже о социальных (о политических даже не думаем) правах.

Таким образом, Раму долгое время ничего не оставалось делать, как просто сидеть и давать импульс в пустоту. И та наконец отреагировала. Сначала заняться рамовским вопросом попытался Дарко – московский белградец, женатый на дочери секретаря венесуэльского посольства. Его впервые еще на старый хутор привез Рыжий. Но что могли тогда сделать иностранные дипломаты в отношении человека, который не был гражданином ни одного из легально существовавших на тот момент государств? Для официального вмешательства не было повода, а для неофициального требовалась предварительная раскрученность образа в массмедиа.

Время от времени к Раму приезжал Миша Мейлах – литературовед, открывший Западу Даниила Хармса. Именно он в конечном счете предложил работающий канал вывоза мастера из СССР. Мише через выехавшего в 1980 году из СССР в Израиль диссидента Михаила Хейфеца удалось организовать для Рама приглашение на Запад от якобы внебрачного сына. Летом восемьдесят первого года мастера вызвали в ОВД города Тюри, где со всей строгостью объявили, что выезд на постоянное жительство к внебрачному сыну ему из гуманных соображений разрешен. Что тут было с Дедом! Саша Акилов, сопровождавшей мастера в Тюри, рассказывал:

– Ты представляешь, вот выходит он из дверей этой конторы, и лицо у него просто сияет! И он прямо как был – в костюме, белой рубашке с галстуком – пошел плясать. Ты бы видел, какой он был довольный и все повторял: «Tam-tam-tam, we have overcome!»

В общем, в 70 лет Рам не моргнув глазом решил выехать из СССР. Конечной целью были Штаты, где его обещали на первых порах пристроить Мишины знакомые – известные (анти)советские диссиденты. С момента получения разрешения на эмиграцию вся жизнь на хуторе стала подчиняться парадигме отъезда: заканчивалось редактирование текстов, раздавались последние инициации, паковались документы. Активный период сборов продолжался месяцев пять – с начала лета до поздней осени 1981 года.

В октябре 1981-го в Каазиксааре собрались три десятка человек со всего Советского Союза: провожали Рама. Пили домашнее вино, которое Дед литрами гнал из собственных ягод – клубники и черной смородины. Гульба была очень мощная, напоминая со стороны, наверное, какую-нибудь пьянку колдунов из Похъёлы. А на следующий день на хуторе вместе с Рамом остались еще пять человек, которые должны были сопровождать его в Москву. Последнюю ночь сидели очень долго. Рам сказал:

– Ну вот, раз система меня отпустила, значит, у нее больше нет сил даже на самосохранение. А это означает, что скоро тут все развалится… Всем, кто хочет духовно развиваться дальше, я советовал бы выехать из этой страны следом за мной на Запад…

23 октября 1981 года Рам в последний раз вышел за порог своего эстонского дома. Жухлая природа Похъёлы, казалось, грустит в преддверии неизбежного расставания со своим удивительным героем – зримым воплощением древнего мудреца-сказителя Ванемуйне. «Jumalaga Eesti pind, Ramatam kaitsku sind!» – воскликнул он на прощание, воздев обе руки к серому осеннему небу. «Tam Tam Tam, one has overcome!» – синхронно отчеканила Большая пятерка…

Рам считал, что СССР в ближайшем будущем ожидает тяжелый кризис идентичности и поэтому психическая аура в стране будет в целом негативной, препятствующей тонким медитациям. Однако полного распада империи, вероятно, не предвидел даже он. В Москве, гуляя по Красной площади, гуру показал на Мавзолей и идиллически произнес:

– Да, Запад в сравнении с этой концентрированной магией власти – просто дилетант!

В саму гробницу он спускаться отказался, сказал, что и внешнего впечатления достаточно. Зато с интересом зашел в собор Василия Блаженного. Мы там покрутились, словно в волшебном лабиринте, среди множества алтарей, икон и свечей. Раму очень понравилось: настоящая магическая шкатулка!

Мы также всей компанией съездили в гости к доктору Налимову, зашли попрощаться к известному ориенталисту профессору Зелинскому, с которым Рам состоял в переписке в течение многих лет, а также к суфи-масону Владимиру Степанову. У последнего апартаменты были украшены фотографиями Порфирия Корнеевича Иванова и Бхагавана Шри Раджниша.

– Ну как? – спросила Рама Володина супруга Лина.

– Сильное тело, слабый интеллект, – сказал Рам после минутного вглядывания в лицо русского Деда Мороза.

– Ну а как Бхагаван? Это сейчас один из самых популярных гуру на Западе!

Рам полистал предложенную Линой книжку, похмыкал над фотографиями со смеющимся гуру в окружении экстатирующей молодежи и произнес иронично:

– Как говорят, лучше быть буйным сумасшедшим, чем тихим дураком!

– Почему же? – растерянно спросила Лина.

– Потому что другие буйные все равно в покое не оставят.

Мастер рассмеялся, а за ним вслед и все остальные. Больше всех смеялась Лина.

На следующий день ранним ноябрьским вечером Рам в последнем вагоне венского экспресса отправился в новую жизнь. От старой жизни у него в кармане оставались два удостоверяющих личность документа: дореволюционная метрика о рождении с царскими орлами и ее позднейшая немецкая копия с орлами Третьего рейха. Из Вены Рам поехал в Сан-Ремо к своей старой знакомой по имени Линда Сыбер – супруге друга молодости, скульптора Энделя Кюбарсеппа. А через два месяца, 12 января 1982 года, он сошел с трапа трансатлантического авиалайнера в аэропорту имени Джона Кеннеди в Нью-Йорке. Это был первый день новой жизни Рама в Новом Свете. Ну а мы все остались до поры до времени по ту сторону железного занавеса. Теперь задача стояла одна: выехать!