23. Расследование

Артём Раскатов сидел за журнальным столиком в фойе кинотеатра «Берёзка», аккуратно записывал в блокнот то, что говорил ему единственный по сути свидетель – веснушчатый мужик, который находился в зале во время сеанса. Двоих служащих он уже допросил, толку от них было мало, показания их почему-то разнились, хотя видели оба одно и то же и к тому же одновременно.

– В общем, он вдруг начал орать как сумасшедший, – говорил веснушчатый. – Это в первый раз. Я тогда повернулся и попросил его заткнуться. После этого я какое-то время его не слышал… Ну, в том смысле, что он больше не орал… Я же не знал… – виновато долдонил мужичок. – Кабы я знал, я б, конечно, присмотрелся бы… Но мне ж даже в голову не пришло, что там что-то не так. Я думал, это он от фильма так завёлся. Там, в фильме…

– Ладно, это я уже слышал, – раздражённо прервал его Артём.

– Ну да, – охотно подтвердил мужичок. – Это я уже говорил. А когда он во второй раз начал орать, я уже не выдержал…

– Хорошо, Чернов, спасибо, вы можете идти.

Чернов неопределённо повёл плечами, с места не тронулся.

– У вас что-то ещё? – спросил Артём.

– Вообще-то должны деньги за билет вернуть, – глядя в сторону, произнёс свидетель. – Я ж не виноват, что сеанс прервали.

– Я не сомневаюсь, что деньги вам вернут, – уже еле сдерживаясь, сказал Артём. Что ж это за народ такой! – Подойдите к администратору, он всё уладит.

Мужичок удалился.

Санитары тем временем погрузили на носилки неподвижного, залитого кровью Арама Асланяна, понесли его к выходу. Артём подошёл к ним, нагнулся над раненым:

– Кто это был, Арам? Кто?

Но Арам только смотрел на него бессмысленными чёрными глазами, шлёпал ртом, вокруг которого возникали кровавые пузыри.

– Бесполезно, он без сознания, – сочувственно сказал один из санитаров, молоденький, рыжеволосый парнишка, огненные кудри которого падали прямо на плечи.

Арама унесли.

Артём вернулся в зал. Чувствовал себя отвратно. Кошмар, в котором он вдруг очутился, продолжался, наращивался с каждым днём. Ему казалось, что он сходит с ума, что всё это происходит в каком-то безумном сне.

Не распускаться!

Артём усилием воли взял себя в руки, сосредоточился. Обычно приглушённый свет в кинозале на этот раз горел на полную катушку, ярко высвечивал все тёмные закоулки.

Его команда уже трудилась вовсю. Миша Сердюков с крайне сосредоточенным видом фотографировал безголовый труп Тамары Станкевич. Витя Сушкин шёл по рядам, внимательно осматривал всё вокруг. Сеня Храпченко с лицом бледно-синего цвета стоял чуть в сторонке, держал руку около рта. Было видно, что он прилагает неимоверные усилия, чтобы сдержать рвоту

– Да вот же она! – вдруг обрадованно закричал Сушкин. – Ни хрена себе! На три ряда вниз скатилась.

Он нагнулся и торжествующе поднял двумя руками в резиновых перчатках отрезанную голову Тамары.

Сеня Храпченко, больше не в силах сдерживаться, шагнул было к выходу, но не дошёл. Его обильно вывернуло наизнанку.

– Хорошо, – сказал Артём Сушкину. – Засунь её в пластиковый пакет.

В этот момент в кармане ожил, затрещал мобильник.

Артём приложил телефон к уху:

– Раскатов слушает. Да, Саня, я тебя прекрасно помню. Слушаю тебя, что ты хочешь? Поговорить? Хорошо, но давай попозже, я сейчас очень занят. – Внезапно выражение лица его изменилось. – Кто? Погребной? – изумлённо переспросил он. – Директор? Та-ак. Ты уверен, что это был Горошевич? Откуда тебе это известно? Ну, хорошо, я всё понял. Спасибо за звонок.

Артём разъединился, быстро нашёл в телефоне номер Эдуарда Николаевича, набрал его.

На другом конце заработал ответчик. Он включился немедленно, после первого гудка.

– Я не могу сейчас подойти к телефону, – послышался характерный, раскатистый голос Погребного, – оставьте ваше сообщение после гудка, и я вам перезвоню.

Артём отсоединился, сунул телефон обратно в карман. Взволнованно обратился к Мише Сердюкову, который уже закончил щёлкать фотоаппаратом:

– Миш, надо срочно найти и задержать Павло Горошевича. Возьми Ольшанского, и поезжайте к нему, пожалуйста. Если его нет дома, дождитесь его.

– Хорошо, – без обычной бравады сказал Сердюков и направился к выходу.

На него тоже вид отделённой от тела головы Тамары произвёл довольно удручающее впечатление.

Сеня Храпченко наконец перестал блевать, с извиняющимся видом повернулся к Артёму.

– Полегчало? – сочувственно спросил Артём.

Сам с трудом подавил в себе такие же рвотные позывы.

– Ага, – кивнул Сеня.

– А ты тогда поезжай за Алиной Трушиной. Справишься один?

– Конечно, чего там!

– Привези её в отделение. Если что не так, сразу звони.

– Понял.

Храпченко с видимым облегчением вылетел из зала.

– Ты здесь заканчивай, – повернулся Артём к Сушкину, – а я пока съезжу к Погребному.

– К директору школы? – удивился Виктор.

– Да. Довольно интересную информацию я сейчас получил. Надо проверить. Встретимся в отделении…

Артём хотел сказать что-то ещё, но передумал, не закончил фразу. Нервы у него уже не выдерживали. Он резко повернулся и почти выбежал из зала. Ему срочно нужно было вдохнуть свежего воздуха.

Павло Горошевич уныло подъезжал к своему дому. Несмотря на совет директора ни с кем не общаться, он всё же сделал пару попыток нарыть бабок, то бишь стрельнуть деньжат. Но везде получил полнейший отлуп.

Потому настроение у Павло было на самом низком уровне. Он выехал из-за поворота и сразу увидел полицейский газик, припаркованный прямо у его дома.

Вот это лажа, прикол так прикол!

Но уже ничего нельзя было сделать, не разворачиваться же после улицы!

Павло как следует выругался про себя, вжался в кресло, низко натянул кепку и, стараясь не смотреть в ту сторону, неторопливо проехал мимо газика.

В боковое зеркальце успел заметить, что один мент сидит в машине, а другой разговаривает перед входом с соседом, лысым пьяницей Зобиным, одетым в замызганный спортивный костюм.

– Хрен тебе! – злобно произнёс Горошевич и нажал на газ.

У него не было ни малейшего представления, куда теперь ехать. Он решил, что самое важное сейчас – это выбраться из города.

Дом Погребного на вершине холма был погружён в полную темноту. Хозяин, видимо, уже спал.

Артём вышел из машины, подошёл к входной двери, нажал на кнопку звонка, прислушался. Никто не ответил, стояла полнейшая тишина.

Он подёргал за ручку. Дверь оказалась открыта.

Артём осторожно просунул голову внутрь.

– Эдуард Николаевич! – позвал он. И, подождав немного, повторил ещё громче: – Эдуард Николаевич!

Ответа не было.

Нехорошее предчувствие охватило Артёма. Он бегом вернулся к машине, вынул из бардачка фонарик и пистолет, которым Балабин снабдил его перед отъездом.

Вернулся обратно, глубоко вздохнул и решительно открыл дверь.

Первым делом он нашёл внутри выключатель, щёлкнул им. Но свет не работал. То ли пробки перегорели, то ли какой-то общий рубильник был отключён. Артём осторожно начал двигаться в глубь дома, лучом фонарика поводил вокруг, старался ничего не пропустить.

Он прошёл через кухню, обратил внимание на лежащий на кухонном столике бумажный пакет с фирменным логотипом:

КОТЛЕТНАЯ

Ул. Лесная, 12

г. Приозёрск

Потом вошёл в гостиную, луч фонарика пробежался по книжным полкам. Бросилась в глаза выпущенная на русском языке «Моя борьба» Адольфа Гитлера. Артём видел это издание в Москве.

Внезапно он остановился как вкопанный. Хотя подобная картина уже должна была бы стать привычной, его всё равно тут же начало мутить.

Луч фонарика упёрся в голову Эдуарда Николаевича Погребного. Она покоилась на тарелке посреди обеденного стола и безжизненными глазами смотрела прямо на него. По обе стороны от головы аккуратно лежали две вымазанные кровью котлеты.

Артём подавил рвотный позыв, посветил фонариком вокруг, снова замер.

Безголовое, однорукое тело директора приозёрской школы с вывалившимися наружу кишками валялось прямо тут же, около стола.

На этот раз сдержаться Артёму не удалось. Он даже не успел отойти в сторону, его вывернуло наизнанку прямо на месте.